Текст книги "Терпкое вино любви"

Автор книги: Екатерина Вересова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

К счастью, минут через пять вернулся профессор, и Ольга тут же умоляюще попросила его выключить фильм, сославшись на головную боль. Профессор кивнул, нажал какие-то кнопки, и экран телевизора погас, а вместо этого из колонок полилась тихая и плавная музыка, что-то вроде «Пинк Флойд».

– Можете не обманывать меня, – сказал он, расставляя на столе закуски и изящные бокалы на длинных черных ножках. – Я все понимаю. Просто я хотел проверить вас. Поверьте, очень редко встречаются девушки, которым нравится наблюдать это со стороны. Другое дело, когда это происходит с вами… Ну, до этого мы, я думаю, еще дойдем. А пока маленький тост, – профессор откупорил бутылку шампанского и разлил его по бокалам. – Не побоюсь показаться банальным, но предлагаю выпить за вас. За вашу молодость и редкую, я бы сказал, иконописную красоту!

Они чокнулись, и профессор с жадностью, залпом выпил.

– Извините меня, – сказал он, – просто жажда замучила. Вы ешьте, пожалуйста.

Ольга, стараясь не смотреть на него, склонилась над тарелкой. Ей совершенно не хотелось есть, хотя профессор собрал из своих запасов весьма неплохой ужин. Помимо омлета с анчоусами здесь были крабы, спаржа, черная и красная икра, маслины с грибами, тосты с сыром и перцем, а также тонко нарезанный ананас. Все это было красиво разложено на черной посуде в стиле модерн. Но Ольга словно разом лишилась всех пяти чувств. Она была напряжена, как перед трудным экзаменом, только экзаменатор выступал сейчас в несколько странной роли. И на этом экзамене ничего не могло уже спасти ее. Здесь не было счастливых билетов… Профессор налегал на закуски, видимо, набирался сил перед решающим броском. Особенно он увлекся черной икрой. «Источник белка», – цинично подумала Ольга. Ей вдруг стало немного жаль его. Ведь он не может, как Мишель, подойти к понравившейся девушке в библиотеке и уже на следующий день овладеть ею в лесу. Ему приходится все это покупать. И если у него есть на это деньги, значит, он этого достоин. Недостойна в этой истории она, Ольга. Это ее проблемы, почему она сделалась живым товаром…

Профессор вывел ее из задумчивости:

– Вы не откажете мне в таком удовольствии самому вас раздеть? Разумеется, потом вы примете душ – все, как полагается, – но я слишком люблю этот момент… когда куколка превращается в чудесную бабочку…

Он промокнул губы салфеткой, а потом их облизал. Затем он опустился на колени и пополз к Ольгиному креслу. Она сидела, крепко, до дрожи, сжав ноги под салатовой юбкой от костюма-сафари. От страха и отвращения у нее начали стучать зубы. Профессор был уже совсем рядом и собирался боднуть ее плешивой головой в колени. Она боялась к нему притронуться – как будто он мог заразить ее дурной болезнью.

– Рыбочка моя, рыбочка… – хриплым, срывающимся голосом бормотал профессор и наконец обеими руками задрал ей наверх юбку. Под ней он увидел узенькую белую полоску трусов. – Ляг поудобнее, деточка, расслабься… – горячо шептал он, с вожделением поглаживая пальцами золотистую кожу ее ног. Он не торопился. Он словно старался вобрать в себя поглубже эти ощущения… Он снимал по очереди предмет за предметом, делая паузы, отползая и любуясь красотой девичьего тела. Сначала на пушистом ковре оказалась юбка, потом – лиловая футболка, потом – белый открытый лифчик и наконец…

– Подождите! Подождите! – вдруг закричала Ольга. – Не надо так спешить! Лучше принесите мне еще чего-нибудь… чего-нибудь выпить… Я не могу так сразу…

– Выпить? Рыбочка моя, конечно… Выпить… Что тебе принести? – учащенно дыша, спросил он.

Ольга сидела, обхватив руками грудь и поджав под себя ноги. Теперь она дрожала так, что стучали зубы.

– Лучше всего… Лучше всего водки! – выпалила она. – Видите, я дрожу! Мне холодно!

