Текст книги "Способ побега"
Автор книги: Екатерина Федорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Банк Гергеция, – мгновенно отозвался тот, почтительнейше склоняя голову перед Тимофеем. – Туда каждый из нас переведет по определенной сумме на счет некоего Тимохи. Мы об этом уже договорились. Конечно, по отдельности это не так уж и много, но все вместе составит неплохой капитал. Смею вас заверить, что вы останетесь довольны.
– Пойдет, – равнодушно оборвал его Резвых, вспомнив, что нужно узнать еще кое-что. – Вы здесь давно сидите, почтенный…
– Чарача. – Свинорылый самую чуточку склонил голову, и его лицо вдруг обрело важность и значительность. Доходящие до напыщенности.
И Тимофей увидел, каким прежде был почтенный Чарача. В лице была жестокость, сплавленная с безволием, и некая эпатажность. Словно этот инопланетянин нес себя миру, как лучший подарок…
– Да, я довольно давно здесь сижу.
– Прекрасно. – Он поймал свинорылого за обтрепанный рукав. – Нас было трое, когда нас арестовали. А осталось только двое. Есть здесь покои для особо опасных?
Свинорылый виновато покачал головой. Уши, торчащие на верхушке морды, мотнулись в стороны.
– Извините. Нас никогда не выпускали из камеры. И не с кем было поговорить, не из кого выудить сведения. Вы на моей памяти единственные, кого выводили на время из нашей клоаки, пусть и под конвоем…
Неудача. Резвых вздохнул:
– Ладно. Присоединяйтесь к остальным.
Тимофей отвернулся и стал наблюдать за далеким краем крыши, выходящим на улицу. Главное, чтобы из окошек не заметили их ночного променада.
– Постойте! – сказал вдруг из-за спины Пятачок. – Э-э… Знаете, в среде заключенных всегда ходят слухи…
Слухи? Некоторые слухи бывают достовернее любых сведений – проверено российской действительностью. Тимофей стремительно развернулся:
– И что за слухи?
Бывший диктатор Чарача задумчиво покривил пятак, заменяющий ему нос:
– Говорят, что здесь есть заброшенные камеры, которые маги-оружейники предоставляют своим особым заказчикам. Тем, кто хочет побеседовать с бывшими противниками лично и в особом уединении… вы меня понимаете?
Тимофей кивнул. Действительно, как же в уважающей себя тюрьме без пыточного застенка. Жив ли еще эльф? Если он попал в одно из таких заведений, то с ним могли сделать что угодно.
Он прикусил губу. Неужели маги-оружейники все-таки выдали Вигалу своему заказчику в красном панцире? Надо думать, заплачено было немало. Впрочем, и кусок на кону у инопланетного рака жирный – целая планета. С вожделенными омутами. В таком случае и платят немало, и поступают жестко…
– Некоторые из этих камер оборудованы по требованиям заказчиков. Поскольку у каждой расы свои специфические особенности, то каждый раз разное приходится придумывать. Что болезненно для вас, к примеру, для меня как щекотка…
Ему не хотелось слушать эти подробности, и он перебил Чарачу:
– И где они располагаются?
– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – смутился Пятачок. – Но слухи ходят, что если тебя ведут по очень старым коридорам, то жди самого страшного…
– И все?
Пятачок закивал и пошел к строю, не дожидаясь распоряжений. Плечи у бывшего диктатора бессильно обвисли. Видать, укатали бывшую влиятельную персону здешние застенки.
Выгрузка живого груза была наконец закончена. Лexa подбежал к нему, и Тимофей вполголоса распорядился:
– Гортензия, стой где стоишь.
Драконша немедленно отозвалась в голове:
«А ты меня не бросишь здесь? На этой одинокой, печальной крыше… А то я слышала, что все мужчины обманщики!»
Господи, этого-то она откуда нахваталась? Или женские любовные романы докатились уже и сюда?
– Да вернусь я, вернусь! – Он придушенно прорычал эти слова и обернулся к Лexe: – Тихо веди их в этом направлении. – Тимофей ткнул рукой. – По пути попадется одна решетка. К ней не приближайтесь. И не позволяй никому проявлять любопытство и заглядывать туда. Я за вами, замыкающим. Все понятно?
