Текст книги "Антология сатиры и юмора России XX века. Том 19"

Автор книги: Эдуард Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 46 страниц)

Магнитный домик под Владимиром

У моих родственников в 30 км от Владимира, в селе Пожарица, есть домик. Я люблю приезжать туда на велосипеде.

Снаружи домик серо-черный и мохнатый, а изнутри цветной и интересный. Он весь оклеен журналом «Крокодил». Все стены в «Крокодиле» и даже потолок.

Пьешь чай, уставив взгляд в стенку, а там два дядьки идут. Один другому говорит:

– Хорошо, снежок хрустит.

А другой отвечает:

– Под ним капуста.

Снаружи домик маленький, как лифт. А внутри он почти просторный. И в нем все есть. Маленькая, но русская печка. Кухня со всеми кастрюлями. И даже есть отдельная комната. И согреть дом можно одним поленом.

И все к этому домику тянутся. И меня к нему тянет. И птицы на чердаке живут, и во дворе ежи.

И все растет во дворе как бешеное: и капуста, и крапива. Я нигде не видел такой крапивы – до второго этажа. Хоть удочку из нее делай.

А однажды зимой в этом доме один преступник жил. Он из тюрьмы сбежал. В деревне много пустых домов, и совсем на окраине есть. Поселяйся и живи. Однако он этот дом выбрал, в самом центре деревни. И тихо-тихо, как мышка, жил три месяца. А потом пошел и в милицию сам себя сдал.

Наверное, через этот домик проходит магнитная силовая линия Земли. Я все хочу принести компас и посмотреть, как поведет себя стрелка. Наверное, она укажет синим концом в потолок.

Мнемотехника

Мы с папой сидели на диване, и он объяснял мне, почему я плохо учусь:

– Все дело в том, Сережа, что ты мнемотехники не знаешь.

– А что такое мнемотехника?

– Это способы запоминания разные. Вот, например, река есть в Испании, Гвадалквивир называется. Ни за что не запомнишь. А ты и не запоминай Гвадалквивир, ты запомни: глотал кефир. Или вот так: в городе Караганда добывается руда. Ты меня ночью разбуди – я тебе и руду, и Караганду вспомню. А почему? Потому что в рифму.

– А как быть, папа, если рифмы нет?

– Очень просто. Ты все слова, которые запомнить надо, в историю свяжи. Вот назови мне десять первых попавшихся слов. И увидишь.

Я посмотрел вокруг и стал называть:

– Диван, шкаф, телевизор, цветы, пианино. – Потом посмотрел в окно. – Автобус, собака, милиционер, старушка, площадь…

– Ну ладно, – сказал папа. – Попробуем сочинить историю. «Собака купила телевизор и села в автобус. Автобус наехал на шкаф. В шкафу сидела старушка и поливала цветы. А милиционер в это время сидел на диване на площади и играл на пианино».

– Ну, чтобы старушка сидела в шкафу и поливала цветы, – говорю, – это еще туда-сюда. А чтобы милиционер на площади на пианино играл, такого в жизни не бывает.

– В мнемотехнике все бывает, – говорит папа. – Может, он к празднику готовился. К Дню милиции. Полонез Огинского разучивал. В общем, мы, Сережка, теперь с тобой по-другому заживем. Ты сразу отличником станешь. А я все адреса, все телефоны, все цифры в голове буду держать. Вот на работе удивляться начнут.

И тут мама вошла:

– Вот что, друзья, сходите-ка в аптеку и в магазин. Купить надо кое-что. Я вам список приготовила.

– Не надо нам список. – говорит папа. – Мы и так все запомним.

– Забудете, – говорит мама.

– Да? – говорит папа. – А мнемотехника на что?

Мама спорить не стала:

– Запоминайте, пожалуйста. Только, если чего не купите, еще раз побежите. Значит, сначала в аптеку. Возьмите там горчичники и папаверин.

