Текст книги "Клятва графа Калиостро (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– И надолго ты к нам? – поинтересовалась она, поставив чайник. Затем вызвала секретаршу и стребовала с нее кофе. – Выглядишь паршиво.
– Оригинальный комплимент, тетя Маша. Мне сделали его сегодня, в той или иной форме, человек двадцать.
– Конфеты бери, хорошие конфеты, – предложила Крамолова. – Третья коробка, в шкафу пылятся еще две. Тошнит уже от них.
– Откуда дровишки?
– Ма-га-рыч. Свежие, даже странно, и не отравлены – странно вдвойне. Обычно я всё проверкам втюхиваю, а тут решила оставить. Не будешь?
– Не буду. Секретаршу свою угости.
– Обойдется, – отрезала главврач, сминая фольгу в комок, – и так таскает, пока меня нет. Точно не будешь?
– Точно, – невольно улыбнулся Воропаев. – К чему такая забота?
– Соскучилась я. Без тебя в этом дурдоме пусто и уныло, как Печорин уволился – вообще мрак. Психи, бумажки, суды, новые ворота, Карташова со своими техпаспортами. Скучно.
Она крутанулась в кресле, откинула назад черные волосы. На свои сорок два Маша-Даша не выглядела, одевалась модно и дорого, красилась в меру и со вкусом, сигареты курила приятные, качественные. Не зря все знакомые начальники да министры её любили.
– Недоразумение твое как, не заговорило еще? – небрежно спросила Марья Васильевна.
– Нет.
– Ну и ладно. Чего на часы-то косишься? Пора тебе?
Косился Артемий вовсе не на часы, а на портрет нынешнего президента с загадочной улыбкой Моны Лизы. За коим надом Крамолова его повесила? В интерьер кабинета президент не вписывался совершенно.
– Пора, тетя Маша. Приятно было поболтать.
– Так разве ж это болтовня? Так, обмен речевыми потоками. Теряешь форму, Воропаев. Смотри там, с женушкой своей немой и чувство юмора не потеряй. Если я простила, то родина не простит.
– Спасибо, что прикрыла.
– С тебя причитается, – главная ведьма поднялась с кресла, достала из шкафа выглаженный халат. – Предлагаю встретиться вечером и всё обсудить, ресторан «Корона» подойдет. Зная, что все твои деньги давно склеваны одной печально известной курицей, я угощаю.
– В другой раз, Марья Васильевна. Не обессудьте.
– А когда он наступит, другой раз этот? – совсем иным тоном спросила Крамолова. – Неужели тебе сложно куда-нибудь со мной сходить? По-дружески, всего однажды! Не свихнется твоя благоверная, не убудет с нее!
– Спокойно, Маша, я Дубровский. Неужто Симбу кондратий хватил, и тебе поужинать не с кем? Из меня плохая компания, госпожа начальница, только деньги твои прожру.
– Да при чем тут деньги? – она рванула пуговицу халата. – При чем тут деньги?!
Белый кругляш брякнулся об пол. Главврач уставилась на одиноко торчащую нитку.
– Успокойся, – пуговица вернулась на место, – нервные клетки не восстанавливаются. Теряешь форму, Крамолова. Раньше тебя не волновала такая чушь.
– Иди ты к черту! – она отвернулась, до крови закусив нижнюю губу. Ощутив на языке привкус помады, сплюнула. – Пошел вон, говорю!
Он ушел, а она открыла электронную почту. Запустила в печать акты, сохранила письмо для юриста. Допила кофе. Рявкнула на секретаршу. Не жуя, проглотила конфету. Да плевать ей на всё! Подумаешь, какие нежности! Спать с ней, значит, не побрезговал, а в ресторан сходить – кишка тонка. Хотя тут Мария погорячилась: Воропаев понятия не имел о той единственной ночи. Забыл и никогда не вспомнит, виной всему – разбавленный моррий в шампанском. Что праздновали? Кажется, юбилей Галантиной. Артемий тогда только-только вливался в их дружный коллектив и пить не стал бы, не уговори коллеги. Одного глотка хватило за глаза: помимо моррия ведьма намешала туда других, не менее забавные составляющих. Детектор ядов не спас, и от ворот поворот с фантомом главврачу компенсировали с лихвой…
Она не любила его, боже упаси! Так называемая конфетная «любоуффь» не вызывала в черствой душе Крамоловой ничего, кроме гадливости. «Я люблю себя, и мы со мной очень счастливы». Хотела – да, но не любила. С ним ей было хорошо, спокойно как-то и одновременно весело. Не страдая избытком скоромности или комплексом неполноценности, она сразу предложила Воропаеву перевести отношения в другую плоскость. Без обязательств, без претензий. Он отказался, и главврач, хоть убейте, не поняла причины отказа. «Я, Мария Васильевна, без любви не могу». Ну-ну, кто бы говорил! Жена Галина супружеского долга, считай, не исполняет, Верой Соболевой к тому времени еще не пахнет. Чумной, что ли? Да нет, не чумной, просто патологически честный. Порядочный, мать его так! Вот и возник у нее эффект кукольной фабрики. С того самого дня все любовники главной ведьмы были зеленоглазы и черноволосы, исключение составляли некоторые полезные в материальном и служебном плане личности.
