Текст книги "Римляне и варвары. Падение Западной империи"

Автор книги: Эдвард Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Вызывает сомнения то, что сельские крестьяне были преданы делу Византии. Прокопий наблюдал приход византийских войск в Пицену⁸⁸. Как только появились византийцы, местные жители впали в панику. Те из женщин, которые могли бежать, так и сделали, тех, кто не мог бежать, унесли на руках бывшие рядом мужчины, то есть, очевидно, они были просто похищены случайно оказавшимися рядом италийцами. Гораздо позже жителям сообщили, что византийская армия пришла для борьбы с готами и не причинит никакого вреда римскому населению, и только тогда они вернулись в свои дома. Ясно, что они находились в полнейшем неведении относительно императорской армии и ее задач. Позже, в 546 году, когда некий влиятельный римлянин из Лукании поднял местных крестьян для того, чтобы изгнать врагов из своего района, Тотила собрал для борьбы с ним точно такое же войско из крестьян, и две группы италийских крестьян упорно сражались друг с другом. Дело закончилось победой крестьян, стоявших на стороне римлян, а когда землевладельцы приказали им вернуться к своей работе, они беспрекословно подчинились⁸⁹. Похоже, что беднейшие крестьяне просто делали то, что им приказывали хозяева. Вероятно, им было все равно, кто выжимал из них арендную плату и непомерные налоги – готы, италийцы или византийцы. Тотила требовал от них того же самого – обрабатывать поля и выплачивать аренду и налоги ему. Если они выполняли эти условия, то он им никакого вреда не причинял, и так было по всей Италии⁹⁰. В то же время, когда готы грабили италийцев для того, чтобы обеспечить продовольствием свою армию, как они это сделали в 549 году в Ауксиме, они вряд ли могли завоевать симпатии местного населения⁹¹.

Что касается рабов, то многие из них перешли к Тотиле, и в 546 году король поклялся, что он никогда не будет обсуждать с неприятелем вопрос об их возврате хозяевам. Он таким способом просто защищал добровольцев, сражавшихся на его стороне; у него не было никакого великого плана освобождения рабов, и у нас нет сведений о том, что он дал им свободу⁹².

Таким образом, можно сказать, что обе воюющие стороны были разделены: пропасть была как между готской знатью и готским народом, так и между византийским солдатом и византийским мирным гражданином.

5. Как готы обращались с италийцами

Остроготы называли поведение италийской аристократии и горожан «предательством». Они не могли его себе объяснить, и Прокопий уделяет много места в своем повествовании изложению их точки зрения. Готы постоянно критиковали действия этих двух групп италийского общества.

В первые дни войны, перед началом осады Рима, король Виттиг говорил, если верить Прокопию: «Нам следует спросить здешних римлян, почему они нами недовольны, ведь до сегодняшнего дня они пользовались нашей добротой, а теперь они испытали вашу (то есть византийскую) “помощь”»⁴³. К тому времени он уже послал своего человека к Соляным воротам Рима для того, чтобы тот осыпал защитников города, стоявших на стене, оскорблениями в ответ на их «предательство». Он упрекал их за то, что они, по его словам, предали свою страну и самих себя, ибо «они променяли власть готов на жалких греков, которые не могут их защитить и которых они раньше никогда в своей стране не видели, кроме разве что актеров и мимов, да воров-матросов»⁹⁴. Разве Теодерих не предоставил им в свое время жизнь роскошную и к тому же свободную?⁹⁵ Прокопий рассказывает о готском после, который во время осады Рима говорил, что еще до этого римляне продолжали назначать западных консулов. Готы обеспечили своим подданным полную свободу религии, они не заставили ни одного италийца принять арианское вероисповедание, а если кто-либо из готов переходил в католичество, король никогда не обращал на это внимания. Право католических храмов служить убежищем строго соблюдалось⁹⁶.

