Текст книги "Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1"

Автор книги: Эфраим Кишон

Соавторы: Меир Шалев,Хаим Нахман Бялик,Варда Резиаль Визельтир,Яир Лапид,Бат-Шева Краус,Михаэль Марьяновский,Этгар Керэт,Савьон Либрехт,Томер Бен-Арье,Орли Кастель-Блюм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Временное решение

(Из книги «Недалеко от центра города»)

Дани Браво был красивым и богатым человеком. Миллионы придавали ему особый статус, который требовал высокой планки поведения и не позволял вязнуть в бесплодных беседах, которые он называл пустословием.

Серьезное выражение, не сходившее с его лица, было плодом продуманности и самообладания, и без него он, скорее всего, не достиг бы того, к чему пришел: офис в северной части города с тридцатью двумя сотрудниками и шестьюдесятью клиентами, из которых двадцать один – трудные и понимающие что к чему.

Оперируя крупными суммами, он, тем не менее, не перестал быть порядочным в отношении своих работников и платил им высокую зарплату. Те из них, кто не мог вернуть ему долг деньгами, обычно оставались работать сверхурочно без оплаты и таким образом находили способ отблагодарить его за обеды, которые он финансировал им в «То и это», при условии, что они не потратят больше двадцати пяти шекелей, которых хватало на тхину, соленья, приличный стейк из филе и холодный напиток.

Браво ненавидел лесть. Когда кто-нибудь осмеливался открыто льстить ему, он прерывал говорившего и резко спрашивал: «Чего ты хочешь?»

Так он вынуждал собеседника выбрать один из двух единственно возможных вариантов: немедленно вернуться добровольно к своему делу и замолчать либо без проволочек сказать, чего он хочет, коротко и по существу, без всяких лишних ухищрений.

Лучший друг Браво, который на самом деле был достаточно осторожен, все-таки нет-нет да и оступался и начинал льстить; в таких случаях он выбирал первую из упомянутых возможностей. Он замолкал, давая Браво почувствовать четкие и ясные границы его личности, и тут же менял тему. Только после того, как ему удавалось побеседовать с Браво на второстепенную тему, не связанную ни с ним лично, ни с его богатством, он осмеливался говорить о тяжелых для Дани годах, 1976–1981, о том, как тот преодолел трудности и научился использовать их себе во благо. Или спрашивал:

– Скажи мне, Дани, как прошло сегодня с этими тракторами?

Иногда другу это удавалось, и Дани сотрудничал с ним. Но, когда попытка лести была слишком очевидна, дело немного осложнялось. Дани отводил взгляд и говорил что-нибудь вроде:

– Кретин ты этакий, может прекратишь пудрить мозги?

Тогда друг замолкал и усиленно старался найти другую тему. Однако Дани в большинстве случаев вовсе не нуждался в беседах с кем-либо и уж тем более с другом, потому что, в конечном счете, Дани Браво являлся самодостаточной личностью.

Подобные вечера заканчивались тихим уходом друга домой, после того как они с Дани не обменивались ни словом и друг выкуривал более половины пачки сигарет, а Дани – ни одной.

В первые годы друг мучительно переживал долгие минуты молчания, но через года три научился находить для таких моментов особые темы для размышления. Именно мысли, потому что реальные действия в счет не шли. Когда Дани отводил от него взгляд или вставал по каким-то своим делам, друг заучивал точное расположение вещей вокруг себя, чтобы в следующий раз, когда он придет к Дани, он мог узнать по изменениям, что Дани делал и кто посещал его дом. Когда же ему надоедало это развлечение, он, не двигаясь, вглядывался в одну точку на белой стене и усилием воли заставлял себя думать о приятных вещах, как например, об озерах в Швейцарии, которых никогда в жизни не видел.

