Текст книги "Террористка Иванова"
Автор книги: Эдуард Володарский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Глава 2
Полина докурила сигарету до фильтра, и огонек обжег ей пальцы. Поморщившись от боли, она погасила окурок в пепельнице, поднялась и еще раз оглядела кухню. Ее взгляд остановился на большой застекленной фотографии улыбающегося майора Александра Иванова в парадной форме, с орденской колодкой на кителе. Угол рамки был перетянут черной траурной лентой. Точно такая же фотография была на кладбище.
Полина взяла бутыль с мутной жидкостью, поставила на пол у плиты. Потом взяла карандаш, ученическую тетрадку, села за стол и быстро что-то написала. Вырвала листок из тетради, свернула его несколько раз, сунула в карман плаща. Потом прошла в детскую и стала будить мальчика.
– Витюша… Витенька, проснись. Нам пора.
– Куда пора, мама?
– Я же говорила тебе, мы сегодня к дедушке Ивану поедем. Ты же сам очень хотел к нему в гости. И он меня все время спрашивал – почему я тебя не привожу. Вот и поживешь у него. Он столько компотов для тебя наварил…
Сонный мальчик поднялся с постели, стал неловко одеваться одной рукой. Полина принялась ему помогать, говорила торопливо:
– Поживешь у деда, там хорошо… речка рядом… Там намного интересней, чем в городе, правда?
– А в школу? – спросил Витька.
– Что в школу? – не поняла Полина.
– В школу как я ходить буду?
– Ну-у… я в школе договорюсь, чтобы тебе… отпуск… нет, чтобы каникулы… в общем, придумаем что-нибудь. В конце концов, там рядом большой поселок и тоже школа, совсем не хуже, чем здесь. И мальчишки в поселке – там же у тебя и друзья есть, правда? Ты же рассказывал мне.
– Андрюшка Кутепов и Юрка Каледин… – пробормотал Витька. – У Андрюшки лодка резиновая есть.
– Ну, вот видишь, как хорошо, – улыбнулась Полина.
Одев мальчика, Полина достала с антресолей в прихожей большую спортивную сумку и стала складывать туда вещи Витьки – маечки, трусики, штанишки, курточки. Копаясь в шкафу, он вдруг достала револьвер, бегло осмотрела его и сунула в карман летнего пальто, которое было на ней.
– Это папин? – вдруг спросил Витька.
– Папин… – вздрогнула Полина – она думала, что Витька не заметил револьвер.
– А зачем ты его с собой берешь?
– С чего ты взял? Я его просто в карман сунула, потом обратно положу.
– Дай посмотреть…
– Это взрослое оружие – нельзя, – строго ответила Полина, застегивая молнию на сумке. Разогнулась, посмотрела на Витьку с улыбкой: – Ну что, поехали?
– Сейчас сделаю тебе молоко с медом, – говорил Иван Витальевич и хлопотал у стола, двигая к Витьке большую вазу с грушами и крыжовником. – Вот, рубай пока… крыжовник такой сладкий уродился. Помнишь, в прошлом году он совсем несладкий был? Потому что лето холодное было. А теперь как мед сладкий… ты попробуй, попробуй, Витя.
– Витька одной рукой брал ягоды и ел, причмокивая.
– Ну что, сладкий?
– Да, очень, – улыбнулся Витька.
– Иван Витальевич, ну я поехала, пора мне, – погасив окурок в пепельнице, сказала Полина.
– Куришь ты, Полина, как сапожник, – поморщился Иван Витальевич, разгоняя рукой дым. – После тебя сутки выветривать нужно.
– Вот и выветривайте, – засмеялась Полина. – А я поехала.
– И когда ты нас навестишь?
– Договорились же – через неделю. Если что… – Она замялась. – Не волнуйтесь, я обязательно позвоню…
– Что значит позвонишь? – с тревогой посмотрел на нее дед. – Через неделю приезжай, и все.
– Хорошо, хорошо… – Полина поцеловала Витьку и пошла из кухни.
– Что ты задумала, Полина? – Тревога Ивана Витальевича росла.
– Да ничего я не задумала, – улыбнулась Полина. – Не скучайте тут без меня.
Витька сосредоточенно ел крыжовник и только мельком глянул вслед уходящей матери. Иван Витальевич сел напротив и с тревогой смотрел на мальчика, потом встал и ушел на кухню.