Когда на горизонте замаячила бледная немочь, Крамолова первой сообразила, что к чему. Ну, практически первой: гораздо позже Воропаева, но раньше Соболевой. Его мучения казались вполне заслуженными. Сначала – чисто физическое влечение мага к человечке. Финт сознания, такой вот странный выбор. Эк его трясло, вспомнить приятно! Но морализм, видите ли, не позволял подкатить к практикантке. Марью Васильевну искренне забавляла выбранная им тактика. Прижми он тогда девчонку к стенке, неизвестно, чем бы всё кончилось, но Воропаев ухитрился остаться в рамках, сдержать «прекрасные порывы», и еще долго потом держался, насколько ей известно.
Не послушал глупый мальчишка добрую тетю Машу, вот и мучается теперь. Заболел и, судя по экстерьеру, конкретно. Дурак. Комсомолец армянский. Променял райскую птицу на курицу…
– Мария Васильевна, – в кабинет робко заглянула Сонечка, – там больная пришла, насчет выписки. Впускать?
– Впускай… Стоять! На вот, конфет возьми. Да не стесняйся, бери побольше! Надоели они мне хуже горькой редьки.
***
Провозившись с пациентами почти до половины первого, Воропаев планировал закрыться в кабинете и спокойно пообедать. Он предупредил Веру и уже поворачивал ключ в замке, когда кто-то дернул дверь с той стороны. Нос к носу с ним стоял Валера-электрик.
– Здрасьте! Я тут, эта, документики принес, – прокартавил высокий прыщавый лоб в красной кепке. Козырек кепки был лихо сдвинут набок.
– Ну, заходи, раз принес. Много документов?
Стопка в веснушчатых руках смотрелась внушительной.
– Да не, не особо вродь. Туточки из бухгалтерии, туточки из поликлиники. Шельтик просила ей после обеда перезвонить, насчет Хол-мо-ро-го-вой какой-то, – Валера постучал пальцем по оранжевому стикеру поверх поликлинической папки. – Говорит, типа срочно. А это толь от Сториковой, толь от Черкушиной – я не понял.
– Разберемся. Спасибо за помощь, Валера.
– Да фигня, обращайтесь.
Парень поправил свою красную кепку и пошел раздавать остатки даров. Воропаев же запер дверь, подергав ту для верности, и включил дышащий на ладан чайник. Есть хотелось просто зверски, пирожки Игоревны оказались как нельзя кстати. На «подремать» времени не хватало, поэтому Артемий уселся за разбор документов. Макулатуру из бухгалтерии подмахнул не глядя, запрос насчет Холмогоровой отложил в сторону. Узнает, обращалась ли к ним такая гражданка, а уж потом позвонит Шельтик.
Среди бумаг «толь от Сториковой, толь от Черкушиной» обнаружился неприметный белый конверт. Дежавю, однако: точь-в-точь такой же конверт получила меньше года назад Крамолова. Ни марки, ни адреса, только в графе «кому» значилось: «Воропаеву».
– Отлично, – буркнул Артемий, проверяя письмо магией, – только этого мне не хватало.
Интересно, о чем ему может писать Бестужева? Опять считалочки? Любопытство не порок, а большое свинство… Справедливо рассудив, что лишних знаний не бывает, зав терапией вскрыл конверт ножом для корреспонденции.
