Текст книги "Клятва графа Калиостро (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Виолетта говорила мало, но было заметно, что беременность ей в радость. Ребенок третий, уже есть два мальчика, так что все надеются на девочку. Муж гражданский, и что с того? Кого сейчас волнует штамп в паспорте? Лишь бы детей любил, получку приносил да пореже ходил налево.
Когда пришла моя очередь, рассказала в самых общих чертах. Что замужем всего ничего, ребенок первый, и что неважно, кто родится: девочка или мальчик, мы будем рады любому.
– Так это муж с тобой был, да? – защебетала Юлия. – Красивый! Ну почему, почему меня такой не украл?! – причитала соседка.
Виолетта выразилась кратко, но емко:
– Колоритный мужчина.
– Скорее, импозантный, – не согласилась Юлия.
Они продолжили обсуждение достоинств моего супруга, а я отвернулась к стене. Жесткие пружины, скрипя при каждом движении, так и норовили впиться в тело. Матрас будто качало. Мир стал казаться чужим и враждебным, палата – тесной и жаркой, а соседки – бездушными болванками, которым на меня плевать. Хочу домой, к мужу под бок! Не помню, когда в последний раз засыпала в одиночестве. Только бы ночью не закричать...
Пиликнул телефон. Услышав в динамике родной голос, я позорно разревелась. Забери меня отсюда, пожалуйста! Мне тут плохо.
– Я приду завтра, Вер, потерпи немного. Совсем чуть-чуть. Не плачь, не надо нервничать. И не накручивай себя, хорошо?
– Х-хорошо, – я хлюпнула носом. – Н-не буду.
– Умница моя. Я приду завтра, слышишь? Утром, в обед и вечером, каждый день, пока Галантина не скажет, что всё в порядке. Когда у вас тихий час?
– В-вроде с двух до четырех.
– Вот и замечательно. Как там у тебя, всё в порядке?
– Конечно, – я вновь шмыгнула носом, – устраиваюсь. Люська вас покормила?
– В процессе, – рассмеялся муж. – Варит макароны, греет голубцы – всё, как ты приказала. Гаджет, скотина, не жрет корм со сметаной, а от колбаски, прости за подробности, его пучит. Лежит сейчас, косит лиловым глазом. В полдевятого гулять пойдем.
– Как на работе дела?
– Да как обычно. Машка мне, правда, вставила по первое число за побег из курятника, но это мелочи жизни. Наши всё интересовались, куда ты средь бела дня пропала.
– А ты что?
– А я мягко намекнул, что не их это собачье дело. Сама потом расскажешь.
– Поговори со мной еще, – жалобно попросила я. Следы рыданий в уголках глаз неприятно стягивали кожу. Завтра проснусь вампиром.
– Видел сегодня твою Аньку. Приходила с какой-то подругой кровь сдавать, за компанию, чтобы той не так страшно было. Заняли очередь и сидели в моем кабинете, чаи гоняли. Женька только что звонил, привет передавал. Я ему не сказал, – сработал на опережение Артемий, – и никому не скажу. Рано еще.
– Ага, – согласилась я. – Как он?
– Женька? Женька скучает, пишет мемуары. Мал мала, говорит, целый день по мозгам ездит, покоя не дает. Устроился-то он недавно, график рваный пока – беги, когда позовут. Рейчел к Печорину притирается, жалко ей почетный статус терять. Мать-одиночка – это звучит гордо. У каждого свои приколы.
– А Алёна?
– Алёна живет где-то неподалеку, а вот кем работает, я, хоть убей, не понял. Вроде бы не жалуется. Москва – большой муравейник, выживает там не самый сильный, но самый наглый. У нашей семейки Адамс с этим всё в порядке.
Артемий рассказывал дальше, а я слушала его голос, как чудесную музыку. Лед внутри постепенно таял. Заелись вы, Вера Сергеевна, привыкли к холе и неге. Что муж всегда рядом, только руку протяни. А тут нате вам, «извечный враг российских грез» – разлука. Казалось бы, чего скучать? Четверть часа быстрым шагом, и я дома. Но, когда домой нельзя, эти пятнадцать минут хуже километров... Ладно, смири страсти, Воропаева, которая совсем недавно была Соболева, не в санаторий приехала. Перебьешься.
