Текст книги "Иерусалимский покер"
Автор книги: Эдвард Уитмор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
Что случилось, Менелик?
Да вот, одна фраза повторяется на всем протяжении труда Стронгбоу – несколько недель, не больше.Разве не удивительно, что столь краткое мгновение может так много значить? Только подумай, из десятков тысяч путешествий на протяжении этого хаджа длиною в жизнь он всегда возвращается в эти несколько недель. Тебе это не кажется странным?
Кажется, сказал Мученик.
Вот и мне кажется. Но, с другой стороны, в самом времени достаточно странностей. Я понял это, работая в могилах, я тогда был младше тебя. Ты знаешь, что у мумий могут отрастать волосы?
Нет.
Могут, еще как. Неожиданно обнаруживаешь молодой волос, растущий из лысой голове, которой уже три‑четыре тысячи лет, не меньше. Это тоже странно. Кстати, Каир, сколько тебе было, когда умерла твоя прабабка и ты впервые пришел сюда?
Двенадцать.
Вот‑вот, а теперь тебе уже далеко за тридцать. Ты был драгоманом, им ты и остался. Ну и что же нам делать? Чтобы не завязнуть во времени?
Не знаю. Я, кажется, уже завяз, но не знаю, что делать.
Ты, надеюсь, не хочешь стать Первым секретарем? Не хочешь к старости сделаться главным драгоманом города? К чему ты стремишься?
Уж точно не к этому.
Вот и я так думаю. Мне кажется, тебе бы хотелось жизни поинтересней, чем эта, и если так, самое время начать. Когда я был в твоем возрасте, мое имя было уже известно по всей Европе. Вот только никто не знал, что это моеимя.
Но ты ведь Менелик Зивар.
Правда. Но правда и то, что слава, добрая ли, дурная, – пустой звук. Может случиться, что никто и не услышит о тебе, когда ты найдешь себе дело по душе. И может статься, именно поэтому тебе удастся достичь в нем больших успехов.
В каком, Менелик? На что я способен? Что мне делать?
Хм, давай‑ка подумаем. Но пока не мог бы ты оказать мне небольшую услугу?
Конечно.
У меня есть одна теория. Недавно я задумался, а не существует ли некий тайный склад царских мумий. За прошлый век мы неплохо продвинулись в этом направлении, но мне все равно кажется, что фараонов выкопали маловато. Ты можешь время от времени ездить в Фивы по работе? То есть в Луксор?
Да.
На западном берегу есть одна гробница, ее сейчас раскапывают. Если сможешь, поводи туда своих клиентов и поковыряйся возле входа. Ночью, конечно. Без свидетелей. Нам лишний шум не нужен.
Разумеется.
Ну вот. Посмотри, может, найдешь что‑нибудь вроде тайного хода. Если честно, я уверен, что не ошибаюсь.
Следующие несколько месяцев Каир Мученик возил всех своих клиентов в Луксор, на раскопки на западном берегу. В лунном свете, говорил он, вход в гробницу выглядит особенно романтично. Он обслуживал клиентов сидя на корточках, стоя и в самых невероятных позах и копал за спинами и над головами, копал и копал, но так ничего и не обнаружил.
Ничего не обнаружил до той ночи, пока одна грузная итальянка не повернулась лицом к стене из необожженного кирпича и не шепнула ему, чтобы он взобрался на нее сзади. Он подчинился. Потом она приказала ему проникнуть в другое отверстие, повыше, а чтобы сильнее ощутить его толчки, уперлась массивными кулаками в стену, и первые ответные толчки ее сотрясающихся ягодиц были настолько яростны, что Мученику пришлось самому схватиться за стену, чтобы не рухнуть наземь.
Он ухватился за стену, и его кулак пробил ее насквозь, уткнувшись во что‑то плотное и тяжелое.
Теперь он опирался на стену, больше ему не нужно было держаться. Пока женщина взбрыкивала и постанывала, он извлек это что‑то из отверстия в стене и уставился на серебряные кольца, сияющие в лунном свете, на золотые и сердоликовые браслеты, инкрустированные лазуритом и светло‑зеленым малахитом.
Рука мумии. Может быть, царицы?
