Текст книги "Террористка Иванова"
Автор книги: Эдуард Володарский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
– Слушаю вас, товарищ майор.
– Бланки протоколов у тебя с собой?
– Да нет… в опорном пункте лежат.
– Быстро принеси бланк. Протокол составлять будем. Со свидетелями, – приказал Пилюгин.
Лейтенант вновь растерянно козырнул и ушел, раза два оглянувшись. Муравьев рассмеялся и развязно подмигнул Полине:
– Что все это значит, господин… э-э, простите, товарищ майор?
– Мы сейчас протокольчик составим и для начала оштрафуем тебя. А при повторении уголовное дело заведем, – отряхивая ладони, сказал Пилюгин.
– Ты чего мне тюльку гонишь, майор? – продолжал улыбаться Муравьев. – Сколько ты в майорах ходишь? Уже лет пять, наверное? Смотри, еще лет пять ходить придется.
– Да я хоть десять еще прохожу, но такую тварь приведу к общему знаменателю! – Пилюгин пошел на Муравьева, сжав кулаки. – Почему собака без намордника, еще раз тебя спрашиваю?
– Да пошел ты, придурок, – процедил сквозь зубы Муравьев и хотел было шагнуть к привязанной собаке, но Пилюгин успел схватить его за руку, рванул к себе и нанес сокрушительный удар в челюсть. Муравьев рухнул навзничь.
– Это тебе за оскорбление при исполнении… – пробормотал Пилюгин, но в следующую секунду на него бросился Заур, и завязалась нешуточная драка.
Подойти к ним близко и разнять Полина боялась – уж очень остервенело дрались мужики. Собака рвалась с поводка и лаяла. На пиджаке Заура оторвался рукав, и, пока он пытался сбросить пиджак, Пилюгин успел атаковать его – два мощных удара в лицо и живот свалили охранника на асфальт. Пилюгин навалился на него сверху, выдернул из подмышечной кобуры пистолет, потом подошел к сидящему на земле Муравьеву. Он плевался кровью и, держась рукой за щеку, мычал:
– Ты ответишь, майор, за все ответишь…
Пилюгин, нагнувшись, похлопал его по бокам и обнаружил под пиджаком кобуру. Вынул пистолет, сунул его под нос Муравьеву:
– У твоего холуя разрешение на пушку, наверное, есть, а у тебя, я точно знаю, нету. Так вот, я тебя за эту пушку урою, сука! Уголовную статью напомнить?
– Ответишь… еще пожалеешь… – хрипел Муравьев.
– Лежи, тварь! – и Пилюгин в ярости пнул его ногой. А подбежавшему с пачкой протоколов лейтенанту сказал: – Давай, составляй протокол на собаку. А я сейчас своих людей вызову – у них оружие было, – Пилюгин протянул пистолеты лейтенанту и набрал номер по мобильному: – Тимонин, ты? Давай ко мне по-быстрому! Записывай адрес. Тут двоих субчиков в СИЗО проводить надо будет…
– Никто тебя здесь не тронет, – говорил Тулегенов, сидя в больничной палате. – Тебя круглосуточно охраняют.
– Вы их не знаете, – отвечал лежавший на кровати Сичкин. – Они меня точно убьют… у них свои законы…
– Брось, Сичкин, не паникуй зря, – успокаивал Тулегенов. – Ты говоришь, бывал там?
– Бывал. Но дороги не видел, в крытой «газели» сидел.
– Они разговаривали между собой? Может, что слышал? Места, где проезжали, не называли? – допытывался Тулегенов.
– Они больше по-китайски говорили… по-русски мало… А места… Калужское шоссе называли… мы вроде по нему ехали… про поворот говорили… Красная Пахра, кажется… Точно, он так и сказал водителю – за Красной Пахрой… вот не помню, сколько… три или четыре километра… кажется, три… или нет, четыре…
– Ты не путаешь, Сичкин? Точно Красная Пахра?
– Вроде так…
– Сколько раз ты туда ездил?
– Один раз… там в лесу какой-то заброшенный цех… все разбито, заросло… а вокруг лес… глухой лес… – напрягая память, отрывисто выговаривал Сичкин. – Я помогал коробки с фейерверками грузить. Китайцы их выносили откуда-то, а я в «газель» грузил… Темно уже было, фонари светили. Потом вышел еще один китаец, показал на меня и что-то спросил по-китайски. Ему ответили, но он остался недоволен, что-то еще сказал и ушел…
– Что ж ты раньше-то про все это молчал, урод? – зло спросил Тулегенов.