– Я люблю тебя, Вера. Держись, ты ведь сильная. Повторяй за мной: всё будет хорошо.
– Всё будет хорошо, – послушно повторила я. – Я тоже тебя люблю, Тёмка. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи. Жди меня, – и короткие гудки.
Устроившись поудобнее, обняла себя руками. Если закрыть глаза, можно представить, что это он обнимает меня. Доброй ночи, любимый... и тебе доброй ночи, малыш. Ты всё-таки здесь. Напугал нас – не то слово, но знай, что мама любит тебя. Папа любит тебя. Вместе мы обязательно справимся.
***
Дождавшись, пока соседки засопят в обе дырочки, Юлия бесшумно поднялась с кровати, накинула халат и прокралась в коридор, осторожно притворив за собой дверь. Сунула заранее приготовленную купюру дежурной медсестре и еще одну – несущей вахту у входа. Нужно поторапливаться, иначе плакали её денежки.
Фигура красавицы растворилась во мраке тягучей июльской ночи. Юлия отлично знала дорогу, но пугалась каждого шороха, каждого стрекота, даже пощелкивания мелкой щебенки под ногами. Наконец, она на месте. Переведя дух, Юля Мамедова, не отрываясь, смотрела, как от узловатого ствола старого клена отделяется смутная тень.
– Это ты? – спросила «тень».
– Я, – от спешки и волнения голос звучал хрипло. – Она здесь.
– Правильно, – слабый вздох «тени» слился с шелестом листвы. – Вот, возьми, тут ровно половина. Выполнишь уговор – получишь вторую.
– Что от меня требуется? – глаза Юлии зажглись алчным блеском, когда пальцы оценили приятную полноту конверта.
– Подсыпать это, – тень передала ей небольшой пакетик, в каких обычно продают бисер или пряности. – Можно в еду, но лучше всего в воду. Проследи, чтобы выпила.
– Завтра?
– Ни в коем случае! Через неделю, не раньше.
– Будет выкидыш? – уточнила Юлия, кутаясь в халат. Уточнила спокойно, заранее принимая любой ответ. Так «новый русский» интересуется в рыбном отделе, с чего вдруг подорожала селедка.
– Вполне вероятно. Теперь уходи, я сама тебя найду.
– До скорой встречи.
Юлия исчезла в ночи, а казавшаяся тенью женщина прислонилась спиной к стволу, погладила грубую на ощупь кору. Очередной подлый поступок, она устала их считать. Риска для матери никакого, порошок Ирины создавался как раз для подобных целей, но вот с ребенком придется повременить. Прости меня, Вера, по-другому никак. Ради одной-единственной жизни нельзя рисковать десятками. Моргарта уже нет, настал мой черед платить по счетам, а так хотя бы можно получить отсрочку. Бестужева пока ни о чем знает, но совсем скоро будет знать.
Ульяна чувствовала близкое дыхание смерти, как человек ощущает боль за секунду до того, как игла шприца входит в тело. Фокус с порошком – её последняя палка в колеса Ирины. А может быть, и не последняя.
Глава вторая
Тетродотоксин
Нет чувства более дурацкого, чем надежда: оно лишает нас не только воли, но и способности соображать.
М. Фрай.
– Воропаева, к тебе пришли!
Весь мой мир сузился до этого небрежного окрика медсестры Тони. Голосище Тони соперничал с противопожарной сиреной, поэтому почти весь корпус в курсе, если к Воропаевой пришли. В обед и вечером – утром муж обычно звонил сам. Среди пестрой братии женского отделения его уже начали узнавать, и руководящими чинами дело не ограничилось. Татьяна Федоровна, посмеиваясь, решала рабочие вопросы одновременно с вопросами личными, передавала бумаги («вам всё равно по пути»), поручения – в общем, эксплуатировала, как могла. Артемий не жаловался.
Мы гуляли по примыкавшей к больнице территории, стараясь не слишком светиться под знакомыми окнами. Бродить было особо негде: парк маленький, да и просматривается со всех сторон, поэтому, сделав круг-два, садились на лавочку под липами, делились новостями или просто молчали. Иногда к нам присоединялась слонявшаяся без особой цели Юлия да кричала приветствие плывущая по своим делам Любовь Матвеевна Карташова, зам Марьи Васильевны по хозяйственной части. Артемий Карташову недолюбливал.
