Текст книги "Шайтан Иван 7 (СИ)"
Автор книги: Эдуард Тен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Глава 17
Прибыли на базу. Князь Андрей сразу обрадовал меня известием. Во время дружеской встречи наших воспитанников и станичной команды в игре в мяч, произошла массовая драка. Провели совместное расследование со станичной управой и порешили не раздувать из мухи слона. Всяко бывает, а как мальцам выяснять отношения между собой, но при всём должны соблюдать неписанные правила. Лежачего не бить, биться до первой крови, без применения колющих, режущих предметов и других правил.
– Кто хоть в верх взял? – поинтересовался я.
– Наши, конечно, – усмехнулся довольный Андрей. – Раз, все вместе. И наши и аманат. Сомов расстроился, когда увидел такое безобразие.
– Он то с чего расстроился? – удивился я.
– За казачат стало обидно, наши то явно взяли вверх. Теперь, все воспитанники, молча на утреннюю пробежку и зарядку выходят, рукопашку изучают до посинения.
– С чего, началось всё?
– Лукашка наш бегал, орал, за наших болел. Толи толкнул или кому на ногу наступил, такого пендаля получил, что аж отлетел. Байсар, чечен, увидел это и с налёта по морде обидчику, тот ответил. Ну, а потом кто-то крикнул: «Пластунов бьют». Ну и понеслась душа в рай. Еле разняли. – Радостно улыбался князь.
– Ты то чего такой счастливый?
– Да, так, командир. Мелочь, а приятно. Хорошие бойцы подрастают. Мы конечно для порядка провели беседу о не допустимости подобного. Примерно объявили выговор всем воспитателям, при общем построении воспитанников. Вся полусотня назначена в наряды по уборке территории, после занятий. Егор Лукич начал строительство пристройки к казарме, чтобы свободнее было, наряд на стройке помогают.
– Растёте, есаул. Объявляю вам благодарность за хорошую воспитательную работу с личным составом, с занесением в формуляр. И не надо смеяться, проверю запись.
– Служу трону и отечеству. Благодарю, господин полковник. – вытянулся есаул.
– Я привёз трёх артиллеристов, введи их в курс дела и вали всю работу по формированию и обучению нашей артиллерии на них. Чтобы к первому июля две батареи по четыре гранатомёта у нас были, и не только были, но и метко стреляли.
– Вот это дело, командир. Теперь то точно сформируем и обучим. Только, командир, первого июля слишком мало времени.
– Господин есаул, намерены оспорить мой приказ?
– Ни как нет, господин полковник.
– Вот и славно. Командир всегда прав, а твои сомнения не имеют значения, ибо правота командира подтверждена уставом.
– Ну ты и выдал, Пётр Алексеевич. И всё так гладко, не подкопаешься. – восхитился Андрей.
– Сознание военнослужащего должно быть цельнолитым, из стали, чистым, без вредных примесей. Запиши, а то забудешь.
– А почему из стали? – поинтересовался Андрей.
– Чтобы вырубил зубилом не тленные слова устава и на всю жизнь.
– Убедил, командир, вобью себе в мозг. – Закончил Андрей диалог двух отцов командиров.
Виктор Суворкин, со своими батарейцами, как только увидел гранатомёты, забыл обо всём и обо всех. Он дневал и ночевал в оружейной мастерской. Разобравшись со всем, он сразу потребовал проведение учебных стрельб. Полностью переделал прицел и угломер. Фейерверкер Буланов и бомбардир Суслов назначенные командирами полу батарей, по четыре гранатомёта, принялись муштровать прислугу. Опасения князя Андрея не оправдались. К первому июля батарея была готова. Во время учебных стрельб показала хороший результат. Из сорока пяти гранат, не разорвалось две гранаты. Моя уверенность в боевой готовности батальона к осенней операции, подкреплённая значительным увеличением огневой мощи, обрела чёткие очертания. Все метатели гранат пошли на комплектование расчётов к гранатомётам.