Леха молча кивнул и сорвался с места, бухая ногами по гладкой крыше. Тимофей напомнил ему вслед:
– Двигаться тихо!!
Леха остановился и через плечо кивнул ему со счастливым выражением на лице. А затем запрыгал по крыше на цыпочках. Прямо как балерина из танца мелких лебедей…
Колонна вытянулась и стремительно поползла по лоскутам прилепленных друг к другу крыш. Тимофей пристроился к ним в тыл. Леха, несшийся впереди, задавал темп всем остальным. И задавал его обеими здоровыми ногами – так что Тимофей довольно быстро отстал, начав прихрамывать. Он ковылял позади и молился, чтобы всем стражникам в эту ночь бог основательнейше наступил на ухо – потому что под ногами узников крыша тихо, но грозно гудела.
И вновь все прошло без проблем, к его великому облегчению. Марш-бросок кончился у края тюремной крыши. Все узники столпились у самой границы ровной плиты. Тимофей дохромал до своего отряда и злым шепотом осведомился:
– Чего стоим? Улицы не видели, что ли?
– А как же… – прошепелявил в темноте кто-то. – Тут же высота в два муара! Опасно прыгать…
Тимофей встал здоровой ногой на край здания и заглянул вниз. Выступающий карниз надежно закрывал стену тюрьмы от его взора.
Улица поблескивала метрах в трех от его ноги. Да чтобы наш мужик, сбегая из тюрьмы, затормозил из-за такой малости?
Все-таки бывшие диктаторы – совершенно не подготовленный к жизни народ. Сэнсэй скривился и присел на край крыши. И злым шепотом просветил уставившиеся на него инопланетные морды и лица:
– Показываю…
Он повернулся, перенеся вес тела на руки. Край крыши упирался теперь ему в живот. Кстати, он не осмотрел стену под тем местом, где должны будут спускаться беглецы. Вот сейчас все и выяснится.
Злость, затопившая ум, помешала разумно мыслить. И он не стал предварительно осматривать стену здания, отделявшую его от улицы, а просто соскользнул вниз, повиснув на руках.
И оказался прямо перед окном, прорезавшим стену тюрьмы. На окне не было решеток, оно оказалось открыто – и оттуда прямо на него пучил глазоньки лысый тип в сером камзоле, по виду и по морде – вылитый стражник…
Тип открыл рот и произнес глупейшую фразу:
– А вы чего вышли?
– А погулять захотелось, – выпалил Тимофей.
Время ускорилось – и на размышления его, драгоценного, совершенно не осталось. Он отцепил одну руку, качнулся на оставшейся. Окно подъехало немного поближе – и Тимофей ухватил выкатившего глаза стражника за волосы на затылке, рванул на себя, перегибая податливое от страха тело через подоконник. Тип, не ожидавший нападения, слабо вскрикнул и начал вываливаться за окно. Резвых извернулся и здоровой ногой поддал стражнику под зад, ускоряя падение.
Тело с глухим стуком приземлилось на каменную мостовую. Тимофей дрыгнулся всем телом, возвращая руку на карниз. И торопливо оглядел помещение за окном, открывшееся его взгляду.
Скорее всего, это была каптерка, сиречь бытовое помещение для стражников. Несколько лежанок вдоль стен, в углу поставец, утыканный копьями и еще каким-то оружием, чей внешний вид и предназначение Тимофею были совершенно незнакомы. В центре стоял стол, уставленный кувшинами и чашами. Каптерка как каптерка – только с небольшой поправкой на местный антураж. В российской, без сомнения, вместо кувшинов и чаш стояли бы бутылки и граненые стаканы.
В помещении никого не оказалось. Сэнсэй подтянулся и втащил себя на крышу.
Леха уже стоял рядом на корточках, заглядывая ему в лицо:
– Ну, как там?
Узники толпились за спиной Лехи, молчащие и слегка перепуганные. И все глядели на него.
Тимофей вздохнул, повернулся и сел, подтянув поближе противно занывшую распухшую ногу.
– Объяснять некогда. Там внизу, под карнизом, есть помещение, я переберусь туда. В обе стороны тянутся еще окна, но они не освещены. А вы начинайте уходить. Леха, проследи и организуй. Всем есть куда идти?
