Текст книги "Последние дни супермена"

Автор книги: Эдуард Лимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Кстати, забыл тебе сказать, ты не видела вчерашней газеты «Либерасьон»? Мы становимся известными, бэби. «Одинокий грабитель находит любовь».

– Видела! Потрясающе! – ликующе проорало розовое существо. – Сестричка показала мне заметку. «Вот твоя мечта, – зло сказала она. – Будешь жить, как ты живешь, – влипнешь в подобную историю». Мне так хотелось напугать ее до смерти, крикнуть, что это я, я, я! Что я уже влипла в историю. Но я удержалась… для тебя, Генри.

– Ты так хорошо ко мне относишься, kid, спасибо, – вежливо поблагодарил Супермен. – Я написал репортеру письмо…

– Левой рукой?

– Нет, по трафарету, простой способ. Я поблагодарил Джей Джей Ди от своего и твоего имени и пообещал ему 22-е ограбление. Если французская почта не забастовала и мсье Джей Джей Ди – истинный журналист, а я верю, что он да, страстный журналист, в сегодняшней газете, может быть, появилось мое письмо…

35

Нет, письма за подписью «Супермен» в газете не было, сколько они ни ворошили «Либерасьон», впрочем, Генрих и девчонка, поразмыслив, пришли к выводу, что одного дня, по-видимому, оказалось недостаточно для того, чтобы письмо достигло адресата и чтоб еще его поместили в газете.

– Завтра появится твое письмо, Супермен, – утешила девчонка папу Генриха, чье произведение не напечатали так быстро, как ему хотелось. Впрочем, за свою жизнь Супермен написал немало писем в газеты, и очень немногие из них были напечатаны. Супермен привык, потому огорчился только на мгновение.

В «Ла Куполь» метр показал им было на столик недалеко от входа, но Генрих и Алис, а вернее, более всего Алис, не согласились, по их единодушному мнению, столик был расположен на отшибе, а так как они пришли показать Алиску и Супермена во всей их красе, то они попросили другой столик. Метр пожал плечами, но отвел все же их в самую гущу fat people и посадил по соседству с упитанными толстяками в серых бизнес-костюмах, обедавших вдвоем слева, и накрахмаленной, в морщинах блондинки и длинноволосого в очках человека лет тридцати пяти, очевидно, или журналиста, или мелкого писателя, решил Генрих. Волосы журналиста были очень грязные.

Пропуская Алиску за отодвинутый Столик, метр едва заметно иронически улыбнулся, всего на мгновение, но тотчас приобрел в лице Генриха врага (Генриху не понравилось, что мсье позволяет себе иронию по поводу внешнего вида его девочки). Супермен строго взглянул в лицо метра и потребовал, не глядя в лист, бутылку «Дом Периньон». Метр изменился в лице и понимающе кивнул. Быстро отошел вместе с барышней, забравшей суперменовский и Алискин плащи.

– Будем пить «Дом Периньон», – сообщил Супермен девчонке. – А то они нас принимают за дешевых хулиганов, эти распустившиеся слуги…

Когда подозрительной парочке ставшие более дружелюбными лакеи притащили поддельное серебряное ведро и бутылку «Дом Периньон» и пришел сам метр открыть бутылку, звук открывания пробки разбудил многих осовевших после ланча клиентов, и почти все взоры сидевших с ними в загончике мужчин обратились на подозрительную парочку. Бутылка воссоединилась с серебряным ведром, охваченная у горла белым полотенцем, вошла в лед, а подозрительная парочка, слегка коснувшись запотевшими бокалами с бледно-бледно-зеленой, цвета венецианского неба, жидкостью, потянувшись друг к другу через стол, демонстративно поцеловалась в губы.

– За нас, kid, – сказал Генрих. – За наше настоящее!

– За нас, Супермен, – прошептала Алис. – За сегодняшний день и сегодняшнюю ночь.

Оба странных существа сделали по большому глотку бледно-бледно-зеленого шампанского и, улыбаясь, уставились друг на друга.

