Текст книги "Король-Предатель"

Автор книги: Егор Михнегер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Зерк зарычал, крепко стиснув присвоенный в порыве мести топорик, покрытый запёкшейся кровью. Казалось, он готов броситься на торговца скажи тот хоть ещё одно слово.

Неодобрительное ворчание юных фанатиков вновь перешло в открытую ругань. Поддерживая лютующего маньяка-палача, сразу полдюжины гномов угрожающе двинулись в сторону Леха.

– Молчать, я сказал!!! – неожиданно взревел Норин, заставив всех отшатнуться с перепугу назад.

Разъярённый великан, сидящий между Лехом и сторонниками жестокой расправы, обвёл присутствующих тяжёлым взглядом:

– Дорки приказал по-тихому, – уже мягче добавил полоумный детина, снова переключив внимание на покусанную собакомордой ногу.

У Леха вырвался непроизвольный вздох облегчения. Помощь запомнившего обрывки случайных фраз недоумка пришлась как нельзя кстати. Обстановка, однако, продолжала оставаться достаточно напряжённой.

– Вы видели, какой сад развёл у себя во дворе староста? Нет? Так посмотрите, пока есть такая возможность. Смелее! Кто ещё не видал? – несколько раненных проковыляло к выходу во внутренний двор, подозрительно хмурясь на Леха. Послышались удивленные ахи и вздохи. – Ну, как оно вам? То-то же.

Вы что, хотите повторить ошибку нашего безмозглого Короля, когда он разом истребил всех Жизнетворцев, обеспечивавших едой весь Оплот? Эти гномы знают, как ухаживать за растениями. Понятия не имею, откуда и как на них снизошло сие знание, но точно вам говорю – они могут то, на что не способны все нынешние говносадоводы Короля вместе взятые! Их нельзя убивать. Сохрани Праотец нас от такого безумия!

Гномы, да вы что? До вас совсем ничего не доходит? Без таких вот умельцев мы все подохнем с голодухи при любом возможном исходе! Чуть раньше или немногим попозже – неважно, без разницы! Ох, как же тяжело объяснять столь очевидные вещи…

Заберите Безбородого, остальных запереть в какой-нибудь кладовке и беречь как зеницу ока! На страже останутся Бирк, Харшег, Ганин…

– Какой прок от полудохлого старика и безрукого?! – никак не мог угомониться Зерк. – Ладно, старикашка сам того и гляди копыта отбросит, но какую пользу может принести нынче жонглёр? Прикончим публично хотя бы его, дабы поднять боевой дух ополчения!

У Леха опустились руки, аргументы и логика бессильны, когда имеешь дело с озверевшим фанатиком.

– Ещё раз повторяю, Дорки велел по-тихому…

– Да, блять, какое по-тихому, не парь нам мозги!!! – зашёлся слюной отморозок с исполосованной рожей. – Вывести Безбородого на площадь, это называется по-тихому?! А? Херь собачья! Если можно публично наказать его, то можно пустить кровь и всем остальным!

Сколько гномов полегло здесь бесславно, борясь отнюдь не за правое дело, не за свободу и равенство! Умереть от руки стража и власть гребущего, не то же самое, что пасть в бою с подлым предателем! В такой смерти нет чести.

И что же? Они погибли просто для того, чтобы заключить под стражу грёбанных садоводов?! Срать я хотел на их грядки, посадки и всё остальное!!! Кто-то должен ответить за наших убитых собратьев, и кто-то ответит! Похеру, который из них: жонглёр, староста, пророк, молчун – но хоть один должен сдохнуть! Я не успокоюсь, пока мёртвые не будут отомщены! Вы со мной братья?

Жаждущие крови налётчики безоговорочно поддержали предложение Зерка. Никто не ожидал столь яростного и ожесточенного сопротивления от горстки «изменников». Злость переполняла пострадавших в резне бойцов, требовала выхода обиды и гнева. Наказать «подлецов» казалось столь справедливым и правильным…

Лех молча стоял на месте, прекрасно осознавая, что крыть «аргументы» маньяка ему больше нечем.