После протеста со стороны вольнопёров назначил их хорунжими, Сомова в первую сотню, Муравина во вторую, но с обязательным преподаванием русского языка, грамматики и арифметики воспитанникам. Старшим воспитателем назначил Руслана с присвоением чина вахмистра и урядника Должикова Ивана из казаков второй очереди. Суровый дядька с виду, но полюбивший сирот всей душой. Все в батальоне по-братски относились к полусотне воспитанников. Они, почувствовав искреннюю заботу о себе и ощутив свою причастность к сообществу именуемому пластунский батальон, с гордостью именовали себя воспитанниками. Самое страшное наказание для них было отчисление из его рядов. Они быстро переняли традиции батальона. Учились танцевать «пластунку», помня, что пластунский хоровод танцуют только пластуны. Петь песни, играть в мяч. Помня о драках возникающих в их среде решил ввести такое понятие, как «вызов на поединок». Сшили четыре пары, подобие боксёрских перчаток. Правила простые: по яйцам не бить, в глаза не тыкать, остальное позволено. Понятие «шок»(нокдаун), «аут» (нокаут). Бойцам и воспитанникам, понравилось. Конфликты и ссоры стали более контролируемые и обходились без серьёзных травм.
* * *
Паша, сам выросший сиротой и до дна испивший горькую чащу сиротской доли, всей душой привязался к младшему Лукашке. Он старался по мере сил скрасить его жизнь, оберегая и наставляя. Вот и сейчас, сидя на скрипучей лавке у казармы воспитанников, он внимательно слушал братишку. Тот, размахивая руками, с упоением и озорными искорками в глазах рассказывал о недавней массовой драке воспитанников со станичными подростками.
– Выходит, это из-за тебя наши схлестнулись со станичными? – Паша нахмурился, в его голосе прозвучал не укор, а скорее тревога.
– А чего они ко мне пристали? Знаешь, как больно швырком приложили! – поморщился Лукашка, потирая ушибленное место.
– Эх, Лука… Хоть и одели тебя в пластунскую форму, а ты в душе всё тот же станичный простофиля, – с неподдельной грустью вздохнул Паша.
– Брат, да он здоровенный, как гора! Я супротив него – букашка, – обиженно засопел Лукашка, опуская глаза.
– Всё это отговорки, – строго, но без злобы покачал головой Павел. – Ты – пластун. А пластун должен стоять до конца, чего бы это ни стоило. А ты что сделал? Подставил и подвел побратимов. Теперь вся полусотня из нарядов не вылазит, а ты тут хвост распустил и похваляешься. – В его голосе послышалась горькая досада.
Лукашка совсем сник, его плечи обмякли. Он опустил голову, и по загорелым щекам медленно поползли крупные, тяжелые слезы.
– Паш… Я ж не хотел… Честное слово, не хотел, чтобы так вышло… – голос его дрогнул, прерываясь глухими всхлипами.
Видя искреннее раскаяние и слёзы мальчишки, суровая неподвижность Паши мгновенно растаяла. Он смутился, потянулся к нему и, обняв за плечи, крепко прижал к себе.
– Я не виню тебя, браток… Просто после всего ты повел себя не по-товарищески. Не по-нашему.
– А что не так-то, брат? – тихо, уткнувшись мокрым лицом в плечо Паши, спросил Лукашка.
– Ты должен был повиниться перед побратимами. Пойти и сказать прямо, что по твоей вине они несут наряд. Ответствуй за свои поступки – это и есть настоящая пластунская правда.
– Так я сегодня же всё им скажу! Честно, пречестно! – Лукашка вытер лицо рукавом и посмотрел на Пашу с новым, решительным огоньком в глазах.
– Вот это по-нашему, по-пластунски! – Паша одобрительно хлопнул его по плечу и вдруг лукаво улыбнулся. – Держи, это тебе от меня, подарок – Он достал из походной сумки небольшой, красиво украшенный нож в изящных ножнах, отливавших матовым блеском черненого серебра.
– Ух ты-ы-ы! – Восторг мгновенно высушил все слезы. Глаза Луки вспыхнули, как два уголька, отражая драгоценный подарок. – Брат, а можно я ребятам покажу⁈
– Ступай, похвастай, – Паша рассмеялся, но вдруг снова стал серьезен и ловко схватил Луку за запястье. – Но смотри, исполни сперва то, что обещал.