Каир Мученик снял рубашку и осторожно завернул в нее руку. Тем временем итальянка пять или шесть раз взвыла и содрогнулась, выкрикнула «Матерь Божья!», рухнула на землю и тут же захрапела. Каир заложил дыру в стене кирпичом и заделал щели.
Неужели он правда нашел тайное захоронение фараонов?
Ну конечно, нашел, сказал Менелик Зивар. Он был настолько взбудоражен, что даже сел в своем саркофаге, дабы с помощью увеличительного стекла как следует изучить руку. В последний раз старый ученый поднимался с подушек четырнадцатью годами раньше, когда начал читать Мученику труды Стронгбоу.
Если быть точным, продолжал Зивар, это рука третьестепенной наложницы фараона по имени Джер. Слышал когда‑нибудь? Нет? Не важно, он был просто пьяный болван. Эта гробница стала усыпальницей Озириса во время XVIII династии, и с тех пор тысячи людей проходили мимо той кирпичной стены, где ты нашел руку, и даже не подозревали, что она там. Кто был твоим клиентом, кстати?
Итальянка.
Грузная и толстая?
Очень.
С огромными ягодицами?
Да.
Со средиземноморскими предпочтениями?
Да.
И тебе пришлось держаться, чтобы эта массивная задница не сшибла тебя с ног? Твой кулак пробил кирпичную стену? И ты нашел руку наложницы?
Да.
Менелик Зивар кивнул и засмеялся.
Я так и представляю себе заголовок в научном журнале. Вообрази, таким впечатляющим шрифтом:
Что ж, остается только поздравить эту итальянку. Она доказала правильность моей теории.
Да?
Ну конечно. Видишь ли, мумии Джера и его женщин так никто и не обнаружил. Больше усыпальница Озириса нас не интересует. А интересует нас то, что около тысяча трехсотого года до нашей эры разграбление могил стало серьезной проблемой и жрецам пришлось действовать. Без мумии фараон не бог, он ничто. И вот они собрали все мумии, какие только смогли, и перезахоронили в тайной усыпальнице. Ее выкопали напротив Фив, как раз там и живут наши пропавшие мумии. Такая у меня была теория, и вот видишь, она подтвердилась.
Но что рука наложницы делала там отдельно от тела?
Ждала итальянскую толстуху, чтобы она постонала и побрыкалась в лунном свете. Для истории. В тысяча трехсотом году до нашей эры верховные жрецы предприняли все возможные меры предосторожности. Знаешь, когда они убивали рабочих, строивших усыпальницу, процесс жертвоприношения сопровождался ритуальными песнями. Но все равно, какой‑то смышленый кладбищенский вор, видимо, узнал о новой тайной гробнице. Он как раз удирал с награбленным, когда жрецы несколько удивили его своим появлением. Он поспешно запихал руку наложницы в отверстие и заложил кирпичом – наверное, думал вернуться, но был убит на месте. И тайна осталась тайной еще на три тысячелетия, пока твоя итальянка не оказалась с нею лицом к лицу и не открыла ее нам.
Утомленный и взбудораженный, Зивар опустился на подушки и скрестил руку наложницы и увеличительное стекло у себя на груди.
Теперь слушай. Если мои расчеты верны, в этой усыпальнице должно быть не меньше тридцати трех фараонов, не считая женщин, слуг и кошек. Короче, самое большое известное хранилище мумий.
Он прикрыл глаза.
Какое открытие. Какое завершение моей карьеры. Теперь слушай внимательно, Каир. Я хочу, чтобы ты вернулся туда один – и побыстрее. Начинай копать сразу за тем отверстием, где нашел руку. Там должен быть подземный ход, ведущий в тайную усыпальницу. Нет, только подумай, тридцать три фараона. Мне придется много попутешествовать по разным эпохам. Эта толстуха‑итальянка даже и не подозревает, какой вклад в изучение древней истории внесут ее анальные аппетиты.
Конечно, не подозревает, пробормотал Каир. Даже наоборот.
Почему ты это сказал?
Она мне подарила кое‑что. Обезьяну.
Менелик Зивар открыл глаза. Казалось, он был разочарован.
Обезьянку? И ты позволяешь итальянке дарить тебе, африканцу, обезьяну? Так она оценивает твои способности? А мне казалось, у тебя есть чувство собственного достоинства.
