Текст книги "Адаптация"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

       – Они тоже из поселка Омега, – нарушил молчание Игорь. – Ева появилась первой. Она утверждает, что поселок уничтожили муравьи. Волна расселения.

       Ева пожала плечами.

       – Айне и ее... сопровождающий просто встали перед фактом исчезновения всех жителей.

       Потому что врут. Они жителей и уничтожили. Девчонка, конечно, человек и бессмертная, но все равно – ребенок. А ребенка обмануть легко.

       – А вы вот говорите про кадавров и андроидов. Это странно, – произнес Игорь совершенно равнодушным тоном. Ему же взаправду плевать глубоко: андроиды, муравьи или инопланетяне. Ему охота вернуться в комнатушку, к забытой ручке, футляру с очками и чистой пока бумаге.

       – И мне интересно, узнаете ли вы кого-нибудь? – закончил выступление Игорь.

       Кого? Женщину? Сложно сказать. Она точно не из Омеги, но возможно, Глебу случалось с ней пересекаться. Деваху с нерусским именем? Глеб как-то не обращал внимания на детей, но андроида запомнил бы точно.

       Но поселок был чистым!

       – Я изучала все личные дела, – произнесла девчонка, обеими руками вцепившись в ладонь андроида. – Их карт в Базе не было.

       – Твоей тоже, – огрызнулась Ева.

       – Моя относилась к числу закрытых.

       – Ну да, конечно. И твоей игрушки тоже. А гидроксифенилглицин вам доставляли маленькие гномики в обход основных запасов. Нет, деточка, тебя бы я могла пропустить, а вот его – нет. На мне были все препараты! Я была врачом!

       Она? Лжет. Глеб помнил врача. Она была беспомощной, но погибла в больнице, и смерть обнулила счет взаимных претензий. В ее комнатушке Глеб отсиживался. Ее оборудование использовал. Ее лекарствами жив до сих пор. А эта линялая выдра врет, будто врач – она.

       – Полагаю, что имела место дифференциация запасов, и ты действительно располагала исчерпывающей информацией о доступной тебе части. Но предположение, что данная часть представляет собой все запасы – изначально алогична.

       Это какое-то безумие. Или грамотный развод. Малявка врет. И Ева врет. Странно только что вранье они не согласовали. А так понятно все: пробраться в поселок, устроить саботаж и открыть ворота тем, кто уже идет по следу.

       – Игорь! Я, кажется, знаю... – Глеб повернулся, желая поделиться идеей, но оказалось, что Игорь уже исчез.

       – Все страньше и страньше, правда? – сказала Ева. Она отступила и от девчонки, и от Глеба. – Вот так взять и уйти. И в прошлый раз тоже. Привел их, послушал и пропал. Кажется, на самом деле ему не интересно, что произошло с поселком. А еще, он не представляет, что с нами делать.

       – Отсутствие проявления эмоций не свидетельствует об отсутствии интереса к чему-либо, – заметила малявка.

       И дверь осталась открытой. Глеб выглянул в коридор: никого.

       – Здесь, право, не такой порядок, как у вас? Или у нас? – Ева вышла за Глебом и указала на коридор. – Но к гостям они щедры. Этот дом – исключительно для нас. Выбирай себе нору. Моя крайняя. Удобств минимум, но после болот – просто люкс.

       Уходить она не собиралась. Села на хвост и пошла за Глебом. И вышла на улицу, под козырек крыши, по обе стороны которого спускались блестящие жилы водосборников. Дождь давно закончился, но луж на асфальте осталось изрядно. В них отражалась и улица, и дома, выстроившиеся в знакомом порядке. Точно домой вернулся.

       Альфа, Омега, разницы никакой... разве что застывший поперек улицы грузовик со спущенными шинами и ржавой крышей. Лобовое стекло в трещинах, капот отсутствует, но на платформе возвышается груда ящиков, заботливо укрытая брезентом.

