Текст книги "Террористка Иванова"
Автор книги: Эдуард Володарский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
– У себя? Свободен?
– Пока свободен, – секретарша быстро постукивала по клавишам. – Идите побыстрее, Михаил Геннадьевич, а то у него через полчаса совещание.
Полковник Судаков сидел за большим письменным столом и читал какую-то бумагу. Он поднял вопросительный взгляд на Пилюгина:
– Я тебя не вызывал.
– Я сам пришел. Нужно.
– Садись. Говори.
Пилюгин присел, достал из кармана пачку сигарет, взглянул на полковника и быстро убрал обратно в карман:
– Я по делу Полины Ивановой.
– Террористка, что ли? Мне тут с утра телефон обрывают – подробности требуют. Спрашивают – а правда, что у майора Пилюгина роман был с этой Ивановой? А потом он ее бросил, и она из ревности решила весь убойный отдел подорвать… – полковник издевательски улыбался.
– Э-эх, товарищ полковник, на каждый роток не накинешь платок, – усмехнулся Пилюгин. – Если б у меня с ней роман был, она бы одного меня подкараулила и из револьвера порешила. Зачем весь отдел подрывать?
– А вот это, я надеюсь, следствие выяснит… Ладно, с чем пришел, выкладывай.
– Надо эту Иванову под подписку выпустить, – выпалил Пилюгин и даже испугался, увидев выражение лица полковника Судакова.
– Как выпустить? – просипел он. – Под какую подписку?
– Ну, под подписку о невыезде, Олег Андреевич.
– Под какую подписку ты собрался выпускать женщину, которая хотела взорвать здание управления, взяла в заложники сотрудников и ранила одного из огнестрельного оружия? Если эта дамочка не террористка, то кто она тогда, может, объяснишь? – полковник Судаков злился все больше и сверлил Пилюгина яростным взглядом.
– Несчастная женщина, у которой умер в тюрьме муж… – медленно заговорил майор. – А попал он туда из-за негодяя, чья собака сделала калекой его малолетнего сына – откусила ему кисть руки. Муж хотел отомстить… В общем, эта женщина осталась теперь одна с сыном-калекой. Я с ней разговаривал – она глубоко раскаивается в том, что натворила, и если ее выпустить под подписку, никакой беды не будет.
– Когда это ты с ней поговорить успел? – спросил полковник.
– Сегодня утром.
– Зачем ты с ней разговаривал? Разве тебе поручено вести следствие? – стараясь быть спокойным, продолжал спрашивать полковник.
– А что тут такого? Она меня застрелить хотела, я и хотел узнать: почему, за что? В конце концов, на роль основной жертвы она намечала меня, вот и хотелось выяснить…
– Выяснил? – едко улыбнулся полковник.
– Ну, не совсем… Но для меня ясно – она несчастный человек, у которого может рухнуть вся оставшаяся жизнь. И убить меня она хотела не со зла, а от отчаяния – любила мужа и считала меня виноватым во всех бедах. Это очень порядочный человек, Олег Андреевич, я ведь не салага и в людях разбираюсь…
– Не очень-то заметно, – вновь едко улыбнулся полковник.
– Порядочный, попавший в беду человек, – упрямо повторил Пилюгин.
– И ты предлагаешь по такому случаю освободить ее от наказания? Так я понял пафос твоей оправдательной речи?
– Не от наказания, товарищ полковник. Я прошу освободить ее до суда под подписку о невыезде. Она сможет быть с малолетним сыном. Он же без руки остался, ему сейчас тоже тяжело. Что ей делать в СИЗО? Набираться опыта у тюремных старожилов? Прошу вас, Олег Андреевич, проявите великодушие.
– А при чем тут я? – развел руками полковник. – Дело под контролем у судьи Блинковой. Она уже санкционировала арест до тридцати суток. И обвинение вынесла. Знаешь ее? Не зря у нее кличка – Каменная баба. А тут статья тяжелее некуда – терроризм, покушение на убийство. Не выпустит она ее. И никто ей не указ. Кого хочешь пошлет подальше.
– Я попробую поговорить с Блинковой. Постараюсь доказать… уговорить…
– Да? – полковник несколько секунд пристально смотрел на него, снова улыбнулся: – Слушай, Пилюгин, а может, у тебя и вправду с ней роман был, как злые языки мне сообщали?
– Я когда-нибудь вам врал, товарищ полковник?
