Текст книги "Король-Предатель"

Автор книги: Егор Михнегер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

– Ты пожалеешь об этом Чоппи, – едва слышно прошипел Рыжеруб. – Ещё как пожалеешь.

С искажённым злобой лицом, он вцепился в подлокотники массивного кресла так, что побелели костяшки. Шёпот резко перешёл в крики:

– Срать я хотел на тебя, на чернь и все, как ты говоришь, договорённости! Дело есть дело, тут каждый сам за себя. Не хочешь играть по правилам сильных мира сего, так вали нахрен в свой сраный Квартал! Там и читай морали таким же шибко праведным придуркам как ты!

Глава Дома вскочил на ноги, вопя и разбрызгивая во все стороны слюни:

– А сунетесь к нам в Пещеру, перережем, суки, всех до единого! Понял?! Вышвырнуть его, нахрен, отсюда! Я СКАЗАЛ ВЫШВЫРНУТЬ!!!

Скалозуб что было сил швырнул первый попавшийся под руку предмет, он даже не успел сообразить какой именно, в лицо замахнувшемуся на него дубиной головорезу. Не дав «мыслителю» и секунды, чтобы опомниться, тренированный гном широко размахнувшись врезал кулаком охраннику в солнечное сплетение, схватил за бороду, притягивая к себе и фиксируя как следует голову для хорошего удара, и… скорчился от жуткой боли под рёбрами.

Мордоворот, полуударив, полуотталкивая Скалозуба, легонько саданул дубинкой, увлёкшегося атакой гнома. В иной раз Скалозуб, вероятно, не обратил бы на подобный тычок никакого внимания, но после вчерашней тренировки всё его тело представляло собой один большой ноющий синяк. Тех нескольких секунд, пока он кряхтел и судорожно пытался вздохнуть, хватило здоровяку, чтобы прийти в себя и вырвать бороду из его цепкой хватки.

От последовавшей оплеухи в ушах зазвенело, а прямо перед глазами почему-то вдруг оказался потолок кабинета. К сожалению, полюбоваться и как следует рассмотреть интереснейшую картину такого ровного, чистого, гладкого потолка гному не дали. Нещадно схватив за шкирятник, громила потащил обмякшего Скалозуба к выходу из поместья.

* * *

Ожидая Безбородого неподалёку от входа в поместье, Кларк увлечённо жонглировал пятью светлокамешками на радость сбежавшейся детворе. Юных зрителей, как обычно, собралось не слишком-то много, что несколько озадачивало любившего малышню гнома. Ладно, в его родном Квартале жизнь зачастую была трудна и сурова, но почему не нарожать кучу детишек гораздо более обеспеченным членам Домов, пониманию оптимистичного гнома не поддавалось.

Безбородый не раз пытался ему объяснить, что у законнорожденных всё не так просто с зачатием, потому-то они и зовутся «законнорожденными». Ибо дети могут родиться только в законном браке, а любая внебрачная связь осуждается, вплоть до отречения уличённых в блуде из Дома. Браки же заключаются исходя из торговых, политических и других обстоятельств, но никак не из личных чувств сочетающихся. Так что, если дела у Дома идут не шибко хорошо, а в последние годы большинство семейств едва-едва держались на плаву, о женитьбе можно было и не мечтать.

Пастырь придерживался мнения, что причиной планомерного вырождения как раз таки и послужило отсутствие взаимных симпатий у обручённых, каковые безжалостно приносились в жертву экономической выгоде:

– Женщина, не любящая и не уважающая своего мужа, – говаривал с умным видом пророк, – никогда не будет рожать от него больше одного-двух детей. Да и тех не факт, что родит именно от своего наречённого.

Безбородый протестовал, считая, что традиция жениться по здравому расчёту, а не по импульсивной любви, которая сегодня есть, завтра нет, уходит в века задолго до Рокового дня, хотя никакими проблемами с рождаемостью тогда и не пахло.

Пастырь в свою очередь вновь парировал, что у предков воспитанием подрастающего поколения с самого раннего детства занимались специально обученные гномы, руководствуясь детально проработанной наукой под названием Философия. Потому к зрелому возрасту бракосочетающиеся уже настолько обуздывали свою животную сущность, что могли, пройдя через чётко регламентированные ритуалы ухаживаний, включить необходимые инстинкты «способствующие успешному парному взаимодействию и продуктивному воспроизводству себе подобных».