– По-моему, мы лучше всех в этом зале, – гордо объявила девчонка. – Элегантнее всех и всех загадочнее…

– Это уж точно, – согласился Генрих. – По-моему, вон тот черноволосый парень, через три столика от нас, не смотри сейчас, – одернул он бесцеремонно уже разворачивающуюся всем розовым торсом девчонку. – По-моему, он тоже в некотором роде принадлежит к загадочным личностям, даже к одной с нами профессии. Правда, он не так элегантен. Если не ошибаюсь, юноша – югослав, бандит и сутенер с Пигаля…

– Красивый парень, – холодно констатировала леди Алис, не так демонстративно, но все же повернувшаяся к юноше…

– Хочешь мальчика? – Супермен игриво улыбнулся. – Только они crazy, эти югославские ребята. Мне случалось знать нескольких… Crazy and violent.[103]103
  Crazy and violent (англ.) – безумные и насильственные.


[Закрыть] Хочешь?

– Хватит мне русского шпиона, – пробормотала девчонка.

– Что? – переспросил Супермен и наклонился через столик ближе к Алиске.

Парень вскользь, но посмотрел в их сторону, а девчонка, вдруг привстав со стула, демонстративно обхватила шею Генриха тоненькой рукой в черной перчатке и поцеловала Супермена в ухо и в губы. И села, довольная. Метр подошел и опять налил им в бокалы шампанского…

– Прошла хорошую французскую школу, – констатировал Супермен иронически. – Ведешь себя как маленькая круглолицая французская блядь, а не английская девочка. Это их стиль – поцелуи в публичных местах и прочие нежности…

– Не будь мужланом, Генри, таким образом я показала им всем, что ты мой мужчина, что я тебя люблю и что нечего им на меня глазеть…

– Ты имеешь в виду сутенера? – спросил Генрих.

– Нет, – сказала девчонка и повела глазами в другую сторону. – Этот толстяк, похожий на араба, наверное, он и есть араб, только что показал мне из-под скатерти несколько пятисотфранковых билетов. – Девчонка захихикала.

– Какие они быстрые, – изумился Генрих. – Я совершенно ничего не заметил…

– А другой мужик, в очень толстых очках, похож на Онассиса, он несколько раз уже сделал мне пальцами вот так, – девчонка сложила одну руку в неплотный кулак и, сунув в кулак большой палец другой руки, повозила палец «в и из»… Девчонка опять захихикала…

– Банда извращенцев! – покачал головой Генрих. – Однако у тебя натренированный взгляд. Я ровным счетом ничего не заметил.

– Бэби, – покровительственно объявила девчонка, – ты забываешь, что я женщина.

Генрих хмыкнул на то, что его назвали «бэби».

– Девочка, – уточнил он.

– Девочка тоже женщина и еще более обращает внимание на мужчин, чем взрослые женщины. Секс-инстинкт. Ей одновременно хочется быть замеченной, и она этого боится. Поэтому я вижу все то, чего не видишь даже ты, шпион… – гордо объявила Алис и движением взрослой дамы раздвинула мундштук, вставила туда сигарету, ставший вдруг подобострастным джентльменом Генрих зажег ей спичку… Закурила…

Им принесли блюдо с устрицами, Алис потушила только что начатую сигарету и, все так же самоуверенно и торжественно положив себе на блюдо первую раковину, вдруг сказала:

– Намажь мне, пожалуйста, хлеб маслом, Супермен!

Генрих хотел было сказать что-нибудь смешное и грубоватое из словаря, специально приготовленного Генрихом для подростков, что-нибудь вроде: «Cut it out, kid,[104]104
  Cut it out, kid (англ.) – Отрежь это дело, ребенок.


[Закрыть] не будь свиньей, сделай это сама!» или: «Fuck it, baby, do it for you and for me!»,[105]105
  Fuck it, baby, do it for you and for me! (англ.) – Ебал я это, сделай это для себя и для меня!


[Закрыть] но почему-то ничего не сказал и молча, вытащив из-под треножника с устрицами квадратик черного хлеба и пакетик с маслом, принялся за работу…

– Зато я, с удовольствием пропустив в желудок пять или шесть вкуснейших моллюсков, – продолжил беседу Генрих, – зато я вижу то, чего ты не видишь, kid. Я могу на спор определить профессию любого человека в этом зале и даже, может быть, рассказать кое-что о его личной жизни, привести пару фактов из биографии… Пожалуйста, укажи на любого по твоему выбору, kid…

– Но как я узнаю, прав ты или не прав, – засмеялась Алис и высосала из перевернутой раковины даже ее морской сок. – Хитрый!