Двое гномов бесцеремонно подняли с холодного пола Скалозуба, взяв под руки с обеих сторон. Уносимый прочь домочадец как мог пытался вывернуться, чтобы хоть мельком взглянуть в последний раз на столь многое сделавших для него друзей.

Попрощаться ему так и не удалось.

Пастырь по-прежнему сидел на коленях, уронив на грудь разбитую голову. Бойл лежал без сознания, как и Хиггинс, которого цинично перешагнули двое верзил, наклонившись над сжавшимся в комочек изувеченным Кларком.

– Его трогать нельзя! – голос Фомлина хрипел, но в нём всё ещё ощущались властные интонации. Староста смотрел прямо на понурившего взгляд Леха. – Кларк наш главный садовод. Он знает все нюансы и секреты подземного фермерства! Без него саду конец.

Хозяин дома врал напропалую, как и Бойл, Кларк помогал Фомлину многие годы и отлично разбирался в растениеводстве, но называть его главным и уж тем паче незаменимым было, конечно, абсурдом. Однако другой возможности спасти любимого пасынка у старосты не было. Взявшие за шкирятник Кларка громилы остановились, вопросительно уставясь на Зерка и остальных жаждущих расправы бандитов.

– Если хотите кого-то публично казнить, возьмите меня! В конце концов, именно я был в Квартала за главного. Что народу, какой-то жонглёр? Я – вот чьё наказание имеет значение! А с садом мои друзья управятся сами, правда ведь Кларк?

Лишившийся в одночасье обеих кистей гном открыл было рот, собираясь возразить на отчаянную ложь хозяина дома, но подхваченный сильными руками Фомлин не дал ему такой возможности:

– Ты ещё так молод Кларк. Я уверен, ты справишься. Вытерпишь. Ты всегда являл собою олицетворение надежды и будущего! Не позволяй горю уничтожить себя! Продолжай верить, мечтать и любить. Выживи, умоляю! Только такие как ты и не позволяют нашему миру сгнить окончательно. Прощай… мой милый друг.

Главу дома, обустроившему с нуля не только собственную жизнь в трущобах, но предоставившему возможность достойно существовать и развиваться близким, друзьям, да что там, давшего шанс выжить всем гражданам Квартала, выносили из дома спиной вперёд, словно перебравшего забулдыгу.

– И вы прощайте, братья! До свидания, Хиггинс! Скажите Бойлу, когда очнётся, чтобы не унывал! Позаботься о них, Дедушка, – Фомлин зацепился ногами за порог разгромленного дома. – Спасибо, что были со мной все эти годы. Вы самые лучшие создания этого безумного мира! Прощайте, любимые…

Глава 16. Кара

Толпа никогда не стремилась к правде, она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это льстит ей. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится её повелителем, кто же стремится образумить её, тот всегда бывает её жертвой.

Гюстав Лебон

С неумолимой решимостью два юных мерзавца гнали Скалозуба вперёд, держа под руки и не давая возможности сбавить темп. Едва успевая переставлять ноги, ведомый на казнь гном шипел и кривился от резкой боли в левой руке, травмированной в бою пинком великана. Перед замутнённым слабостью взором вверх-вниз скакала дорога, все мысли сводились к одной лишь руке.

«Похоже перелом. Или вывих. Проявленный побери, как же больно!

Рука, моя бедная несчастная ручка!

Я больше так не могу… Когда эта пытка закончится? Скорее бы только дойти…»

Какой-то дальней частью рассудка Скалозуб прекрасно осознавал, что приход на площадь не сулит ему ничего доброго, но страх расправы потом никак не мог сравниться с всепожирающей болью сейчас. Яростно стискивая зубы, мученик старался смотреть лишь под ноги и вперёд. Спотыкаться было нельзя, это было уж слишком болезненно.

