Текст книги "Способ побега"
Автор книги: Екатерина Федорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– И когда тебя били, я тоже спал?
Леха цыкнул языком и выдержал небольшую паузу, прежде чем ответить:
– Я старался не шуметь.
Тимофей ощутил раздражение. Его избили, ограбили, их обоих лишили ужина, а этот великовозрастный миротворец просто старался не шуметь?
И даже сознавая, что это несправедливо, он выплеснул на Леху все свое раздражение:
– Леха, ты должен был шуметь. Черт, тебя фактически ограбили! Ты же понимаешь – если это случилось один раз, то будет случаться еще и еще!
Леха казался одновременно пораженным и обиженным:
– Если бы я шумел, то ты бы проснулся. И полез в заваруху.
– Да, – устало вздохнул Тимофей. – И возможно, спас бы наше мясо.
Браток прямо посмотрел на него и уничижительно изрек:
– Ты себя сейчас спасти не можешь, не то что мясо. На ногах не стоишь, к стеночке прислонишься и тут же задыхаешься. Что бы ты делал – катался мячом у них под ногами?
Эмоции схлынули, оставив горечь и сожаление. Тем более что вины Лехи в том, что случилось, действительно не было. Браток просто пожалел его.
Потом Тимофей осознал, насколько губительным для них может быть любой разлад. Они не выйдут отсюда, если он будет позволять себе срываться. Потребуется вся собранность и слаженность, какая только возможна, чтобы освободиться из этой клетки.
– Ладно, – пробормотал Тимофей, – прости. Был не прав, в чем публично и каюсь…
– Да что там, – угрюмо пробормотал Леха, уставившись в угол. – Я на больных и увечных не обижаюсь.
Они просидели какое-то время в тягостном молчании, потом Леха завозился и по-мальчишечьи завздыхал.
– Что? – после паузы выдавил Тимофей.
Леха с печалью на лице подтянул колени к подбородку и обнял их. Затем ответил с горечью в голосе:
– Что делать-то будем, сэнсэй? И за что нас сюда посадили?
Тимофей криво улыбнулся здоровой половиной лица:
– За все хорошее, Леха. А вот что делать…
Он вытянул руки перед собой и снова поработал кистями. Суставы по-прежнему были онемелыми и болезненными. Как скоро он придет в форму? Сейчас от этого зависело многое. Возможно, и сама их жизнь. Навряд ли в это узилище их посадили для того, чтобы досыта накормить серой размазней.
Варианта два, прикинул Тимофей. Нет, даже три. Первое – их посадили просто порядка ради. Скажем, нынче у них идет полицейская кампания под названием «посади новенького». Разберутся и через некоторое время отпустят. Вот только когда их освободят? Перспектива сидеть тут и ждать его не радовала.
И неизвестно, что сейчас делали с Вигалой. При мысли об этом у него застучало в висках.
Второе – их посадили по чьему-то конкретному заявлению. В конце концов, в городе магов они уже бывали. И успели чувствительно оттоптать мозоли некоторым лицам. Если так, то рано или поздно сюда кто-нибудь придет и им обоим будет предъявлено обвинение. А после и наказание.
Третий вариант, самый печальный – никто не придет и ничего не будет предъявлено. Их сюда посадили либо для того, чтобы здесь же и забыть… либо для того, чтобы после здешних милых условий тихо захоронить где-нибудь в тенечке.
Или же не захоронить, а незатейливо утопить в ближайшей речке. На Эллали речек было много. Этак на манер «Графа Монте-Кристо» – с камнем в ногах и крестообразно уложенными ручками на мужественных грудях.
Какой бы из трех вариантов им ни грозил, отсюда следовало выбираться как можно скорее.
Тимофей наклонил голову и тихо сказал:
– Леха. Я сейчас опять лягу спать. Мне нужно… прийти в себя.
Чтобы прийти в себя на самом деле, ему нужно было поспать не меньше месяца… и при этом хорошо бы еще получить квалифицированную медицинскую помощь и санаторный рацион. Но подобные мысли его могли только ослабить, и поэтому он их отогнал.
– И если хоть кто-то к нам подойдет, буди меня. Сразу же. Обещаешь?
