Текст книги "Адаптация"
Автор книги: Екатерина Лесина
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Глава 8. На пороге белом рая.
Из операционной Ева вышла не сразу. Она сидела в укрытии, уговаривая себя не спешить: вдруг Игорь притворился, что ушел? Пусть уж ему надоест ожидание, пусть уберется и из операционной, и из больнички.
А Ева ничего, Ева подождет. Она терпеливая.
И еще устала, как собака. Раньше-то собаку завести хотела, даже книгу купила "1001 совет начинающему собаководу". А к ней вторую, энциклопедию с картинками. И когда случалось добираться домой, Ева картинки разглядывала, читала статьи и все никак не могла определиться.
Собаки ей нравились крупные.
А соседи попались вредные. Вечно искали повода поорать. И наверняка потребовали бы убрать скотину из квартиры. Сами скоты, пили, не просыхая, плодили детишек, не особо задумываясь, кому те нужны в новом мире.
Ева вот про собаку думала. Представляла мокрый нос и уши купированные, с жесткой кромкой рубца по краю. И обиду во влажных собачьих глазах, и тут же – прощение.
Из-за него, из-за этой верности, которая окупала все и сразу, Ева передумала.
Да и какая собака с таким-то графиком?
Говорят, когда все началось, собаки сбегали из дому, сбивались в стаи и возвращались, мстя хозяевам за все и сразу. А Еве повезло.
...тебе повезло, – так и сказала Ева, обсасывая голову леденцового зайца. Дешевая конфета на длинной щепке плохо сочеталась со строгим шерстяным костюмом и бриллиантами в ушах. – Тебе повезло, что я сумела сложить мозаику.
Ева хотела спросить, где она находится, но не смогла.
Она вообще ничего не могла, кроме как смотреть на ту, которая ее убила, чтобы теперь воскресить.
Так не бывает.
Приторная сладость пережженного сахара заполнила рот. Ева попыталась проглотить слюну, но та застряла в горле. И леденец – чем не кляп? Ева, откусив зайцу голову, задумчиво захрустела. Осколки сладкого стекла раздирали небо.
Здравствуй... Ева?
Здравствуй. Помнишь считалочку про крыльцо? Не важно, кто сидел на крыльце. Не важно, куда они исчезли. Но очень-очень важно ответить на вопрос: кто ты будешь такой?
Кто ты такая, Ева?
И кто я?
Ева проснулась, ударившись плечом об угол медмодуля. Зашипела, попыталась встать и поняла, что вряд ли сумеет сразу. Затекшие мышцы не подчинялись, из укрытия пришлось выползать на четвереньках и, не меняя позы, ждать, пока в пережатых сосудах сменится кровь.
Стреляло судорогой. А в голове звенел вопрос.
Кто ты?
– Кто я? – спросила Ева у отражения на полу. Ответа не получила, зато получилось встать. Ева присела, помахала руками, покрутила тазом и с трудом сдержала смех.
Господи, увидит кто... мятая, страшная, в заляпанном кровью халате женщина вытанцовывает ламбаду посреди операционной.
Кто, кто... дура феерическая, вот кто! Разоспалась! Еще бы подушечку попросила, одеяльце там для пущего удобства. А утречком кофею в нору. Или какавы с чаем.
Фыркнув, Ева поднялась и, доковыляв до умывальника, открыла воду. Кран прокашлялся и пустил тонкую струйку воняющей спиртом жидкости. Умывать этим было как-то... неприятно, но из альтернатив – руки в высохшей крови. И на лице, надо думать, пятна имеются.
Ева, намочив полу халата, принялась остервенело тереть лицо. Щипало. И хотелось пить, но пробовать подспиртованную водицу на вкус было бы непростительным безумием.
С другой стороны в этом Зазеркалье безумие скорее норма.
И поверхностный осмотр операционной лишь утвердил Еву в этом мнении. В шкафу для инструмента возвышались горы эмалированных уток. Второй занимали упаковки с глюкозой и Ева, пробив одну, попробовала на язык.