У Браво с годами также произошел прогресс, и он позволял себе запираться в других комнатах, долго разговаривать по телефону, наливать себе крепкие напитки и приготавливать легкую закуску. По мере того, как Браво дольше уединялся, его друг все больше затруднялся приводить в действие свое воображение и срочно искал новые образы, здания, сельские пейзажи. Неизменно безмолвные и всегда при свете дня. Если ему не удавалось найти никакой картинки подобного рода, он просто считал овец, а иногда для разнообразия – коров или развлекался подсчетом змей, прячущихся среди скал и подстерегающих доверчивых купальщиков на берегу моря.

На определенной стадии вечера, когда Браво проявлял явные признаки нетерпения, друг поднимался со своего места и говорил:

– Пока, я пошел.

Дани обращал на него взгляд из глубин раздумья и махал на прощание в его сторону своей крупной рукой.

За миг до того, как друг подходил к двери, он кричал вслед ему «спокойной ночи», пожелание, на которое друг никогда не отвечал. Он любил выйти из роскошного дома, хлопнув дверью.

В один из вторников, точно в тот день, когда по телевизору передавали программу «Что произойдет с Тель-Авивом, если на него упадет атомная бомба», его друг задерживался. Браво сидел напротив цветного экрана, пил пиво, смотрел передачу и посмеивался. Было смешно видеть знакомые ему издавна места разрывающимися на мелкие осколки. Взрыв, как подчеркивал обычно смешливый, посерьезневший в соответствии с характером передачи диктор, произведен посредством поразительной и дорогой техники, которая привезена специально для этой программы из Японии, где несколько месяцев тому назад показывали аналогичную передачу про Токио.

Дани чувствовал себя в безопасности. Возможно, потому, что знал, что это все просто эффекты, а может быть из-за того, что часто уезжал из города. Пять раз в году он летал в Нью-Йорк, четырежды – на встречи специалистов в европейских столицах и трижды в год он непременно ездил во Франкфурт, чтобы вложить деньги, которые не хотел оставлять в своей стране.

Пафос в голосе диктора возрос, когда он перечислял вред, который способна причинить бомба людям и их имуществу. Когда он закончил, началось повторение программы, это было скучно, и Дани выключил телевизор.

Одним большим глотком он прикончил пиво и швырнул пустую банку вниз. Банка проделала длинную траекторию протяженностью в восемь этажей и ударилась о тротуар. Дани иногда бросал с балкона вещи, которые, даже если бы и попали кому-нибудь в голову, не могли бы причинить ему большого и уж тем более убийственного вреда.

Друг, если бы он находился сейчас возле Дани, громко рассмеялся, поаплодировал, кинулся посмотреть, прячась за большими цветочными горшками на балконе, не попала ли банка в кого-нибудь, и доложил бы об этом Дани, с улыбкой глядящему на него со своего места.

Браво открыл еще одну банку пива, включил телевизор и увидел конец программы. Сразу после окончания передачи зазвонил телефон.

– В чем дело? – спросил Дани, уверенный, что звонит его друг.

– Дани? – услышал он голос своей сестры Тирцы и пожалел, что ответил.

Она спросила его, смотрел ли он программу.

– Нет, – ответил он ей, так как терпеть не мог, чтобы кто-то из семьи знал, что он делает. В особенности Тирца, которая потом разболтает всему свету. Она была в разводе, и в прошлом он выручил ее из судебной путаницы, которая возникла между ней и ее мужем. Он оплатил ей адвоката, и она была ему признательна. С тех пор она считала своим долгом ежедневно звонить своему младшему брату и пытаться смешить его разными историями с места ее работы. В конце разговора он обнаруживал, что у нее есть какой-нибудь интерес, обычно она хотела услышать его мужское мнение о новом парне, с которым познакомилась. На этот раз она спросила о частном учителе математики своего девятилетнего сына.

– Скажи, как ты думаешь? Мне показалось, что он пытается ухаживать за мной, – спросила она. – Он положил руку мне на плечо, когда провожал к двери и держал ее там до последней минуты, то есть пока я не вышла. Как я могу быть уверена…

– Да, я уверен, что он пытается ухаживать за тобой, – прервал ее брат. – Возможно даже, он любит тебя, кто знает?

