Текст книги "Клятва графа Калиостро (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
– Теперь твоя фамилия Морозова, – пошутил отец, когда мы остались вдвоем. Супругу кто-то позвонил, а мамуля топила горе в котлетах, – хотя оно и верно: прав зятек. Переупрямил-таки! Да, дочь, в твоей семье матриархата нет и не будет. Ты ему хоть иногда возражаешь?
– Иногда возражаю, – заверила я, обнимая папу.
– Вот он, мужской авторитет! Бабе нужно, чтобы её тиранили, от избытка власти бабы дуреют. Но я тебе этого не говорил.
Мама навестила нас в одиннадцатом часу, убежденная, что дома никого не окажется: после «эпидемии гриппа» я позвонила ей и солгала, что выхожу на работу. Паутина лжи давно достигла космических масштабов, родные не знали ни о выкидыше, ни о том, что Пашка теперь живет с нами. Объяснить им всё это, не рискуя быть упеченными в дурдом, было, мягко говоря, проблематично, ведь объяснить не значит соврать. Из одного не бредового объяснения всегда вытекало крайне бредовое.
До того знаменательного дня мне везло: мама приходила не так уж часто, примерно в одно и то же время, поэтому мы с мальчиком шли гулять, пока сигналки не сообщали, что квартира пуста. Но Фортуна – дама капризная, любит повернуться не тем местом. Я совершала традиционную уборку, Павлик, оказав всю посильную помощь, устроился на диване с книжкой, щенок спал, Никанорыч мариновал огурцы, а Люсьена домывала холодильник, попутно колдуя над компотом. И тут, как в дурных фильмах, поворачивается ключ в замке. Я застыла в позе Золушки, Пашка захлопнул книгу, пес навострил уши и весь подобрался. Домовые продолжали заниматься своими делами.
– Это папа?
– Нет. В кухню, быстро, скажи, чтобы спрятались.
Мальчик кивнул и успел промчаться мимо двери до того, как та распахнулась. Из всех зол придется выбирать реалистичное.
– Привет, мам.
Она едва не выронила авоськи.
– Верочка? – пропыхтела мамуля, отбиваясь от Арчибальда. Образ кругленькой, нагруженной всякой всячиной тети Светы в дурной собачьей голове ассоциировался с чем-то вкусненьким. – Хороший мальчик, умный мальчик! Сейчас тетя Света тебя накормит... А что ты тут делаешь, дочь?
Я хотела задать тот же самый вопрос, но вместо этого забрала у матери сумки.
– Мы же просили, не таскай тяжести! Что там, кирпичи?!
– Не кричи на мать! Там огурцы, помидоры и варенье. Валя прислала посылку, половину вам.
– Ну, ма-ам, – простонала я.
– Что «мам»? Ну что «мам»? – проворчала она. – Нам это всё равно не съесть. А ты почему не работе?
– Отгул взяла, – буркнула сердито, забыв, с кем имею дело.
Мать вцепилась в слово «отгул», как репей в собачий хвост.
– Как отгул? Какой отгул? Ты же только что с больничного!
Так, досчитали до десяти и выдохнули. Это моя мама, она любит меня, пускай и в своей особой манере, а с пеной у рта доказывать собственную взрослость – значит уподобляться девочке, что втайне проколола язык.
– Мамуль, я пошутила. Сегодня министерская проверка, всем будет не до нас, вот и отпустили домой, чтобы глаза не мозолили.
– Да? – усомнилась она. – Ну ладно, хоть отдохнешь по-человечески.
Я проглотила смешок.
– Ты проходи, я пока чайник поставлю, – пропустила её в кухню, где грыз бублики Пашка. Домовых в поле зрения не наблюдалось: Никанорыч сидел в буфете, а Люська наверняка на вытяжке. – Кстати, знакомься…
Без эмоций, будто так и надо, представила маме Павлика, а Павлику – маму.
– Ох, как на отца похож, просто копия!
– Угу, – хором сказали мы с Пашкой.
«Спасибо, Паш, ты настоящий друг».
«Ерунда. У тебя странная мама».
«Разве?»
«Ага. Зачем она нюхает шкафчики?»
Я обернулась как раз вовремя. Водя носом, словно заправская ищейка, мамуля потянула за буфетную дверцу.
– Не открывай!!!
Дверцы громко ударились друг о друга.
– Зачем так пугать?
