Текст книги "Последние дни супермена"

Автор книги: Эдуард Лимонов

– Шагай, бэби, – и он обнял Алиску, выронившую сумку на затертый миллионами подошв пол аэропорта. – Будь взрослой девочкой, веди себя хорошо в южной стране, – лгал Генрих… и целовал напрягшуюся в его объятиях Алиску в шею, в лоб, в волосы, куда попадали губы. – Не доверяй никому, помни, что люди ужасные стервы… – прибавил он и, взяв Алиску за плечи, посмотрел в ее лицо непроницаемым, уверенным, суперменовским взглядом.

И Алиска поверила.

– Ты знаешь, Генри, – шмыгнула она носом. – Ты для меня… как… – она запнулась.

– Как Джонни Роттен, – смеясь, подсказал Супермен.

– У, дурак, – тоже рассмеялась Алиска. Вынуждена была рассмеяться. Супермену удалось отсоединить кое-какие провода, и бомба теперь уже не могла взорваться.

– Иди, иди, kid. – Генрих взглянул на часы. Уже было четверть десятого. Он еще раз обнял Алиску, загребая руками вниз, и вытиснул из широкого черного пальто руками Алискину талию и часть попки. – Иди, I love you, скоро увидимся…

– I love you, Генри, you are great! – Алиска бессознательно провела рукавом по носу (и жест этот детский царапнул по душе Супермена болью), подхватила с пола сумку и, пятясь, пошла к пункту В. Пятясь и целуя свою ладонь и сдувая с нее Генриху воздушные поцелуи. Безостановочно, один за другим.

И, конечно, она наткнулась на металлическое ограждение. И это маленькое происшествие тоже им помогло, сняло еще часть напряжения. Потом, все оглядываясь на Генриха, девчонка стала рыться в карманах, искать паспорт и билет. Жандарм в своей будочке невозмутимо ждал. Молодой и тоже синевато-черный, как и официант в баре. Может быть, он был с Мартиники.

Генрих был уверен, что жандарм не заметит переклеенной фотографии, но все же несколько мгновений, в которые жандарм рассматривал паспорт девчонки, Супермен неотрывно следил за жандармским черным бюстом, высовывавшимся из будки. Супермен облегченно вздохнул, когда паспорт, совершив короткое путешествие обратно, опять оказался в руках Алиски.

И Алиска пошла от будки – за ней уже стояли другие пассажиры, – пятясь и посылая Генриху воздушные поцелуи, а потом сдернула вдруг с головы шляпу и, махая ею, продолжала пятиться. И Генрих стоял и махал ей в ответ рукой, пока она не скрылась за спинами других пассажиров, непрерывным потоком текущих из Франции в Бразилию… Good bye, baby…

Генрих сунул руки в карманы плаща и пошел к эскалатору, ведущему вниз, на цокольный уровень аэропорта. Стало вдруг очень тихо, как будто до этого несколько месяцев звучала постоянная музыка, и вот ее выключили.

66

Шоферу такси Генрих сказал адрес не отеля «Иль де Франс», а попросил отвезти его на бульвар Монпарнас. Ему не хотелось видеть разбросанные там и сям по номеру вещи девчонки, которые она не захотела взять с собой. «Тяжело будет». «Ресторан «Ла Куполь», – сказал Генрих. И погрузился в свои мысли.

На Алиске (в воображении Генриха она все пятилась и пятилась и махала ему шляпой) были защелкивающиеся на одну сторону черные ботики. Ужасно смешные, старомодные, и только сейчас Генрих понял, почему ботики Алиски вызывали в нем всегда такое беспокойство. Давно-давно, Супермену было, может быть, лет пять, во всяком случае, он еще не ходил в школу, в то время его мама носила такие ботики. Закрыв глаза, Супермен вспомнил себя маленького, рядом с высокой мамой, и Алискины ботики, застегивающиеся на две кнопки, были на маме Супермена. Ботики на снегу. И шерстяные мамины чулки.