Ее истерический голос подействовал на профессора, как удар кнута. Он вскочил и метнулся к бару… Потом, видимо, вспомнил, что водка в холодильнике, и побежал на кухню. Тем временем Ольга вскочила с кресла и заметалась по комнате, как зверь в клетке. Она схватила свою сумочку, вытащила оттуда косметичку и стала лихорадочно перебирать упаковки таблеток. «Господи, что же мне выпить, чтобы забыться? Чтобы не видеть всего этого? – мучительно думала она. – Может быть, валидол? Анальгин? Или клофелин? Клофелин! Таблетки от давления…» Ольга вдруг вспомнила, как Натали рассказывала ей об интересных свойствах этих таблеток… Если принять их одновременно с водкой, то действие будет равносильно удару кувалдой: человек моментально заснет. А что, если подложить клофелин профессору? А потом выпить с ним водки? Никогда Ольга не поверила бы, что способна на такой поступок… Но, с другой стороны, никогда она не попадала еще в такую ужасную ситуацию. Времени на раздумья не оставалось – вот-вот в комнату должен был войти профессор.

Ольга дрожащими пальцами положила таблетку на угол стола и раздавила ее вилкой. Все это она проделала за несколько секунд. Затем она высыпала порошок в бокал с минеральной водой, которой профессор запивал все подряд. Сердце Ольги бешено колотилось, отзываясь болью в висках. Наконец, он вернулся с водкой в черненом серебряном графине и двумя такими же стопками.

– Водка настоящая, русская, – уверил он. – Чем вы привыкли закусывать? Может, что-нибудь еще принести?

– Да нет, спасибо, – сдавленным голосом сказала Ольга. – Водку лучше всего запивать минеральной водой.

– Тогда все отлично, приступим, – профессор сел в кресле. – Ну что же вы прячетесь, дитя мое… Раскройтесь, у вас такое красивое тело… Почему вы меня так боитесь? Я же вас не съем? Только оближу немножко сверху, как мороженое… Ну распрямитесь, детка, покажите мне вашу грудь… Не бойтесь… Скажите – Ша-а-арль… Милый Шарль… Говорите, умоляю, говорите…

– Милый Шарль, – сказала Ольга, глядя ему прямо в глаза. – Давайте теперь поднимем бокалы за вас. За меня мы уже пили ваше французское шампанское. А теперь выпьем за вас русскую водку!

– Оля-ля! – обрадованно вскричал профессор (при этих словах Ольга слегка поморщилась, вспомнив Мишеля). – Да у вас просто отлично получается! Ура!

Они выпили и, к облегчению Ольги, профессор тут же схватил бокал с минеральной водой и залпом осушил его. «Кажется, все получилось! – думала Ольга. – Теперь главное оттянуть время, чтобы успел подействовать клофелин… На всякий случай надо влить в профессора еще одну стопку водки…»

– Знаете, Шарль, у нас в России не пьют водку один раз, – сказала она, теперь уже совсем осмелев. – Надо обязательно поднять еще один тост – за родителей.

Разумеется, Ольга не стала добавлять, что правило это распространяется только на именинников. Они выпили еще раз. Несколько обалдевший профессор снял очки и протер носовым платком вспотевшее лицо. Ольга по-прежнему сидела перед ним раздетая до трусиков, и теперь он жестом попросил ее подойти и сесть к нему на колени.

– Нет-нет-нет, что вы, – замахала на него руками она. – Мне же надо сначала в душ…

Но профессор уже порядком опьянел и стал гораздо настойчивее. Он сам подошел к Ольге, поднял ее с кресла и в одну секунду стянул с нее оставшуюся деталь туалета. Увидев черный лоскуток шелковистого меха на ее лобке, он совершенно обезумел. Он снова рухнул на колени, обнял Ольгу двумя руками за ягодицы и притянул черный лоскуток к своему лицу. Можно было подумать, что он в течение четырех часов испытывал кислородное голодание и только теперь получил возможность дышать. Он глубоко зарывался своим длинным носом в ложбинку между ее ног и шумно, со свистом вдыхал запах ее плоти. Наверное, от этого дразнящего запаха у него кружилась голова, потому что он уже с трудом держался на коленях. И вдруг он стал лихорадочно расстегивать джинсы. Ольга зажмурилась, чтобы не видеть то, что он сейчас извлечет на свет Божий… И вдруг… профессор упал. Некоторое время Ольга так и стояла с зажмуренными глазами. Потом она прислушалась к звукам. Судя по всему, профессор не шевелился. Тогда она решилась открыть глаза. Месье Шарль лежал на полу, откинувшись на спину, и мирно спал.