Сладко. Может и вправду глюкоза? Только почему такого странного зеленоватого оттенка.
– По кочану, – ответила Ева себе. – Тут принято так. Раненых прячут. Глюкозу подкрашивают. А психованных докториц оставляют наедине с их паранойей. Здравствуй, дорогая.
Разложенные инструменты оказались приклеены к столику. Ева, хихикнув, попробовала отковырять скальпель. Не вышло. Ну и ладно. Ну и не больно-то хотелось.
Аппаратура была мертва, хотя и пуповины проводов связывали ее с сетью здания. Среди всего прочего имелся здесь и стальной чемодан портативного ДНК-анализатора. Проведя по титановому корпусу ладонью, Ева отщелкнула замки.
Открыла.
Убрала пленку заводской упаковки, еще сохранившую специфический запах консерванта. Отошла. Сняла с медмодуля фалангу манипулятора и, вернувшись, воткнула ее в экран.
Ева била методично, не торопясь и, закончив, аккуратно сгребла осколки на ладонь, ссыпала в покореженный аппарат и закрыла чемодан. Снаружи он выглядел нетронутым. На то, чтобы вернуть модулю первоначальный вид, ушло полминуты.
Вытерев вспотевшие ладони о грязный халат, Ева продолжила осмотр помещения.
В комнате имелось еще две двери, кроме той, в которую Ева вошла. За первой скрывалось стандартное помещение с рядом умывальников, привинченных на высоте полутора метров. Вдоль второй стены выстроились шкафы. На дверях висели таблички. Номер на всех один – седьмой.
В шкафах стояли коробки с лекарствами. Много коробок. И все до одной – в заводской упаковке. Ева выставила несколько на пол, вскрыла и убедилась, что содержание вполне соответствует надписям на внешних этикетках.
– Операционная им не нужна. Лекарства им тоже не нужны. Просто чудеса, – Ева говорила шепотом, мешая тишине играть на натянутых нервах.
Если говорит, то оно как-то спокойнее. Местная тишина угнетала.
– Пусть им и не нужны, но мне пригодятся... кое-что точно.
Ева придирчиво изучила ассортимент скрытой аптеки. Нужное отыскалось в предпоследнем шкафу.
– Съешь меня, – сказала Ева, засовывая в карман упаковки гидроксифенилглицина.
– Выпей меня, – сказала Ева, закладывая крохотные шприцы со снотворным в обойму мезоинжектора. Сам пистолет лег в карман комбеза, в отличие от огнестрельного собрата, легкий и незаметный.
Такое оружие Еве было по вкусу.
В дальнем углу комнаты нашлось зеркало, и Ева, встав на колени, принялась оправлять одежду. Она кое-как пригладила вздыбленные волосы, соскребла пальцем пятно крови на переносице и, пощупав припухлые веки, произнесла:
– Мда, мать, от этакой красоты миру спасаться надо.
Отражение подмигнула Еве.
А что, в зазеркалье может статься, что настоящая Ева и есть отражение.
Мысль показалась до отвращения мерзкой, и Ева ее выплюнула вместе с комком вязкой слюны, которая тотчас впиталась в ноздреватое покрытие пола.
Ева вернулась в операционную и попыталась открыть вторую дверь.
Дверь оказалась заперта.
– Ну надо же... – Ева пнула дверь, потом пнула сильнее и, качнувшись, стукнула плечом. Оно тотчас заныло, внутри неприятно хрустнуло, а треклятая дверь осталась запертой.
Прежде за здешними дверями подобного не водилось.
Присев на корточки, Ева потрогала замок и даже прилипла глазом к щели. Темно. И не пахнет ничем. И не слышно ничего. И вообще с этого местечка станется, чтобы дверь оказалась муляжом, специально повешенным для ловли излишне любопытных гостей.
– И надо ли мне проверять? – спросила Ева, чтобы самой себе ответить: – Надо.
В конце концов, любой ключ можно чем-нибудь да заменить: замок особо сложным не выглядел.