Вдруг с крыльца послышались частые шаги, и в кухню влетела Полина. Лицо растерянное, глаза – огромные, полные страха. Она бросилась к Витьке, порывисто обняла его, несколько раз поцеловала в глаза и щеки, потом сунула ему в карман курточки записку и тихо, быстро проговорила:
– Прочитай потом, Витенька… Ты только не сердись на меня, сыночек. Ты все поймешь и простишь меня! Только не сердись!
И быстро вышла. Витька смотрел ей вслед, ничего не понимая.
– Мама не говорила, куда собралась? – войдя в комнату, спросил дед.
– Нет… – покачал головой мальчик, продолжая есть крыжовник.
– А чего это она так с тобой прощалась?
– Она последнее время все время так. Плачет все время, а потом говорит: «Ты не будешь на меня сердиться?»
– А почему ты должен на нее сердиться?
– Не знаю… Мы часто на могилку папы ездим… почти каждый день…
– И поэтому ты должен на нее сердиться? Чушь! А что она тебе в карман сунула? Записку какую-то?
– Не знаю, деда, еще не прочел.
– Ну так возьми и прочитай. Может, там что-нибудь важное.
Витька достал из кармана записку и прочел вслух:
– «Любимый сыночек, дружок. Привыкай жить один. Дедушка поможет. Целую, мама».
– Она с ума сошла! – всплеснул руками Иван Витальевич. – Что она надумала? Она тебе ничего не говорила?
– А что она должна была мне говорить? – не понял Витька.
– Почему ты должен привыкать жить один? Что значит – дедушка поможет?
– Она сказала, что я поживу у тебя… что ты очень хотел, чтобы я пожил у тебя. Что тебе одному плохо…
– Ну да, хотел, конечно, – растерялся Иван Витальевич. – Плохо мне одному? Ну конечно, плохо… но сколько ты будешь у меня жить, она не говорила?
– Она сказала, что обязательно позвонит…
– Черт бы ее побрал! – хлопнул себя по бокам Иван Витальевич. – Что же все-таки она задумала?
Питомник занимал довольно большое пространство, не меньше гектара. Длинные ряды загонов с решетчатыми дверцами. В каждом загоне – рослые, мощные псы, кобели и сучки, – кавказцы, стаффордширские терьеры, питбули и итальянские мастино. Каждый экземпляр по-своему страшен, могуч, и беспощадная ярость светится в их глазах.
А в большом загоне с невысокой оградой дрались два молодых стаффордшира, оба темно-рыжие, с белыми пятнами на груди и в белых «носках». Морды у псов были уже окровавлены и раны виднелись на шеях, и вот теперь они сцепились намертво, впившись клыками в глотки друг другу, хрипели, пуская кровавую пену.
За схваткой собак наблюдали несколько человек – Муравьев, двое служащих питомника и солидного вида господин в кашемировом пальто, в вырезе которого видна розовая рубашка с модным широким цветным галстуком.
– Может, достаточно? – осторожно спросил один из служащих Муравьева. – Покалечатся собаки…
– Ничего, ничего… они настоящие бойцы, – улыбаясь, ответил Муравьев. Ему кровавая схватка явно доставляла удовольствие. – Смотрите, Константин Викторович, это же бесстрашная машина для убийства. С таким псом сам черт не страшен.
– А я все же склоняюсь взять кавказца, – ответил Константин Викторович. – Они милые… на медведей похожи.
– Кавказцы у меня самые лучшие! – ответил Муравьев. – Что ж, желание заказчика для меня закон! Пойдемте, Константин Викторович, покажу лучший экземпляр. На пометы от него у меня очередь на два года вперед. – Муравьев пошел от загона, скомандовал служащим: – Разнимайте!
Служащие, надев на руки толстые перчатки, бросились в загон, стали растаскивать дерущихся собак.
– Я бы все-таки посоветовал стаффордшира, – говорил на ходу Муравьев. – У меня в пятницу депутат Госдумы Сундуков был, знаете такого?
– Слышал неоднократно.
– Так вот, он сразу двух щенков стаффордширов взял. Для охраны загородного дома. У него территория там большая – три гектара.