– Все в жизни случается в первый раз, – усмехнулся полковник. – Ладно, Пилюгин, я поговорю, конечно, с судьей, изложу ей мотивы… Кстати, а почему этим ее адвокат не занимается?
– Да нет у нее еще адвоката… И денег на адвоката нет. Государственного назначат. Когда – не знаю…
– Ладно, поговорю. У тебя все?
– Все, товарищ полковник, – Пилюгин поднялся.
Раздался телефонный звонок. Полковник взял трубку:
– Полковник Судаков слушает. Здравствуйте, товарищ генерал! – Судаков подтянулся в кресле, взглянул на Пилюгина и приложил палец к губам, призывая к тишине. – Да, Герман Федорович, она пилюгинских ребят в заложники взяла. Отчаянная баба, Герман Федорович, полностью с вами согласен. В СИЗО она. Следователь пока не назначен, и адвоката у нее нет. Да это вообще не наш профиль. Из ФСБ человек приезжал, потребовал дело Ивановой им отдать. Террор – это их епархия… Нам оставить? Гм-гм… каким образом, Герман Федорович? – полковник сделал круглые глаза и посмотрел на Пилюгина. – Да я все понимаю – дело чести, конечно, но ведь своих дел хватает… Кого? Да, понял… правда, на его отделе еще несколько дел висит. Два убийства. Понимаю, понимаю. Слушаюсь, Герман Федорович. Абсолютно с вами согласен – раз его ребят в заложники взяли, ему и дело вести. Так точно! Всего доброго, Герман Федорович. – Судаков положил трубку, кашлянул. – Все слышал? Так вот – генерал поручил дело террористки вести тебе. Дело чести. Она вас, как пацанов, в заложники взяла! По телевизору сообщали! Во всех газетах над вами потешались – убойный отдел называется! С одной бабой не совладали! Хороша милиция! Давай, дорогой, давай за дело… Кстати, а что у тебя с убийством в гостинице? Совсем не двигается?
– Пока результатов ноль. Наработки, конечно, есть, только проку от них пока нету, – поморщился Пилюгин. – Работаем, товарищ полковник.
– Этим тоже надо заниматься. Мало тебе висяков? У тебя в отделе четверо мордоворотов! Поручи персонально Тулегенову. Или Голубеву. Пусть они с террористкой разбираются – там все ясно. За неделю дело к суду подготовить.
– За неделю не выйдет, Олег Андреевич.
– Почему это? Вы, я вижу, совсем мышей ловить перестали!
– Там взрывчатка, понимаете? Такая по нашим временам редко встречается. А где она ее взяла – молчит!
– Что значит – молчит? Нет, я вообще ничего не понимаю! – хлопнул по столу полковник. – Она молчит, где взрывчатку взяла, а он пришел просить выпустить ее под подписку? Ты что, совсем тронулся, Пилюгин?
– Буду допрашивать, буду связи устанавливать, но на это тоже время нужно.
– Времени у тебя нет, – отрезал полковник Судаков.
– Тем более содержание под стражей ничего не даст. Так хоть последить за ней сможем. Она женщина твердая…
– Это я уже слышал, – махнул рукой Судаков.
– А ты допроси, допроси! Или что, тонко разговаривать с людьми уже разучился? Привык с бандитами и отморозками…
– Я еще раз прошу вас, товарищ полковник, посодействовать в освобождении гражданки Ивановой под подписку о невыезде, – перебил Пилюгин.
– Не будет моего содействия. Как судья решит, так и будет сидеть твоя террористка Иванова. Хочешь ее облагодетельствовать – с судьей разговаривай, только не советовал бы… Ты лучше на убийство в гостинице навались. И докладывать мне каждый день. Ладно, иди откуда пришел… Постой, жена-то как? Родила?
– Если б она родила, я к вам с бутылкой пришел бы, товарищ полковник, – улыбнулся Пилюгин.
– Ко мне не надо. Я сам к вам приду, когда родится…
– Я помню, как ходил к генералу Ломакину… – проговорил Пилюгин.
– К Герману Федоровичу? Когда это ты к нему ходил? – насторожился Судаков. – По какому поводу?
– Просил, чтобы арестованного Иванова, который стрелял в гражданина Муравьева… собака его сыну руку откусила, помните?
– А-а, да, припоминаю… И что?
