Текст книги "Верю, судьба!"

Автор книги: Екатерина Белецкая

Соавторы: Анжела Ченина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Кондитерская фабрика размещалась на территории бывшего мужского монастыря. Еще сохранились приземистые кирпичные стены, местами они стояли полуразрушенными, но их никто не ремонтировал. Для чего? Если что-то надо стащить, никто, находясь в своем уме, не полезет через стену, просто вынесет под одеждой через проходную. Даже если поймают, ничего страшного не произойдет – ну, отберут, отругают, пальцем погрозят и отпустят.

То, что задумали Атис со товарищи, прецедентов ранее не имело. Никто никогда не совершал столь дерзких поступков, поэтому никто не мог сказать, какое за этим может последовать наказание. Впрочем, о наказании в тот момент они не думали. Все были в подпитии, поэтому смелы и бесшабашны.

Перелезть через забор было минутным делом – лазить по ветхой от времени кирпичной кладке оказалось очень удобно. Атис финишировал первым, приземлившись ровнехонько в глубокий сугроб, следом за ним с забора свалился Авдей, потом – Леонид. Атис вылез из сугроба на дорожку, протоптанную в снегу, отряхнулся, поправил косуху (Абсорбент завозился, устраиваясь поудобнее) и произнес:

– А что дальше?

– Ты че, дурной? – спросил Авдей. – Сказал же, что знаешь!

– Ну, перепутал, – признался Атис. – Ошибся я. На каком складе у нас спиртное лежало?

– На седьмом, – сообщил Леонид, вытряхивая снег из рукавов. – Пошли, я задубел уже.

– Ничего, сейчас погреемся, – пообещал Атис. – А красиво-то как!

– Не вижу ничего особенного, – проворчал Авдей. – Вот когда нас возили в Усладу, это было да! Там действительно красиво. А тут что? Развалины одни, гнилое все, старое. Поскорее бы новое здание достроили, что ли. И потом, чего тут смотреть? Ты днем не нагляделся?

– Днем не то, – подумав, сказал Атис. – Днем это склады. А ночью наружу вылезает монастырь. Вот ты сам подумай – сколько лет этому всему?

– Да хоть сколько, – отмахнулся Леонид. – Мужики, мы что сюда – на экскурсию пришли, что ли? Хватит трепаться, пойдемте.

Авдей и Леонид бодрым шагом двинулись по тропинке к седьмому корпусу (бывшая малая церковь), а Атис еще с минуту стоял, озираясь. Он видел – старые стены, полуразрушенный купол большого храма, утонувший в темноте, наглухо заколоченный вход. Открыта только колокольня, а вместо креста на ней (Атис много читал, поэтому знал, что должен быть крест) эмблема Ойлл-о – маслянисто черная капля нефти в ослепительно белой ладони. Эмблему подсвечивали с разных сторон четыре прожектора, широкий монастырский двор занесло снегом, только колеи в тех местах, где подъезжали грузовики, свидетельствовали о том, что тут идет какая-то жизнь. Освещения почти не было, лишь над входами горели дежурные слабенькие лампочки. На секунду картина показалась Атису неправильной, а затем он вдруг понял, что настоящий здесь – лишь монастырь. Монастырь и небо. Атис мысленно погасил все лампочки, убрал с колокольни эмблему, стер со снега следы грузовиков и картина встала перед ним такой, какой она должна была быть на самом деле – просторный монастырский двор, и сам монастырь, погруженный в леса, заметенный снегом.

Абсорбент высунул голову из-за пазухи, фыркнул. Мороз он не любил, предпочитал тепло. Атис аккуратно запихнул кота поглубже, и поспешил за приятелями.

Дверь склада была деревянной, обшарпанной. За ней находился предбанник, в котором хранились телогрейки и сапоги – нехитрая униформа грузчиков. Телогрейки висели на вбитых прямо в стену кривых гвоздях, сапоги валялись грудой в углу. Авдей зажег свет, потом подошел к следующей двери.