       – Будешь? – поинтересовалась Ева, протягивая пачку сигарет. – Или ты за здоровый образ жизни?

       Чего ей надо? Поддержкой заручиться?

       – Мадам, а не пойти б вам лесом?

       – Воздержусь, – пачку она не убрала.

       – Кто ты? – Глеб сигарету принял.

       – Ева Крайцер. Врач поселения Омега. Ты меня не помнишь, да? Я тебя тоже не помню. И девчонку. Это ложь, что она не покидала бункера. Знаешь почему? Потому что она сошла бы с ума от столкновения с реальностью. Мошка выбралась из банки и сразу полетела. Так не бывает. А еще потому что даже бессмертным нужны врачи. Особенно детям. Особенно бессмертным детям. Они же мутанты, нестабильны совершенно. Я знаю, доводилось дело иметь.

       – И что?

       Ветряк крутился, хотя ветра не было. Ходили люди. Даже не так: люди прогуливались. И не обращали внимания на Глеба, на Еву, даже друг на друга.

       – Ничего. Она врет. А ее дружок подтвердит любую ложь. У него выбора другого нет.

       – От меня тебе чего надо? – Глеб сунул сигарету в карман: потом пригодится. – Я тебя не знаю. Ты меня не знаешь. Мы не знаем вот их. И в результате что? А то, что не я в этом разбираться должен! И не ты, кем бы ты ни была.

       Вот только тот, кто должен, самоустранился. И хорошо, если он просто спрятался в нору и следит за происходящим через стеклянные глаза скрытых камер. Если анализирует и решает, а не пачкает чернилами очередной лист бумаги.

       – Мне? Ничего, – Ева улыбнулась. – А вот тебе моя помощь пригодится. Хотя бы для того, чтобы избавиться от повязки. Сам накладывал?

       – Медмодуль.

       – Без врача это все равно, что сам. Возни много, пользы – чуть. Даже удивительно, что ты дошел.

       Засунула б она свое удивление в задницу. Глеб это и сказал. Ева лишь пожала плечами – мол, как знаешь – и, указав на людей, спросила:

       – Смотри, внимательно только. Ты ничего не замечаешь?

       Он смотрел. Внимательно. Улицы грязные. А люди чистые. Одеты как на парад. Ощущение, что не по поселку гуляют – по площади. Одна вон держит алый зонт, точно флаг на спицы натянула. И плевать, что дождя нету, главное – смотрится красиво.

       – Женщины, – подсказала Ева. – Они все – женщины, причем репродуктивного периода. А детей нет. И мужчин, кроме Игоря, я не видела. Так что, будь осторожен.

       И слизнув с губы табачную крошку иным, дурашливым тоном, Ева продекламировала:

       – О бойся Бармаглота, сын! Он так свирлеп и дик, а в глуше рымит исполин – Злопастный Брандашмыг!

       Вернувшись в комнату, выбранную Тодом в качестве временного пристанища, Айне забралась на кровать и открыла книгу:

       – Третий элемент любопытен, – сказала она прежде, чем вернуться к чтению

       – И чем же?

       – Он выглядит поврежденным. И явно нервничает. Еще ты ему не понравился,. Воспринимать информацию с первичного носителя было неожиданно любопытно. Поток расширялся, включая осязательный и обонятельный элементы.

       – Он мне тоже.

       – Его не трогай. Ева нейтральна по отношению к тебе и агрессивна по отношению ко мне. Глеб активно агрессивен по отношению к тебе и пассивно – по отношению к Еве. Система пребывает в состоянии динамического равновесия.

       Айне лизнула палец и потерла страницу. Буквы размазались. Все-таки подобный метод хранения данных весьма ненадежен. И неудобен.

       – Еще он ниже тебя. И Игорь ниже. Следовательно, именно твои морфометрические параметры являются девиантными в популяции.

       – Я не являюсь частью их популяции.

       Айне это знала. Но факт не отменял фенотипического сходства.