Первым чувством, которое испытала Ольга при виде этой картины, была бьющая через край радость. Этот похотливый старик больше не будет лезть к ней своими потными пальцами, тянуть к ней трясущиеся от вожделения губы… Она снова свободна и не изменит своему Мишелю! Но потом до нее вдруг дошел смысл всего происшедшего… Она ведь просто струсила. Она не выполнила то, ради чего сюда пришла. Она должна была отдаться профессору и получить злосчастные франки. Но теперь профессор лежит, как тряпичная кукла, на ковре, а она, Ольга, останется без денег! Нет, это невозможно! Прийти сюда, терпеть все эти унижения, а потом уйти ни с чем! Ольга вдруг осознала, что она стоит, совершенно голая, посреди комнаты в чужой квартире. Она стала торопливо собирать свою одежду, в пылу страсти разбросанную профессором по всей комнате. Когда она надевала ее, ей казалось, что одежда уже успела впитать чужой запах, этот непристойный запах мужского вожделения, который царил здесь во всей квартире, въелся в дорогие ковры и обивки. И вдруг возле кресла, где сидел месье Шарль, Ольга увидела его брошенный на пол светлый пиджак. «А ведь, наверное, карманы его набиты деньгами, – подумала она с тоской, – и если я возьму себе какие-то несчастные пятьсот франков, он этого даже не заметит…» Она на цыпочках подкралась к пиджаку, словно это было какое-то живое существо, которое она могла спугнуть. Пиджак был добротный, на шелковой подкладке и с белыми шелковыми вставками на отложном вороте. Ольга осторожно запустила руку во внутренний карман и нащупала толстый бумажник. Она быстро извлекла его, открыла и… ахнула. Ей еще никогда не приходилось видеть такое количество денег. И ведь это были всего лишь карманные деньги! Он мог спокойно потратить их за вечер в каком-нибудь ресторане, а мог скупить все воздушные шары во Франции и выпустить их в небо… От этого в его финансовом положении ничего бы не изменилось.

Ольга ни разу в жизни ничего не украла. В раннем детстве ей объяснили, что красть нехорошо, и с тех пор ей казалось, что взять что-то чужое – это все равно, что тайком забраться в пустой лифт и, пока никто не видит, справить там нужду. Для нее это были вещи примерно одного порядка. Именно поэтому она так неприязненно относилась к Натали. И вот теперь она, поборница нравственности, запускает руку в чужой карман… Ольгу охватил жгучий стыд.

Она поспешно засунула кошелек обратно и отошла к окну. За окном в сизых сумерках дрожали огни набережной Сены. Ольга посмотрела на часы. Было уже девять. Ну, уж сегодня Натали простит ей опоздание! Хотя почему она должна ей что-то прощать? Денег-то Ольга так и не добыла…

Она снова прошлась по комнате, выключила из сети магнитофон, прикрыла спящего профессора пледом. И все-таки она должна взять эти деньги! Слишком дорого ей придется заплатить, если она их сейчас не возьмет. Месье Шарль проснется, вряд ли что-нибудь вспомнит, подумает, что нечаянно уснул и пойдет к своему врачу просить укрепляющих таблеток. А через два дня приведет сюда другую девицу и будет с ней счастлив. Если Ольга возьмет у него деньги, она не причинит никому зла. Она не скажет ему, что взяла их… И пусть этот грех останется на ее совести. Она будет всю жизнь считать, что взяла у него взаймы.

Перед уходом, когда тщательно отсчитанные деньги – ровно пятьсот франков – лежали на дне ее сумочки, Ольга взяла из стопки возле телефона визитку и размашисто написала на ней: «Простите!»

