Текст книги "Король-Предатель"

Автор книги: Егор Михнегер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

В ответ на риторический вопрос старика Скалозуб лишь молча покачал головой.

– Но ведь Предатель тоже не идиот, голодный бунт отчаявшихся нищих ему вовсе не нужен. Так какой шаг должен предпринять Король в сложившейся ситуации? Ну, давай, пошевели немного мозгами уже, Безбородый.

– Нужно натравить чернь на законнорожденных, – мрачно заключил Скалозуб.

– В точку! Именно так. Стравить два класса и порезать чужими руками как можно больше народу, покуда «все вцепились друг другу в горло, и брат на брата пошёл», – продекларировал Пастырь отрывок из «О былой славе», первой из трёх книг легендарного Мерхилека. – Понимаешь теперь, для чего требовалось всё это представление с твоей казнью? Обвинение в продаже гнилой грибокартошки, пока законнорожденные якобы жируют в Пещере? Догадываешься, почему Фомлин, подыграв для виду в самом начале, затем всячески препятствовал расправе над тобой? Почему тебя нужно было любым способом оправдать в глазах толпы? А ведь то была всего лишь одна из множества провокаций.

Посуди сам, практически сразу на сцену выходит другой гном из твоего прежнего сословия, продающий втридорога ту же самую жизненно необходимую гномам грибокартошку. А что насчёт совершенно неадекватного запрета на ношение законнорожденными оружия? Для чего ты думаешь, вдруг ни с того ни с сего понадобилась столь радикальная мера? Да просто чтобы уравнять силы в самом начале конфликта. И спровоцировать чернь лёгким первоначальным успехом. Добавь ко всему этому банду, именующую себя отрядом то ли освобождения, то ли сопротивления, которая изрядно подливает масло в огонь, и останется лишь чуточку подождать пока сам собою не вспыхнет пожар массовых беспорядков.

Драным чиновникам нужен мятеж, им нужна кровь! Но мятеж управляемый, кровопролитие не затрагивающее их самих. То что я вещал на площади правда лишь отчасти, но как бы там ни было, нам действительно предстоят тяжёлые времена, Безбородый. Мало кто понимает истинную подоплёку событий даже среди законнорожденных, а среди черни в курсе ситуации, так вообще лишь парочка пожилых гномов.

Как по-твоему объяснить безмозглой толпе, что их откровенно провоцируют? Рассказать всё как есть? Думаешь, многие поймут и поверят? Когда вот они, виноватые, с какой стороны на законнорожденных ты ни глянь!

А запугивать голодных, пусть даже и карами Всеобъемлющего, дело сложное. Голод – он, знаешь ли, не тётка, жаркое из кротосвинки не поднесёт. Жрать захочешь, на любое зверство пойдёшь. Не забывай главного, провокация-провокацией, но есть-то скоро и впрямь будет нечего. И эту проблему надо каким-то немыслимым способом как можно скорее решить.

Скалозуб успевал лишь кивать, слушая беспрерывный монолог Пастыря.

«И это тот самый гном, который дурачится и разыгрывает представления по малейшему поводу?» – для строго воспитываемого с малых лет наследника Дома было сложно принять такую двойственность поведения.

Описываемая Пастырем картина грядущего внушила бы трепет любому. Но только не тому, кто столь долго считал себя мёртвым. Мысли недавнего пленника вертелись в совсем ином измерении и касались отнюдь не благополучия общества.

– Ну давай, Безбородый, хватит ёрзать, чего ты там хочешь спросить?

Замешкавшись всего на секунду, Скалозуб разом выпалил все волновавшие его вопросы на старика:

– Почему? Почему раньше мне никто ничего не рассказывал?! Если Фомлин планировал всё с самого начала, меня могли бы предупредить. Могли объяснить ситуацию. Я бы не мучился тогда так из-за неопределённости, непонимания, безнадёги.

Знаешь, ни разу не весело стоять неделями приговорённым к медленной смерти, не имея ни малейшей возможности повлиять на обстоятельства! Я ведь мог и не выдержать. Несколько раз меня чуть не убили, и только чудом серьёзно не искалечили! Невероятная удача, мне удалось отделаться лишь разорванным ухом, парой сломанных рёбер, кровоподтёками, да ссадинами коих не счесть! Да я, в конце концов, чуть с ума не сошёл!