– Я же говорю, боялся… я и сейчас боюсь…
– Вижу. Даже трясешься весь, как с похмелья! – Тулегенов встал и пошел из палаты.
Пилюгин и Полина стояли в стороне и молча смотрели, как лейтенант Тимонин и двое милиционеров погрузили в «уазик» Муравьева и Заура. Участковый спросил:
– А с этим зверем что мне делать?
– Подержи у себя до вечера. К вечеру кто-нибудь придет. Уж охранник этот… Заур – точно появится. А пса не бойся – он еще щенок добрый. Из него этот урод пока не успел людоеда сделать, – сказал Пилюгин и посмотрел на Полину. – Ну, пойдем, что ли?
Едва они прошли с десяток метров, как в кармане у Пилюгина замурлыкал мобильник.
– Пилюгин слушает. Да. На сегодня, на двадцать один ноль ноль? Кто ОМОН вызывал? Тулегенов? Предупреждать надо, черт бы вас драл! Деятели! Да, сейчас еду! – Пилюгин виновато посмотрел на Полину: – Извини. Начальство дело назначило, а меня не предупредили. Надо ехать. Хотел поговорить – и не поговорили…
– Поезжай. Я соберу кое-что и к тебе поеду.
– Я поздно вернусь. Извини… – развел руками Пилюгин и заспешил к машине.
Валера Чистов из кабины своего джипа наблюдал за тем, как уехал «уазик», как Пилюгин попрощался с Полиной и тоже уехал на своей машине, как Полина пошла к подъезду своего дома. Он закурил новую сигарету, задумался, потом вдруг резко отбросил окурок и побежал к подъезду, в котором скрылась Полина.
Дверь в квартиру Полины была приоткрыта. Валерий неслышно вошел и тихо щелкнул замком.
Машина с оперативниками и два небольших автобуса с омоновцами катили по шоссе. Уже начинало темнеть. Сверкали фарами встречные автомобили, по обочинам горели разноцветные рекламы строительных рынков, супермаркетов, ресторанов и кафе. Потом пошли загородные дачные поселки с домами-дворцами – настоящие имения.
– Ну и хоромы… – со вздохом произнес Тулегенов. – И сколько же такой домина стоит?
– В среднем лимона полтора-два, – бодро ответил Голубев.
– Рублей? – недоверчиво переспросил Тулегенов.
– Зеленых, товарищ. Два лимона доллариков!
– Не слабо… Много-то как, смотри – целые поселки. И кто ж в них живет-то? – искренне недоумевал Тулегенов.
– Да мы по количеству миллионеров на второе место в мире вышли! Ты что, журнал «Форбс» не читаешь? – вскинулся Голубев. – Мы и в области балета, и в космосе первые, и скоро по количеству миллионеров будем первые! Везде будем!
Все рассмеялись, и только Пилюгин, сидевший впереди, сказал раздраженно:
– Вы кончите трепаться? Слушать противно…
И все послушно умолкли.
– И когда же суд? – тихо спрашивал Валерий, глядя, как Полина складывает вещи в матерчатую спортивную сумку.
– Не знаю… скоро… Дело закончено. Тебя, наверное, интересует, выдала я тебя или нет? Не выдала, не переживай, – отрывисто, не глядя на Валерия, отвечала Полина.
– Тебе же из-за этого больший срок навесят… – он помолчал и вдруг спросил: – А ты что, в этого майора серьезно втюхалась?
– Как ты сказал? Втюхалась? – она усмехнулась. – Я теперь, Валера, уже никогда ни в кого не втюхаюсь… впрочем, не знаю…
– Втюхалась… – усмехнулся Валерий. – Сейчас к нему поедешь?
– Надо же помочь – грудной ребенок ухода требует, – Полина достала из буфета банку кофе, пачку чая тоже бросила в сумку.
– Он тебе много помог, когда твой муж в тюрьме сидел? Он с этим гадом, чья собака твоего сына искалечила, что-нибудь сделал?
– Он его сегодня арестовал, – ответила Полина.
– Да он через час дома будет, живой и здоровый. И псина его тоже. А твоему менту еще извиняться перед ним придется.
– Он такой же мой, как и твой! – отрезала Полина.