– Извини, пожалуйста, просто у нас там… фасоль.
– Фасо-оль?!
Я кивнула, закусив губу.
– Пашке в подготовклассе прорастить задали. Вторую неделю бьемся.
– Какая странная программа…
Еще немного, и я рассмеюсь в голос. Смех лопался в горле щекотными пузырьками, ладони взмокли – внеочередной гормональный всплеск. Когда ж он у меня наладится, фон этот?
– Что-то у вас самогоном пахнет, – выдала мама. – Верочка, надеюсь, Артемий не?..
– Нет, конечно! – искренне возмутилась я. – Только по праздникам, по чуть-чуть.
Шкафчики оставили в покое, но она нет-нет, да водила носом. Никанорыч неисправим. Жаль, что нежить не закодируешь, а то муж просто жаждет вшить любителю «беленькой» куда положено, чтобы даже смотреть не смел.
Мы пили чай, развлекая маму светской беседой, я следила за компотом, мысленно извинившись перед Люськой. Время приближалось к двенадцати, скоро должен прийти на обед Артемий. Нисколько не сомневаясь в мужниной сообразительности, всё же уличила момент и отправила смс-ку: «Если вдруг что, я дома из-за министерской проверки».
Ответ не заставил себя долго ждать: «Мама?» Я нажала на грустный смайлик с круглыми глазками и приписала: «с инспекцией. Спасай!»
Ответом мне стал коварный смайлик без подписи. Чувствую, не миновать очередной лекции в духе «а я тебе говорил…». Не в первый раз, переживу, только бы вернулся поскорей! В его присутствии не так сложно врать с честной миной.
Супруг явился с феноменальной точностью и очень кстати, сыграв удивление на девять из десяти. Как бы там ни было, мою маму он уважал, в том числе и за деловую хватку.
– Светлана Борисовна, – серьезно сказал он, – в один прекрасный день я вас покусаю. Мы бы не умерли без малосольных огурцов, а вы тащили эти банки через полгорода!
– Мне совершенно не трудно, Артемий Петрович, – отмахнулась мамуля, возясь с древней открывалкой, – не провоцируйте меня на ссору!
Артемий отнял у нее банку и незаметно открыл тару магией. Вооружившись вилкой, я вылавливала огурцы и складывала их на тарелку аккуратной пирамидой. Арчи под столом шумно сглотнул слюну.
– Суп закипел.
– Я выключу!..
Раз, и с вытяжки грохнулась пустая кастрюля, столкнув в полете свою сестру-близнеца с горяченным компотом! Два, и кастрюля замерзла в воздухе, а жутковатые сосульки, бывшие когда-то виноградно-яблочным компотом, стукнулись о линолеум. Три, и из пустой кастрюли высунулась всклокоченная Люськина голова.
– Я не виновата! Не виновата! Не виновата! – заверещала она. – Оно само!
– А ну-ка цыц!
Домовушка умолкла.
– Вы как, не зацепило? Пашка?
– Д-да нет, – мальчик не успел испугаться и теперь боялся «задним числом».
Я молча перехватила кастрюлю (остатки компота примерзли к стенкам, а ручки покрылись инеем) и отправила её в раковину. Крутой кипяток… Мама буквально в полушаге... Не среагируй муж…
– Мам?..
Она в упор смотрела на яблочно-виноградные, с разваренными ягодами сосульки, что постепенно таяли, но обернулась на зов. Её губы подрагивали, а глаза были абсолютно дикие.
– А это вот… вот это вот… оно что? – мама трясущейся рукой указала на Люську в кастрюле. – Оно вообще как?.. Вера?
Я ласково обняла её за плечи и увела в комнату.
– Паш, ты тоже иди, – спокойно велел Артемий, – посидите там пока. Вылезай, Никанорыч, кирдык конспирации.
В гостиной я усадила маму на диван, села рядом, поддерживая. Мальчик пристроился с краю, Арчибальд – под диваном. На кухне Воропаев и Никанорыч устраняли последствия аварии.
– Вера, дочка, как же оно? – беспомощно повторяла мама.
– Всё хорошо, мамуль, всё хорошо. Подумаешь, кастрюля упала? Эка невидаль.
– Нет… оно там сидело… лохматое! Оно говорило…
– Всё хорошо, всё будет хорошо, – я перемежала утешающие слова заклятьями, они действовали по принципу пустырника. Я тоже боюсь «задним числом», руки дрожат, и ноги как ватные, но мама сейчас на первом месте.