И для чего было так издеваться надо мной на проповеди перед толпой? Если меня нужно было оправдать, зачем ты меня унижал? Император говна в корытце! Этот бесконечный «Безбородый»! А если бы я ляпнул в ответ чего-то не то? Начал бы защищаться, огрызаться на твои оскорбления, а?

Пророк с самым серьёзным лицом наблюдал за Скалозубом, пока тот изливал накипевшую горечь. Выдав всё единым порывом, исхудавший и сильно ослабший гном почувствовал одновременно и некое облегчение, и чувство вины от того, что накричал на освободившего его старика. Пастырь, однако, не выказал признаков обиды или недовольства эмоциональным взрывом своего новоиспечённого подопечного. Наоборот, кивнув с понимающим видом, пророк слегка улыбнулся:

– Дорогой мой, ты явно переоцениваешь возможности планирования. Никто, в том числе Фомлин, не знал, как будут разворачиваться события. Тебе и впрямь исключительно повезло отделаться поверхностными увечьями. Видно ты крепкий парень, гораздо сильнее, чем думаешь сам!

Ну да ладно, давай проанализируем всё с самого начала, когда тебя приволокли на площадь и обвинили во всех бедах черни. Толпа была в ярости! Думаешь, вздумай их кто-то остановить, его бы послушали? Жуткая удача, что роль палачей взяла на себя шайка головорезов, которая согласилась со мнением, будто быстрая смерть слишком лёгкая участь для подлого законнорожденного!

Когда быстрой расправы чудом удалось избежать, Фомлин сыграл на жестокости толпы, убедив, что извести тебя голодом идея гораздо более интересная. Мучительное публичное терзание зажравшегося представителя власть имущих – в это поверили! Но ты должен был и вправду страдать, иначе бы народ почуял подвох, понимаешь?

И опять-таки, не обошлось без высшей благодати Праотца. Нехватка продовольствия в Квартале ещё не достигла той стадии, чтобы бедняки могли сравнивать своё состояние с твоим и всерьёз заподозрить кого-то в подкормке приговорённого. Но в любой момент обстановка могла измениться самым кардинальным образом. Думаешь, дежурившие возле тебя Хиггинс, Бойл или Кларк могли помочь в случае голодного бунта толпы или сознательного намерения банды покончить с тобой, всплыви наш обман?

Из-за противостояния с лидером местных бандитов открыто вмешиваться Фомлину было нельзя, возможности надёжно защитить тебя не было. Поэтому староста молчал и выжидал, пока жители успокоятся, привыкнут к тебе, перестанут вспоминать и обращать внимание. Тогда на сцену вышел я, дабы окончательно убедить народ в твоей жалости и никчёмности, чтобы они могли проявить снисхождение к убогому гному. Почувствовать себя выше гнева! Взять на себя роль милосердных судей, властных над жизнью погрязшего во грехе, но раскаивающегося законнорожденного! Всё висело на волоске, и даже я не был уверен в благоприятном исходе. Хвала Праотцу, у нас получилось выиграть эту маленькую войну.

– Но вдруг я бы ляпнул чего-то не то, не имея возможности обдумать слова? Ты же сам сказал Хиггинсу, что планировал проповедь. Тогда зачем шёл на риск? Ведь вместе мы могли подготовить, как ты говоришь, «представление», наилучшим образом загодя!

Пастырь покачал головой:

– Ты вроде не глупый паренёк, Безбородый, но извини уж, актёр из тебя никудышный. Толпа бы вмиг почуяла фальшь! В конце концов, не так важно, что именно ты говоришь, гораздо важнее эмоциональная составляющая твоего выступления. Поверь, я не первый десяток лет проповедую и знаю о чём говорю.

К тому же мои планы гибкие, я не обдумываю всю речь от и до – в ней не будет страсти! Увидев, как ты восседаешь враскорячку на обосранном корытце, родился «император говна». Безбородым тебя называли и до меня, тут тоже нечего обижаться.

Да и в принципе, пусть то, что я вещал правда лишь отчасти, но это всё же именно правда. Так что советую поумерить гордыню. Кем бы ты ни был раньше, сейчас ты никто. Подопечный на побегушках у полубезумного старика. Чужой среди чужих во враждебном Квартале!