– Ой ли, Полина! Ты же к нему домой собралась. Будешь есть с ним за одним столом, ночевать под одной крышей, а там, глядишь, и…
– Пошел вон отсюда! – резко перебила его Полина и заговорила с яростью: – Слышишь?! Чего ты пришел, а? Что я тебе должна? Кто ты мне? Ты продал – я купила, и разбежались! Что ты ко мне все время лезешь? Убить хочешь? Не веришь, что я тебя не выдала? Ну, убивай – вот она я. Зачищай концы – так это у вас называется?
Валерий молчал, курил и смотрел на нее. Глаза его медленно сузились.
Полковник Судаков, поднявшись из-за стола, протянул разъяренному Муравьеву его паспорт:
– Мне звонило начальство. Я в курсе. Пожалуйста, ваши документы.
– Я требую, чтобы майор Пилюгин был серьезно наказан! – вырывая из руки Олега Андреевича паспорт, проговорил Муравьев.
– Будет наказан, – спокойно ответил полковник.
– А я подам на него в суд. И буду требовать возбуждения уголовного дела! Он избил меня! Видите? – тыкая пальцем в ссадину на скуле, сипел Муравьев.
– Вижу. Майор Пилюгин понесет дисциплинарное наказание.
– Нет, я буду требовать уголовного наказания! Превышение должностных полномочий налицо. По моей просьбе уже говорили с начальником отдела собственной безопасности!
– Интересно, кто же говорил с начальником отдела собственной безопасности? – по-прежнему спокойно спросил полковник Судаков.
– Неважно кто. Когда надо будет – узнаете, – усмехнулся Муравьев. – И запомните, полковник, я этого дела так не оставлю – я вашего Пилюгина теперь по стенке размажу! – и Муравьев вышел из кабинета, с силой грохнув дверью.
«Уазик» и автобусы остановились в зарослях. Почти бесшумно выпрыгивали на траву омоновцы. Моросил мелкий мглистый дождь. Пилюгин, Тулегенов, Голубев, Тимонин и командир ОМОНа стояли возле «уазика» и обсуждали план действий.
– Окружаете цех, но без моей команды не начинать. Мы первыми войдем, – сказал Пилюгин.
– Там же вооруженная охрана, – возразил омоновец. – Они вас сразу дырявить начнут.
– Михаил Геннадьевич, он дело говорит, – робко подал голос Голубев. – Нам первыми соваться смысла нету. Пусть ребята сперва их на землю уложат – они это умеют.
– Да? Ну, ладно. Тогда действуй. Мы за тобой, – сказал Пилюгин.
Омоновец потянул с плеча автомат и пошел к своим, отдавая команды на ходу:
– Свистунов! Приходько! Со своими группами справа и слева! Губарев со мной! Быстро ребята, быстро! Работаем!
В мокрых зарослях замелькали фигуры омоновцев.
– Ну и мы пошли, что ли? – вздохнул Пилюгин, доставая из кобуры пистолет. – Помогай нам Бог… – И он тоже двинулся через заросли к видневшемуся впереди освещенному цеху. Оперативники потянулись за ним.
– Много всего со мной было… три ранения… Один раз в Чечне – в брюхо, едва выжил, два раза в Сербии подстреливали. Друга там потерял, единственного друга… И все прахом… деньги, что заработал, – прогулял, едва хватило, чтоб в Россию вернуться. Ни угла, ни друзей… как волк в тайге… И ведь бабы всякие были… – медленно рассказывал Валерий. – Вот только не влюбился ни разу… по-настоящему…
Полина все так же стояла у двери, опершись плечом о косяк.
– А теперь влюбился?
– Ты не смейся над этим, Полина, а то… – он посмотрел на нее так, что Полине стало не по себе.
Она передернула плечами, улыбнулась:
– А я и не смеюсь… Я смотрю на себя… на тебя… и плакать хочется. Ну почему мы такие несчастливые? И мой муж… и вообще все… ну почему? – В глазах у нее стояли слезы. – Почему жизнь против нас? – Она сползла по стенке на пол, подобрала под себя ноги и, закрыв лицо руками, тихо всхлипнула.
– А давай уедем, Полина? – он подошел к ней, присел на корточки. – Вместе! Куда хочешь? В Италию? В Сербию? У меня деньги есть! Хорошие деньги, Полина! И Витьку твоего с собой возьмем! Поживем, как люди… Поехали, а?