– Просил генерала, чтобы выпустил из-под ареста Иванова под подписку о невыезде. Не разрешил. А ведь если б разрешил, все могло по-другому обернуться… и Иванов этот был бы жив, и никакой террористки Ивановой не было бы… А ведь просил, разве что в ногах не валялся. Доказывал… А сейчас вот… а-а, черт с ним, все равно сытый голодного не разумеет, – Пилюгин махнул рукой и вышел из кабинета.
Иван Витальевич приехал к дому Полины на такси. Во дворе он заметил человека в дорогой кожаной куртке с собакой на поводке. За его спиной маячил другой парень, помоложе, поджарый и плечистый, тоже в кожаной куртке и джинсах. Человек (а это был Муравьев) и собака шли навстречу Ивану Витальевичу, и, когда до него оставалось метров десять, собака натянула поводок, раздалось глухое рычание, сверкнули белые клыки, и маленькие мутные глазки собаки уставились на Ивана Витальевича. Он инстинктивно остановился, попятился.
– Не волнуйтесь, папаша, она на поводке, – Муравьев остановился, потянул к себе поводок, негромко скомандовал: – Сидеть.
Иван Витальевич осторожно прошел мимо собаки, пробормотал:
– Вообще-то такое чудище в наморднике выводить надо…
– Папаша, идите своей дорогой… – уже недобро ответил Муравьев.
– Да, да, извините… – Иван Витальевич, опасливо косясь на собаку, поднялся по ступенькам к подъезду.
Он долго звонил в дверь, но никто не отзывался. Тогда Иван Витальевич достал связку ключей, нашел нужный и открыл дверь. В прихожей включил свет, позвал громко:
– Полина! Витька!
Он обошел обе комнаты, зашел на кухню. Грязные чашки с застывшей кофейной гущей, объедки на большой тарелке, бумажные пакеты из-под апельсинового сока… Он заглянул в холодильник – ничего, кроме пачки пельменей и банки сгущенного молока. Иван Витальевич поставил авоську, набитую свертками с продуктами, яблоками из своего сада и банками с вареньем, сел и растерянно огляделся:
– Ну, и куда они подевались, черт бы их побрал? Что за женщина – ни грамма ответственности… ну, ни грамма… – Он поднялся, снял куртку, засучил рукава свитера и принялся убираться. Сложил грязную посуду в мойку, включил горячую воду и начал мыть тарелки. Раздалась плавная мелодия, и Иван Витальевич не сразу сообразил, что это звонит в комнате телефон. Он вытер руки и взял трубку.
– Прошу прощения, с кем я разговариваю? – раздался голос Пилюгина.
– А я с кем разговариваю? – в свою очередь спросил Иван Витальевич.
– Майор Пилюгин Михаил Геннадьевич. А вы, наверное, родственник Полины и Виктора?
– Свекор я ей, с вашего позволения, – язвительно ответил Иван Витальевич. – А Виктор мой внук. Может, вы сообщите мне, куда они подевались, раз уж позвонили сюда?
Пилюгин стал быстро и довольно неразборчиво говорить. Иван Витальевич прижал трубку к уху, и глаза его постепенно округлялись. Он время от времени приговаривал:
– Боже мой… какой ужас… какой кошмар… Что же теперь будет?
Пилюгин продолжал что-то бубнить, и тогда Иван Витальевич заорал в трубку:
– Я спрашиваю вас, что теперь с Полиной будет?! Да, да… я понял… Подождите, я запишу адрес, – он положил на комод трубку, бросился на кухню, достал из кармана куртки авторучку. – Записываю, говорите… – и стал торопливо писать на старой газете адрес. – По каким дням принимают передачи? А что приносить можно? Сигареты можно? Сладости? Колбасу? Так, так… вторник и суббота? Понял. Хорошо. Обязательно поеду. А лекарства можно в передаче? Ну, там… успокоительное… сердечное? Понял… хорошо… обязательно… Простите, а где я вас смогу найти? Ага, понятно… записываю…
Глава 5
Совещание оперативников затянулось. В комнате было сильно накурено, в пепельницах на столах полно окурков.
