Текст книги "Терпкое вино любви"
Автор книги: Екатерина Вересова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
– Ну, ты и стерва… – пробормотал он, качая головой. – Не знал, что ты такая стерва…
Ольга нервно чиркнула спичкой и закурила сигарету. Молча подошла к окну, стряхнула пепел в пепельницу из половинки большой ракушки.
– Да, я стерва, – неожиданно хриплым голосом отозвалась она. – Извини, по-другому не могу, потому как я теперь одна… – она пожала плечами, как будто поежилась. – Полюбовно ты мне говорить не хочешь, а драться я не умею. Тут ведь поневоле сделаешься стервой, – она выдохнула в форточку облако прозрачного дыма. – Поэтому сейчас ты мне скажешь все, что ты знаешь про бриллиантовое колье. Ты что, уже его продал?
Аркадий сидел бледный, как бумага.
– Неужели, – бормотал себе под нос он, – неужели это Любаня… Вот сучка…
Ольга поняла, что разгадка уже близка. Судя по всему, Аркадий понял, что ему не отвертеться.
– Ладно, – решительно объявила она, – пошли пить кофе. Я расскажу тебе, что это за колье. А ты расскажешь мне, куда оно пропало. Идет?
Аркадий молча кивнул.
Ольга смолола в старинной ручной кофемолке кофейные зерна и поставила на огонь джезву с кофе. При этом ей сразу вспомнился Мишель. «Как он там? – подумала она. – Если бы он только знал, чем я тут занимаюсь…» Когда кофе был готов, Ольга разлила его по изящным фарфоровым чашкам и села напротив хмурого и надутого Аркадия.
– Тебе сахар нужен? – спросила она.
– Нет, – буркнул он.
– Тогда перейдем к делу. У нас в серванте хранилось старинное колье. Бабушка Капитолина, если ты ее еще помнишь, – с нажимом добавила Ольга, – незадолго до смерти рассказала мне, что оно передавалось в нашей семье по женской линии с восемнадцатого века. Это очень дорогая, а для меня вообще бесценная вещь. Вот почему мне пришлось стать стервой и припереть тебя к стене…
– К какой еще стене? – не понял Аркадий.
– То есть прибегнуть к шантажу, – терпеливо разъяснила Ольга и отпила горячий несладкий кофе.
Аркадий посмотрел на нее исподлобья.
– Не брал я вашего колья, – сказал он, – чтоб мне сдохнуть, не брал.
– Но ты ведь был здесь в мое отсутствие, не так ли?
– Ну, был…
– С кем ты здесь был?
– С кем, с кем, с «телкой»…
Ольгу охватило отвращение. Выходит, что этот верзила водил в ее квартиру девиц и с ними…
– Вы спали на диване? – у Ольги сами собой скривились губы.
– Мы не спали! – обиделся Аркадий. – Чего я сюда, спать, что ли, ее приводил?
– Ладно, спали, не спали… Сколько раз ты притаскивал сюда девиц?
– Три раза. Но я приходил с одной и той же, – поспешно добавил он.
Как будто Ольгу интересовал его моральный облик!
– Кто она такая? Ты давно ее знаешь?
– Ну прям, давно. Познакомились на дискотеке в ДК ткацкой фабрики.
– И ты сразу притащил ее в нашу квартиру? – обреченно спросила Ольга.
– Ну да, я заранее прихватил ключ. Не на лавке же ее раскладывать. Я люблю, чтобы с комфортом…
Ольга гневно вскинула на него глаза.
– Пожалуйста, избавь меня от этих гнусных подробностей. Ты знаешь, где она живет?
– Ну, примерно знаю. В общаге она живет. Помнишь, на улице Шевченко корпуса ткацкой фабрики?
– Представь себе, не помню! – огрызнулась Ольга.
Она была страшно зла на Аркадия за беспардонное вторжение на ее суверенную территорию. При мысли о том, что какая-то юная блудливая ткачиха сидела на ее стульях, мылась в ее ванной, Ольге становилось тошно. И потом, почему Аркадий делал все это тайком, без ее ведома? Если уж он такой друг детства, пусть бы сказал, попросил… Мол, уступи мне на время квартиру, Оля. Мне негде встречаться с подругой. Неужели Ольга бы его не поняла? – она снова прищурилась на Аркадия.