Полина молча замотала головой, отняла руки от лица и долго смотрела ему в глаза:
– Ты хороший мужик, Валера… но дороги у нас разные. Прости…
– В тюрьму пойдешь?
– Да… – Она медленно поднялась, застегнула сумку, перекинула через плечо.
– Полина, подожди…
– Не надо, Валера, прошу тебя… Мне пора. Если хочешь, поживи тут пока. Тебе ведь негде, наверное…
Тихо щелкнул замок в двери. Валерий стоял посреди кухни, опустив голову и сжав кулаки.
У входа в цех стояли два джипа и несколько легковых машин. В кабинах джипов сидели водители, по виду китайцы. Остальные машины были пусты. Бесшумными тенями из зарослей скользнули омоновцы, и через пару секунд водители уже лежали на земле с кляпами во ртах и вывернутыми за спину руками.
Бойцы ворвались в освещенный цех, где за длинными столами работали десятки людей. Охрана открыла огонь, но ее быстро перебили. Рабочие послушно ложились на пол, бежать почти никто не пытался.
Валерий вышел из подъезда и направился через двор к своему джипу, но вдруг увидел человека с собакой и задержал шаг, приглядываясь. Было уже темно, но во дворе горел лишь один тусклый фонарь.
Да, это был тот самый мужик, которого днем арестовал майор Пилюгин. Валерий вдруг что-то решил и медленно направился ему навстречу, сунув руку во внутренний карман куртки.
Муравьев шел, придерживая пса на поводке – он рвался вперед, ему не терпелось побегать.
– Привет, – сказал Валерий, подходя. – Растет машина для убийства?
– Растет! – усмехнулся Муравьев. – Мы еще кое-кому покажем, Чук, правда? – и он, чуть наклонившись, потрепал собаку по холке.
– Не вырастет. Некому выращивать будет. – Валерий мгновенно вынул пистолет и выстрелил в упор.
Муравьев завалился прямо на пса, а тот от выстрела присел на задние лапы, потом рванулся в сторону и громко залаял. Валерий метнулся к стоянке, оглянувшись по сторонам, прыгнул в джип и выкатил на улицу.
Никто не видел, что произошло, – двор был пуст, светились лишь окна в домах…
Пилюгин, Тулегенов, Голубев и Тимонин катили в «уазике» по ночному шоссе. Ревел мотор, машину часто встряхивало на выбоинах.
– Скольких мы упустили? – спросил Тимонин. – Человек десять, да?
– Главное, что этот Ван ушел, – сказал Тулегенов.
– Ну кто мог подумать, что там такая орава? Я прикидывал, двадцать-тридцать, не больше, а там Шанхай какой-то!
– Найдем мы этого Вана, никуда не денется, – пробурчал Пилюгин. – Будем трясти по одному всю эту шайку – найдем концы. Хорошо, не подстрелили никого…
– А видели, где они спят, едят? Полный отстой! Рабы в Древнем Риме, небось, получше жили, – сказал Тимонин.
– Разве рабы были только в Древнем Риме? – спросил Пилюгин. – Я видел ночлежки и похуже. На десяти квадратах двадцать человек жили. Вьетнамцы. Спали по очереди… бред!
– Но ведь все равно едут – отбоя нет, – сказал Голубев.
– Что поделаешь… значит, дома еще хуже, – ответил Пилюгин, с силой потер ладонями лицо, вздохнул. – Что-то я уставать стал, ребята… старею, что ли?
Опера в ответ негромко рассмеялись.
Майор приехал домой поздно ночью. В коридоре и на кухне темно, только из комнаты Мишки выливалась тонкая полоска света. Пилюгин подошел к приоткрытой двери и увидел Полину. Перед ней стояла коляска с ребенком. Полина дремала, на коленях у нее лежала раскрытая книжка.
Пилюгин стоял и смотрел, и желваки напряглись у него под скулами, и глаза остро блестели.
Вид у судьи Блинковой был мрачный. Она курила и угрюмо смотрела на Пилюгина, сидевшего напротив нее.
– Н-да, Пилюгин, я вижу, эта бабенка тебя насмерть охмурила.
– Да ничего не охмурила, Алевтина Петровна, – устало отвечал Пилюгин. – Жалко женщину… Несправедливо, если ей полный срок отвесят.