Все это замечательные слова, но нельзя забывать о том, что отношение рядовых готов к италийцам было поистине варварским, от чего так страдал Теодерих и что принесло неисчислимые бедствия италийскому населению. Всего через несколько месяцев произойдет чудовищная резня городского населения огромного Милана. Но ведь то же самое говорил Тотила перед битвой в Фавенции в 541 году (он промолчал о недавних событиях в Милане). Он, однако, добавил, что отвратительное поведение преемников Велизария в Италии сделало дальнейшее наказание италийцев за их «предательство» лишним: они уже достаточно пострадали от тех, кого с такой радостью приветствовали⁹⁷.

Видимо, до самого конца «неблагодарность» италийцев казалась ост-роготам необъяснимой. Сами они захватили Италию и свергли Одоакра по поручению императора Зинона; никто не мог сказать, что они отобрали ее у императора силой. Они сохраняли законы и конституцию так же тщательно, как это делали сами императоры. Они не создали своего законодательства, писаного или неписаного, хорошо зная о том, что законодательная деятельность была прерогативой императора⁹⁸.

Тотила сделал все, чтобы изменить отношение италийцев к готам. Он строго наказывал все бесчинства, допускавшиеся его людьми по отношению к мирному населению. Захватив в Кумах в плен жен нескольких сенаторов, он обращался с ними почтительно и освободил их, что произвело большое впечатление на римлян. Когда в 546 в Риме он захватил в плен Рустициану, вдову Боэция, его люди желали ее казнить, так как она в отместку за убийство своего мужа и отца разрушила статуи Теодериха. Но Тотила проследил за тем, чтобы ни ей, ни другим римлянкам не было причинено никакого вреда, и этот его поступок также глубоко поразил его врагов". Иногда, если неприятельские войска сдавались на его милость, он предлагал им выбор: или они оставляют лошадей и оружие, приносят клятву в том, что никогда больше не будут воевать с остроготами, и возвращаются в Византию целыми и невредимыми, или же они сохраняют все свое имущество, вступают в готскую армию и пользуются теми же правами, что и готы¹⁰⁰. Когда в 546 году перед ним капитулировали голодающие жители Неаполя, он беспокоился о том, чтобы, получив наконец еду, они не торопились запихать в себя побольше «и не подавились». Поэтому сначала он выдал им понемногу, а затем увеличивал рацион с тем, чтобы они восстановили свои силы, и только после этого он разрешил им покинуть город и уйти, куда они хотят. Мы знаем по крайней мере об одном византийце, который считал, что такой поступок «был неожиданным со стороны врага и варвара»¹⁰¹. Тотила был добр и милосерден к своим многочисленным пленникам, и тем не менее, хотя неприятель по достоинству оценил его поведение, оно не смогло переломить преданности италийцев Византии. Даже в 549 году папа Вигилий и жители Рима, среди которых было много известных людей, продолжали настойчиво требовать от Юстиниана, чтобы он отвоевал Италию у готов. Несмотря на все усилия Тотилы, верность италийцев Византии была непоколебима¹⁰².