– Обязательно! Слово пластуна! – бойко кивнул Лукашка и, крепко сжимая в руке ножны, пулей помчался к казарме.
Весь вечер Лукашка был необычно молчалив и сосредоточен. Он мысленно репетировал слова, сжимая руку на рукоятке подаренного ножа. После ужина, когда в казарме наступило редкое затишье и каждый был занят своими делами, он набрался решимости.
Сделав глубокий вдох, Лукашка вышел на середину помещения. Неловко взобравшись на деревянную лавку, он обвёл взглядом товарищей и громко, чуть срывающимся от волнения голосом, сказал:
– Браты! Прошу вас, послушайте меня…
Он стоял, терпеливо дожидаясь, пока стихнут последние разговоры и на него обратятся взоры. Гул в казарме постепенно затих, любопытные и удивлённые лица подтянулись к нему, образуя тесный круг.
– Давеча из-за меня драка случилась, – голос Лукашки окреп, в нём зазвучала твёрдая решимость. – Через то всех вас наказали нарядами. Благодарствую вам всем за то, что вступились за меня, как подобает побратимам. И низко прошу у вас прощения, за то, что из-за меня вам влетело. Братья…
Лукашка неловко, но от всего сердца поклонился, выпрямившись, смотрел на них прямо, готовый принять любой их вердикт.
В казарме на мгновение повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием масляных ламп. Эта искренняя, горькая исповедь стала полной неожиданностью для всех. И именно в этой тишине родилось что-то важное и необъяснимое – чувство настоящего братства, которое сплело их всех в единое, сильное целое. Оно дало понять каждому: они – сила, когда вместе.
Первым пришёл в себя Степан, десятник первого десятка. Он молча подошёл, крепко обхватил Лукашку за талию и снял его с лавки на пол, как равного.
– Как же иначе, Лукашка? Мы же пластуны! – его голос, густой и уверенный, заполнил всё пространство. – Один за всех, и все за одного! Пластуны своих не бросают! Ур-р-р-р….! – выкрикнул он от избытка переполнявших его чувств.
И этот клич был тут же подхвачен десятками глоток. Громовое, дружное: «Ур-р-ра-а-а!» – прокатилось по казарме, сшибая с ног всякую обиду и превращая её в несокрушимую силу братства.
– Растут мальцы, – довольно хмыкнул урядник Должиков стоявший с Русланом у входа в казарму.
– Смирно! – скомандовал дежурный по казарме с опозданием заметив воспитателей.
– Вольно! Десятникам доложиться. – скомандовал Руслан.
Десятники бодро доложились.
– Через двадцать минут отбой. И чтобы тихо. Тем у кого бодрячок через край, я найду лучшее применение их суетливости. Взбодрённые напутствием старшего воспитателя, все навели порядок вокруг себя и готовились к отбою. Ровно в двадцать два ноль, ноль все лежали по своим местам.
– Байсар? – раздался тихий шёпот Степана, когда воспитатели покинули казарму.
– Чэго? – послышался ответный шёпот.
– Ты, это, прости за прошлый раз, не подумав я полез в драку. – в шёпоте Степана слышалось смущение.
– Ладно, забыл. Я тэбе тоже харашо в нос дал. – со стороны послышались сдавленные смешки.
Глава 18
Имение Ильино.
Вот уже неделю приехавший из столицы доктор томился в ожидании родов у княгини. Вчера к нему присоединился обеспокоенный князь Юсупов, не скрывавший своего нетерпения.
– Ваше сиятельство, вы напрасно изволите беспокоиться, – успокаивал его доктор, выпуская колечко дыма. – Природе не прикажешь, и точные сроки родов – великая тайна. – Они сидели на прохладной террасе, в молчании покуривая трубки.
Это молчание внезапно нарушила служанка, влетевшая как вихрь с бледным, перепуганным лицом:
– Доктор, кажись, началось!