– Я договорился, что передачу примут, – говорил Пилюгин в телефон. – Пока передачи не положены, но я договорился. Почему не положены? Мало сидит, всего несколько дней, потому и не положены. Но я договорился. Так что действуйте, Иван Витальевич. – Пилюгин положил трубку и посмотрел на своих сотрудников: – Надо закругляться ребята, а то мы будем балабонить до ночи. И курить давайте поменьше, что ли. В горле от дыма першит. Значит, мы установили, из какого склада воруется взрывчатка…
– Да, это точно. Все оперативные разработки ребят из Нальчика говорят о том, что это склад МВД Северо-Кавказского округа, – сказал капитан Тулегенов. – В разработке у них находятся двое – капитан Скворцов Андрей Сергеевич и майор Журбин Анатолий Степанович. Там дело идет к аресту. Уверен, что после ареста нам смогут сообщить, с кем эти офицеры имели контакты в Москве, кому здесь поставлялась взрывчатка. Ждать осталось совсем недолго.
– Сколько, они не сказали? – спросил Пилюгин.
– Максимум десять дней. Более того, они очень просили пока ничего здесь не предпринимать – мы можем спугнуть подозреваемых в Нальчике.
– А мы и не можем пока ничего предпринять, – сказал Голубев. – У нас нет подозреваемых. Ни один из моих осведомителей ничего определенного сообщить пока не может.
– Мои тоже, – сказал Тимонин.
– Оперативники в Нальчике считают, что у них произошла утечка информации – короче говоря, крыса у них завелась… кто-то их продал.
– Откуда такие выводы? – спросил Пилюгин.
– Убитый в гостинице Юрий Табиев работал на них. Он выехал с партией взрывчатки для передачи ее в Москве. Но, видимо, получателя кто-то предупредил, и он, забрав товар, ликвидировал курьера. В Нальчике говорят: о том, что Табиев согласился на них работать, знал очень узкий круг людей. Вот теперь гадают – кто их продал?
– А сам получатель не мог как-то расколоть Табиева? – спросил Пилюгин. – Или как-то догадаться… понять, что тот, как говорится, ссучился?
– Ну, для этого надо быть таким асом… – пожал плечами Тулегенов.
– А может, он такой и есть?
– Поймаем – выясним… – улыбнулся Голубев.
– Михаил Геннадьевич, а вы террористку нашу еще не допрашивали? Было бы очень важно выяснить, где она достала нитроглицерин? – спросил Тулегенов.
– Был один разговор, – ответил Пилюгин. Спросил. Молчит… Мне кажется, она что-то знает, но пока молчит.
– А за эту ниточку стоит потянуть, – сказал Голубев. – Я про нитроглицерин на подпольном рынке взрывчатых веществ даже не слышал. И, видимо, раздобыть его не так-то просто. Я наводил справки на складах Минобороны и МЧС. В Московской области девять складов обзвонил – ни на одном нитроглицерина нет. И даже не помнят, когда он у них был. Но Иванова его достала. Вопрос – где? У кого? Куда легче достать тротил… или там… гексоген. Пластид, в конце концов. С ними обращаться куда легче и безопасней.
– Не в этом дело, – сказал Тулегенов. – Для пластида, тротила и гексогена нужна взрывная машинка, а ее установить надо, подсоединить к таймеру… и прочая мура – во всем этом разбираться надо, а нитроглицерин сам взорвется. Помнишь, как она каплю из бутылки на пол уронила – взрыв! А попробуй швырни такую бутылку в стенку – представляешь, как рванет? Мощность похлеще, чем у тротила или пластида.
– А в качестве компонента при изготовлении других взрывчаток нитроглицерин употребляется? – спросил Голубев. – Честно говоря, я в этом деле ни бум-бум.
– С саперами из спецназа поговорить надо, – подал голос Тимонин.
– Вот ты и поговори, – сказал Пилюгин. – И поскорее.
– Слушаюсь, Михаил Геннадьевич.
– Меня, товарищ майор, в первую очередь интересует, где и у кого она его достала, – гнул свое Голубев. – Это у нас единственная ниточка. Тянуть за нее надо, тянуть!
– Буду тянуть. Завтра собирался к ней пойти… – Пилюгин раздумывал. – Упрямая она баба… страшно упрямая.