В 547-548 годах Тотила признавал, что до этого готы меньше, чем другие народы, уделяли внимания правосудию, действуя неблагочестиво по отношению друг к другу и к римлянам. Мы уже знаем, что так же думал и Теодерих Великий. Тотила тоже считал своим долгом стараться облагородить нравы своих подданных¹⁰³. В свое время Виттиг совершил акт чудовищной жестокости во время великой осады Рима весной 537 года. Он отправил несколько римских сенаторов в Равенну в качестве заложников, а когда его самая мощная атака на столицу была отбита, он из мести приказал их умертвить (с. 99)¹⁰⁴. Нет нужды еще раз останавливаться на кровавой резне в Милане, устроенной готским командующим Урайей (с. 82)'⁰⁵. Когда Рим пал под натиском Тотилы 17 декабря 546 года, его воины убили двадцать шесть солдат противника и шестьдесят мирных жителей, но это произошло без ведома короля, и когда он узнал об этом, немедленно приказал прекратить кровопролитие. Именно тогда он заслужил «великую славу» как защитник женского населения Рима, и особенно вдовы Боэция¹⁰⁶. Однако нельзя отрицать, что и сам он время от времени позволял себе отвратительные зверства. Кроме бессмысленной резни в Тибуре (Тиволи) в 544 году (с. 82) можно вспомнить еще один случай, произошедший в следующем году. В 545 году папа Вигилий выслал несколько кораблей, груженных продовольствием, для голодающих жителей Рима, но в Порте эти корабли были перехвачены готами, а римляне, плывшие на этих кораблях, были взяты в плен. Тотила приказал перебить всех пленников, кроме одного. Это был епископ Валентин, чья епархия находилась в Сильве Кандида¹⁰⁷. Тотила подверг Валентина допросу, обвинил его в даче ложных показаний и отрубил ему обе руки¹⁰⁸. Этот и другие подобные случаи кажутся проявлениями бессмысленной жестокости, но мы не знаем, каковы были мотивы Тотилы. В чем можно быть уверенным, так это в том, что эти события произвели ужасающее впечатление на общественное мнение Италии.

В чем заключались основные причины поражения остроготов и установления власти Византии над Италией? Прокопий приводит объяснения Велизария. «Готы проиграли, – говорил этот великий человек, – не потому, что им не хватало храбрости или солдат; они проиграли, – сказал он без ложной скромности, – потому что у них не было таких командующих!» В другой раз его послы объясняли, что ему удалось разбить врага благодаря неистощимым людским ресурсам, предоставленным императором¹⁰⁹. Блестящие военные таланты Велизария действительно резко контрастируют с посредственной, бледной манерой руководства, продемонстрированной Виттигом. В мирное время, по словам Бари, этот король был бы вполне на месте, а во время войны он бы неплохо проявил себя, если бы выполнял приказы другого¹¹⁰. Действительно, хотя в последние годы своего правления он вел активную дипломатию и даже начал переговоры с царем Персии о том, чтобы единым фронтом выступить против Восточной Римской империи, нервы у него, видимо, окончательно сдали, и в конце концов он был уже неспособен к каким-либо действиям. Но с Тотилой дело обстояло совсем по-другому. Он был на голову выше бездарных и перессорившихся между собой преемников Велизария и без труда отвоевал у них практически всю Италию и Сицилию, кроме Равенны и нескольких крепостей. Настоящее испытание ему пришлось выдержать тогда, когда Велизарий летом 544 года был вновь назначен на высший командный пост в Италии. И Тотила выдержал это испытание с честью. Велизарий, правда, одержал несколько мелких побед и даже на некоторое время занял Рим благодаря ошибке Тотилы, которую он сумел использовать со своей прежней энергией и блеском. Но в целом за все время войны, с 544 по 549 год, Тотила имел превосходство, и великий Велизарий вернулся в Византию проигравшим, как честно признает Прокопий. Таким образом, нельзя объяснить поражение остроготов тем, что у них были бездарные военачальники.

Существовали другие важные факторы, например такие, как контроль Византии над морем. Это позволяло византийцам обеспечивать продовольствием осажденные прибрежные города, перевозить войска с одного театра военных действий на другой и блокировать те порты, которые находились в руках противника¹¹¹. Нельзя забывать и о важнейшем факторе превосходства конного лучника над конным копьеносцем (с. 74). И конечно, финансовые и людские ресурсы Византии были настолько огромны, что ни Виттиг, ни Тотила не могли даже мечтать ни о чем подобном. Я считаю, что еще одна причина была в том, что массы местного населения, жившего под властью остроготов, после первоначального колебания выступили против или по крайней мере активно не поддержали острого-