       – Тод, скажи, какова логическая вероятность того, что один поселок исчез тремя разными способами?

       Тод не ответил. Он запер дверь на засов и, раскрыв единственное окно, высунулся в проем. Вернулся, стащил с себя свитер и надел на Айне. В свитере было неудобно, даже когда Тод закатал рукава и воротник поправил.

       – Я полагаю, что ниже вероятности того, что две версии являются ложными. Следовательно, Ева и Глеб лгут.

       – Или мы, – Тод выбрался в окно и, заглянув в дом, попросил: – Будьте любезны, маленькая леди, оставаться в помещении. И двери никому не открывать. Я быстро.

       Отсутствовал он и вправду недолго. Айне успела прочесть три главы и задумалась над самим смыслом существования книги. Уровень полезной информации в ней был крайне низок, форма подачи – специфична. Вместе с тем авторский вымысел притягивал внимание.

       – Зачем нужны книги? – спросила Айне, когда створки окна приоткрылись.

       – Чтобы читать, – Тод перекинул в комнату сверток, а потом и сам забрался. – Лучше скажи, умная девочка, почему здесь нет стульев?

       Айне не знала. Более того, она не обратила на данную деталь внимания. Или обратила, но после отбросила за недостоверностью факта: отсутствие стульев в одной комнате не говорит об отсутствии стульев в других. Стоп. Что-то такое она уже говорила той женщине, которая неприятна.

       Тод же отряхивался. Он был мокрым и грязным, особенно ботинки. К левому прилипла желтая гусеница сфагна. И Тод, сняв ее, заговорил:

       – Внешний периметр фактически не охраняют. Я вышел. Я вошел. И никто не обратил внимания. Оружейная вообще открыта. Вот, – он развернул сверток, продемонстрировав изъятое на входе. Дробовик и Бизон-4 уже вернулись в кобуру, прочему же арсеналу еще предстояло найти свое место. – Я почти уверен, что они не заметят пропажу.

       Выбрав самый маленький пистолет, Тод протянул его Айне.

       – Носи. Мне не нравится это место. Лучше будет, если мы просто уберемся отсюда. Ты немного отдохнешь, возьмем машину и...

       – Не получится, – Айне сняла свитер и отдала Тоду. – В аптечке три ампулы. При твоем метаболизме в нормальных условиях это месяц. При увеличении скорости обмена веществ – от недели до полутора. А после твоей смерти я останусь одна или на болотах, или в другом странном поселке. Понимаешь?

       Он понимал.

       Кажется, услышанное пришлось не по нраву. Тод комкал свитер, утрамбовывая в серый шерстяной ком, которым и запустил в стену. Не добросил.

       – Почему? Почему ты со мной так? Ты даже не сказала, когда уходили... можно было поискать... в больнице. В бункере. Где-нибудь, а ты... Ты просто промолчала, твою ж!

       Айне отстегнула футляр аптечки, в котором лежали ампулы и шприц. Ощущение, испытываемое в данный момент времени носило негативный оттенок.

       – Вот. Возьми. И взять ты мог в любой момент. Или посмотреть. Разве я когда-нибудь ограничивала твои действия?

       Никогда. Но позволяла ли программа самостоятельный поиск? Айне не знала. Она ошиблась, и теперь эта ошибка могла стоить Тода.

       – Я тебе доверял.

       И Айне хотелось бы вернуть это доверие. Хотя бы для того, чтобы ее собственные внутренние ощущения изменили знак. Футляр он принял, взял осторожно, сжал в ладонях.

       Тод не спешит прятать, как не спешит и отдать. Он ждет, но Айне не понимает смысла его ожидания. В конце концов, она ребенок! Она не научилась еще идентифицировать все чужие эмоции! И не знает правильного ответа.

       Поэтому отвечает то, что приходит в голову:

       – Я проверила списки, Тод. В поселке жили люди. И больницу строили для людей. И препараты приобретали для них же. А в бункере больше не было.