2

Разумеется, Ольга не стала посвящать Натали в подробности своего свидания с Шарлем Годье. На ее вопрос, как все прошло, Ольга ответила, что не хочет об этом говорить. На следующий день она сделала вид, что снова едет к профессору, после чего, вечером, отдала Натали все деньги.

– Надеюсь, больше я тебе ничего не должна? – глядя на нее тяжелым взглядом, спросила она.

Натали сидела за столом и писала длинное упражнение на обратный перевод. Увидев перед собой деньги, она подняла на Ольгу серо-голубые глаза. Без обычного слоя черной туши они выглядели полинявшими. Перед тем как ответить Ольге, она приготовила свою ехидную ухмылочку… Однако высказаться Ольга ей так и не дала.

– Впрочем, можешь не отвечать… – ледяным тоном проговорила она, после чего медленно склонилась к самому лицу Натали. – Я скажу тебе все сама… Если ты еще хоть раз заикнешься о моих делах мне, а тем более кому-нибудь еще, я тебя просто задушу, слышишь? Ты поняла меня? – повторила Ольга почти шепотом. – За-ду-шу.

Натали еще никогда не видела Ольгу такой взбешенной. Ухмылка тут же сошла с ее губ, и она невольно отклонилась назад, как будто взгляд Ольги давил на нее. В черных горящих глазах читалась такая решимость, что Натали стало по-настоящему страшно. Она поняла, что Ольга не шутит.

– Но почему ты решила, что я буду кому-то рассказывать? – стараясь не выдавать своего волнения, спросила она. – Теперь я никому ничего не расскажу. Мы с тобой в расчете. Ты же заплатила мне, чтобы я молчала.

Ольга выпрямилась и бросила на нее уничтожающий взгляд. Затем отошла к окну и подняла жалюзи.

– Нет, ты не дура, Натали, – сказала она, задумчиво глядя на утопающий в лиловых сумерках сквер, – просто у тебя грязная душа. Поэтому ты видишь в жизни только грязь и сливаешься с ней. Извини, но я не могла тебе этого не сказать.

Натали уже не писала упражнение, а молча пересчитывала деньги.

– Знаешь ли, мне глубоко насрать на то, что ты говоришь, – обиженно отозвалась она, не переставая работать пальцами. – Философствовать все умеют. А я хочу жить по-человечески, хочу все иметь, понимаешь? Я себя чувствую грязью оттого, что не могу прийти в «Лафайет» и купить себе там понравившуюся тряпку – это ты понимаешь? – она закончила считать деньги. – А что душа? Кто ее видит, твою душу? Кому она нужна? Грязная она у тебя или чистая, это никому не заметно. Душа не пахнет. И деньги не пахнут. Пахнут только ноги, если их не мыть. Пахнут неряшливые дуры, которые пользуются дешевыми дезодорантами и по четыре дня не меняют белья… Извини, конечно, это я не про тебя… Ты у нас чистюля, как снаружи, так и внутри… Но вот скажи, какой с этого толк? Приз тебе за это все равно никто не вручит, денег тоже не заплатят… И напрасно ты на меня злишься. Я всего лишь навсего получила деньги за проделанную работу. Я потратила свое личное время, пока следила за тобой и твоим французиком. Кстати, к кому это ты заходила неподалеку от авеню Монтень? Неплохой домик. Там что, живет его мамаша?

Ольга горько усмехнулась, опустила жалюзи и подошла к своей кровати.

– Я не собираюсь ничего тебе рассказывать. Думаю, ты никогда меня не поймешь. Так же как я – тебя. Скажи мне только: ты счастлива, Натали? Теперь ты счастлива?

Натали встала из-за стола, выключила лампу, скинула халат и нырнула под одеяло.

– Глупый вопрос… – пробормотала она и отвернулась к стене.

«Действительно, глупый», – подумала Ольга и тихо засмеялась.

Затем она взяла полотенце и отправилась в ванную.