тов. Правда, сразу после возвращения Велизария в Италию в 544 году, когда византийские войска, не получавшие жалованья и забывшие о дисциплине, грабили италийские села, италийцы стали мечтать о возвращении варваров"². Но так было не всегда. В целом италийцы были настроены провизантийски. Как только у стен города появлялись византийские войска, жители открывали перед ними городские ворота (иногда несмотря на то, что в городе находился остроготский гарнизон). Горожане были готовы терпеть лишения (хотя и не без громких жалоб), когда их город осаждали готы. Например, жители Рима, несмотря на чрезвычайно трудное положение, продолжали удерживать город и не сдались Виттигу. Готы никогда не получали от местного населения той поддержки и тех услуг, которые оно обычно оказывает своей армии. Хотя византийские солдаты переходили к врагу в огромных количествах, но италийцы никогда не проводили диверсий с целью отвлечь внимание византийцев и никогда не доносили готам о местонахождении их врагов, об их численности или планах (хотя солдаты-перебежчики часто это делали). Можно было подумать, что не византийцы, а готы вторглись на чужую территорию и ведут борьбу с враждебным населением чужой страны.

Почему италийцы так себя вели? Прокопий описывает сцену, которая произошла почти в самом конце войны и которая, на мой взгляд, может многое объяснить. Тотила пытался отложить начало битвы в Буста Галло-руме с тем, чтобы дать возможность присоединиться к нему еще двум тысячам солдат. И вот что там произошло. Король выехал вперед на нейтральную территорию между двумя стоящими друг против друга армиями. На нем были позолоченные доспехи, украшенные орнаментом из золота и пурпура. Конь под ним был огромных размеров. На глазах двух армий он начал великолепный готский военный танец. Он мастерски управлял конем, заставляя его то кружиться на месте, то бросаться из стороны в сторону. Оставаясь в седле, Тотила бросал высоко вверх копье и ловил его, когда оно, вращаясь, падало вниз. Он с удивительной ловкостью перебрасывал его из одной руки в другую. Он то ложился на спину, то резко наклонялся в одну или в другую сторону. По мнению Прокопия, Тотила исполнял свой замечательный танец так, как будто его учили этому с самого детства¹¹³.

Какой контраст между императором Юстинианом, дипломатом, юристом и богословом, жившим в своем дворце, и этим танцующим дервишем в Буста Галлоруме! Становится понятно, почему образованные италийцы отвергали остроготов, несмотря на все великодушие Теодериха и его преемников. Война шла между варварами с одной стороны и цивилизованными людьми – с другой. Италийцы выбрали цивилизацию, и никто не последовал за ними с большим рвением, чем некоторая часть остроготской знати. Преемник Тотилы, Тейя, в битве у горы Лактарий проявил не больше тактического умения, чем в свое время Агамемнон, Ахилл или Гектор, укротитель лошадей"⁴. А Алигерн, последний из остроготских правителей, показав большую рассудительность, решил отдать Кумы и все готские сокровища в обмен на римское гражданство и распрощаться с варварским образом жизни. Если уж готы не смогли удержать Италию, рассуждал он, пусть она достанется ее коренным жителям и тем, кто управлял ею с древних времен. Он был мудрым человеком, хотя некоторые из франков и называли его предателем своего народа¹¹⁵.

НОРИК

VII. Конец Норика

Из всего литературного наследия конца V века нашей эры наибольшую ценность для историка представляет «Житие Северина» Эвгиппия. На нескольких десятках страниц этой книги мы находим богатейшую и подробнейшую информацию о городах Норика Прибрежного, расположенных на берегу реки Дунай (приблизительно от Пассау до Вены). О последних годах существования этих городов и о том, какой конец выпал на их долю, здесь рассказано так, что это должно вызвать зависть всех тех, кто изучает историю Британии V века. О ней мы не знаем ничего, кроме нескольких туманных обобщений в сочинении Гильдаса, и ничего конкретного ни об одном городе. Между тем сочинение Эвгиппия, хотя и оно изобилует описаниями всяческих чудес (что считалось неотъемлемой частью этого жанра), написано таким ярким, живым слогом и с такой убедительностью, что, казалось бы, ни один историк не может сомневаться в подлинности описанных в ней событий.