«Не тратьте время на поиски автора этого письма, – сообщала бумага четырнадцатым шрифтом, – т.к. слишком много физических лиц заинтересованы в сохранении моего инкогнито. Пишу без надежды на сотрудничество или какую-либо помощь с Вашей стороны, руководствуясь остатками гражданской сознательности. Я знаю, что скоро умру, но перед смертью хочу оказать Вам и Вашим близким единственную возможную услугу. Надеюсь, это хотя бы частично искупит мой тяжкий грех и неизгладимую вину перед Вами.
Не желая иметь никаких дел с небезызвестной Вам И. Бестужевой, невольно вхожу в число её сообщников. С недавних пор мне известно о её новом плане. Ирен необходимо любой ценой ослабить Вас, и как можно скорее. Не спрашивайте зачем – этого я не знаю, но она попытается добраться до одного из Ваших ближайших родственников. Думаю, уточнения здесь излишни.
Опасайтесь Вашей бывшей жены: она попала под влияние Бестужевой и заключила с ней сделку. Следите за любыми контактами, не исключено внезапное ментальное воздействие. По возможности заберите к себе сына, не спускайте глаз с Веры. Она сейчас наиболее уязвима.
Тешу себя надеждой, что письмо передадут до того, как станет слишком поздно. Проконтролировать не могу: за мной ведется круглосуточное наблюдение. Ирина мне больше не доверяет, но дезинформация исключена. Дабы убедить в своей осведомленности и искренности намерений, сообщаю: Ваша болезнь не случайна. Бестужевой не удалось добраться до Вас таким путем, и она отменила заклинание. Жар спал позавчера, между четырнадцатью и пятнадцатью часами дня – спросите у Вашей жены. И еще, к делу привлечен древний вампир. Кому, как ни Вам, знать, чем в таком случае всё может кончиться.
Прощаюсь, вполне возможно, навсегда. Будьте начеку. Письмо сожгите».
– Да уж, старина Лажечников отдыхает, – пробормотал Воропаев, – добрый Эйхлер нервно смолит папиросу. И не поймешь даже, кто мне телеграфирует, мужчина или женщина. Что тогда об имени говорить?
Обед давно кончился, а Артемий так и не открыл дверь. Кто-то стучался к нему – не ответил. Валера сказал, что бумажки либо от Лены-юриста, либо от Лены-бухгалтера. Не поленившись, Воропаев по очереди набрал обеим.
– Белый конверт без марки? – уточнила юрист. – Да, был такой. Его от Черкушиной принесли, я еще подумала, что ошиблись, и переправила к вам. А что, с тем конвертом что-то не в порядке?
– Сторикова вернула договор на поставку медикаментов, и в файле лежал этот конверт, – заявила бухгалтер. – Ну, я и передала его с Валерой. Разве не надо было?
Неизвестный доброжелатель обеспечил себе неплохое алиби: обе Лены старательно переводили стрелки. Единственная ниточка оборвалась.
Опомнившись, Артемий отпер кабинет и позвонил Галине – абонент не отвечал. Тогда он набрал с городского её рабочий телефон в издательстве.
– Помощник главного редактора слушает, – ответил приятный женский голос.
– Добрый день, девушка. Как мне услышать Галину Николаевну?
– Галину Николаевну? – растерялись на том конце. – А, Фильчагину, корректора бывшего! Так она здесь больше не работает.
– И давно? – упавшим голосом спросил Воропаев.
– Девятый день как. А вы, собственно, по какому вопросу? Если к корректору, могу Яну Евгеньевну позвать, она теперь вместо Галины Николаевны… – затараторила помощница редактора.
– Нет, спасибо. Всего доброго.
Уволилась, значит. Молчком. Паршиво. Махнув Сологубу, чтобы подождал снаружи, зав терапией позвонил уже на домашний. Пашка ответил практически сразу.
– Алё!
– Сынок, привет.
– Ой, пап, привет! – обрадовался мальчик. – А ты чего на выходных не пришел? Мама сказала, что заболел, но ты ж вроде не болеешь…
– Заболел, Пашка, сильно заболел. Мама дома?
– Нету ее, – вздохнул сын, – на работу ушла. Она теперь совсем рано уходит и поздно приходит, я один дома. Целый день, эх…
Вот так, значит? Ну, держись, Галка, мало тебе не покажется! Совсем, моська рыжая, с дубу рухнула?!
– Паш, слушай меня внимательно. Сиди дома, никуда не выходи. Дверь не открывай, кто бы ни стучался…
– Даже полиция?!