– Прошу прощения, ваше сиятельство, – доктор стремительно поднялся и, бросив трубку, почти бегом последовал за ней.
В опочивальне царила напряжённая тишина, которую разрывали лишь тяжёлые, сдавленные стоны Констанции. Она изнемогала от мучительной боли, накатывавшей волнами и не дававшей передышки. Она потеряла счёт времени, замирая в ужасном ожидании каждого нового приступа. И когда очередная волна достигла невыносимого пика, грозя раздавить её изнутри, она закричала что было сил.
Сквозь туман сознания, застилавший пеленой глаза, она услышала спокойный, властный голос доктора:
– Тужьтесь, ваше сиятельство, тужьтесь, голубушка!
И вдруг она почувствовала, как что-то разом покинуло её тело, и нестерпимая боль отступила, сменившись лишь глухим, ноющим эхом. Вся обессиленная, покрытая испариной, Констанция беспомощно взглянула на доктора.
– Всё, дорогуша, всё позади. Всё хорошо, – произнёс он, утирая лоб. – Поздравляю. У вас двойня. Мальчик и девочка.
– Покажите… – едва слышно прошептала она.
Акушерка и повитуха, помогавшие доктору, бережно поднесли к ней два маленьких, красных и сморщенных личика. Неожиданно один из младенцев пронзительно закричал, и второй, словно подхватив эстафету, тут же поддержал его тонким писком.
– Вот и славно, – удовлетворённо кивнул доктор. – Оба крепкие. Небольшой недобор в весе – обычное дело для двойни. Наберутся.
Констанция откинулась на подушки, остро ощутив долгожданную свободу и вселенскую, пронизывающую каждую клеточку усталость. Её охватила невиданная ранее легкость и блаженное спокойствие. Ей почудилось, будто она опускается в пушистое белое облако, которое мягко принимает её в свои объятия. И она провалилась в крепкий, целительный сон.
Князь Юсупов, ожидавший окончания родов в соседней комнате, весь извелся и не мог успокоиться слыша стоны и крики Констанции. Снующие служанки с озабоченными и испуганными лицами добавляли волнений. Он услышал громкий протяжный крик дочери покрылся испариной и замер, перестав дышать. А потом громкий детский крик, затем второй.
– Слава богу, свершилось, – неистово закрестился князь. Достав носовой платок, стал протирать лицо и шею. Из комнаты вышел довольный доктор.
– Поздравляю ваше сиятельство, у вас внук и внучка. Богато одарил вас господь. Княгиня в полном порядке, уснула страдалица. Роды прошли просто замечательно, с чем нас и поздравляю.
– Благодарю вас, доктор, надо обязательно отметить такое благое известие. Признаться сам чуть не родил, здесь ожидаючи. – Засмеялся с облегчением князь Юсупов.
Повидаться с дочерью князь смог лишь на следующее утро. Тихо войдя в полумрак спальни, он замер у порога: на белых подушках лежала Констанция, и её всегда оживлённое лицо казалось осунувшимся и хрупким.
– Как ты, Коста? – голос князя прозвучал приглушённо, полным неподдельной тревоги.
– Всё хорошо, папенька, – она сделала слабую попытку улыбнуться. – Чувствую себя уже гораздо лучше. Остаётся только эта докучливая слабость.
– А детки-то какие славные! – лицо князя озарила счастливая, отеческая улыбка. – Я вынужден уехать, Коста. Дела не ждут. Ты уж прости меня. Как только освобожусь, сразу же примчусь к тебе.
– Конечно, папенька, не тревожьтесь вы так. Доктор говорил, я уже на поправку иду. Аппетит возвращается, думаю, через месяц-другой и отойду.
– Ну, будь здорова, – он нежно прикоснулся губами к её прохладному лбу и, стараясь не шуметь, вышел из комнаты.
Приподнятое настроение не покидало князя Юсупова. Он только что стал дедом двух славных внучат, а в предстоящей встрече с доверенным лицом ожидал услышать добрые вести о своих коммерческих делах.