И не думай, что можешь вернуться к прежней жизни и своему положению. Король объявил Дом Среброделов вне закона и конфискацией имущества дело не ограничилось… Тебе некуда и не к кому возвращаться. Прости за прямоту, но я нахожу крайне маловероятным, что твои родные и близкие живы и целёхоньки до сих пор. Женщин ещё могли пощадить, оставив служанками и наложницами при Марононе, остальных либо втихую заморили голодом, либо используют для тренировки стражей, что равносильно смертному приговору. Ты ведь знаешь, в Квартал не вернулся ни один из арестованных в ту ночь слуг. Если уж под топор пошла ни в чём не повинная голытьба… Какие шансы пережить королевский суд у хозяев, обвинённых в измене? Не хотелось мне сегодня об этом тебе говорить, но лучше сразу развеять наивные заблуждения, чем жить во тьме незнания и ложных надежд, – закончил на мрачной ноте пророк.

Наступила мёртвая тишина. Скалозуб ушёл в свои тяжкие думы, а Пастырь молча сидел, давая гному осмыслить всё сказанное.

«Должно быть он прав… Да ведь я знаю это и сам!

Вряд ли следовало ожидать чего-то иного. Если уж Дом Жизнетворцев, от которого напрямую зависело благополучие города, вырезали без внятных объяснений под корень, на какое милосердие могли рассчитывать Среброделы?

С другой стороны, ладно, пусть лично меня использовали, дабы спровоцировать чернь, но за что карать моих близких?

Бригитта… Жива ли ты, моя радость? Праотец смилуйся! Хоть бы её оставили в служанках или, пусть даже, в наложницах Короля! Не важно, главное, чтобы она была цела и здорова. Пожалуйста…

Отец… Увижу ли тебя снова? Кто, если не ты, направит меня, даст мудрый совет?

А остальные? Как был я неправ, как строго к вам относился!

Стоило ли так радоваться спасению, если меня никто больше не ждёт? Если ждать уже некому…

Или, и правда, вся моя никчёмная жизнь принадлежит теперь безумному старику и на этом весь смысл заканчивается? Хотя, может, безумен именно я…

Зачем мне всё это, для чего?! Если ничего уже не вернуть. Раз нельзя исправить содеянное…

Можно лишь мстить.

Да. Навредить как можно больше Предателю и всем виновным в моей утрате! Бороться с мразями, покуда сам не подохну!

Но что могу сделать я власть имущим? Смогу ли зайти хоть сколько-то далеко?

…»

– Эгегей! Вот вы где! – из дома вывалился шатающийся Фомлин. – Ребята, погодите. Ща я к вам подойду, ик!

С трудом волоча ноги, напившийся хозяин направился к сидящим в глубоком молчании гномам.

– Вы чё такие хмурные?! Ай-да!

Фомлин плюхнулся на скамью между Скалозубом и Пастырем, обнял обоих за плечи и крепко прижал к себе.

– Эй, Безбородый! Видал что тут у меня? Па-ми-дор-ки! Ик! Смотри, это всё я сам вырастил. А вон огурчи… ик! …и. Вкусные! Хочешь дам тебе попробовать пару штук?

Скалозуб безуспешно пытался вырваться из объятий надравшегося в хлам гнома:

– Спасибо, уже попробовал сегодня за ужином. Правда, очень вкусно!

Фомлин потянул его к себе и, упёршись лбом ко лбу, обдал ядрёнейшим перегаром:

– Во-о-о, видишь? Вку-у-сно! Вы, главные закон… законо… зако… задомродившиеся! так не умеете, да? Ик! Ууу, какая смешная у тебя рожа, ха-ха! Без бороды, ах-ха-ха!!!

– Я, пожалуй, пойду немного посплю. Тяжёлый был день…

Хозяин сада лишь сильнее прижал гнома к себе:

– Погоди-погоди. Посиди со мной ещё пять минут. Вот скажи, Безбородый. Только правду скажи! – из недр Фомлина вырвалась громкая отрыжка. – Мда… Так, о чём я? А! Безборо-о-одый! – пьяный вдребезги гном пытался смотреть Скалозубу прямо в глаза, хотя дольше пары секунд у него не получалось сконцентрироваться на этом несложном процессе. – Честно скажи! Как мужик мужику! Ты меня… уважаешь?

Скалозуб глубоко вздохнул. Сумасшедший день, не иначе!