– Даже полиция. Пожар, потоп, марсиане в тарелках – сиди дома, там с тобой ничего не случится. Кто бы что ни сказал, Пашка, слышишь? – повторил Воропаев.
– Слышу, слышу…
– Слушай дальше. Ты у меня парень умный, знаешь, что дверь могут взломать. Помнишь, дядя Женя тебе бледных дядек и теток показывал?
– Помню, – протянул Пашка, – они с клыками еще, да?
– Верно, с клыками. Ни в коем случае не приглашай их войти, начнут чушь молоть – не слушай…
– Да знаю я, – перебил сын, – чушь не слушай, в глаза не смотри, бабушкин кулон не снимай. Если что случится, надо сразу звонить тебе или дергать за лапу Капустина.
– Всё верно, Пашка, Капустина из рук не выпускай.
– У тебя проблемы, пап?
– Скорее, у нашей мамы. Не боись, сынок, прорвемся, просто держи ухо востро и хвост пистолетом. Вечером приеду, погостишь у меня недельку.
– Похоже, вы здорово влипли, – рассмеялся Пашка, – это как тогда, с дядей Женей, да?
– Умён не по годам. Сиди дома, не высовывайся. Пока.
Испугать сына Воропаев не боялся: уж в этом плане Павлик перерос своих сверстников не на голову и не на две. Не совсем типично для семилетнего ребенка, но такое осадное положение не было ему в новинку. Тогда да, ревел, теперь нет. Пашка знает, что отец не паникер, почем зря трезвонить не станет.
«Перестраховываюсь, – думал Артемий, слушая унылые гудки. Мать не отвечала. – Скорее всего, письмо – полная лажа, и ждут от меня именно этого, но как тогда объяснить увольнение Галки? Предположим, что та девчонка напутала... Нет, Галка точно была корректором! Фамилия опять же…»
На двадцатом гудке он положил трубку и впустил Ярослава. От монотонного бубнения интерна сразу разболелась голова. Воропаев украдкой потрогал лоб: горячий, а руки сухие и холодные. Температура прет.
– Артемий Петрович, вам плохо? – некстати влез Сологуб, прекращая бубнить.
– Нет, доктор Слава, мне хорошо. Если вы закончили, идите. Не смею задерживать.
Проявив несвойственную ему чуткость, деятель удалился. Зав терапией прошелся по кабинету, проглотил таблетку парацетамола – ни черта не поможет, но сам факт создавал видимость лечения, – снова перечел треклятую бумажку. Хрена с два он её сожжет! Времена сейчас не те. Какое-то слово царапнуло глаз, но какое?..
Рассуждать хладнокровно, с расстановкой он не мог: сказывалось взвинченное состояние вкупе с упадком сил после болезни. Права была Вера, зря не отлежался. Понадеялся на себя, и пожалуйста. Несмотря на жаркий летний день, Воропаеву было холодно. Не удалось добраться, говоришь? Да его сейчас голыми руками брать можно! Зато не надо гадать, почему не сработал иммунитет. Наверняка Бестужева постаралась.
Мать всё не брала трубку. От безумной по сути своей телепортации в Рязань пришлось отказаться – сил нет, размажет по дороге. Письмо валялось посреди стола, и взгляд зацепился за строчку:
…много физических лиц заинтересованы…
Какой жаркий спор разгорелся из-за этого окончания! Они с Юдиновой так и не разобрались, кто прав, и полезли во Всемирную Паутину, нашли только: «многие люди заинтересованы» и договорились пореже употреблять подобное сочетание, чтобы ненароком не сесть в лужу…
Абонент, по всем законам жанра, был недоступен. Отбросив приказ, в котором он битый час пытался разобраться и продолжал машинально держать в руках, Артемий запер ящик стола, взял мобильник и уже собирался отправиться на поиски Ульяны Дмитриевны, когда вспыхнул браслет наручных часов. Браслет плотно обхватил запястье, будто прирос к коже. Теперь он мигал не переставая. «Тревога! Тревога! Тревога!» Капустин!
Вечер накануне
Закат, на самом деле, символичное природное явление. День умирает, но вслед за ним рождается другой, и так из года в год, из века в век. Не зря ведь небо окрашивается красным – день не хочет уходить, его гонят насильно. А закатное солнце почему-то похоже на большой апельсин. Странно, разве старуха с косой любит апельсины?