А на крайний случай у Евы пистолет имелся. Там, в комнатушке, до которой полсотни метров коридора, десяток дверей, за каждой из которых может прятаться Игорь. Или еще кто-нибудь...
Ева выглянула за дверь, втянула воздух, проморгалась, приспосабливаясь к приглушенному свету редких ламп. Ночь на дворе? Ночь – это хорошо. По ночам нормальные люди спят.
Хотя это нормальные...
Но в коридоре было пусто. Заглянув в палату, Ева ничуть не удивилась, увидев пустые кровати. Великаншу, что подпирала одну из стен, Ева заметила не сразу, а когда заметила – застыла. Сердце ухнуло в желудок, спружинило и вернулось в грудную клетку.
– З-здравствуйте, – сказала Ева, улыбаясь. – А я вот решила подежурить. Подежурить решила.
Великанша смерила Еву недружелюбным взглядом, задержалась на халате, который казался скорее серым, чем зеленым, и отвернулась.
– Ну я пойду?
Ответом Еву не удостоили.
– Ну ничего не поделаешь – все мы здесь не в своем уме.
Дальнейший путь она проделала почти бегом. И нырнув в комнату, замерла, прислушиваясь к происходящему. Тишина. Что внутри, что за дверью.
Пистолет лежал на месте. Вот и замечательно.
– Просто прелестно, – сказала Ева, засовывая ствол за пояс. Сняв изгвазданный халат, она достала новый. Упаковку рвала зубами, сплевывая куски пластика на пол.
Хотелось мяса.
Зверски.
Она остановилась, лишь сообразив, что жует накрахмаленную твердую ткань. И рассмеялась:
– И я сошла с ума. Какая досада.
Полы халата сомкнулись, прикрывая пистолет. Упаковки с гидроксифенилглицином нашли свое место в шкафу. Разломав одну, Ева сунула пару ампул в карман: пригодится. Чутье говорило: встреча состоится и лучше запастись аргументами.
Чутье не подвело, пусть и сработало с запозданием. Тод поджидал в коридоре. Он стоял, прислонившись к стене, дробовик баюкал. В целом поза, конечно, спокойная, даже расслабленная, но Евина рука сама за пистолет схватилась.
– Не надо, – попросил Тод, поднимая дробовик. Держит легко, как будто в пушке этой весу вовсе нет. – Все равно не попадете.
– А если повезет?
– Вряд ли.
Отлипнув от стены, он шагнул, оказавшись вдруг слишком близко, чтобы Ева чувствовала себя в безопасности.
– А что ты тут делаешь? – она переместилась, пытаясь обойти дроида, но тот не позволил. Ева отступила к двери.
– Вас ищу.
– Зачем? Или извиниться надумал?
– Я?
Танцы с вопросами и дуло, направленное в Евин живот. И не понятно, какого лешего этому придурку надо. А с другой стороны ненормальным больше, ненормальным меньше?
– Ты меня ударил. Нельзя бить женщин, десятый.
– Джентльмен никогда не ударит женщину без повода. К тому же, если бы я вправду совершил сие непотребное действо, извиняться было бы не перед кем. Я вас просто остановил. Вы действовали несколько агрессивно.
– Значит, я сама и виновата?
Пожал плечами. Сделал шаг влево, и Еве пришлось отступить. Рука на пистолете, но это скорее минус, чем плюс: можно будет сказать, что Ева сама виновата. Действовала агрессивно. А с дроида какой спрос? Никакого.
И паршивка прикроет.
В данной ситуации действовать следовало иначе.
– Мне кажется, или ты мною любуешься? – поинтересовалась Ева и, вытянув руку, коснулась дробовика.
– Безусловно, вы прекрасны, – сказал Тод, снова меняя позицию. Теперь он стоял между Евой и дверью. – Но джентльмены предпочитают блондинок.
– Надо же, какая незадача, – Ева медленно убрала ладонь с рукояти пистолета и сунула в карман. – А у меня для тебя подарок есть.
– Не уверен, что благовоспитанному юноше прилично принимать подарки от малознакомых леди.
– А ты попробуй.