       – То есть, – он откинул крышку и провел пальцем по пластиковым зарядам, – не случись случившееся, я однажды просто встал бы перед фактом?

       Врать бессмысленно.

       – Да.

       Закрыв футляр, Тод протянул его Айне:

       – Держи, маленькая леди. И постарайся не потерять. Что-то я сомневаюсь, что здесь тебе дадут новую игрушку.

       – Ты не игрушка. И я хочу тебе помочь. Ты... хороший? Если субъективно оценивать мое восприятие тебя как личности без указания конкретных положительных качеств? Хороший – это же верное определение.

       Тод поднял свитер и, натянув, занялся пистолетами:

       – Уронили мишку на пол. Оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу, потому что он хороший.

       Аналогия прочитывалась легко, обида тоже. Но Айне занимал иной вопрос: как стала возможной сама ситуация дефицита? И что будет, если в поселке Альфа нет гидроксифенилглицина?

       Наладить синтез.

       Теорию Айне знает. Но опыт показывает наличие разницы между теорией и практикой. И если так, то в случае еще одной ошибки, Тод может прекратить свое физическое существование.

       Последовавшая за данным выводом эмоциональная вспышка была настолько мощной, что Айне растерялась. А потом слезла с кровати, подошла и обняла Тода:

       – Прости меня, пожалуйста.

       Он напрягся и попытался отстраниться.

       – Я не умею извиняться. Я не знаю, когда это следует делать и вообще зачем. Но без тебя мне будет плохо. И сейчас плохо. Я не хочу, чтобы ты умирал.

       Пожалуйста. Айне говорит правду. Просто она еще не умеет говорить правду так, чтобы в нее поверили.

       – Это ты извини, – сказал Тод. – Иногда я забываю, что ты все-таки ребенок.

       Айне зажмурилась, прижимаясь щекой к свитеру. Под ним знакомо бухало сердце. Когда же Тод обнял, стало совсем хорошо. Только пистолет за поясом неудобно давил на живот, но Айне согласна была потерпеть.

       В конце концов, всегда приходится чем-то жертвовать.

Интерлюдия 1. Когда игры становятся взрослыми.

       19 июля 2034 года, г. Витебск, Белорусский анклав.

       Девушка танцевала на столе. Острые шпильки рвали бумаги и крошили стекло. Поднятые руки купались в жестком свете. Когда ее ладони сжали шар светильника и сдавили, наблюдавший за танцами парень не выдержал.

       – Ева, прекрати! – сказал он, поправляя очки.

       Девушка не услышала. Засмеявшись, она стала на мостик. Короткая юбка задралась, блузка съехала, обнажив белую полоску живота с красной татуировкой. Колени разошлись в стороны.

       – Пожалуйста! – взмолился парень, подхватывая падающую чернильницу. – Ну что ты делаешь? Давай, вставай.

       Она мотнула головой и язык показала.

       – Если тебе что-то надо, просто скажи.

       – Надо, – согласилась она, плюхаясь на стол. – Тебя надо.

       – Ева!

       – Адам. Я Ева, ты Адам. И рай наш создан. Осталось лишь сбежать отсюда.

       Ева соскочила со стола и, схватив парня, потянула к окну. Темное стекло от пола до потолка фильтровало солнечный спектр. Солнце висело пушистым шаром. Небо начиналось прямо у ног. И где-то в нем, под покровом облаков, прятался город.

       – Посмотри, – жарко зашептала Ева, слизывая кровь с разрезанных рук. – Посмотри вниз! Что там?

       – Город. Просто город.

       – Неа! – Ева помахала пальцем перед носом, а затем мазнула по губам, оставляя красный кровяной след. – Не просто город! Там город, который живет для нас. Для тебя и для меня! Для ма-а-амочки... для па-а-апочки. Папиных дружочков. И мамочкиных подружек. Для твоей сучки...

       – Заткнись.