Он думал о том, насколько его сестра предсказуема и скучна, и хотел отделаться от нее. Тирца сказала, что он самый сладкий, и закончила разговор под предлогом, что она не хочет мешать ему смотреть новости по телевизору.

Дани стоял в прохладе на балконе и вытирал пальцами выступивший на лбу пот.

Бессмысленные огни города мерцали вдали. Место для жилья, выбранное им, было превосходно, несмотря на шум от самолетов, к которому он заставил себя привыкнуть. Аэродром внутренних авиалиний даже успокаивал, напоминая ему о поездках за границу, которых у него не было уже в течение шести последних месяцев. Маленький гражданский самолет готовился к взлету для какой-то определенной цели внутри страны. Браво всматривался в его тень. Миниатюрный самолет взлетел, и в момент, когда он оттолкнулся, Браво бросил в его сторону заполненную наполовину банку с пивом. Банка не подбила самолет. На длинном пути вниз жидкость рассталась со своей емкостью.

На автобусной остановке, на которой должен был выйти его друг, никого не было. Дани вышел из-под навеса и оперся на столб остановки. Издалека кто-то приближался. Он решил не набрасываться на друга с криком. Но это был вовсе не друг, а всего-навсего Шмулик, паразит и осел, который жил за счет родителей, соседей Браво.

– Привет, Дани, – сказал Шмулик.

– Привет, – бросил Дани.

Шмулик закашлялся и продолжал идти.

– У тебя есть сигарета? – крикнул вслед ему Дани.

Шмулик протянул ему белую пачку. Дани извлек сигарету, и Шмулик пошел к дому родителей, чтобы вытянуть у них еще несколько шекелей.

Браво закурил и вспомнил, как однажды он опоздал на встречу с другом. Это было зимой. Шли переговоры, сулившие с большой долей вероятности миллион долларов годовой прибыли, и ему было жаль терять их. Шесть часов сидел он в своем офисе напротив этих толстосумов, двух братьев лет около пятидесяти, владельцев компании по импорту кофе, и вел с ними переговоры, во время которых рассказывал им для разрядки напряжения анекдоты.

В то время, как Дани разливал приготовленный им собственноручно коктейль и разъяснял, какие компоненты в него входят, он взвесил и решил, что ради маячащей перед ним в обозримом будущем прибыли, не страшно, если его другу придется подождать с полчасика под дождем, и постфактум выяснилось, что его расчет был верным.

По возвращении домой он нашел ожидающего его на улице друга совершенно промокшим. Тот постеснялся ждать Дани на лестничной площадке, так как опасался, что соседи отнесутся к нему с подозрением и вызовут полицию.

Когда Дани подошел, глаза его друга выражали ненависть. От него воняло, и Браво испытал некоторую брезгливость. Оба поспешили тогда в квартиру, потому что им было уже трудно сдерживаться. Дани все-таки настоял на том, чтобы его друг принял душ. Сейчас он отчетливо вспомнил пощечину, которую дал другу, после того как тот вышел из душа, одетый в купальный халат, привезенный им из Сингапура.

– Ты завидуешь, – сказал Дани другу и влепил ему пощечину.

Друг равнодушно снял халат.

Бессовестный Шмулик снова мелькнул перед лицом Браво. Браво проигнорировал его. Шмулик тоже притворился, что незнаком с ним. Через четверть часа ожидания, которое он себе назначил, Дани вернулся домой, взял ключи от машины и помчался в Бат-Ям.

– Его нет дома, – сказала мать друга.

Браво мягко отодвинул ее в сторону и увидел, что его друг лежит на диване и глядит в потолок. Друг не перевел взгляд оттуда даже тогда, когда Дани подошел к нему.

– Ты идешь? – спросил Дани.