Догадался? Несомненно. Ноздри раздулись. Уголки рта дрогнули, стирая улыбку.
– Мне вас и отблагодарить нечем.
– Ты просто плохо искал.
Ева вынимала руку из кармана очень медленно, а вытащив, подняла, повернула тыльной стороной, демонстрируя ампулу. Она лежала пластиковым патроном, зажатым между указательным и средним пальцами.
Тод сглотнул.
– Милая леди, я в наркотиках не нуждаюсь, я и без них вижу жизнь живописной – у меня и справка есть. Где-то. Наверное.
– Не дури, десятый, это уже не смешно.
Поставив оружие на предохранитель, Тод убрал дробовик, только магнитный замок кобуры сухо щелкнул. Ева перекатила ампулу в ладони и, взяв ногтями за острый носик, протянула.
– Держи. Подарок. Или аванс.
Не поверил. Не шелохнулся даже, хотя взглядом облизал, что дворовый пес кость.
– Ну как знаешь.
Ева разжала пальцы и совсем не удивилась, когда пластиковая капсула упала не на пол, а на Тодову ладонь. Что ж, по крайней мере, реакция у него хорошая.
Да и сам он ничего, когда не пытается строить из себя нянечку.
Тод спрятал добычу в нагрудный карман.
– Еще хочешь? – спросила Ева, облизывая губы.
– А взамен?
Другой разговор и тон тоже. Маска насмешливости исчезла, а новая была Еве по вкусу. Тод позволил взять за руку – ладонь широкая, линии стандартны и даже папиллярные на кончиках пальцев знакомы каждым завитком. Тоже информация для тех, кто читать умеет. Тод не отшатнулся, когда Ева коснулась побелевших шрамов штрих-кода.
– Вы – привлекательны. Я – чертовски привлекательна. Зачем же время терять?
Тод вдохнул ее запах и, заглянув в глаза, поинтересовался:
– Его мало было?
– Мальчики сплетничали?
– Девочки шумели.
Случается. Но вопрос не в том, что мало. Скорее в том, что недостаточно. Поднявшись на цыпочки, Ева лизнула мочку уха, скользнула губами по шее, прихватила кожу на горле.
Мягкая. И вкус другой. Кукольно-карамельный. Хотя на самом деле – еще одна иллюзия.
– Ну ты и шлюха, – севшим голосом сказал Тод.
– Пользуйся, десятый, – поставив ладони на грудь андроида, Ева толкнула его к двери. – Пользуйся, пока есть возможность. Будет о чем вспомнить. В другом бункере.
Ева втянула его, бестолкового, в комнату. Повернулась.
– Ну?
И десятый перехватил инициативу. Схватив Евины пальцы, он сжал их до хруста и руку заломил, заводя за спину. Толкнул к стене. И навалился всем весом, вдавливая в сухую жесткую поверхность. Впился зубами в шею, затирая старый отпечаток новым. Ладонью накрыл рот, затыкая крик.
Ева терпела. Ева расставила ноги шире и потянулась, ввинчиваясь между Тодом и стеной. И Тод все-таки отпустил ее, позволяя вдохнуть.
Пальцы его раздирали комбез и мяли кожу, твердые, как поршни.
Ева легко справилась с ремнем и молнией.
Тод дернул за волосы, заставляя запрокинуть голову.
Ева впилась в спину и рванула, оставляя полосы вспоротой кожи.
Он сдавил грудь, крутанул сосок и слизал с губ Евы стон. Она же, извернувшись, вцепилась в нижнюю губу, прокусив до крови.
Кровь была сладкой.
– Осторожней, десятый, – предупредила Ева.
Усмехнулся. Подхватил мизинцем каплю и пересадил на лоб Евы. Прижал, припечатав метку мишени. Приказал:
– Повернись.
– Зачем?
– Лицо твое не по вкусу.
– А чье по вкусу?
Сжав шею, сам развернул, толкнул, впечатывая лбом в стену. Ева едва успела руки выставить. Комбез съехал, путами повиснув где-то на уровне колен. Его руки сдавили бедра, и большой палец прочертил линию на трусах, сдвинул в сторону, и коснулся кожи.