– Папаверин. Папа Верин. Верин папа. У нас есть соседка девочка Вера, а у нее есть папа. Вот его и надо купить. Очень просто запоминается, – говорит мой папа. – Ас горчичниками хуже.

– Ладно, папа, – говорю я. – Я тебе горчичники просто так запомню, без мнемотехники.

– Потом хлеба возьмите в булочной, половину буханки и целый батон.

Папа глаза закатил и говорит:

– Половина буханки и целый батон. Половина кухарки села на бетон. Кухарка – это повар по-старинному.

– А в гастрономе, – продолжала мама. – возьмите колбасы, пачку маргарина и триста граммов подсолнечного масла.

– Тори, гори, масло, чтобы не погасло, – запоминает папа. – Нужно нам триста грамм. Запомнили. А вот маргарин не запоминается.

– Пачка маргарина вкуснее гуталина, – говорит мама.

– Эх ты, – засмеялся папа, – только запутываешь меня. Вот куплю тебе гуталин, будешь на нем картошку жарить. Не так надо. Надо, чтобы смысл был.

Тут я не выдержал:

– Вот мы купим маргарин, чтоб поджарить колбасин.

– Это уже лучше, – согласился папа. – Больше ничего не надо?

– Хватит с вас, – сказала мама и дала нам сумку и деньги.

И мы пошли. Когда мы пришли в аптеку, папа встал в очередь за горчичниками, а меня послал покупать Вериного папу.

– Иди и возьми пачку андрюшина.

– Почему – андрюшина?

– Как – почему? Вериного папу зовут Андрей. Значит, нам нужен андрюшин.

Я прибегаю через минуту и говорю:

– Нет у них никакого андрюшина. Может, его по-другому зовут? Может, нам степанид нужен или петрациклин?

– Не нужен нам петрациклин. Нам Верин папа нужен.

И тут папа вспомнил:

– Фамилия ведь у него Васильев. Значит, нам Василии нужен.

Купили мы Василии, вазелин то есть, от головной боли и в булочную пошли.

– Что нам здесь покупать? – спрашивает папа.

– Повара, который бетон съел.

– Зачем?

– Не знаю, папа, зачем. А давай мы просто хлеба купим, как всегда. Половину буханки и батон.

И тут папа про кухарку вспомнил, которая на бетон села.

– Странно, – говорит он, – я кухарку придумал, чтобы буханку не забыть, а у меня наоборот вышло. Мне буханка про кухарку напомнила.

Потом мы в гастрономе маргарин и колбасин купили. Они легко запомнились.

– Что нам еще нужно? – спрашивает папа.

– Тори, гори ясно, чтобы не погасло, – отвечаю.

– Лампочки электрические, – говорит папа. – Или спички. А может быть, керосин. Его ведь тоже в лампы наливают, чтобы горел.

– Может быть, – говорю я. – Только для керосина бутылка нужна.

Посмотрели мы в сумку – есть бутылка.

– Все правильно, – говорит папа. – Помнишь, мы еще реку запоминали в Испании, глотай факир называется. А что факиры глотают? Шпаги или керосин, чтобы огонь изо рта шел.

Купили мы керосин и домой пришли. Мама сначала ничего и не заметила. И даже похвалила нас. А потоку, когда она вечером колбасу жарить стала, она на горячую сковородку вместо масла керосин плеснула. И тут такое началось: сковородка горит, плита горит, и белье над плитой горит. Но больше, всего, конечно, папе нагорело.

А я с тех пор на всю жизнь запомнил: если в доме пожарин, набирайте ноль-один. Вот что такое мнемотехника!

Хозяйственная собака
на белорусском хуторе

Я люблю интересных животных.

Мне однажды мой друг журналист Алик Прокопчик говорит:

– Поехали на хутор к леснику Ивану Белоусу, у него свинья есть непомерной длины. Ты таких еще не видел.