Обезьянку‑альбиноса, самца, весело добавил Каир. Он совершенно белый, за исключением гениталий цвета морской волны. Он умеет выделывать штуки – сворачивается на плече в маленький комок белого меха, притворяется, что спит, прячет голову и хвост так, что нельзя догадаться, что это за зверь. Но если прошепчешь его имя, он вскакивает и сразу приступает к делу.
И что он делает?
Энергично дрочит. И обеими руками, ни больше ни меньше. Впечатляющее зрелище.
Менелик Зивар сухо улыбнулся.
И как же его зовут, этого веселого паренька?
Бонго.
Старый ученый фыркнул со дна саркофага.
Что ж, Бонго, может быть, и прелесть, Каир, но все равно тебе нужна другая работа. Теперь я убежден в этом больше, чем когда‑либо. Ты просто несерьезно относишься к жизни.
Менелик Зивар многозначительно кивнул и прикрыл глаза. И как толстуха‑итальянка под луной, немедленно захрапел.
Темной ночью, убедившись, что у гробницы никого нет, Каир Мученик отодрал от стены верхний слой кирпичей и принялся копать. Через несколько футов лопатка провалилась в пустоту.
Он расширил отверстие и посветил внутрь. Впереди был ход высотой три фута и достаточной для взрослого мужчины ширины. Он пополз на животе.
Мумии лежали по обеим сторонам туннеля, и пролезть мимо, не задев лицом их лиц, носом носов и ртом рта, было невозможно. Проход получился ужасно тесный, но туннель шел под уклон, и потому Каир Мученик невольно заскользил вниз под тяжестью собственного веса. Только так ему удавалось продвигаться вперед.
Он скользил, набирал скорость и в конце концов упал, увлекая за собой кости, ноги и руки, пролетев триста ярдов. Вслед ему катились головы, под его подбородком расплющивались кошки. Туннель резко расширился, и Каир свалился в усыпальницу, пробив телом слежавшиеся тряпки и деревянные ящики, в удушающее облако обломков.
Когда пыль улеглась, он зажег свечу и попытался разглядеть почерневшие стены и мумии, в смущении столпившиеся по углам. Они лежали и стояли в самых разнообразных позах, некоторые скалились, стоя на головах, другие ссутулились у стен, держась за камни иссохшими руками. Там были золотые креслица и носилки, золотые чаши и блюда, драгоценные камни и ожерелья, а на одной из пыльных голов даже красовалась золотая диадема в виде кобры, знак фараона.
Мученик поднял свечу и увидел, что длинная, узкая погребальная камера завершается квадратным отверстием. Он протолкался к нему и протиснулся внутрь другого купе той же формы и размера, тоже забитого мумиями.
Мученик протер глаза от пыли. А что в дальнем конце этой комнаты? Еще одна дверь?
Он неуклюже протиснулся в третье купе, затем в четвертое, пятое, шестое, седьмое. Или он сбился со счета? Все комнаты были одинаковы. Он пошел назад, с трудом дыша в невыносимом зловонии.
В одном дверном проеме он остановился, прислонился к стене и задумался. Есть ли дверь с другой стороны первой комнаты? Интересно, идут ли купе в обоих направлениях? Сможет ли он найти выход или придется вечно бродить спотыкаясь по набитым купе этого подземного поезда?
Вдруг свеча стала тускнеть. А вдруг от недостатка воздуха он скоро потеряет сознание? А вдруг этот неподвижный скорый поезд у Нила – ловушка?
Он усмехнулся. Куда идет скорый?
В вечность, конечно. Здесь, под пустыней, фараоны и их свита едут в вечность, и хотя бы ненадолго он к ним присоединился.
Мумия рядом с ним пошевелилась. Она была зажата между четырьмя‑пятью другими пассажирами и выглядела утомленной.
Далеко едем? спросил Каир.
До самого конца, смиренно прошептала мумия.
Каир фыркнул, кивнул и начал протискиваться через купе. На его пути попалась кошка, получила пинок и растворилась. Он подошел к выложенному золотом креслу, загораживавшему проход.