«Ладно, неужели после всего пережитого я не смогу отделаться от нажравшегося в хлам взрослого мужика?»

Как учил его Хиггинс, он выдержал многозначительную паузу, прежде чем ответить на крайне важный вопрос хозяина дома:

– Уважаю! Ты, Фомлин, настоящий мужик! Герой! Спас меня! Вымыл! Накормил! – староста расслабился, расплывшись в довольной улыбке. – Ох, как я устал… Не покажешь, где в твоём доме мне можно поспать?

Услышав просьбу о помощи, спаситель обездоленных и безбородых резко вскочил со скамьи.

– Спать! Так… хм, – после долгих раздумий, владелец дома нашёл-таки решение проблемы. Как это часто бывает в подобных ситуациях, таким волшебным «решением» оказался громкий и требовательный призыв женщины. – Гмара! Гма-а-а-ра-а-а! Да, чтоб тебя! ГМА-А-РА-А-А-А-А!!!

Выскочившая из дома гномиха в сердцах хлопнула руками по бёдрам, набросившись на буяна:

– Чего развопился как резанный?! Совсем сдурел?! Соображаешь вообще?! – пожилая женщина буквально шипела на Фомлина. – Ужрался до зелёных соплей и давай на пол Квартала орать!

– Гма-а-а-ра, – тот выглядел невероятно довольным собой. – Безбородый хочет баиньки! Хде его кроватка?

Сердито взглянув на Скалозуба, Гмара повела того за собой.

– Поспишь тут с твоими воплями! Придурошный…

Пастырь поднялся следом за парочкой:

– Пожалуй, мне тоже не помешает вздремнуть, – пророк ласково похлопал по плечу собравшегося яростно протестовать Фомлина. – Позвать твоих друзей, Бойла и Кларка?

– Друзей? Да. Дру-у-у-зей! Гхм, гхм… БОООООИЛ!!! КЛАААРК!!! Боооил! Клааарк… Боил…

Пастырь захлопнул за собой дверь, немного приглушив зазывные крики старосты.

– Воистину, питие крепких напитков есть страшный грех, разжижающий мозги даже лучшим из нас.

Каморка, отведённая Скалозубу, располагалась на чердаке. Маленькое оконце выходило на пустынную улицу, уборкой которой никто не занимался последние лет, этак, десять. Контраст с ухоженным внутренним двориком вызывал неприятное чувство дисгармонии у привыкшего к порядку во всём законнорожденного.

Повалившись на металлическую, невероятно жёсткую и неудобную кровать, Скалозуб ощутил такое немыслимое блаженство, какое никогда не испытывал прежде, нежась на самых мягких перинах.

«До чего я дошёл… В кого превратился? Сколько времени прошло с начала моих злоключений?

Чувствую себя словно побитая собакоморда. Неужели боль позади или это лишь только начало новых испытаний на прочность? Праотец Всеобъемлющий, как же я устал…»

Скалозуб закрыл глаза, желая провалиться в целительный сон. Но прежде чем уйти в сладостное забытье, он успел послушать похабные песенки горланивших на пределе возможностей голосовых связок Фомлина и присоединившихся к нему Бойла и Кларка:

 
Всё могут короли – предатели они!
И нет их злам числа – душа их не чиста!
Но наш король – хуже, чем самый подлый вор!
Всё что не мог создать —
у народа легко сумел он отнять!
 
 
Позор, позор такому королю – гореть ему в аду!
Имя ему Маронон – и он полный мудозв…
 

Глава 8. Кайся грешник!

Рост есть медленный процесс, а не судорожный взрыв. Так же невозможно победить грех судорогою раскаяния, как познать целую науку мгновенным порывом мысли. Действительное средство внутреннего совершенствования – только в постоянном, терпеливом усилии, руководимом мудрым рассуждением.

Уильям Чаннинг

– Скалозубик! Скалозубик! – кричала Бригитта, напутствуя уходящего гнома. – Возвращайся скорее мой милый!

Помахав рукой на прощание, Скалозуб свернул за угол, направляясь в поместье Кременькана. Ему следовало лично вручить свадебное приглашение чудаковатому гному. Об этом просила Бригитта, а значит, откладывать дело было нельзя.

Однако не успел Скалозуб сделать и пары шагов, как застыл, поражённый чудовищным зрелищем. Не веря своим глазам, он сморгнул, раз, другой, третий. Не помогло.