– Ну что вы тут, живые? – спросил Артемий, входя в комнату спустя некоторое время. – Светлана Борисовна?..
– Объясните мне, что сидело в кастрюле! – потребовала та, мигом оправившись от шока.
– А что сидело в кастрюле? – прикинулся валенком муж.
– Взъерошенное, с косичками. Оно говорило. Вы же видели!
«Попали мы с тобой, Вера, и не пальцем в небо. Что делать будем?»
«А какие варианты?»
«Вариантов два: зачистка памяти и чистосердечное признание. Я бы выбрал первое».
«По-другому никак?» – огорчилась я.
«Самому неохота полоскать ей мозги, но как объяснить Люську и компот? На твою маму вообще нелегко повлиять, а уж повлиять магически… Иммунитет что надо. Я сумею, Вер, но хочешь ли ты этого?»
Хочу ли я? Вмешательство такого рода чревато. На словах всё легко: в голову влез, лишнее выдрал, дырку зашил – управился, однако просто ничего не бывает. Ермакова полдня ходила как пыльным мешком стукнутая, пока всё не улеглось. Но сказать правду!.. «Мамочка, ты только не волнуйся! Сядь на стульчик, прими релаксационную позу кучера… Мама, я ведьма! Слегка неправильная, но это мелочи. Зятя своего видишь? Присмотрись хорошенько. Так вот, мамуль, твой зять – колдун. Классно, да?! Я тоже долго смеялась, когда узнала, а потом пришли вампиры... К чему это я? Ах да, то «лохматое с косичками», что сидело в кастрюле – это домовушка, домовой женского пола. Как зачем? Чудная ты! По дому помогает, за собакой следит. Кстати, у нас еще Никанорыч живет, это его самогон ты сегодня унюхала…» Или так: «Ни для кого не секрет, что нас окружают мифические существа…» Кошмар!
«Всё с тобой ясно, боярыня Морозова. Нашлю на нее глубокий сон, мысли улягутся, впечатления несколько притупятся. Может, и рассказывать ничего не придется».
Я благодарно улыбнулась мужу. Какой он всё-таки молодец!
Мамино лицо сменило десяток различных выражений, от недовольного до «летит кирпич над поляной», чтобы остановиться на умиротворенном. Устроив маму поудобнее, земство отправилось обедать да совет держать. Люська, чуть не плача, теребила ленточку в косе, резала огурцы и на хозяина поглядывала с опаской. Успела получить на орехи.
– Верочка Сергеевна…
– Всё нормально, Люсь. Бывает, – я разлила суп по тарелкам, достала из буфета хлебницу. – Главное, что все живы и здоровы. Ты не ударилась?
– Цела, – всхлипнула домовушка, – а матушку вашу чуть не уби-и-ила-а!
– Люсьена, прекрати истерику. Лучше посоветуй, что нам делать… Спасибо, Вер.
– Вестимо что, – откликнулся с холодильника «фасоль», – рассказать!
– Как ты себе это представляешь?
– Ну, как люди обычно рассказывают? Словами.
– Понятно, что не азбукой Морзе!
– Этот день должен был наступить, – вздохнула я, вылавливая из супа картошку. – Всё тайное становится явным. Но рассказывать нельзя.
– Не поверит? – уточнил Никанорыч.
– Наоборот. Стоит показать вас с Люсьеной, и она поверит во что угодно, – Воропаев помешивал содержимое тарелки, к которому едва ли притронулся. По собственному признанию, он не умел думать и одновременно есть. – Нельзя вот так, с бухты барахты. Расскажем это – придется объяснять и всё остальное, узнает Светлана Борисовна – поставит в известность домочадцев. Положа руку на сердце, мне неохота, чтобы об этом знал кто-нибудь еще.
– Но ведь ваша матушка знает… – нерешительно начала Люсьена.
– Не сравнивай, – перебил он, – у мамы выбора не было. Давайте сразу расставим точки над ё: у кого есть желание выносить сор из избы, только честно?
«За» не проголосовал никто. Желание-то имелось, однако я прекрасно понимала масштаб откровений. Артемий прав: спешка важна при ловле блох, мы не настолько сошли с ума, чтобы выкладывать всё одним махом. Пока родные ни о чем не знают, они в безопасности.