Кларк тогда не понял практически ни единого слова, а у Безбородого от сей загадочной речи пророка отвисла челюсть. На том их спор и закончился.

Так или иначе, несмотря на относительное благополучие, ситуация с деторождением в Пещере ремёсел обстояла ещё хуже, чем в Квартале, а потому восторженно глазеющих на акробатические трюки Кларка ребятишек собралось немногим более количества светлокамней, мелькавших в его ловких руках.

От неожиданности и грохота, с которым распахнулись парадные двери поместья, Кларк вздрогнул и выронил камешки. Двое громил, стоявших на страже, с не меньшим удивлением, чем он сам, уставились на третьего здоровяка, появившегося в дверном проёме. Держа за шиворот вялое тело, мордоворот зло сплюнул, как следует разогнался и что есть мочи швырнул за пределы окружающей имение ограды несчастного.

Каким-то чудом только что едва передвигавшийся гном сумел сгруппироваться и довольно ловко упасть, перекувырнувшись через плечо, гася тем самым инерцию от падения. Перекатившись боком несколько раз с уже значительно меньшей проворностью, выброшенный на улицу Безбородый безжизненно растянулся на твёрдом полу пещеры.

* * *

Услышав отчаянный лай, погрузившийся в мрачные думы Фомлин встрепенулся и резко вскочил с насиженной лавочки во внутреннем дворике. Замерев на пару мгновений, но не услышав ничего окромя бешеного биения сердца, хозяин дома помчался на улицу.

Несмотря на спешку, бывалый гном не забыл прихватить предусмотрительно заготовленную для чрезвычайных ситуаций лёгкую булаву. Простенькое оружие, собственноручно изготовленное бывшим законнорожденным в самые первые дни его пребывания в Квартале, удобно легло в натруженную ладонь, придав решительности и уверенности своему обладателю.

Однако выглянув на улицу, Фомлин выругался и безжалостно отбросил палку со стальным набалдашником. Предстоящая задача оказалась куда сложнее калечения и убийства себе подобных. Проорав Гмаре и Жмоне прийти на помощь, он бросился к медленно бредущему к дому Кларку.

Тащивший на себе неподвижное тело многострадального гнома юноша от усталости едва волочил ноги, но упрямо продолжал нести свою ношу вперёд.

– Твою за ногу, Кларк, я ведь просил вас быть осторожнее! Ядрёна колотушка, Безбородый, ты живой? Эй, Безбородый?!

Висящий на спине гном, никак не отреагировал на обращение. Чоппи громко скулил и тыкался носом в безвольно опущенные руки несчастного, но даже это не вызывало у гнома ни малейшей ответной реакции.

– Кларк, что случилось? Он жив? Жив?! – голос предательски сорвался на писк.

Подхватив изрядно отъевшегося за последние пару месяцев гнома на руки, Фомлин с помутневшим взором нёсся к дому, надрывая спину и выкрикивая ругательства. В срамословии не было ни малейшего смысла, обычно сдержанный гном костерил на чём свет стоит всех и вся. Женщины, Пастырь, Хиггинс и Бойл выбежали на шум, непонимающе уставясь на старосту и его скорбную ношу.

– Все прочь нахрен с дороги! Гмара, тащи таз с водой! Жмона, настойки! Бойл помоги мне! На кровать его! Дед, молись Праотцу, как не молился никогда прежде, чтобы Безбородый был жив!

Бережно уложив Скалозуба на койку, Фомлин застыл, напряженно всматриваясь в лицо лежащего без сознания гнома.

Пастырь осторожно, но твёрдо похлопал его по плечу, веля отстраниться. Приложив ухо к груди, пророк на несколько мгновений, показавшихся Фомлину вечностью, замер, хмуро глядя на сгрудившихся вокруг кровати встревоженных гномов.

– Вознесите хвалу Праотцу, маловеры! Жив-живёхонек!

Вздох облегчения вырвался практически одновременно у всех. Лишь Чоппи продолжал жалобно поскуливать, лижа руку полюбившемуся двуногому.

– Безбородого следует раздеть, дабы я смог должным образом осмотреть повреждения. Гмара, отцепись от своего драгоценного тазика и помоги мне!

Теперь, когда худшие ожидания не подтвердились, а Пастырь уверенно взял бразды правления в свои руки, Фомлин устало облокотился на стену, вперив вопросительный взор на виновато опустившего голову Кларка.