Ближайший из узников выдохнул:
– Гостиница Гондолы. Там можно укрыться, она под патронажем магов-пространственников. Кроме того, на улицах города нас уже не имеют права арестовывать. Закон гласит: прошел ворота – и маги-оружейники над тобой не властны…
Тимофей поморщился от приступов усиливающейся боли, самовнушение не действует долго, теперь ему будет становиться все хуже. И постарался произнести мужественным тоном (будущее представлялось туманным и темным из-за начинающейся гангрены, так что пусть хоть запомнят героем):
– На этом мы расстаемся. Раз на улицах вам ничего не угрожает – значит, мои обязательства перед вами выполнены.
И тут его немало удивил почтенный Чарача, который вдруг выступил вперед и заявил:
– За наши деньги вы могли бы и сопроводить нас до гостиницы…
И встал в позу, делавшую честь любому Нерону, – с капризно выставленной вперед ножкой и заложенными за спину руками.
Пока Тимофей размышлял, что бы сказать отставному самодержцу, вмешался Лexa:
– Типа сам доберешься, не маленький! А ну топай, не то сейчас конкретно получишь…
И Лexa продемонстрировал самый неопровержимый довод своей культурной прослойки – туго сжатый кулак, поднесенный к носу свинорылого.
Чарача внял предупреждению и в ускоренном темпе отступил назад.
Тимофей напомнил всей застывшей честной компании:
– Мне пора вниз. А то вдруг кто появится и тоже выглянет в окошко.
Продолжения сцены он уже не видел, потому что соскользнул с карниза, целясь ногами в раскрытое окно и довольно неудачно приземлился на пол комнаты. Первые несколько секунд Тимофей был способен только втягивать со свистом воздух сквозь зубы. Затем он кое-как поднялся и побрел к дверям каптерки, прихрамывая и подволакивая распухшую ногу. Боль дергающими разрядами пронзала все тело, начинаясь в кончиках пальцев больной конечности и кончаясь под черепной коробкой.
Мимо окна начали со вскриками и громким шумом проноситься тела узников. Впрочем, когда тела, а когда и туши – некоторые из сокамерников размеры имели весьма внушительные, несмотря на всю скудность местного рациона…
И тут их везению пришел конец. Отступление узников как-то замедлилось – он слышал, как на крыше Леха далеко не нежным голосом уговаривает кого-то из узников не бояться высоты. И в тот же самый момент дверь, у которой он сторожил, скрипнула и начала открываться.
Не было времени бежать к окну и шикать на Леху. Да и нога не позволяла перемещаться так свободно, как ему бы хотелось. Оставалось уповать на то, что за окном тюрьмы простиралась обычная городская улица. Так что вряд ли входящие или входящий сразу же подумают о побеге. Для начала они должны проверить – а не буянят ли это за тюремными окнами обычные городские обыватели. И только потом поднимать тревогу.
Дверь открывалась в комнату. Тренер по тюк-до чуть-чуть отодвинулся, чтобы его не было видно в щель между створкой и косяком. Из-за шума за окном Тимофей не расслышал, сколько людей двигалось по коридору. А потому решил, что будет лучше дать всем войти в комнату и только потом пытаться нападать.
Их было трое, и вошли они в комнату стремительным шагом. И тут же двинулись к окну, из которого продолжал доноситься хоть и приглушенный, но все же достаточно хорошо различимый разъяренный бас Лехи. Среди вошедших не было ни одного мага-оружейника. Все-таки удача еще не оставила его.
Тимофей толкнул дверь, которую вошедшие не стали закрывать. И двинулся следом за последним, стараясь не шуметь.
Придется полагаться только на руки. Одна-единственная здоровая нога нужна для опоры – поэтому удары ногами исключались.
Он настиг последнего из вошедших у стола, при этом неловко задев бедром за столешницу – нога вновь подвела. «Мельница на горе». Тимофей почти без замаха хлопнул намеченную жертву кулаками по обе стороны шеи – и задержал кулаки, долю секунды подержав шею человека в зажиме. Затем отбросил обмякшее тело в сторону.