– Ничего нет легче. Я уверен, что большинство джентльменов известны метрдотелю, а если нет, я попрошу его деликатно узнать у самого объекта, кто он такой. За хорошие чаевые, сверх его обычных 15-ти процентов, метр с удовольствием развлечется – примет участие в нашей игре.

– Идет, – сказала Алис и указала на высокого, худого, большеносого человека в очках в роговой оправе и, очевидно, несмотря на очки, все же недостаточно уверенно ориентирующегося в этом мире. С человеком сидела худенькая некрасивая блондинистая женщина. – Кто он?

Генрих оставил устрицы и, повернувшись поудобнее, некоторое время молча и сосредоточенно вглядывался в указанный ему объект. Затем повернулся к очаровательной Алис, глядящей на него с ироническим вниманием, и нашел, что дитя выглядит как бы сошедшей с известной боттичеллевской картины, впрочем, в данном случае неизвестно было, родилась ли розово-зеленая Алиска из раковины ресторана «Ла Куполь», или, напротив, раковина ловко выкарабкалась из нежной руки.

– Тебе идут раковины моллюсков, – сообщил Супермен. Девчонка хмыкнула. – Он наверняка в бизнесе, этот человек. Вне сомнения. Женщина, с которой он пришел, не его подчиненная, но она тоже как-то принадлежит тому же самому бизнесу. Думаю, она представитель более мелкой фирмы. – Генрих задумался. – Еще я уверен: то, чем занимается этот человек, – тонкий и интеллигентный бизнес, для человека, возглавляющего фирму унитазов, или даже просто банковского деятеля у него слишком развитое лицо. Кем же он может быть?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так они болтали, находя удовольствие в обществе друг друга…

36

– Извини, бэби, – наконец смущенно пробормотал Супермен, – извини. – И силой убрал голову девчонки со своего живота. Сколько они оба ни старались, член Генриха в эту ночь отказывался выполнять свои приятные обязанности…

– That is all right, – пробормотала смущенная не меньше Супермена Алис. – Я люблю тебя. – И, положив голову на грудь Супермена, через некоторое время все же уснула, очевидно, так и не успев подумать о причинах сексуальной немощи Супермена в эту ночь…

Генрих же хотя и имел время подумать о себе, своем члене и их сложных отношениях, однако думать об этом не хотел. Он лежал, глядя в темноту, очень темную, непроницаемую темноту спальни и против своей воли просматривал куски фильмов, составляющие его жизнь. Кусков было много, все оборванные с обоих концов, и ответственный за их проекцию механизм где-то в черепной коробке Генриха работал намеренно небрежно. Кадры часто наплывали один на другой, эпизоды не имели между собой логической связи, и жизнь Генриха скорее была похожа на фильм, сделанный Дали и Бунюэлем, на какую-нибудь «Андалузскую собаку», чем на жизнь Генриха…

Сюрреалистская дьявольщина закончилась достаточно коротким эпизодом, как бы символизирующим в миниатюре всемирный потоп…

…Генрих сидел на неизвестной ему горе, но не скалистой, а земляной, и вокруг него в беспорядке лежали какие-то, как он догадался, кинопринадлежности – съемочная аппаратура. Генрих смотрел, как на плато рядом (плато находилось на уровне чуть низшем, чем уровень горы Генриха) актеры и операторы делают фильм.

Неожиданно раздался рев воды. Генрих увидел, что в долину под ним с двух сторон вливается желтая кипящая вода. С плеском и шумом воды соединились, и уровень воды начал неуклонно повышаться. Вода все ближе подступала к Генриху… Желтая вода…

…Сквозь рассеивающуюся желтую воду Генрих увидел в дверном проеме спальни босую и голую до пояса женщину в батистовой белой юбочке, только в юбочке очень короткой, по моде «тех» лет. Евгения, как она всегда делала, когда ходила босиком, прогарцевала на пуантах, красиво и искусственно ступая, прошла к шоффажу и, вдруг легко вспрыгнув на тяжелую конструкцию, уселась на нее. Евгения почему-то всегда боялась выглядеть коротконогой, несмотря на то, что ноги у нее были в действительности очень длинные.

– Ну что, убийца, – спросила Евгения чуть насмешливо, отведя в сторону бледно-песчаного цвета волосы, мешающие ей видеть Генриха. – Докатился?