– Ты сможешь прямо завтра ее там найти?
– Ну, не знаю… Я не спрашивал у нее номер комнаты. У нас ведь с ней не так, чтоб серьезно…
Ольга допила кофе и со стуком поставила чашку на блюдце.
– Завтра же ты ее найдешь и заберешь у нее колье, понял? Как ты будешь это делать, меня не волнует. Если она уже успела продать колье, пойдешь вместе с ней по следу. Из-под земли мне его достанешь, понял? Иначе я плюну на все и заявлю о пропаже в ментовку… – Ольга вдруг поймала себя на том, что разговаривает, как какой-нибудь уголовник.
До чего она докатилась… Однако она прекрасно видела, какое действие производят на Аркадия ее слова, а главное – тон. К сожалению, по-другому он не понимал. У него в жизни все было просто, по законам двора. Если ты не возьмешь за горло, то возьмут тебя. Иначе не выживешь. Ольга это знала.
– Ну, я пойду… – сказал Аркадий и направился к двери.
– Фотографии выложи на стол, – сказала Ольга. – Я уберу их обратно в сервант. Когда вызволишь колье, отдам вместе с негативами. На память.
Аркадий послушно достал из кармана рубашки конверт и положил его на стол.
– И еще. Я, пожалуй, поеду с тобой в это общежитие. Когда соберешься ехать, зайди за мной. Спокойной ночи, юный Ромео, – и Ольга с грохотом закрыла за ним дверь.
Она вернулась в комнату и без сил повалилась на диван. Ей хотелось выть от отчаяния. В какое дерьмо приходится ей влезать! Видела бы покойная бабушка, как ее внучка-отличница, любительница классической музыки и стихов Пастернака, выступает в грязной роли шантажистки! Почему-то, когда не стало бабушки, она сразу же окунулась в самые зловонные канавы, какие только могут встретиться на обочинах жизни! Ольга вдруг вспомнила, что лежит на том самом диване, на котором Аркадий развлекался со своей девицей. Она в ужасе вскочила, побежала в ванную, налила в таз теплой воды и принялась влажной губкой с мылом оттирать синюю обивку. Она долго терла ее, меняла воду, снова терла, пока не заплакала… Снова с острой горечью она ощутила потерю любимой бабушки. Она почувствовала себя страшно одинокой – одинокой и жалкой.
«Если бы рядом был Мишель! – думала она. – Все было бы по-другому!»
Перед сном, долго лежа в постели с открытыми глазами, она считала дни, прошедшие со дня ее отъезда из Парижа. У нее получалась неделя. Интересно, а сколько дней может идти письмо из Франции в Советский Союз?
4
Ехать в общежитие они собрались только к вечеру, так было больше шансов застать эту девицу на месте. Ольга была настроена решительно. Ей казалось, что она готова придушить воровку прямо на месте. Но когда они подошли к обветшалому зданию общежития, Ольге вдруг стало жаль всех его обитателей. «Неужели в такой развалюхе можно жить?», – с ужасом подумала она. Каменный пятиэтажный дом постройки начала века, вряд ли когда-нибудь знавший капитальный ремонт, выглядел старой, ненужной уже никому вещью, которой пользовались долгие годы, а потом выбросили на помойку. Краска на стенах почти не сохранилась, невозможно было определить первоначальный цвет здания. По всему фасаду ветвились многочисленные глубокие трещины, а один из просторных балконов на втором этаже попросту отсутствовал. У входа дежурила полусонная вахтерша, которая не обратила на них никакого внимания.
– Ты не знаешь даже, на каком этаже ее комната? – возмутилась Ольга.
– Кажется, на первом. Она что-то рассказывала про маньяка-эксгибициониста, который шляется прямо у них под окнами, – ответил Аркаша.
Им предстояло обследовать два коридора – тот, что вел направо, и тот, что вел налево. Они решили начать с правого. Прошли весь коридор и не встретили ни одной живой души. Наконец-то, в самом конце, проходя мимо общей умывальной комнаты, они услышали плеск воды и звонкие девичьи голоса. Ольга никогда не слышала, чтобы женщины так смачно и со вкусом матерились. Они с Аркадием немного подождали, и вскоре из умывальной комнаты вышли две девицы в коротких ситцевых халатиках и с вафельными полотенцами через плечо.