– Ключи у кого? – спросил он.

– Давай моими, – предложил Леонид.

Атис присел на корточки у стены. Почему-то никак не проходило ощущение нереальности происходящего, все это было словно и не с ним, все это было совершеннейшей глупостью, неправильно, нечетко, словно не в фокусе… Мультфильм. Дешевка. Зачем он затеял этот глупый поход? Для кого?

– Ты чего, уснул там, что ли? – позвали из коридора. – Идем, давай.

Он поднялся на ноги и последовал за Леонидом.

На складе было гулко и темно. Они не решились включить весь свет, ограничились аварийными лампочками, которые еле-еле рассеивали мрак. Монастырь был и здесь, и в этом приглушенном свете он словно бы становился ближе и понятней. Изнутри склад когда-то побелили, но теперь побелка местами слезла, словно старая змеиная кожа, и под ней обнаружились едва различимые фрагменты фресок. Пока Леонид и Авдей спорили перед пирамидой канистр, Атис с немым восхищением вглядывался в прекрасные неземные лики, на которые смотреть днем просто не было времени.

– Куда коньяк клали, не помнишь? – спросил Авдей. От неожиданности Атис вздрогнул и едва не выронил из-за пазухи Абсорбента.

– Сверху, – ответил он. – Сами стащите или помочь?

– Сами, сами, поищи на закусь что-нибудь, – попросил Авдей.

Атис пошел вдоль стены, заставленной кулями с мукой. Он помнил, что не так давно на склад завезли орехи, и счел, что орехи – это вариант. Марципан он брать не хотел, изюм не любил, яблочный джем тоже. Мешки с арахисом обнаружились именно там, где их сложили неделю назад – в неприметной нише у противоположной стены. Атис зажег спичку, полез в нишу…

И вдруг увидел ангела.

От неожиданности Атис отпрянул, оступился и сел на пол. Через секунду, приглядевшись, он понял, что перед ним очередная фреска, и удивился – почему он никогда не видел ее тут раньше? Впрочем, это скоро прояснилось – когда Атис, опомнившись, решил все же вытащить мешок с орехами из ниши, он обнаружил, что мешок весь обсыпан побелкой.

Атис присмотрелся. Фигура ангела была прорисована настолько реалистично, что казалось – сейчас он выйдет из темного простенка. Ангел был высок и строен, волосы его, вопреки канону, оказались не светлыми, а темными, крылья за спиной напоминали лебединые. Одежда его словно струилась по телу, ниспадая свободными широкими складками. "Как же она называется, хламида эта? – подумал Атис. – Тога, что ли? Или хитон?" В руках ангела находился меч, но меч этот не был сделан из железа – ангел сжимал в руке язык живого пламени. Создавалось ощущение, что ангел только что приземлился, да и то на секунду, посмотреть на нечто, замеченное с высоты, и что он вот-вот снова взлетит в вечернее небо. На заднем плане фрески Атис различил горы, а над горами… Атис прищурился. Да, над горами явно что-то летело. Что – он так и не понял. Было слишком темно, да и фреска сохранилась местами хорошо, а местами – неважно.

– Атис! Алкаш старый, чего с тобой сегодня? – заорал Авдей с другого конца зала. – Ты идешь, или где?!

– Иду, – отозвался Атис. Он снова посмотрел на фреску. Ангел глядел на него словно бы с пониманием и с интересом. "Что ты будешь делать? – спрашивал ангел. – Вот так и проживешь? Спирт и дружки, которых назвать друзьями не повернется язык? Опомнись, оглянись. Что ты забыл в мире, где единственное любящее тебя существо – кот со странной кличкой, а единственный советчик – я? Сколько раз ты вопрошал – что мне делать? Сотни, тысячи? Так делай, не стой как столб!"

"Но как? – так же немо вопросил Атис. – У меня ничего нет…"

"Нет?! А что у тебя в кармане?"