       – Фигу! – она скрутила фигу. – Кто ж тебе еще правду скажет, если не сестра родная? Сучка она. Думаешь, ты ей нужен? Неа. Ей сюда хочется. Воет-воет, скребется, как шавочка у порога. Пустите в дом! Пустите в рай! Ты еще не выправил ей иридиевый чип?

       Адам отступил.

       – Пока нет, – решила Ева. – Но папашку регулярно обрабатываешь, да? А он против. И мамочка тоже против. И все вообще против! Только ты один "за", потому что идиот. И-ди-от!

       Ева кулачком постучала Адама по лбу, он перехватил руку и заломил, сдавливая.

       – Больно же! Отпусти! – Девушка попыталась вывернуться, но Адам держал крепко.

       – Если ты, – медленно произнес он, переворачивая сестру лицом к себе. – Если ты посмеешь тронуть Наташу...

       – Ты меня убьешь, слышала уже. Отпусти.

       Она успокоилась. Она всегда очень быстро успокаивалась, едва ли не быстрее, чем вспыхивала. И Адам разжал руки. В чем-то, безусловно, Ева была права, вот только признавать ее правоту было опасно. Она же приникла к стеклу, прижалась щекой и часто дышала, раздувая влажное пятно. На нем удобно рисовать, но рисунки быстро исчезнут. Еву это не волновало.

       – Ты никогда не думал, Адам, что наш рай очень хрупкий? И что боги должны заботиться о людях, если они хотят оставаться богами. Но заботиться, а не поднимать до своего уровня. В раю на самом деле места мало.

       Облака расступились, и город протянул к Адаму блеклые руки домов. Силуэты их виднелись внизу и походили на рифы, спрятанные под широким покровом моря. Огнями святого Эльма плыли редкие фонари. И где-то в свете их грелись люди-призраки.

       Ева права. Места в раю на всех не хватит. И те, кто внизу, рано или поздно поймут, что их дурят. И от просьб и вежливого ожидания под присмотром чипов перейдут к действиям. Единственный способ – не допустить развития процесса.

       И он находится на правильном пути.

       Оставшись один, Адам вернулся к бумагам. Он не стал их разбирать на рваные и целые, нужные и не очень, сгреб и запихал всю кипу в камин. Потом поджег, сел поближе к огню и открыл планшет. Письмо от Натальи лежало в ящике.

       "Привет. Я соскучилась. Давай встретимся? Сегодня. На нашем месте в наше время".

       Адам послал подтверждение.

       Их местом стало крохотное кафе. Оно появилось на стыке двух улиц, более похожем на линию фронта. Здесь старые дома одной сталкивались с глянцевыми новостроями другой, и желтый кирпич уступал место бетону и стеклу. Кафе было землянкой, где жители воюющих районов могли укрыться и забыться.

       Наташа ждала. Заняла столик, который уже числила своим, хотя Адам никогда не мог понять этой ее привязанности к местам и предметам. Но игру он поддерживал.

       – Привет! – она издали замахала рукой и подняла меню. – Я уже заказала! Ты же не против?

       – Нет.

       Адам втянул острый запах свежемолотого кофе, единственный из местных ароматов, который был ему по вкусу.

       – Знаешь, твоя сестра к нам заходила. Она довольно милая. И любопытная, – Наталья сунула в рот ложечку. – Все спрашивала, чем мы занимаемся. Я ее с этими вопросами к тебе отправила. Она ведь не обиделась? А ты?

       – Нет.

       – Я тоже так подумала.

       Возникшую паузу заполнил официант. На подносе его, расписанном восточной вязью, теснились фаянсовые тарелки. И кофейный аромат был безнадежно испорчен резким запахом жареного мяса. А от официанта еще и сигаретным дымом пованивало.

       Пора завязывать с этими походами "вниз". Сверху город выглядел как-то приятнее.