– Не дразни, десятый.
– У меня имя есть.
Он провел языком по позвоночнику. Нежно коснулся губами шеи.
Вот тварь упрямая. И Ева снова подчинилась, сказав:
– Тод...
Трахал он в размеренном механичном ритме. А кончив, стоял, уткнувшись лицом в Евин затылок. И когда она вывернулась из ненужных уже объятий, спросил:
– Почему десятый?
– Последние цифры – номер в серии.
Он честно заработал ответы.
– Перед этим – номер повторности эксперимента. Затем номер самой серии. И темы по которой проводился эксперимент.
Ева одевалась. Очередной комбез, кажется, был безнадежно испорчен, а на коже наливались красным гематомы. Одежда в шкафу была. А вот с кожей посложнее. Послюнявив палец, Ева потерла синяк и буркнула:
– Мог бы и помягче.
– Значит, было еще девять? Таких как я?
– Было. Как минимум девять. Из одной серии выпуска, – четко произнесла Ева, подбирая с пола пуговицы.
– И что с ними стало?
– А мне откуда знать?
– Ты работала в лаборатории. Поэтому знаешь.
Да он сам уже, небось, догадался, только ждет подтверждения. И Ева с превеликим удовольствием его дала:
– То же, что и с любым лабораторным материалом по завершении эксперимента. Ликвидация.
Еве хотелось, чтобы он разозлился, но Тод лишь кивнул, придавил пальцами кровящую губу и пробубнил:
– Стабилизатор. Ты обещала.
Ну это обещание сдержать легко. Ева подошла к шкафчику, распахнула и не глядя вынула коробку. Она вытряхнула на ладонь пластиковый патронташ с дюжиной крупноразмерных пуль.
– Держи. Видишь, я играю честно.
Взял он не ампулы, но коробку, которую повернул ребром. Всматривался долго, как будто силой взгляда собирался изменить дату на упаковке.
– Знала?
Конечно. Правда, не рассчитывала, что в этой механоидной башке окажется достаточно мозгов, чтобы не заглотнуть подачку с ходу. Его догадливость заслуживала награды.
– Возьми. Это лучше, чем ничего. Тем более, отработал честно.
Взял, спрятав в нагрудном кармане куртки. Ева сомневалась, что он доживет до времени, когда ампулы будут нужны. Но сомнения свои она оставила при себе.
Дроид же не спешил уходить, стоял, смотрел, как Ева одевается.
– Ты красивая, – заметил он.
– Спасибо.
Вежливый. Но пора бы ему уже убраться. У Евы нет настроения на разговоры. Ее дверь ждет.
– Но иногда я не понимаю вас, людей.
– Вот и не забивай голову глупостями. Иди. Твоя маленькая принцесса тебя заждалась. Кстати, ты не думал, что с тобой станет, когда девочка подрастет? Игрушки принято менять. Даже такие сложные. Или ты надеешься на иной вариант событий?
Дернулся, как бабочка на иголке. Неужели и вправду?
– Десятый, этот сюжет слишком затаскан, чтобы правдой быть. Сам себя-то не обманывай...
Из комнаты не вышел – выскочил. И Ева, потрогав скулу, буркнула:
– Надо же, какие мы нежные. Беги, Тедди, беги...
До операционной получилось добраться без приключений. А там, сидя по-турецки на операционном столе, ждал Глеб. В одной руке он держал вязальную спицу, во второй – тройку свечей.
– Здравствуй, Ева, – сказал он, вставая. – Я тебя узнал.
– А я тебя нет, – Ева прицелилась. – Извини.
Глава 9. Стояли звери около двери
Тод вернулся как и ушел – через окно. Просто в какой-то момент нить исчезла, створки раскрылись и через подоконник перевалилась темная тень.
– Где... – Айне осеклась, не задав вопрос, который холила и лелеяла в последние полчаса.
С Тодом было что-то не так.