Двое шедших впереди уже почти достигли окна. Но, заслышав шум за спиной, тут же потеряли интерес к тому, что творилось за ним, и начали оборачиваться. Тимофей сделал широкий шаг, припав на отозвавшуюся болью загноившуюся ногу.
Тот, кто обернулся первым, при виде его сорвал с пояса кинжал, блеснувший в глаза Тимофею странным серебристо-вишневым светом.
И едва Тимофей увидел это вишневое сияние, у него моментально возникло стойкое ощущение скользкости пола, по которому он ступал. Магические штучки. Он не знал, чем этот кинжал грозит, да и знать не хотел. Сзади находился стол, на котором, как помнилось Тимофею, был кувшин.
Человек с кинжалом начал наступать на него. Второй открыл рот и громко закричал.
Рука наконец нащупала кувшин – и сэнсэй метнул его в голову кричавшего. Бросок вышел удачным. Крик прекратился, стражник, облаченный по местной моде в разноцветный камзол, начал заваливаться назад. Удача.
Теперь перед нйм оставался только один противник – но зато вооруженный неизвестным оружием. Тихая до этого тюрьма начала просыпаться. Тимофей слышал отдаленный гул топочущих ног. Хорошо хоть, те, кто остался на крыше, притихли…
Резвых отступил, обходя по кругу стол, швыряя в противника чаши и целясь при этом в кинжал. Человек, одетый попышнее и побогаче своих спутников, не уклонялся от его бросков. Чаши, коснувшиеся лезвия кинжала, с тонким хрустальным звуком разлетались на мелкие кусочки.
Значит, примерно то же самое произойдет с ним, если он соприкоснется с этим лезвием.
Чаши кончились. Тимофей сделал обманное движение, ухватил стоящий рядом стул за спинку и швырнул. Стул, достигнув противника, разлетелся, словно взорванный изнутри. Несколько тонких щепок воткнулись тренеру по тюк-до в плечи и лицо.
Неизвестно, что произошло бы дальше. Враг наступал, выставив перед собой отвратительно сверкающее лезвие. Тимофей пятился к стойке с копьями, боясь повернуться спиной к человеку с кинжалом…
И вдруг мужик упал. Тимофей сначала отпихнул ногой подальше кинжал с вишневым лезвием, так, чтобы упавший не дотянулся, и только потом рассмотрел, кто сыграл для него роль карающей божьей десницы.
Над упавшим противником высился Леха, потирая кулак.
Топот множества ног звучал уже совсем близко. Тимофей схватил с пола кинжал, сунул его за ремень, стараясь не касаться лезвия. И торопливо похромал к окну, бросив через плечо Лехе:
– Уходим. Мои благодарности примешь потом. Сколько еще осталось на крыше?
– Я их всех спихнул, – с гордостью доложил Леха. – Правда, некоторые почему-то конкретно упирались… Но недолго!
Сзади Тимофея раздался грохот. Он обернулся.
Браток уронил стояк с копьями поперек входа, перегородив им дверь. И поспешно привалил столом сверху ощетинившуюся кучу. Все-таки есть мозги у Лехи. А вот сэнсэй об этом не подумал.
Тимофей, покачнувшись, встал ногами на подоконник. И прикинул на глаз расстояние. До карниза было ужасающе далеко. А в его состоянии нечего и думать допрыгнуть или дотянуться
Сзади стражники с радостным ревом принялись ломиться в дверь.
Оставался только один выход. Он высунул голову и проорал:
– Гортензия!!
И в ответ почти с наслаждением услышал громовой топот несущейся по крыше драконши.
«Иду, Тимоха!»
Дверь уже поддалась под напором стражников. Леха спрыгнул за окно и проорал:
– Уходим! Помнишь, что сказали узники? Нам бы только уйти в город – там они нас уже не возьмут!
– Не торопись, – хмуро посоветовал Тимофей, оглядываясь на щель, появившуюся между дверью и косяком.
Щель все росла. Доносились возбужденные восклицания. Пики и прочее железное оружие, легшее наперекосяк, ежом упиралось в дверь.
И в этот момент перед Резвых наконец свесилась морда Гортензии. А в голове чуть ли не сладострастно прозвучало:
«Ты нуждался в спасении, моя радость, – и вот я здесь!»