– Извините, девушки, – с легким налетом похабности в голосе обратился к ним Аркаша. – Вы нам не подскажете, в какой комнате живет Любаня?
Девицы обернулись и уже хотели кокетливо захихикать, как вдруг заметили рядом с Аркадием Ольгу. Лица их сразу же поменяли выражение.
– А к Любане сейчас пришли, – слегка разочарованно сказала одна из них, – она вам все равно не откроет…
– А мы подождем, – сказал Аркадий. – Вы нам только скажите, в какой она комнате.
– В двадцать девятой, – нехотя сообщила другая, и обе зашагали по коридору.
– Пойдем в курилку? – предложил Аркадий, но Ольга протестующе покачала головой.
– Что-то мне не очень хочется здесь торчать. Давай лучше сразу. Я лично не вижу причин церемониться с человеком, который меня обокрал. Она-то не церемонилась ни с тобой, ни со мной. Она же знала, что ты из-за нее влипнешь – знала. И все-таки стащила колье…
Аркаша вздохнул и печально поморщил нос.
– Ну ладно, пошли.
Решили, что заходить в комнату будет один Аркадий. А Ольга на всякий случай встанет возле двери в коридоре. При необходимости она сориентируется.
Аркадий громко и требовательно постучал. Из комнаты не доносилось ни звука.
– Любаня, открой! – сурово произнес Аркаша. – Это я, Аркан. Не откроешь – дверь сломаю. Я знаю, что ты дома, – он снова заколотил по двери.
В комнате послышались возня и свистящий шепот. Затем щелкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге комнаты стоял невысокий, плотный мужчина лет тридцати пяти. Красное лицо его было испещрено какими-то буграми и рябинками, как будто он переболел оспой.
– Какие-то проблемы? – мрачно осведомился он у Аркадия.
Ольга сразу заметила, как Аркаша весь сжался и опустил глаза в пол.
– Мы ехали сюда через весь город, – отозвалась она, решив выручить Аркадия. – И нам очень нужно поговорить с Любой.
– Вообще-то, я не тебя спрашивал, – сказал рябой, умудряясь даже при своем маленьком росте смотреть на Ольгу свысока.
Аркадий поднял голову, поняв, что ему не отвертеться.
– Ладно, пойдем, что ли, выйдем… – предложил он рябому, и тот, как был в майке, последовал за ним к выходу. Уходя, Аркаша кивнул Ольге на дверь, – мол, попробуй выяснить все сама.
Из комнаты уже вышла в халатике на голое тело невозмутимая Любаня. Это была девушка лет восемнадцати, пухленькая, с вытравленными под блондинку волосами и совершенно пунцовыми, то ли от помады, то ли от поцелуев, кукольными губами. Вроде бы в лице ее не было ничего некрасивого, и все же присутствовала какая-то странная, неуловимая ущербность. Или в линии остренького носа, или во взгляде синих, щедро накрашенных глаз. Весь ее вид выражал непреклонное: «Ну, и что еще ты мне скажешь?»
– Ну, здравствуй, Люба, – сказала Ольга таким голосом, как будто они с ней давно мечтали увидеться и, наконец, встретились. – Может, разрешишь мне пройти?
– Проходи, – Любаня скривилась и отвернулась.
Ольга решительно прошла в комнату и села на свободный стул. Оглядела нехитрый общежитский уют: три пружинных кровати с тумбочками, покрытый клетчатой клеенкой стол, трехстворчатый шкаф для одежды и штук пять стульев. Сквозь дыры в желтых занавесках веселыми «зайчиками» пробивалось закатное солнце. На столе стояла маленькая электрическая плитка. Ольга сразу вспомнила про керосинку, которая украшала их с Левиным пристанище в старом районе.
– У меня к тебе очень серьезный разговор, – угрюмо произнесла Ольга, – так что сядь, пожалуйста, напротив.
Любаня пожала плечами и подчинилась. Кажется, она уже догадалась, в чем дело. Ольга перехватила ее бегающий взгляд и в упор спросила:
– Где бриллиантовое колье? Только не говори, что ты его не брала, мы все равно из тебя его вытрясем.