– У меня тоже территория большая, но мне кажется, кавказцы для охраны больше подходят. И они симпатичнее – лохматые такие…
– Ради бога! Кавказец так кавказец, – развел руками Муравьев.
Они подошли в загону, в котором находился громадный пес – с огромной круглой головой, заросший длинной шерстью. Из глубины загона, как из пещеры, светились два яростных умных глаза.
– У него родословная, как у английской королевы! На подпольных боях под Питером он мне за один бой двести тысяч баксов принес. Взял верх над непобедимым питбулем Хантером. Порвал его, как Тузик грелку.
– Как зовут? – Важный господин с улыбкой рассматривал кавказца.
– Кент.
– Кент! – громко позвал господин и шагнул ближе.
Кавказец издал глухой рык и в два огромных прыжка оказался перед решеткой, кинулся на нее, встав во весь рост на задние лапы и оскалив белоснежные и длинные, как ятаганы, клыки. Ростом он оказался с Константина Викторовича.
– Роскошный пес, – с улыбкой покачал головой заказчик.
– Мамаша такая же. Прелесть! Последний раз спаривал три месяца назад – потомство жду великолепное. Такая псина все равно что автомат Калашникова.
– Пойдемте посмотрим мамашу… Но я могу надеяться, что первым буду выбирать щенков? Я бы двух взял, если позволите. Я с сыном приеду и с управляющим по дому…
– Константин Викторович, вы не тот клиент, которому я мог бы отказать. Пойдемте, – и Муравьев пошел дальше вдоль загонов с собаками, жестом пригласив господина следовать за собой.
Майор Пилюгин въехал на автостоянку рынка в Коньково и остановился неподалеку от входа в павильон. С ним в машине была десятилетняя дочь Галка, шустрая черноволосая девчонка со смекалистыми глазами. Пилюгин посмотрел на часы и сказал:
– Ждешь десять минут, а потом пойдем покупать матери фрукты, лады?
– Лады, – согласилась Галка. – Но с тебя мороженое, не забыл?
Пилюгин выбрался из машины, купил в ларьке с мороженым вафельный стаканчик, отдал дочери и неторопливо пошел к пивному ларьку на краю автостоянки, время от времени посматривая по сторонам. Он был в штатском, но под расстегнутым пиджаком при ходьбе под мышкой мелькала пистолетная кобура.
Пилюгин подошел к ларьку. Трое парней в джинсах и кожаных куртках покупали пиво. Майор остановился в нескольких шагах от них, закурил и вновь посмотрел по сторонам.
Неожиданно откуда-то сбоку вынырнул худощавый малый лет двадцати пяти, в черной бейсболке и клетчатой суконной куртке.
– Привет, Геннадьич. Мне бы джина с тоником – с бодуна я большого.
Пилюгин шагнул к окошку, сунул туда две десятки, получил жестяную банку. Они с парнем отошли в сторону. Парень откупорил банку, сделал большой жадный глоток и сказал:
– Ну, я навел справочки. Никто этого хмыря Табиева не знает. Залетный какой-то.
– С кем говорил? С разной шушерой?
– Нет, пацаны толковые. Почти всех торговцев оружием знают.
– А я тебе что-нибудь про оружие говорил?
– Нет. Сам додумал.
– А тебе не надо думать, Клюшкин. Тебе узнать надо было.
– Да что узнавать-то? Вы мне что сказали: Юрий Табиев – и все дела. На чем его взяли? Наркота? Оружие? Проститутками торгует? Хорошую ориентировочку вы дали – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Сам-то он кто? Чечен?
– Балкарец. Да какое это имеет значение? – раздраженно проговорил Пилюгин. – Я тебя просил с серьезными людьми поговорить.
– Взяли-то его на чем?
– Тротил и гексоген… видимо, с какого-то военного склада в Кабардино-Балкарии, – неохотно ответил Пилюгин. – Он уже труп.
– Труп? – испуганно переспросил Клюшкин.
– Да, труп. Привез партию взрывчатки, а его в гостинице завалили. Товар забрали. И концов пока никаких, – отрывисто говорил майор.
– Так бы сразу и трекали. Значит, я не с теми людьми говорил. Хотя других у меня нету…
– Есть подпольные мастерские, где китайцы мастерят всякие шутихи – ракеты, хлопушки… у них можешь покопать?