"Коробок спичек, – подумал Атис. – Я даже ключ от квартиры у Леонида оставил".

"И тебе этого мало, – проникновенно сказал ангел. – Будь у меня сейчас хоть одна спичка…"

Атис подхватил мешочек с орехами и пошел к обществу. Общество уже вскрыло канистру и успело к ней хорошенько приложиться, поэтому Атиса второй раз за сегодняшний вечер заставили пить штрафную. Он залпом осушил полкружки. Очень хотелось напиться, забыться, и… Атис автоматически говорил с Авдеем, произносил какие-то дежурные фразы, а сам в это время думал, – померещилось или нет? И что это вообще такое было? С кем он разговаривал? С картиной на стене? С самим собой?

Почему-то вместо опьянения к нему пришло совсем другое состояние – отрешенности, и, как это не странно, осознания. Мир словно распался на две неравные части. В одной из них, искаженной, Атис сейчас сидел на складе, пил паленый ворованный коньяк и рассуждал о том, что летом они все поедут в лес за галлюциногенными грибами, поскольку грибы эти зашибись, как действуют, никакая водка не сравнится, только надо их не есть, а курить. Во второй – потерянный и беспомощный Атис стоял на перекрестке и оглядывался в полном недоумении. Позади него было какое-то бессмысленное трепыхание: вся его прошлая жизнь по событийности укладывалась в несколько строк – вот маленького Атиса увозят от родителей, из деревни, и он плачет в первую ночь "не дома", плачет тихо, укрывшись серым казенным одеялом с вышитой в уголке эмблемой – черная капля на белой ладони. Громко плакать нельзя, потому что соседи по комнате, если их разбудить, вломят по первое число, да и не умеет Атис плакать громко – в свое время отец его драл нещадно и за меньшие прегрешения. Сейчас он попал в это мерзкое место, в детское отделение корпорации, тут все уныло, серо, и очень правильно. От правильности хочется выть. Вот он, молодой сотрудник, с огромным трудом загнавший себя в общие рамки, срывается, и говорит генеральному, что нехорошо оставлять за собой в кабинете такой бардак – уборщица тоже человек, ее жалеть надо, она пожилая. Вот кондитерская фабрика, и там такая же история – принципиальность Атиса и полное неприятие ее окружающими. Только Атису, по сути дела, было совершенно все равно. Внешние перипетии не вызывали у него ровным счетом никаких эмоций. Он больше ничему не расстраивался до слез – ни в детстве, ни в молодости. Смеяться мог, а расстраиваться не получалось. Все-таки расстройство и глухая тоска – две разные вещи. Тоска не мешает шутить и даже иногда радоваться.

А потом появился Абсорбент. И было, впрочем, одно-единственное воспоминание из взрослой жизни, в котором Атис плакал. Когда котенок неосмотрительно слишком далеко высунулся в форточку и выпал. Была весна, под окнами резвились дети, с ними вместе бегала здоровенная дворовая псина по кличке Таха, на счету которой был не один безвременно погибший кот. Услышав за окном лай и детский визг, Атис пулей рванул на улицу. Картина его встретила следующая – на чахлом молодом деревце, меньше чем в двух метрах над землей, на тоненькой веточке качался котенок, а под деревцем прыгала Таха, прыгала высоко и очень целеустремленно. Дети вокруг визжали от восторга в предвкушении забавы, и опоздай тогда Атис на секунду – все кончилось бы трагедией. Но Атис успел. Пинком отбросил в сторону дворнягу, влепил смачный подзатыльник самому отчаянному крикуну, осторожно снял с веточки Абсорбента, и побрел домой. Дома-то его и пробрало. До самого вечера просидел он на кухне со своим ненаглядным Бентиком на руках, и проплакал, именно проплакал, беззвучно, обречено. Впервые в своей жизни он испытал страх не за себя, а за живое существо, которое для него хоть что-то, да значило, и для которого он тоже что-то значил. А на следующий день Атис забил гвоздями обе форточки – в комнате и на кухне.