По мере приближения к площади, известного всём и каждому в Квартале гнома обступало всё больше и больше народа.

– Эгей, Безбородый! Далёко собрался?

– Доигрался, санный ублюдок?! Давно пора было вздернуть тебя, нахрен, на виселице!

– Вы только посмотрите, король говна почтил нас своим присутствием!

– Грёбанный законнорожденный. Гореть тебе в горниле огненном! Тебе и всему вашему сословию дранному!

В след ведомого к эшафоту пленника выстроилась целая процессия неблагожелателей. Оборванцы гомонили наперебой, издеваясь, ругаясь и безудержно хохоча. В адрес ненавистному гному выкрикивались всевозможные угрозы, то и дело какой-нибудь «герой» забегал вперёд, чтобы плюнуть законнорожденному прямо в лицо. Каждый попавший в цель плевок сопровождался диким ликованием и восторженными воплями безумной толпы.

Однако боль в руке беспокоила Скалозуба куда сильнее всех незаслуженных унижений. Быстро семеня в такт широко шагавшим сопровождающим, он продолжал тупо пялиться вниз, избегая встречаться взглядом с кем-либо из ватаги озлобленных голодранцев.

– Никогда не смотри в глаза Зверю, – частенько говаривал Фомлин, наблюдая за их тренировками с Кларком, – ты рискуешь спровоцировать ещё большую агрессию. Опусти подбородок, рассеянный взгляд, лёгкие покачивающиеся движения…

Мыслеобразы рассеялись словно дымка, когда шествие достигло, наконец, пункта своего назначения. Скалозуб с опозданием сообразил, куда именно направляются его палачи. Безграничный ужас и отвращение заставили его позабыть обо всём: боль, усталость, остатки самоуважения – улетучились в мгновение ока, когда забежавшие вперёд головорезы с юношеским энтузиазмом отворили створки злосчастных колодок в самом центре главной площади Квартала.

Приглашающим жестом улыбающийся до ушей гном приветствовал Скалозуба, проворковав издевательски-сладким голосом:

– Добро пожаловать домой, Безбородый! Колодки заждались своего господина…

Пронзительно взвыв, Скалозуб дёрнулся в сторону, вложив в отчаянный и безнадёжный рывок остатки всех своих сил. От чудовищной боли в покалеченной руке затмило в глазах, он почти потерял сознание, но удерживающие его молодые подонки лишь зашлись грубым лающим смехом:

– От судьбы не уйдёшь, Безбородый! Вы с колодками созданы друг для друга, аха-ха-хах!

Сильные руки буквально вдавили его в отверстия для шеи и рук. Сверху с громким стуком опустилась верхняя створка. Послышался характерный щелчок запираемого замка.

– Его величество изволит, дабы ему принесли корытце для нужд?! Сию минуту, будет исполнено! Ха-ха-ха!

Из глаз Скалозуба ручьём текли слезы. Захлестнувшие всё его естество ужас, отчаяние и горе разрывали душу на части. Самое худшее, что только могло произойти, случилось с ним вновь.

На площадь подтягивались всё новые и новые оборванцы, гордо именующие себя «воинами свободы», «Сопротивлением», «карающей дланью» и другими, не менее пафосными, прозвищами. Названий много, суть одна.

Доведённые до предела, лишённые всякой надежды, обиженные жестокостью и несправедливостью убогих властителей – те, кого в высшем обществе презрительно кличут чернью, бедняками, малоимущими, взялись вершить правосудие и наводить порядок любыми доступными средствами.

Покарать бывших гонителей, отомстить всем мучителям, что десятилетиями терзали несчастный народ. Поквитаться с предателями, не считаясь ни с жертвами, ни с количеством пролитой крови. Плотина терпения сломлена и яростный поток уже не остановить. Горе тому, кто попадёт в эту лавину, неважно, заслужено ли, по воле злого рока или лживому наущенью – пощады не жди! Справедливость требует жертв, а равенство чисток. Так было во веки, будет и впредь. Ибо сущность наша двояка и Зверь берёт верх над разумом, когда вершатся в мире глобальные перемены.