– Единогласно. Вопрос закрыт, больше к нему не возвращаемся, – муж принялся за суп.
Я терзала хлебный ломоть, отламывая куски поменьше и катая шарики. Попыталась представить, что было бы, расскажи мы маме правду. Не с бухты барахты, а подготовившись, с речью в три метра и фоторепортажем. Поверила бы? Приняла бы? Колдовство противоречит её моральным устоям – это факт, но ведь мы не чужие люди. Рано или поздно появятся дети, их прятать в разы сложнее. Малышам не объяснишь, что надо скрывать, а оставлять их с бабушками всё равно придется. Поначалу баба Света не заметит…
– Вер, а Вер?
– А? – я вздрогнула и посмотрела перед собой. Столешница была усеяна хлебными шариками разных размеров.
– К чему сейчас этот приступ рефлексии? «Был бы у меня сынок Иванушка да сидел бы на лавочке да кушал бы яблочко, а полено б упало да внучка бы прибило». Не катайся на жеребятах, только себе хуже делаешь.
Никто не удивился. Все привыкли, что разговор может начаться ни с того, ни с сего и на совершенно отвлеченную тему.
– Почему нельзя кататься на жеребятах? – не понял Пашка.
– Да есть такая дурацкая присказка: сидят на бревне цыган и цыганенок, цыган говорит: «Вот пойду я в лес, убью медведя, сниму с него шкуру, шкуру продам, куплю на эти деньги кобылу и народятся у кобылы жеребята». Цыганенок говорит: «А я буду на этих жеребятах кататься!» Тогда цыган берет ремень, шлепает цыганенка по мягкому месту и приговаривает: «Не катайся на жеребятах, не катайся!»
Никанорыч захохотал. Сказочка пришлась ему по вкусу.
Павлик наморщил лоб.
– А, ясно. У кобылы еще жеребят нет, а цыган уже дерется.
– Именно. Причем, нет не только жеребят – медведь ходит по лесу вполне себе живой-здоровый.
«За кобылу ты мне ответишь!»
«Лошадь – это художественный образ, – не смутился Артемий. – Цыган вполне мог купить овцу или корову».
Я поклялась отомстить, но рефлексировать перестала. Воропаев неисправим: поиздевался, на мозолях потоптался, а я ему еще и благодарна!
***
– Я говорил с Печориным. Всё случится завтра.
Кривая палка угодила в заросли шиповника, Арчи пополз за ней по-пластунски.
– Уже завтра?
– В три часа по Москве. Суд вынес вердикт позавчера, процедуру провели в ускоренной форме. Приговор обжалованию не подлежит.
Мы смотрели, как Пашка дразнит Арчибальда, как они носятся туда-сюда, падают и мажутся в траве. Счастливые.
– Мария Васильевна знает?
– Думаю, да, но проверять не буду, – Артемий сплющил одноразовый стаканчик. Тот пшикнул и исчез, оставив после себя слабый запах паленого пластика, – ей сейчас и так несладко. Ты веришь, что завтра всё закончится?
– Нет.
– Вот и я нет.
В то же время в резиденции Ирины
– «И после смерти мне не обрести поко-ой, я душу дьяволу продам за ночь с тобо-о-ой!» – тянул Уютов, перебирая струны раритетной гитары. – Жирновато для одной-единственной ночи, тебе не кажется? Вот если за год…
Галина вздохнула и подперла подбородок ладонью. Дурак, всю песню испортил!
– Что загрустила, Эсмеральда? «Али жизнь тебе не люба, али белый свет не мил?» – струны цыкали под его пальцами, гитара обиженно гудела. – «Если осень в седых облаках, это я по тебе скучаю…» Скучаешь?
– Разбежался!
Семен возвращал инструмент в шкаф, когда на глаза ему попалась флейта. Галина застонала.
– Твоя мама не ударялась головой, прежде чем отдать тебя в музыкальную школу?
– Я не учился в музыкалке, – промычал бизнесмен, прилаживая мундштук, – не до того было... Вот, слушай!
Поначалу флейта выплевывала рваные писклявые звуки (ведьма заткнула уши и швырнула в музыканта подстаканником), но затем выправилась и заиграла что-то смутно знакомое.
– Что это?
– «Мелодия одинокой флейты», – голосом непризнанного гения объявил Семен.
– Уютов, ты мне спагетти на уши не вешай! Где учился?