Ульяна стояла на балконе, всматриваясь в яркую даль, где меж двух башен многоэтажек умирал сегодняшний день. «В сто сорок солнц закат пылал…» или как там у Маяковского? Солнце, к счастью, было одно. Августовское, душное, оно словно приклеилось к багряному небу. В воздухе звенели комары. Ульяна ради интереса подставила руку, и на нее тут же приземлилось вредное насекомое, устроилось поудобнее, прокололо кожу. Комар пил кровь, увеличиваясь в размерах. Девушка уже хотела его прихлопнуть, но пожалела, позволив взлететь. Сытый пискун летел неуклюже. Жадность фраера сгубила: комара ловко перехватил воробей.
Выполнив таким образом свой донорский долг, Ульяна вернулась в комнату. Её скромные апартаменты находились аккурат напротив спальни Ирен, поэтому ведьма частенько звала девушку по ночам. Однако сегодня Уля была твердо намерена выспаться. К Ирине она не побежит, что бы той не приспичило.
Укушенная рука начинала чесаться, и Ульяна кольнула зудящее место ногтем, как в детстве, крест-накрест. И ведь когда-то она искренне верила, что помогает!
В дверь постучали. Агния, больше некому. Вампирша частенько заглядывала к ней по вечерам, они неплохо относились друг к дружке.
– Войдите! – крикнула Уля, не оборачиваясь.
Придерживая длинные юбки, вошла Бестужева. Огляделась по сторонам, хмыкнула.
– Мрачная комната, даже слишком. Я распоряжусь, чтобы сюда принесли свечей.
Ульяна резко повернулась и вскочила на ноги.
– Моя госпожа, – она склонила голову. – Не ожидала увидеть вас здесь.
– Сама от себя не ожидала, – доверительно кивнула Ирина. – Мне захотелось поработать дворецким. К тебе гости, дорогая. Сюда, пожалуйста, Ульяна Дмитриевна ожидает.
Ведьма посторонилась, пропуская кого-то. Даже в сумраке тесной комнаты девушка узнала вошедшего. Не могла не узнать.
– Дэн!
Он уставился на нее, будто заметил только сейчас. Моргнул.
– Улька!
Она кинулась к нему, но ударилась о невидимую преграду.
– Я всё еще здесь, – напомнила Бестужева, – и вам придется дождаться моего ухода.
Дэна держали Тени, Ульяну – выпуклая «стена». Ирина с издевкой стукнула в стеклянную поверхность, как барабанят в стенки аквариума любопытные дети.
– Замечательно. Как видишь, возвращаю в целости и сохранности, в первозданном, так сказать, виде. Кровь мне нужна завтра, а у тебя теперь есть отличный стимул постараться. Лучше один раз увидеть, верно, Ульяна?
Стена вдруг исчезла, Тени ослабили хватку. Она влетела в сильные объятия мужа, неосознанно увлекая его подальше от Бестужевой. Хотела защитить, спрятать.
– Дэн! Дэн! – Ульяна поняла, что плачет. Впервые за эти месяцы ревет, как девчонка.
– Люля, Ульянка…Улитка моя любимая… прости…
Ноги перестали держать, и Ульяна опустилась на пол, потянув за собой Дэна. До боли знакомый запах, лохматая шевелюра, серьга эта дурацкая… Живой! Он помнит ее! Живой!..
Сколько они не виделись? Больше года, только издали, и Дэн её совсем не помнил, считая себя совершенно другим человеком. Как она провожала его до работы, лишь чудом перебарывая искушение войти следом… Ты вернулся, вернулся! Мне вернули тебя…
– Он пойдет с тобой, – будто издалека прозвучал голос Ирины, бесстрастный и холодный, как скальпель. – Мне нужна гарантия, что всё пройдет плану и без самодеятельности.
Пойдет с ней? Ха! Ульяна будет не Ульяна, если не сбежит!
– …вот в этом, – ведьма продемонстрировала ей тонкий металлический обруч, скрутила с пальца массивное золотое кольцо с темным камнем. – Стоит немного повернуть изумруд...
С внутренней стороны обруча через равные промежутки выскочили шипы. Бестужева вернула камень на место, и шипы спрятались.
– На конце каждого – сильный яд. Смерть будет быстрой, но мучительной. Пора расставить приоритеты, моя дорогая. Можешь и дальше лить воду нашим врагам – ничего не имею против, однако…
– Они нам не враги, – тихо перебила девушка, не заботясь о том, что сидит на полу, практически у ног колдуньи, – наш главный враг – это вы, госпожа… – она содрогнулась, произнося последнее слово. – Я вас ненавижу!