– Я не успел… Ничего не смог сделать, – еле слышно промямлил себе под нос прежде всегда бойкий и не привыкший оправдываться ни перед кем юноша. – Его просто вышвырнули из поместья, точно мешок с мусором! Боюсь, на сотрудничество Рыжесруба больше рассчитывать не приходится.

– Хрен с ним, с этим барыгой, прорвёмся! – Пастырь на пару с Гмарой ловко избавили Скалозуба от лишней одежды. – Праотец всемогущий, как же тебя так отделали-то?! – изумился пророк, разглядывая налившиеся по всему телу пострадавшего огромные синяки.

Кларк пуще прежнего налился краской, став похожим на переспелый помидор:

– Мы немного переборщили давеча на тренировке…

– Да вы со своими упражнениями видать совсем звизданулись от нечего делать! – сурово принялся отчитывать вконец подавленного гнома пророк. – Нашли время между собой поединки устраивать, соображать-то должны хоть чуть-чуть!

У нас братоубийственная война на носу, понимаешь? Эй, Кларк, аууу! Меня там кто-нибудь слышит внутри той малюсенькой головушки?! В такое время, как ныне, нужно не гробить друг дружку, приёмы сраные отрабатывая, а беречь на случай реального столкновения!

Жесть! Так избить своего товарища, никаких врагов, блин, не надо! Обалдеть… Прости Праотец сих глупцов, воистину не ведают, что творят!

Пастырь сокрушенно качал головой, внимательнейшим образом осматривая избитого гнома от макушки до самых пят:

– А ты, Фомлин, куда смотрел? Всё время же наблюдал за их «тренировками». Не мог поумерить пыл трём недоразвитым лоботрясам?

Бойл, прекрасно понимая, кто в данном упоминании является третьим, открыл было рот, намереваясь возразить на выдвинутое супротив него обвинение, но затем передумал. Называть юношу лоботрясом, конечно, было несправедливо, ибо тот пахал каждый Божий день с раннего утра до самого отхода ко сну, но насчёт излишнего переусердствования в боевых упражнениях пророк, безусловно, был прав.

Фомлин лишь раздосадовано цокнул языком, а затем развёл руки в стороны, всем видом демонстрируя полную беспомощность в плане возможности вмешаться в тренировочный процесс юных энтузиастов.

– Ладно, что толку одно и то же теперь обмусоливать, – Пастырь и так и этак повертел в руках голову Скалозуба, после чего приоткрыл лежащему гному зрачки, разглядывая нечто ведомое лишь Праотцу. – Переломов я, вроде как, не обнаружил. Ушибов, конечно, что волос в твоей бороде! Но тут попробуй пойми, какие свежие, а каковые «вчерашние наработки».

Гмара, омой раны и наложи прохладную повязку на голову. Смачивать водой из ручья и менять оную каждые полчаса!

Жмона, кончай громыхать своим богатством! Когда очухается, приготовь настойку из порошка змеевика. Да, принеси-ка ещё пустое ведёрко, на всякий случай. Боюсь, когда наш дружочек очнётся, его может слегка мутить и подташнивать.

Остальные пошли вон! Нечего мешаться тут под ногами, займитесь, наконец, хоть чем-то полезным! От ваших сочувственных взглядов он не исцелиться по мановению волшебства! Расходимся, расходимся, все свободны!

Гмара, ты долго собираешься причинное место ему начищать? Я сказал промыть раны, а не…

* * *

Скалозуб лежал на боку, закрыв глаза и отстранённо прислушиваясь к размеренному дыханию ослабшего тела. Мыслеобразы вяло сменяли друг дружку, думалось лениво и трудно. Несмотря на практически непроглядную темноту, царившую в комнате с плотно занавешенным окном, лишний раз открывать глаза не хотелось. Постоянная ноющая головная боль хоть и была терпимой, но крайне истощала. Сил едва хватало на то, чтобы выпить воды, да дойти до ведёрка, использовавшегося в качестве нужника.

«Хех, Пастырь как в воду глядел. Воистину император говна в корытце! Ссышься и гадишь то в один сральник, то в другой, будто малый ребёнок. Но прогресс, безусловно, имеется. Срусь не у всех на виду, как в прошлый раз, а в собственной комнате…»

Кроме Гмары, периодически выносившей продукты жизнедеятельности Скалозуба, да Чоппи, свернувшегося клубком у кровати, к пострадавшему гному захаживал только Пастырь. Говорили мало, да и то всегда полушепотом, за что, несмотря на одиночество и тоску, Скалозуб был весьма благодарен. Свет и шум усиливали беспощадную головную боль, а связывание слов в хоть сколько-нибудь последовательные конструкции требовало неимоверных усилий.