– У китайцев? – Клюшкин отхлебнул из банки, закурил.
– Ну конечно! – Пилюгин стал раздражаться. – Кончай тупить, Клюшкин, не выводи меня из себя.
– Мне бы еще на пару банок джина, Геннадьич, – попросил Клюшкин. – Пустой я, как барабан.
Пилюгин вынул из кармана куртки сторублевку, передал парню.
– Аккуратней с деньгами.
– Да ну, Геннадьич, разве это деньги? Сам даже не знаю, чего я на вас ишачу?
– Чтобы на зону не загреметь, – жестко ответил Пилюгин. – На тебе пятерик висит, забыл?
– Забыл бы, да вы разве дадите? – улыбнулся парень.
– Значит, продолжай искать. На рынках поспрашивай, у своих корешей. Для фейерверков и ракет китайцам тоже нужна какая-то взрывчатка. Ищи, Клюшкин, а то я рассержусь, дам твоему делу ход, и загремишь на зону. Пятерик весь твой – и это при хорошем адвокате. Будь здоров. – Пилюгин так же не спеша направился через стоянку к своей машине.
– Ну что, договорился со своим осведомителем? – спросила Галка.
– Да, Галчонок, все о’кей! – Улыбающийся Пилюгин влез в машину. – Теперь вперед и с песней к маме?
– А фрукты? – напомнила Галка.
– Ох, черт, и верно! Ну, пошли!
Она возвращалась в электричке одна, остановившимися глазами смотрела в окно на мелькавшие пейзажи, прикусив губу. Вдруг вспомнилось, как они приехали в больницу – забирать сына.
Витька, бледный и испуганный, ждал их в приемном покое в сопровождении врача, высокого, узкоплечего молодого человека в халате и рубашке с галстуком, в старомодных очках в роговой оправе. Вместо левой кисти руки у Витьки была забинтованная культя. Рука врача, большая, с длинными узловатыми пальцами, лежала на плече у мальчика. Когда Полина и Александр вошли в приемный покой, врач легонько подтолкнул Витьку:
– Ну, вот и родители пришли, Витя.
Полина бросилась к сыну, обняла его, прижала к себе и стала осыпать лицо поцелуями. Витьке не нравился такой бурный приступ нежности, он слегка морщился и старался уклониться от поцелуев.
– Ну, хватит, мам… не надо…
– Протезы сейчас, знаете, даже изящные делают – телесного цвета и довольно удобные, – негромко говорил врач Александру.
Александр молча смотрел на него, и взгляд был настолько тяжелым, что врач смутился, развел руками:
– Я сделал все, что мог, но спасти руку было невозможно… два пальца вообще отсутствовали.
– Куда ж они делись? – хрипло спросил Александр.
– Видимо, собака проглотила их… Я не один делал операцию. Главврач наблюдал, а он – замечательный хирург… поверьте, другого выхода просто не было…
– Ладно. Спасибо, доктор, – проглотив комок в горле, ответил Александр. – Сами понимаете, хоть для вас операция прошла успешно, для нас радости мало.
– Я понимаю… Вот телефон фирмы, которая делает протезы.
Александр взял бумажку, повертел ее в пальцах, вздохнул:
– Интересно, сколько он стоить будет? Еще раз спасибо, доктор… – Он глянул на жену и сына. – Пошли, что ли?
Врач достал из кармана халата тонкую папку, протянул ее Александру:
– Это, так сказать, история болезни. Для суда будет необходима.
– Для какого суда? – не понял Александр.
– Ну, вы же будете подавать в суд? На виновника?
– А-а, вы об этом… Будем, конечно, но боюсь, от этого суда толку не будет. Да и руку не вернешь… Ну, пошли, Полина, пошли!
Когда они вышли из больницы и неторопливо направились к автобусной остановке, Александр спросил сына:
– Ну как, болит рука-то?
– Нет. Я ее просто не чувствую, – ответил Витька.
– Как не чувствуешь? – удивился Александр.
– Чего ты к нему пристал? – сказала Полина. – Не чувствует – значит, не чувствует.
– У меня ее теперь навсегда не будет?
– Плохо без руки, да? – участливо спросил Александр.
– Неудобно. Вроде она есть, и ее нету… А она снова не вырастет?
– Нет, брат, не вырастет, – ответил Александр. – Зато тебя в армию не возьмут.