Ирина одобрительно цокнула языком.
– Как и Уютов, как и твоя обожаемая Агния, как и Матвей. Даже Рената, но она, в отличие от вас, недоумков, умеет скрывать свои чувства. Одна Галина, кажется, искренне любит меня и поддерживает в...
– Никто вас не любит и никогда не любил, – с отвращением сказала Ульяна, прижимая к себе голову мужа, – потому что любить не за что. Вы разрушаете всё, к чему прикасаетесь, и ради чего?.. Ради бессмертия!
– Придержи свой язык и не говори о том, чего не знаешь!
– Как же! – она бесстрашно взглянула в льдисто-голубые глаза, такие светлые, что при определенном освещении они казались белыми. – Я много чего узнала за этот год, госпожа. Благодаря вам, да. Вы всего лишь безмозглая злая старая деспотша!
Удар пришелся вскользь, легко сметя слабый Ульянин щит.
– Не смей её трогать, тварь! – Дэн кинулся на ведьму, но был остановлен простым движением руки.
Бестужева выставила ладонь вертикально, а затем сделала вид, что замахивается. Парень упал на колени, съежился, прикрывая голову руками. Он привык, что за этим нехитрым жестом следует адская боль.
– Знай свое место, мальчишка. А ты, Ульяна, подумай, не спеши, до рассвета еще много времени. Определись, наконец, с кем ты и почему. Колечко я передам Ренате. Доброй ночи!
***
– Люля?
– Да?
– Расскажи мне, – попросил он, – я ведь ничего не помню с тех пор, как вернулся сюда.
– Не надо, Дэн, – она положила голову ему на плечо, закрыла глаза. Давно ей не было так хорошо, так спокойно, – не надо тебе этого знать и помнить. Я всё улажу.
– Она не отпустит нас, разве ты не понимаешь?
Денис поправил одеяло, укрыл жену. Из приоткрытой балконной двери веяло прохладой, такой странной для начала августа. Сквозняк играл тюлевой занавеской. В комнате практически не было мебели, только кровать и резной комод по пояс высотой, но именно здесь Ульяна провела самые долгие и мучительные дни своей жизни. На стене был неровно пришпилен пейзаж акварелью. Она никогда не умела рисовать, но однажды захотелось. Это Вера у них художница, это её картины вечно висели на выставках. Ульяна, помнится, тоже записалась в художественный кружок, однако через пару месяцев бросила, вернувшись к учебникам. Желание – бензин сомнительного качества, при отсутствии успехов кончается быстро.
– Отпустит, – убежденно сказала она, не чувствуя этой убежденности, – обязательно отпустит. Ты же слышал, завтра.
– Я запутался, Уль. Все это мракобесие, и ты… Ты теперь тоже, да? Как она…
– Нет, – Ульяна приподнялась на локтях, чтобы видеть лицо Дэна, – я – это я, совершенно не изменилась. Ей не удалось изменить меня.
– А я изменился, – с горечью сказал он.
– Не слишком, всё такой же лохматый.
– Серьезно. Пока не знаю, в чем именно, но чувствую… Предки думают, что мы с тобой умерли? – сменил он тему.
– Я сказала им, что ты на стажировке в Германии. Вроде бы не стали проверять, так что расслабься, Юдинов.
– Юдинов Денис Аристархович, – медленно произнес Дэн, словно пробуя имя на вкус, – так странно…
– Еще бы не странно. Пока ты помнишь своё имя, ты знаешь, кто ты на самом деле.
Какое-то время они молча лежали в объятиях друг друга. Словно не было тягостных месяцев, словно не вмешивалась в их жизнь древняя ведьма. Ульяна старалась не думать о завтрашнем дне. До рассвета еще долго, целая жизнь. Жизнь длиною в несколько часов…
– Дэн?
– У?
– Ты думал, что любишь ее? Ну, тогда…
Он не сразу догадался, о ком говорит жена, а когда догадался, стало смешно. Улитка такая Улитка. Ревнует, глупая. Знает же, что ему мозги набекрень сдвинули, но всё равно ревнует.