Извините, мадам, сказал он, стараясь обойти царицу. Она чопорно сидела на своем троне, улыбаясь надменной улыбкой. На том, что, возможно, было когда‑то пышной, а ныне увядшей грудью, сиял изумруд.
Каиру захотелось потрогать ее грудь, и он не удержался. Сквозь шитые золотом лохмотья его пальцы провалились в пустую полость. Он зажал нос от хлынувшего смрада, и улыбка королевы померкла. Челюсть отвалилась, явив миру плохие зубы и пенек на месте языка. Мученик засмеялся и стал протискиваться дальше.
Начальник!
Он остановился и обернулся. На него смотрела зажатая в углу мумия, маленький сгорбленный человечек со скорбным лицом.
Почему‑то Каир не удивился, услышав простецкий говорок английского рабочего. Кажется, мумия и вправду была обычным работягой, и в любом случае, заговори она на древнеегипетском, понять ее было бы сложно.
Узкая впалая грудь мумии свидетельствовала о слабых легких, а вполне возможно, и о туберкулезе. Рабочему классу, подумал Каир, во все времена жилось нелегко. Мумия почтительно прикоснулась пальцами ко лбу. Она, кажется, старалась выказать ему уважение.
Не хотел вас беспокоить, начальник, светом не поделитесь? К нам сюда гости редко заглядывают.
Каир опустил свечу на уровень изможденного лица мумии и увидел, как она со вздохом что‑то втягивает в ноздри. В твоем состоянии тебе это на пользу не пойдет, подумал Каир.
Ох, хорошо! сказала мумия. Спасибо, начальник. Не представляете себе, как тут скушно. Мы пытались поддерживать компанию, но несколько веков проторчали тут вместе – и говорить вроде как больше и не о чем. Вот какое дело. Мы замолкли уже три тыщи лет тому назад.
Каир кивнул.
И на самом деле я этот тур не покупал, они меня заставили, вот как. Я, в смысле, понимаю, зачем это фараону, он же вроде как бог, но я – то? Видите, как мы тут теснимся, воздуха уже почти не осталось, и все хужеет и хужеет с течением времени. Вы ведь вроде понимаете, о каком тут времени речь идет.
Мумия с отвращением оглядела комнату.
Вот я и говорю, начальник, мне‑то это на что? Ежели ты не бог, какой смысл жить вечно? Но им‑то все равно, им плевать, каково тебе. Ты вот метешь себе прихожую в квартирке какой‑то третьеразрядной фараоньей бабы, тебя и послали‑то туда на замену, все путем, делаешь свое дело, и все, а тут тебе говорят, фараон, мол, перекинувшись и теперь ты царский домочадец на том свете, и тебя спешно мумифицируют, пока объявлен траур. Вот потому‑то я здесь, и конца не видно, без конца конца не видно, и все потому, что я делал себе свое дело. Это нечестно, ну вот не могу я не возмущаться.
Каир кивнул. Мумия скорчила гримасу.
А еще, начальник, верховные жрецы все напутали. Фараон умирает, и они его посылают в вечное странствие, как он есть бог. Правильно. Но что это им взбрело в голову, будто он захочет ехать вместе со своей царицей, с друзьями и со слугами? Хорошая компания? Да они сбрендили. Мы вот тут внизу толпимся, и ничего в этом нет ни нормального, ни естественного. Неужто они и вправду думали, что мы будем тут ему на цыпочках прислуживать, наложницы – на спины хлопаться, царица – улыбаться, а кошки – кренделя выписывать? Не‑а. Вот нет, и все. Так оно не бывает. Он, может, и бог, и привык жить вечно, а вот мы до смерти устали от этой поездочки. Скажите правду, вы где‑нибудь видели столько унылых лиц?
Каир покачал головой.