       – Знаешь, а я вот все не привыкну к тому, что ты такой... – Наталья прочертила ножом по скатерти линию. – Ну не знаю, такой обыкновенный, что ли? Ты только не обижайся. Я просто думала, вы совсем другие. Ну то есть совсем – это...

       – Совсем, – пришел на помощь Адам. – Фенотипическая дифференциация.

       – Да. Именно. Ты всегда меня понимал!

       И этот момент был самым простым в их взаимоотношениях.

       – Ты сделала то, что я просил? – Адам принялся разрезать запеканку на равные кусочки. Пробовать ее на вкус он не собирался, но полное отсутствия интереса к пище могло быть воспринято неадекватно. Во всем, что касалось отношений, Наталья проявляла редкую обидчивость.

       – Конечно. А ты сделаешь то, о чем прошу я?

       – Я постараюсь.

       – Так будет лучше для всех! Знаешь, Крайцер уже выдохлась. Состарилась. Ну не в смысле возраста, я имею в виду мышление. Она думает в рамках прошлого. Она... она сама вся этакий динозавр. Только и может, что ограничения ставить. Я ей говорю одно, а она слышит совсем другое. Совершенно!

       Наталья махнула вилкой, и на скатерть села стая жирных капель.

       – Вот вчера я изложила ей свою теорию и... ничего! Вообще ничего! Вот просто взяла и отмахнулась. А ведь вся проблема как раз в десинхронизации сети. И если создать узлы-концентраторы, а затем целенаправленно на них воздействовать...

       Адам слушал очень внимательно.

       -...адекватный же подбор структурных элементов позволит снизить амплитуду эндоколебаний. А полная унификация структуры сведет показатели девиации к нулю. А если добавить механизм резонанса, точнее использовать объект-концентратор как резонатор, то проблема решится сама собой! Смотри, оператор будет контролировать несколько точек, а уже они по нисходящей станут воздействовать на объекты. Принцип пирамиды, – она подняла взгляд на Адама. – Господи, извини. Тебе это вряд ли интересно, но когда я с тобой разговариваю, мысли так и прут.

       Вот поэтому Адам и соглашается на эти нелепые встречи, столь раздражающие Еву-нуль. И Крайцер, прослышь о них, расстроилась бы. Людей легко вывести из равновесия.

       Людей следует беречь. Во всяком случает тех, которые нужны.

       А мысль, высказанная Натальей, была интересна. Тогда Адам почти решил пойти ей навстречу. Не успел: спустя три дня Наталья погибла.

       Евина комната была полна вещей. Груды шмотья возвышались на полу, вываливались из раскрытого шкафа, погребая и козетку, и низкую широкую кровать. Сверкали стразы, переливался искусственный шелк, меняя цвета согласно программе.

       Адам переступил через золотые цепи, растянутые между двумя мягкими стульями. Под ногой что-то хрустнуло, и в воздухе поплыл резкий запах жасмина. Веки Евы дрогнули:

       – Чего тебе? – хриплый голос стерся за звоном сотни колокольчиков, облепивших атласные ленты.

       – Поговорить. Опять наширялась?

       Запах вельда почти не ощущался за вонью духов. Ева перевернулась на живот и вытянула руки в мелких засечках шрамов. Она нарочно не убирала рубцы, извращенно гордясь не то собственной способностью держать боль, не то собственным сумасшествием.

       Адам отбросил шубку из белых соболей, белый пеньюар, расшитый цветами, поднял платье из подвявших незабудок. Ева любила синий цвет.

       Сейчас ее лицо отливало синевой.

       – Я не хочу с тобой говорить. Потом.

       – Когда?

       – Завтра. Послезавтра. Потом когда-нибудь. Вечность впереди. Ве-чность!

       Вечность осталась за порогом этой захламленной комнаты, в которой вельдовый дурман расплавлял мозги сестричке. И похоже, выплавил окончательно.

       – Наташа погибла.

       Адам ожидал, что она попробует сыграть удивление или продемонстрирует радость, но Ева лишь зевнула и спросила:

       – И чего?