Леха трагически закатил глаза вверх. Тимофей переждал приступ очередной боли, слитой с головокружением. И настойчиво проговорил, вцепившись ему в рукав:
– Ты должен разбудить меня. Должен.
Он взглядом и интонацией пытался вбить эту мысль в голову братка, внушить ему ее. Несмотря ни на что, на несколько минут он сможет собраться. Если постарается. Навыки тренированного бойца можно использовать даже с таким разбитым телом, как у него.
Или все-таки он занимался самообманом? Что, если его изобьют во второй раз? Какую боль придется терпеть тогда? Он прижал руки к груди. Эти мысли вызвали судорожную дрожь внутри живота. Тимофей отбросил их почти с ненавистью. Успокоиться. Собраться. Сейчас он отдохнет, а в нужный момент встанет и сделает то, что должен. Потому что иначе Вигалу не спасти. И жертва бирюзового дракона тоже окажется напрасной. Он не может этого допустить, не должен, не имеет права.
Внезапно Тимофей едко подумал, что все это ради того, чтобы получить завтра еду. Поразительно, сколько усилий может прилагать человек, чтобы заполучить свою миску каши.
– Да понял я, – проворчал его друг, глядя на него с унизительной жалостью. – Спи спокойно, дорогой товарищ. Разбужу. Только ухаживать потом не буду. Потому как измолотят тебя так, что ухаживать будет не за чем…
Тимофей выпустил рукав Лехи и сполз по стеночке на пол. Все силы, оставшиеся у него, он потратил на разговор. И вытянуться на неровном и вонючем полу было непередаваемым облегчением.
* * *
Леха разбудил его на следующее утро в своей обычной манере – тычком в бок. Тимофей, еще не очнувшийся от сна, услышал чей-то громкий стон. И только потом понял, что стонал он сам.
Рядом уже пыхтели и сопели. Он поморгал здоровым глазом, вяло приподнимая голову. Второй глаз наконец приоткрылся. Правда, щелочка была крохотная. Но хорошо уже то, что в его теле что-то происходило.
Пыхтение и сопение рядом прервалось звуком короткого и громкого выдоха. Словно кого-то ударили по животу, отчего сразу же пресеклось дыхание…
И тут же мысль о Лехе вспыхнула в его сознании. Тимофей сел, задыхаясь от слабости, пытаясь не думать о сверлящей боли в ребрах. И обо всем остальном в своем теле, что болело ничуть не меньше.
Было утро. Яркий свет лился через прутья решетки сверху, рисуя полоски на грязноватом полу их тюрьмы. Вонючие лужицы, покрывавшие неровный пол помещения, поблескивали под лучами света. Справа у стены выстроились в цепочку несколько тюремных аборигенов и стояли два стражника, вооруженных копьями и мечами. Между стражниками и узниками находился субъект в сероватой мантии, прямо перед которым в воздухе висел котел. Без треноги, без подпорок и прочего.
Похоже, даже на тюремной кухне без магии не обходилось. Субъект орудовал в котле поварешкой. Узники поочередно подходили и отходили, получая в миски по черпаку из котла.
Значит, так здесь происходит раздача тюремного завтрака.
Все это он ухватил с одного взгляда. А потом повернул голову, ища своего друга.
Леха сидел неподалеку от него на корточках, привалясь спиной к стене, и широко хватал ртом воздух, как рыба, ненароком выпрыгнувшая на берег. Перед Лехой, неловко перегнув вниз широкие поясницы, стояли два существа – шишковатые, одутловатые и несравненно более крупные, чем обычная человеческая особь. И эти существа верхними конечностями шарили сейчас по Лехиной одежде. На Тимофея, поднявшегося с пола, никто даже не смотрел.
Это потому, что его били на их глазах, с внезапной яростью понял он. Кроме того, они видели, в сколь беспомощном состоянии он пребывал последние сутки с лишним.
Значит, в расчет его никто не берет. Отлично.
Если подняться в полный рост, то избитое тело может его подвести. Поэтому он просто подался вперед, очутившись на четвереньках, и целеустремленно пополз к Лехе. Носки кроссовок царапали по полу.