– Я судить буду, – Блинкова затянулась, выпустила густую струю дыма. – Значит, все будет справедливо.
– Я в этом не сомневаюсь, Алевтина Петровна. Только прошу о снисхождении – у нее сын малолетний, инвалид… недавно мужа потеряла… и ведь честная женщина. Вы ведь ее из СИЗО выпустили – она на каждый допрос как часы являлась, никаких проблем… И говорит: «Сколько присудят, столько и буду сидеть».
– Осознала, значит? – усмехнулась судья. – Молодец…
– Не выдержит она зоны… сломается, погибнет.
– Другие выдерживают.
– Да все ломаются! – махнул рукой Пилюгин. – Они что, из тюрьмы людьми выходят?
– А кем же?
– Ну, людьми, конечно… Только какими? С изуродованной психикой, со сгоревшими душами, разве не так?
– Ну, хватит, – раздраженно перебила судья. – Что заслужили, то и получили… Чего ты от меня хочешь?
– Прошу об условном сроке, Алевтина Петровна. Знаю, вы судья строгий, но… справедливый. Потому и прошу об условном.
Потянулось долгое молчание. Блинкова докурила сигарету, отпила глоток чая из стакана в серебряном подстаканнике.
Пилюгин заговорил первым:
– Мне сказали, что просить вас об этом – дело гиблое.
– Интересно, кто же сказал?
– Да все… А я вот все-таки решил попросить. – Пилюгин посмотрел ей в глаза.
– И правильно решил, – вдруг улыбнулась Алевтина Петровна. – Я еще раз изучила дело… женщина, конечно, положительная. Я хоть, как ты говоришь, человек строгий, но мне ее тоже жалко стало. Однако надо мной тоже начальство есть, Пилюгин. Меня за условные сроки знаешь как дрючат? Но я никого не боюсь и поступаю так, как мне моя судейская совесть велит, что бы там про меня ни трепали всякие…
Пилюгин смотрел на нее и не понимал, верить ей или не верить.
– Ладно, Пилюгин, ступай. Сделаю все возможное.
Народу в зале суда было немного, в основном сотрудники убойного отдела и несколько пожилых женщин – любительниц ходить по судам. Пилюгин сидел на передней скамейке, совсем близко от столика, за которым расположился прокурор, тот самый, в золотых очках.
Двое милиционеров ввели Полину. Открылась дверь клетки, и Полина села на скамейку. Посмотрела по сторонам, заметила Тулегенова, Тимонина, Голубева и Деревянко. Потом увидела Пилюгина. Он улыбнулся ей, но Полина отвернулась.
В зал вошли судья Блинкова и двое заседателей.
– Встать! Суд идет! – объявила секретарша.
Все поднялись. Алевтина Петровна взгромоздилась за судейский стол, нависнув над ним всей своей мощной фигурой и положив большущие толстые руки на папку с делом. Раздался ее хрипловатый прокуренный голос:
– Слушается дело…
Валерий собрал в небольшой кожаный чемодан только необходимые вещи. Достал из сумки паспорт с гербом Сербии, перелистал, вложил в него авиабилет и сунул во внутренний карман пиджака. Остальные паспорта изрезал ножницами на мелкие куски, отнес в туалет и спустил в унитаз.
Вернувшись в комнату, он присел за стол, закурил, вынул мобильный телефон и нажал на кнопку.
Через секунду на экранчике появилась фотография Полины. Женщина улыбалась, глядя прямо на Валерия. Он вздохнул, выключил мобильник, решительно встал, взял чемодан и вышел из квартиры.
От подъезда Валерий направился к стоянке автомобилей, где крайним стоял его джип, и еще издали нажал на кнопку брелка. Джип в ответ коротко свистнул и мигнул подфарниками. Он не обратил внимания на стоявшую чуть поодаль серую «тойоту», где сидел Ван с двумя помощниками, молодыми, спортивного вида китайцами.
Валерий бросил чемодан на заднее сиденье и сунул ключ в замок. И в это мгновение за боковым стеклом выросла темная фигура в куртке с поднятым воротником, блеснул ствол пистолета с глушителем и сухо щелкнули два выстрела. Валерий ткнулся лицом в руль и замер, выронив ключи. Кровь из виска тонкой струйкой потекла по щеке к подбородку.