Вся жизнь… Атис задумчиво посмотрел на своих приятелей – призраки лиц, ухмылочки, бородки, полнейший пофигизм… развлекаются, думать разучились, а ведь могли же, был потенциал – где он теперь? Потом Атис снова глянул в сторону ниши, нащупал в кармане коробок и улыбнулся. Он понял, что для него является единственной реалией в настоящий момент.

– Пошли, ребят, – позвал он. – И давайте-ка прихватим каждый по канистре. Ага?

* * *

Оказывается, было уже почти два часа ночи. Авдей посетовал на быстро летящее время, Леонид возразил, что, мол, это не время, а мозги, которые затормозились спиртным, Атис сказал – а кому какая разница? На том и порешили.

– Ну что, по домам? – спросил Авдей, когда они покинули территорию кондитерской фабрики. – Или к тебе, Лень, пойдем?

– Давайте ко мне, – согласился Леонид.

– Ребят, дело есть, – неожиданно для себя вдруг сказал Атис. – Помогите мне.

– Чего сделать надо? – спросил Авдей. Ему явно не хотелось стоять тут, на морозе, да еще и в непосредственной близости от только что посещенной фабрики. – Ты у нас сегодня, конечно, главный тормоз, но может, объяснишь?

– Да ничего не надо. Просто постоять и посмотреть.

– На что посмотреть? Что ты хочешь сделать? – осведомился Леонид.

– Сжечь Ойлл-о.

Воцарилась тишина, которую нарушал только тихий шум ночного зимнего ветра.

– Чего? – потерянно спросил Авдей.

– Вы просто постойте и посмотрите, – попросил Атис. – Я все сделаю сам, честное слово. Это быстро. Я уже понял, как можно.

– Ты перепил! У тебя мозги съехали от этого коньяка, придурок! – заорал Авдей. Он подскочил к Атису, схватил его за грудки – и тут же отдернул руку. Абсорбент не любил бесцеремонного обращения.

– Нет, я не съехал, – тихо сказал Атис. – Если хотите, можете уйти. Я же не держу никого. Просто я понял.

– Что ты понял? – спросил Леонид.

– Понял, что я должен это сделать.

– Зачем? – спросил Авдей. – Чем тебе мешает Ойлл-о?

Атис не нашел, что ответить. Он просто молча развернулся и побрел по ночной улице – не к дому Леонида, нет. Он пошел в сторону центра, сначала неспешно, но постепенно все ускоряя шаг. Авдей с Леонидом переглянулись и тоже пошли за ним следом, но держась на некотором расстоянии и не выходя из тени домов.

Атис шел прямо по середине улицы, благо машин к тому времени уже не было. Ни одной.

* * *

Город в центре, несмотря на зиму, цвел. От обилия красок рябило в глазах. Здания пестрили яркими цветами – светло-зеленые, голубые, розовые, нарядные, как пряничные домики. Непременным их атрибутом была, во-первых, геометрическая правильность, во-вторых, обилие декоративных деталей – крылечки с золотистыми или бронзовыми перильцами, фигурные решетки на окнах первых и вторых этажей, эркеры. На каждом доме в обязательном порядке стояла светящаяся реклама. Чего там только не было! И реклама самого Ойлл-о, и яркие стенды социальных служб: «Твои дети – твое будущее!», «Лагуна-сервис – серебряный декор вашей машины», «Современные дома – это залог успеха!», «Новый город – уютный город!». Атис подумал, что почему-то не видит в «новом городе» никакого уюта.

Возле домов стояли ряды машин. Все эти "Лагуны", "Жемчужницы", "Розовые раковины" и "Морские ветры" бесили Атиса несказанно. Они и раньше его бесили, только он боялся признаться себе в этом, боялся до того момента, как увидел на стене монастыря ангела. Он понимал, что эти машины, декорированные серебром и двигавшиеся на живой тяге – неправильно, что, по идее, все должно быть как-то иначе. А вот как – не понимал. И это бесило его еще больше.