– Думаю, что не стоит, – сказал друг.

Его мать прошла мимо них с полным тазом мокрого белья.

Друг принужденно улыбнулся.

Возмущенный Дани уселся в кресло.

– Тогда дай мне это – приказал он в ярости.

После короткого молчания друг протянул руку, вынул из кармана своей рубашки пластиковый пакетик, скрепленный резинкой и бросил его на стол.

Браво схватил пакетик и ушел. Прохожие с восхищением вглядывались в его роскошную, летящую, как ветер, машину.

Дома он кое-как проделал все необходимые действия, проклиная своего друга – именно он всегда делает это, в то время как сам Дани только смотрит на него, как властелин, и делает ему замечания.

Его самочувствие резко улучшилось. Он лег на диван и поплыл.

Не прошло и двадцати минут, как его друг постучал в дверь. Браво, который уже погрузился в красочные грезы, стука не услышал. Друг испугался, так как ему пришло в голову, что Дани переборщил с дозой, и он продолжал стучать сильнее. Через десять минут упорного стука Дани понял, что поезд не двигается и сделал «ту-ту». Он встал и пошел к двери.

– Кто там? – спросил он.

Друг снаружи не мог решить, назвать себя или нет. Браво еще раз спросил, кто там. Друг нажал на кнопку вызова лифта. Браво медленно отошел от двери и вернулся на вожделенный диван. Друг слышал тяжелые удаляющиеся шаги. «По-видимому, Дани удалось справиться с собой самостоятельно», – подумал друг и почувствовал себя обиженным. Лифт пришел, потом вернулся обратно без него.

Он снова постучал в дверь. Браво устало спросил, не вставая:

– Кто там?

– Открой! – крикнул друг.

Дани открыл. Друг вошел. Дани молча растянулся на диване. Друг не мог больше выдержать этого молчания и попытался завязать разговор. Он рассказал о том, что видел по дороге.

– Послушай, если б ты знал, какую катастрофу я видел сегодня на дороге. Автобус ехал по улице Герцля и после Усышкина свернул направо, на Бальфура. Как раз через секунду после того, как он стал поворачивать, женщина переходила шоссе. Водитель не видел ее. Я думаю, что она-то как раз видела автобус, но не успела перебежать. Я слышал, как она кричит. Это было ужасно. Я убежал оттуда. Не могу видеть кровь. Просто не способен. Помчался изо всех сил, чтобы поймать такси. Крики людей в автобусе и все такое. Это было ужасно, говорю тебе, – закончил он и посмотрел на Дани.

Дани лежал на диване с закрытыми глазами и бормотал что-то невнятное. На секунду другу показалось, что тот поет. Напрасно он силился узнать, что это была за песня. Ему вдруг страстно захотелось погладить Дани по выбритой щеке, но он не посмел приблизиться к Дани. Наконец, повинуясь импульсу, друг сел возле него. Но на диване для двоих места было недостаточно, и Дани встал и пошел на кухню. Друг чуть не схватил стоявший на буфете транзистор, чтобы разбить его вдребезги о стену, но вместо этого потащился следом за Дани.

Точно в тот момент, когда он пришел на кухню, Дани уже вышел из нее с набитым едой ртом и направился в салон. Через мгновение на кухне лицо его друга исказилось, и он тоже возвратился в салон. Дани ухмыльнулся. Друг уселся в кресло. Внезапно Дани поднялся и пошел в свою комнату. Он намеренно оставил дверь полуоткрытой, сел на край кровати и смотрел через приоткрытую дверь на нерешительный профиль друга. Увидев, что друг встал, зло рассмеялся.

Друг легонько постучал в полуоткрытую дверь.

– Кто там? – спросил Дани.

Друг поперхнулся.

– Это я, darling, не можешь ли ты дать мне немного денег перед тем, как я уйду?

– Сколько тебе нужно? – крикнул Дани из-за двери.

– Я знаю? Тысячи пятисот мне будет достаточно.