– Эй, маленькая, а ты почему на полу сидишь? Давай в кровать, пока не простыла.
Запах. Мягкий. Ядовитый. Навязчивый. Он прилип к Тоду, но был чужим. Более того – чуждым. Он провоцировал каскад ощущений, единственным знакомым из которых была злость.
– Не приближайся! – рявкнула Айне. И Тод, послушно остановившись, спросил:
– Что такое?
Ничего. Просто запах этот. И еще вид. Тод выглядит довольным. Спокойным. Не как прежде, но иначе. И Айне, преодолев брезгливость, подошла ближе. Вдохнула. Закрыла глаза, пытаясь найти аналог. Нашла.
Ева. Многократно усиленная, выведенная в абсолют и присутствующая при физическом отсутствии в данный момент времени, Ева.
– Ты... ты что, с ней спаривался?
– Это неудачное слово, – Тод провел рукой по влажным волосам.
Удачное.
– И просто иногда нужно...
– Спариваться, – подсказала Айне. – Для поддержания равновесия гормонального баланса.
У злости химический вкус горохового пюре. Ароматизаторы, идентичные натуральным, вызывают тошноту. И еще желание взять планшет и стукнуть Тода по голове. Планшет сломается. Тод отмахнется. И вряд ли поймет. Айне и сама не понимает, что с ней происходит. Она никогда прежде не вела себя подобным образом.
Она проснулась одна. И ей было страшно. И Айне подумала, что если Тод ушел, то по делу важному. А он просто сбежал к Еве.
– Эй, вот только плакать не надо!
Айне и не плачет. Не собиралась во всяком случае. Но функционирование слезных желез оказалось неподвластно разуму.
– Ты... ты сволочь, вот, – планшетом она все же замахнулась. – Ты мой! Тебе понятно? Ты мой! И должен быть рядом... рядом...
– Если хочешь командовать, – он отобрал планшет, – щенка заведи и его дрессируй. Только и собаки иногда убегают. А я не собака.
– Ты искусственно созданный биолого-механический объект, наделенный интеллектом.
– Жестоко. Но справедливо.
Объективно. И проблема объективности – невозможность изменения статуса в зависимости от желаний Тода. Его отношение к реальности не является рациональным, что свидетельствует об усугублении эмоционального дисбаланса.
И дисбаланса Айне тоже.
Она снова ведет себя как ребенок. А это неправильно.
Айне – разумна. Только в данном случае понимание ситуации не ведет к разрешению эмоциональной проблемы. Потому что Айне все понимает, но желание убить Тода не ослабевает.
– Мир? – спросил он, протягивая руку.
– Мне было страшно. Я проснулась, а тебя нет. Как тогда нет.
– Прости, пожалуйста.
– Потом я решила, что у тебя имеется серьезная мотивация для подобного поведения.
От его ладони несет Евой. И прикасаться к ней неприятно. Айне и не будет. Она вообще близко к Тоду не подойдет, пока этот запах не выветрится. Тод понял и руку убрал.
– Мотивация была. Серьезная. В самый раз для поведения. И вернуться я бы вернулся. Куда мне от тебя деться-то? И ты правильно сказала: я твой.
Сердится. Это Айне имеет право сердиться. Она и сердилась, села на одеяло, обняла колени и уперлась подбородком. Молчала.
Тод тоже не спешил заговаривать. Разглядывал планшет и ее рисунок, но вопросов не задавал. Тишина порождала очередные неприятные эмоции. И Айне сдалась первой.
– Вопрос несвободы выбора? Ты хочешь получить свободу и право выбора, так?
– А кто не хочет? И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою...
– Существование души не доказано с научной точки зрения. Но аллюзия мне понятно. Я не понимаю другого.
– Чего?
– Теоретически, если блокировать программу, ты получишь свободу волеизъявления. Так?
– Да.
– И тогда ты от меня уйдешь.
– Куда?
– Место значения не имеет. У тебя не будет мотива оставаться со мной. Таким образом, твое волеизъявление может вступать в конфликт с моим волеизъявлением. Как тогда?