Вышли мы с ним на дорогу, сели на попутный грузовик и стали на хутор добираться. Сначала на грузовике, потом на тракторе ехали.

Смотрю, из калитки выходит свинья, большая-пребольшая. И уши у нее закручиваются на морду. Как лопухи глаза закрывают. Большая-пребольшая, но не такая уж огромная, чтобы из-за нее полдня на хутор ехать.

Оказалось, что это свинья-дочка. А есть еще свинья-мама. Как пошла она из калитки, так никак и не кончится. Огромная-преогромная, как два сцепленных автобуса. Я и не знал, что такие на свете бывают. А это была какая-то особая американская порода. Как эта порода попала на глухой лесной белорусский хутор, не знал никто.

Но самым интересным животным на хуторе оказалась не эта свинья, а собака Чарка.

– У меня много собак было, – говорит Иван Белоус, – но эта самая умная. Она как человек. Она у нас два дома охраняет. Мой и брата моего, на другом конце хутора. У нас покрутится, посмотрит, все ли в порядке, и туда бежит.

Я говорю:

– Что же, собака на полставки. Это еще не самая умная.

– А я и не говорю, что потому она самая умная, что два дома охраняет. Она такие вещи делает, что не знаю, как рассказать. Вы можете не поверить.

– Какие же такие вещи?

– А вот какие. Однажды у нашей кошки котята должны были родиться. Она ходила и кричала весь день. Ее взяли и за дверь выставили. А за дверью мороз. Потом мы хватились – нет кошки, должно быть, замерзла или волк утащил.

– И что дальше было?

– А ничо. Через месяц кошка пришла с двумя котятами. Ее Чарка в коровнике пристроила или в будке у себя и еду ей туда носила.

Туг подошла жена Ивана Белоуса и сказала:

– Ты про поросенка расскажи.

– А что – про поросенка? – спросили мы с Прокопчиком.

– Однажды у всех свиньи опоросились. А у нас свинья большая, гуляет себе, а поросят нет. Но как-то утром приходим мы – около нее поросеночек лежит. Маленький такой, белый. Откуда взялся всего один? У нас совсем другие поросята бывают. Да и не время еще нашим рождаться. Мы прошли по домам хутора и узнали, у кого такие поросята были. Они были у соседей наших через дом. Вот Чарке и стало обидно, что у всех поросята есть, а у нашей американки нет. Она и украла поросеночка.

Я стал к Ивану приставать:

– Расскажите еще что-нибудь про вашу собаку.

А он сказал:

– Потом. Сейчас все из головы вылетело.

Бывают встречи с интересными людьми, а это была встреча с интересной собакой.

История с ястребом-перепелятником

Когда я был пионером, я считал себя крупным знатоком зверей и птиц. Потому что прочитал три тома великого ученого Брема.

Я знал всех ящериц, лягушек, птиц. Мог запросто, глядя на летящий в небе контур, сказать:

– Это коршун. А это сокол-сапсан.

Там более что тогда этих ящериц и «контуров» было очень много. Не знаю, куда все они сейчас подевались.

И вот однажды в лесу под озером Круглым я нашел ястребиное гнездо. Я рассказал об этом приятелю – Коле Судакову, такому же крупному специалисту, как я, и мы залезли в гнездо и взяли двух птенцов из трех.

И стали их растить.

Растить мы умели, и наши ястребы все росли и наливались силой. Они становились все красивее и крупнее. От них шел пух во все стороны, иногда они клевались и при вылете из клетки опрокидывали лампы и вазы. И пачкали они вокруг себя все, что могли.

Им явно не было места в городской квартире.

Мы вдарились в панику: предлагали школьным живым уголкам, звонили в городской детский зоопарк, но никто ястребов-перепелятников брать не хотел.

Как же глупо мы себя вели, когда брали их из гнезда! Что мы себе думали – соколиной охотой в городе заняться или что это попугайчики-неразлучники и они будут мирно чирикать на шкафу. Мне сейчас даже рассказывать об этом стыдно.