«Прошлое соединяется с настоящим, – подумал Супермен. – Нет, прошлое сомкнулось с другим, более новым прошлым. Алис уже тоже прошлое. Скоро и Генрих будет прошлым. Завтра», – твердо решил Генрих. Он, столько времени потративший на создание себе нового характера, знал, что всякое решение должно быть окончательным. Тем более касающееся дня, когда тебе следует умереть. «Воровать, хватать вещь лучше всего в самый первый момент, – вспомнил он совет генеральского сына и профессионального вора Леньки Чернявского. – Если будешь ждать идеальной ситуации – никогда не украдешь. Идеальных ситуаций не бывает в природе. Положил глаз на вещь – и хватай ее».

«Умирать тоже, Ленька, – решил Супермен. – Никогда не будет идеальной ситуации для этого. Генрих может уверить себя, что желудок его завтра перестанет производить раковые клетки, или еще в какую-нибудь чудесную чепуху заставит себя поверить. Посему умирать следует завтра».

Успокоившись на этот счет, Супермен поглядел на Париж, в который только что въехало такси. Завтра к вечеру он все так же будет хмур и сыр, как и сейчас, только Генриха уже не будет. «Ну и что, – подумал Генрих, – умереть – это, наверное, как не пойти на парти, где ты всех и все знаешь. Все равно ведь знаешь, что ничего интересного на этом парти не произойдет, ты уже был на тысяче подобных… Останемся дома, Генрих… Или вернемся домой, туда, откуда все пришли, из черной комнаты небытия, вернемся опять в черную комнату. Теплую черную комнату».

Он приехал в «Ла Куполь» и сел в баре, где согласно легенде в свое время собирались сюрреалисты. Супермен знал, что Андрэ Бретон, главный, сюда не ходил, он будто бы не любил Монпарнас, но другие сюрреалисты бывали часто. Супермен заказал себе то, что более всего было ему противопоказано и вызывало рвоту уже через несколько минут – «кир ройяль». В последний день своей жизни человек хотел пить то, что ему больше всего нравилось. Почему бы и не «кир ройяль»?

Странно, но, кроме обычного жжения в желудке, даже и через десять минут ничего с Генрихом не случилось, хотя он был равнодушно готов ринуться в туалет при первых позывах рвоты. Может быть, его больной желудок смилостивился над ним и в последний день его жизни дал Супермену отдых?

В эти ранние часы бар был полупустой, всего с полдюжины посетителей украшали его стулья. Никаких сюрреалистов или представителей другого культурного движения в баре не было. Было несколько людей с ленивыми глазами, в скучных костюмах, изобличающих бизнесменов, в жилетах и при галстуках. Двое из них сидели за соседним столиком и шушукались, передвигая друг другу лист бумаги, на котором один из них начертил какую-то схему. Супермен попробовал было отгадать, о чем они говорят, о продаже оружия или наркотиков, или, вероятнее всего, о совсем приземленном бизнесе, что-нибудь в районе изобретения новой самовыжимающей стиральной машины, но вспомнил, как в свое время здесь же, в «Ла Куполь», он угадывал профессию клиентов для английской девочки Алис, и ему стало грустно. Тут-то и пришел в должное время приступ рвоты…

Вернувшись из туалета, ничуть не расстроившийся, а скорее обрадовавшийся тому, что его вывернуло – рвота еще раз неопровержимо доказывала, что он умирает, – Супермен заплатил и вышел из бара, пересек кафе и оказался на улице.

В Париже было необыкновенно светло почему-то. Свернув с бульвара Монпарнас на бульвар Распай, Супермен пошел не торопясь, и каждая плита на тротуаре, казалось, имела свое лицо, была не похожа на другую плиту. Носок правого ботинка Супермена был чуть сбит, свежая белая царапина украшала носок, и, глядя себе под ноги, Супермен почему-то сосредоточился на этой царапине, и нога Супермена в ботинке выглядела такой мягкой и хрупкой, а плиты такими холодными и тяжелыми, что Генрих удивился, как он сумел прожить сорок пять лет на земле, такой мягкий и незащищенный, среди твердых и опасных предметов, которыми наполнен мир…

«Не сходи с ума, Супермен! – сказал себе Генрих. – «Кир ройяль», не совсем удалившийся из твоего тела, частью успевший всосаться в остатки твоего бедного желудка, ответствен за противопоставление твердого, мира мягкому Генриху. Успокойся!»