– Тогда, маленькая, ищут вариант, который устраивает обоих, – Тод опустился на колени. Теперь, если Айне встанет, можно будет говорить почти на равных.
Хотя он все равно выше. И злиться на него не выходит.
– А если таковой не возможен? Если мне нечего дать тебе, чтобы ты остался, а я не хочу, чтобы ты уходил?
– Можно попросить.
– Сказать "Тод, останься, пожалуйста"?
– Да.
Количество допущений в данной модели превышало рационально допустимый уровень.
– И ты останешься?
Тод не спешил с ответом, но Айне умела ждать. Только почему-то это ожидание давалось очень тяжело.
– Да, – наконец, сказал Тод.
– Следовательно, весь вопрос лишь в теоретической возможности сделать выбор?
– Именно.
– И для тебя эта возможность важна?
– Очень.
– Тогда мне бы хотелось ее тебе предоставить, – Айне протянула руку и спросила: – Мир?
– Здравствуй, Тод, – сегодня у Евы усталое лицо. Но она все равно улыбается. Всегда улыбается, и с каждым разом он все сильнее ненавидит ее улыбку.
Отвечает:
– Здравствуй, Ева.
– Ты готов сегодня умереть?
– Нет.
Это не имеет значение. Главное, чтобы она готова была. В руке очередной шприц. Ее корзина с яблоками не опустеет никогда. И всякий раз у смерти иной привкус.
Сегодня накатывает медленно. Шум в ушах нарастает, пока барабанные перепонки не лопают. Тод не видит себя, но точно знает – лопнули. Кровь из ушей идет. И из носа.
Красные капли на белом пластике. И синие волосы Евы. Что ей надо? Пусть просто скажет, что ей надо. Тод сделает. Это же просто – сказать.
А она молчит.
– Я тоже устала. Не выходит, правда?
Да. Нет. Выбирайте ответ по вкусу. Только заглушки поставьте в голову, чтобы хоть ненадолго – тишина.
Шум плотный. Как толпа. Сквозь толпу можно пробиться. И сквозь шум тоже. Шаг. И два. И три. И потом счет обрывается, а звук перемалывает сознание, раздирая на куски фарша.
Дышать опять нечем.
Пройдет. Надо потерпеть. Надо умереть. Тогда дадут пару дней передышки.
Сегодняшняя смерть долгая. Тод падает-падает в круговерть черно-белого шума и увязает в ней, как муха в смоле. Смола каменеет, превращаясь в янтарь.
Муха пытается сдохнуть.
И отчаявшись, разламывает камень. Крылья расправляются, а шум исчезает, сменяясь пустотой. Великое ничто выплескивается в мир. Великого ничто слишком много, чтобы разум выдержал.
-...крыльце сидели...
Эхо Евиных слов заставляет бездну вздрогнуть. Она сжимается, чтобы дойдя до точки, раскрыться. И снова сжаться.
Тук-тук.
Кто там?
Я.
Ты.
Финальная точка – пуля, связавшая входное и выходное отверстие.
У нее есть имя. У всех есть имена, ибо Бог сотворил мир. А новый Бог собирается перекроить мир по-своему. Но сначала нужно стереть старые имена.
– У тебя ничего не выйдет, – говорит тот, кто забыл себя, Бездне.
– Посмотрим, – отвечает Бездна. – У меня уже получилось.
Из лона ее выходят новые народы.
В сознание Тод возвращается в камере. И девять квадратных метров пространства, знакомого в каждой щербине, кажутся родными. Тод лежит, наново привыкая к телу.
Неудобное.
Тяжелое.
Поднять руку выходит не сразу. Но Тод точно знает, что делать: сгибать пальцы. Большой, указательный, средний, безымянный, мизинец. И разгибать, называя уже вслух. Повторить фокус с левой рукой. И только затем попробовать сесть.
Получается. И получается как-то чересчур легко. Это потому, что на сей раз бездна осталась внутри Тода. Это хорошо. Если повезет, в следующий раз она заберет его и не придется возвращаться.
Но следующего раза не наступает.