– Тебе должно это нравиться, насколько я тебя знаю, – пробормотал Супермен. – Ты всегда хотела поклонения, обожания и жертв со стороны мужского населения земного шара.

– Бедный Юрочка, – Евгения произнесла «бедный Юрочка» без особого сожаления, заметил Генрих. – Наибольшая глупость заключается в том, что и трахнулись-то мы только один раз, – насмешливо продолжала Евгения, – я вообще ничего не почувствовала. Случилось это после большой парти, я была пьяная и накуренная, он тоже… Так, по-дружески повозились в постели…

– Ну ты и тварь… – Супермен начал вставать с постели.

– Лежи, – сказала Евгения, остановив Генриха движением руки. – Ты знаешь правило: коснешься меня – и я исчезну…

– Так было всю жизнь, – хмуро подтвердил Супермен, – я касался тебя – и ты исчезала.

– Что делать, таковы правила. Никто не должен наслаждаться мной долго, – улыбнулась бывшая жена.

– Ну и блядь…

– Ты до сих пор любишь меня, сумасшедший! – констатировала Евгения, с любопытством и состраданием вглядываясь в Супермена. – Даже английская девчонка чем-то напоминает меня. – Евгения улыбнулась, как показалось Супермену, грустно. – Клинический случай, – покачала она головой. – Даже проституток ты выбирал так, чтобы были похожи на меня…

– Тебе же это льстит, шлюха, – хмуро поник головой Супермен и, натянув одеяло на Алискино голое плечо, отгородил девочку от остального мира своей подушкой.

– Заботишься о девчонке? Как же твоя теория о том, что женщина по природе своей предатель и различаются женщины только по времени, которое им необходимо для того, чтобы созреть для предательства? – Евгения улыбалась, маленькие грудки ее, маленькие обнаженные плечики были все так же соблазнительно-беззащитны, несмотря на то, что beatiful бэби Евгении было уже даже и не тридцать лет.

– Она еще не созрела для предательства, – просто сказал Супермен. – Ей только пятнадцать.

Евгения покачала головой.

– Смотри, девочки сейчас развиваются очень быстро, тебе опять будет больно… Впрочем, может быть, ты ищешь… Ты всегда выбираешь женщин, которые способны причинить тебе боль…

– Может быть… Мне скучно с рабынями, – просто сказал Генрих. – Я, да, выбираю трудных женщин, таких, с которыми нужно бороться. Независимых, сумасшедших, неверных… Я получаю удовольствие от процесса борьбы, битвы, игры, назови это как хочешь.

– Удивительно, ты все это знаешь и тем не менее продолжаешь быть мазохистом. – Бывшая жена Генриха задумалась. – Однако я, честно говоря, поражена тем, что ты убил Юрия… Я и не подозревала, что в тебе столько ненависти… Все же ты, очевидно, сумасшедший… Спустя столько лет…

– Ничто не умирает, увы, – грустно сказал Генрих. – Все наши поступки вечны и хранятся, не исчезают, плавают в невидимом глазу бульоне, поэтому я не могу стереть той боли, которую вы мне оба, ты и Юрий, причинили… Не способен. Но я мог убить Юрия и убил, и теперь этот мой поступок тоже есть, он склонил чашу весов на мою сторону. До этого она была на вашей…

– Ты безумен, – грустно сказала Евгения. – И, как ни странно, при всей твоей истеричной чувственности ты еще и расчетливый безумец… Убить человека для того, чтобы склонилась некая незримая чаша весов в твою сторону! И чаша, и весы существуют только в твоем воображении… И за это убить человека? Это же ужасно… неужели ты этого не понимаешь, неужели Юрий не снится тебе, окровавленный, убитый тобой… Ты убил человека, ты понимаешь, а? – Евгения закончила почти криком.

– Не ори, – спокойно сказал Генрих, – разбудишь ребенка. Я ничего не чувствую, могу тебе признаться как самому близкому человеку. Ничего. И более того – я вдруг впервые понял, что «табу» на убийство потому так суровейше охраняется всеми обычаями и законами нашего общества, что это – секрет Полишинеля. Оказывается, можно убить священное животное, и молния не пронзит тебя в чистом поле, не обвалится потолок тебе на голову, более того, даже болезненные сны не приснятся тебе. Можно убить, и нужно мстить убийством… Я это открыл для себя, – тихо прибавил Супермен. – И мне вовсе не хочется никого больше убивать, мне уже неинтересно.