На лице девушки в течение нескольких секунд сменилось около десяти разных выражений, и, остановившись на агрессивном, она развязным голосом сказала:
– А чой-то ты меня пугаешь? Ты меня не пугай. Слава Богу, пуганая…
Ольга не спускала с нее презрительного взгляда, как будто пыталась загипнотизировать змею.
– Это мое колье, – спокойным, будто идущим изнутри голосом произнесла она, – оно досталось мне от бабушки. Это фамильная вещь. И ты ее мне вернешь, – увидев, как вдруг побледнело лицо девушки при слове «фамильная», Ольга поняла, чем можно пронять эту Любаню. – Вернешь, иначе проклятие нашей семьи настигнет тебя в самый неподходящий момент, когда ты и не будешь этого ожидать… – Ольга вспомнила, как Мишель представлял ее сен-леонарскому рыбаку и с трудом сдержала улыбку. – Это колье хранили все женщины в нашем роду, и оно теперь несет в себе сверхъестественную силу… Раз в году, в день поминовения всех усопших, – при этих словах пунцовые губы Любани нервно дернулись, – …это колье мстит всем, кто посмел посягнуть на него за последние два века. И даже если ты избавилась от него, все равно ты, а не тот человек, который купил его у тебя, будешь отвечать за него перед духами…
– Но я его не продавала! – истошно выкрикнула Любаня, с детства наслушавшаяся на деревенской печке старушечьих рассказов про ведьм и привидения. – Я отдала его в счет долга… А что, оно на самом деле бриллиантовое?
Чтобы не показывать своего облегчения, Ольга встала, резко двинув стулом, и прошлась по скрипучему деревянному полу.
– Кому ты его отдала? – тихо, не оборачиваясь, спросила она.
– Райке из третьего цеха… – пролепетала Любаня, и в голосе ее послышались близкие слезы.
– Где можно найти твою Райку? – продолжала допрос Ольга.
– Она здесь же живет, в общаге. Но я одна боюсь к ней идти, она меня прогонит!
– Ты что, должна ей много денег?
– Чуть побольше месячной зарплаты. Она дала мне на пальто, а теперь требует отдавать с процентами…
Ольга вздохнула. Что-то до боли знакомое было в этой ситуации… Девушка оказывается должна другой деньги. И эта девушка, чтобы вернуть деньги, решается на воровство… Она встряхнула головой, чтобы отогнать эти неумолимо правдивые и потому еще более тягостные мысли.
– Ты хоть представляешь, сколько стоит это колье? – упавшим голосом спросила она. – Оно же старинное, антикварное. Ему цены нет!
– Но я же не знала! Я же не знала! – заголосила Любаня и стала размазывать по щекам черную тушь. – Мне же надо было хоть что-то ей отдать…
В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалились Аркадий с рябым гостем Любани, оба красные и запыхавшиеся. Под глазом у Аркадия красовался лиловый синяк.
– Ольга, Ольга! – с порога закричал он. – Скажи ты ему, что ты со мной… Чихать я хотел на его Любку…
– Ах, ты так… – еще больше разъярился гость. – Оскорблять, значит, мою Любаню… – и он снова набросился на Аркадия с кулаками.
Любаня обхватила руками голову и вытаращенными глазами глядела на дерущихся. Ольга чуть отодвинулась на своем стуле, чтобы ее ненароком не задели. Когда же рябой схватил с тумбочки невесть откуда взявшийся там кухонный нож, Ольга вскочила и бросилась ему наперерез с криком:
– Сядешь, дурак! Положи!
Любаня пронзительно завизжала.
Это немного отрезвило обоих. Тяжело дыша и отплевываясь, они расселись по кроватям и закурили. В комнате повисла гнетущая тишина. Лишь изредка всхлипывала натерпевшаяся страху Любаня. Подождав некоторое время, пока мужчины совсем успокоятся, Ольга встала и миролюбиво произнесла:
– Я предлагаю считать всем, что произошло недоразумение. Мы все немного погорячились, и погорячились напрасно. К счастью, нам с Любой удалось все выяснить, и теперь мы должны сходить к одной Любиной подруге, чтобы до конца уладить дело. Мне хотелось бы извиниться перед вами, – она обратилась к рябому, – но дело, которое привело нас сюда, не терпит отлагательств. И если вам дорога жизнь и благополучие Любы, – она перевела взгляд на Любаню, закрывшую голову руками, – то вы не станете нам мешать.