Тем не менее то, что австрийские исследователи пишут теперь о св. Северине, напоминает то, что ирландские авторы давным-давно писали о св. Патрике: они сообщают о том, о чем нам бы очень хотелось знать, но о чем у нас нет абсолютно никаких свидетельств. Скажем, когда Бари в 1905 году опубликовал свою эпохальную книгу о Патрике, он доказал, что на самом деле мы знаем о Патрике гораздо меньше, чем знали исследователи XIX века (или думали, что знают). А когда в 60-х годах XX века Бинхи и Хансон выпустили свои работы о св. Патрике, они ясно показали, что мы знаем об этом святом гораздо меньше, чем знал (или думал, что знает) Бари. Иными словами, с течением времени объем наших знаний о св. Патрике уменьшался по мере того, как наше отношение к источникам информации о нем становилось все более критичным¹. Что же касается св. Северина, то у него не было Бари, Бинхи или Хансона.

Наоборот, в историографии ев. Северина процесс пошел в обратном направлении. В последние годы мы столько узнали о святом из Норика, что Эвгиппий, наш единственный источник информации, иногда выставляется жалким невеждой. Почти во всем, что касается жизни св. Северина, Эвгиппий, по мнению некоторых, проявляет полнейшую неосведомленность. Например, профессор Ф. Лоттер знает о Северине столько, что его знания – это целый айсберг, из которого Эвгиппий знал только самую верхушку. Да и ту знал только приблизительно, ведь разве его рассказ не изобилует ненужными повторами, традиционными темами и даже недоразумениями? Хуже того, Эвгиппий считал, что начинает свое повествование событиями 453-454 годов, сразу после смерти Аттилы, и об этом он говорит в первой же фразе своей книги. Оказывается, он ошибался: его повествование, как нам подсказывают письменные источники, начинается лишь 467 годом². Но самое ужасное то, что невежда-биограф не знал самых элементарных вещей, например того, что еще до описанных им событий Северин успел сделать блестящую карьеру в политике. Святой был высокопоставленным государственным деятелем. В 461 году он даже стал консулом. Его именем назвали год, а это была самая высшая почесть. О нем были наслышаны все грамотные люди на Западе – правда, за одним исключением. Этим исключением был его биограф, не имевший ни малейшего представления о том, каким выдающимся политическим деятелем был его герой. До того как начать карьеру святого, Северин был властителем Дунайской приграничной области. Он запросто общался с императорами и патрициями, но затем потерял свое высокое положение после падения императора Майориана. Очевидно, по недосмотру его биограф ни о чем подобном не слышал, и поэтому неудивительно, что он не смог упомянуть об этих фактах в своем сочинении³.

На следующих страницах будет предпринята попытка восстановить доверие к замечательной работе Эвгиппия и внести в ее изучение то качество, которого в последнее время здесь явно недоставало, – здравый смысл.

1. Северин: проблема датировок

Самые первые фразы книги мы должны читать так, как они записаны в рукописи II класса, что подтверждается, кроме всего прочего, цитатой из «Хроники» Проспера Аквитанского 1370 года (Chron. Min., 1.483). Слова, выделенные ниже курсивом, отсутствуют в рукописях I класса: «tempore quo Attila rex Hunnorum defunctus est, utraque Pannonia ceteraque confinia Danuvii rebus turbabantur ambiguis ac primum inter filios eius de optinendo regno magna sunt exorta certamina. Qui morbo dominationis inflati materiam sui sceleris aestimaruntpaths interitum. Tunc itaque... Severinus de partibus Orientis adveniens... parvo quod Asturis dicitur oppido morabatur»⁴. Некоторые считают, что дополнительные (выделенные курсивом) слова были сочинены Проспером⁵. Но Проспер ради краткости изложения скорее бы выбросил эти слова вместо того, чтобы их сочинять и вводить в текст. Ведь он действительно сократил этот отрывок: он выбросил слова qui morbo... paths interitum. Согласно этой теории, мы должны предположить, что Проспер внес добавления в текст своего источника и что переписчик не только включил слова Проспера в текст Эвгиппия, но и «улучшил» их, добавив по своей инициативе слова qui morbo... paths interitum. Мы также должны предположить, что добавления в текст Эвгиппия, сделанные Проспером, и добавления в текст Проспера, сделанные переписчиком, попали не только в одну-единственную ущербную рукопись, но и во все рукописи Эвгиппия II класса. Я думаю, почти все согласятся, что гораздо убедительнее выглядит другая версия: Эвгиппий написал более объемный текст, а в рукописях I класса некоторые слова были выброшены. Перевод см. на с. 248.