Головной офис корпорации стоял на главной площади. Высокое здание, одетое зеркальными стеклами, облицованное отполированным до блеска гранитом темно-бордового цвета, подсвеченное снизу несколькими десятками галогеновых прожекторов, было завораживающе строгим. Острые углы, свет, дробящийся в зеркальных металлических плоскостях, высокий чугунный забор, и бензоколонка, стоявшая чуть не под самыми стенами. Стерильно-белая, такая чистенькая и такая идеальная, словно ее построили только вчера, она показалась Атису самой удобной и выгодной мишенью.

– Вы просто постойте, – попросил он Авдея и Леонида. – Постойте и посмотрите. Если… если у вас будут когда-нибудь дети, вам будет что им рассказать.

Он вытащил из сумки канистру с коньяком и решительно направился в сторону бензоколонки. Его некому было остановить – Авдей и Леонид оторопели от его наглости, а бензоколонка… что бензоколонка, она была автоматической, там не было ни одного живого человека.

Вернее, он теперь к ней шел. Но какое дело бензоколонке до того, что решил сделать этот человек? Все правильно. Он тут, в его руках есть емкость, значит, ему просто нужен бензин. Колонка приветливо выдвинула из ниши в стене терминал. Атис улыбнулся, и стал откручивать пробку канистры.

* * *

…Атис позвонил в ее дверь и отступил. Она открыла не сразу, Атис уже было решил, что она спит, но тут тихонько щелкнул замок, и она открыла.

– Жанета, понимаешь, так получилось, – виновато улыбнулся Атис. – Задержался, понимаешь…

– Пришел, значит, – сказала Жанета. Выражения ее лица было не разобрать. Далеко, за ее спиной, в оконном проеме, полыхал пожар. На этот пожар (Жанета в этом была уверенна) смотрело сейчас полгорода. – За коньяком пошел, значит.

– Жанета, прости, я так… решил, что ты поймешь, вот и…

– Зайди, – приказала она. – Не стой. Еще увидит кто.

Атис покорно зашел. От него пахло дымом. Абсорбент высунулся из-за пазухи и чихнул. Жанета не стала зажигать свет в прихожей, они стояли друг напротив друга, и тьму рассеивали только отсветы далекого огня.

– Я понял, что так станет лучше.

– Кому? – горько спросила Жанета. – Тебе?

– Ну, всем. Жанета, пойми…

– Я не пойму, – отрезала она. – Я за тебя выйти хотела когда-то. А потом поняла, что этим, рано или поздно, все кончится. Вот и кончилось.

– Но ты же говорила, что не любишь меня.

– А я и не говорила, что люблю. Я хотела замуж выйти. Для этого любить не надо. Что уж теперь. Атис, тебя убьют, наверное.

– Убьют, – снова согласился он. – Если ты не поможешь – обязательно. Помоги.

– Чем? – Жанета подошла к нему ближе. – Чем можно помочь человеку, нарушившему все законы?

– Какие законы?

– Законы Божеские и человеческие! Атис, ты слепец!… Есть порядок, понимаешь? Порядок, в котором пребывает мир, а ты!…

– Все правильно. Есть порядок, но он мне не нравится. Я знаю, что он должен быть другим. Не спрашивай меня, откуда я это узнал, но это так. Ты потом поймешь, что я был прав, но теперь…

– Беги. Я не скажу, что ты был тут. И ты, если тебя поймают, тоже не говори. Хорошо?

– Хорошо, – пообещал Атис. – Но у меня мало времени.

– У тебя его нет вовсе, – серьезно ответила Жанета. – Тебе надо как-то измениться. Тебя – такого – тут все знают.