Грамотная и подчеркнуто спокойная речь Ольги произвела на рябого отрезвляющее впечатление. Он прекрасно разрядился в драке с Аркашей и теперь был настроен вполне благодушно.
– Любань, мне тебя ждать? – спросил он, туша окурок в подвернувшемся блюдце.
– На всякий случай ждите, – ответила за Любаню Ольга и жестом приказала Аркадию подниматься.
Через пять минут все трое – Ольга, Любаня и Аркадий – стояли возле комнаты Райки, сорокалетней особы, прожившей в этом общежитии большую часть своей жизни. Замуж ей так и не удалось выйти, мужчин отпугивала ее грубая, почти мужская внешность и скандальный характер. Райка не стала приглашать их в комнату, чтобы не беспокоить соседок.
– Чего тебе, Любаня, поговорить? Поговорить пойдем в курилку, – сказала она, без всякого удивления взглянув на подбитый глаз Аркадия и аккуратный модный костюм Ольги. Похоже, она привыкла ничему не удивляться.
Когда все с наслаждением закурили сигареты – Аркадий галантно угостил женщин «Мальборо», – Ольга сразу взяла быка за рога:
– Рая, к вам по ошибке попало колье. Любаня отдала его вам по незнанию. Она не знала, что это колье нельзя никому передавать…
– Нельзя? – хрипловато переспросила Рая. – Это почему же нельзя? Заколдованное оно, что ли?
Она вложила в это слово столько иронии, что Ольге сразу стало понятно: с ней этот номер не пройдет. Эту не запугаешь, как наивную Любаню, привидениями и фамильными проклятиями.
– Я не буду вдаваться в подробности, но колье вам надо вернуть. Любаня потом с вами рассчитается деньгами.
Каким-то непостижимым образом Рая сразу же вычислила всю ситуацию. Может быть, сказался богатый жизненный опыт, а может, просто женское чутье.
– Она его слямзила, это колье, так, что ли? – спросила она с довольной улыбкой. – И теперь вы хотите все полюбовно замять и не заявлять в милицию, так?
– Ну, допустим, – ответила Ольга, решив, что играть с ней в прятки бесполезно.
– Это все, конечно, очень красиво-благородно, и сигаретки, опять же, фирменные, только мне-то от такого расклада какая польза? Долг-то мне кто теперь возвратит? Любанька, что ли? С ее-то зарплаты третьего разряда? Не, ребята, я так не согласная… – и Рая неторопливо затушила окурок о край стола, на котором стояла консервная банка вместо пепельницы.
– Но Любаня обязательно вернет вам долг, – сказала Ольга, – рано или поздно…
– А мне поздно не надо, – вдруг недобро прищурилась Рая, – мне надо сейчас, вот вынь да положь! А то не видать вам ваших брюликов, как своих ушей!
– А если мы в милицию заявим, – не сдавалась Ольга, – у вас все равно заберут колье!
– А мне что, я все на Любку валить буду! – Рая хрипло и глумливо расхохоталась.
– Вот видите, вот видите! – пропищала Любаня и снова залилась слезами.
Но тут в разговор вмешался Аркадий.
– Никакой милиции не будет, – усталым голосом сказал он. – Сколько тебе надо, тетя, за это колье? Я плачу. Пошли…
Аркаша заплатил за Любаню долг и взял с нее слово, что она скопит и вернет. А Ольга получила из рук в руки медную, обитую бархатом коробочку, в которой – она заглянула, чтобы удостовериться, – лежало бабушкино бриллиантовое колье. С боем, но она получила его обратно!
– Покажи хоть, что за игрушка… – пробубнил Аркадий, когда они вышли на улицу.
Ольга открыла коробочку. Даже при слабом свете уличных фонарей колье переливалось всеми цветами радуги.