– Лежи спокойно и не суетись, Безбородый, – Пастырь ощупывал голову гнома с таким невозмутимым лицом, что никаких вопросов в целесообразности сего ежедневного ритуала не возникало. – Все живы, все здоровы. Без тебя разберутся. Ещё неделю или две, от тебя толку, один пёс, не больше, чем от младенца. Не разговаривай! Молчи и не о чём не думай, быстрее на поправку пойдёшь.

И опять-таки мудрый старик оказался всецело прав. Время лучший целитель, а молодое тело обладает воистину огромным потенциалом к самовосстановлению.

Первыми стали рассасываться многочисленные ссадины и синяки. Скалозуб прямо физически ощущал прилив сил в как следует отдохнувшем от каждодневных тренировочных нагрузок организме. Хотелось поупражняться, но ходившая ходуном комната по-прежнему ограничивала большую часть активности походом к нужнику и до кровати обратно.

К счастью, головокружение и тошнота с каждым днём донимали уверенно идущего на поправку гнома всё меньше и меньше. И только боль в душе не проходила, а лишь усиливалась, терзая несчастное сердце переживаниями. О прошлом. О настоящем. И о туманном будущем.

Так убегало драгоценное время, которое Дорки и его «воины швободы», в отличие от Скалозуба, использовали на всю катушку.

Глава 12. Восстановление справедливости

Народ всегда будет народом: легковерным, своенравным, слепым и врагом своей настоящей пользы.

Франсуа Фенелон

Лех с крайне озабоченным видом отцедил очередную порцию своей «волшебной настойки». Хотя разжиревший торгаш наотрез отказывался раскрыть секрет сей микстуры, Дорки догадывался из чего оная состоит. Подобные настои он, будучи помоложе, заливал в себя литрами, нимало не беспокоясь о плачевных последствиях. Ну может, конечно, и не совсем такие настоечки, как выверяемые до капли Лехом, но суть воздействия у них была одинакова.

Отбросить ненужное рассудочное и в полной мере ощутить себя зверем. Почувствовать беззаботность, азарт текущего мгновения, а там хоть сожги Проявленный сущее! Набить морду первому встречному, совокупиться с любой мало-мальски симпатичной особью противоположного пола и хохотать до упаду! Пробудить истинную тёмную сущность, что так старательно скрывается всеми от окружающих и часто даже от себя самого.

«Жалкие притворщики и трусы, упрямо отказывающиеся признать, кто они есть на самом деле. Звери! Вот кто мы все. Похотливые, жаждущие доминировать и пировать. И срать хотевшие на то, что будет завтра».

Ух, как же ненавидел Дорки всех этих лицемеров, призывающих строить долбанное светлое будущее, ущемляя желания здесь и сейчас. Он-то прекрасно знал, как поведут себя эти святоши после очередной кружечки горячительного. Как легко отбросят все свои высокие убеждения и идеалы. Особенно, если дело дойдёт до возможности трахнуться с женщиной.

«Бррр, пустословы и наглые лжецы! Есть лишь простые животные потребности, а все пространные философские рассуждения – не более чем жалкие попытки слабаков удовлетворить данные хотелки путём запудривания мозгов окружающим».

– Дорки, кончай изображать мыслительный процесс, у тебя это получается хреново и неубедительно, – Лех смахнул пот со лба. «Жирный ублюдок. Можно подумать, не по капле отцеживал невесть что, а телеги целый день разгружал!» – Всё готово. Пусть «мясо» из передовых отрядов хлебнёт по порции для храбрости. Остальным скажешь, что нальём после дела.

Дорки, я с тобой разговариваю, будь так любезен, обрати свой мечтательный взор в мою сторону. Да что с тобой такое в последние дни?! Тебя часом Фомлин не покусал? Охреневаю от этакой глубокой задумчивости!

Как же хотелось врезать по оборзевшей ряхе, визжащей на него с утра до ночи! Держать себя в руках и подчиняться указаниям мерзкого хряка давалось привыкшему руководить бандой гному невероятно тяжело. Но без помощи Леха и его «Покровителя», Дорки никогда не смог бы поднять на бунт такую толпу.