Человек в кожаной куртке наклонился над Валерием, быстро обшарил карманы пиджака, вынул паспорт, мобильник, пачку долларов, перетянутых резинкой, пистолет, заткнутый за ремень на спине, забрал чемодан. Потом, не торопясь, захлопнул дверцу джипа…
– Что касается поведения подсудимой на следствии, то у меня сложилось твердое убеждение, что она осознала свою вину и искренне раскаялась в содеянном, – говорил Пилюгин, стоя на месте свидетеля и глядя на судью Алевтину Петровну. – Уверен, что в момент совершения преступления разум ее помутился под влиянием смерти мужа и она плохо осознавала, что делает…
– Есть еще вопросы к свидетелю Пилюгину? – громко спросила судья.
– У меня вопрос к свидетелю, ваша честь, – поднялся прокурор.
– Спрашивайте, – сказала судья и зачем-то посмотрела на часы.
– Скажите, свидетель, ведь нитроглицерин – довольно редкое взрывчатое вещество. Из дела я вижу, что вы, как следователь, неоднократно пытались выяснить, где подсудимая его достала, но она отказалась отвечать на этот вопрос. И после этого вы утверждаете, что она раскаялась? – в голосе прокурора звучала ирония.
– Подсудимая не знала этого человека, – пожал плечами Пилюгин. – Она утверждала, что купила его у незнакомца, которого встретила на рынке.
– И вы, опытный следователь, верите, что нитроглицерин можно купить на рынке у первого встречного? – улыбнулся прокурор.
– Я верю, – твердо ответил Пилюгин. – Я знаю, что на наших рынках можно купить и взрывчатку, и оружие, и наркотики…
– У первого встречного?
– Ну, если походить, поспрашивать, то вас наведут на продавца.
– Но взрывчатку он продаст только после того, как убедится, что покупатель не из милиции, не так ли? А это означает, что с продавцом все-таки надо познакомиться, чтобы не вызвать у него подозрений. Таким образом, покупатель во всяком случае должен запомнить того, кто продал ему взрывчатку. И тем не менее, подсудимая категорически отказалась даже описать его, помочь составить фоторобот… Мне кажется, тут раскаянием и не пахнет.
– Нет, нет, она раскаялась, – поспешно перебил Пилюгин и повторил: – Она искренне раскаялась.
– Но ваши утверждения ни на чем не основываются, кроме… Впрочем, ладно, не буду, – прокурор с хитрой улыбкой развел руками. – У меня больше нет вопросов, ваша честь.
– Свидетель, вы свободны, – сказала Алевтина Петровна. – Можете занять свое место в зале. Кто там следующий?
Малыш в шерстяном комбинезончике сидел на коленях у Галки и энергично сосал из бутылочки с питательной смесью. Пухлые щечки ходили ходуном, а выпученные глазки были полны блаженства.
– Смотри, все сожрал, – сказала Галка с улыбкой. – Вот это аппетит!
Витька присел рядом на кровать.
– Может, позвонишь отцу?
– Зачем? – спросила Галка.
– Ну, как там суд идет? Или уже кончился?
– Когда кончится, папка сам позвонит. И тетя Полина позвонит. Не психуй ты, Витька, все будет нормально. Они скоро приедут! Папка сказал, тете Полине срок условный дадут.
– Он-то откуда знает? – недоверчиво посмотрел на нее Витька.
– А он с судьей разговаривал. Она ему обещала. Так что сиди и не дергайся – все будет хорошо.
– Сейчас с Мишенькой гулять пойдем, а там и папка приедет.
Голос судьи Блинковой гремел на весь зал:
– …Приговорить к четырем годам заключения в колонии строгого режима. Приговор вступает в силу с момента оглашения. Подсудимую заключить под стражу с момента оглашения приговора. Приговор может быть обжалован в вышестоящей судебной инстанции в течение десяти дней.
Пилюгин стоял, словно оглушенный. Когда Блинкова произнесла «приговорить к четырем годам заключения в колонии строгого режима», он вздрогнул, ему показалось, что он ослышался. Майор вскинул голову, вопросительно посмотрел на судью, но Алевтина Петровна ледяным голосом дочитала приговор, захлопнула папку, зыркнула в сторону Пилюгина и покинула зал.
Полина вышла из клетки, и милиционер надел ей наручники. Пилюгин встретился с ней взглядом, ему показалось, что она что-то тихо произнесла, но он не услышал – застыл, как пришибленный, и не мог шевельнуться. За спиной раздались голоса сослуживцев:
– Ну, и как это понимать? Она что, белены объелась?