– И тебе совсем не было жалко его, когда ты его убивал? – с неожиданным интересом шепотом спросила бывшая жена.

– У меня не было времени, Джи, – так же шепотом сказал Генрих, – для того, чтобы жалеть его. Я боролся с ним и его телом, когда он пытался высвободиться из-под повязки с хлороформом… Потом я просто нажал курок. Легкое движение. Может быть, если бы мне нужно было разорвать его зубами?.. – Генрих неуверенно остановился. – И то, я думаю, процесс борьбы с ним, его сопротивление убили бы жалость. – Он помолчал. – Только один раз, – Генрих запнулся, – даже не жалость, я думаю… Когда все было кончено и я уходил. Его тело как-то неуютно, грустно лежало на полу. Одно… Не знаю. Может быть, если бы я смотрел ему в лицо?..

– Я думаю, тебе место в сумасшедшем доме, Генрих, – вздохнула Евгения…

– Хэй, красавица, – разозлился Генрих, – ты не убийца, да, ты никого не убила физически, ты чистая леди, да?.. А помнишь, бьютифул, то утро, когда ты пришла от любовника – бледная, плохо расчесанные свалявшиеся льняные волосики, выгоревшие на концах, комочки краски, застрявшие в уголках глаз, и до меня донесло запах ночи, проведенной с ним, и я знал, что обычно аккуратные волосики твои свалялись от этой ночи, от того, что твоя голова каталась в приступе страсти по его подушке, от пота, который ты и он выделяли, когда совокуплялись…

– Ты болен, болен, – закрыла уши ладошками Евгения. – Больной человек…

– И в руке у тебя был черный большой пакет. В пакете, когда сумасшедший Генрих заглянул туда, лежали твой белый пеньюар, белая ночная рубашка и еще какие-то белые штучки. – Генрих злобно посмотрел на скорчившуюся на шоффаже фигурку. – Белая Христова невеста вернулась после ночных похождений… Ты, – Генрих встал, голый, на колени в постели и говорил теперь, глядя в упор на бывшую жену. – Ты! Ты знаешь, как это называется? Я скажу тебе, не ломай головку, – это называется premeditated murder![106]106
  Premeditated murder! (англ.) – преднамеренное убийство.


[Закрыть] За день до этого ты обдумала свой поход, объявив мне, что устала, ты продумала детали – пеньюар, соблазнительная ночная рубашка… И ты, ты обвиняешь меня в отсутствии жалости? Ты ведь знала, что я за человек и как я тебя люблю, знала, что я способен покончить с собой. Разница лишь в том, какие приспособления мы употребляем для убийства – ночную рубашку или хлороформ, пеньюар или револьвер… И мне было в ту ночь, когда я ждал тебя, – целую ночь, мне было страшнее, чем Юрию. Я был милосерднее к нему, чем ты ко мне, я его хотя бы не мучил. Ему было страшно всего несколько мгновений. После этого он уже ничего не чувствовал… Ты тоже убийца, и убийца-садист, не то что я – простой исполнитель приговора…

Евгения молчала, потом всхлипнула:

– Я не думала, что тебе было так больно, до такой степени больно, Генрих…

– Откуда тебе знать, конечно, – поморщился Генрих. – Чувствительны у тебя только гениталии… Природа отняла у тебя способность именно чувствовать.

– Бедный, больной, больной, очень больной Генрих, – тихо застонала фигурка на шоффаже. – Секс – это шутка, удовольствие, это прекрасная шалость… Разве я виновата, что ты этого не понимаешь?..

– Секс может быть шуткой для низших натур, для беззаботных бабочек этого мира. Чем выше человек, чем сложнее – тем страшнее его секс. Увы, это как бы признак избранности. «Joy of sex» – для миллионов, домохозяек и клерков… Кассир банка обучает продавщицу супермаркета сексуальным приемам хатха-йоги на розовых простынях, купленных в Вулворте, – это «joy of sex», бэби Джи, – Генрих замолк.

– Я хочу наслаждаться, я не хочу страдать, – почти взвизгнула Евгения.