– Хотел спасти – это точно, – сказал Денис, нашаривая слова. – Своеобразное такое чувство, как будто кто-то влез в твою башку и говорит, что делать, а ты слушаешь, делаешь. Как дебил. Стыдно, Улитка, до сих пор стыдно. Она хорошая девчонка. Не в моем вкусе, правда.
Ульяна довольно фыркнула. Каждому своё.
– Кстати, как она? – небрежно спросил Дэн. – Вы вроде видитесь.
– Нормально всё, жива-здорова. Замуж вышла…
– За этого своего, московского хахаля?
– Нет, – Уля хихикнула, – не за него.
– А за кого?
– Угадай!
– Я что, по-твоему, экстрасенс? – обиделся Денис. – Может, я его вообще не знаю.
– Да знаешь ты его прекрасно, просто представь себе са-амый нелепый вариант. Подсказка: это не Антоныч.
Дэн представил и не поверил.
– Да-да! – кивнула любящая супруга.
– Да ну на…фиг! Правда, что ли?!
– Правда-правда. Давай спать, поздно уже.
– Вот ведь хмырь! А я-то думал…
– Юдинов, кончай сотрясать воздух своими звуковыми колебаниями! Я спать хочу, – она несильно щелкнула его по лбу. – Мы всё обсудим завтра, договорились?
На самом деле Ульяне просто не хотелось говорить о Вере. Не сейчас, когда-нибудь потом… если выживет, конечно. Но теперь у нее есть стимул бороться. Настоящий, не призрачный. Вполне возможно, что ей повезет: Матвей согласился помочь с Ренатой, всё остальное – дело техники. Главное, что Дэн здесь.
Глава пятая
Кровные узы
– Не такое это простое дело – ходить в гости! Когда мы идем, главное, делать вид, что мы ничего не хотим.
«Винни-Пух идет в гости».
Пашке было скучно, Пашке было грустно. Он слонялся по пустой квартире, не зная, чем себя занять. Нашел в буфете коробку с конфетами, сунул в рот одну и тут же выплюнул: конфеты оказались с ликером.
– Профессор, – жалобно позвал Пашка, – ты где?
– Я здесь, – сонно отозвался Бубликов.
Кот ученый забрался в свою личную корзину и дремал там. Духота его разморила.
– Поиграй со мной, а?
Профессор не ответил. Мальчик заглянул в корзинку: спит, спрятав нос в лапах, только усы шевелятся. Для верности потыкал его в бок – кот махнул лапкой, но не проснулся.
Пашка вернулся в свою комнату. Книжки не читались, игрушки не игрались, и даже новый портфель, подаренный отцом, вдруг показался маленьким и тусклым. От нечего делать он достал учебники, прочел пару абзацев в «Окружающем мире» и бросил.
Зазвонил телефон в прихожей. Может, это папа? Павлик с радостным предвкушением кинулся к аппарату. Звонил не папа, а старый приятель Димка из соседнего подъезда.
– Выходи гулять, – Димка был, как всегда, лаконичен.
– Не могу, – вздохнул Пашка, – не пускают меня.
– Плохо. Ну, пока.
– Пока…
Но Димка уже бросил трубку.
– Я водяной, я водяной, никто не водится со мной, – протянул мальчик и, в тайной надежде разбудить Профессора, запел громче: – Эх, жизнь моя жестянка, да ну её в болото! Живу я как поганка, а мне лета-а-ать, а мне лета-а-ать, а мне лета-а-а-а-а-ать охота!!!
Кот, как ни странно, продолжил спать. Или делал вид, что спит.
– Все меня бросили, – пожаловался Пашка Капустину, устраивая того на стуле.
Огромный плюшевый заяц с бантом на шее таращился пластиковыми глазами. Может быть, сочувствовал, а может быть, и потешался. Нет, сочувствовал – Павлик был в этом уверен. С Капустиным не страшно, Капустин всегда сумеет позвать папу. Надо только пожать заячью лапу, и папа сразу придет.
Но Пашка еще ни разу не звал отца таким способом, даже если очень-очень хотелось. Помнил сказку про мальчика, который кричал: «Волки! Волки!» просто так, когда волков не было. Когда же волки пришли по-настоящему и мальчик позвал на помощь, никто к нему не пришел... Нет, папа Пашку, конечно, не бросит, но лучше не отвлекать его от работы. Сам вечером приедет, обещал ведь.