       Она все-таки села и уставилась на собственную грудь. К влажноватой белой коже прилипли ворсинки и три золотых монетки, вшитые в кожу, казались чешуей.

       – Думаешь, это я ее? – спросила Ева, подтягивая пушистый хвост боа. Лиловый удав лег на плечи, расправив тонкие перья. – А как умерла?

       Странно. Пожалуй, данный термин можно было счесть определяющим. Вслух Адам сказал иное:

       – Ее убил андроид.

       – Плохо, – Ева не сумела подавить зевок. – Наверное. Крайцер расстроится. Она вечно так переживает за всех. Люди смешные, правда?

       – Ты же не причастна? – Адам заглянул сестре в глаза. Мутны и пьяны. Наркоманка несчастная! Как она может так с собою поступать?

       – Я? Причастна? Да. Нет. Не знаю.

       На каждый ответ Ева загибала палец. И на каждый вопрос тоже. А потом раскрыла ладонь, на которой лежала желтая капсула с вельдовым зарядом.

       – Прими, полегчает.

       Адам ударом сбил капсулу и уже прицельно наступил. Желатиновая оболочка раскололась беззвучно. А Ева вновь рассмеялась.

       – Какой же ты дурачок... ну умерла. Разве это что-то меняет?

       Ничего. Но алогичность ситуации выбивала из колеи. Ева же вскочила и, накинув поверх боа соболью шубку, закружилась по комнате. И реагируя на движение, вспыхнули светильники, впаянные в мрамор потолка. Белый свет раздвинул стены комнаты и стер пыль на зеркалах. Они сверкали, перебрасывая отражение друг другу, и Евин голос разбивался о стекло.

       – На золотом крыльце сидели! Царь! Царевич! Король! Королевич! Сапожник! Портной! Отвечай, кто ты будешь такой?

       Она спрашивала у зеркал и себя, в них отраженной. А замерла, направив указательные пальцы обеих рук на Адама.

       – Отвечай. Ты кто такой?

       – Твой брат, идиотка.

       Он вышел из комнаты и, не выдержав, хлопнул дверью. Но мягкая прокладка погасила удар и рассекла звуки надвое. Большая часть оказалась заперта в комнате.

       Сделав три шага, Адам сел в белое кресло и включил прослушку. По экрану планшета поползли змеи звуковых волн. Скрип. Скрежет. Звон стекла и смех, который тает. Тишина. Долгих десять секунд тишины и шипение:

       – А... адам. Дам-дирьям-дам-дам. Адам! Ты меня слышишь? Конечно, ты меня слышишь.

       Догадалась? Удивляться нечего. Найдет микрофон? Непременно. Ева умеет ловить жуков.

       – Тебе интересно, Адам?

       Ее голос плыл, то приближаясь, то удаляясь.

       – Конечно. Ты любопытный. И я любопытная. Давай сложим любопытство вместе? Дважды два равно шести, если увеличить количество мерностей пространства. Не будь плоским.

       Замолчала. Учуяла? Адам представил, как меняется ее лицо. Гримаска хищная, губа поднята, ноздри раздуваются. Рука тянется к черной горошине, такой уникальной среди других рассыпанных по полу горошин. Поднимает.

       – Ты да я, да мы с тобой, – пропела Ева, и амплитуда колебаний голоса подтвердила догадку. – Землю обойдем, потом... потом ты сам ко мне придешь, Адам. Правда? Ты ведь придешь? Ты ведь хочешь знать, что случилось с твоей подружкой?

       Не столько, "что", сколько "почему". Данный вопрос представлялся Адаму более перспективным.

       – Если хочешь, возвращайся. Ты же слушаешь. Давай, поговорим. Обменяемся. Твой жук на мои цветные стеклышки. Тебе же нравятся стеклышки, да? Они меняют мир.