Иностранные девочки в узких и коротких, по парижской извечной моде, джинсиках стояли группами возле забора «Альянс Франсез». На противоположной стороне бульвара Распай серый забор по-прежнему служил для иранских студентов стенной газетой. Одни надписи утверждали, что имам Хомейни – убийца, а другие грозили смертью врагам имама. «И имам-«asshole», и студенты различных группировок – жопы», – подумал Супермен, но у него не было времени выразить свое мнение на заборе. У каждого из авторов стенной газеты наверняка было в запасе по крайней мере несколько тысяч дней, у Супермена же оставался один.

Замедлившего шаги Супермена обогнал энергичный и бодрый горбунок с канцелярскими папками, прижатыми к игрушечному пальто, и Супермен даже не успел ничего подумать о всегда интересовавших его горбунах, как навстречу ему вдруг вышла из автомобиля высокая молодая женщина в шубе из очень дорогого меха. «Может быть, соболь», – подумал Супермен и взглянул в глаза белолицего и статного существа. Глаза были красивыми, жемчужно-серыми и пустыми. Кто-то платил за эти глаза и все тело большие деньги. Зависть к платящему деньги, к владельцу крупных и красивых ног, спускающихся на тротуар из шубы, к владельцу крупной и, очевидно, теплой шеи, вызывающе открытой навстречу Генриху, зависть дернула Супермена за рукав. Свободный в последний день своей жизни Супермен подумал было, что он пойдет сейчас за женщиной и сделает с ней, что захочет, на некоторое время также станет ее владельцем, но вспомнил, что, отправляясь в аэропорт, он оставил «беретту» в отеле. Без «беретты» невозможно захватить приглянувшийся тебе кусок мяса даже на час.

Генрих обнаружил вдруг, что многое в мире внезапно сделалось ему понятным. Вещи, бывшие загадкой целых сорок пять лет, открылись, и было удивительно, как Генрих не понимал их раньше. Если бы Супермен такими глазами смотрел на мир раньше, как быстро бы он двигался в мире, каких только побед он бы не достиг, обладая этим сегодняшним знанием! Увы, подумал Супермен, сворачивая на рю Флёрус и идя в сторону Люксембургского сада, было очевидно, что только потому, что Супермен умирает, ему и дано вдруг понимание.

Все детали мира одновременно были сейчас доступны Супермену. Корешок каждой книги в магазине антикварных книг видел он, читая все надписи одновременно. Гладильщица в глубине заведения для чистки одежды повела коричневыми глазами, и по одной только этой манере поворота глаз Генрих сразу получил исчерпывающие сведения обо всей ее жизни, вплоть до того, сколько лет ее мужу и сколько у нее детей, где живут ее родители. Хулиган, со свистом проскочивший мимо Генриха на мотоцикле, был мгновенно узнан Суперменом как одно из лиц, бывших на концерте «Клаш» во Дворце спорта… Идущий по другой стороне рю де Флёрус человек в зеленом пальто был опознан Суперменом как именно тот англичанин, чей паспорт был продан Супермену Матиасом и лежал сейчас в глубине суперменовского чемодана в отеле «Иль де Франс»…

Через распахнутые железные ворота Супермен вступил в насквозь просвечивающий Люксембургский сад и пошел по асфальтовой дорожке мимо теннисных кортов, пустых в это время года, вслед задам и нестриженым хвостам маленьких пони, на которых покачивались спины таких же маленьких детей; мохнатых лошадок вел тоже покачивающийся поводырь, хромой мужик лет сорока, испанский эмигрант, у которого старший брат – внезапно узнал Супермен – до сих пор живет в России, куда попал годовалым мальчиком.

Подростки, играющие в футбол на одном из пустых кортов, были мгновенно опознаны Суперменом как сын чилийского посла в Париже, мальчик-американец, живущий здесь с отцом-киноактером, домом им служила баржа, запаркованная у понт Неф на Сене, парень постарше – тоже американец, работает барменом в одном из кафе на рю Леско, рядом с Les Halles,[125]125
  Les Halles (фр.) – бывшее чрево Парижа, теперь подземный коммерческий Центр.