Он с сожалением вернул флейту в шкаф.
– Да нигде не учился. Отработал фишку у тво… одного хорошего мальчика. Она ему всё равно была без надобности. Забавная штуковина, бесполезная только. Вот дай мне волынку – хоть что-нибудь, да сбацаю.
– Разве дар можно украсть? – усомнилась Галина.
– Можно, – заверил Уютов, – если знаешь как. Давненько это было, я тогда еще колдуном не был. Так, зачатки. Обломали меня по-крупному, а потом…
– Что «потом»?
– Суп с котом и компот из кроликов. Зря мужики тому фраеру поверили, повелись на легкие бабки. Фраер сам по кадык в долгах, пообещал не пойми чего. Я-то понятно на что польстился, хотел грымзе рыжей доказать, как она ошибалась.
– И как, доказал? – равнодушно спросила ведьма. На самом деле, ей было интересно.
– Доказал, – хмыкнул Семен, – почка вон до сих пор побаливает. На погоду. Мне еще повезло: Птаха потом лет шесть заикался, а Жнец так вообще в религию ударился. Всё ему демоны мерещились.
Галина натянуто рассмеялась.
– Кстати, о демонах. Когда мы, наконец, сможем отсюда выйти?
Уютов перестал улыбаться, поскреб подбородок.
– Когда бабуська наша домой вернется, тогда и сможем.
– Она не вернется, – отчеканила Галина.
– Вернется, вернется, – закивал он, – как пить дать вернется.
– Вампиры не позволят ей сбежать.
– Ты о показательных выступлениях? – Семен разлегся на широкой кровати, закинул руки за голову. – Так у нее там всё схвачено, пернатая моя. Думаешь, зачем я долблюсь вторые сутки? Бабуська приказала.
– В каком смысле долбишься?
– Ходи сюда, расскажу.
Колдунья с опаской присела на край кровати.
– Только давай без домогательств, – нервно попросила она.
– Я не жираф, птичка, с восьмого раза до меня доходит. Мы с тобой не пара. Тем более, – он понизил голос до игривого шепота, – вчера ты буквально кричала мне об этом…
– Да пошел ты!
– Иду. Не хочешь слушать – не надо.
Она сдалась и прилегла рядом, сохраняя дистанцию. Наглость Уютова ей даже импонировала. Бывший муж, конечно, тоже не образец деликатность и при слове «скромность» ищет глазами словарь, но Семен был… проще, что ли? Этакий неотесанный чурбан, сумевший выбиться в люди. Когда Воропаев кем-то притворяется, это незаметно; когда притворяется Уютов – это смешно. Важно дует щеки, не видя себя со стороны. Да, Воропаев интеллигент не только на работе, но и дома. А где он сейчас, не подскажете? Прозябает в какой-то хибаре в компании этой маленькой скользкой селедки. И Пашка с ними. Ох, Пашка…
Семен обнял Галину одной рукой. По-хозяйски так, как любимую подушку. Она не противилась.
– Чего надулась? Обиделась?
– Кому ты сдался? – устало спросила она. – Как подумаю, что мой сын там из-за этой твари... Если бы я знала, что ей нужен Павлик, то никогда… «Галина Николаевна, Ульяна Дмитриевна!» Ходила, кланялась…
– Улька – дура, – промямлил бизнесмен, – пошла против бабки. Что у нее на уме было – не понятно. Увидишь ты своего сыночка, не трусись, Ирка слов на ветер не бросает. Тем более, она перед тобой виновата: не доглядела, проворонила рецидивистку.
Вампирскую экспедицию Галине объясняли инициативой «крысы Юдиновой». Ведьма верила, но смутно чувствовала подвох. Связаться с Пашкой ей по-прежнему не разрешали.
– Так что там насчет долбления?
– Короче, – Уютов потянулся до хруста в костях, – бабка решила, что я именно тот дятел, который способен продолбить баобаб…
В то же время в Москве
Магическая колония для Особо Опасных преступников – тихое местечко. Чужие здесь не ходят – чужих выносят вперед ногами. Алекс проработал на МКООП больше сорока лет, но так и не сумел избавиться от чувства страха, что неизменно возникало всякий раз, когда ему доводилось оказаться в пустынных коридорах. Стерильность, функциональность и холод. Резкий флуоресцентный свет отражался в металлических поверхностях, и те мерцали, раздражая восприимчивые к бликам глаза вампира. Алекс пожалел, что не захватил с собой темных очков. У сопровождающих они были.