– Возьми из кармана моей куртки, – сказал Дани. – Отсчитай там семьсот пятьдесят и возьми их.

Друг помедлил мгновение, затем направился в салон. Он осмотрел куртку Дани, брошенную на одно из кресел, и достал из внутреннего кармана пакет, скрепленный резинкой. Быстро отсчитал пять тысяч и спрятал их в карман своих брюк. По дороге к выходу его глаза встретились с глазами японки, приклеенной к стене. Он снял портрет со стены и скомкал.

«Вот какова эта реальность, – усмехнулся Браво наедине с собой, когда услыхал, как его друг с силой хлопнул дверью. – Какова она, как не человек, который рассказывает тебе что-то, а после этого говорит: «Послушай, это все ложь» и поправляет себя, а по прошествии еще нескольких минут снова говорит тебе: «Слушай, и это тоже ложь», – и так до тех пор, пока ты уже не знаешь, что и думать. Или что ты сходишь с ума, или что ты становишься таким, как он».

Этгар Керэт

(От переводчика:

Этгар Керэт – писатель, чьи рассказы мне очень нравятся. Развитие сюжета происходит таким образом, что совершенно не представляется возможным предугадать его. На первый взгляд кажется, что каждый раз перед читателем полная несуразица, и поначалу это раздражает. Но постепенно начинаешь понимать, что гротескные ситуации – это необычный способ заострить внимание на какой-то общечеловеческой проблеме, чаще всего это проблема отношений между парнем и девушкой или между детьми и родителями.)

Толстячок

Ошеломлен? Понятное дело, ошеломлен. Ты ухаживаешь за девушкой. Первое свидание, второе свидание, тут ресторан, там кино, всегда только днем. Вы начинаете спать вместе, взрывной секс, позднее приходит чувство. И тогда в один прекрасный день она приходит к тебе, плачет, и ты обнимаешь ее и говоришь, чтобы она успокоилась, что все в порядке, а она возражает, говорит, что не может больше, что у нее есть тайна, не просто тайна – что-то темное, проклятье, нечто такое, что она все время хотела открыть тебе, но ей не хватало смелости. И это тяготит ее, как груз в две тонны кирпичей. И она должна сказать, просто должна, но она уверена, что в то мгновение, как откроется – ты тут же оставишь ее. И сразу же после этих слов она снова начинает плакать. «Я не оставлю тебя, – говоришь ты, – нет, нет, я люблю тебя». Ты, возможно, выглядишь немного взволнованным, но это не так, а если и так, то это из-за ее слез, а не из-за тайны.

Практика уже научила тебя, что все эти секреты, заставляющие женщин всякий раз разрываться на части, – это в большинстве случаев что-нибудь типа секса с животным, или с родственником, или с кем-то, заплатившим ей за это. «Я проститутка», – говорят они всегда в конце, а ты обнимаешь их и говоришь: «Ты – нет, ты – нет», или: «ш-ш-ш-ш…», если они продолжают плакать.

«Это, правда, нечто ужасное», – настаивает она, как будто отнимая твое спокойствие, которое ты так пытался скрыть. «Внутри тебя это, возможно, и слышится, как нечто ужасное, – говоришь ты ей, – но это все из-за акустики. Вот увидишь, в ту же секунду, как ты извлечешь это наружу, оно окажется гораздо менее страшным». И она почти верит, мгновение колеблется и потом говорит: «Если бы я сказала тебе, что по ночам превращаюсь в волосатого низкорослого мужчину, без шеи и с золотым кольцом на мизинце, ты бы и тогда продолжал любить меня?» И ты говоришь ей, что, конечно, да. Потому что как можно сказать ей «нет»? Она просто пытается проверить, любишь ли ты ее без всяких условий, а ты ведь всегда был докой по части всяких проверок.