С каждым днём армия бунтовщиков увеличивалась. Скажем честно, половина из них, да какая там половина, подавляющее большинство, – паршивые дристуны, вынужденные отрабатывать похлёбку строевыми учениями. Разбегутся при первой серьёзной угрозе. Иллюзий на сей счёт Дорки никаких не питал. Иного от безвольного мяса ожидать было наивно, глупо и опасно для задуманного Покровителем масштабного плана.

«Хех, а напоить дурманящим настоем любителей халявной хавки и пустить в первых рядах на убой – идея действительно превосходная!»

Тем не менее, помимо нахлебников нашлись и другие. В глазах многих ребят Дорки видел неподдельную ярость. Чувство, с которым бывалый гном успел сродниться за долгие годы совместного существования.

Злость на угнетателей, на мразь, что присвоила себе все ресурсы и имеет окружающих без зазрения совести! Что давит таких как он, не даёт реализоваться, мешает жить счастливо и свободно!

Единомышленники по убеждению, а не от безвыходности, вот кто станет ядром Сопротивления! Вот ради кого он будет и впредь терпеть визг жирной свиньи!

Терпеть, но только до поры и до времени.

– Харэ орать на меня, я тебе не жена! Не видишь что ли, пытаюсь настроиться и собраться! – оскалился Дорки. – На тебя, Лех, если всё пойдёт по плану, итак успею ещё насмотреться.

– …

– Я сказал закрой рот!!! И так тошно, перед этакой оравой бравую речь нужно толкать… А я ведь не Пастырь, не грёбанный староста и прочий любитель слова подбирать…

По поводу предстоящего выступления необразованный гном и в самом деле волновался едва ли не больше, чем о грядущем кровопролитии.

– Так, ничего взять не забыл… Карта у меня… А в жопу всё, давай начинать! Терпеть не могу ожидание!

Разношёрстная толпа заполонила чуть ли не половину главной площади Квартала, представляя собой зрелище одновременно и жалкое, и пугающее. Сопротивление, ещё пару недель назад состоявшее из горстки презираемых большинством вымогателей-дебоширов, разрослось до размеров немаленькой армии.

Здесь присутствовали голодранцы всех мастей: от отъявленных головорезов, без лишних раздумий берущих силой то, что им требуется, до тревожно озирающихся потерянных гномов, с малых лет привыкших послушно исполнять всё, что им скажут. Любители выпивки и ответственные главы семейств. Молодые юнцы с едва проклёвывающейся бородкой и деды с седыми жидкими волосами. Не хватало только женщин, детей, да совсем уж дряхлеющих стариков.

Хотя на базе Сопротивления представительницы прекрасного пола имелись. Правда, их было немного. Ровно столько, чтобы готовить еду, да перевязать очередного бедолагу, поранившегося во время учений. Ну и удовлетворить похоть особо агрессивных самцов.

Собравшийся на площади народец разбрелся кто куда, пара гномов даже уселась на колодки, уныло пустующие посреди площади. Восседая на орудии казни двое знакомых беззаботно болтали ногами, обсуждая свои насущные тяготы, словно никакой вооружённой толпы вокруг не было и в помине.

Большинство же гномов теснилось друг к дружке, стоя отдельными кучками и сторонясь новоиспечённых командиров, связываться с коими лишний раз никому не хотелось. Те же, напротив, по-хозяйски смотрели на окружающих, всем своим видом демонстрируя внезапно обретённую власть. То, что власть эта приобретена лишь вследствие чудовищного стечения обстоятельств, «лидеров» ни капли не беспокоило.

Неизвестный философ давно минувшей эпохи сказал:

«Война всё переворачивает с ног на голову. Бразды правления переходят в руки самых жестоких, самых безнравственных и отчаянных. Ничтожества, что при нормальном общественном порядке обитали в самом низу социального дна, оказываются возвышены. Умудрённые же опытом светлые головы летят с плеч.

Общепринятые нормы морали, прививаемые воспитанием правила поведения – забываются, лишь право сильного в почёте и уважении. Тотальное превосходство и торжество необузданных инстинктов над разумом!

Результат сего один и тот же во все времена. Горы трупов и разрушенные судьбы чудом уцелевших ребят.

Через несколько поколений всё повторяется сызнова…».

К несчастью, никто из собравшихся на площади гномов над подобными премудростями никогда не задумывался.