На протяжении всей длины улицы, через равные промежутки, болтались на столбах-светочах повешенные гномы. Светлокамни в навершии столбов были вынуты и вставлены во рты висельников.

Скалозуб развернулся, желая убежать обратно в поместье, но куда бы он ни смотрел, везде его ожидала одна и та же картина. Молодые гномы и старые, женщины и детишки, оборванцы и знать – казалось, все жители Оплота были развешены словно жуткие фонари, дабы освещать пустую дорогу. Не зная, куда деваться от безумного зрелища, Скалозуб помчался вперёд, стараясь не глядеть по сторонам.

Раскачивающиеся тела, мимо которых он пробегал, поворачивались вслед за ним.

«Не смотреть! Только не смотри по сторонам! – словно молитву твердил себе Скалозуб. – Праотец милостивый, прошу, помоги!»

– Кайся-кайся, грешник! – один из повешенных гномов выплюнул светлокамень и хриплым голосом рассмеялся.

Споткнувшись от неожиданности, Скалозуб с большим трудом сумел устоять на ногах. Невольно остановившись, он оглянулся на заговорившего мертвеца и с ужасом распознал в том Пастыря.

– А ты думал, все будут жить вечно? Ха-ха-ха, наивный императришка говённого корытца! «Проявленный явит себя через смерть всего сущего. Мною сотворённого, Мною и уничтоженного, и Мною же вновь воссозданного! Ибо нет ничего окромя Меня от века веков! Всё лишь иллюзия! Из ничего созданное в ничто, в итоге, и превратится!» – продекламировал пророк отрывок из последнего труда Мерхилека «О проявленной и непроявленной сущности», описывающего гибель вселенной и начало очередного цикла.

– Д-д-дедушка?… – тихо вымолвил шокированный гном. – Что произошло? Почему все мертвы?!

– Ха-ха-ха! Мертвы! Можно подумать, большинство когда-либо жило! Ха-ха! Скоты, ведущие скотское же существование! Наделённые сверхразумом животные! Созданные по Его подобию – ведём себя словно дикие звери! Жрём, гадим, трахаемся, убиваем друг друга! И ради чего?! Чтобы урвать побольше никчёмных низменных удовольствий!

Пророк схаркнул комок гнили, кишащий трупными личинками.

– Мерзость – вот кем мы стали. В кого превратились, не сумев обуздать нашу жадность. Брать, брать, брать! А что не можешь взять – отнять у ближнего!

«Созданные дабы творить разрушают! Рождённые созидать в пример остальным расам – разоряют сами себя! Краснеет высокомерный эльф, отворачивается человек, и самому распоследнему орку стыдно за род гномов про́клятый!»

– Дедушка, хватит! Прекрати! – Скалозуб зажал уши и побежал прочь от пророка.

Покойники, мимо которых он проносился, один за другим выплёвывали кляпы-светлокамни и орали похабщину. Стараясь не вдумываться в услышанное и затыкая пальцами уши, Скалозуб мчался всё дальше и дальше вперёд по бесконечной улице.

Внезапно дорога с рядами повешенных на обочине гномов разошлась в две противоположные стороны. На распутье, меж двух столбов, привязанный по разведённым в стороны рукам и ногам, висел его старый учитель.

Упавшая на грудь голова безжизненно свисала тяжёлым грузом. Рваные лохмотья открывали взгляду сморщенную старческую кожу. Вокруг туго стянутых верёвкой лодыжек и запястий виднелась почерневшая плоть, а тёмная синева конечностей свидетельствовала о том, что гном распят уже очень давно.

– Хиггинс… – несмотря на все мёртвые тела, только что пронёсшиеся перед его взором, вид любимого старика угнетал своей безнадёгой. – Кто мог сотворить такое с тобой?…

В ответ на вопрос, голова распятого медленно поднялась. Распухшее лицо вперилось в Скалозуба. Во рту распятого не было кляпа, но в провалах на месте вырванных глаз ярко сияли два огромных сапфира.

– А, Скалик, это ты, – голос Хиггинса был обыденным, просто немного уставшим. С тем же выражением пожилой гном мог бы констатировать самое заурядное происшествие. – Давненько никто не навещал старика.

– Учитель! – из глаз Скалозуба ручьём текли слёзы. – Что происходит?! Почему все мертвы?! И как при этом все разговаривают?! Я умер и попал в ад?