Ну конечно не видели. Все тут возмущаются этой поездкой не меньше моего. Ни одна наложница за все три тыщи лет даже в его сторону не взглянула. Ни одна кошка о ноги не терлась, ни один слуга и пальцем не шевельнул. А зачем? Любая наложница скажет, пусть сам с собой развлекается. А уж царица… – вы сами видели, что было, когда вы ее ткнули. Вонючие газы внутри и зубы плохие, и языка у нее больше нет. Улыбка у нее ненастоящая, ты же понял. Можно же догадаться, из‑за чего у нее зубы сгнили, а от языка один пенек остался? Правильно, это потому, что вот такой уж у нас был царь Джер, ну, и пьянство, конечно. У нее всегда улыбка была ненастоящая. Но теперь, когда Джер странствует, ему нельзя даже маленькую, чтобы набраться смелости и встретиться с правдой лицом к лицу. Он сухой, сухой как я, вам и невдомек, какой это сушняк. Вот такая шуточка, но вы же не остаетесь здесь, начальник? Дурак будете, если останетесь. Может, вам кажется, что жить вечно – малина, но я вам скажу, ничего хорошего у нас тут нету.
Я заблудился, сказал Каир. Где выход?
Пройдете еще два вагона. Слева там будут большие носилки, как раз под туннелем. Их туда давно поставили, вроде стремянки. Хотя тот, наверное, получил свое, мы его больше не видели. Смылся с правой рукой моей хозяйки, а больше толком ничего не взял.
Спасибо, сказал Каир, я пойду. Кстати, а сколько здесь всего фараонов?
Я посчитал всю эту деревенщину, на которую работал, – их ровным счетом тридцать три. Наконец‑то Египет избавился от этого сброда. Они ничего не делали, только смотрели, как мы строим им памятники. Только о себе и думали, а сейчас им больше ничего не остается, зато – вечно, и знаете, дядя, это очень греет душу. Удачи, дядя.
Свеча мигнула. Мумия скорбно наклонила голову. Каир помахал ей с другого конца купе и начал проталкиваться к носилкам через два вагона. Он подтянулся, влез в шахту и начал взбираться сквозь обломки рук, ног и голов, через облака пыли – в пустынную ночь.
Следующее утро застало его на борту парохода, идущего вниз по Нилу. Когда пароход наконец пришел в Каир ясным весенним днем 1914 года, он сразу помчался в гробницу под городским садом у реки, чтобы поделиться своими впечатляющими новостями. И обнаружил, что на массивном саркофаге, возле которого так часто стоял, – незнакомая крышка, а на месте сухой кривой улыбки мумии – раскрашенное резное изображение мамаши Хеопса.
Менелик Зивар, бывший раб и блестящий ученый, заочно обнаруживший мумии тридцати трех фараонов, тихо умер во сне. Каир Мученик стал единственным владельцем самого большого священного хранилища в истории, пантеона древних богов. Мумии помогут ему отплатить за несправедливости, причиненные его народу.
Последний день декабря, 1921 год.
Громадные снежинки то влетали, то вылетали из грязных окон арабской кофейни, где Каир Мученик, Мунк Шонди и О'Салливан Бир играли в покер. Они заигрались до вечера и не разошлись даже на следующее утро. В полночь они переместились в странное жилище в Мусульманском квартале, принадлежавшее другу ирландца.
В нем были две комнаты с высокими сводчатыми потолками. Все убранство первой составляли гигантские солнечные часы, вделанные в стену у двери. К ним были зачем‑то приделаны куранты. Во второй, задней, комнате, где и шла игра, один угол занимал высокий узкий антикварный сейф, другой – огромный каменный скарабей с хитрой улыбкой на морде, и больше ничего.
Первого января они сделали перерыв на несколько часов, но вернулись к игре вечером того же дня. Еще не успело стемнеть. Они сидели на полу между сейфом и скарабеем, подстелив пальто. Мученик и Шонди играли в перчатках, О'Салливан Бир – в рукавицах. В комнате было не теплее, чем на улице, но, казалось, никто этого не замечал. Каир Мученик банковал. Он повернулся к О'Салливану.
Кто на самом деле этот твой друг, хозяин этой норы?
Зовут его вроде Хадж Гарун, сказал Джо. Раньше он был торговцем древностями, теперь на вечном посту, патрулирует Старый город.
Зачем?
А вдруг кто‑нибудь нападет? Сейчас его беспокоят вавилоняне, а потом, смотришь, римляне или крестоносцы. Он за ними пристально следит. Что делать, говорит, приходится. Знает, какую заваруху они могут поднять в Священном городе.
И давно он на страже?