Будь у него побольше времени, он бы скривился. Но сейчас времени не было. Тимофей примерился и прыгнул. Руки сомкнулись на одном из рогов Гортензии. А между локтями моргнул громадный черный глаз дракона, оказавшийся прямо перед ним.
Он прошипел:
– Леха, уйди в сторону! Поднимешься вторым рейсом! Гортензия, тяни.
Голова взлетела вверх. Его чуть не оторвало от рога. Леха снизу жалобно запричитал:
– Нет, ну куда ты, в натуре? Сказано – в город рвать надо! В город, а не обратно в тюрьму! – И горестно добавил, уже отбегая в сторону: – И опять меня бросил одного, на открытой улице…
Гортензия бережно опустила Тимофея на крышу. Он отцепился от рога и шлепнул по шершавой шкуре:
– Гортензия, детка, ты можешь сделать мне любезность?
«Весь мир бросить к твоим ногам, да?» – мгновенно догадалась драконша.
Тимофей сделал над собой усилие, чтобы не засмеяться в голос – несмотря на всю остроту момента.
– Нет. Просто дыхни в окно, которое рядом с открытым.
Он надеялся, что за темным окном по соседству с каптеркой никого нет.
И еще надеялся, что шум и рев в соседней комнате отвлечет стражников и позволит Лexe отбежать подальше.
Гортензия тут же с готовностью свесилась за карниз. Раздался рев яростного пламени, который мог издавать только его живой огнемет в лице дракона. Стуки и крики колотившихся в дверь стражников сначала исчезли в этом реве. А потом, когда он немного стих, криков уже не было – только топот бегущих ног.
– Тактика отвлечения сработала, – пробормотал Тимофей, перевешиваясь через карниз и высматривая Леху. – Теперь бы спасти последнего беглеца…
Леха успел отбежать метров на тридцать в сторону. И теперь прятался в тени от карниза крыши. Тимофей разглядел его только по блеску белков. Видно, браток очень уж сильно выпучил глазенки.
Хотите, чтобы у вас были большие и заметные глаза – пучьте их, пучьте и пучьте…
– Гортензия, – шепотом сказал он, поднимая голову. – Сможешь бежать тихо?
«О-о? – озадачилась драконша. – Вообще-то любовь окрыляет… Но до какой степени, я не знаю».
– Давай узнаем, а? – очень ласково попросил Тимофей, отодвигаясь от края крыши.
Стражники, метнувшиеся было в комнату, куда дыхнула Гортензия, снова начали штурм каптерки. Тимофей слышал, как жалобно скрипят и поддаются напору древки копий. Из опаленной комнаты тем временем тянуло дымком – видимо, там занимался пожар.
– В ту сторону, – распорядился он, взмахивая рукой, – но тихо-тихо. Надо подобрать Леху.
Под карнизом вдруг засветилось ярко-ярко – комната наконец запылала. Сквозь шум огня послышались команды. Так. Стражники переключились на тушение пожара.
Гортензия похлопала крыльями, как петух на рассвете. И побежала в указанную им сторону, до смешного напоминая курицу, решившую вдруг стать балериной.
К его удивлению, драконша бежала почти не слышно. Хотя возможно, что это суматоха внизу заглушала гул крыши под несущейся массой.
Он поднялся и похромал вслед за драконшей, пытаясь одновременно глядеть и на нее, и на тот выступ на карнизе, где прятался Леха. Когда Гортензия, далеко вырвавшаяся вперед, поравнялась с намеченной точкой, Тимофей окликнул ее:
– Стой!
Драконша суматошно захлопала крыльями и затормозила. Он наконец дохромал до остановившейся туши, тяжело подволакивая больную ногу. И снова перевесился через карниз.
Леха блестел белками метрах в трех от него. Тимофей, свесив голову вниз, окликнул братка, потом негромко скомандовал:
– Гортензия, голову вниз. Леха, хватайся.
Леха поднялся тем же способом, что и он,—
ухватившись за один из рогов драконши. Гортензия, поджав крыло, с определенной гадливостью стряхнула его на крышу и крадущимися шажками подошла к Тимофею.
«Я чувствую от тебя страдание». – В голове у Тимофея голос драконши прозвучал с откровенно сюсюкающими нотками.