Очень долго не наступает.
Время идет, отсчитывая хронометрически точные периоды света и темноты. Под этот ритм легко подстроится. Иногда его нарушает Седой. Приходит с обычным вопросом:
– Что-нибудь надо?
Бездна требует Седого игнорировать. Но в одиночке тоска. И однажды Тод не выдерживает:
– Принеси книгу.
– Какую?
– Без разницы.
И Седой исполняет просьбу. Его выбор странен – Есенин, Библия, "Капитал", "Теория видов", "Мифы народов Южной Америки" и "Три мушкетера" в комиксах. С книгами в камере веселей. Но Тод ждет Еву. Она не приходит.
Бездна постепенно осваивается внутри. Иногда она разговаривает с Тодом, используя Евин голос, только почему-то не получается понять. И это злит.
В камере не на чем выместить злость, и Тод рвет книги. Потом обрывки можно складывать. Мозаика из букв – неплохой способ убить время. И Седой, кажется, с этим согласен.
Вместе с книгами он принес чистую бумагу и десяток восковых карандашей, велев:
– Пиши.
– Что?
– Что хочешь.
Тод не хотел ничего. Бумагу он тоже разорвал. Складывать белые куски было сложнее.
В следующий свой визит Седой принес коробку бисера и стопку журналов. Сказал не понятно:
– Попробуй сменить хобби.
Тод не помнил, какое хобби у него было раньше, но занятие позволило улучшить мелкую моторику пальцев. Тод научился плести цветы. Особенно хорошо получались незабудки. Только синий бисер быстро закончился.
– Где Ева? – отдав корзинку бисерных цветов, Тод все-таки задал этот вопрос, а Седой ответил:
– Евы больше нет.
Это неправда. Бездна соглашается. Тод ждет. Он делает дерево. Проволочный ствол, раскидистые ветви, крохотные листья и крупные цветы. Кажется, он видел когда-то такое дерево, но уверенности нет.
Шесть желтых бусин. Седьмая – красная. Синее не может находиться рядом с зеленым. Белое – альтернатива. Некоторые ветви белы. В венчики цветов напрашиваются снимки. Тод видит лица, но не знает имен и не способен объяснить, что именно ему нужно. Поэтому он быстро оставляет попытки, просто продолжая работу. Работа упорядочивает существование. И когда дерево вырастает вровень с Тодом, ожидание заканчивается. Кажется, была стена и ледяное прикосновение пневматического пистолета. Игла, пробившая в шею. Сон, сквозь который пробивается урчание мотора. Колыбель качает, бездна мурлычет.
И умирает вместе со следующей дозой.
Сознание привычно сбрасывает память и возвращается пустым. Пустота – это тоже неплохо. Перед Тодом дверь бункера, и седовласый смутно знакомый человек возится с кодовым замком.
Пистолет в руке придает человеку уверенности, но это ложь. Тод смог бы убить его. Убивать легко. А бисер мелкий, с ним аккуратность нужна.
– Кажется, я знаю, кто твоя мать, – Тод сообразил, что стоит на четвереньках, а из носа льется кровь. И судя по количеству ее на полу, льется давно.
– Какое это имеет значение? – спросила Айне, разглядывая бурое пятно.
– Ты на нее похожа.
– Фенотипическое сходство может выступать лишь косвенным свидетельством родства, – Айне положила ладошки ему на виски, заставляя поднять голову. – Меня больше беспокоит твое физическое состояние.
– Я в норме.
От кровотечения из носу еще никто не умирал. Хотя все равно неприятно. Ладно бы причины имелись. Тод пощупал переносицу: цела.
– Ты выглядишь... больным?
Ну вот, испугал ребенка.
– Это просто кровь. Пройдет.
Уже почти прошла. Институтка несчастная, еще в обморок грохнуться не хватало. Стоп. Обморок в анамнезе уже имелся. Истерика тоже. Список достижений был почти полон.
– Я жучки поставил, – Тод сдавил переносицу и запрокинул голову. – Трекер в кармане. Подключи, пожалуйста.