Почти три тысячи лет, ответил Джо, изучая свою раздачу. Каир улыбнулся и оглядел рубашки своих нетронутых, лежащих лицом вниз карт. Он выбрал одну и сбросил.
Мне тут кажется, сказал Джо, что вы мне верить не хотите, ну, насчет трех тысяч лет, – не верите, что служба может длиться так долго, я имею в виду. Многие не хотели верить. Вообще‑то он говорит, что я единственный, кто ему поверил за последние две тысячи лет. Неплохая полоса невезения, а? Я возьму еще две, чтоб вы знали.
Каир улыбнулся еще шире и сдал дополнительные карты, три – Шонди, две – О'Салливану и одну себе. Он наклонился и почесал нос каменному скарабею.
Настоящий?
А то. Шестнадцатой династии, как говорит один старый тип.
Какой старый тип?
Тот самый Хадж Гарун, великий человек.
Вот оно что. А почему у него такая хитрая улыбка на морде?
А мне откуда знать? Может, он знает секрет, которого не знаем мы? Хитроумная штучка, это точно. Вы говорите, на валетах, не меньше? Я, наверное, начну прямо с этой аккуратной стопочки неподдельных фунтов стерлингов.
Вдруг куранты, приделанные к солнечным часам в передней комнате, громко крякнули и начали бить. Каир и Мунк подняли головы, считая удары.
Двенадцать? спросил Каир. В половине седьмого вечера?
Не обращай внимания, сказал Джо. У этих часов привычка – бьют, когда им вздумается, а на нас им плевать. Они теряют счет времени, это да, из‑за темноты и облачных дней и тому подобного, а потом нагоняют. Со дня на день они перегонят время, чтобы потом вздремнуть. Это сильно осложняет дело. Вот мы слышали двенадцать ударов, а что это за время, было оно уже или еще будет – кто знает.
Каир кивнул.
А раньше они были переносными?
Интересно, что ты спросил, потому что так оно и было. Тяжелая штука. И я тому, кто с ней таскался, не завидую. Зачем это надо было, понять не могу.
Откуда они?
Мне сказали, из Багдада. Сделаны в какую‑то эпоху, вроде как пятого халифа из рода Аббассидов, так говорит мой старик. То есть они, наверное, помнят события «Тысячи и одной ночи». Любимых сказок Хадж Гаруна. Это ему в прошлом веке подарил один человек. Снял эту комнату, чтобы тут писать исследование.
О'Салливан улыбнулся.
Хадж Гарун мне все говорил, что этот человек снял комнату на один день. Но старик, кажется, опять намудрил со временем, это я понял, когда он мне рассказал про то, какой большой был труд. Он его писал, поди‑ка, лет десять, не меньше.
Почему? Большое было исследование?
Чтобы его отсюда целиком перевезти, потребовался караван, который перекрыл полпути отсюда до Яффы. Когда парень дописал, что хотел, он послал свой караван в Яффу, а оттуда и рукопись, и сам караван отправились в Венецию. Ее потом опубликовали где‑то в Европе. Но у нас‑то Новый год в Иерусалиме, и вы не хотите присоединиться ко мне и сыграть в эту увлекательную азартную игру?
Каир Мученик рассмеялся.
Переносные солнечные часы Стронгбоу? Стронгбоу писал свои тридцать три тома в этой самой комнате? Полый каменный скарабей, которого Стронгбоу позаимствовал в Иерусалиме для Менелика Зивара, чтобы тот смог переправить его труд в Египет?
Интересный расклад, вдруг подумал он, для покера в Священном городе.
Не заглядывая в карты, Каир Мученик поднял ставку.
Глава 3Пирамида Хеопса
Попадались в основном только мелкие дилеры. Если при них обнаруживали порошок из мумий, то сажали в тюрьму.
После смерти Менелика Зивара в 1914 году, машинально продолжая выполнять обязанности викторианского драгомана, Каир Мученик обдумывал, что ему делать со своим внушительным мумиехранилищем.
Перед смертью Зивар рассказал пораженному Каиру, что давным‑давно у него была недолгая любовная связь с его, Каира, прабабкой. В ту пору она дала обет отомстить за все унижения рабства, и поэтому, когда испуганный и одинокий двенадцатилетний мальчик пришел искать совета и помощи чернокожего ученого, Зивар сразу понял, что означает его странное имя.