Хиггинс непонимающе огляделся. Сапфиры в глазницах словно пылающие факелы вспарывали ярким свечением окружающий полумрак.

– Ад? Скалик, что за вздор ты несёшь! Нет ада кроме того, что мы создаём сами. Праотец добр и милостив, разве может Он создать такое?! Зачем Ему это? Наказывать грешников? Абсурд! Безумцы, отвергающие Праотца, сами мучают себя день за днём, не понимая сути. Они страдают, как бы ни пытались скрывать сие от окружающих. Либо напрямую: от невзгод, болезней и совести, либо через своих детей, внуков и правнуков. Неизбежен закон воздаяния и всё возвращается обратно содеявшему! И благо, и горе. Мы сами кузнецы своих судеб, мой юный ученик. Сами проявляем ту или иную грань Всеобъемлющего.

– Тогда, что же я сделал такое? За что мне такое наказание?! – голос Скалозуба сорвался на визг. – Разве убивал я?! Обманывал? Воровал?

– А разве нет? – Хиггинс как будто нахмурился, отчего его лицо сделалось ещё более страшным. – Разве не ты обманывал бедняков, продавая втридорога испорченный товар, в коем они так нуждались? Не ты обворовывал слуг, платя им гроши? Не убивал ли рабочих непосильным трудом, пусть сия смерть было отсроченной, не мгновенной?

Ты творил зло, придумывая себе несчётное множество оправданий. И ты такой не один, мы все поступаем вопреки заветам Праотца. Такова наша корыстная сущность. Максимальную выгоду всегда извлекает тот, кто нарушает правила в то время, когда остальные их соблюдают. Но если правила нарушают решительно все, то и всеобщий проигрыш неизбежен! В этом причина краха нашей расы. Поэтому, вместо возрождения мы стремительно движемся к гибели.

Слёзы катились по бороде… – да, в этом странном месте у него вновь была прежняя борода, – катились по бороде Безбородого. Правда всегда бьёт больнее любых оскорблений, ибо от неё у разума нет защиты.

– Я не хотел… не хотел быть таким. Я просто желал, желал…

– Быть счастливым. Я знаю, Скалик, знаю. Все жаждут счастья. Но никто не хочет по-настоящему строить его. Сие долго и трудно, а отнять у другого – проще простого, особенно, если у тебя для этого есть сила и власть.

Скалозуб плюхнулся на колени:

– Прости меня! Прости меня, добрый учитель!!! Прости…

– Прости! – выкрикнул Скалозуб, не понимая, что происходит.

Кто-то с силой тряс его, запутавшегося в простынях, за плечо.

– Праотец простит! Хорош уже орать как умалишённый! Ну и ночка, Проявленный тебя побери! – пророк отпустил пришедшего наконец в себя Скалозуба. Старик выглядел уставшим и невыспавшимся. – Сначала одни вопили свои похабные песни, так стоило уснуть, другой разорался! Вон, смотри как распереживался Чоппи.

Только сейчас Скалозуб заметил собакоморду, жалобно поскуливающую у изголовья кровати.

– Тихо-тихо, дружочек, просто кошмар приснился, – ему-таки удалось распутать простыни и сесть на кровать.

Чоппи умолк, когда Скалозуб погладил его по голове, и принялся лизать гному руку.

– Хороший пёсик, хороший. Только не ссы на меня больше, лады?

– Похоже, у тебя и правда появился друг, пусть и четвероногий, – улыбнулся Пастырь. – Пойдём, разбудим наших алкашей. Нечего полдня отсыпаться!

Впрочем, почти все вчерашние дебоширы проснулись и сами. Хиггинс сидел в полудрёме на лавочке во дворе, расслаблено откинувшись на спинку скамейки. Бойл и Кларк поочередно расставались с содержимым желудков, стоя на четвереньках у большого деревянного ведра. Гмара и Жмона вовсю хлопотали на кухне, разогревая печь для приготовления завтрака. Один лишь Фомлин крепко спал в своей комнате, лежа на боку с голым пузом и храпя как стадо проголодавшихся кротосвинок.

Пастырь звучно похлопал ладошкой по открытому брюху спящего:

– Давай вставай, грёбанный шашлык!!!

Хозяин дома, недовольно бурча, заворочался, но пророк не отставал:

– Харэ дрыхнуть! Вставай, кому говорю! Да чтоб тебя!