– Ты не смотри, что она такая добрая и всех знакомых женского пола «дочами» зовет. Когда надо, так на своих маляров-электриков орет, что вся больница трясется, – рассказывал он.
Выписанные Татьяной Федоровной препараты и регулярные капельницы делали свою работу: кровотечение прекратилось, с лестниц я больше не падала. Токсикоз как таковой не беспокоил, воротило меня только от чеснока и больничных тефтелей, зато безумно хотелось мятных пряников. Немного огорчил результат на резус-фактор: у меня он отрицательный, а у мужа – нетипичный для мага положительный, так что к списку анализов добавлялись еще и антитела. Похоже, к концу беременности мне суждено оставить позади «любимого симулянта» Дудкина.
Но всё это глубоко вторично по сравнению с тем, что у нас будет ребенок. Каждый новый день приближает нашу с ним встречу. Я прислушивалась к себе, стараясь уловить малейшие изменения, и могла часами сидеть так, погрузившись. Соседки подшучивали, хотя Виолетта призналась, что сама проходила через нечто подобное. Это как попасть в новый мир, на неизведанную планету. Ты неожиданно понимаешь, что отныне не принадлежишь себе до конца, а дорогих твоему сердцу людей стало на одного больше. Небывалый душевный подъем и громадная ответственность. Найти свое продолжение в детях – ради этого стоит бороться.
Родители пока были ни сном ни духом. Мы собирались устроить маленький семейный ужин, где и поделимся радостной вестью, но уже когда всё образуется. Зная мою матушку, не берусь утверждать, что она не примчится брать корпус штурмом, если вдруг окажется, что меня тут неправильно кормят.
– Какая-то маниакальная гиперопека, – говорил по этому поводу Артемий. – Непонятно, как при таком подходе ты умудрилась вырасти свободным человеком. Про Анну Сергеевну вообще молчу.
– Наш секрет – демократично настроенный папа. Сложи гиперопеку с демократией, найди среднее арифметическое и умножь на число бабушек в радиусе двухсот километров. То, что получится, и есть мы с Анькой. Но, знаешь, – добавила я, подумав, – я люблю свою маму такой, какая она есть. Другой я её просто не представляю.
Насчет имени для наследника решили последовать доброй традиции: папа называет мальчика, мама – девочку, и никому не обидно. Хотя можно и наоборот... Нет, пусть лучше каждый предложит по два имени, а потом определимся... Или всё-таки по четыре, чтобы наверняка? Нет-нет, не будем изобретать велосипед и... А если родятся две девочки?! Или два мальчика? Ведь у меня в роду, с маминой стороны, были двойни...
Примерно так выглядел мой монолог во время одного из мужниных визитов. Артемий терпеливо дослушал до конца и предложил тянуть жребий. Как насчет классики жанра – «плюсиков» на бумажке? Помнится, раньше это работало.
– Вот назову их Ферапонтом и Дульсинеей, тогда и посмеемся, – пригрозила я. – Свидетельство о рождении-то тебе получать.
– Андрей, – сдался Воропаев, – а девочка – Екатерина. Предлагай свои варианты.
Андрея оспаривать не стала, но Екатерины встречаются сплошь и рядом. Только по больнице у меня пять знакомых Кать, не считая всех остальных, с которыми приходилось сталкиваться.
– А имя Ксения тебе не нравится? – закинула я давно приглянувшуюся удочку.
– Мне нравится всё, что нравится тебе, – последовал лаконичный ответ.
– Серьезно?
– Нет, шучу, – муж усадил меня рядом с собой, хотя до тихого часа оставалось от силы минут десять. – Ничего не имею против Ксении.
Он согласился бы на что угодно, даже вздумай я назвать дочь Ванессой, Декабриной или Клаустрофобией. Согласился... но потом переписал бы втихаря.
Чистый фонтан радости отравляло только внесезонное обострение паранойи. Мне чудилось по врагу за каждым углом, в ушах шуршал чей-то зловещий шепот, а ласковый взгляд таксидермиста, готового свежевать лоснящуюся крысиную тушку, сопровождал денно и нощно. Жанна убеждала меня, что беспричинные страхи беременных – вполне закономерное явление, но, согласитесь, не каждой будущей матери мерещится, что её хотят убить!