В сём Скалозуб стал свидетелем и самым, что ни на есть, непосредственным участником.

– Дорки! Дорки! Дорки! – в едином порыве скандировала толпа, сбежавшаяся на площадь в предвкушении того самого «правосудия».

Каждый мужчина, что не стоял на страже Верхних и Нижних ворот, счёл своим долгом присутствовать при столь знаменательном событии. Когда вскоре за Скалозубом на эшафот привели Фомлина, последнему дураку стало ясно – скоро начнётся жара. Женщин и немногих детей предусмотрительно увели от греха подальше, строго наказав не высовывать носа из дома и держаться подальше от «серьёзных мужских дел». Все ожидали прихода Вождя.

Зерк с наиважнейшим видом стоял за спиной брошенного на колени старосты и хвастался шрамами, полученными в минувшем побоище. По его россказням могло сложиться впечатление, что горстка отважных наёмников свершила самый настоящий подвиг, одолев в неравном бою превосходящие силы подлых отступников. Вдруг оказалось, что он лично, этими вот руками, укокошил троих предателей, а ранения получил, отважно прикрывая собой менее опытных товарищей. Остальные участники «героического налёта» вопросительно переглядывались, удивлённо покачивали головами, но версию событий, выставлявшую их в выгодном свете, разоблачать не спешили. Лех с самым угрюмым видом стоял в стороне, периодически морщась и сплёвывая в ответ на неиссякаемый поток изливаемой Зерком чуши.

Безвольно уронив на грудь голову, Фомлин сидел на коленях, не произнося ни единого слова. Скалозуб в колодках находился позади и видел лишь сгорбленную спину товарища, а потому не мог знать, что в глазах прожившего сложную жизнь гнома хрустальными каплями застыли слёзы невыразимой печали.

Слёзы грусти – за блудных детей, что не ведают, что куют.

Слёзы от сожаления – из-за невозможности спасти души, отвергнувшие мораль и учение предков.

Слёзы уныния – от понимания отсутствия будущего у тех, в чьё благополучие были вложены годы, силы и бесконечные переживания…

– Да здравствует Вождь! – прокричали с задних рядов уже начавшей скучать публики.

– Слава Вождю! Ура! Ура! Ура! – фанатично возликовали юные ополченцы, приветствуя боготворимого лидера.

Гномы постарше, в особенности из тех, кто вступил в Сопротивление отнюдь не от сытого желудка, вели себя немного посдержаннее.

Дорки спокойно шёл сквозь расступающееся перед ним стадо, не проявляя ни малейшего интереса к восторженному вою толпы. Казалось, признанного всеми каких-то пару дней назад вожака совершенно не смущает ни бурное рвение, ни поклонение такого большого количества гномов. Словно власть всегда была для него само собой разумеющейся данностью, не требующей обоснований и не подлежащей сомнению.

Лидер революции целеустремлённо шагал вперёд, приковав всё своё внимание к смотрящему ему прямо в глаза поверженному старосте.

– Честно признаюсь, не раз мечтал я увидеть тебя пред собой на коленях, Фомлин! Ох, не раз и не два! Хотя в данном случае не могу сказать, что я очень доволен…

Дорки строго взглянул на Леха, отчего толстый гном боязливо втянул голову в плечи. Двойной подбородок торговца превратился в тройной, а то и в четверной, придавая тому весьма забавный вид провинившегося карапуза. Однако мало кому из присутствовавших на эшафоте сейчас было до смеха.

– По-тихому не вышло, ну что ж… Грибокартошку для народа нынче достать трудновато, так хотя бы дадим ему зрелищ!

Дорки возвысил голос:

– Да будет суд над сим отщепенцем! Пришла пора карать неверных общему делу! Нашему правому делу свободы и равенства!!!