– Вот это да… – присвистнул Аркадий и с уважением посмотрел на Ольгу. – Неужели восемнадцатый век? Такое бы баксов на семьсот, а то и на штуку потянуло. А если с аукциона, то и на пару штук… Коллекционная вещь… А тут еще что-то на обороте написано не по-нашему. Наверное, как это у них принято, имя мастера…
Ольга не стала рассказывать Аркаше, что именно написано на оборотной стороне ее бриллиантовой бабочки. Она с упоением вдыхала синий вечерний воздух и думала: «Вот если бы самой стать бабочкой… И полететь прямо через моря и горы, низко-низко над лесами и речками… Куда? Ну, конечно же, во Францию…»
Глава тринадцатая
1
Мишель, как обычно, выехал верхом на утреннюю прогулку до замка, прозванного местными жителями «На семи ветрах». Трубадур был в прекрасной форме и нес его размеренным, легким галопом. Этот белый конь с длинными и тонкими ногами был отличный бегун. Трубадура Мишель получил в подарок от деда еще на первом курсе, в честь поступления в Высшую политехническую школу. Слава Богу, было где содержать скакуна. Семья Клемент жила на окраине Парижа в респектабельном районе в большом двухэтажном особняке с многочисленными пристройками и гаражами. Стены и даже крыша белокаменного дома были густо увиты декоративным виноградом. Перед фасадом мама Мишеля, Эдит (родители назвали ее в честь Эдит Пиаф), разбила большой и пышный цветник и каждое лето заботливо ухаживала за ним. Июньские цветы отцветали, им на смену приходили июльские, потом – августовские, и наконец наступала прощальная и яркая пора пушистых георгинов, астр и хризантем…
Отец Мишеля, Жюльен Клемент, в свое время носил распущенные до пояса русые волосы и пел в рок-ансамбле, одном из многих, которые расплодились по всей Франции в пору ошеломительной популярности «Битлз». Впрочем, денег ему это занятие не приносило, да он и не нуждался в них, будучи обеспеченным сыном богатых родителей. С Эдит Ольман они познакомились на улице. Оба носили рваные джинсы, баловались «травкой» и распевали хипповские гимны. Быстро разочаровавшись в свободной любви, они поженились тайком от родителей и отправились в долгое путешествие по миру. С юности они отвергали законы, по которым жила богатая прослойка общества, и воспитали в том же духе сына. Разумеется, их протест не принимал болезненные формы – просто жили так, как им нравится. Они поддержали Мишеля, когда он выбрал для учебы демократичную Парижскую Политехническую школу вместо обычных для юношей его круга престижных Кембриджа или Гарварда. Мальчик волен в своем выборе. Значит, его интересует техника, а кроме того, он не хочет расставаться с Парижем. Это говорит лишь о его хорошем вкусе. Отец Мишеля уже в тридцатилетнем возрасте закончил факультет высшей математики в Сорбонне. Мама три года посещала занятия в одной из частных парижских художественных студий. Ее яркие полотна украшали оба этажа их особнячка.
Больше всего ей нравилось писать размытые натюрморты, составленные, например, из использованных банок из-под пива, смятых целлофановых пакетов или пустых бутылок различной формы.
– Единственное, что ты еще не изобразила на своих картинах, это использованные презервативы, – подшучивал над ней муж, на что она невозмутимо отвечала:
– Не люблю работать на злобу дня… Или ты хочешь, чтобы я влилась в ряды борющихся против СПИДа?
Мишелю с такими «мировыми предками» было легко жить в большой дружбе. Он почти ничего от них не скрывал, особенно от мамы. Худенькая, с такими же, как у Мишеля, темными вьющимися волосами, она выглядела почти как его ровесница.
Сегодня Мишель решил, что пришло время рассказать ей об Ольге. Он уже упоминал в разговоре о своей новой знакомой – русской студентке. И даже показал слайд, где Ольга прижимает к груди букет колокольчиков.
– Удивительное лицо, – сказала тогда мама. – У французских женщин не бывает таких тонких правильных черт. Она была бы похожа на какую-нибудь православную Богоматерь… если бы не этот жгучий взгляд.
Мишель доскакал до замка – готического, темного, с остроконечными башенками и густо зарешеченными арочными окнами. Там он развернулся, и Трубадур понес его обратно к перелеску, за которым начинались поля виноградников, а оттуда было уже совсем близко до их особняка.