– О, что читаешь? – медсестра ткнула пальцем в ветхую книгу без обложки. Первая и последняя страницы были аккуратно оклеены скотчем для сохранности.
– А, это не моя. Вчера накрылась электронная, и Юля одолжила почитать. Довольно нудная книжка, сказать по правде, но на безрыбье и рак…
– Веруш, я не спрашиваю историю этой книги, – с ангельским терпением сказала Жанна. – Я спрашиваю, что ты читаешь?
– Айра Левин, «Ребенок Розмари».
Жанна закашлялась и долго хрипела, как поперхнувшаяся кошка, отмахиваясь от поданной минералки.
– Ну т-ты г-гурман, однако, – просипела медсестра, растирая горло. – Супер-книженция, для позитивного настроя – во! Не, я понимаю, что о вкусах не спорят и тараканов кормят по расписанию, но… – заметив мои округлившиеся глаза, она смягчилась: – Ты хоть аннотацию читала, прежде чем браться за эту Сайру?
– Нет, – призналась я, – Юля сказала, это убьет всю интригу. А что?
– По шее надо дать твоей Юле, вот что! В Интернете глянь, если интересно.
Не понимая, из-за чего весь сыр-бор, я послушно вбила запрос в поисковике и, прочтя аннотацию, едва не выронила телефон. Пальцы сами собой сложились в отводящий зло знак.
– Как понимаешь, в самой книжке ничего скверного нет, просто сказка для любителя сдувать пудру с мозгов, но настроение на денек-другой обеспечит. Хочешь ты, не хочешь, а послевкусие остается. Бр-р-р! Не для нашей аудитории.
– Уверена, Юля не думала ни о чем таком, – я отодвинулась от книги, словно та могла броситься и ужалить. – Да, она немного странная, но неплохая…
– Да кто ж спорит-то? Плохих людей вообще не существует, бывают только больные и несчастные. Но давай я тебе лучше журналов из сестринской свистну? Всё равно валяются…
И пускай я ни разу не поверила в дурные намерения соседки – страшилка и страшилка; может у человека чувство юмора такое? – мутный осадок остался.
К счастью, больничная пытка должна была вот-вот кончиться.
– Галантина обещает отпустить в среду, если ничего не приключится, – сообщила я любимому в конце второй своего внепланового «отпуска».
– Насовсем?
– Ну да. Что, соскучились? – поддразнила я.
– Еще бы! Арчи бунтует и гадит под кроватью, домовые объявили голодовку: дома есть нечего. Все ждут тебя, – отрапортовал Воропаев.
Луч июльского солнца пробился сквозь густую крону и устроился на моем носу. Недавно посмотрев в зеркало, обнаружила на кончике и щеках целую россыпь веснушек. Теперь я не только кудрявая, но еще и конопатая.
– Ты самая красивая, и не вздумай спорить, – Артемий аккуратно закатал левый рукав моего халата, открывая жутковатый вид на коллекцию синяков.
Синяки были самые разные, от жизнеутверждающих пятнисто-желтых до депрессивных фиолетовых, и напоминали кляксы. Последняя, еще не определившаяся с цветом клякса была горячей и пульсировала нудной болью, но успокоилась после вмешательства мужа.
– Они что, не могут колоть тебя аккуратней? – Воропаев одарил синяки взглядом Джека Потрошителя. Те на всякий случай испугались.
– Вены слабые, трудно найти, вот и получается мимо, – оправдывалась я. – Оно только с виду страшно, а на деле совсем не больно.
– Как же! Столько крови под кожу ушло. Ты не халявный тир – попаду, не попаду! – ворчал Артемий.
Убрать кляксы полностью было нельзя, ведь у людей нет дара мгновенной регенерации, а молоденькая медсестра так причитала над моими синяками, что наверняка их запомнила.
– Не злись, – я вернула рукав на место и поцеловала мужа, – еще чуть-чуть, и всё закончится.
Эти слова оказались пророческими.
Ближе к вечеру Виолетту позвали к телефону, поэтому мы с Юлиёй остались в палате одни. Соседка лузгала семечки, кидая шелуху в кулек, и капризно постанывала. В отличие от нас с Ви, она дохаживала двадцать восьмую неделю. Приходилось подстраиваться под ребенка, а тот не желал сидеть спокойно, пиная мать по ребрам.