«А я – счастлива? – спрашивала себя Ольга, стоя под душем и подставляя теплым ласковым струям шею, грудь, лицо. – Да, я счастлива, потому что у меня есть Мишель. Пусть он сейчас сидит в участке, но он все равно есть. И он меня любит. Вернее, не любит, он сказал, что не может без меня жить…» Ольга попыталась вспомнить его лицо и… не смогла. Неужели она так быстро его забыла? Она зажмурилась, изо всех сил напрягла память, отогнала ненужные образы, и лицо Мишеля с его особой, ни на кого не похожей улыбкой послушно возникло у нее перед глазами. Она стояла и не двигалась, боялась пошевельнуться, чтобы не исчезло это видение. Она еще сильнее напрягла воображение и представила, что Мишель стоит рядом с ней. Вода все бежала и бежала по ее стройному телу, а ей казалось, что это руки Мишеля ласково гладят ее по спине и бедрам…

Неужели она так и не увидит его? Ведь он сидит там в тюрьме и даже не знает, где она, что с ней. Послезавтра ей уезжать… Когда Мишеля выпустят, ее уже здесь не будет. И она даже не сможет ему написать. Ведь они говорили обо всем на свете, кроме того, где кто живет. Нет, она должна сообщить ему свой адрес. Пусть она выдаст полиции свои паспортные данные, теперь уже все равно. Никто не вышлет ее из Франции раньше времени. А если даже будут неприятности в университете, то ей наплевать! Пусть ей будет хуже, лишь бы оставалась хоть какая-нибудь надежда увидеть Мишеля…

Ольга читала в книгах про необыкновенную, страстную любовь между мужчиной и женщиной, и ей казалось, что все это либо происходило когда-то давно, либо слишком от нее далеко. Она никак не думала, что все это может иметь отношение к ней. Но сейчас она вдруг поняла, что это такое, когда за один поцелуй человек готов распроститься с благополучием. А может, и с жизнью…

3

Ольга присмотрелась к полицейскому, который дежурил возле ворот участка. Это был совсем молоденький, почти безусый белокурый юноша. Черная форменная кепка смотрелась на нем примерно так же, как выглядят мамины туфли на шпильках на семилетней девочке. Когда Ольга подошла к воротам, он посмотрел на нее с неподдельным интересом. Ольга была одета просто: в джинсы и черную футболку. Темные, с бронзовым отливом волосы собраны сзади в хвост. И все же она обращала на себя внимание. Достаточно было встретиться с этой девушкой взглядом, как с нею уже хотелось говорить, общаться, просто стоять рядом. В ней была какая-то притягательная сила.

– Извините, – вежливо обратилась она к молоденькому полицейскому, – вы не могли бы позволить мне немного отступить от ваших правил? Дело в том, что в этом участке сейчас находится мой… мой брат. Он сидит там уже пять дней. Понимаете, я очень должна поговорить с ним или хотя бы передать записку. Но я не могу показывать свои документы. Понимаете, я из России, я русская…

Француз улыбнулся и покачал головой. Такая красивая девушка, да еще русская! Ему приходилось слышать про русских женщин самое разное – что они красивы, что они ужасные толстушки, что они не умеют следить за собой, что они неряшливы, что они глупы, что они преданны и верны своим мужчинам, что они страстны в постели, что они образованны, что они все до одной фригидны, что они носят зимой штаны с начесом и что они способны убить из ревности… Все эти знания о русских женщинах он получил, в основном, из кино или из досужих разговоров в кафе. Сейчас перед ним стояла настоящая, живая девушка из России. Что привело ее сюда? Брат? Как-то не очень уверенно она произнесла это слово…

– Он действительно ваш брат? Если это так, я смог бы устроить для вас свидание.

Ольга опустила глаза и молча покачала головой.

– Так он вам не брат?.. – полицейский остался доволен собственной проницательностью. – Что ж, тогда свидание отменяется. Единственное, что вы можете сделать, это обойти вокруг здания и тихонько позвать его. Окна камер предварительного заключения выходят на задворки.

– А вы пропустите меня? – взволнованно спросила Ольга.

Молодой человек почесал лоб под козырьком и важно нахмурил белесые брови. Ему было приятно, что лично от него зависит настроение и благополучие такой привлекательной особы. Но, с другой стороны, он знал, что все русское таит в себе смутную опасность.

– Пропустить-то пропущу, – сказал он, – только скажите мне честно, вы на самом деле русская?