Дома он принял душ, переоделся в свежую футболку, натянул шорты и спустился на первый этаж. Мама уже устроилась на кухне, чтобы позавтракать (как принято у французов, они завтракали два раза). Отец после первого завтрака уехал читать лекции, и теперь Мишель мог спокойно, без вечных отцовских шуточек и шпилек, поговорить с мамой. Он любил эти неторопливые разговоры за утренней едой и только сейчас, на каникулах, мог позволить себе такую роскошь – сидеть с утра, развалившись, на кухне и беседовать с мамой. Кухня была просторная и разделенная на две части плотной соломенной циновкой, увешанной всякими художественными изысками: декоративными снопиками из льна, гроздьями лука и чеснока, красиво засохшими плетьми хмеля… В одной части располагалась плита и прилегающие к ней длинные кухонные столы, микроволновая печь, две раковины, два больших холодильника, деревянные шкафы с посудой, а также полки, уставленные разной медной утварью. Все было начищено до блеска. Уборщица, которая приходила в их дом два раза в неделю, была женщиной старательной. Другая часть кухни представляла собой столовую. Вокруг большого овального стола орехового дерева стояли такие же ореховые стулья. С помощью сервировочного столика на колесиках готовые блюда переправлялись в столовую, а иногда и в гостиную. Сегодня мама приготовила японский омлет с зеленым луком и поджарила хрустящие тосты. Кроме того, на стол была подана ветчина, сыр и фрукты. После свежего воздуха Мишель с удовольствием набросился на еду. Мама отправилась за циновку варить кофе. Она делала настоящий восточный кофе, разогревая его в специальном ящике с раскаленным песком. Когда она внесла две дымящиеся китайские чашки с кофе, Мишель уже закончил завтрак.
– Мам, я хотел поговорить с тобой. Понимаешь, у меня возникли некоторые проблемы, – сказал он.
– Ты имеешь в виду теннис?
– Нет, конечно. Теннис меня не волнует, я все равно сделаю этого лысого черта Патрика…
– Значит, ты опять влюбился.
– Почему опять? Я и был влюблен. Как был, так и остался.
– В ту русскую девушку, которая посадила тебя за решетку? – На лице мамы появилось выражение искреннего веселья.
– Можешь, конечно, смеяться, но это так.
– И давно она уехала? Сколько прошло, месяц?
– Больше! Месяц и восемь дней, – с готовностью ответил Мишель.
– Неужели ты считаешь дни? – Мама пригубила кофе и тихонько покачала головой.
– Дело даже не только в этом, – задумчиво продолжал Мишель. – Просто мне еще тогда казалось, когда мы были вместе, что без нее в моей жизни будет не хватать чего-то очень важного. Знаешь, мам, если из механизма вынуть деталь…
– А она-то тебя любит? – с чисто материнским беспокойством спросила Эдит.
– Конечно! – без тени сомнения ответил Мишель, но потом вдруг сник. – Только вот… Она почему-то не отвечает на мои письма.
– Ты пишешь ей письма? – спросила мама таким голосом, словно речь шла о посланиях, выдавленных клинописью на глиняных табличках. Ей казалось нелепым покупать конверты, писать письма и ждать ответа на них, когда вот же он, телефон, сними трубку и скажи все, что тебе нужно.
– Да, я уже отправил два. И никакого ответа.
– Но ведь могло так случиться, что она их не получила, – предположила мама.
– Действительно, – протянул Мишель, – они могли затеряться, да и Олья могла куда-нибудь уехать. К матери, например… Она ездит к ней каждое лето на две недели.
– А кто у нее мать?
– Не знаю, – машинально ответил Мишель, и Эдит поняла, что это волнует ее сына меньше всего.
– Послушай, Мишель, – сказала она, торопливо закуривая. – Кажется, я поняла, что тебе надо сделать…
– Сначала затуши сигарету, – перебил ее Мишель. – Ты же недавно бросила курить.
– Ах да! – спохватилась Эдит и с досадой воткнула только что начатую сигарету в раскрытый спичечный коробок так, что та сломалась. Все пепельницы были вымыты и убраны. – Никак не могу привыкнуть! – всплеснула руками она.