– На бок повернись, – посоветовала я, – или на спину ляг.
– Много понимаешь! – буркнула Юля, раздраженная духотой и бездельем. – Поглядела б я на тебя с пузом таким…
Спорить не стала, не хотелось с ней ссориться. Я-то в щитах, жары почти не чувствую, а с бедной Юлии рекой льет. Станешь тут образцом толерантности.
– Минералки хочешь?
– Не хочу, – она звучно сплюнула шелуху. – Пей сама.
Я поднесла к губам ребристое горлышко, когда снежинка на цепочке вдруг раскалилась добела. Я вскрикнула от неожиданной боли и чудом удержала бутылку в руках, но почти половина её содержимого плеснула на пол и на сердитую Юлию.
– Ты больная?! – заверещала соседка, перемежая русскую речь иностранной.
– Прости, пожалуйста… – оставив минералку на тумбочке, я кинулась в туалет. Кожа шеи горела всё сильнее, словно её методично поливали кипятком.
Защелкнув шпингалет, избавилась от халата и стянула через голову ночную рубашку. Снежинка зацепилась за пуговицу, но продолжала обжигать через влажную ткань. На коже не было ни-че-го, ни единого следа, но болело ужасно. Что же это такое?..
Минералка! Кто-то что-то туда подсыпал... Проверяя догадку, я приложила амулет к мокрому пятну, и погасшая подвеска вспыхнула алым светом опасности. Ткань задымилась, завоняло химией.
Я ватными руками натянула на себя одежду, смочила под краном платок и приложила к саднящей шее. Надо успокоиться. Всему есть логическое объяснение, даже яду в минералке. Вода лежала в сумке с обеда, отлучалась я всего раз… или два. Максимум три. Кому понадобилось травить меня здесь, в больнице? Кому вообще понадобилось меня травить?!
Первый трусливый порыв: позвонить мужу, чтобы немедленно забрал – я с трудом, но подавила. Решила последовать второму, а именно включить свои загормоненные мозги и проверить воду магией. Отравитель – если, конечно, это отравление, – явно действовал наобум. Даже ухитрись я выхлебать всё до последней капли, ограничилась бы, в худшем случае, расстройством желудка. Заклятье против ядов обновлялось меньше месяца назад, Артемий лично проверял его целостность... Я снова намочила платок и прилепила его к больному месту. Надо идти в палату, там видно будет.
По возвращению меня ожидал «сюрприз»: бутылка таинственным образом исчезла, а вместо лужиц на полу красовались свежие разводы. Кто-то славно поработал тряпкой.
– Всё в порядке? – цепкий, изучающий взгляд Юлии никак не вязался с заботливым тоном.
– Да, всё хорошо. А где?..
– Я позвала уборщицу, – сработала на опережение соседка, – чтоб не разводить тут болото. Она и водичку унесла, мало ли. А ты чего так рванулась-то? Случилось что?
– Нет, просто живот прихватило. Резко. Извини, что облила тебя.
– Да ерунда, – беспечно отозвалась Юля, – не бери в голову. Это всего лишь минералка.
Я рассеянно кивнула. Интерес на скуластом лице сменился раздражением, соседка положила руку на живот, легла на бок. Сквозь тонкий трикотаж зеленой майки было заметно шевеление, на Юлином животе то тут, то там появлялись «шишки». Неужели и у меня так будет?
Как показал простейший анализ энергопотоков, ни Юлия, ни Виолетта в колдовстве не замешаны, постороннего астрального присутствия также не наблюдалось. Кому я могла понадобиться? Нашим известным врагам вроде как живой нужна, а неизвестным браться неоткуда.
Мне вдруг стало страшно, до тошноты, до крика. Рот наполнился кислым привкусом ужаса. Бежать! Бежать! Срочно бежать отсюда! Домой! Бежать!!!
– Который час?
– Чего? – переспросила Юлия, сумевшая, наконец, угомонить ребенка.
– Времени сколько? – в изнеможении прошептала я.
Страх набивал тело синтепоном и съедал здравые мысли. Все мысли, кроме одной: «Бежать! Бежать! Бежать!» Не могу здесь больше оставаться.
– А-а, время. Без двадцати четырех шесть. А зачем тебе?..