[Закрыть] и француз Тьерри, сын консьержки в доме на рю Вожирар. Американский мальчик – сын киноактера – утонет следующим летом, знал Супермен, а юноша-бармен прославится тем, что совершит кругосветное путешествие на велосипеде… Супермен шел между стволов временно мертвых каштанов, огибая самый центр Люксембургского сада, и вглядывался в статуи великих женщин Франции, отважно стоящих на ветру в легких каменных платьях. Начиная с Бланш Кастильской, мимо Валентины Миланской шел Супермен и, только дойдя до последней статуи и уже выходя из сада к театру Одеон, так и не понял, почему он не обнаружил статуи Алис Английской – маленькой, в шляпке и с саквояжиком…

67

Обедал Супермен в «Липпе». И есть ему не хотелось, и знал он, что не позже чем через пятнадцать минут после поглощения пищи его неминуемо вырвет, но и в последний день жизни нас посещают желания. И даже если ты до такой степени небуржуазен, что меньше суток отделяет тебя от Ничто, – все равно ты остаешься человеком и идешь туда, где человеки обычно показывают себя друг другу. Может быть, Генриху предстояло жить среди медуз и белых или черных клякс следующие несколько миллионов лет. Он хотел побыть на прощание среди человеков. Генрих только заехал предварительно в отель, надел белую рубашку и свой единственный, купленный с помощью Алис Английской галстук, взял «беретту» и два раунда запасных патронов, на всякий случай, и прибыл в «Липп».

Следующие полчаса он занимался тем, что глядел прямо в глаза женщине, принадлежащей, по крайней мере на этот вечер, седовласому небольшому человеку в темно-синем костюме в слабую бело-красную искру. Так как молва утверждает, будто в «Липпе» обедают очень известные люди, Генрих решил, что, может быть, человек – писатель. Генрих сидел, пил скотч и соду, больше соду, чем скотч, и смущал седовласого и раздражал женщину. Генриху пришлось ждать, пока освободится столик, единственным мыслимым развлечением была борьба взглядов – впрочем, и борьба ему вскоре надоела, он, смертник, наделенный уже силами оттуда, свыше, без труда одолел в конце концов и писателя, и его подругу-блондинку. Уверенность смерти выражал взгляд Генриха плюс уверенность человека, у которого в кармане «беретта» и ему нечего терять, а вечность все равно ожидает его так или иначе.

Глядя в теперь уже подчиненные и заинтересованные глаза блондинки, одетой во что-то черное, во что именно брезгливый Генрих не потрудился даже рассмотреть, Супермен вдруг понял, что и в «Липпе» ему нечего уже делать, и, оставив на столике пятьдесят франков, встал, взял с вешалки свой плащ и вышел, не обращая никакого внимания на официантские крики: «Мсье, мсье!» Официант был озабочен тем, отменяет ли мсье свой заказ на обеденный столик в зале наверху или нет.

– Fuck you! Разбирайтесь сами, – пробормотал Супермен и, вздрогнув от уличного холода, вышел из ресторана.

Натянув плащ, не уверенный, куда же идет, Супермен зашел в первую попавшуюся дверь и обнаружил себя расхаживающим среди застекленных витрин драгстора, скрывающих всякие никому не нужные блестящие глупости: мундштуки, зажигалки, авторучки, фотоаппараты, зонтики и стереоборудование. Витрина, до отказа набитая вином и иными спиртными напитками, стеной надвинулась на Супермена, он было обрадовался сравнительной гуманности этой витрины, но затем мгновенно понял, что вино ему не нужно, коньяк «Мартель» тоже. Ничего ему не нужно.