Зазвонил телефон, и Пилюгин снял трубку:
– Майор Пилюгин слушает… что, что? Как? – лицо Пилюгина изменилось, челюсть отвисла, в горле забулькало. Левой рукой он дотянулся до графина с водой, но никак не мог вытащить стеклянную пробку. Голубев кинулся к столу, вытащил пробку, налил в стакан воды и протянул Пилюгину. Тот выпил жадными глотками, сказал хрипло: – Да, слышу… я сейчас приеду…
Бессмысленными глазами он обвел товарищей, но тут же встряхнулся, с силой провел ладонями по лицу и уже резко, пружинисто встал, мгновенно превратившись в прежнего Пилюгина, решительного и быстрого. – Я в роддом, ребята. Вы работайте, работайте…
– Что случилось-то, Геннадьич? – спросил Тулегенов.
– Да вроде… жена померла…
Пилюгин стремительно вышел. В комнате воцарилась мертвая тишина.
Он гнал машину на предельной скорости. Проскочил на красный свет и услышал за спиной возмущенную трель милицейского свистка. Он резко вильнул к обочине, и шедшая сзади машина едва не врезалась в него. Пилюгин откинулся на сиденье и закрыл глаза.
– В чем дело, гражданин? Нарушаем?! Чуть ДТГ не совершили! Документы попрошу!
Пилюгин достал удостоверение, показал капитану-гаишнику.
– Понятно… И все-таки, зачем так гнать?
– Прости, капитан… – прохрипел Пилюгин и посмотрел на гаишника блестящими от слез глазами. – Жена у меня в больнице умерла… понимаешь?
Капитан долго обалдело смотрел на Пилюгина потом сказал с тревогой:
– Давай я за руль сяду, майор, а? Отвезу тебя, а то на тебе лица нет.
– Ничего… сам доеду…
– В аварию попала?
– Нет, в роддоме… во время родов.
– Да как же это? И спасти не смогли?
– Не смогли…
– Э-эх, вот беда так беда… – пробормотал капитан и наклонился к окну: – Держись, майор… что тут скажешь? Ничего не скажешь… беда…
Пилюгин выжал сцепление и рванул машину с места.
– Мы сделали все, что смогли. Кесарево сечение… она потеряла много крови. Мы очень сожалеем…
– А ребенок? Что с ребенком? – хрипло спросил Пилюгин.
– Ребенка, к счастью, удалось спасти, – чуть улыбнулся врач. – Он чувствует себя хорошо.
Пилюгин молчал, тупо глядя перед собой, потом проговорил с трудом:
– Кто родился? Мальчик, девочка?
– Ох, простите, мы вам не сказали – голова кругом идет, – растерялся врач.
– Мальчик! – вдруг сказала медсестра. – Такой хорошенький – четыре пятьсот. Мальчик супер!
И эта полная, широкоплечая, с круглым лицом, на котором выделялись румяные большущие щеки и курносый нос, медсестра показалась Пилюгину такой красавицей, что он смотрел на нее, широко раскрыв глаза, потом улыбнулся и переспросил шепотом:
– Мальчик? Четыре пятьсот?
– Да, да, мальчик!
И окружающий Пилюгина мир – лица медсестры, врача, стол и стеклянные шкафы – вдруг стал искриться, расплываться. Это слезы мешали ему видеть…
Пилюгин сидел на кухне. Небольшая фотография жены стояла перед ним. И еще стояла выпитая наполовину бутылка водки, рюмка, яблоки и груши в стеклянной вазе, пепельница, полная окурков…
Витька лежал в гостиной на диване, лежал с открытыми глазами, напряженно прислушиваясь к звукам в квартире. На секретер светил желтой лампой ночничок, льдисто отсвечивали стекла стенки-серванта…
А Галка лежала в своей комнатке на узкой кровати у стены. К обоям были пришпилены фотографии из глянцевых журналов – знаменитые артисты, звезды попсы и рока; на столе – гора учебников и тетрадей, плеер с наушниками. Галка тоже не спала…
Пилюгин смотрел на фотографию жены, говорил шепотом:
– Ты же так хотела ребенка… почему же так? За что такая несправедливость? Ладно, пусть на мне грехов всяких много – работа такая, но тебя-то за что?
Он налил и выпил, ладонью утер губы, потянулся за сигаретой. В кухню бесшумно вошла Галка, в одних трусиках и майке, волосы растрепаны. Она молча подошла к отцу, прижалась к нему, обняла за шею и голову положила ему на плечо. Пилюгин смутился.
– Вот думаю, Галчонок, как нам теперь без мамы жить?
– И я все время думаю, – отозвалась Галка. – Никак заснуть не могу.
– Надо будет тетю Нину из Питера позвать, – тихо сказал Пилюгин.