Я выскочила из палаты и побежала, не оборачиваясь на окрики персонала. Господи, пускай он будет на месте! Он ведь часто задерживается... Бежать недалеко, в другой корпус. Я бежала, переходя на быстрый шаг, потому что не хватало воздуха, хваталась то за стены, то за перила, переводила дыхание и бежала дальше.
Артемий шел по коридору в сопровождении Крамоловой, они в шутку спорили о чем-то, смеялись. Я бросилась к нему на глазах у доброго десятка человек. Добежала... нашла…
– Здра-авствуйте, я ваша тетя! – удивилась главная ведьма. – Вы к кому, гражданочка?
– Вер, что случилось? – он схватил меня за плечи. – Что?..
– Я… они… меня... – из пересохшего горла вырывались лишь сдавленные хрипы. Меня бил озноб, да такой, что руки Воропаева на моих плечах ходуном ходили. – Не пойду… туда… не… вернусь… я…
– Держи, сползает!
Мир действительно пополз куда-то вверх, задернув за собой черный бархатный занавес. Я хрипнула в последний раз и обмякла.
***
– Да успокойся ты, она в обмороке! Не трясись. На-ка вот, выпей лучше, кишки прогрей, – что-то коротко звякнуло. – Ну, не хошь – как хошь! А я выпью.
– Это тетродотоксин, его генно-модифицированный аналог. Вероятно, кристаллизованный.
– О, любимый яд моей мамульки! – оживилась Крамолова. – Она его, кстати, и изобрела. Кучу скорпионов распотрошила, всё пыталась в полевых условиях синтезировать. Идеальный яд: ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Никаких тебе острых болей и закатившихся глазок. Жертва ходит по полянке, нюхает цветочки, а минут через тридцать-сорок отбрасывает коньки. А с чего ты взял, что это именно Гена?
– У меня сигналки с ума сошли. Халат мокрый, но не грязный, следовательно, кто-то отравил воду. Пальцем проведи – мелкие белые крупицы со специфическим запахом, без остатка растворяются в воде, а на воздухе кристаллизуются.
– Что-то ты не спешишь искать антидот.
– Незачем.
– Опаньки! – рассмеялась Мария Васильевна. – «Ситуасьон» нравится мне всё больше и больше. Или уместнее сказать «конфю-у-уз»?
– Этот, как ты его назвала, Гена при всей своей идеальности не сумел пробить Вериной защиты. Вода для нее осталась просто водой, а на присутствие токсина среагировал артефакт. Она испугалась, ей было больно…
– Бедняжка, – посочувствовала Крамолова. – Если с крыши упадет кирпич, могу со стопроцентной вероятностью сказать, на чью блондинистую головку он грохнется!
– Перестань.
– На твоем месте я бы всё-таки поискала антидот, – выдержав паузу, заметила главная ведьма. – Возможно, защита и спасла девчонку, но – кто знает? – распространяется ли влияние защиты на то, что у девчонки внутри?
Рука мужа на моем животе окаменела. Я нашла в себе силы перейти от подслушивания к участию в диалоге.
– Я не пила, – язык по-прежнему как наждак, ворочается с сухим шорохом, – не успела… она выплеснулась… бутылка стояла на тумбочке, потом пропала… Юля позвала уборщицу… чтобы не делать… болото. Не бойся…
– Вера, – он зарылся губами в мои волосы. – Хвала небесам…
– Эй! – возмутилась Крамолова. – Они еще миловаться тут при мне будут!
– Я так испугалась… – в носу неприятно защекотало.
– Всё хорошо, родная. Я позвоню Галантиной, чтобы тебя не искали, и поедем домой. Там ты мне всё и расскажешь.
– Знаете, что меня больше всего смущает в этой истории? – вмешалась главврач. – Отравитель – явно не моя маман, и не её банда ненормальных, им-то ваш отпрыск живым нужен…
– Тетя Маша, сделай одолжение: принеси мне белый цветок на красной ножке, – попросил Артемий.
– Вот, пожалста! – не смутилась начальница, кидая на стол вышеупомянутый цветок, похожий на герберу. – Обращайтесь, крыски.
Воропаев поставил диковинный заказ в пустую вазу и со мной на руках вышел из кабинета.
***
Дом, наш милый дом.
– Арчи, – выдохнула я, – привет, лохматый.
– Сгинь, Гаджет! – муж стянул с меня пыльные тапочки и халат. – Ты голодная?