Дедушка принялся похлопывать Фомлина по щекам и растирать тому уши. Бурчание превратилось в нечто отдалённо напоминающее мычание, но гном по-прежнему не хотел просыпаться.

– Уф, тяжёлый случай. Безбородый, принеси-ка ведёрко с водой, да желательно похолоднее. Мы будем исцелять павшего воина! – Пастырь в предвкушении потёр руки. – Хах, давненько мне не приходилось выхаживать тяжелораненых.

Подобрав первое попавшееся под руку ведро, Скалозуб отпёр засов и вышел из дома, намереваясь наполнить ёмкость водой из колодца, примеченного им вчера по пути. Однако не успел он сделать и пары десятков шагов, как из-за угла соседней улочки вышел Дорки вместе со здоровеннейшим мужиком. На две головы выше самого высокого гнома, гигант с широченными плечами нёс в руках столь знакомое Скалозубу корыто. Его прежний «трон».

Испугавшись, Скалозуб попятился было назад, но Дорки усмиряюще поднял вверх руки:

– Приветствую, мой безбородый товарищ, не нужно бояться, – усмехнувшись, гном изобразил нечто вроде поклона. – Мы всего лишь желали выразить своё почтение вашему императорскому величию. Любезнейше прошу принять в дар сей трон, облагороженный какашками высокорожденного!

Здоровяк швырнул корытце Скалозубу под ноги. Глядя на его мускулы, было нетрудно догадаться, что с тем же успехом корыто могло прилететь «императору» в голову. На грохот из дома выбежал Чоппи, отчаянно лая на незваных гостей.

– Смотри, пёсичек! – словно ребёнок обрадовался гном-переросток. – Дорки, ты только глянь! Какой хороший, ути-мимими!

Глава местной банды с нескрываемой злобой бросил взгляд на своего компаньона. Когда он вновь обратил своё внимание к Скалозубу, то больше уже не кривлялся:

– Не думай, что ты теперь в безопасности, Безбородый. Твоё вчерашнее спасение лишь отсрочка неизбежной кары, – Дорки сплюнул в направлении освобождённого гнома. Плевок не долетел до того лишь самую малость. – Твои избавители – спятившие старики, а так называемый староста, приютивший тебя, двуличная мразь! Рано или поздно народ отвернётся от них и тогда никакое «чудо свыше» тебя уже не спасёт.

Чувствуя угрозу в голосе незнакомца, Чоппи теперь не просто лаял, а злобно рычал, встав перед Скалозубом и изготовившись к прыжку. Сделай чужаки хоть ещё один шаг по направлению к обосанному, но знакомому гному, собакоморда бы бросилась в бой.

– И ты пришёл сюда только ради этого, Дорки? Запугивать едва не погибшего приговорённого? Право, не стоило себя утруждать, да ещё и тащить через пол Квартала пропахшее моим говном и сакой корыто! Но спасибо, думаю, оно может пригодится в хозяйстве.

Дорки крепко сжал кулаки. Вероятно, не стой между ним и Скалозубом Чоппи, без драки, увечий, а то чего и похуже, не обошлось.

– Не выпендривайся, безбородый урод. Поверь, всё только начинается. Ты встал не на ту сторону, понял?! Связался не с теми, кто может тебя защитить! Вот для чего я пришёл. Предупредить, чтобы ты не возомнил, будто всё может сойти тебе с рук! Сиди тихо, ясно?! – слюна так и брызгала изо рта орущего на всю улицу гнома. – Надеюсь теперь, ты ухватил мою мысль, выродок?! Или ты не только безбородый, но ещё и безмозглый?! – Дорки глубоко вдохнул, успокаиваясь. – Будь паинькой, и может, тебе всё-таки удастся сохранить свою шкуру.

Уйти с победоносным видом у главаря банды не вышло. Впечатление подпортил сидевший на корточках великан, что по-прежнему улюлюкал с рычащим Чоппи.

– Пошли Норин. Хватит умиляться сраной псиной, дебил! Пошли, кому говорю!!!

Здоровенный гном печально вздохнул и поднялся. Сурово посмотрев на Скалозуба, гигант нехотя зашагал прочь, следом за своим предводителем.

Вернувшись обратно с пустым ведром, он обнаружил Фомлина уже пробудившимся, хотя пока и с трудом стоящего на ногах.