И правда, когда ты говоришь ей это, она тает, и вы занимаетесь любовью, в салоне. И после этого вы остаетесь в объятиях, и она плачет, так как ей полегчало, и ты тоже плачешь, пойди знай почему. И против обыкновения она не встает и не уходит. Она остается спать с тобой. И ты просыпаешься в кровати, всматриваешься в ее прекрасное тело, глядишь на солнце, что заходит за окном, на месяц, появившийся внезапно, словно из ниоткуда, на серебристый свет, касающийся ее тела, гладишь ее волосы, рассыпавшиеся по спине. И в течение менее, чем пяти минут, ты обнаруживаешь под своей рукой в кровати пухленького мужчину небольшого роста. Этот мужчина встает, улыбается тебе, одевается, немного стесняясь. Он выходит из комнаты, ты, загипнотизированный, вслед за ним. Вот он уже в салоне, нажимает своими пухленькими пальцами на кнопки пульта, смотрит по телевизору спортивную передачу. Футбол Лиги чемпионов. В случаях промахов он ругается, при забивании голов – вскакивает и размахивает руками. После игры он рассказывает тебе, как пересохло у него во рту и как пусто в желудке. Ему хочется чего-нибудь вроде баранинки, курочки, если можно, но его устроила бы и говядина. И ты сажаешь его в авто и едешь в некий ресторан в знакомом ему районе.

Новое положение напрягает тебя, очень даже напрягает, но ты не совсем понимаешь, что делать: твои мыслительные центры бездействуют. Рука, словно робот, переключает скорости, в то время как вы спускаетесь к Аялону, и он, сидя возле тебя, постукивает золотым кольцом, что у него на мизинце. Около светофора у перекрестка Бэйт-Дагон он нажатием кнопки опускает стекло, подмигивает тебе и кричит какой-то девушке в армейской форме, которая пытается поймать попутную машину: «Эй, мотек, хочешь, мы загрузим тебя сзади, как козу?» Потом, приехав на место, ты ешь с ним мясо до отвала, пока кажется, что живот сейчас лопнет, и он наслаждается каждым кусочком, смеется, как ребенок. И все это время ты говоришь себе, что это только сон – странный сон, это верно, но из таких, что еще немного и ты проснешься.

На обратном пути ты спрашиваешь, где он хочет выйти. Он делает вид, что не слышит, но выглядит очень несчастным. И в конце концов ты обнаруживаешь себя возвращающимся домой вместе с ним. Уже около трех часов. «Все, я иду спать», – говоришь ты ему, и он, повернувшись, машет тебе на прощанье и продолжает бездумно смотреть по телеку канал моды. Ты просыпаешься утром усталый, с легкой болью в животе; она в салоне, все еще дремлет. Но пока ты бреешься, она уже встала. Она обнимает тебя с виноватым видом, но ты слишком растерян, чтобы что-нибудь сказать.

Проходит время, вы все еще вместе. Секс становится только все лучше и лучше, она уже немолода, как и ты, и неожиданно для самого себя ты начинаешь заговаривать о ребенке. А ночью ты проводишь время с толстяком, как не проводил его никогда раньше. Он берет тебя в рестораны и клубы, даже названия которых прежде не были тебе знакомы, и вы вместе танцуете на столах и бьете тарелки, как будто для вас нет завтрашнего дня. Он очень мил, толстячок, немного грубоват, главным образом с женщинами. Иногда от его замечаний подобного рода ты не знаешь, куда деваться. Но кроме этого быть с ним – действительно, кайф. Когда вы только познакомились, ты не очень интересовался футболом, а сейчас ты знаешь уже все команды. И каждый раз, что команда, за которую вы болеете, побеждает, ты чувствуешь, как будто ты просил об этом и просьба выполнена, и это ощущение столь редкостное, особенно для того, кто подобно тебе большую часть времени вообще не знает, чего хочет. И так каждую ночь: ты засыпаешь с ним, усталый, следя за играми аргентинской лиги, а утром снова просыпаешься возле красивой женщины, которую любишь до боли.