– Нет, Тём, спасибо. Мне бы прилечь…
Через минуту я лежала на кровати, переодетая в домашнее, и тыкалась носом в подушку. Родной запах, не чужой. Никаких скрипучих пружин, жестких матрасов и капельниц, никакой болтовни! Если забыть о том, что сегодня пытались убить меня и нашего ребенка, жизнь прекрасна и удивительна.
Арчи скулил и лез на кровать, облизывал кончики пальцев. Люська заплетала мои волосы в косу, мурлыкая какую-то домовяцкую песенку.
– Как хорошо, что вы вернулись, Верочка Сергеевна! – пищала она. – Хозяину без вас совсем тоскливо, а этот, хвостатый, вообще извелся весь.
Вернулся Артемий с чаем и гренками.
– Дерзай, – велел он. – На больничных харчах далеко не уедешь, так что жуй, буржуй.
Я послушно сжевала гренок, еле-еле двигая челюстями, и сделала глоток сладкого чая. Когда в крови сгорает адреналин, на смену ему приходят усталдожутин, навсёпофигин и долгоспалин.
– …а потом я вернулась, и бутылки на тумбочке уже не было. Юля сказала, что уборщица вытерла пол и забрала с собой минералку.
– То есть, эта Юля специально позвала уборщицу?
– Она так сказала.
Я удобно устроилась на плече мужа. Он поглаживал меня по волосам, обнимая свободной рукой.
– Какая заботливая соседка! Олицетворение доброты и милосердия, – хрипло проговорил Артемий. – Как думаешь, совпадение?
– Я уже ни в чем не уверена. Кто-то хотел убить нашего ребенка… За что?
Воропаев повернулся, взял в ладони мое лицо и очень бережно коснулся губами моих глаз, прогоняя непрошеные слезы.
– Не оставлю тебя ни на минуту, – поклялся он. – С тобой и с ребенком ничего не случится. Я найду того, кто это замыслил, из-под земли достану. Если ты права, и воду отравила Юлия, она исполнитель, не более того. Ей наверняка заплатили, и заплатили хорошо, но вряд ли всю сумму за раз. Она снова встретится с заказчиком, а накрыть их – дело техники.
– Ты считаешь, что после сегодняшнего заказчик выйдет с ней на связь?
– Всё возможно под этой луной. Увы и ах, мы слишком мало знаем о заказчике, чтобы давать хоть какую-то гарантию, – муж перебирал мои пальцы, как верующие перебирают четки. – Покой нам только снится, любимая.
Я вздохнула. «Любимая» – одно лишь слово дарит мир и покой.
– Как ты себя чувствуешь? – пятый раз за вечер спросил Артемий.
– Устала, а так неплохо. Главное, что я дома, с тобой… Тёма?
– Что?
– Пускай будет Катерина, – прошелестела я. – Как угодно…
– Дурочка моя, разве это важно? Хоть Клаустрофобия.
Я спрятала лицо у него на плече и засмеялась тихим радостным смехом, очищающим тело и душу. Тем смехом, что исцеляет подранные жизнью нервы и продлевает эту игру в кошки-мышки.
– Я так люблю тебя.
– Охотно верю. Спи.
Я проснулась резко, как по звонку будильника. Было темно, значит, не больше трех часов ночи. Тревога укусила, как спятивший комар, и сразу отпрянула. Я прислушалась: муж крепко спал рядом, даже во сне не выпуская моей руки. Неподалеку от кровати похрапывал с присвистом Арчибальд, шуршал чем-то в углу Никанорыч.
Побаливала спина. Странно, стрельбище в пояснице – не моя проблема. Я дотронулась до ноющего места, растерла. Тепло немного уменьшило недомогание, и я сумела перевернуться...
Острая режущая боль пронзила меня изнутри. Внезапная, оглушающая. Я выгнулась и всхлипнула, пытаясь подтянуть колени к груди. Боль повторилась, по ногам потекло что-то теплое. Кровь… Нет!
Второе мое пробуждение случилось в хорошо освещенной комнате с одним-единственным окном. Попытка изменить положение тела обошлась тремя новыми порциями боли.
– Вера?