Юноши и мужчины, большинство из них во всевозможных кожаных куртках, стояли хвостом, человек десять-пятнадцать, – обменивали деньги на сигареты. Двое или трое держали в руках мотоциклетные шлемы. Но сигареты были Генриху не нужны, он было попытался подумать на темы, приблизительно названные им как «молодой француз и его мотоцикл», «молодой француз и кожа…», но и эти темы его уже не интересовали… Бесцельно ища, за что бы зацепиться, Генрих прошелся по лабиринтам драгстора до другого выхода и, постояв там, может быть, с пару минут, опять вернулся по узенькой улочке драгстора к сигаретному хвосту и винной стене и встал там, вовсе не зная, что ему делать. Ограбить магазинчик? Но зачем?

Худенькое существо в кожанке привлекло его внимание. Купив пачку «Житан», существо отошло к винной стенке и поместилось недалеко от Генриха, ни разу не задев его взглядом, распаковало пачку, вынуло оттуда сигарету, ловко закурило, щелкнув зажигалкой, и принялось изучать винную стенку. Во взгляде существа и в выражении его лица горело явное уважение к вину, ко всем винам стены, к коньяку «Мартель» и к выставленным в стене редким кулинарным яствам – к патэ и шоколадным конфетам, которыми тоже торговал драгстор. Уважение было таким безграничным, что не только приговоренный к смерти Супермен, но и просто человек без труда понял бы, что существо хочет есть. Очень хочет есть…

«Она не настолько хороша, чтобы отвергнуть приглашение пообедать, – подумал Супермен, оценивающе оглядывая стандартную униформу существа, конечно же, потрепанную кожаную куртку, черную юбку, черные чулки и большие черные ботинки, зашнуровывающиеся на крючках, доходящие существу до половины икры… – И очень голодна, чтобы отвергнуть, – прибавил Супермен, и вдруг ему стало весело. Именно с этими же мыслями когда-то он приблизился к Алис Английской. – Жизнь продолжается, – подумал он, – завтра наступит завтра, а сегодня еще сегодня…»

– Что случилось, kid? Ты на мели… Хочешь есть?..

Девчонка оторвала взгляд от витрины и посмотрела на мистера X с презрением.

– Оставь меня в покое! – хрипло прошипело дитя и отвернулось…

68

В два часа ночи Генрих Супермен усадил наконец новую свою подружку Рашель в такси, пожав ей на прощание руку и договорившись встретиться завтра вечером в кафе «Бонапарт». «Надеюсь, она не станет дожидаться меня больше, чем полчаса», – подумал Супермен, заранее чувствуя себя виновным. До свидания с Рашелью, увы, ему предстояло свидание со смертью.

С Елисейских Полей, от самой Триумфальной арки, Супермен отправился в отель пешком. Времени у него было вдоволь, а если предположить, что на том свете… Короче, Супермен решил еще раз взглянуть на Париж, может быть, там не будет никаких Парижей, а будет он, Супермен, жить просто и по-крестьянски в капле планктона, в прочном и скучном соседстве с биологией и вдалеке от культуры.

Сапоги Супермена стучали по плитам Елисейских Полей ровно и уверенно. Так ходят спокойно-уверенные в себе люди. Каждый сантиметр городского пространства вокруг Супермена был тщательно возделан, плита положена рядом с плитой, глубоко внизу, во тьме, как черви в яблоке, сжимались толчками, стремились вперед поезда метрополитена. Парижская канализационная система раскинула свои паучьи сети под спокойно идущим к смерти Генрихом. Тяжелые электрические линии гнали электроток под Парижем и над ним… Все было в порядке. Из кафе и закрывающихся ресторанов выходили добровольно или изгонялись на улицу самые беспокойные и все еще энергичные посетители. Ночная, коллективная жизнь города переходила в другую, более скрытую стадию, самые упрямые и неутомимые гуляки искали убежища от ночи, скрывались в ночных клубах – куда более дорогое развлечение, чем невинные кофе и ликеры во всем доступных кафе.