– Ну не нервничай, – ласково сказал Мишель. – Лучше подумай о том, какой у тебя будет прекрасный цвет лица, если ты перестанешь курить. А теперь рассказывай, что ты придумала.
Эдит жалобно посмотрела на Мишеля.
– Ну, можно я буду хотя бы просто держать сигарету в руках? – спросила она.
– Держать можно, – разрешил Мишель. – Можешь даже размахивать ею во время разговора.
Эдит вынула из пачки новую сигарету и изящно зажала ее пальцами. Теперь она чувствовала себя в своей тарелке.
– У меня есть знакомый, – радостно начала она. – Он часто ездит в Москву, скупает там картины русских художников. Так вот, он может отвезти твое письмо в Россию, а там дать телеграмму на адрес, который ты напишешь на конверте. Твоей русской красотке останется только приехать в Москву и забрать письмо. Как тебе такой план? – Эдит грациозно отвела в сторону руку с незажженной сигаретой и сделала жест, будто она стряхивает пепел.
– Отлично! – воскликнул Мишель. – Тогда я смогу передать и приглашение, и деньги на билет!
– Ты хочешь, чтобы она приехала?
– Конечно… – Мишель печально опустил глаза. – Я же говорю тебе, что не могу без нее жить.
– А как же ты будешь жить без нее потом, когда она снова уедет?
– Не знаю, – совсем убитым голосом отозвался Мишель, – наверное, сойду с ума…
Эдит задумалась и поднесла свою «бутафорскую» сигарету к губам. Щеки ее запали, как будто она по-настоящему затягивалась дымом.
– Да, история… – сказала она.
Вечером вся семья сидела в гостиной у холодного камина. Традицию проводить вечера у камина в семье берегли, невзирая на время года. Мама вышивала бисером по шелку, это было ее последнее увлечение. Папа и Мишель играли в шахматы. Тихо звучала музыка «Магнитные поля» Жан-Мишеля Жарра. Смотреть телевизор в семье было не принято, считалось, что это «разжижает мозги». Исключение составляли любимые сердцу Мишеля трансляции чемпионатов по теннису и спортивные телеигры.
– Мишель, – обратилась Эдит к сыну, – у меня все из головы не идет наш утренний разговор. Зачем тебе себя так мучить?
– О чем это вы? – поднял голову от доски папа.
– Скажи Жюльену, Мишель. Пусть он тебе посоветует. В таких делах лучший советчик – мужчина.
Мишель встал из-за шахматной доски и прошелся по комнате. Тронул свисающие с потолка круглые медные колокольчики, и они отозвались хрупким прозрачным звоном.
– Только попрошу обойтись без шуток, – сказал он, не оборачиваясь. – Я предельно серьезен.
– Хорошо, – усмехнулся Жюльен, – давай, выкладывай, что ты еще натворил.
Мишель помолчал, словно собираясь с мыслями. И наконец выпалил:
– Папа, скажи, что мне делать? Я не могу жить без женщины…
– Ну вот! – хлопнул себя по коленям Жюльен. – И как же тут обойтись без шуток?
Но Эдит смерила его таким взглядом, что он тут же напустил на себя серьезный вид.
– Как что делать? – пожал плечами он. – Встречаться с женщинами, что же еще? Насколько я знаю, ты уже не мальчик.
– Но мне нужна определенная женщина, только она и больше никто.
– Ах вот оно что… – Жюльен задумчиво передвинул пешку на Е-4, а потом вернул обратно. – Тогда женись, – просто сказал он, как будто речь шла о воскресной поездке за город.
– Ты серьезно? – Мишель подошел и встал за спинкой его кресла.
– Вполне.
– А если она не француженка?
– Да хоть негритянка, – Жюльен схватил коня и начал примерять его по разным направлениям. «Совершенно бессмысленные действия», – машинально подумал Мишель.
– Нет, я не об этом, – продолжал он, – эта женщина живет в СССР.
– Ну и что? – бросил на него взгляд отец. – Высылай ей приглашение – пусть приезжает. Странно, что ты сам об этом не догадался…
– Про приглашение я догадался. Просто я думал, что мне еще рано жениться. Мне же всего двадцать два. Я даже не закончил учебу. И она тоже.