– А я хочу в армию, – сказал Витька. – Как ты…
– Ничего, Витек, до армии еще далеко. Там что-нибудь придумаем.
– Мороженого хочешь? Саш, купи ребенку мороженого, – сказала Полина.
Александр метнулся к ларьку возле остановки автобуса, быстро купил вафельный стаканчик, протянул сыну. Тот откусил большой кусок мороженого, стал жевать с удовольствием, сказал шепеляво:
– Шпасиба…
Полина посмотрела на него, и губы у нее задрожали, она отвернулась. Александр тоже смотрел на сына и хмурился, желваки катались под скулами. Потом проговорил, словно простонал:
– Ну, сука… подожди…
– Только не вздумай ничего, – поспешно сказала Полина. – Ты слышишь, Саша? Не вздумай ничего, я тебя знаю. Я тебя прошу, Саша, ты слышишь?
– Слышу… – угрюмо отозвался Александр.
В это время подошел автобус. Витька подошел к двери и замешкался – в правой руке у него был стаканчик с мороженым, а левой он собрался ухватиться за поручень, но… Александр мгновенно сообразил и поднял сына, поставил на ступеньки. Обернулся к жене, пробормотал:
– Он ему, тварь, всю жизнь изгадил, а ты говоришь – не вздумай…
Придя домой, Полина опять сидела на кухне, опять смотрела на фотографию улыбающегося мужа. Потом резко и громко сказала сама себе:
– Ну, хватит нюни распускать. Пора.
Она осторожно погрузила бутылку с густой жидкостью в черную кожаную сумку. Вынула из кармана пальто револьвер, проверила патроны в барабане, взяла сумку и вышла из кухни. Громко хлопнула входная дверь.
Обычный теплый день начала сентября клонился к вечеру. Прохожих на улице было немного. И среди них – худая, среднего роста женщина лет тридцати пяти, в легком летнем пальто, в бежевых туфлях на босу ногу. Она выделялась разве что тем, что шла медленно, выставив перед собой правую руку с небольшой черной сумкой. Женщина несла эту сумку с какой-то старательной осторожностью.
Вот она остановилась у стены дома, медленно поставила сумку на землю, достала мобильный телефон, неторопливо набрала номер.
– Мне нужно майора Пилюгина. По важному вопросу. А когда будет? Это точно? Хорошо, спасибо, – она отключила телефон, сунула его обратно в карман, затем с той же осторожностью подняла с асфальта сумку и медленно пошла по улице. Она смотрела прямо перед собой, но взгляд был отсутствующим, обращенным в глубину памяти…
…И опять вспомнилось, как она разговаривала с майором Пилюгиным у него в кабинете в райотделе милиции. За другим столом милиционер в светлой рубашке смотрел на экран компьютера, не обращая внимания на разговор Полины и Пилюгина. Майор был в расстегнутом мундире, галстук приспущен, ворот рубашки расстегнут – жарко. На столе тихо шумел маленький вентилятор.
– Битый час воду в ступе толчем, Полина Ивановна, – говорил Пилюгин. – Я вам объясняю еще раз – арестовали вашего мужа на абсолютно законных основаниях.
– Это вы настояли на аресте? – спросила Полина.
– Да ни на чем я не настаивал. Я же вам объяснял сколько раз – ваш муж не может находиться во время следствия под подпиской о невыезде, то есть на свободе. Потому что он опасен. Кто может гарантировать, что он по новой не пойдет сводить счеты с гражданином Муравьевым? С первого раза не убил, так он со второго попробует.
– Он моего сына искалечил.
– Не он, а собака.
– Его собака! Он натравил ее на мальчика!
– Следствие такую версию не подтверждает, Полина Ивановна.
– Как не подтверждает? Витя вам говорил, что этот Муравьев скомандовал собаке: «Фас!» Он сам это слышал! – повысила голос Полина.
– Он не мог этого слышать, он слишком далеко находился от мужчины и собаки. Все факты говорят о том, что произошел несчастный случай. Гражданин Муравьев оштрафован на крупную сумму, – монотонно и равнодушно отвечал Пилюгин. – И ведь он приходил к вам, предлагал денежную компенсацию. Десять тысяч долларов, вы же сами говорили…
– Да пусть он подавится своими деньгами! Мальчик на всю жизнь калекой остался, а ему штраф в полторы тысячи рублей назначили – это что? Не издевательство?