– Да, русская я, русская, – ответила Ольга и, увидев, как насторожился вдруг его взгляд, шепотом добавила: – Вы не подумайте, что я из КГБ. Я студентка, учусь в Сорбонне. Завтра я уже уезжаю домой. Мне нужно сказать ему адрес… Понимаете? Иначе он не сможет написать мне письмо… И мы больше никогда не увидимся.

Полицейский надул щеки и вытаращил глаза. Его гримаса словно говорила без слов: «Вот тебе раз!» Затем он снова сделал серьезное лицо и сказал:

– Понимаю… Проходите…

– Только вы… вы никому не говорите, что я из России. Ладно?

– Чтоб мне умереть на этом самом месте… – улыбнулся юноша.

И счастливая Ольга отправилась вокруг серого двухэтажного здания. Уже через две минуты она была под окнами с задней стороны дома. Не успела она открыть рот, как услышала знакомый голос:

– Олья! Оля-ля!

Она рывком повернула голову и в одном из окон второго этажа увидела Мишеля! Все окна в Париже были спрятаны за решетками, а уж это – тем более. Мишель смотрел на нее сквозь прутья и изо всех сил махал руками. К горлу ее подкатил комок.

– Мишель! – внезапно охрипшим голосом откликнулась она. – Здравствуй, Мишель! Как ты там?

– У меня все хорошо! Скоро я выйду! Я обещаю тебе! А как ты? Я ужасно по тебе соскучился!

В голове у Ольги бурей пронеслись события последних дней: ее визит к Жаклин Кантарель, подлый шантаж Натали, вечер с похотливым профессором…

– У меня тоже все хорошо! – выкрикнула она, проглотив слезы. – Я была у Жаклин… Спасибо тебе, что ты нашел ее адрес… К сожалению, серьги так до сих пор и не нашлись, да, видно, теперь уж и не найдутся… Жаклин сказала, что они пропали во время войны… – она запнулась, видя, как Мишель с нежностью смотрит на нее из окна, – Мишель! – крикнула она. – Я завтра уезжаю… Самолет утром…

– Уезжаешь?! – воскликнул Мишель. В голосе его слышался неподдельный ужас. – Как, ты уже уезжаешь? В Россию? И мы уже не увидимся? Но я ведь даже не знаю твоего адреса!

Ольга что есть силы ущипнула себя за бедро, чтобы не заплакать.

– Я ведь за этим и пришла. Запиши мой адрес… – и она прокричала ему свой адрес. Мишель торопливо записал его на сигаретной пачке.

– Как только я выйду отсюда, я тебе напишу! Жди! Я пришлю тебе приглашение, ты ведь сможешь приехать?

Ольга уже, не стесняясь, ревела. По щекам ее ручьями текли слезы. Из других окон повысовывались заключенные и показывали на нее пальцами. Но ей было все равно.

– Я смогу! Да, я смогу! То есть… Не знаю, Мишель… Не буду обещать…

Она вдруг увидела, что из-за угла здания выходит уже знакомый ей толстый начальник полиции, тот самый, который засадил Мишеля в участок. Слезы ее разом высохли.

– До свидания, Мишель! Мне нужно идти! – торопливо выкрикнула она и хотела уже побежать к другому углу здания, как вдруг услышала за своей спиной голос:

– Мадемуазель дальняя родственница из Перпиньяна! Извольте остановиться!

Ольга повернулась в сторону весело шагающего к ней толстяка и встала почти в борцовую стойку. Туловище ее было наклонено вперед, руки чуть ли не сжаты в кулаки. Она приготовилась отразить атаку.

Глядя на нее, толстый начальник полиции засмеялся и покачал головой.

– Я еще не видел, чтобы дальние родственницы прорывались к своим братишкам через полицейские кордоны! – сказал он подойдя к ней. – И я вполне понимаю нашего юного Жанона, – он кивнул в сторону полицейского поста, – трудно устоять против такого шквального огня… – он смерил ее одобрительным взглядом с головы до ног. Кажется, сегодня он был в гораздо более дружелюбном расположении духа.

Ольга посмотрела на него в упор.