– Зачем? – тоже почти шепотом спросила Галка.
– А кто же будет за маленьким смотреть? Тебе в школу надо, мне – на работу…
– А когда нам его отдадут?
– На днях, наверное… не знаю точно.
– Я боюсь… – вдруг прошептала Галка.
– Чего?
– Боюсь, я не буду его так любить, как маму любила…
Пилюгин внимательно посмотрел ей в глаза. И Галка печально и серьезно смотрела на отца. Он встряхнул ее, держа за худенькие голые плечи, сказал громко:
– Ты чего это? Что говоришь-то? Что мама про тебя подумает?
– А мама разве про меня думает? – испуганно спросила Галка.
– Конечно! Она там про всех нас думает!
– Не кричи, пап… мне и так страшно…
– А чего тебе страшно? Нечего тебе бояться, Галка! – так же громко отвечал Пилюгин, словно ему самому было страшно и он себя таким образом успокаивал. – Мы жить должны, понятно? Мальчонку нам надо вырастить. За нами мама смотреть будет – как мы тут живем. Так что нам подкачать никак нельзя, Галка… – он вдруг снова перешел на шепот: – Если мы тут с тобой плохо жить будем – мамкина душа страдать будет… понимаешь? – Он смотрел на нее больными глазами, и губы его нервно подергивались.
– А как мы его назовем, пап?
– А как ты хочешь? – через силу улыбнулся Пилюгин, приходя в себя.
– А ты?
– Давай Мишкой назовем, а? – вдруг предложил Пилюгин.
– Как тебя?
– Как меня. Будет Михал Михалыч, звучит?
– Звучит… – улыбнулась Галка.
Они разговаривали и не видели, что уже давно из коридорчика на них смотрит Витька, смотрит потемневшими печальными глазами…
В камере СИЗО, куда поместили Полину, две совсем молоденькие девушки спали на своих нарах, задернув цветастые ситцевые занавески. Пожилая, полнотелая тетка в цветастом халате, с бигудями, накрученными на черные сальные волосы, сидела за столом у стены и курила, тупо глядя перед собой. Тусклая лампочка под закопченным с темными разводами потолком освещала камеру.
Полина лежала на нижних нарах, смотрела в потолок, иногда, скосив глаза, поглядывала на пожилую женщину – Анжелу Петровну. Вот она пошевелилась, достала из-под матраца плоскую металлическую фляжку, отпила из нее, громко фыркнула, передернув плечами, откусила от яблока, громко захрустела.
– Ну, ты, Поля, и учудила… – Анжела Петровна весело хмыкнула. – С всякими чалилась, а вот с террористкой – впервой, хе-хе-хе… Надо же, оперов в ментовке в заложники взять – это тебе самое малое десятерик корячиться… Знаешь?
– Знаю… – негромко отозвалась Полина.
– Адвокат-то есть?
– Денег нет на адвоката.
– Казенного назначат… – Женщина громко икнула, затянулась сигаретой. – Какого-нибудь раздолбая. Не помогать будет, а вредить… Ищи бабки – без них тебе хана.
– Денег у меня нет, – повторила Полина.
– Когда я села впервой, у меня не было ни хорошего адвоката, ни хорошего советчика. Малявы подруги в изолятор присылали – про то не говори, от этого отказывайся…
– И что же? – спросила Полина.
– Впаяли мне по самое не балуй – пятерик строгого вместо трояка условно. Так что слушай, что тебе говорит старая мамочка… А, видать, сильно тебе менты насолили, что ты на такое решилась… – она посмотрела на Полину длинным взглядом. – А что ж слабину дала?
– В каком смысле? – не поняла Полина.
– Замахнулась – так бей, курочка ты Ряба, – она усмехнулась. – Пришла взрывать – значит, взрывай. А ты размякла… небось, пожалела? Не-ет, если бы я так-то пришла к ним, я бы их всех к едрене фене отправила. Тут главное дело – решиться. Чтоб потом не жалеть – когда пожизненное дадут. Уж лучше вышку…
– Сын у меня… десять лет всего…
– Сын? А когда в ментовку шла, разве про сына не думала? Думала, конечно, но пошла. Значит, там рука дрогнула… Но все равно уважаю… Ну, ладно, наговорились, пора и клопа придавить мало-мало… – вздохнула Анжела Петровна, погасила окурок в консервной банке и стала укладываться, кряхтя и вздыхая. Доски скрипели под ее тяжелым телом.