– Што случилось?! Почему Чоппи так разлаялся, а? Мой проказник, иди к папочке! Хороший пёс…

Пока хозяин и собакоморда выражали друг другу взаимную мега любовь, Пастырь отвёл Скалозуба в сторонку:

– Тебе что, жить надоело? Какого хрена ты попёрся на улицу в одиночку?! Думаешь, весь народ празднует и радуется твоему освобождению?

– Но ты же сам сказал принести…

– Сказал, сказал, – передразнил его старичок. – Голова тебе на что, блин, дана? Во дворе есть прекрасный ручеек, стал бы Фомлин бегать за водой через пол Квартала, дабы полить свои грядки?! – пророк выглядел и вправду очень рассерженным. – Чтоб и носу из дома один не высовывал! Я не для того вчера из шкуры вон лез перед толпой, выручая тебя, чтобы какой-нибудь недоумок на следующий же день размозжил корытом твою тупую башку! Усвоил урок?

– Да понял я, понял! Я что похож на самоубийцу? – недоверчивый взгляд старца подсказывал, что похож. Скалозуб тяжко вздохнул. – Ноги моей не будет на улице лишний раз, обещаю. И, Чоппи, спасибо тебе.

Четвероногий защитник радостно повилял хвостиком, показывая, что был рад услужить. Поддерживая шатающегося Фомлина под руки, троица вышла во внутренний двор.

– Праотец милостивый, клянусь, больше никогда не буду так нажираться… – хозяин дома присоединился к поклонению Бойлом и Кларком деревянному ведру. В данных обстоятельствах Скалозуб был рад царившей во дворике темноте, зрелище трёх блюющих гномов могло вызывать тошноту и у непившего накануне.

Усевшись на лавочку по бокам от дремавшего Хиггинса, пророк и его подопечный завели неспешную беседу.

– Однако наш полуспящий друг полностью оправдывает своё прозвище, – заметил Пастырь.

– Мфпрррф, – убедительно подтвердил Хиггинс.

– Я помню, учитель частенько так спал на уроках в Школе ремёсел, – с улыбкой мысленно вернулся в былые времена Скалозуб. – Будучи подростком, всегда считал, что бедный гном просто не высыпается и никак не мог взять в толк, почему его так ругают все окружающие. Эх, как же хорошо было быть молодым и наивным…

– «Темнота незнания уютна, истина же ранит и ломает душу неподготовленному!»

– Знаю, знаю, цитата из Мерхилекского «Всеобъемлющего», – вздохнул Скалозуб. – Просто хочется иногда расслабиться и забыться, пусть совсем ненадолго. Все эти трудности, неразрешённые проблемы, конфликты постоянно накапливаются и давят тяжёлым грузом. Неужели ты сам никогда не сталкивался с задачей, которую не можешь решить, Дедушка?

Пастырь всем своим видом излучал безмятежность. Казалось, даже глубокие морщины на лице старика были лишь отголоском прожитых лет, но никак не трагедий или невзгод.

– Не «не можешь» решить, а не знаешь, как это сделать. Праотец задач не по силам не даёт! – наставительно поднял палец пророк. – Любую проблему всегда можно решить сотней различных способов. Беда в нашем разуме. Мы бьёмся головой об закрытую дверь, когда рядом проломлена стена! Главная сложность заключается в абстрагировании от конкретного препятствия, я понятно объясняюсь или стоит использовать термины попроще?

– Понятно. Отрешиться, взглянуть на ситуацию со стороны, да-да…

– Так вот, вместо того, чтобы обдумать проблему под разными углами и пробовать различные решения, мы практически всегда действуем по одной и той же схеме. Иногда эта схема работает – потому мы ведь к ней и привязались, постоянно используем. Но очень часто наша модель поведения требует существенной корректировки в силу тех или иных обстоятельств. Тут-то и возникает загвоздка.

Новый алгоритм поведения пугает, выводит из зоны привычного, знакомого, душевно комфортного, пусть часто и не самого эффективного. Потому разум услужливо подсовывает нам оправдания, дабы ничего в своих действиях принципиальным образом не менять. Мы топчемся на месте, ходим кругами. И часто проблема сама собой со временем отпадает, а мы радуемся, что сняли камень с шеи, что наша рабочая модель в итоге всё же дала положительный результат!