Этот отрывок имеет огромное значение, так как в нем указана точная дата начала деятельности Северина по сведениям Эвгиппия. Весной 453 года умер Аттила, и сразу после этого начались ссоры между его сыновьями. Однако общее восстание их подданных быстро положило конец этим ссорам. Кульминацией восстания стала битва на реке Недао (современное название неизвестно), которая произошла не позднее лета 455 года⁶. Сыновья Аттилы были разбиты, после чего следы их в истории теряются. Но Эвгиппий ничего не говорит ни о восстании покоренных народов, ни о битве, ни об освобождении поданных из-под власти гуннов. Он не говорит: «Когда умер Аттила, и его сыновья были свергнуты». Он не говорит: «Когда Аттила умер, и его подданные вновь обрели свободу». Он вообще не упоминает о том, чем закончилась ссора между сыновьями. Эвгиппий говорит только о том, что когда Аттила умер и его сыновья стали ссориться, Северин начал свою деятельность. Никто в здравом уме не станет отрицать (хотя такие и находились), что речь идет о событии, произошедшем позднее весны 453 года, но до битвы при Недао, которая могла состояться либо в 453 году, либо в 454, либо, самое позднее, летом 455 года⁷. Значит, в период приблизительно между летом 453 и летом 455 года Северин находился в Астурисе. Следовательно, это и есть дата начала повествования Эвгиппия. Назовем ее «454». Мы можем ошибаться не более чем на несколько месяцев в обе стороны.

В 454 году Северин недолго пробыл в Астурисе. Он не навязывал свой авторитет жителям городка. Ни духовенство, ни простые горожане не обратили никакого внимания на его предупреждение о скором нападении варваров. Более того, старик, в доме которого он жил, ризничий местной церкви, даже не знал имени своего постояльца, когда началось нападение (I. 5)⁸. Из Астуриса Северин перебрался в Коммагенис около 454—455 годов. Мы не знаем, сколько времени он провел в Коммагенисе до того, как перестал существовать тамошний гарнизон (о чем мы сейчас подробно поговорим), но из рассказа Эвгиппия можно сделать вывод, что срок этот не был долгим. Возможно, что, как предполагают многие исследователи, землетрясение, вызвавшее такой переполох в Коммагенисе, было тем самым, которое разрушило Сабарию за семь дней до начала сентябрьских ид 455 года⁹. Массовый голод в Фавианисе (гл. III), как сказано в тексте, случился «в то же самое время», eodem tempore, когда и поражение федератов в Комагенисе. А глава IV начинается со слов per idem tempos и повествует о победе трибуна Мамертина над варварами-мародерами и о строительстве монастыря в Фавианисе. Конечно, Эвгиппий писал об этом полвека спустя, когда было трудно или даже невозможно установить точные даты этих ранних событий. Кроме того, он не очень заботился о точной хронологии. Сам он считал, что между этими событиями не было большого интервала, и мы можем предполагать, что они происходили почти сразу одно за другим. Вполне вероятно, что все они произошли примерно до 460 года.