– Наслаждайся! Я оставил тебя в покое, хотя мне было очень нелегко заставить себя это сделать. Наслаждайся! Но если под конец жизни ты внезапно обнаружишь, что жизнь зря была измельчена на двухчасовые романы, размолота в крошечные эпизоды и что тебе больно от меленькой песочности твоей жизни, не обвиняй никого, вспомни, что Генрих пытался тебе что-то объяснить…

– Убийца! – прошептала Евгения.

– Fuck you, lady! – прошипел Генрих. Они опять поругались…

37

«Экс-одинокий грабитель Супермен обещает 22-е ограбление».

– Holy shit,[107]107
  Holy shit (англ.) – святое говно.


[Закрыть] Генри, мы становимся знаменитыми! – Алиска заглянула в газету из-за плеча Супермена. – Скоро мы проникнем в каждую французскую семью. – Алис хмыкнула, но сквозь иронический тон дитяти недвусмысленно просвечивало удовольствие.

– Придется выполнить обещание. Нужно выполнить его сегодня. Но где? – Супермен задумался. – Хорошо бы ограбить какое-нибудь необыкновенное заведение…

– Ресторан «Максим»? – нерешительно предложило дитя. Лицо ее загорелось живым волнением.

– Романтика, – насмешливо прореагировал Супермен. – Взоры сильных мира сего обращены на Алис, она с «браунингом» приказывает снять с жирных шей ожерелья и с толстых пальцев кольца… Не потянем, бэби, нас только двое, и ресторан наверняка обслуживает по меньшей мере несколько охранников. Туда без автомата и показываться нечего. Если б у нас был хотя бы один «АК-47», я бы еще подумал… Думай о заведении попроще, а?..

Они сидели в ливинг-рум. Полностью одетый Супермен – черные брюки, черные туфли и черная же майка, – вернувшийся с улицы с газетой в руке, он снял только пиджак, и девчонка, завернутая в кимоно Супермена. Тенденция бродить по квартире голой проявилась в характере Алис, и Генрих только прокорректировал слегка нудистку, приказав ей надевать кимоно. Зачем, Супермен не знает, для порядку, несмотря на то, что голенькая Алис ему очень нравится…

– Я знаю, что мы сделаем! – Тихая улыбочка появилась вдруг на лице Супермена. – Уж раз тебе так хочется грабить богатых и сильных, мы отправимся в отель «Плаза Атэнэ»…

– По-моему, это роскошное место ничуть не легче ограбить, чем «Максим», – неуверенная обида за то, что Супермен отверг ее предложение, прозвучала в голосе девчонки.

– Я не собираюсь грабить весь отель или даже ресторан отеля. Но мы побродим там днем, посидим в баре, понаблюдаем за публикой и выберем объект… Потом придем к объекту в номер с визитом.

– Генри, ты криминальный гений! Должна признать, что голова у тебя работает прекрасно. Я была в «Плаза Атэнэ» пару раз с сестричкой, мы навещали ее приятеля, это да, теплое местечко. Там полным-полно богатых арабов с Ближнего Востока…

– И богатых леди, – закончил за Алиску Супермен. – Я бы с удовольствием подарил своей подружке кольцо с бриллиантом…

Девчонка, польщенная, засмеялась. Генрих же подумал, что Супермен все более входит во вкус и посвящает грабежу большую часть времени, хотя изначальный импульс был преступить человеческое во имя суперменовского поведения…

38

Было 6:45 вечера, когда «их» дама, «наша дама», называл ее Генрих, к этому времени, правда, обзаведшаяся именем Патриша, встала из-за столика и стала прощаться со своими гостями…

– Good bye, Стэлла, good bye, Майкл! Было приятно вас увидеть. – Последовали обязательные поцелуи общим числом около шести, и гости вышли из бара, чтобы подняться по лестнице на уровень улицы и, пройдя через несколько красивых залов, покинуть отель.

Патриша задержалась ровно настолько, чтобы взять у бармена ручку, вернуться к столу, подписать кусок картона – счет, отделить меньшую половину, поместить ее в сумочку и, положив ручку и большую часть разлинованной картонки на стол, выйти из бара. На прощание Патриша послала бармену улыбку… Наблюдавший эту сцену Супермен подумал, что вместо улыбки американка могла бы оставить монету в пять франков. Бармен улыбнулся американке, но улыбка тотчас сползла в гримасу усталой неудовлетворенности, как только американка покинула бар.