Физиология у существ наверняка была иной, не похожей на человеческую, но вот строение тела в общих чертах повторялось – одна голова, одно тело и четыре конечности. Две верхние и две нижние. Учитывая его слабость, он должен был бить наверняка.
Два удара. Точно в цель.
Он согнул руки, готовясь к прыжку – и они едва не подогнулись под тяжестью тела. Затем качнулся вперед, нацелившись на шею ближайшей к нему особи. И в конце движения поймал в захват рук, как в клещи, чужую шею – противного буроватого цвета, слишком толстую и в то же время слишком длинную, густо поросшую по всей длине толстыми волосками. Все это – шея, грязноватый подшерсток, покрывавший ее, и противный запах, не похожий ни на один из запахов, которые он когда-либо чувствовал, – вошло в его сознание одним объемным, цельным ощущением. И почему-то вызвало гадливую дрожь во всем теле.
Но останавливаться и анализировать причины дрожи у него не было времени. Тимофей дернул существо на себя, краем глаза держа в поле зрения его напарника. Тот еще не заметил, что происходило сбоку, и продолжал до странности замедленное движение верхней конечностью по Лехиной груди.
Чужая голова с вытаращенными багровыми глазами странной формы оказалась после рывка прямо перед Тимофеем. Он развернул подбородок влево и круговым движением головы изо всех сил боднул чужака, целя лбом в точку над багровыми глазами. Раздался слабый хруст, несказанно порадовавший его слух. И шея под руками Тимофея тут же обмякла. Чужак начал заваливаться на него, пришлось отбросить неприятно пахнущее тело в сторону.
После чего Резвых обнаружил, что стоит на коленях перед следующим противником, успевшим выпрямиться и развернуться к нему.
Один удар. На большее сил у него не хватит. Горячая боль текла по напряженному телу, вызывая сполохи темных искр на краях поля зрения. Он задыхался, но боль в ребрах не давала сделать полный вдох.
Существо перед ним было близнецом первого, уже лежавшего на полу. На этот раз шея находилась на недосягаемой высоте.
И тогда он сделал единственное, что смог придумать в этой ситуации – напряг руку и выбросил выпрямленную до предела ладонь по направлению к паху.
Рука вошла во что-то мягкое, прорвав ткань коротких обтрепанных штанов. Тимофей стоял на коленях и смотрел на существо снизу вверх. На несколько сердцебиений время замедлило свой бег. Существо стояло неподвижно, не сводя с него багровых глаз. Словно задумавшись.
А потом покачнулось и грузно завалилось навзничь.
Тимофей обессиленно опустился с колен на четвереньки, с хрипом выдохнул воздух. Тело вновь дало о себе знать новым приступом боли. Перед глазами вспыхивали и гасли черные пятна. Он даже не заметил, как в очередной раз провалился в беспамятство…
Сознание возвращалось медленно, толчками. Сначала он ощутил воду, влившуюся ему в рот. Потом – чью-то грубую руку, державшую сзади за плечи. Запах дорогого одеколона и плотность мускулов говорили о том, что рука принадлежала Лexe. Тимофей нехотя приоткрыл глаза.
Местное солнце все так же ярко светило через прутья решетки. И тень от соседней стены была почти той же длины, что и в момент схватки с местной тюремной мафией. Значит, на этот раз его беспамятство длилось недолго. Он перевел глаза вверх, к темному силуэту над головой.
Сверху на него встревоженно глядел Леха. Потом на его лице выразилось облегчение. Браток отвернулся, что-то пробормотал в сторону, не слишком ласково адресуясь к чьей-то матери и проблемам появления дурака Тимофея на свет. Затем торопливо поднес к его губам чашку с водой и почти насильно влил следующий глоток.
Тимофей закашлялся, поднял дрожащую руку и отвел чашку в сторону.
– Очнулся, доходяга? – Голос Лехи звучал сердито.
Резвых моргнул, не желая говорить. Нижняя челюсть подрагивала, в горле першило.
– Молодец, – ехидно сказал Леха, – отстоял миску с кашей, хвалю.