– А что ты от нее хотел? Каменная баба! И так скажи спасибо – прокурор шесть лет требовал, а она только четыре дала.
– Да ведь все про условный срок говорили!
– Мало ли чего говорили…
– Да она сама Пилюгину условный обещала!
– Мало ли чего обещала… Михаил Геннадьевич, может, случилось что?
А Полину милиционеры уводили из зала. В дверях она обернулась, улыбнулась Пилюгину, и дверь за ней закрылась. Пилюгин издал горлом рыкающий звук и рванул к двери в судейскую комнату.
Алевтина Петровна, увидев выражение его лица, попятилась к стене, пробормотала:
– Ты чего, Пилюгин? Ты смотри… чего вызверился?
– Ты… ты… – Пилюгин вдруг начал заикаться, сжал кулаки. – Кинула меня, да? Довольна? Ты же ведьма! Ты не за справедливость! Ты от зависти! Мужики на тебя не смотрят, вот ты и злобствуешь!
– Как бы не пожалеть тебе, Пилюгин, о своих словах, – придя в себя, холодно и спокойно ответила Алевтина Петровна. – Вон отсюда!
– С-стерва… – прохрипел Пилюгин и хлопнул дверью.
Он вышел из здания суда и почти столкнулся со своими сослуживцами. Хотел обойти их, но Тулегенов остановил:
– Михаил Геннадьевич…
– Идите, ребята, работайте… мне одному побыть надо, устал я… – Пилюгин пошел по улице, но через несколько шагов обернулся: – Работайте, я вам сказал! Чего стоите?
В пивной был жарко, сильно накурено. Шумела орава молодых парней в кожанках за тремя сдвинутыми столами. Пиво там лилось рекой. Рядом сидели компании поменьше, гул голосов стоял в воздухе. Трое официантов в красных рубахах и черных брюках бесшумно передвигались по залу с подносами, уставленными кружками с пивом и тарелками с закуской.
Пилюгин сидел в углу у большого окна, перед ним стояли несколько пустых кружек, одна полная и большая тарелка с кусками воблы и редиской. Напротив Пилюгина сидел похожий на бомжа пожилой человек, в потертой куртке, небритый и опухший. Майор курил и угрюмо смотрел в окно на вечернюю улицу. Потом поднял руку, щелкнул пальцами. Тут же подлетел официант.
– Давай, сынок, еще водочки принеси, – сказал Пилюгин и посмотрел на бомжа. – Выпьешь?
– Премного буду благодарен, – закивал бомж, приложив руку к сердцу.
– Две соточки принеси и пивка пару кружек.
Официант молча исчез. Пилюгин, прищурившись от табачного дыма, спросил:
– Ну, и дальше что?
– А что дальше? Квартиру она продала, она же владелица, а меня – на улицу.
– В суд подавал?
– Подавал… Судье Блинковой два часа про свою жизнь рассказывал, документы всякие принес. Я ж коренной москвич в третьем поколении… Судья вроде вошла в мое положение, говорит: «Безобразие, конечно. Ладно, говорит, разберусь, я вам помогу обязательно…» – бомж шумно вздохнул и принялся пить пиво, потом попросил: – Сигареткой не угостите?
Пилюгин дал ему сигарету.
– Дальше-то что?
– А что дальше? Кинула меня судья Блинкова, как последнего лоха. Вышло, что супружница моя поступила правильно, квартира – ее собственность и мое выселение правомочно. Вот и вся справедливость.
– Вот и вся справедливость… – задумчиво повторил Пилюгин.
Официант принес водку и пиво. Пилюгин взял свою рюмку.
– Тебя как зовут-то?
– Константин Степанович…
– Ну, давай, Степаныч, за справедливых судей, – Пилюгин опрокинул рюмку в рот, взял с тарелки редиску, громко захрустел.
– За справедливых судей, – повторил бомж. – Хотя таких не бывает… – и выпил мелкими глотками, морщась и содрогаясь.
– А ты философ, – усмехнулся Пилюгин и достал мобильник. – Игорек, ты? Слушай, меня до дому доставить надо, а то я лыка не вяжу, за руль садиться не могу. И настроение у меня чернильное – сидеть не могу, лежать не могу, стоять не могу – надо будет посмотреть, не смогу ли я висеть…
Уже давно стемнело, в домах зажглись окна, а Галка и Витька все сидели на лавочке у подъезда. Они ждали, но Полина и Пилюгин не приходили. Галка в который раз набрала номер отца.