– Таково наше законодательство, Полина Ивановна. А зачем ваш муж зверски избил Муравьева?
– Да не бил он его! Толкнул легонько, а тот сбежал.
– Муравьев в больницу обратился, справку получил о побоях. Справка приобщена к делу.
– Я таких справок вам десять штук куплю, были бы деньги!
– Как у вас все легко… – Пилюгин поморщился и покачал головой. – Сразу на людей клеветать, грязь лить… Сразу – взятки, мошенничество, так, да? Между прочим, мне нужно было тогда арестовать вашего мужа и возбудить уголовное дело за хулиганство. Получил бы годика три условно, может, одумался бы. А я совершил ошибку, гуманность проявил…
– Гуманист, – усмехнулась Полина.
– Да, да, гуманность. А проще сказать – мягкотелость проявил! Пожалел боевого офицера! А он тут же новый фортель выкинул – избиения мало показалось, так он явился Муравьева убивать!
– Он пошел собаку убить. Ее надо было усыпить, а он с ней опять по двору гулять начал.
– Пошел убивать собаку, а стрелял в человека. И не убил ведь по чистой случайности… Вы, я вижу, до сих пор не поняли, что ваш муж общественно опасный субъект, преступник, а вы мне…
– Он два года в Чечне воевал, у него правительственные награды есть, – перебила Полина. – Два ордена мужества, а благодарностей – всю стенку оклеить можно!
– Ну и что? Это дает ему право в людей стрелять? – уставился на нее Пилюгин.
– Он болен. Он тяжело болен! – уже со слезами в голосе проговорила Полина. – У него сердце едва работает, вы что, не понимаете? Ему операцию надо срочно делать – шунтирование называется!
– Понимаю. В тюрьме есть квалифицированные врачи, окажут помощь, какую нужно. Надо будет, из кардиоцентра специалистов вызовут. В сотый раз говорю вам – до суда ваш муж будет находиться в тюрьме.
– Но ему операция срочно нужна!
– Специалисты скажут – сделают операцию.
– На нее тридцать тысяч долларов надо.
– Тут уж ничем помочь не могу, – развел руками Пилюгин. – И потом, даже если ему сделают операцию, он все равно в тюрьму вернется. И после суда срок отбывать будет. И… может, хватит, а? Я с вами уже два часа разговариваю. У меня ведь и другие дела есть, – Пилюгин чуть ли не умоляюще смотрел на нее.
Полина резко поднялась.
– Ну, ты еще пожалеешь, майор! Придет твое к тебе.
– Вы мне грозите, что ли?
– Вспомнишь мои слова, когда жареный петух в задницу клюнет! – Она вышла, громко хлопнув дверью…
Полина остановилась – правая рука, державшая сумку, затекла. Она осторожно поменяла руку и медленно двинулась дальше по улице, шла и словно не видела ничего перед собой. Несколько прохожих чуть не столкнулись с ней, другие обходили, удивленно оглядывались. Взгляд Полины был по-прежнему обращен внутрь себя. Она вздрогнула, когда кто-то сказал раздраженно:
– Смотрите перед собой, дамочка! А то упадете!
Полина попыталась улыбнуться, извиняясь, отошла ко входу в магазин, осторожно поставила черную сумку рядом с собой, прислонилась спиной к стене, достала сигареты, закурила…
…Вдруг вспомнилось, как она, Александр и Витька плыли на небольшом пароходике по тихому спокойному озеру. Они стояли на пустой палубе и смотрели, как медленно приближаются берега острова, на котором стояла белая и прекрасная, как самый радостный сон, церковь. Храм стоял на самом верху острова, а вокруг него видна была деревня – черные крыши, бревенчатые стены и изгороди, огороды, деревянные навесы рыбных коптилен, черные бревенчатые кубики бань у самой воды и рыбацкие карбасы, лежавшие на прибрежном галечнике, словно тюлени. Было раннее утро, и на ребристой под ветром озерной воде горела, ломалась и посверкивала алым огнем дорожка от встающего солнца.