И больше он ничего не говорил, продолжая сердито смотреть Тимофею в глаза. Какое-то время они молчали. Слева доносились неразличимые голоса – кто-то из сокамерников вел тихую, неторопливую беседу. Слова в разговоре были совершенно неразличимы. То ли разговор велся не на языке Эллали, то ли собеседники сидели слишком далеко от них.
Спустя какое-то время Тимофей спросил безразличным голосом:
– Ты уже получил наши порции?
Хотя сейчас ему было не до еды. Он был целиком и полностью погружен в переживания собственного измученного тела. И не был уверен, что сумеет проглотить хоть что-то.
– Получил, – помолчав, более мягко проговорил Леха. – Сразу после того, как ты устроил здесь битву зомби. Сейчас покормлю.
Он повернулся, взял миску и поднял ее на уровень Тимофеева лица. Глиняный край стукнулся о зубы, отдавшись болью в ослабевших деснах. Тимофей сделал над собой усилие и медленно проглотил размазню, уже не серую, как вчера, а буровато-желтую. На вкус каша сильно напоминала жидкое картофельное пюре. Он глотал ее и вспоминал дом. Причем больше всего вспоминалась школьная столовая, в которой такое пюре подавали чуть ли не каждый день…
– Вот и хорошо, – удовлетворенно произнес Леха, со стуком ставя на пол опустевшую миску. – Теперь поспишь?
Тимофей вяло мотнул головой в знак отказа. Затем сглотнул, проталкивая последний комок размазни в горло, разлепил губы и хрипло попросил:
– Воды…
– Сейчас, – засуетился Леха, – сейчас, бедный ты мой, головкой стукнутый.
Тимофей попил, потом с трудом оперся на руки и сел самостоятельно.
Со вчерашнего дня камера совершенно не изменилась. Единственное различие – два сраженных амбала по-прежнему украшали собой пол неподалеку от них.
Только теперь Тимофей смог рассмотреть их как следует. Ноги были тонковаты для массивного тела, но колени были похожи на человеческие и гнулись вперед. От бедер тело расширялось, раздутые плечи выглядели так, словно под шкурой у амбалов были надеты хоккейные доспехи. Шеи длинные и жилистые, как у лошадей, и сплошь поросшие буроватым подшерстком, переходящим на голове в короткую, торчком стоящую коричневую шевелюру.
В общем, красивые парни.
Тимофей перевел взгляд на Леху.
– Они так и не вставали?
– Спят, наверное, – буркнул в ответ браток.
«Что-то в последнее время Леха стал совсем немногословным», – отметил про себя Тимофей.
– Они случайно не… не умерли? – Нечто вроде сожаления шевельнулось у него в душе. Но очень ненадолго. Боль и насилие меняют человека.
– А кто его знает? – философски сказал Леха. – Я им шеи пощупал, но так ничего и не нашел. Говоря по-библейски – разве я доктор инопланетянам сим, сэнсэй?
Мысли разлезались, как нитки в прорехе. Тянуло в сон.
– А как же стражники? Никто не возмущался? – вяло поинтересовался он.
Леха бессознательно погладил рукав куртки. Только теперь Тимофей заметил, что кожаное изделие вновь поменяло своего хозяина. И золотая цепочка тоже вернулась на родимую шею.
Леха закончил поглаживание и довольно четко произнес:
– Подошли, поглядели и ушли. Ни слова не сказали. – В голосе слышались нотки рапортующего сержанта. – На лицах вроде бы одобрение появилось. Правда, хари у ребят были такие, что и не знаю…
– Хоть что-то радостное…
Леха, словно не слыша его, задумчиво продолжил:
– Не знаю, может, у них так не одобрение, а крайнее огорчение выражается? На их доблестных рожах, имею в виду…
«Шутник», – вяло подумал Тимофей. Он оглядел своих собратьев по камере, преодолевая сонливость. Амбалов, похожих на двоих нападавших, больше в камере не было. Все остальные были щуплыми созданиями немного странноватого вида, но в общем достаточно человекообразных форм. Единственное, что отметил сэнсэй, – цвет кожи у всех разный.