При появлении Дорки в сопровождении эскорта ближайших подручных, народная масса пришла в движение. Гномы подтягивались к эшафоту в центре площади, желая услышать, для чего их согнали сюда будто скот. Некоторые, конечно, уже догадались, что вести их собираются не иначе, как на убой. Дюжина гномов попыталась было удрать, воспользовавшись кратковременной сумятицей, но волшебным образом в задних рядах сплошняком оказались те, кто полностью разделял идеологию Сопротивления. Полученные тумаки весьма красноречиво дали понять как неудачливым дезертирам, так и всем остальным о нецелесообразности самоуправства в нынешних обстоятельствах.

Дорки уверенным шагом поднялся на эшафот. Широко расставив ноги и скрестив руки на гордо выпяченной груди, глава народного ополчения обводил собравшихся взглядом, в коем читался вызов всем и каждому.

Отдельные шепотки и переговоры между скучившимися в ожидании речи гномами постепенно затихли. Пару раз кто-то пытался было прокашляться, но тут же смолкал, не иначе как получив тычок в бок.

За лидером Сопротивления высился огромный детина, головы на две выше любого взрослого мужика. Здоровяк безучастно взирал с высоты на толпу, почесывая коротко стриженную квадратную бороду. Чудь поодаль пристроился крайне упитанный для теперешнего голодного времени гном. Толстяк нервно потирал ладошки и переминался с ноги на ногу, то и дело косясь на тележку, накрытую мешковиной.

Дорки продолжал неподвижно стоять, храня гробовое молчание. Напряжение с каждой минутой усиливалось. Вновь послышался и вновь затих шёпот. Гномы вытягивали шеи, вставали на цыпочки, пытались протолкнуться вперёд в тщетной попытке понять, что происходит. Жирдяй рядом с Дорки уже не просто нервничал, а исходил седьмым потом, с тревогой глядя то на толпу, то на затылок гнома перед собой, забыв даже про свою драгоценную телегу с неведомым содержимым. Переросток увлечённо ковырялся в носу. На всей площади он был единственный, кого совершенно не тревожила ситуация.

Вожак Сопротивления сделал глубокий вздох:

– Чернь!

Звучное и крайне нелицеприятное обращение застало столпившихся гномов врасплох. Дорки выдержал паузу, его взгляд по-прежнему был направлен прямо на лица смутившихся обывателей подземных трущоб:

– Чернь. Так они называют всех нас. Я говорю ОНИ, подразумевая власть гребущих: законнорожденных, Короля и свиту его лизоблюдов. Всех тех, кто не желает считаться со своими собратьями, считаться с простым народом! Для кого мы не более чем расходный материал, дешёвая, а то и вовсе бесплатная рабочая сила! Кто вытирает ноги о нас каждый день, полагая, что иначе и быть не может! Полагая, что имеет на это полное право!!!

– Посадить их на кол! – выкрикнули из гурьбы снизу.

Дорки повелительным жестом поднял вверх руку, призывая к молчанию:

– Друзья мои, не стану обманывать вас, в истории я не силен. Мне не дали возможности постичь науки и ремесло. Как не дали и вам. Но я знаю, знаю без тени сомнения – такое положение вещей было отнюдь не всегда!

Гномий род славился равноправием, остальные расы завидовали нашей непредвзятости, отсутствию классовых барьеров для молодых и способных. Каждый мог достичь вершин в избранном им искусстве! Неважно кто, сын короля или дворника, если руки растут из нужного места, а разум чист и открыт для познания – гном имел все возможности для саморазвития!

Именно за счёт этого, наш род, несмотря на малочисленность, конкурировал с плодовитыми людьми. С безгранично талантливыми, но вознёсшимися в гордыне своей эльфами. С безмозглыми, но сильными и бесстрашными орками.

Да, никого из них ныне не стало. Но означает ли это, что мы должны забыть наше славное прошлое? Отринуть нашу вековую историю и традиции, что передавались из поколения в поколение?!

Нет! Мы не имеем морального права, не можем позволить горстке узурпаторов разрушить наше достояние, нашу культуру, наши славу и честь! Превратить народ в послушное безвольное стадо, лишить молодежь всякой возможности кроме служения власть гребущим…

Страдальчески зажмурившись, Дорки запрокинул голову вверх. На устах гримасой застыла горькая усмешка:

– Друзья, вы только задумайтесь, именно на наших с вами плечах зиждется весь Оплот! На костях НАШИХ предков построен город, что стал последним прибежищем и домом для всех! А значит, мы имеем право жить не хуже, чем гады, присвоившие себе всеобщие блага и ресурсы! Что они сделали такого особенного? А?! Да, ничего! Ничего!!!