Александр и Полина смотрели на остров, захваченные открывшейся им красотой, а Витька стоял сонный и злой. Ветер продувал его насквозь, от качки приходилось держаться за линь, протянутый вдоль низкого борта. Тогда у него было еще две руки… Иногда волна доставала до борта, заливалась на палубу. У всех троих были мокрые ноги. Витька переминался, но терпел.
На палубе появился матрос, выплеснул из ведра за борт грязную воду. Невыспавшийся и мрачный, он сказал, проходя мимо Александра, Полины и Витьки:
– Не спится? Смотрите – простынете.
– У нас лекарство от простуды есть, – весело отозвался Александр.
Потом вышел из камбуза повар. Он был в засаленной белой куртке и бескозырке. Следом за ним на палубу выкатилась дворняжка – остроухая, поджарая и широкогрудая, хвост кренделем. Повар поставил у борта большое ведро и стал выбрасывать за борт куски хлеба, вареной рыбы, пригоршней зачерпывал прокисшую кашу. Тут же налетели чайки, их становилось все больше и больше. Лохматая дворняжка вертелась у ног повара, вежливо повизгивала, задрав остроносую голову к хозяину. Повар бросил ей два больших куска вареной рыбы, и собака стала торопливо есть, прижав уши и пританцовывая лапами на мокрой палубе.
Александр обнимал Полину за талию, и она сама прижималась к нему всем телом, положив голову на плечо. Александр поцеловал ее в волосы, проговорил тихо:
– Наверное, сердишься на меня, да?
– За что? – улыбнулась Полина, глядя на озеро.
– Вместо Анталии или Канар привез тебя в эту северную глухомань.
– Тебе здесь нравится? – спросила Полина.
– Родина предков… столько лет не был… А вот этому храму знаешь сколько лет? Не поверишь – шестьсот! И поставлен без единого гвоздя… Какая к едрени матери Анталия, Поля? Какие Канары? – И Александр вновь принялся целовать ее, повернув к себе лицом. Сильный ветер налетал порывами, и острая волна била в скулу парохода, заливала палубу, обдавала их брызгами.
– Пап, я замерз, в каюту пойду, – наконец не выдержал Витька.
– Ну иди, иди…
И в это время очередная сильная волна хлестнула через борт как раз в том месте, где стояли повар с ведром и собака. Волна накрыла дворняжку с головой и потащила к борту, к длинному отверстию, куда уходила вода. Раздался только истошный визг, и в следующую секунду повар увидел свою собаку за бортом.
– Ах ты, мать твою, добегалась! – громко выругался повар.
– Вон она, папа, вон она! – закричал Витька, указывая рукой.
Александр, Полина и Витька теперь смотрели на воду у самого борта – там барахталась несчастная дворняжка, и с каждой секундой ее относило все дальше и дальше от парохода. И раздался истошный собачий вой – люди, помогите…
Этого крика Александр не выдержал, мгновенно перемахнул через борт и прыгнул в воду. Разом вскрикнули Полина и Витька. Повар подбежал к борту, закричал:
– Во дает мужик! На хрен ты ее спасаешь?! Сама выгребется!
Александр вынырнул, увидел вдалеке собаку и поплыл к ней.
– Круг спасательный давайте! Круг есть? – кинулась к повару Полина.
– Да есть где-то… – Повар тяжело побежал на корму.
Выскочил на палубу матрос, тоже посмотрел:
– Пальму смыло, во дела!
Александр подплыл к собаке. Она отчаянно молотила воду лапами, и умоляющие глаза ее были устремлены на человека. Александр посмотрел наверх, крикнул:
– Круг давайте!
К спасательному кругу повар и матрос привязали веревку, и повар долго примеривался, стоя у борта.
Прибежали еще двое матросов, дергали повара за куртку:
– Дай я брошу! Я умею, дай я!
– Не крякайте мне под руку – конец лучше держите! Вместе поднимать будем.
Наконец повар швырнул круг. Он шлепнулся в воду метрах в десяти от Александра, и он поплыл к нему, загребая одной рукой, а другой держа за шкирку собаку. Волна была сильная, била в лицо, накрывала с головой. Собака фыркала и таращила глаза. Александр отплевывался и загребал.
Сверху следили за ними. Капитан в рубке (ему, видно, доложили) сбавил ход.
Наконец Александр доплыл до круга, продел в него руку, голову, потом уже двумя руками подтащил к себе собаку, крикнул:
– Тащите!