– Пойди взгляни, какой у нее номер комнаты, – прошептал Генрих.

– Как? – не поняла девчонка. – Пойти за ней?

– Дура, – прошептал Супермен. – Пройди мимо столика. На счете должен быть написан номер ее комнаты. Быстро! Пока бармен не забрал счет.

Алис встала и лениво, походкой избалованной девчонки сделала несколько шагов, наклонилась, опустила руку в склянку с орехами, оставшуюся после Патриши и ее гостей, скользнула взглядом по столику и вернулась к папе Генриху… Все, исключительно все клиенты в баре могли видеть, как девчонка это делала, но все простили невоспитанную English girl, и пара выхоленных call-girls, сидевших с тремя восточными людьми, с состраданием взглянули на молодого вдовца с панк-дочкой. Бедный Генрих!

– Пятьсот двадцать шесть, – сообщила Алис, жуя орехи, и даже предложила орехи Супермену, раскрыв ладошку. – Хочешь?

– Уходим, – сказал Супермен, взял счет и, сопровождаемый жующей панк-дочкой, пошел к бару. Вынул кошелек и расплатился наличными. Бармен с легким удивлением посмотрел на мсье. Он думал, что мсье остановился в отеле…

Супермен и девчонка вышли из бара.

– Мы должны проделать все это очень быстро, – сказал Супермен. – Поднимайся на пятый этаж. Я же отдам «подарок» администратору. Жди меня там, у лифта…

Девчонка осталась ожидать лифта вместе с группой обитателей отеля, те с любопытством оглядели девчонку. Генрих подумал, что, увы, Алиска все равно осталась заметной личностью, хотя они и перекрасили ее волосы в один цвет – теперь только соломенные волосы украшали ее голову.

Генрих вынул из кармана плаща по-магазинному завернутый в подарочную бумагу небольшой пакет и, выйдя через боковую дверь на улицу, вновь вошел в отель через главный вход, уже покрытый каплями дождя.

– Бонжур, – сказал Генрих приветливо. – Я хозяин магазина за углом. Пожалуйста, – попросил он молоденькую девушку за конторкой отеля, – пошлите это в 526-й номер. Сейчас же. Я обещал мадам эти духи. Кажется, она отправляется на день рождения. Будьте так любезны. Она ждет.

И Генрих ушел, получив от девушки улыбку и заверение, что сверток будет тотчас послан мадам с bell-boy.[108]108
  Bell-boy (англ.) – отельный мальчик для поручений.


[Закрыть] Генрих покинул отель через парадную дверь и вошел в него опять через боковую. Через несколько минут он уже стоял на пятом этаже отеля, утопая черными туфлями в мягком, цвета вишни, ковре, рядом с Алис, очевидно, набравшей незаметно для Генриха полные карманы орехов в баре – Алис жевала.

– Пятьсот двадцать шестой за углом слева, – сказала Алис.

– Запомни, ты держишь на прицеле мадам, я отвечаю за белл-боя. И перестань жевать. Это несерьезно…

– А в фильмах, – сказала девчонка обиженно, – некоторые жуют жвачку.

– «Некоторые»… – передразнил ее Супермен. Он нервничал.

Этаж был пустынен, только из одной двери доносились музыка и голоса. По-видимому, один из постояльцев коротал время, наслаждаясь ТВ. Генрих и Алис бесшумно прошли по ковру к номеру 526. Генрих поглядел на белую дверь номера, приложил ухо к двери. Из-за двери, внутри помещения, раздался телефонный звонок. Один, второй, третий… четвертый…

– Может быть, ее там нет? – спросила шепотом Алиска, наклоняясь к уху Генриха.

– Куда она могла деться? Она ушла из бара без пальто…

– Yes? – глухо раздалось из-за двери. И затем еще две-три непонятные фразы, что, Генрих не успел понять, так как ему пришлось срочно отлепиться от двери – в отдалении, за углом, металлически вздохнув, открылись дверцы лифта. Генрих достал из кармана ключ, и он, и Алис метнулись к другой двери, почти напротив номера 526. Генрих сделал вид, что закрывает дверь «своего номера». Однако ключ в замочную скважину не вставил, боясь, что в номере 533 кто-нибудь есть…

– А я тебе говорю, kid, ты не должна встречаться с Ричардом и Бобом. В конце концов, я тебе запрещаю с ними видеться…

– Ну па-ап, – заныла Алис, – па-чему? Они такие хорошие ребята, ты же их совсем не знаешь…

– Хорошие ребята? Я не хочу, чтобы моя дочь общалась со шпаной…

Из-за угла появился коротконогий юноша в униформе отеля. В руках юноша держал пакет, весь день пролежавший в плаще Супермена. Какой-то американец и его дочь тихо пререкались, стоя у двери своего номера.