Заключенные выглядели потрепанными. В облике у всех проглядывало какое-то вялое равнодушие ко всему происходящему. Как долго они тут сидели? Тимофей задумался. Стоило это выяснить или нет?
Пожалуй, стоило. Если эти люди (не называть же разумных существ как-то иначе) тоже пришли в город магов с какими-то своими целями, то в историях этих заключенных и самого Тимофея с Лехой могло обнаружиться определенное сходство. Вдруг удастся прояснить главный вопрос – за что их сюда посадили и что именно с ними намереваются делать…
И в этот момент, прерывая его мысли, сверху низверглась толстая струя темноватой жидкости. Струя упала точно по центру камеры. Брызги разлетелись широким веером, окропив стену и всех заключенных. В том числе и Лexy с Тимофеем.
Резвых выдохнул, задержал дыхание и утер лицо рукавом.
Почти тут же в полу камеры открылось отверстие. Жидкость, начавшая разливаться по полу широкой лужей, утробно хлюпнула и водопадом исчезла в зияющем люке. Затем края люка сжались по кругу и срослись. Отверстие исчезло, как будто его и не было.
Вонь, стоявшая в воздухе, усилилась. Еще сильнее запахло дикой кошкой, томящейся в заключении. Воспоминания о таких запахах засели у него в памяти с детства – все благодаря походам во вполне обычный зоопарк, содержавшийся в русле традиций необъятной родины.
Тимофей сглотнул. Еда в желудке настоятельно заявила о своем желании извергнуться наружу. Он подышал носом, стараясь не вдыхать слишком сильно – боль в ребрах вновь напомнила о себе. Затем поднял глаза, ища источник.
Струя упала от широкой неровной тени, лежавшей на прутьях решетки. Темное пятно сейчас было совершенно неподвижным.
Его соратник, сидевший сбоку, тоже выглядел озадаченным.
– Леха, ты не знаешь, что это?
Тот только отрицательно помотал головой – и продолжил прилежно разглядывать пятно вверху.
Тимофей с трудом поднялся, опираясь о стенку, покрытую густо пахнущими влажными пятнами. На подгибающихся ногах прошел вперед, неловко обогнув голову одного из амбалов.
Он предусмотрительно не стал доходить до самого центра. На прутьях сверху лежало что-то массивное, неровное, складками и комками выпирающее сквозь решетку. Характера и происхождения струи эти комки объяснить не могли.
Тимофей отступил на два шага назад. Сбоку пятно превращалось в неровную уплощенную гору.
Так. Он не знает, Леха не знает – но, может, тюремные долгожители что-то скажут? Как учит тюк-до – даже в мутной воде может попасться крупинка золота. Поэтому пей из любого источника и прислушивайся – вдруг на зубах скрипнет самородок?
Он с трудом и медленно повернулся к одному из обитателей камеры, сидевшему у стены. Дрожащему охрипшему голосу крайне трудно было придать оттенок учтивости, да еще и разговаривать приходилось на языке Эллали. Этот язык у него выходил скорее комично, чем мелодично. Но он все же приложил массу усилий, чтобы выглядеть вежливым.
– Вы не знаете, что это?
Человек (или все-таки не человек?) шевельнулся. Тело, которое до этого выглядело нахохлившимся, распрямилось.
И тогда Тимофей, с любопытством глядевший на него единственным здоровым глазом, увидел, что человек был строен и высок. И выглядел на удивление по-земному, несмотря на ярко-красную кожу.
– Что именно? – переспросил тот, к кому он обратился.
Д'эллали, язык мира Эллали, выходил у человека скомкан но. Часть звуков он проглатывал. Но все-таки смысл сказанного был вполне понятен.
– Струя, – слабо сказал Тимофей, чувствуя, как тело покрывается потом.
Он встал первый раз за все это время. То ли тело ослабло настолько, что чувствительность его притупилась, то ли и вправду боль уменьшилась за последние двое суток.
– А… – Человек ткнул рукой в решетку: – Это дракон помочился.
– Что? – Головокружение усиливалось. Смысл сказанного никак не доходил до него.