– Да, месье начальник, вы совершенно правы, – неожиданно для самой себя выпалила она. – Никакая я ему не родственница. Просто я… я люблю его! – во весь голос выкрикнула она. – И завтра я улетаю в Россию, к себе на родину! А он – остается! Я всего лишь хотела с ним попрощаться… – Ольга почувствовала, что сейчас она снова заплачет и опрометью бросилась к воротам. – Pardon! Pardon mua!^[3] – кричала она на бегу.

Потом, гораздо позже, она вспоминала эту сцену с улыбкой, до того она была похожа на жену русского декабриста Анненкова, француженку Полину Гебль из кинофильма «Звезда пленительного счастья». Ей не хватало только болонки и изысканного платья, в котором та ползала в грязи за представителями власти, гортанно крича по-французски: «Monsieur! Ce n’est pas sa faute! Laissez le! Laissez le! Monseur!»^[4] – с той разницей, что в фильме француженка догоняла и умоляла, а Ольга сама бежала с поля боя, а вслед ей неслось:

– Куда же вы, мадемуазель! Куда вы! Я могу разрешить вам свидание! – но Ольга уже ничего не слышала.

Она выбежала из ворот, не успев даже кивнуть белобрысому полицейскому, и через десять минут была на Елисейских полях.

4

Аэропорт Шарля де Голля был окутан розовой утренней дымкой. Теплое, влажное утро предвещало жаркий день. Группа студентов во главе с Еленой Николаевной Скляр сонной вереницей тянулась по полю. До самолета было недалеко, и их отправили пешком. Через двадцать минут заканчивалась посадка. Их очень долго держали на таможне, за это время можно было перебрать весь багаж по крупицам. Впрочем, может быть, так оно и было. У Ольги в вещах почти ничего не прибавилось – за исключением нескольких книжек, кое-каких сувениров и платья, купленного в «Тати». Натали тоже не была слишком нагружена. Ольга даже удивилась, где она умудрилась уместить все «тряпки», которыми так хотела здесь разжиться? Откуда Ольге было знать, что Елена Николаевна присоединила их к своему багажу, который считался общим, на всю группу… Впрочем, Ольга и не задумывалась над этим. Мысли ее были заняты совсем другим.

Сейчас она уедет из Франции. Возможно, она больше никогда не увидит черноволосого зеленоглазого юношу по имени Мишель Клемент, никогда не сможет побродить с ним по Риволи, выпить чашку кофе на Монмартре или оказаться вместе в прохладных залах Лувра. Она ведь так и не поднялась на Эйфелеву башню… До чего же быстро пролетели эти недели! Может быть, оттого, что вместили в себя так много событий? Она познакомилась с парнем, засадила его в тюрьму, она разыскала свою французскую родственницу и еще одну часть золотого гарнитура, она попала в переделку и выпуталась из нее… Слишком много событий. И слишком печальный конец, который она должна была предвидеть. Разве не знала она, что рано или поздно расстанется с Мишелем? Расстанется и уедет, оставив его всем этим модницам – Клер, Мари и прочим? Может быть, он даже пришлет ей письмо, но что это меняет? Она все равно не сможет протянуть руку и дотронуться до его волос, уткнуться лицом ему в плечо…

– Поднимаемся! Все поднимаемся! – услышала Ольга деловитый голос Елены Скляр и стала медленно подниматься по трапу.

Ей не хотелось уходить с французской земли. Она обернулась. Утренний туман уже рассеялся, и здание аэропорта было ярко освещено солнцем. И вдруг ей показалось, что вдалеке маячит какая-то знакомая фигура. Нет, этого не может быть! Со стороны здания аэропорта бежал по полю – нет, не бежал, а летел парень, ужасно похожий на Мишеля. Волосы его сдуло назад ветром, белая футболка облепила торс… Это был он! Ольга зажмурилась и стала умолять его про себя: «Только не выкрикивай мое имя! Только не выкрикивай! Я тебя вижу!» Она обернулась и увидела, что почти все студенты их группы зашли в салон. Вверху трапа стояла Елена Скляр и разговаривала с университетским сопровождающим. Воспользовавшись тем, что она стояла спиной, Ольга подняла обе руки и что есть сил замахала Мишелю. Она скрещивала впереди руки, чтобы сказать ему: нам нельзя подходить друг к другу. Он понял. И все равно подбежал почти к самому трапу. Ольга молча стояла внизу. Так они застыли, оба готовые броситься друг к другу в объятия, они жадно смотрели друг другу в глаза. Потом фигура Мишеля стала расплываться. По щекам Ольги покатились юркие теплые капли. Одна, другая… «Прощай…» – прошептала она одними губами. Мишель не плакал – он только кусал губы.