Его юридическая контора, действуя в тесном сотрудничестве с Дворянским земельным банком, специализировалась на скупке за бесценок имений разорившихся помещиков. Банк, выдававший ссуды под залог имущества, часто переуступал конторе князя владения неплатёжеспособных дворян за скромное вознаграждение. Контора приводила приобретённые земли в порядок, оплачивала все долги и с выгодой перепродавала. Со временем скромное предприятие разрослось в крупную и успешную компанию, хотя деятельность эта и не обходилась без презрительных нападок со стороны тех, кто считал такой бизнес недостойным аристократа. Князь, впрочем, своей причастности особо не скрывал.
Как раз один из его аудиторов подготовил обстоятельный отчёт по орловским владениям графа Иванова-Васильева. До князя уже дошли слухи о кратком, но бурном визите полковника в свои имения. Ознакомившись с отчетными документами о состоянии дел в имении, граф немедленно отбыл в Рощино – центральное поместье – в сопровождении верных ухорезов.
Подробностей того, что он там творил, князь не знал, но вскоре два соседних помещика подали жалобу в губернское жандармское управление, умоляя оградить их от самоуправства графа. Ответ Иванова-Васильева был молниеносным и дерзким: он явился в Орёл и так «встряхнул» жандармское управление и губернское чиновничество во главе с губернатором, пообещал на следующий год испросить у Государя разрешение на полную ревизию всей Орловской губернии.
Для ведения дел граф нанял толкового юриста из конторы князя Юсупова. Тот обеспечил безупречное с юридической точки зрения исполнение интересов нанимателя: суд приговорил прежнего управляющего и его помощников к выплате двенадцати тысяч рублей, украденных ими из графской казны, а двух соседей помещиков – к штрафу по пять тысяч каждый за незаконное использование земель Иванова-Васильева на протяжении семи лет. Новым управляющим имениями граф оставил собственного брата, выписав ему обширную доверенность на представление своих интересов во всех инстанциях.
Аудитор и юрист, занимавшиеся делами Иванова-Васильева, лишь разводили руками.
– Самое худшее, что может случиться с вами, ваше сиятельство, это стать его врагом. Человек он чрезвычайно влиятельный, – с предельной серьёзностью заметил аудитор. – Я наводил справки о его делах в Юрьевском. Представьте, он даровал вольную всем крестьянам без всяких откупных. Пожелали уйти лишь семеро, да и те остались в его владениях, перейдя на арендные договоры на землю. Остальные и вовсе не изъявили желания. Полагают, что под его защитой чувствуют себя куда безопаснее, чем будучи свободными. При этом имение не просто существует – оно процветает. Граф умело подбирает в помощники толковых и преданных людей, обеспечивая им достойное содержание. Он отменил для крестьян множество повинностей и податей и переходит к более прогрессивным методам ведения хозяйства. Сумел же, к примеру, доходчиво разъяснить и на деле показать выгоду возделывания картофеля. Под новые посевы он отвел значительные площади.
Князь, до этого, никогда не слышал, чтобы его доверенные лица столь лестно отзывались о ком то.
– Хотя, как я понял, лично он не слишком искушён в практическом земледелии. Однако важнее иное, ему в полной мере дано понимание верного направления и умение двигаться по нему. Волю свою он проводит в жизнь не кнутом и принуждением, а силой убеждения и личным примером. Впрочем, как показала практика, в случае необходимости он не боится применить и силу. Решителен, настойчив, но при этом справедлив и не скуп в отношении тех, кто ему верно служит. Одним словом, прирождённый организатор и искусный администратор. – высказал своё мнение аудитор.
– Не случайно граф Васильев избрал именно его наследником, вручив все права и состояние своего рода. Человек поистине достойный. Теперь я понимаю, отчего моя Коста, обычно столь уверенная в себе, при одном упоминании о нем замирает и трепещет. Она, покорительница мужских сердец и повелительница их душ, и та опасается встречи с графом. Вот она, разгадка появления у меня внуков… Надеюсь, дети вырастут достойными своего отца.
С этими мыслями князь ехал в Петербург.
Ожидания князя не обманули: две крупные сделки, проведённые его конторой, принесли солидный доход. Он только что собрался подписать бумаги, когда в кабинет почтительно вошёл слуга.