– Сюда, пожалуйста.
Они свернули в такой же бесконечный коридор, вылизанный до блеска. Если заключенных содержат в таких условиях, им не позавидуешь. В прогнивших человеческих тюрьмах хотя бы можно наблюдать за арахнидами, прыгать на нарах и выцарапывать на стенах палочки. Стерильность убивает.
Алекс поймал себя на том, что водит пальцем по ребру двухрублевой монеты, забытой в кармане пиджака. Коридоры давят даже на него, опытного психолога и психиатра, но кто сказал, что психиатры не умеют бояться?
– Сюда, пожалуйста, – словно робот, запрограммированный на одно и то же действие, повторил проводник.
Они вошли в лифт, вампир-сотрудник набрал комбинацию из десяти цифр. При желании Алекс мог не только повторить эти цифры, но и вычислить количество комбинаций с единицей, восьмеркой и тройкой в разных концах кода. Дальше следовал сканер сетчатки, который тоже можно обойти, проявив минимум фантазии.
Двери лифта разъезжались беззвучно. Минус двадцать третий этаж. На пути стали попадаться служащие; цокая каблуками, мимо прошла Леся, Олеся Латынина, сделавшая вид, что они незнакомы. Леська прижимала к груди какую-то папку и выглядела как обычно, лощеной стервой. Никому и в голову не придет, что месяц назад эта стерва, нажравшись, как последняя свинья, ревела у него на коленях, не в силах произнести не слова. Секреты ОВСБ есть секреты ОВСБ. Латынина оказалась во МКООПе по собственной дурости, что теперь рыдать?
Пункт назначения стоил проводнику еще трех биометрических параметров. Алекс слегка одернул пиджак и вошел в конференц-зал. Здесь уже сидели Деметр, и.о. главы Департамента Стенли Осборн, Председатель Ростислав Ленц и предприимчивая колдунья, чье имя успело надоесть Алексу до зубного скрипа.
– Вы заставили нас ждать, Мановски, – уведомил Деметр, сморщенный, совершенно лысый старик, слишком старый даже для вампира. – Причина?
– Проводил совещание.
– Уважительная. Присаживайтесь.
Свободных мест было достаточно, но Алекс сел напротив Ростислава – поближе к Деметру и подальше от Ирины.
– Итак?
– Никто не сделал попыток обжаловать приговор, казнь состоится завтра, в установленное время. Наличие влиятельных сообщников исключено.
– Хорошо, – проскрипел бывший глава Департамента. – Подозрения?
– Отсутствуют.
– Результаты радиолокаций?
– Отрицательные.
Алекс докладывал о результатах экспертиз, заседаниях и собраниях, где присутствовал лично или через доверенных лиц. Деметр кивал, давал слово всем собравшимся, за исключением Ирины, по очереди.
«Каково это, Александр Мановски, предать организацию, которой поклялся служить до последней капли крови?»
Он снисходительно взглянул в карие глаза человечьего тела, которое занимала Бестужева, пока её собственное тело пылилось в камере.
«Я не предавал организацию – это она меня предала. Обстоятельства сложились так, что появился шанс выжить. Умирать я не хочу».
Она чуть опустила подбородок, то ли соглашаясь, то ли желая разорвать контакт.
«Вы не верите в Конец Света?»
«Очень глупый вопрос для столь умной женщины. Я верю в крах цивилизации».
В плане Ирины нет ничего уникального, напомнил себе Алекс. Это не грезы спятившей на старости лет ископаемой ведьмы – это перспектива дальнейшего развития Сообщества, тех его членов, что не испугались перевернуть мир. Вампиры вырождаются, неповторимая по сути своей раса становится всё больше похожа на человеческую. Число обращенных превышает все показатели, дальше так продолжаться не может. Открыв Врата, они выпустят в этот мир Изначальное, и воцарится равновесие. Мир станет идеальным, мир сильных и бессмертных. Они возьмутся за освоение всех прочих миров, повсеместно распространят магию и силу. Это не вампиры ненавидят магов – это глупые выродки боятся своей истинной сути. Оппозиция бессмертных, как в шутку прозвал их Деметр, давно поняла, что гораздо выгоднее сотрудничать с Ириной, чем гоняться за ней.