Но у нас есть доказательства другой даты. В главе VI автор рассказывает о том, как Северин вылечил от болезни одного мальчика из племени ругов. Когда позднее этого мальчика увидели на варварском рынке в полном здравии, все пришли в изумление; и с той поры «весь народ ругов» стал приходить к святому, выражая свое почтение и прося вылечить и их от болезней. Люди из других племен также хотели его видеть, и однажды, еще до случая с мальчиком-ругом, группа варваров, направлявшихся в Италию, специально свернула с пути для того, чтобы увидеть святого и получить его благословение (VI. 6). В этой группе был и Одоакр, тогда еще juvenis, согласно Эвгиппию (гл. VII). Однако в кратком описании, предшествующем в книге Эвгиппия каждой главе, Одоакр назван не juvenis, a adolescentulus. Согласно Исидору Севильскому, adolescentia – это период жизни от пятнадцати до двадцати восьми лет¹⁰. Следовательно, Одоакру было не больше двадцати восьми лет, когда он посещал Северина. Мы знаем, что он родился в 433 году и что ему было шестьдесят, когда он был убит Теодерихом Остроготом в 493 году". Это означает, что посещение Одоакром Северина можно датировать приблизительно 461 годом. Вряд ли Одоакру в это время могло быть намного меньше двадцати восьми лет, так как к моменту встречи с Одоакром святой уже был широко известен в Норике, хотя, как мы предполагаем, он приехал в Астурис только в 454 году. Одоакр не мог быть и намного старше, так как в этом случае употребление Эвгиппием слова adolescentia становится бессмысленным. Таким образом, исцеление мальчика-руга, приведшее к тому, что к Северину стал приходить «весь народ ругов», произошло после 461 года, то есть после того, когда, по нашему предположению, Северина посетил Одоакр. Есть и еще одно указание на дату этих событий. Оно содержится в главе XVII. 4, из которой мы узнаем о нападении готов на Тибурнию, столицу провинции Норик Средиземноморский. По-видимому, все согласны с тем, что остроготы ушли из Паннонии примерно в 472 году и после этого находились далеко от Тибурнии¹². Следовательно, события, описанные в этой главе, произошли до этого времени. Если мы это принимаем, то и все, о чем рассказывается в главах VIII-XVII, произошло до 472 года, так как ни у кого не вызывает сомнений, что Эвгиппий повествует о событиях в хронологическом порядке.

Очень жаль, что в главе XX автор выражается не вполне ясно. Он говорит, что когда государство перестало платить солдатам, то пограничные гарнизоны и сама приграничная зона перестали существовать. Но он не говорит, когда именно, по его мнению, деньги перестали поступать. Ничто не указывает на то, что он имеет в виду 476 год и падение Ромула Августула¹³. Вполне возможно, что сам автор, писавший в 511 году, точно не знал, когда перестала существовать приграничная зона или когда солдаты в последний раз получили жалованье. Этот процесс, конечно, происходил постепенно, и о нем не писали авторы исторических сочинений и хроник. Тот факт, что два небольших и недоукомплектованных воинских подразделения еще существовали в этой провинции (в Фавианисе и Бата-висе) в то время, когда туда приехал Северин, еще не говорит о том, что солдаты вовремя получали свое жалованье.

Далее в книге не содержится никаких дат вплоть до главы XXXII, которая, видимо, относится к периоду после 476 года, так как Одоакр здесь уже назван «королем» (тех). Ему понадобилось около пятнадцати лет для того, чтобы завоевать доверие солдат, служивших в Италии, и стать их командующим.

Таким образом, я делаю вывод о том, что Северин появился в Астури-се в 453—454 годах, что он встретился с Одоакром около 461 года, что события, описанные в главах УШ-ХУП, происходили до 472 года, а события, описанные в главе XXXII, происходили позднее 476 года. Если мы соглашаемся с этой датировкой, в особенности с датой приезда Северина в Астурис (453-454 гг.), то все великие теории Поттера о том, что Северин сделал государственную карьеру и был консулом в 461 году, рассыпаются в прах. Все здание, выстроенное Поттером, – это карточный домик, и стоит вынуть одну карту, как рушится вся конструкция.