Толпа восторженно взревела, предвкушая судилище и, что гораздо важнее, жестокое наказание. О том, сколь многое сделал для них стоящий на коленях поруганный гном, задумались лишь единицы, старавшиеся при этом помалкивать и не выделяться из общей массы.

– Фомлин! Я, Дорки, именуемый ныне своими собратьями благодарствующими Вождем, радеющий за простой народ, власть имущими угнетаемый, годами единолично боровшийся за справедливость и равноправие – объявляю тебя изменником!

За сотрудничество с законнорожденными, за поддержку старого, насквозь прогнившего порядка, – Дорки выдержал паузу, – за коварные планы предательства Сопротивления, ответите теперича ты и твой соратник двуличный!

К крысам, что грызут спину борцов за свободу, ждут не дождутся момента ударить исподтишка – пощады и снисхождений не будет! За подлость этакую уготована вам суровая кара. Не важно, кто ты и что хорошего сделал ранее, отныне, Фомлин, ты враг народа!

Слагаю при всех с тебя полномочия самозваного старосты, не важно был ты им на самом деле иль не был. Слагаю и беру ответственность за жителей Квартала в свои руки! Руки, что уже не единожды вели нас к победе!!!

Радостный гул красноречиво свидетельствовал о безоговорочном одобрении публики.

– Смерть твоя, Фомлин, будет быстрой, но крайне болезненной. Смерть же Безбородого будет долгой. О-о-о-чень долгой.

Норин, неси свой топор! Вы слышали о такой казни, как четвертование, друзья мои? Нет?! Ну так, сейчас вы увидите ЭТО воочию! За свободу! За справедливость!! За равенство!!!

Собравшиеся на площади обезумили окончательно. Гномы орали, братались, хохотали, пускались в пляс и плакали от счастья. Истошные вопли были слышны, пожалуй, на другом конце Квартала.

– Вы же не Короля-Предателя четвертуете, идиоты… – тихо проворчал себе под нос мрачный Лех.

– Прости Праотец души павшие… – возводил молитву Праотцу Фомлин.

– Неблагодарные ублюдки! – сплюнул презрительно Скалозуб, за что удостоился увесистого тычка под ребро.

– Свобода!!! Равенство!!! Дорки!!! – визжали остальные участники драмы.

– Топор. Норин несёт топор. Норин молодец, – бубнил великан, чьи умственные способности сейчас не казались сильно отстающими от общей массы.

– Пора умирать, Фомлин, – просто сказал Дорки, словно констатировал само собой разумеющийся, обыденный факт. – Кладите его на спину! Начнём казнь с ампутации левой руки…

Скалозуб решился открыть зажмуренные до боли глаза. В ушах до сих пор звучали отголоски стонов и душераздирающих воплей умиравшего друга – Фомлин мужественно держался как мог, но ни один гном не в силах молча переносить столь чудовищные страдания. Увидев истерзанный мучителями труп, Скалозуб пожалел о своем решении открыть глаза и что было сил зажмурился вновь. Не помогло.

Беглый взгляд успел выхватить всё. Жуткая картина произошедшего на эшафоте безумия во всех подробностях застыла пред внутренним взором закованного в колодки несчастного гнома. «Зрелище», увиденное в тот роковой миг, преследовало Скалозуба до конца его дней.

В луже крови лежали останки того, кто спас отвергнутого всеми законнорожденного от неминуемой смерти, приютил в своём доме, кормил и поил, не требуя, в общем-то, взамен ничего. Отрубленные конечности валялись рядом с обезглавленным телом.

Зерк бурно размахивал над головой одной из рук старосты. Дорки неподвижно стоял, держа за волосы голову своего извечного оппонента. Из отсечённой шеи на грешную землю размеренно капала кровь.