Рашель. Супермен подумал, что если и к сорока пяти годам тебя уже ничто не удивляет в этом мире, то как же должен скучать восьмидесятилетний человек? Рашель… Студентка, это было ясно с первого взгляда. Обычная история. Учится на французском отделении Нью-Йоркского университета, приехала в Париж на год – французы принимают у себя ньюйоркцев, а сорбоннские студенты в это время швыряют мяч на Вашингтон-сквер или курят джойнты… Рашель, хорошая еврейская американская девочка. Умная девочка. У Супермена получается контакт с молодежью… Супермен подумал, что, если бы не судьба, рак, смерть, может быть, Супермен мог бы сформировать из нынешней молодежи бригаду для борьбы… «Какой?» – спросил сам себя Супермен и ответил сам себе: «Не важно какой, борьба сама по себе благородна, бездействие же – подлое и низкое занятие…»

Возле «Круглого места Елисейских Полей» Супермен свернул на авеню Матиньен, и прохожие почти исчезли. Только в сером жандармском автобусе сидели, невидимые в темноте, молодые жандармы, охраняли покой то ли крупного банка напротив, то ли президентского дворца, расположенного в нескольких кварталах отсюда. Двое вооруженных автоматами усатых юношей проводили постукивающего каблуками Супермена профессиональными взглядами и позволили ему удалиться в ночь. Умеющий выглядеть уверенно, Супермен, очевидно, распространял вокруг себя атмосферу человека, обладающего авторитетом, никогда в Париже Супермена не останавливали власти.

Тук-тук, тук – звучал мирный Супермен на тротуаре авеню Матиньен. У здания газеты «Фигаро» он остановился ненадолго, вглядываясь в развернутые страницы в витринах. Однако, вспомнив, что к полудню надвигающегося дня его, Супермена, уже не должно быть в живых и что ему «Фигаро», Генрих досадливо сплюнул и ушел от стендов. Мимо магазина мехов, где все те же два манекена в собольих шубах, спотыкаясь вот уже третий год, брели, тащимые двумя афганскими борзыми, по зимнему лесу, Генрих вышел на рю Фобур Сент-Оноре и зашагал в сторону Елисейского дворца.

И опять лишь полиция и жандармы оживляли пустые улицы. Да светились ярким неоновым огнем витрины дорогих магазинов: Соня Рикель наплывала на Армани, Армани наплывал на один из магазинов Максима. Магазин Максима обрывался темной улочкой, перпендикулярной Фобур Сент-Оноре, и у входа в улочку, конечно, как всегда, стоял темный автомобиль и внутри сидели еще два полицейских… Сжимая в кармане плаща свою «беретту», Супермен подумал, что, может быть, ему переменить план своего свидания со смертью. Может быть, свидание состоится сейчас. Полицейские в кепи-кастрюльках внимательно посмотрели на запнувшегося было перед их автомобилем человека в сером старомодном плаще… И отвернулись. Генрих выправился и пошел дальше, глядя на другую сторону, где высоченного роста гвардеец символизировал уважение и достоинство, оказываемое французской нацией самой себе. А большой, даже выше гвардейца, дополнительный полицейский в двух шагах от гвардейца был как бы довеском к этому уважению. На дальнем углу дворца тоже стояли двое полицейских и один жандарм с автоматом.

«Застрелят – и не увидишь откуда, не успею и выдернуть руку из кармана, – подумал Генрих. Он был уверен, что несколько квартир вокруг президентского дворца скрывают в себе еще и невидимые пулеметные гнезда. – Нет, свидание со смертью должно быть разумным, следует хотя бы уйти из этой жизни в хорошей компании, в сопровождении, скажем, нескольких молоденьких усатеньких трупов в полицейской униформе». Вариант: неизвестный открыл стрельбу по полицейским, охраняющим президентский дворец, – не годился.

Супермен притопал к витрине с манекеном, изображающим невесту из самого высшего общества, одетую в белое платье не сообщенной стоимости, постоял несколько мгновений перед этой ослепительно сверкающей драгоценностями Беатриче, впитал, насколько мог, в себя ее великолепие, а затем проследовал дальше по становящейся все более скромной рю Сент-Оноре. Через десять минут сонный дежурный уже открывал перед ним дверь отеля «Иль де Франс».