А Полина не могла уснуть. Светила тусклая пыльная лампочка под потолком, и воспоминания теснились в памяти…
…Он ждал ее недалеко от входа в химчистку. Рядом, в том же здании, находился магазин «Все для уюта» и «Дом кофе». Когда Полина вышла, Валера направился к ней, жестом предложил сесть в джип, стоявший неподалеку, но Полина отрицательно покачала головой. Тогда Валера, повертев головой, увидел «Дом кофе» и предложил зайти туда.
В маленьком зальчике было не больше десятка кресел с круглыми, низкими столиками. Тут же подошла миленькая девушка в джинсах и белой маечке, указала на столик у окна. Полина и Валера сели, и через минуту девушка принесла две чашки кофе и вазочки с мороженым.
– Наверное, интересно знать, кто я и с чем меня едят? – улыбнулся Валера.
– Гораздо интереснее, чем вы мне можете помочь.
– Вы хотите своего ненавистного обидчика застрелить или взорвать? – Валера вновь улыбнулся. – Или и то и другое одновременно?
– И то и другое. Есть из чего стрелять, нечем взорвать.
– Разыгрываете меня, Полина?
– Так поздно это поняли? Неужели такой тупой?
– Да нет, милая Полина, на розыгрыш это не похоже, – покачал головой Валера. – Я не вчера родился и кое-что повидал…
– Где же повидали? – усмехнулась Полина.
– В Сербии был, в Чечне служил… в первую кампанию, во вторую… – он отпил глоток кофе. – Навоевался по ноздри…
– И жены не было? Извините, что второй раз спросила. Вы в химчистке сказали, а я не поверила.
– Да не случилось как-то… – он пожал плечами.
– И не влюблялись?
– Всякое бывало, но… ненадолго… судьба разводила.
– Значит, и теперь воюете?
– Тогда – за Родину, теперь – исключительно за себя, – улыбнулся Валера. – Да и не воюю вовсе – шутихи делаю… ракеты разные, фейерверки, прочую пиротехнику для праздников… вернее, делаю не я – я только порох и взрывчатку добываю… бизнес у меня такой.
– Наверное, и бандюганам разным продаете?
– Бывает… жизнь наша российская, знаете ли, всегда полна неожиданностей, – он смотрел на нее открыто и весело.
– А почему вы мне все это рассказываете? – вдруг резко спросила Полина. – Вы меня первый раз видите, совсем не знаете…
– А чего бояться? В ментовку докладывать побежите? Думаю, нет… непохожи вы на стукачку.
– Первое впечатление о человеке часто обманчиво.
– Да вы жена офицера. Рупь за сто ставлю, он тоже в Чечне побывал… или в местах похожих? И сейчас где-нибудь на Кавказе служит, – после паузы ответил Валера. – Угадал?
Полина оторопело смотрела на него. Она вдруг ясно увидела лицо мужа – белое лицо на фоне темной стены тюремной камеры. Александр смотрел на нее спокойными, горячими глазами и говорил твердо, без колебаний:
– Я ни о чем не жалею, Полина. Я нормально жил и служил нормально, не подличал и не шкурничал. И солдаты меня уважали… даже самые отморозки и те уважали. Об одном сейчас жалею, Полина, – недострелил я этого мерзавца… выживет, сволочь, и опять людям гадить будет… Может, поэтому и сердце болит, что так жалею… И еще, Полина, расставаться с тобой не хочу… Знаю, что придется, а сердце не хочет…
– …Умер муж… – ответила Полина. – Два месяца назад. В тюрьме умер…
– О как! – качнул головой Валера. – Не слабо… Девушка, будьте любезны, еще две чашки кофе! Сына вам оставил, дочь?
– Сын. Одиннадцатый год идет.
– За что же муж в тюрьме оказался, если не секрет?
– Хотел одного гада застрелить, да недострелил… – она отпила глоток кофе, посмотрела ему в глаза: – Поняли теперь, зачем мне взрывчатка нужна?
Валера Чистов молча кивнул, глядя ей в глаза, выпустил дым, пробормотал, посмотрев в окно:
– Есть еще женщины в русских селеньях…
Полина услышала, как заворочалась на своей лежанке Анжела – поднялась, свесив толстые голые ноги, громко завздыхала, засопела, достала из-под подушки фляжку.