В дверь будто бы постучали. Показалось, наверное. Павлик причесывал маминой расческой лохматый заячий чуб, когда стук повторился. Странные люди, звонок работает, а они стучат зачем-то. Всё равно дома никого нет.
***
– …Слушайте, может, у них дома никого нет?
– Есть, – уверенно заявила Рената, – я его чую. Стучи дальше!
Матвей закатил глаза, но постучал. Тем вакуумом, где раньше была душа, он понимал весь идиотизм ситуации: они вчетвером (Матвей, Рената, Ульяна и Дэн) пришли за семилетним пацаном, не унаследовавшим ни капли родительских талантов. Одной Ульяны тут хватило бы выше крыши, женщина всё-таки.
– Еще бы наряд ОМОНа захватили, – фыркнул Денис на ухо жене. – На всю голову больная бабка. Чем он хоть провинился, мелкий этот?
Ульяна не спешила отвечать, следя за Ренатой. Та была готова выбить дверь, если мальчишка не откроет сию минуту. Матвей еще немного побарабанил для успокоения совести и демонстративно уселся на ступеньки.
– Я сделал всё, что мог, – хмыкнул он, подперев рукой красивую голову.
Рената коротко выдохнула через нос и достала декоративную фляжку с видом на кавказские хребты. Глотнула, успокоилась. Она была голодна и сомневалась, что не слетит с катушек. Проблемы с полицией им совершенно ни к чему, и так надо решить, куда девать два обескровленных трупа.
– Звони, Улька, – подтолкнул Дэн, имея в виду телефон. – Сделаем, что надо, и свободны.
«Знал бы ты, о чем говоришь», – подумала девушка, доставая из кармана раскладной мобильник. Галина до сих пор уверена, что выронила его на улице.
– Алло, сынок, – она кашлянула, понизила голос, – ты можешь мне дверь открыть, а то я ключи потеряла. Да, это я стучу. Нет, просто не хочется ломать дверь, чини всё потом… Хорошо, жду.
Защиту квартиры они вскрывали слоями, как новогодний подарок. В другом кармане Ульяны лежал амулет, который без шума и пыли нейтрализует все защитные заклинания, однако открыть им Пашка должен сам. Дальше необходимо начертить руну, чтобы впустить вампиров от лица хозяйки дома. План Ирины был тернист, но продуман до мелочей, как и все остальные её планы.
Щелкнул замок. Разве мог Пашка не впустить родную мать? И в «глазок» посмотреть не догадался: зачем, если мама только что звонила?..
– Мам?..
– Бу! – приветливо сказала Рената.
Захлопнуть дверь он не успел, в квартиру прошли Дэн и Ульяна. Спокойно так прошли, как на прогулке по парку. Пока Уля судорожно «вспоминала» нужную руну, Юдинов открыл дверь в спальню, куда шмыгнул Пашка.
– Так, пацан, слушай сюда, – шепотом велел Дэн, – никто тебя не тронет, только подыграй нам, о’кей?
Вместо ответа мальчик рванулся к двери. В детской Капустин, надо к нему. Где мама? Куда её дели эти дядьки и тетки?!
– Эй! – Денис перехватил его в полете. – Я серьезно. Улитка вон вообще твоего батьку знает, сама говорила. Всё нормально будет… а ну цыц! Когда они припрутся, сделай вид, что вырываешься, только не бей меня, ага?
Пашка шмыгнул носом и кивнул. От громкого рева отделял один шаг, но этому дядьке он почему-то поверил. Обычный дядька, не бледный, клыков, кажется, нет. И у него есть улитка, которая знает папу – сама говорила.
– Прошу прощения, любезные, но вы кто, собственно, будете? – шум в гостиной разбудил профессора, и теперь тот желал прояснить ситуацию.
– О, котяра! Всегда любил котиков, особенно с гарниром, – заржал Матвей. – А ты, Ренат?
– Заткнис-сь! Где мальчишка?
– Вероятно, в детской, – спокойно ответила Ульяна, – куда он денется?
Дальше, по договоренности Матвея и несостоявшейся ведьмы, следовало закрыть Ренату в комнате, получив минуту форы. За это время Денис успеет увести Пашку в безопасное место, а Ульяна с мужем – сбежать. Но ядовитый «подарочек» Ирины спутал все карты: Рената без сожаления отравит Дэна, и Пашка далеко не убежит. Как отнять кольцо Уля не знала, приходилось действовать по плану Зю – по вдохновению.