* * *

Вот так и получилось, что через два часа Атис оказался в кабине тепловоза, на всех парах уходящего от города Кремова. Он (впервые в жизни) был чисто выбрит, волосы его, обычно забранные в хвостик, вольно рассыпались по плечам, кожаная косуха сменилась шерстяным пальто темно-серого цвета, а Абсорбент сидел не за пазухой, а в большой хозяйственной сумке, принадлежавшей ранее Жанете. В этой же сумке лежала Атисова куртка, небольшая сумма денег (все, что осталось после того, как он заплатил машинисту) и патрон из желтого металла. Собственно, у Атиса больше ничего никогда и не было.

* * *

– Жизнь – это дорога, – убежденно сказал машинист. Его звали Счастлав, и он был старый. То есть Атису показалось, что он стар. А на самом деле Счастлава состарила та самая дорога, ему было не больше сорока.

Поезд шел по заснеженной равнине, над ним в ночном зимнем небе плыли россыпью серебряные иглы звезд. Стук колес стал для Атиса за двое суток почти родным.

– Мне кажется, что я с этой дороги свернул, – осторожно заметил Атис.

– Не-е-е-е, это только кажется. Не ты свернул, а дорога кульбит выкинула, – серьезно ответил машинист. – Дорога, она знает. Никто с нее не сходит, парень. Уж поверь, это только так может быть.

– А мне почему-то кажется, что я все-таки свернул.

– С рельсов свернул? Тогда это катастрофа у тебя получается. Парень, ты умный, наверно, ты учился где-то, да?

Атис кивнул. В кабине было тесно, пахло мазутом, отовсюду торчали какие-то рычаги, которые Атису было строжайше запрещено трогать. Через узкие окошечки в кабину врывался ветер, но в ней все равно было жарко. Только жара эта была не такой, как, к примеру, в кондитерском цехе. Там ровное, сухое тепло смешивалось с пряным запахом свежего теста, крема и ванили. А тут жар был какой-то непокойный, это был жар движения, он был пропитан скоростью и ночью.

– Учился, да, – неохотно ответил он. – Давно, правда. А потом…

– Продали? – спросил проницательный Счастлав.

– Продали, – снова согласился Атис. – А теперь вот опять продали.

– Чего ж ты тогда, прыткий такой, в кабину ко мне запросился за тройную цену? – ехидно спросил машинист. – Ты ври, да не завирайся, парень.

– Продали, – упрямо сказал Атис. – Я вот опоздал на новое место. Получилось так, случай вышел.

– Опять врешь, – вздохнул Счастлав. – Только не надо мне плести, что ты из-за девки этой задержался. Ты ведь это хотел сказать, да?

Атис кивнул.

– Врешь ты все, – отрезал машинист. Он улыбался. – Я тебя в первый же день расколол. Что я – связь со всеми станциями не имею, что ли? Про пожар ничего не слыхал? Ты меня за дурачка не держи!

– А я-то тут при чем? – спросил Атис храбро.

– А кто, как не ты? – вопросом на вопрос ответил машинист. – Я не слепой, вижу. Сложная у тебя дорога, парень. Да не бойся ты, не бойся, и за лопату не хватайся. Не продам я на тебя, зачем мне это? Ты сам посуди – меня тоже в свое время продали, чтоб на следователя учить. А потом… – он махнул рукой. – Случай такой вышел, судьба, видать. Банда одна была, богатых они грабили, из корпорации. И убивали. Брызнет на тебя реагентом – и ку-ку!

– Каким реагентом? – спросил Атис.

– Химия. Ядовитая – ужас! – машиниста передернуло. – Ну, я молодой, ретивый, ребята мои тоже все только что из училища. Год мы следили, да нашли их, вроде. Шестеро нас было, в группе. Только что получилось!… Мы, как их брать-то решили, все сделали честь по чести. Брали на живца, там один помощник генерального местного свою хату предоставил, да и сам поучаствовать решил. Типа он приманка. Все бы им, богатым, развлекаться.

– И что? – спросил Атис.