ОВСБ – не просто служба безопасности, так же как и МКООП – не просто тюрьма. Это целая сеть организаций, оплетающая инфраструктуры. Сейчас Сообщество расколото на две неравные части, но большая часть даже не подозревает о существовании меньшей. В руках меньшего осколка сосредоточена власть, большая – всего лишь подчиненный. Все эти погони, розыск, извечное противостояние «вампиры – ведьма», сотрудничество и предстоящая казнь – отвлекающий маневр, игры в песочнице. Репутация отстающих им ни к чему, вот и пришлось подсуетиться с казнью. Всё-таки общественное мнение – мощный рычаг, не считаться с ним хотя бы частично нельзя. Детки думают, что уничтожают «вселенское зло»? Что ж, пускай и дальше так думают.
К сожалению, на данный момент Ирина – их единственный и далеко не бессмертный козырь. Другого шанса не будет, вмешается пуля-дура, и конец. У бессмертных достаточно времени для ожидания, но зачем упускать такую чудную возможность? Когда еще планеты повторят комбинацию, а с аппетитами человечества и до конца света недалеко.
Алекс заставил себя прислушаться к докладу Стенли.
– …камеры исправны?
– Разумеется. Объекты находятся под неусыпным контролем.
– А как же неприкосновенность личной жизни? – выгнул белую бровь Ленц.
– Вы ужасно старомодны, Ростислав, – зубы Деметра были мелкие и редкие, как у хорька-боксера. – Кого в наше время интересует человек и все его так называемые неприкосновенности? Или вы подверглись влиянию Западного сектора?
Алексу вспомнился другой разговор.
– Меня не пугают потери, если они оправданны. То же самое может сказать и мое начальство.
– Когда в твоем распоряжении сотни, трудно понять беспокойство о судьбе отдельно взятого человека. Это закономерно.
– Не делайте из нас монстров. Угрозы для жизни нет, если вас беспокоит это. В группу захвата входят бойцы специального назначения, им не привыкать.
– Охотно верю. И все же постарайтесь обойтись малой кровью и не занимайтесь вандализмом.
– Очередной стереотип: вампиры не питают слабости к кладбищам. Впрочем, – он не счел нужным сдержать усмешку, – все мы не без греха.
Мановски знал, что произойдет завтра. После короткой, чисто символического назначения, экспертизы личности вместо Ирины Бестужевой будет казнена совершенно другая ведьма. Волна возбуждения схлынет, Ирен окажется на свободе и претворит в жизнь Великое Дело.
– Вы должны отдавать себе отчет, – обратился к ней Деметр, – что мы сумеем и дальше играть роль Провидения только до определенного момента. Проведение ритуала целиком и полностью в вашей компетенции, от нас требуется лишь не мешать.
– Я понимаю. Все локальные операции будут контролироваться мною лично.
– Это очень важно, – настаивал старый вампир. – Если в момент проведения ритуала что-то пойдет не так, то ни я, ни мои сотрудники ничем не сможем вам помочь. Всё обернется крахом, и виноваты в этом будете вы.
– Я понимаю, – несколько раздраженно повторила Ирина. – Вы можете рассчитывать на меня.
– Тогда встретимся через семь лет.
Алекс Мановски покидал конференц-зал последним, теребя в кармане пиджака спасительную двухрублёвую. Обратный отсчет начался, а месть озлобленной на всех и вся слабой женщины приобрела масштаб всемирного переворота.
Глава восьмая
Коронное блюдо мадам Лаврентьевой
Хоть и не знать нам всех намерений людских,
Но жизнь расставит все поступки по местам.
Кто всякий раз привык использовать других,
До дна использован однажды будет сам!
К.
Мой день снова начался в четыре утра, и снова не так, как должен был начаться. Уже неделю меня будят по схожему сценарию.
Жуткий, леденящий кровь вопль, и с кровати срывается темная тень. Ничего не соображаю спросонья, а тень уже в коридоре. Я продираю глаза, набрасываю что-нибудь на голое тело, тяну с постели простыню или плед и отправляюсь на поиски. Вариантов не так уж много: ванная или лоджия. На этот раз лоджия.
Воропаев забился в угол, среди коробок и теоретически полезных вещей, которым нет места в квартире, и приобрел частичную невидимость. Он по-прежнему там, в кошмаре. Даже от двери заметно, как его трусит.