– Ольга! Коломиец! – послышался сердитый возглас Скляр. – Опять отбилась от стаи! А ну быстро в салон!

И Ольга торопливо, не оборачиваясь, взбежала по трапу…

Через пять минут Париж уже уплывал, таял, исчезал и растворялся внизу. Ольга прилипла к иллюминатору, жадно выхватывая взглядом знакомые места, провожая глазами изгибы Сены и зеленый островок Булонского леса. Сердце ее ныло и сжималось при мысли, что она больше никогда этого не увидит.

Глава одиннадцатая

1

Ольга вошла с чемоданом в родной обшарпанный подъезд и не поверила своим глазам – лифт работал. В почтовом ящике она обнаружила перевод от мамы. Писем не было.

Смешанное чувство жалости и облегчения испытала она при виде двери бабушкиной квартиры. Разумеется, уже с первых минут приземления в Шереметьеве все вокруг казалось ей убогим и грязным, и чем дальше от Москвы, тем грязнее. Бросалась в глаза пыль, неухоженность, безвкусица, неуважение к красоте, блеклые краски… Квартира бабушки тоже проигрывала по сравнению с парижскими апартаментами, которые ей довелось увидеть, но в ней было что-то неподвластное никаким трезвым оценкам, какая-то глубинная для Ольги красота. Поэтому когда она открыла дверь и переступила порог, то прямо тут же, в прихожей, села на пол рядом с чемоданом, закрыла глаза и просидела так несколько минут. Она вдыхала знакомый, особый запах, который присутствует в каждой квартире, где много лет жили одни и те же люди. И даже непонятно, что являлось источником этого запаха. То ли так пахла синяя бархатная обивка бабушкиной мебели, то ли старинное темное дерево серванта, то ли пожелтевшие фотографии на стенах…

Потом Ольга долго наводила порядок: вытирала скопившуюся в углах пыль, пылесосила ковер, разбирала чемодан. Достала и выложила на стол сувениры, которые купила на пятифранковых распродажах, чтобы подарить родным и знакомым: набор французской косметики для мамы, синтепоновые комбинезоны для братика и сестрички, две электронные записные книжки, одну – для соседа Аркаши, другую – для маминого мужа Анатолия, шелковую косынку для Жанны Константиновны, перламутровую ручку для Серафима Петровича… Для Васи Савельева она приготовила небольшой альбом художественной фотографии, который приобрела в книжном магазине музея Д’Орсэ.

Затем она с наслаждением приняла ванну, добавив в нее, как делала Капуля, отвар ромашки. Волосы она тоже ополаскивала после мытья ромашкой. От этого они слегка светлели и приобретали необыкновенный блеск. С полотенцем на голове и в любимом голубом махровом халате Ольга вышла из ванной и заварила крепкий чай, добавив туда остатки прошлогодней мелиссы.

Только теперь она почувствовала себя дома. В квартире стоял влажный и терпкий запах трав. Все вокруг было убрано, сверкало, в спальне ее ждала чистейшая накрахмаленная постель (белье крахмалила еще бабушка). Она попила чаю с шоколадными конфетами из нарядной круглой коробки, которую купила в магазине на Елисейских полях. На душе стало легче. И Ольга погрузилась в приятные воспоминания…

Вот она знакомится в библиотеке с Мишелем. Вот они плавают на лодке по озеру в Булонском лесу. Вот они в лавке букинистов. Вот они в китайском ресторанчике. Нет, дальше лучше не вспоминать… Вот Ольга пришла к Жаклин Кантарель. Вот она увидела перстень. Вот Жаклин уговаривает ее остаться во Франции насовсем. Вот они пьют кофе, прощаются. Жаклин приглашает ее пить домашнее вино… Вино! Как это Ольга забыла про вино! Ведь бабушка говорила, что у нее тоже есть старинный семейный рецепт…