Мы живём хуже собакоморд, коих держат у себя богатые власть гребущие! Наши дома ветшают и не ремонтируются. Дети не получают образования. Целители не заботятся о наших больных. Старики тихо дохнут, не нужные никому! Вы все знаете это не хуже меня, видите сплошь и рядом вокруг каждый день.

Но и того богачам было мало! Теперь они решили, что даже испорченную еду не стоит тратить на таких убогих как мы! Видать дорого им обходимся, как я слышал, «не вписываемся в бюдежет». Да в рот я имел ихний сраный «бюдежет»!!!

Из пасти выступавшего во все стороны брызгали слюни, похоже, произносящий речь гном вошёл в раж.

– Как вам подобное положение дел: «Не служишь в доме законнорожденного? Не сторожишь драного Короля? Так нахрен ты вообще такой нужен, какой с тебя прок?!»

Пффф, в самом деле, глупость этакая, выделять продукты для черни. Пусть жрут друг дружку, мы ведь не гномы, мы звери! Просто дикие, безмозглые звери. Вот за кого держат нас наши «добрые благодетели».

Послышалась возмущенная ругань и призывы к немедленному восстановлению справедливости. Не было на свете, нет и, наверно, не будет более верного способа агрессивно настроить толпу, нежели давить на это тонкое чувство.

Справедливость.

Миф под предлогом которого уничтожались целые расы…

И которая так никогда и нигде не смогла восторжествовать в полной мере.

Дорки выглядел опустошённым и опечаленным. Толстобрюхий гном пялился на товарища широко отрытыми глазищами, словно видел впервые в жизни. Переросток перестал ковыряться в носу и застыл с раскрытым ртом, внимая каждому слову своего предводителя.

– Послушайте, друзья! – внезапно проявивший недюжинный талант к ораторскому мастерству гном дождался, пока сборище не утихомирилось вновь. – Знаю, у многих из вас сложилось обо мне весьма негативное мнение. Кровожадный маньяк, головорез, секир-башка, – глава банды хмыкнул, – какими только ласковыми словечками не называли меня. Но я не хотел… никогда не хотел и сейчас не хочу проливать реки крови!

На несколько секунд Дорки замер, виновато потупив взор и опустив голову. Затем резко встряхнулся, будто пробудившись ото сна:

– Однако мои желания не имеют никакого значения! Сегодня мы начнём осуществлять наше возмездие! Сегодня Оплот впервые ощутит восстановление нарушенного власть гребущими равновесия! Не мы начали эту войну, но нам нести её бремя!

Часть присутствующих безудержно завопила, предвкушая возможность наконец излить свою ярость. Другая половина, напротив, притихла, с ужасом осознавая, что настал черёд платить за бесплатную кормежку отрубленными конечностями, выпущенными кишками и собственной жизнью.

Дорки снова усмиряюще поднял вверх руку, показывая, что сказал ещё сегодня не всё:

– Я хочу, чтобы вы все поняли неизбежность и необходимость грядущего противостояния. Поверьте, никто не сможет отсидеться дома, остаться в стороне от конфликта. Больше нет безопасного места ни для кого! – лидер Сопротивления отрицательно покачал головой. – Либо мы одержим победу, либо нас перережут как скот, коим нас считает поганая знать…

Но, – оратор обвёл взглядом толпу, – мы с вами не звери, не животные, чтобы ни думали глупцы, мнящие себя высшей кастой. Крови прольётся много, но ни каплей больше, чем того требуют обстоятельства.

Мы выступим организованно и будем действовать строго сообща. Малейшие отклонения от данных приказов будут строжайше наказываться, вплоть до смертной казни прямо на месте! Малейшие сомнения и вопросы в целесообразности того или иного указания расцениваются как нарушение субординации и будут наказываться! Трусость и попытки избежать боя – наказываются! Убийство и любое насилие без прямого на то приказа или необходимости – наказываются!

Мы непобедимы, пока мы едины! Все как один!

– Все как один… – отнюдь не единогласно откликнулись снизу.

– Построиться по отрядам согласно указаниям командиров! Сейчас же!!!

Вытерев пот со лба, Дорки прошептал стоящему рядом Леху:

– А теперь посмотрим, на что годятся твои волшебные настоечки…