69

Приговоренные к смерти пишут письма родным. Рассвет застал Генриха Супермена за книгой. Стихи старомодного греческого джентльмена всегда успокаивали Генриха. С удовольствием он перечитал:

 
Император Кир Мануэль Комненус
в меланхолический сентябрьский день
чувствует, что смерть где-то рядом.
Но двор, астрологи (которым он платит жалованье) восклицают,
что он будет жить еще множество счастливых лет.
Однако в то время, как они ему поют,
император вспоминает старые забытые обычаи,
и он просит, чтобы из келий монахов
принесли ему экклезиастические одежды,
и он их надевает и радуется, что теперь имеет
приличный вид священника или монаха.
Счастливы все, кто верит
и, как император Мануэль, оканчивают свои дни
прилично одетые в их веру.
 

Отложив книгу, Супермен, не заснувший ни на минуту, последовал примеру славного императора. Он прошел в ванную и, сбросив на пол одежду, принял самый длинный теплый душ в своей жизни. Нет, он не оттягивал исполнение операции «Свидание со смертью», он лишь насладился в полной мере прикосновениями теплых струек к коже и особенно к измученному животу, странно спокойному со вчерашнего вечера. Наверное, застыл перед последним прыжком в боль, отдыхает, рассеянно думал Супермен, вылез из душа, вытерся насухо полотенцем и, войдя в комнату, стал одеваться.

Надел совсем новые шерстяные носки, затем белые свежие трусики, вынул из отельного шкафа болтающийся на плечиках костюм, посмотрел, достаточно ли свежи брюки. Брюки, да, были свежи, ибо Генрих готовился к сегодняшнему дню и заранее отдал костюм в отельную чистку. Супермен натянул брюки, надел туфли, завязал тщательно шнурки вначале на один узел, потом, подумав, что этого недостаточно, завязал шнурки (все равно больше не придется их развязывать, а если развязывать – не ему) еще на два твердых узла… Потом, взяв из ванной комнаты тюбик с черным кремом и маленькую с очень истертой щетиной щеточку, наваксил туфли и походил немного бесцельно по комнате до пояса голый. Подошел к столу, прислушиваясь к стуку каблуков по полу, вспомнил, как стучали они по Елисейским Полям прошедшей ночью, и увидел на мгновение себя в сером плаще, спина удаляющегося по рю Фобур Сент-Оноре… Увидел сзади и сверху, как если бы наблюдал за удаляющимся Суперменом с геликоптера. Удивившись такому постороннему отношению к самому себе, Генрих опять обратил свое внимание на туфли и, разыскав в ванной меховую тряпочку с двумя ручками, употребляемую некогда Суперменом для наведения на туфли глянца, навел на туфли глянец…

«Умирать следует в той манере, в какой ты хотел бы жить, Генрих, – сказал он себе вслух. – В идеальной манере». Ободрив себя таким образом, он вернулся в ванную комнату и, достав из-за шкафа, скрываемого зеркалом, несколько коробочек и кисточек, принялся за свое лицо. «Наложи красный цвет», – сказал себе Генрих и снял крышку с коробочки с красной краской. Погрузив в краску палец, Супермен посадил палец вначале на одну щеку, а потом на другую. Два красных пятна удобно поместились на серых щеках Супермена.

Супермен, подтянув внутрь, под зубы, щеки, размышлял о том, что он исхудал еще не до положенного предела. Было еще, что втягивать под зубы, на щеках еще оставался слой мяса. Хотя вчерашняя девочка, Рашель, и удивилась его не совсем обычной худобе… Супермен на секунду прислушался к своему животу и подумал: вдруг доктор Милтон ошибся. Однако тотчас же досадливо поморщился: «Не хватайся за самоуспокаивающие тебя мысли, Генри. Конечно, тебе легко будет сейчас уговорить себя прожить еще несколько дней и посмотреть. После нескольких дней ты уговоришь себя оттянуть свой уход из мира еще на некоторое время, и кончится это тем, что ты умрешь как больное и беспомощное животное, околеешь, как корова…»

Растерев краску на щеках равномерно до такого состояния, что ровная розовость залила щеки Супермена, он очертил тонкой линией карандаша свои обесцвеченные болезнью губы, а потом так же заполнил очерченное пространство легкой розовостью. Полюбовавшись эффектом, Генрих сказал своему изображению: «Такая смерть не обесчестит Супермена. Нет, не обесчестит», – и покопался черным карандашом в своих бровях и углах глаз. После нескольких минут труда глаза Супермена остро глядели с его лица. Преисполненный решимости Супермен глядел в зеркало на преисполненного решимости Супермена.