Кто-то сбоку подхватил Тимофея под мышки. Он ощутил знакомый запах и знакомую крепость плеча. Леха. Мысли, путаясь, перескочили на другое – как удается его другу третьи сутки сидеть в этой вонючей камере и при этом благоухать хорошим парфюмом? Не иначе, в кармане куртки или брюк у него припрятан флакончик с одеколоном…
– Он говорит, что это моча, – прогудел в ухо Леха басом.
Рука на спине Тимофея напряглась. «Сейчас Леха уберет меня отсюда, – обреченно понял Тимофей. – Усадит в уголочке и велит спать, как добрая нянюшка. А я так и не выяснил самого главного – красный человек вроде бы упоминал дракона. Что за дракон, при чем тут он?»
– Дракон… – прохрипел Тимофей, упрямо мотая головой. – Где дракон?
Краснокожий молча ткнул рукой вверх, потом нехотя добавил, коверкая слова:
– Там. Дракон. Настоящий. Сидит, как и мы.
Леха положил конец разговору, властно потащив
Тимофея к стене, у которой они сидели, и уложил на грязный пол, прикрыв своей курткой.
Лужицы, освеженные последним излиянием, покрывали пол камеры. Но у стены Тимофей их не заметил. Наверное, благодаря тому, что пол в камере шел к центру чуть-чуть под уклон. Раньше он на это не обратил внимания. А вот сейчас ощутил всей спиной легчайший скат. Тело вновь обретало свою чувствительность.
Тимофею как-то безрадостно подумалось, что он идет на поправку.
Повернув голову набок, он наблюдал одним глазом сквозь полуприкрытое веко, как Леха сделал несколько шагов, удаляясь от него. И остановился возле амбала, которого Тимофей уложил первым.
Тренер тюк-до ощутил только вялое удивление.
Леха присел на корточки и свесил голову, глядя на амбала. Затем вздохнул и начал стаскивать с амбала блистающий золотыми прошивками жилет. Тимофей, превозмогая себя, приподнялся на локте:
– Прекрати.
Леха развернулся к нему, не вставая с корточек:
– Тимоха, я же не для себя. Для тебя, под голову.
– Так полежу. – Резвых начинала бить дрожь, – И куртки твоей мне не надо. Только мародерства нам тут и не хватает…
– Святой! – проворчал Леха, но амбала оставил в покое.
Тимофей принялся вяло стаскивать с себя куртку. Но тут дружеская рука подъехала к его единственному глазу в виде сжатого кулака. Наглядная агитация.
– Лежи, – проворчал Леха над ухом и поправил на нем куртку. – Герой нашей камеры…
И он лежал, а потом потихоньку уснул. Уже засыпая, он видел, как амбалы на полу начали шевелиться и отползать в сторону, двигаясь медленно, как сонные мухи по стеклу. Живы, значит.
Странное облегчение охватило душу.
Прошло еще два дня. Амбалы больше их не тревожили. Тимофей дремал, просыпался, совершал небольшие прогулки по периметру камеры и снова ложился у стенки. Его нос успел притерпеться к вони, стоявшей в камере. Теперь он ее практически не замечал.
Леха исправно будил его каждое утро и каждый вечер, когда в камере появлялся тюремный маг-повар в сопровождении двух стражников. Браток получал порцию за себя и за Тимофея. И тут же принимался ухаживать за ним. Поднимал, прислонял к стенке и кормил из миски, как маленького ребенка. Или как щенка – поскольку хлебать приходилось прямо через край глиняной посудины. Ни ложек, ни прочих столовых приборов у них не было. Другие обитатели камеры, насколько Тимофей успел заметить, тоже пользовались при еде только своими пальцами и ртами.
Если Резвых не ошибся в счете, то с того момента, когда стражники выместили на нем свою ярость, прошло целых четверо суток. На пятое утро он решил, что валяться у стеночки ему уже надоело.
Местное солнце светило в это утро так же ярко, как и в прочие дни. Он встал, слегка покачнувшись, когда в ребрах ожила боль. Затем поднял с пола куртку, которой Леха заботливо укрывал его все это время.