Артемий. Я видела его лицо безо всякого тумана, зато остальные куда-то плыли в белесой дымке. Люди, они были здесь, я слышала их. Я слышала биения их сердец, стук крови о стенки сосудов. Женщина пятидесяти трех лет в недавнем прошлом перенесла инфаркт, а тридцатисемилетний мужчина много курил в последнее время.
Все эти замечательные открытия стоили длинного схваткообразного спазма. Прохладная ладонь мужа легла на мой живот.
– Я… ты…
– Всё хорошо, родная. Всё хорошо, – забормотал он, сжимая другой рукой мою липкую от пота кисть.
«А ребенок?» – хотела крикнуть я, но из горла выбралось только низкое сипение. Сглотнула, прогоняя сухость и горький привкус тошноты. Они были настойчивы и уходить не хотели.
– А наш ребенок? – упрямо просипела я. – С ним тоже всё хорошо?
Он не ответил. Здоровое сердце дернулось и забилось в ином ритме, наращивая темп – страх. Замедлилось, пропуская удары – желание успокоиться. Чередование быстрых и медленных ударов, скачки сменяются томительными паузами – вина.
– Его больше нет, – такое спокойствие не отдает истерикой. Щит, ледяная корка, а что под этой коркой – неведомо. Предположения не есть факты.
Но я так не умела! Перед глазами всё плыло и вертелось. С таким же успехом на меня могли уронить домкрат.
– Нет! Ты врешь! Ты врешь!
Из пустоты шагнуло новое сердце: Татьяна Федоровна. Я потянулась к ней, беззвучно моля о помощи. Пусть скажет, что это неправда, что всё хорошо! Пожалуйста! Разве я о многом прошу? Пискнул какой-то прибор, ему вторили остальные.
Галантина ввела мне препарат, а Воропаев со своей стороны оттягивал боль. Я же вдруг перестала чувствовать, совсем. Вместо боли, ужаса, вместо дурацкого тела – одна сплошная черная дыра. Конец. Я умерла? Но тогда почему я вижу и слышу? Закрыла глаза, прибор запищал в ином ритме.
Шелест бумаги. Короткий стон, который люди, плохо знающие Воропаева, приняли бы за вздох. Муж молчал, но я чувствовала, как подрагивает его рука в моих вялых пальцах. Слышала, как мечется пульс. Черная дыра в душе становилась всё глубже. У нас не будет ребенка. Не будет. Не будет. Не. Не. Не. Слова гулкими шариками били по черепной коробке, впивались в мозг, как крохотные шипы. Как приговор. Как топор палача. Как пуля в сердце. У нас не будет ребенка.
– Мне, правда, очень… – начала Татьяна.
– Не надо. Молчите. Если погладить трехногую дворнягу, лапа не прирастет. И уговаривать ее, что она самая несчастная во Вселенной, бесполезно тоже. Куда гуманнее будет бросить дворнягу под трамвай, тогда хотя бы наступит торжество симметрии!
– Будь у меня ничтожная доля вашей самоиронии, Артемий Петрович, я бы сделала блестящую карьеру, – заметила Галантина безо всякого выражения.
Раздался странный звук, будто кто-то ударил по железной спинке кровати.
– Ну, хватит, – мягко сказала Татьяна Федоровна. – Вы не хуже меня знаете, что ничьей вины в этом нет. Не замыкайтесь в себе, не позволяйте ей замкнуться и, главное, не опускайте руки.
– Ты рук не опускай, мой друг, не то протянешь ноги... Извините.
– Вере сейчас как никогда нужна поддержка. И, мой вам совет, постарайтесь оградить её от общения с беременными и молодыми мамашами, они ей только навредят. Терпение, понимание, поддержка. Мудрые книги, добрые фильмы, постепенно, когда она начнет возвращаться в норму. Разговоры…
– О чем мне говорить с ней? – вырвалось у Артемия.
– Для начала – постараться объяснить, что жизнь не кончилась. Надо жить дальше. Через боль, через страх, но жить. Правильные темы сами вас найдут. У меня в свое время было пять выкидышей, – голос Татьяны дрогнул, но она сглотнула и продолжила: – Я никак не могла выносить и родить. Мой сын сейчас учится в военной академии. Стипендиат, гордость курса, а не решись я на шестой раз, его не было бы на свете. Всё в ваших руках, Артемий Петрович, ваших и вашей жены.
Глава третья
Без боя не сдамся