– Не спишь? – сиплым голосом спросила Анжела.
– Не сплю… – отозвалась Полина.
– Ты спи, а то крыша поедет. Когда спишь – душа лечится… – Анжела повалилась на засаленную подушку и через секунду захрапела.
– Ты опять ко мне без приглашения? – нахмурился генерал, увидев вошедшего в кабинет Пилюгина.
– Форс-мажор у меня, товарищ генерал, – лицо у Пилюгина было помятое и мрачное.
– Какой еще форс-мажор? У меня такое ощущение создается, майор, что ты последнее время «на грубость нарываешься».
– Жена умерла во время родов… вот такой форс-мажор, товарищ генерал… – Пилюгин чуть развел руками.
– Гм… да… – поперхнулся генерал, – сразу так и сказал бы… Как это случилось?
– Подробностей не знаю. Кесарево сечение делали… жену спасали… но не спасли…
– И что с ребенком?
– Ребенок жив. Мальчишка…
– Ну, что ж, и поздравляю и соболезную, – вздохнул генерал. – Да ты садись.
Пилюгин сел, достал пачку сигарет и вопросительно посмотрел на генерала.
– Да кури, кури… – разрешил генерал. – У тебя, кажется, девочка?
– Дочка, – прикурив, ответил Пилюгин. – Одиннадцать лет.
– А теперь еще и мальчик… – генерал опять сочувственно вздохнул. – Туговато тебе придется, Михаил Геннадьевич…
– Вот я и хотел попросить вас, Герман Федорович…
– Отпуск вне очереди? Ладно, позвоню Судакову. Десять дней хватит? Больше не могу. Людей не хватает – хоть караул кричи, сам знаешь.
– За отпуск спасибо – очень кстати будет. Только, думаю, товарищ полковник сильно возражать будет.
– Пока еще я приказываю товарищу полковнику, а не он мне… – усмехнулся Герман Федорович.
– Да, конечно… Но я хотел просить освободить меня от дела Ивановой.
– Какой Ивановой? Ах, террористка? Почему освободить? Это дело тебя напрямую касается. Тебя застрелить хотела, твоих ребят в заложники взяла, сотрудника нашего управления ранила… Да ты что, Михаил Геннадьевич? Мне троих следователей предложили, я твердо всем ответил: дело будет вести майор Пилюгин. Ведь ты его, собственно, и начал уже! Да там и дело-то проще пареной репы – собери показания свидетелей, показания террористки, и отправим в прокуратуру…
– И галочку поставим?
– Галочка в нашем деле тоже очень нужна, Пилюгин. И тебе для следующей звезды на погоны тоже галочка нужна, – усмехаясь, говорил генерал. – А в нынешнем твоем положении особенно – знаешь, сколько на малыша денег надо? На всякие коляски, комбинезончики, шапочки, памперсы, питательные смеси, игрушки и прочее… У меня полгода как внук родился, а три месяца назад – внучка, так что мне эти проблемы не понаслышке знакомы. Только и успеваю деньги отсчитывать… Так что закругляйся с этим делом и занимайся сыном.
– Но у нас еще убийство в гостинице, Герман Федорович…
– Все, Пилюгин, все! Отпуск я тебе дал – не наглей и на шею не садись!
– Понятно. Спасибо. – Пилюгин поднялся. – Разрешите идти?
– Иди, Михаил Геннадьевич. А Судакову я прямо сейчас позвоню, – и генерал потянулся к телефону.
Народу на похоронах жены Пилюгина было немного: сослуживцы, самые близкие родственники и знакомые. Когда рабочие закопали гроб, выровняли холм земли над могилой и закрыли его еловым лапником и цветами, люди потянулись по узкой дорожке к выходу. Пилюгин остался стоять у могилы. Рядом с ним замерла Галка. Подошла сестра Нина, сказала:
– Миша, я на поминки не останусь. Поезд у меня в четыре пятнадцать. Ты, когда сыночка забирать из роддома будешь, сразу телеграмму мне отбей. Я приеду.
– Хорошо, – отозвался Пилюгин, но головы не повернул – смотрел на фотографию жены, укрепленную на фанерном щите над могилой.
– Михаил Геннадьевич, – тихо проговорил подошедший капитан Тулегенов, – прости, пожалуйста, на поминках не смогу быть – только что из управления позвонили – труп на Константиновской, срочно надо ехать.