– Ну па-ап, я уже большая, я сама знаю, с кем мне дружить…

Папа повернулся, пропуская белл-боя, пробормотавшего: «Bon soir, monsieur! Bon soir, mademiselle!»

– Bon soir, – сказал папа-Супермен и ткнул в спину белл-боя ствол «беретты». – Если хочешь жить, молчи и делай то, что я тебе скажу, – прошипел Супермен. Девчонка, продолжая жевать, выудила из кармана черного пальто «браунинг» и ткнула его в ребра белл-боя. – Будь хорошим. Позвони в дверь, мы отойдем, но один звук – и ты мертв, – предупредил Супермен. – Понял?

Генрих и Алис стали по сторонам от двери, оставив белл-боя перед дверью одного, оба направив на него оружие.

Коротконогий парень вздохнул и нажал кнопку звонка.

Раздался приглушенный звук шагов, и голос Патриши, знакомый им по бару, проныл по-английски:

– Who is it?[109]109
  Who is it? (англ.) – Кто это?


[Закрыть]

Очевидно, американцы считают, что весь мир обязан знать их язык, и упрямо лопочут на родном языке во всех странах мира. Завоеватели.

– Бэлл-бой! – ответил коротконогий. – Пакет! – добавил он и приподнял пакет в правой руке, как бы для того, чтобы Патриша через глазок в двери смогла его лучше рассмотреть.

И Генрих, и Алис напряглись, когда услышали некоторое время спустя щелчки открываемых замков и цепочки. Очевидно, американку удовлетворил обзор белл-боя сквозь перископ. Дверь приоткрылась, и Генрих, метнувшись к белл-бою, втолкнул его в комнату, влетел сам, за ним влетела Алис и захлопнула дверь…

– Это вооруженное ограбление, – сказал Генрих и поправил усы левой рукой. – На пол! – приказал он остолбеневшей американке и перевел револьвер в сторону белл-боя. – Оба! На пол!

– What do you think you are doing?[110]110
  What do you think you are doing? (англ.) – Вы думаете о том, что делаете?


[Закрыть] – спросила, задыхаясь от злости, американка, отступая на шаг. Номер был большой, они стояли как бы в прихожей, стена поворачивала, и в проеме было видно большое окно, вернее, шторы на окне и часть внутренности ливинг-рум. «Сьют», – догадался Генрих. Ливинг-рум, спальня, ванная и прихожая. Стоит немалых денег.

– Думаю, мы сейчас ограбим тебя, Пат, – сказал Супермен угрюмо. – На пол, или мне придется ударить тебя. – Супермен шагнул к американке, жестом кивнув Алиске, чтобы она посмотрела за белл-боем, план чуть изменился. Американка, кажется, оказалась упрямой.

– Я позвоню в полицию! – рванулась миссис в ливинг-рум, Генрих прыгнул за ней и схватил ее за волосы. Почему именно за волосы, он и сам не знал.

– Хэй, ты, – сказал он и, обмотав длинные волосы свободолюбивой женщины вокруг руки, заставил ее опуститься на колени. – На пол! Stupid![111]111
  Stupid! (англ.) – Дура!


[Закрыть] Какая полиция! Если хочешь, чтобы все это быстрее кончилось, делай, что тебе говорят. – И с неожиданней для себя самого жестокой злостью пнул стоящую на коленях американку ногой так, что она с колен упала на четвереньки. «Ебаные наглые американцы», – пробурчал Супермен. – Ложись на пол, без церемоний, – заключил Супермен и опять пнул американку, на сей раз в зад. Очевидно осознавшая серьезность истории, в которую она влипла, американка легла на пол ничком.

– Ты тоже, парень, – Алис ткнула дулом своего «браунинга» в ребра наблюдающему сцену белл-бою.