Гордая женщина – долгая память, сказал тогда Зивар. Тупые и злобные мамелюки продали ее в дельту Нила, и ей хотелось вернуть им кое‑какие долги. Но время шло, в рабстве умерли ее дочь и внучка, она знала, что и сама умрет в рабстве. Не многое было в ее власти, вот разве что дать тебе это имя, в надежде, что ты отомстишь за причиненное ей зло. Не отрекайся от нее, Каир. Она всю жизнь была сильна духом наперекор судьбе. Выполни ее желания, если сможешь.
Мученик и хотел бы, но как? Он все еще был простым драгоманом, пусть даже теперь ему принадлежал целый склад мумий. Но на что ему мумии?
А потом, ранним летом 1914 года, в первом свете дня на вершине Великой Пирамиды неожиданно произошло то потрясающее событие.
Английский триплан везет утреннюю почту в столицу. Неизвестный пилот в летных очках и кожаном шлеме весело скалится, белый шарф трепещет на ветру. Триплан царапает брюхом верхушку пирамиды и весело машет крыльями, радостно приветствуя самый поразительный монумент из всех, когда‑либо возведенных человеком. И начисто сносит головы стареющему обрюзгшему немецкому барону и его стареющей обрюзгшей жене, тем самым как бы обозначая конец ленивых старых порядков, конец девятнадцатого века. С рассветом того дня Мученик с головокружительной ясностью осознал, что его викторианское рабство навсегда закончилось. И понял, почему Зивар послал его в Луксор именно тогда, а не раньше. Старый ученый, конечно, знал, что тайная усыпальница фараонов существует, и знал где. И все же он только перед самой смертью просил Мученика найти усыпальницу, чтобы тот стал единственным владельцем мумиехранилища и чтобы в его руках оказалось бесценное орудие возмездия, – и все ради памяти женщины, которую старый ученый когда‑то любил.
Терпение.
Невероятное терпение.
Его прабабка ждала справедливости весь девятнадцатый век. Менелик Зивар ждал до 1914 года, скрывая от Мученика историю своей юношеской любви, и не торопился послать его на поиски тайного пантеона, который тоже ждал.
Терпение рабов и бывших рабов. И теперь ему придется запастись столь же огромным терпением, чтобы понять, как же с помощью этих орудий добиться власти.
Каир Мученик улыбнулся. Он стоял на вершине Великой Пирамиды. Несколькими ярдами ниже упокоились безголовые обнаженные тела жирных немецких аристократов. Солнце на горизонте, и он на вершине Великой Пирамиды. Новый век настал.
Мумии, орудия власти. И чтобы поразмыслить над их будущим, нет места лучше, чем единственное и неповторимое убежише, завещанное ему старым Менеликом, мудрейшим из мудрых.
Ко второй неделе августа его караван был готов: верблюды навьючены огромными запасами мясных консервов, только мясных, – чтобы пережить тяготы драгоманства, Мученик с давних пор питался исключительно белковой пищей.
У основания Великой Пирамиды верблюдов разгрузили, и носильщики два дня перетаскивали запасы на вершину. Когда наверху уже не осталось места для консервных банок, Мученик расплатился с десятником.
Оно тебе здесь зачем? спросил пораженный десятник, пытаясь отдышаться.
Мученик улыбнулся.
Меня завтра утром заберет аэроплан. Везу это мясо в свою деревню в Судане. Там этим летом жуткая засуха.
Бригадир втихомолку посмеялся – хороший ответ, чего еще ждать от чернокожего.
А что это за зверек спит у тебя на плече? спросил бригадир. Вылитый комок ваты.
Мученик улыбнулся еще шире.
Это только кажется, что он спит. Это дух, охраняющий меня. Он присматривает за мной и предупреждает об опасности. Бонго, пожми руку этому вороватому феллаху.[9]
Услышав свое имя, обезьянка вскочила на плече у Мученика и принялась энергично дрочить, выставив яркие гениталии цвета морской волны и перехватывая их то одним крохотным кулачком, то другим.