– А ничего, – агрессивно ответил бывший следователь. – Их не двое оказалось, как мы рассчитывали, а восемь. Они хозяина завалили, троих из моей группы тоже, цацки взяли и ушли. Это же какая химия-то! Ни одна одежда не спасает. По составу она вроде как кислота с ядом. Только скажи ты мне, какой яд кислоту выдержит и сам не растворится? Ведь одежду он только в путь прожигает, любую! Металл, пластики…

– Так что получилось-то? – спросил Атис с любопытством.

– Да все просто получилось. На меня только несколько капель попало, я-то за пару недель оклемался. А помощник и трое моих ребят – тю-тю. Вот и перевели меня – сначала в кочегары, а потом в машинисты, повысили.

– А бандиты?

– Ушли. Наверное, и сейчас где-то ходят. Я слышал, что и теперь так грабят иногда, с ядом. Хитрая штука – от пули след остается, от ножа – тоже. А тут кислота. Пойди, разбери.

Они немного помолчали. Атис сидел, прижимая к себе сумку с котом, машинист угрюмо глядел в пол.

– А знаешь, какие они интересные, – вдруг тихо сказал машинист. – У них костюмы такие… – от недостатка слов он прищелкнул пальцами, улыбнулся, словно воспоминания о банде были самыми приятными в его жизни. – Такие красивые, сверкающие… а банда знаешь как называлась? "Алмазная чешуя".

– Почему? – спросил Атис.

– Костюмы стеклянные. Чтоб от своей же кислоты не пострадать.

"Глупость какая, – подумал Атис. – Сказки. Нельзя из стекла сделать костюм, он же разобьется".

– Думаешь, я вру? – горько спросил машинист. – Правда это. Такая же, как то, что твои дружки тебя, друг Сигна, в ту же ночь заложили. Пришли в корпорацию, и всё, как есть, рассказали. И теперь все знают, что Атис Сигна, тридцати двух лет от роду, особых примет нет, рост – метр восемьдесят пять, вес семьдесят семь, волосы черные, глаза светло-серые, обвиняется в поджоге офиса и бензоколонки Ойлл-о, убийстве троих служащих корпорации, порчи имущества на астрономическую сумму, и прочая, и прочая. Приговорен к смертной казни, через публичное повешение в назидание, но сбежал из города Кремова позавчера ночью.

– Я не знал, что я кого-то убил, – пробормотал Атис.

– Да никого ты не убил. Это они для красоты, для острастки. Я вот тебе соврал, а ты поверил, – машинист, передвинул какой-то рычаг, сверху зашипело, раздался длинный тоскливый свисток. Ночи было все равно, никто не ответил тепловозу. Машинист помолчал и продолжил:

– Я соврал, что их восемь было. Это для начальства их восемь стало, а так… двое их всего было, парень. Мужик да баба. Только прошли они через нас, как нож сквозь масло. Минута – и все уже лежали, а они барахлишко высматривали, какое им по нраву будет. Ну, золото там, деликатесы. А ходят они… знаешь, действительно словно рыбы плавают. Неспешно так, мягко.

Атису уже надоел этот рассказ, но перебивать машиниста он не решился. Рассеянно кивал, но думал о своем. Вот значит как. Дружки, называется. Сволочи… интересно, а Жанета?…

– Счастлав, а кто меня заложил? – спросил он.

– Эти… Леонид и Авдей. Они теперь тоже в дерьме по уши, на вышку их отправят, наверное, нефть они будут добывать, – неохотно ответил машинист. – Атис, скажи, а зачем ты это сделал?

– Просто так… из уваженья к огню, – ответил Атис. Его лицо на секунду осветилось каким-то внутренним знанием, эта фраза явно принадлежала вовсе не ему… впрочем, так оно и было.

Дорога летела им навстречу, черная, как ночь, перерезанная рельсами, неотвратимая, как судьба. Кто свернул, а кто остался на ней – было ведомо одному лишь Всевышнему, и, наверное, тому ангелу с мечом, которого Атис случайно встретил на стене монастыря.