Эвгиппий сообщает нам день смерти Северина – 8 января. Мы с нетерпением ждем, когда он назовет нам год, однако он молчит. Год его не интересует. Для него самое главное – установить день поминовения святого. Год для него не имеет значения, ведь Эвгиппий пишет житие святого, а не историческое исследование. Нам еще повезло, что мы встречаем в тексте хотя бы несколько точных дат.

2. Падение имперской власти в V веке

Во всей книге нет ни одного упоминания о губернаторе (praeses) Норика Прибрежного или о ком-либо из его подчиненных, не упоминается и военный наместник (dux) Паннонии I и Норика Прибрежного (обе провинции находились под началом одного военного коменданта). Хотя наш автор подробно рассказывает о Коммагенисе, Фавианисе и Лауриакуме¹⁴ во время войны, он ни разу не упоминает о том, что каждый из этих городов находился под защитой целой флотилии военных судов, а между тем мы знаем, что, согласно Notitia Dignitatum, в начале века в каждом из них такая флотилия была. В самом начале книги Эвгиппий рассказывает о том, как варвары захватили маленький городок Астурис. По его словам, население города состояло из «священников и граждан» (I. 2) или «горожан», oppidanei (I. 5). Все они были гражданскими людьми. Автор недвусмысленно дает нам понять, что в городах не было никаких военных гарнизонов. Но, согласно Notitia, там находилось пехотное подразделение под командованием трибуна. Жителям Норика Прибрежного, конечно, было на что жаловаться во времена Северина, но, судя по всему, налогами они не были обременены, во всяком случае, Северину они об этом ничего не говорили. В то же время жители всех других провинций Империи были задавлены непосильными налогами.

Объясняется это просто: в течение всего периода деятельности Северина в провинции Норик Прибрежный не существовало имперской гражданской администрации, а военная власть Империи ограничивалась двумя небольшими подразделениями. К моменту появления там Северина около 454 года римская власть уже не действовала в этой части приграничной области¹⁵. И это утверждение не трудно доказать.

По сути дела, доказательство можно найти уже в первой главе книги. По словам автора, в городе Коммагенис жила группа варваров, barbarorum intrinsecus consistntium, I. 4; barbari intrinsecus habitantes, II. 1. Они жили там по условиям договора, foedus inierant, I. 4. То есть в техническом смысле являлись foederati, «федератами», но федератами особого типа. Мы знаем только один аналогичный случай в истории Западной Европы (с. 108)¹⁶.

Эти федераты не были расселены в сельской местности в отличие от тех, которых Констанций и Аэций расселили в Галлии в 418 и в 440-443 годах соответственно. В нашем случае варвары были размещены в городе Коммагенис, подобно тому как римских солдат расквартировывали в городах¹⁷. Но было и другое, более существенное различие между варварами из Коммагениса и везеготами из Аквитании II или бургундами из Савойи. Варвары из Коммагениса заключили договор не с императором и не с его представителем, а с Romani, I. 4. Немного позже в книге мы снова встречаем слово Romani, и на этот раз автор описывает их как habitatores oppidi (II. 1), граждане Коммагениса. Иначе говоря, варвары заключили договор не с имперскими властями, а с жителями одного из городов¹⁸. Значение этого события трудно переоценить. В прежние времена жители города, по своей воле открывшие границу и допустившие варваров на землю Империи, считались бы изменниками родины. Подобное невозможно было даже представить¹⁹. В V веке центральное правительство могло расселять варваров (если они уже прорвались в провинцию и их невозможно было оттуда изгнать) на территории целой провинции или на обширной, хотя и не до конца определенной, территории Савойи (Са-баудии), но оно бы никогда не позволило варварам поселиться ни в одном городе. Основная цель подобных поселений состояла в том, чтобы обеспечить правительство достаточной военной силой. Но кучка воинов-вар-варов, которых можно было поселить в небольшом городке, таком как Коммагенис, не представляла большой военной ценности для Империи в целом. По крайней мере мы не знаем ни одного случая, когда римские власти разрешили бы федератам поселиться в одном, и только в одном городе. В этом не было бы никакого смысла.