Сажусь рядом, ласково тормошу, возвращая в «сегодня» и «сейчас». Уверять, что он «здесь», а не «там», звать, паниковать и кидаться на шею бесполезно, будет только хуже.
Меня хватают, иногда больно. Терплю.
– Ты?!
– Нет, я.
Бессмыслица, на первый взгляд, но Артемий просыпается. Он рвано выдыхает, хватается за голову и запускает пальцы в волосы. Весь мокрый и пыльный, как Никанорыч. Укрываю его пледом, обнимаю. Он замирает, потом обхватывает меня ватными руками и вжимается лицом в плечо. Не плачет, нет – прячется, ищет защиты.
– Чшш, всё хорошо, любимый. Что тебе снилось?
Иногда мне говорят, один раз даже показали, но чаще всего вот так молча прячутся. Уговоры встать – пожалуй, самая бесполезная вещь. Пока сам не встанет и не скажет: «идем», надо сидеть. Коробки и хлам с лоджии не убираю специально, среди коробок мы просыпаемся быстрее.
Я поглаживаю мужа по голове, по плечам, спине. Успокаивающе бормочу – теперь можно и нужно бормотать. Дрожь как от озноба становится всё крупнее и реже, чтобы вскоре затихнуть совсем. Он возвращается.
– Я опять... прости, Вер... – голос у него глухой, чуть надтреснутый, но спокойный.
– Всё хорошо. Через два часа вставать, можем не ложиться, – улыбаюсь. – В душ пойдем? Ты запылился немного. Самую малость.
Смотрит на свои руки и, помедлив, кивает. Идем. Арчи сонно поднимает морду, однако не встает, ему лень. Ударяет по полу хвостом и спит дальше.
В ванной я включаю чуть теплый душ, но, подумав, поворачиваю смеситель ближе к красной отметке. Артемий сидит на краю ванной, его стыд и вина ощущаются кожей. Неприятное ощущение. Думает... Ну, здрасьте-приехали!
Оборачиваюсь.
– Не приписывай мне мыслей, которых у меня по определению быть не может, – коряво, но как иначе? – Я знаю, что ты не нарочно, – сажусь рядом. Душу всегда требуется минута, чтобы разогреться. – Всё нормально, такое бывает. У меня тоже... случается.
– Но не каждый же день! – со свистом выдыхает он.
– У нас выдалось непростое лето, но всё плохое закончилось. Не накручивай себя, пожалуйста. Это как обострение, надо просто перетерпеть. Всё будет хорошо.
Говорю спокойно, уверенно, не допуская жалости. Воропаев не из тех, кто напрашивается на сочувствие, он стыдится своих слабостей. Зря, ничего стыдного тут нет. Я сошла бы с ума, увидев подобие такого хотя бы раз в жизни. То, что он не сломался и не нашел себе крайность, способную частично возместить ущерб, уже чудо.
После душа отправляемся досыпать. В углу копошится ранняя пташка Никанорыч, но тактично уползает в гостиную. Муж долго не может найти себе места, ворочается. Жду.
– Вер, сна ни в одном глазу, – бормочет он. – Пойду...
– Лежать, – приказываю я, упирая ему в грудь на манер пистолета указательный палец. – Сигареты в мусорке, кофе в сейфе, домовые подкуплены. Я сказала, что вылечу тебя от кошмаров, и я вылечу. На поблажки не надейся: с Арчи сегодня гуляешь ты. Свежий воздух, свежий воздух и еще раз свежий воздух! Всё, спи.
– Я тебя люблю.
– Поблажек не будет, – строго напоминаю я и льну к мужу. Жара летом – мелочи жизни. Рядом с ним мне тепло и уютно круглый год.
Только убедившись, что Артемий спит, я воспроизвожу в мозгу ужасные картинки и, внутренне содрогнувшись, даю волю слезам. Такое не забывается, ни через тридцать лет, ни через сорок – никогда. Меня вдруг накрывает острая, почти болезненная любовь к родным и близким... Как же я богата!
Но сегодня меня тревожит другая мысль: почему? Почему так сильно, так резко и так настойчиво? Кошмары мучали Воропаева и раньше, правда, без этих трех «так». Он беспокойно вертелся на своем месте, постанывал, реже – дергался (кровать тоже дергалась – из солидарности), но стоило мне обнять его или просто шепнуть на ухо что-нибудь утешающее, затихал и засыпал глубоким, спокойным сном. Что изменилось?