– Ваше сиятельство, к вам курьер, – доложил он.
– Проси.
В кабинет уверенной походкой вошёл поручик Измайловского полка в парадном мундире.
– Пакет для вас, ваше сиятельство. – Офицер кратко вручил конверт, отдал честь и так же чётко удалился.
Князь вскрыл пакет. Внутри лежало приглашение на аудиенцию к самому императору. Это было тем более неожиданно, что князь не состоял на государственной службе и всячески избегал официальных сообществ и, уж тем более, политики. Он ломал голову, с чем мог быть связан этот высочайший вызов, но тщетно. Как бы то ни было, отказаться было невозможно.
В назначенный день и час, одетый строго по дворцовому этикету, князь прибыл в Зимний дворец и, ожидая в золочёной приёмной, вновь перебирал в уме возможные причины своего приглашения.
Наконец, дверь в кабинет императора распахнулась.
– Его величество просит вас, ваше сиятельство.
Переступив порог, князь Юсупов склонился в низком, церемонном поклоне.
– Здравствуйте, ваше величество.
– Здравствуйте, Борис Николаевич! Я вижу, вы удивлены моим приглашением? – император внимательно, чуть испытующе посмотрел на гостя.
– Признаться, ваше величество, удивление моё весьма велико.
– Оно объяснимо. Причина, по которой я вас побеспокоил, связана с вопросом государственной важности, в решении которого ваша помощь может оказаться бесценной.
– Я весь во внимании, государь.
– Борис Николаевич, в империи нашей назрел крестьянский вопрос. Дальше откладывать его решение невозможно. Настала пора кардинальных реформ – мы должны упразднить крепостное право. Хочу услышать ваши мысли по данному поводу?
– Ваше величество, столь неожиданный вызов… и вопрос поистине глобального масштаба, – князь был явно смущён. – Признаю, вопрос крепостного права чрезвычайно сложен и едва ли может иметь единственно верное решение. Осмелюсь согласиться лишь с одним: он действительно назрел и требует незамедлительного разрешения. Но каким должно быть это решение – мне, увы, не ведомо.
– Именно поэтому я и намерен включить вас в секретный комитет по крестьянскому делу, – твёрдо возразил император.
– Ваше величество, я опасаюсь, что моё участие принесёт комитету мало пользы, – почтительно, но с лёгкой дрожью в голосе ответил князь.
– Я полагаю, Борис Николаевич, вы глубоко заблуждаетесь. Всем известно, сколь искусно вы ведёте дела по скупке закладных и управлению имениями. Ваши люди – прекрасные специалисты, досконально изучившие все тонкости функционирования помещичьего хозяйства и взаимоотношений с крестьянами. Кому, как не вам, помочь сделать реформу не просто декларацией, но действенной и жизнеспособной мерой. Я опасаюсь, что без трезвого, практического взгляда она рискует остаться мёртвым прожектом, плодом фантазий кабинетных мечтателей, далёких от суровой реальности наших деревень.
– Но ведь вашему величеству доподлинно известно, как отзываются обо мне в высшем свете? – с усмешкой произнёс князь. – «Подлый ростовщик», «спекулянт, наживающийся на разорении дворянских гнёзд»…
– Борис Николаевич, – император взглянул на него прямо. – А разве я придаю значение тому, что мои подданные шепчутся у меня за спиной, величая «Палкиным»? Мы с вами прекрасно понимаем: в своих бедах виноваты по большей части сами должники. Расточительность и неумение вести хозяйство – вот их главные кредиторы. И эти предрассудки света – не повод отказываться от работы на благо империи. Мне нужны дела, а не одобрение салонов. Не хочу принуждать вас к сотрудничеству, Борис Николаевич., но вы должны понимать всю важность данной работы, тяжёлой и не благодарной во всех отношениях. Империя нуждается в вас. – Пафосно закончил Николай. Искушённый в интригах князь понял, что отказаться от предложения императора нельзя.
– Я сделаю всё, что в моих силах, ваше величество. Когда мне приступить к работе?