«Боже, избавь меня от сочувствующих женщин, – с ужасом подумал он. – Сейчас она еще возьмется головку мне щупать…»
Леха, брякнувшийся на спину, поднялся и нетвердой походкой подошел к нему, заявив с явным осуждением в голосе:
– А между прочим, на улицах города мы уже стали бы свободными людьми!
– Между прочим, мы еще не нашли эльфа, – оборвал его Тимофей. – Вот найдем, тогда и на свободу – с чистой совестью!
Леха с некоторым осуждением обозрел его с ног до головы.
– Тимоха, браток… Ты, конечно, прости, но мне кажется, что ты себя с Терминатором путаешь. Тюрьма на ушах, а ты у нас сейчас не боец. Так, бабка-ежка с распухшей ножкой…
Тимофей, не дослушав его пространные рассуждения, торопливо заковылял по крыше. Звезды светили достаточно ярко, и он надеялся, что этого света вполне хватит.
За спиной послышался тоскливый вздох Лехи. И тут же браток пристроился к нему в затылок, угрюмо поинтересовавшись:
– Куда идем мы с Пятачком…
– Мы ищем старую крышу, – пробормотал Тимофей, неосознанно начав при ходьбе поглаживать ноющую ногу. – Как мне сказали, эльф должен находиться в одном из древних казематов тюрьмы.
Леха тут же практично заявил:
– Так чего мы тут ходим? Здесь явно новое крыло. Видишь, ни щебня под ногами, ни трещин.
– Да? – Сэнсэй вскинул голову, оторвав глаза от покрытия крыши. – Это ты с нашими крышами перепутал. Здесь все должно быть по-другому. Впрочем…
По дальнему краю крыши тянулась зубчатая стена, окаймляющая город. Если со стороны города крыша новая – а здесь, насколько он видел, все было ровным и гладким, – может, стоит поискать со стороны крепостной стены? Возможно, тюрьма в самом начале прирастала именно оттуда.
Тюремная крыша простиралась перед ним как необъятная всхолмленная равнина, составленная из разноуровневых лоскутов. М-да. Пешком тут ходить долго – особенно с его ногой.
Выхода нет. Придется брать такси.
– Гортензия? Подойди ко мне. И потише.
«Попроси меня поласковее, – капризно заявила драконша. – Некоторое уважение подобает тому, кто просит женщину о чем-либо».
Пока Тимофей, застыв на месте и мучительно закусив губу, пытался сообразить, что ласкового можно сказать сбрендившему живому огнемету, Леха похлопал его по плечу. Тимофей содрогнулся, потому что рука у братка была тяжелая и сотрясение от хлопков вызвало новый взрыв боли в ноге.
– Так мы идем или не идем?
– Леха. – Резвых тоскливо вздохнул и воздел очи к звездам, – Как можно ласково попросить эту… драконшу?
– Твою Гортензию, что ли?
Тимофей скривился:
– Не мою, но…
– Ха! – Леха явно отвлекся от трудностей сегодняшнего дня, потому что голос у него стал ерническим. – А ты ее этой назови… козочкой! Или зайкой, или мормышкой…
– Мышкой, что ли? – хрипло переспросил тренер по тюк-до, чувствуя, как по спине начинает ползти холодок – несмотря на жар, текущий по телу от загноившейся ноги. – Иди ты.
– На женщин действует, – объявил тем временем Леха, – Она у тебя Гортензия, так? Значит, тоже в каком-то смысле баба.
Будь что будет. Сэнсэй собрал волю в кулак, плюнул на все условности и различия между ними и позвал слабым голосом:
– Малышка, э-э… прошу, подойди ко мне.
«Малышка» звучно шаркнула когтями по крыше
и моментально очутилась рядом, обдав его тугой
воздушной волной. Он покачнулся. Лехина рука надежно поддержала Тимофея за спину.
– Нам надо доехать во-он на тот край здания. Довезешь?
Драконша радостно загыкала у него в голове, выражая согласие.
Они вскарабкались на горбатую холку. Здесь не было ни удобных сидений, ни скоб-выступов, как у Эскалибура, – одни костяные бугры и шипы. Пришлось усаживаться на них, ощущая всем седалищем шишки и выступы, впивающиеся в тело.