Браток спал, привалясь спиной к стене. Все эти дни он провел рядом с Тимофеем, заботливый и надоедливый, как наседка, кудахчущая над своим первым выводком. И даже спать старался поближе к нему, зачастую вот так, как сейчас – в неудобной сидячей позе. Во сне лицо его размякло и порозовело.
Тимофей аккуратно свернул куртку и положил ее на скрещенные руки Лехи. Тело болезненно отзывалось на каждое движение, поэтому он двигался медленно и размеренно. Затем, немного подумав, снял еще и рубашку с фугболкой, тоже сложил и положил на куртку. И отошел в сторону, стараясь держаться поближе к стеночке. Дракон, сидящий на решетке, мог вновь выпустить фонтан.
«Как раз для подобных случаев, – с усмешкой подумал Тимофей, – Козьма Прутков и придумал свою коронную фразу – если у тебя есть фонтан, заткни его».
С другой стороны, дракон наверху был живым существом. А потребности организма есть потребности организма. И даже цари из-за них спускали свои портки, аки простые смертные.
Тут ему припомнился Эскалибур, оставшийся за воротами города. Возможно, дракон на решетке был таким же, как и их говорящий дирижабль. Тимофей, поразмыслив немного, запрокинул голову и громко поздоровался с драконом, преодолевая одышку. Даже если этот дракон не умеет говорить, от элементарной вежливости хуже не будет.
Как учит тюк-до, здоровайся даже с камнем, – кто знает, чья нога на нем подвернется. Может, твоего врага…
Пятно на решетке вроде бы шевельнулось, но уверенности в этом не было. Соседи по камере начали поворачивать головы и оглядываться на Тимофея.
Похоже, скоро у него будет вполне определенная репутация в этом милом местечке.
Пора было размяться. Он подышал, выпрямляя окостеневшее от побоев и долгой неподвижности тело. Оно слушалось с трудом. Суставы словно залило водой. Он опустил взгляд вниз. По ребрам, плечам и рукам тянулись черно-фиолетовые пятна синяков, обведенные желтыми разводами.
Тимофей с содроганием отвел взгляд. Затем медленно и натянуто улыбнулся, вспомнив слова старого Михея. «И бой и тренировку начинайте с улыбки. Улыбка покажет и вашему телу, и вашему врагу, что вы не боитесь».
Михеевская фраза сейчас была удивительно к месту. Резвых осторожно выдохнул, стараясь не тревожить ребра. Опухшее от побоев тело не было готово к физическому напряжению. Однако он не видел иного способа быстро поставить себя на ноги, кроме как заставить двигаться. Упражнения подстегнут кровообращение. И. вылечат его, пусть и несколько болезненным способом.
Он знал, что следовало полежать хотя бы еще неделю. Но мысли о Вигале и о цели их пути звучали в голове набатом, не дающим покоя.
С кривой улыбкой на распухшем лице Тимофей начал упражнения. Тюк-до было воинским искусством, придуманным рабами. И разминка в тюк-до тоже была выдержана в духе строжайшей дисциплины. Как начинают утро рабы? «Дек». Он потянулся вниз кистями рук, слившись ладонями с полом. Классический поклон раба. И не отрывая рук от пола, мягко опустился на колени. «Гола». Голова тянется к полу, локти приведены к бокам. «Арб». Ноги выбрасываются из-под себя, опора только на согнутые руки…
Сэнсэй попробовал выполнить это упражнение – и плюхнулся всем телом на пол, взвыв от боли.
Прошло еще два дня. В перерывах между упражнениями Тимофей большей частью лежал у стенки, безразличный ко всему, кроме собственных ощущений. После тренировок к болям от побоев прибавились еще и боли в мышцах. Леха, первое время бегавший за ним по камере и жалобно причитавший, что он губит себя, заставляя избитое тело гнуться во все стороны, на второй день прекратил вмешиваться. Теперь браток в основном сидел у стенки вместе со всеми остальными арестантами, наблюдая оттуда за Тимофеем. И наставительно бурчал, что побитому хмырю следовало бы лежать, а не по камере носиться, размахивая руками и ногами.
Раза два Леха пытался подкармливать его, перекладывая и переливая еду из своей миски. Тимофей оба раза молча вывалил подсунутое обратно. Леха громко возмущался, но он просто отворачивался и уходил, не вступая в дискуссии.