К пароходу их подтащили быстро, вчетвером подняли на борт. Александр смеялся и прижимал к себе мокрую собаку, ставшую вдруг тощей и тщедушной.
Потом на палубе все веселились – дворняжка подпрыгивала на задних лапах и старалась лизнуть в лицо Александра. Тот сидел на корточках, смеялся, отмахиваясь от собаки, и вода стекала с них ручьями.
– Спасателю полагается магарыч! – объявил повар. – Прошу ко мне – будем от простуды лечиться! Пальма, за мной, паразитка! Сколько народу переполошила!
Но Пальма и ухом не повела, будто не слышала приказа хозяина.
Матросы пошли за поваром – ветер крепчал, и брызг становилось больше. И вот все ушли – остались только Александр, Полина, Витька и собака. Александр сидел на корточках, смеялся и отбивался от наскакивавшей на него Пальмы. Но она все-таки прорвалась к его груди, ухватилась передними лапами за плечи и стала с отчаянной торопливостью лизать его лицо. А Витька стоял на коленках рядом и гладил собаку, счастливо улыбаясь. Александр не удержался на корточках, упал на спину, а собака все не отпускала его и лизала ему лицо, благодарно повизгивая. Александр и Витька смеялись, собака вертелась между ними и тоже взвизгивала от счастья, и Полина улыбалась, глядя на них…
…Полина очнулась от воспоминаний, бросила окурок в мусорный бачок, подняла сумку и медленно пошла по улице.
Витька наелся крыжовника и вышел из кухни. Дед сидел в широкой качалке, укрытый пледом, и спал. На носу были очки, на коленях лежала раскрытая книга.
Витька осторожно прошел мимо деда. Стеклянная дверь веранды была открыта, и Витька вышел на участок. Он был ухоженный – дорожки посыпаны песком, кусты крыжовника, смородины и малины, несколько яблонь, груш и вишен, небольшой участочек, засаженный картошкой и огурцами. Везде чувствовалась заботливая рука хозяина. И вдруг из кустов вышла огромная лохматая овчарка и встала перед Витькой, разинув зубастую пасть и вывалив розовый большой язык. Витька вздрогнул и отступил назад…
…И мгновенно вспомнилась детская площадка перед его домом в Москве, песочница, качели, резной деревянный домик на курьих ножках, деревянная горка – все затянуто утренним зыбким туманом. И послышался далекий, но отчетливый голос:
– Ну-ка, попугай во-он того пацаненка…
Мужчина в спортивной куртке сидел на корточках перед собакой, поглаживал ее по голове, а собака нервно перебирала передними лапами и рвалась вперед.
– Попугай его… ну, фас! – Мужчина с улыбкой отстегнул карабин поводка, и ротвейлер, почувствовав свободу, понесся вперед большими прыжками.
Витька обернулся и увидел, как из белесого мутноватого тумана вынырнула громадная черная блестящая собака с желтыми точками над страшными яростными глазами и оскаленной пастью, в которой сверкали белые острые клыки.
Мужчина что-то кричал и бежал следом за собакой, размахивая зажатым в руке поводком. Перепрыгивая через низкую оградку площадки, он зацепился носком ботинка и растянулся на земле, сильно ударившись коленями и локтями. Он с трудом поднялся и теперь не бежал, а со страхом смотрел, как собака стремительными прыжками нагоняет мальчика.
Витька побежал изо всех сил, закричал истошно, и когда обернулся снова, собака была совсем близко, пасть ее раскрылась еще шире, и она прыгнула на Витьку, издав утробный протяжный рык, и этот рык смешался с отчаянным криком мальчишки…
Витька снова вздрогнул всем телом и очнулся, облизнул пересохшие губы, продолжая со страхом смотреть на собаку. Но лохматая овчарка смотрела на него без злобы и даже приветливо махала хвостом.
– Деда! – громко позвал Витька. – Деда, проснись!
– Что, Витя! Что ты орешь так? Дед вздремнул, а ты орешь. Ты такой же беспокойный, как твоя мамаша.
– Собака… она не кусается?
– Это же соседский Джек… ты что, не помнишь его? В заборе есть большая дыра, он часто приходит ко мне в гости.
– В прошлом году он был маленький, а теперь… такой большущий…