И едва они уселись, Гортензия поддала задом и понеслась, как взбесившаяся корова на корриде, вдруг узревшая перед собой тореро, вполне подходящего под ее размер рогов. Зубчатая стена принялась стремительно увеличиваться, и примерно с той же скоростью у Тимофея начало нарастать онемение ниже пояса, чему он был только рад. По крайней мере, онемение заглушало боль, ставшую постоянной и нестерпимой.
Когда до стены оставалось метров десять, он прокричал, отворачиваясь от воздушного вихря, упрямо лезущего ему в рот:
– Стоять! – И тут же вспомнил, как в одной рекламе персонаж настоятельно рекомендует другому – понежнее… еще нежнее… – И выдавил скрепя сердце: – Малышка…
Гортензия забила крыльями, как кочет на плетне, начав торможение.
Они с Лехой слезли на подрагивающих ногах со спины резвой драконши и принялись обследовать крышу.
* * *
Новое утро было ознаменовано, как всегда, приходом женщины. И приносом судка, который довольно брезгливо брякнули на пол рядом с эльфом. Вигала немедленно уселся и изобразил на лице радостную улыбку.
– Терли, а ты рано встаешь?
– На рассвете. – Она разговаривала с ним таким тоном, словно сдерживала рвотные позывы, отвечая на его вопрос.
– И сразу начинаешь прислуживать в камерах? Тяжело, наверное…
– Сначала я приношу тебе еду. И еще двоим, которых позволено кормить. Ты собираешься есть? Или мне щелкнуть пальцами и покормить тебя насильно, как в тот раз?
Хамка, оценил он. И приготовился изобразить радостное и благодарное пожирание пищи, приготовленной грязными гоблинскими руками.
– Тебе здесь трудно, Терли?
– Лучше, чем тем четверым, что сидят по соседству с тобой, – ехидно заявила отвратительная представительница низкой расы.
На нее, судя по всему, не действовало его природное обаяние.
Вигала с некоторым сожалением припомнил, как многие прекрасные эльфессы (а также не эльфессы, но тоже вполне и даже очень прекрасные) говорили ему, что он красив. А также весьма молод, безусловно, по эльфийским меркам, и зело приятен в обращении. И напоминает им хищного зверя, в отношении которого руки так и тянутся приручить. Ну или хотя бы потрепать по холке…
«Хочу тюремщицу получше», – взвыл он внутри себя. А вслух произнес:
– Гм. А что с теми четверыми?
– У одного – ожоги, – сказала Терли из-под капюшона.
Значит, вот откуда запах дыма.
– А про других тебе лучше вообще не знать.
Он мысленно с ней согласился. Рассказы о пытках – не лучшее развлечение для узника. Вигала хлебнул из миски еще несколько раз и поинтересовался:
– Э-э… А что насчет моего предложения? О том, чтобы помочь мне сбежать. И о соответствующем вознаграждении даже за малейшую помощь…
Женщина помолчала, потом тихо выдохнула:
– Ты не сдаешься, да?
– Гм… – Эльф на мгновение пришел в замешательство. Что такое – «сдаваться»? Была задача, достижение которой отложилось на время по ряду причин.
Но и только. О том, чтобы прирожденный эльф, ничего не предпринимая, сидел в уголке и хныкал, что он «сдается», – и речи не возникало.
– Термин неверный, – осторожно проговорил Вигала и заработал ложкой, чтобы женщина не начала возмущаться или опять угрожать принудительным кормлением. – Я не могу сдаваться. Сдача – это ведь внутренний отказ от сопротивления, так? Для меня подобное немыслимо. Хотя меня могут взять в плен, как ты сама видишь. Но не потому, что я отказался сопротивляться и внутренне сдался, а лишь потому, что противник превзошел меня как маг. И, э-э… лишил сознания, чтобы без помех притащить сюда.
– Ах да. Достоинство эльфа, отвага эльфа и все такое… Эльфы не сдаются, верно?
Он скромно пожал плечами, предпочитая не комментировать. Хотя, как и всякий эльф, действительно был наделен всем тем, что она только что перечислила.