День на седьмой, когда Тимофей заканчивал очередное самоистязание, в которое превратились для него теперь занятия по тюк-до, в голове вдруг возникло щекочущее ощущение. Он тряхнул головой. Щекотка не проходила. Сэнсэй яростно почесал виски и за ушами, приписав зудящие ощущения проходящим шишкам на голове.
– Здравствуй.
– И тебе того же… – рассеянно ответил Тимофей, выходя из очередного «Арба».
И покрутил головой, ища того из сокамерников, кто решил с ним поздороваться.
Ребята разных цветов, разделившись на две группы, сидели в противоположных углах. И тихо беседовали о чем-то своем инопланетном, не обращая на чудаковатого землянина никакого внимания. Леха примостился у стены, уныло рассматривая небо сквозь прутья решетки.
Тимофей решил, что ему померещилось. И больше об этом не думал.
Вечером того же дня двое обитателей камеры подошли к нему сразу после раздачи ужина. Тимофей, успевший поднести миску к лицу, опустил ее на колени. Затем вопросительно уставился на визитеров.
Один из них был тот самый краснокожий, с которым Резвых разговаривал на второй день пребывания в тюремной камере. Другой был индивидуумом со свинообразным рылом. Пятачок у товарища украшало такое количество дырок, что любой земной Хрюша просто обзавидовался бы.
– Вы откуда такие? – спросил тюремный Пятачок, покачиваясь с носка на пятку.
Тимофей устало поглядел на него. И не удержавшись, поскреб отросшими ногтями левое плечо. Все эти дни о нормальном мытье он мог только мечтать. Поэтому сейчас от него разило, как от нечаянно размороженного мамонта. Хотя вода в камере была – справа, напротив входа, был установлен небольшой кран, вделанный прямо в стену. И возле него можно было помыться, поливая себе из тех же чашек, из которых они пили. Но без мыла это все равно было не мытье, а размазывание грязи…
Даже естественные нужды приходилось справлять в центре камеры, стыдливо отворачиваясь от сокамерников. На роль туалетной бумаги у входа в камеру была выставлена стопка листьев неизвестного растения.
Пока Тимофей молчал, занимаясь плечом, за него ответил Лexa:
– С Земли. Хорошая такая планетка, голубая… то есть на две трети покрытая водой.
– Непонятно, за что вы старших обидели, – почти мягко сказал свинообразный.
Но мягкость эта была обманчивой. Тимофею приходилось видеть очень опасных людей, разговаривавших еще мягче, чем этот товарищ с рылом. Он знал, что такая мягкость почти всегда проистекает от ощущения за собой силы.
– На обиженных воду возят, – просветил посланцев Леха, – и кладут кое-что.
Тимофей отставил миску в сторону и заявил:
– По-моему, это нас пытались обидеть.
– Да ты что! – тут же возмутился Леха. – Ты нас, путевых пацанов, обиженными называешь?
Ребята из иных миров одарили их недоуменными взглядами.
– Это мы так шутим, – нетерпеливо проговорил Тимофей, – между собой. Выкладывайте, что хотели сказать.
Краснокожий на мгновение отвел глаза. Заговорила совесть? Значит, еще не все потеряно. Нет, не зря Тимофей уважал фильмы про краснокожих индейцев.
– Вы обидели наших старших, – велеречиво продолжил Пятачок. – Мы подумали и решили всей камерой, что вы больше не должны жить с нами. Мы сбросим вас в жиган.
И Пятачок кивнул куда-то назад, в пустое пространство камеры.
– Долго же вы думали, – зло, но спокойно произнес Тимофей, напряженно обдумывая ситуацию.
Жиган – это что? И насколько организованно местное тюремное сообщество? Драться против всех сразу бесполезно. Но вполне возможно завалить за короткое время нескольких главарей. А затем крысы, как им это и положено, разбегутся перед крысоловом.
– Мы вас сбросим, когда вы будете спать, – довершил свою речь свинообразный, затем плавно развернулся и удалился к одной из двух групп.
Краснокожий, немного помедлив, последовал за ним.