       Линии прыгнули и оборвались, захлебнулся скрипом процессор, и Адам встал. Ждать дальше не имело смысла. Как и возвращаться: сама придет. Ева всегда приходила.

       Не стал Адам подниматься и к себе.

       Каплей воды по стеблю скользила кабина лифта. Широкие листья наружных платформ заслоняли великолепие городских пейзажей. И воздушными корнями свисали трубы внешних коммуникаций. Кабина прошла кольцо экватора, разделявшее надземный и подземный этажи "Формики" и остановилась на отметке минус пять.

       Пост охраны пустовал, только алые глаза камер пялились из сумрака. Белая стрелка на полу указывала путь, который Адам и так успел запомнить. Пятнадцать метров прямо. Поворот. И центральная из трех дверей. Два замка и узкий предбанник со шкафчиками. Раздевшись, Адам аккуратно сложил одежду и толкнул следующую дверь. Всего их пять, по нарастающей. За предпоследней – костюмы высшей степени защиты в прозрачных коконах стационарных стерилизаторов. Костюмы нагреты до физиологически комфортной температуры, но все равно неприятны.

       Пока механический голос отсчитывает секунды до открытия последней двери, Адам старательно дышит. И микродатчики послушно ускоряют процесс фильтрации. Запотевшая изнутри маска обретает прежнюю прозрачность.

       Последнее помещение похоже на ангар. Одна стена его разделена на ячейки-соты, затянутые пластиковой пленкой. Внутри кипит белый дым хладагента, вырываясь, он оседает на перчатках изморозью, которая тут же тает.

       Колеса тележки беззвучно касаются пола, пружинят под весом тела. Моторы, напротив, гудят громко. И тележка движется по выбитой в полу колее, чтобы остановиться под перекрестным светом шести ламп.

       – Серия восемь, дубль два. Номер третий.

       Адам говорит четко и громко. Это лишнее – у встроенных в шлем диктофонов высокая чувствительность – но опасение потерять важную информацию сильнее разума.

       Само вскрытие проходит обыкновенно. И результаты его предсказуемы, как были предсказуемы результаты предыдущих. Это не значит почти ничего.

       Лежащее на столе тело постепенно превращается в набор органов и тканей. Механичность процесса успокаивает Адама, позволяя забыть о недавнем несчастном случае. Мысли расслаиваются. Одна часть сознания контролирует движения рук и действия ассистирующего аппарата, вторая – складывает мозаику несчастного случая. Третья, глубинная, пытается просчитать Еву.

       Это бесполезно.

       Также бесполезно, как искать ответы на вопросы в мозгах мертвого андроида. Но пила взрезает кость, крышка черепа отделяется, и Адам выводит на экран трехмерный снимок мозга.

       Серо-розовое вещество прорезают тончайшие нити.

       Плесень? Образец испорчен плесенью?

       Урчит микротом, шинкуя полушария тончайшими ломтиками. Сканирующий микроскоп облизывает их поверхность и выдает Адаму новые рисунки. Много-много новых рисунков, разноцветных, как стеклышки Евы. Белое вещество окрашено желтым. Серое – синим. И алыми жилами оба слоя прорезают гифы гриба. Они есть в мозоли мозжечка и в древней колбе продолговатого мозга, они прорастают во все отделы, опутывая ядро гипоталамуса, и распускаются на поверхности неопаллума хрупкими ветками спорангиев.

       – Да быть того не может! – Адам быстро листал снимки, с каждым убеждаясь: может. Клетки гриба были также мертвы, как ткани, их питавшие. Следовательно, заражение случилось не в холодильной камере. А вне ее тело находилось не более получаса.

       Вывод: андроид был заражен в процессе эксперимента или до его начала.

       Решение: ликвидация объекта и всей серии, включая дубли. Консервация образцов тканей. Изучение. И в перспективе – возможное повторение эксперимента с учетом новых обстоятельств.

       Адам вывел на экран результаты тестов.

       Показатели на треть превышали норму контрольной группы.