На площадь опустилась гробовая тишина, нарушаемая лишь иступлённым кличем Зерка, да визгом таких же помешанных на насилии психопатов. Остальные молчали, ошеломлённые разыгранным «представлением». Проповеди Пастыря прошли не впустую, зверская расправа над старостой, многие годы являвшимся образцом ответственности и заботы о ближних, немного отрезвила тронувшихся рассудком и душою безумцев. Многие в ужасе закрывали глаза, кто-то даже рыдал. Во взглядах мужчин поумнее начинало сквозить понимание только что содеянной у всех на глазах мерзости. Иллюзии насчёт исключительности и доблести Вождя, ведущего народ к победе, светлому будущему и справедливости, впервые немного развеялись. Некоторые даже запоздало припоминали предостережения Дедушки о грядущей междоусобной бойне…

К сожалению, хватало и тварей, что пусть по-тихому, но злостно ухмылялись, видя чужие боль и страдания.

Продолжая держать на вытянутой руке голову Фомлина, Дорки повернулся ко второму обвиняемому:

– Хей, Безбородый! Чего ты так жмуришься? Скажи своему дружку «до свидания»! Давай-давай, открой глазки, – подойдя к колодкам, Дорки схватил одной рукой Скалозуба за волосы, другою тыча в лицо голову старосты. – Смотри же, сука! Смотри!!!

Отчаявшийся гном, однако, решил скорей умереть, чем открыть глаза вновь. Короткая стрижка позволила вывернуться из хватки подонка.

– Ладно, хер с тобой. Присобачим башку к колодкам, так что ещё успеешь налюбоваться. Ну-ну, не тряси так своим котелком, я же о твоём благополучии думаю – будет с кем тебе поболтать, ха-ха-ха!

Послышался характерный стук брошенного на землю предмета. Дорки возвёл руки к своду огромной пещеры:

– Друзья! Сегодня вы стали свидетелями свершённого правосудия! Пусть это послужит наглядным уроком всем вам. Неверные общему делу будут жестоко наказаны! Мы войдем в новое, светлое будущее вместе или поляжем увечными трупами! Никто не имеет право оставаться в стороне! Никому не позволено строить нам козни и подло бить в спину! За свободу! За справедливость!! За равенство!!!

– За свободу… равенство… – нестройно и вяло вторили посмурневшие от этаких «нравоучений» собравшиеся.

Дорки обвёл властным взглядом поредевшую толпу. Воспользовавшись тесным общением вожака с Безбородым, гномы пошустрее втихую покинули место казни. Остались лишь особенно верные делу, трусоватые и безвольные, да те, кто стоял в первых рядах и не мог улизнуть незаметно.

– Григги! Да, ты-ты, сучёнок, кто же ещё, твою мать?! Иди сюда, король чистых сортиров!

Обречённо понуривший взор подросток неохотно вышел вперёд. За прошедшее с приснопамятного налёта на Пещеру ремёсел время, струхнувший в бою парень изменился до неузнаваемости. Забитый, униженный и презираемый всеми чухан, занимающийся самой тяжёлой и грязной работой, ничём не походил на прежнего бойкого лидера малолеток.

– Будешь следить и ухаживать за Безбородым, понятно? Я имею в виду, поить его пару раз в день, чтоб не издох слишком быстро. И, конечно же, выносить говно из корытца! Это-то ты умеешь? От вида какашек не оробеешь ведь, правда?! Ха-ха!

А вы, – Дорки вновь обратился к усердно внимавшему каждое слово стаду, – держите себя в руках! Можете слегка помять бока или сказать Безбородому пару ласковых, но не увлекайтесь, усекли? Он так долго радовал наш с вами взгляд, служа украшением площади, пусть постоит тут опять. Осознает, падла, всю глубину своей вины перед простым народом трущоб…

А теперь пошли прочь! Харэ тут стоять, занимайтесь порученными делами, дармоеды, я больше не в настроении с вами сейчас тут сюсюкаться!

Ну, я ведь ясно сказал! Расходимся, орочьи дети!