Свежевыстиранный суперменовский старенький свитер занял привычное место на торсе Генриха, а поверх него лег черный пиджак. В пиджак Генрих сунул, поцеловав ее предварительно, «беретту», а в карманы брюк скользнули вынутые из плаща две обоймы.

После этого Генрих подошел к телефону и набрал номер 17.

– Полиция? – спросил Супермен. И, получив утвердительный ответ, заговорил: – Меня зовут Супермен. Я ответственен за 26 ограблений и по меньшей мере два убийства. Кроме этого, я – советский шпион… Нет-нет, это не шутка. Я нахожусь сейчас в отеле «Иль де Франс». Я хочу, чтобы вы приехали. Я желаю передать себя в руки правосудия. Номер 341, отель «Иль де Франс»…

Повесив трубку, Супермен улыбнулся, прошелся по комнате, сел на кровать, посидел мгновение, а затем решительно вышел из комнаты, прикрыв за собою дверь.

70

Они приехали так быстро, что почти застигли его врасплох. Впрочем, увидеть его они не могли, потому что Супермен поднялся вначале на этаж выше по черной лестнице, а не на лифте или по лестнице, вьющейся вокруг лифта. Только услышав, что они идут – шаги многих ног по дешевому ковру, устилающему лестницу отеля, – он заглянул вниз и увидел верхушки их кепи. Трое, впрочем, были в гражданском. «Специальная бригада», – догадался Супермен. Они шли впереди. Четверо в кепи – за ними…

Судя по их походке, они не очень поверили телефонному звонку. Плюс еще «советский шпион». Эта фраза звучала неправдоподобно. Однако они обязаны были проверить. Комната Генриха была сразу же налево от лифта и лестницы. Свернули налево, оглянувшись, взглянув направо, но не вверх, где над перилами нависало розовое лицо Супермена.

Он сбежал по лестнице тотчас после того, как они свернули по коридору. «Беретта» перед собой. Розоволицый человек в ярко начищенных туфлях крикнул полицейским: «Эй!» Обернувшись от его двери, все в разной стадии поворота, жопы поняли, что просчитались. Генрих, улыбаясь, нажимал курок своей машинки, и она била взрывными волнами гулко вдоль по коридору, посылая тяжелые свинцовые пули в человеческое мясо в мундирах и без мундиров. Они все упали, безусловно, большинство только для того, чтобы не служить Супермену удобной мишенью, но Генрих надеялся, что хотя бы один из них уже открывает невидимую дверь в мир, говорят, параллельный нашему.

Именно на этих радостных мыслях поймали его две пули, выпущенные из дверей лифта поднявшимся на звук перестрелки еще одним полицейским… Потом последовали другие пули… Генрих чувствовал их толчки в плечо, в шею, в самую середину буквы S. «В букву S?» – подумал Генрих удивленно. Перед ним появилось счастливое личико Алис, запрокинувшей голову в оргазме, улыбающаяся лисьей улыбочкой Евгения, отец в розовой шапке, тоже очень веселый… Отец, Алис, Евгения попадали друг на друга, просвечивали друг сквозь друга, потом исчезли…

Когда Генрих открыл невидимую дверь в тот темный мир, он радостно обнаружил впереди себя двоих полицейских.

71

В понедельник утром журналист газеты «Либерасьон» Джей Джей Ди сидел в кабинете комиссара полиции. Оба они курили. Галлоновая хрустальная пепельница была набита до краев окурками. Комиссар сам, закатав рукава серого грубого свитера, оказавшегося у него под мундиром, двумя пальцами, но быстро, с шумом печатал на машинке.

Джей Джей Ди, только что побывавший вместе с комиссаром в полицейском морге, где ему представили для опознания тело Супермена, чувствовал себя отвратительно. Накануне он перекурил гашиша, перепил и переругался с подругой Доминик. Джей Джей Ди надеялся, что это был последний их скандал. Связь следовало давно уже прекратить.