Вигала невесело ухмыльнулся, склонив лицо над миской. Почему-то вдруг подумалось, что подобные мысли о себе самом говорят о крайнем высокомерии. Или не крайнем, но все же достаточно развитом… И самонадеянности при этом, и самоуверенности. Странно, но прежде он об этом не задумывался. Просто знал, что он, как всякий эльф, отважен, решителен и силен. Одно слово – чертова баба…
– Кстати… мои друзья не в одной из тех камер, которые ты обслуживаешь?
– Нет. О храбрый эльф, отважный эльф… тебя смелее нету. – Женщина вздохнула.
– Это попытка сочинить дурные стишки – или попытка поиздеваться? – Вигала, ощутив прилив унизительного раздражения, поднял лицо от миски и заглянул под капюшон.
Глаза отвратительной гоблинши из-под тени капюшона сверкали влажно и таинственно. Вдруг почему-то подумалось, что темный цвет глаз – это не обязательно оттенок грязи, вызывающий столько отвращения у прирожденных эльфов. Это еще и оттенок беззвездного неба. Или черной плодородной земли, обнажившейся из-под снега по весне.
– Нет. Это из песенки, которую я напевала еще в детстве.
– Э-э… – Он ненадолго задумался. Гоблины ненавидят эльфов, эльфы также ненавидят гоблинов. Ребенок гоблинов, распевающий песенки об отважном эльфе? – А как относились к этому твои родители?
– В русле традиций, – подтвердила она его сомнения. – Они очень не рекомендовали петь это в их присутствии.
– Понятно. А тебя не… не наказывали за это? – Он обнаружил, что миска опустела. И пожалел об этом, потому что теперь у Терли не было повода и дальше оставаться в его камере.
Женщина махнула рукой, как бы говоря – пустяки, и не будем об этом.
– Так ты поможешь мне с побегом? Все, что тебе нужно – это заманить двух гоблинов ко мне в камеру. Я их вырублю. А затем тебе придется протащить меня по коридору мимо мертвых лоз, потому что сам я двигаться не смогу…
– И только? – Плечи у женщины затряслись.
Он насупился и хмуро сказал:
– Да.
Она смеет над ним издеваться?!
Терли, не говоря ни слова, забрала у него миску и скрылась в дверях, оставив на том месте, где сидела, флягу с вином.
Вигала с трудом прождал несколько часов до ее вечернего визита. Его мучило беспокойство, он то и дело вставал и принимался ходить по камере, считая шаги. Очень скоро эльф узнал, что камера имеет всего двадцать три шага в длину (или лучше сказать – аж целых двадцать три? Интересно, каковы стандарты для тюремных камер?) и восемнадцать в ширину. Лючок туалета располагался в двадцати шагах от входа, если идти к нему по диагонали от двери.
И больше в камере не было ничего, что он мог бы обмерить шагами.
Его терзал вопрос – поможет Терли или нет? Пытаясь отвлечься от него, Вигала даже попробовал подсчитать, сколько дней он уже сидит здесь. Но задача оказалась невыполнимой – потому что эльф не знал, сколько времени он провалялся в беспамятстве на полу, пока не очнулся.
Обычное щелканье запоров вызвало бурный прилив радости. Он чуть не подскочил на месте и едва сумел удержать на лице печальную бледность – в конце концов, некоторая грусть приличествует узнику. Да и сочувствие у женщин вызывает.
Сгорбившаяся и ссутулившаяся Терли тихо прошаркала к нему и опустила судок на пол.
Вигала этак опечаленно приподнял голову и смиренным голосом протянул:
– Терли… ты обдумала мою просьбу?
– Тут и думать нечего. – Она оглянулась на дверь.
В полосе света, падающей из приоткрытой двери, не было видно никаких теней. Похоже, двое оставшихся в живых гоблинов не рисковали больше приближаться к его камере. Не то чтобы он очень расстроился – но это могло создать проблемы, когда понадобится подманить их поближе.
– Почему я должна тебе помогать? Я пока еще не самоубийца. Пусть здесь не сладко, но кормят, дают кров и даже одежду…
Он перебил ее:
– Мне показалось, что с тобой здесь обходятся не слишком. И ведь тебе не нравится эта работа, так? Не нравится замывать кровь после очередных пыток, не нравится пахнуть жженым мясом… А я могу помочь тебе выбраться из этого местечка. Если захочешь, конечно.