– Ничего не понимаю, почему не отвечает?
Витька тоже набрал номер.
– И мама не отвечает…
– Ну, куда они могли провалиться? – Галка с досадой стукнула себя кулачком по колену. – Он же сказал: «Сразу после суда позвоню»… – Вдруг какая-то мысль пришла ей в голову и она вновь взялась за мобильник: – Товарищ Тулегенов, это Галя Пилюгина. Скажите, а где папа? До сих пор на работе? А где? А как суд закончился? Да? Ой… а как же? Да вот мы сидим у дома и ждем, ждем… А сколько же ей дали? Ой… Извините… – Галка отключила телефон и посмотрела на Витьку.
– Чего молчишь-то? – раздраженно спросил Витька. – Маму в тюрьму посадили?
– Да, – тихо и испуганно ответила Галка. – Четыре года дали.
Витька долго молчал, опустив голову, потом проговорил глухо:
– Обманщик… Я так и думал, что он обманщик…
– Кто обманщик? – спросила Галка, хотя сама уже догадывалась, кого Витька имел в виду.
– Папаша твой замечательный! Ментяра! Распинался – условный срок дадут! Не бойтесь, я отвечаю! Я с судьей разговаривал! Вот и договорился! Четыре года! Да пошли вы все! – Витька ожесточенно махнул рукой и зашагал в темноту.
– Ну, куда ты пошел, Витька! Подожди! – Галка пошла было за ним, но спохватилась и вернулась к коляске. – Куда ты пошел, дурак? Вернись!
– Домой! У меня, между прочим, дом есть! – обернувшись, крикнул Витька и ушел в темноту.
Он сидел на лавочке у автобусной остановки и молча плакал, неловко утирая кулаком слезы со щек. Автобус все не приходил. Проскакивали ночные машины, сверкая фарами. Вдруг одна машина резко затормозила у самой остановки. Опустилось стекло, и показалась пьяная физиономия Пилюгина.
– Витька, ты, что ли?
Витька не ответил, отвернулся. Пилюгин с трудом выбрался из машины, сказал водителю:
– Игорек, машину поставь на стоянку, а ключи в выхлопную трубу запихни. Я пешком дойду… – и Пилюгин пошел на нетвердых ногах к Витьке, а машина покатила вперед и свернула во двор.
Пилюгин уселся рядом с Витькой, шумно вздохнул, попытался было обнять мальчика, но тот дернулся, стряхнул его руку с плеча.
– П-понимаю… – нетвердо выговорил Пилюгин. – Понимаю, Витек… в-виноват… – он закурил и некоторое время молчал, пуская струи дыма. Витька ерзал, высматривая автобус, и тоже молчал.
– Эх, Витек, Витек… Кинули меня, как последнего лоха… как пацана! Зачем? Не пойму… неужто по злобности натуры? Уйду, Витек, к чертям собачьим… напишу рапорт и – будьте здоровы… не могу больше… – пьяно бормотал Пилюгин и вдруг заорал: – Ну какая она судья? Нет, ты рожу ее видел, Витек? Это ж бандерша с притона, а не судья! А представь, спать с такой, а? Да это ж под страхом расстрела и то откажешься…
И вот подъехал автобус. Витька встал с лавочки.
– Т-ты куда, Витек?
Витька не отвечал. Открылись двери, и он поставил ногу на ступеньку. Но Пилюгин успел схватить его за руку, потянул к себе. Витька стал вырываться:
– Пустите меня! Пустите!
– Ну, что ты, Витек… подожди… куда же ты пойдешь? А я как же без тебя? А мама? Что ты, Витюша… ну, прости меня… поправится все, уладится, вот увидишь… Прости, Витька… – Пилюгин упал перед мальчишкой на колени, обнял его, прижал к себе и глухо зарыдал.
Двери закрылись, автобус медленно отъехал от остановки. А Пилюгин все плакал, и спина его вздрагивала, и сквозь рыдания слышалось:
– Прости меня, Витька… прости…
Витька испуганно смотрел на него, стоял тихо, и вдруг его рука в кожаном колпачке медленно легла на плечо плачущему мужчине, неловко погладила…