Десятник завопил и кинулся бежать вместе с носильщиками. Но Мученик следил за ними в бинокль до тех пор, пока они не скрылись из виду. Вечное проклятие Египта – носильщики, которые сначала доставляют поклажу к гробницам, а потом сами же возвращаются грабить.
Когда стемнело, он нажал на рычажки, спрятанные в трещинах одного из камней на вершине пирамиды.
Скрипнули тугие пружины. Огромный каменный блок повернулся на невидимой стальной оси и мягко отошел в сторону. Мученик вошел в вестибюль, чиркнул спичкой и зажег лампу.
У подножия короткой лестницы располагалась гостиная просторной квартиры Менелика Зивара. Мученик осмотрелся: роскошная тяжелая мебель темного дерева, ручка к ручке и спинка к спинке, везде кисточки, тесьма и салфеточки; ножки с когтистыми лапами на концах, вдавливающие головы деревянных грызунов в толстые ковры; покрытые пылью лампы, стоящие всего в нескольких футах друг от друга среди бесчисленных охотничьих гравюр на стенах; десяток лакированных китайских ширм, неизвестно зачем разделявших комнату; мебель стоила дороже, чем целый туземный квартал любого африканского города.
Жилище было выдержано в тяжеловесном викторианском стиле. Мученик прошел далее и обследовал большую библиотеку, затем – так называемую столовую уровнем ниже, хорошо оборудованную археологическую мастерскую двумя уровнями ниже, а потом – спальню хозяина и две гостевые спальни на четвертом уровне, кухню и буфетные – на пятом, комнаты для слуг – на шестом и кладовые – на седьмом.
А в самом низу был подвал, где хранились дрова. Просторная семиэтажная квартира, прочная и уютная перевернутая пирамида на вершине пирамиды Хеопса.
Мученик провел остаток ночи, перетаскивая консервы в свое новое жилище.
Завещая Мученику свою квартиру всего за месяц до смерти, Менелик Зивар легко восстановил ее историю, будто сам был свидетелем событий, произошедших три с половиной тысячи лет назад.
Мои находки говорят сами за себя, сказал тогда старый египтолог. Попробуй перенестись в эпоху XVI династии. Эра беззакония. Царство завоевали таинственные гиксосы,[10] их еще называют царями‑пастухами, и хотя об их происхождении ничего не известно, это определение, кажется, очень им подходит. Они, видишь ли, умом не блистали, как станет ясно позднее. Когда чужеземцы приходят в Египет, им нужно одно – добыча. Кладбищенские воры бродят тут и там, ищут, где бы поживиться. А с тех пор ситуация не сильно изменилась – во все времена не было куска лакомее, чем пирамида Хеопса. Внутрь пирамиды уже ведет множество туннелей – их прорыли в поисках сокровищниц, но они всегда идут горизонтально или в гору. Я это особо отмечу не потому, что прорыть их – тяжелая работа, а потому, что для нашей истории важно, куда копать.
Так вот, Каир. Однажды ночью мы с тобой оказываемся в мемфисской таверне, где банда крепких, но туповатых гиксосов строит козни за кружкой пива. Хозяин таверны, коренной египтянин, слышит, что они говорят об утраченном сокровище. И вот, поскольку хозяин коренной египтянин, эти безродные пастухи, а ныне вольные охотники за сокровищем испытывают к нему естественное уважение. Он же не просто какой‑то гиксос, который пришел в историю неведомо откуда и неизбежно так же вернется в пустоту. Они готовы с ним считаться, а от этого добра не будет, потому что так уж случилось, что он идеалист. Сейчас это кажется невероятным, но в те времена существовали египтяне‑идеалисты.
Ну, шепчет хозяин таверны, подавая новую порцию пива на всех, если у вас на уме сокровища, что, если вам попытать счастья в Великой Пирамиде?
Гиксосы угрюмо качают головами. Кто только там не искал, говорят они, и все без толку.
Правильно, говорит хозяин таверны, но все потому и потерпели неудачу, что копали исключительно вверх. А фараон, как он есть бог, ни за что бы не согласился, чтобы его мумию возносилив усыпальницу. Естественно, что ему бы скорее понравилось сойтитуда со скрещенными на груди руками – гораздо более достойное положение. Если уж ты бог, ты не ползешь вверх, ты нисходишь с небес.