Короче, я однажды оставил окно открытым…

Как я потом узнал. Коля поступил так же.

Что стало с ястребами – не знаю. Скорее всего, они погибли от голода или их заклевали вороны… Есть у меня слабая надежда, что они попали в руки голубятников, и те спасли их. Потому что голубятники иногда используют ястребов для спугивания голубей, слишком засидевшихся на недоступном месте.

За одно я себя просто благодарю: что третьего ястребенка мы не тронули, и родители, наверно, вырастили хоть одного.

Сейчас я почти не встречаю ни ящериц, ни контуров» в небе.

Укус гадюки

Это было в рабочем поселке Рагациемсе, в Латвии. Мы с собакой Астрой – тибетским терьером пошли к озеру искать янтарь. Около озера канал прокладывали экскаватором, и в отвалах песка можно было янтарь собирать, даже очень крупный.

Собаке Астре янтарь был совсем ни к чему, она больше за компанию ходила, а я очень хотел кусок янтаря найти с мухой внутри. Такой янтарь редко, но встречается. И эта доисторическая муха меня очень интересовала. Я бы ее с современной мухой сравнивал – у кого больше ног, больше крыльев, и узнавал бы, в какую сторону мухи за тысячелетия развивались.

Светит солнце, я янтарь ищу и вдруг слышу, моя Астра как залает, потом как заскулит. Я обернулся, вижу – Астра рычит на маленькую черную гадюку, а гадюка на песке вьется, тихо так шипит и назад отползает.

«Укусила она или не укусила?» – думаю. И понял, что укусила. Уж больно моя Астра лапой морду трет.

Я Астру схватил – ив деревню ходу. Там спрашиваю у стариков:

– Что бывает, если собаку змея укусит?

Они мне говорят, что собака день походит, потом становится вялой, судороги начинаются и дохнет.

Караул! Моя собака уже дергается, у нее судороги. Потому что она очень маленькая.

Я ее в рюкзак посадил – и ходу в соседнюю деревню на велосипеде. Там ветеринарный пункт был.

Подлетел, стучу. Вышла женщина. Я ей говорю:

– Спасите мою собаку, ее змея укусила.

Женщина говорит:

– Мне жалко вашу собачку, только я ничего не могу сделать. Наш ветеринар в отпуске. Я просто уборщица.

Я чуть не заплакал. А женщина говорит:

– Я вам ампулу дам.

– Какую ампулу?

– С противозмеиной вакциной. Нам для коров выдают. Вы в больницу поезжайте, пусть вам укол сделают.

– Если у вас ампула есть, дайте мне шприц, я сам себе, то есть собаке, укол сделаю.

Уборщица говорит:

– Нет, это не так просто. Есть инструкция, как уколы делать. И не один, а несколько.

Она принесла мне ампулу в яркой картонной коробочке. И там была инструкция. Сначала надо было сделать укол слабого раствора сыворотки. Потом укол корвалола, чтобы сердце стимулировать. Потом укол концентрированного раствора. И потом еще какой-то.

Я бросил у нее велосипед, выскочил на шоссе, сел на попутку и в город Тукумс бросился. А собаке моей все хуже. Лежит тихо в рюкзаке, только вдруг дергаться начинает.

Шофер меня к самой «Скорой помощи» подвез. Я рюкзак с собакой оставил у входа, сам в чистую-пречистую больницу вхожу, где все белое. От этой белизны я еще чумазее и грязнее стал. Врачи на меня с удивлением смотрят:

– Что с вами?

– У меня щеночек умирает, – говорю, – его гадюка укусила. Помогите.

Им показалось, что «сыночек». Они говорят:

– Несите его немедленно сюда.

А как я с собакой вошел, они на меня как закричат. И между собой сердито по-латышски заговорили.

Я им говорю:

– Это не простая собака. Она в кино снималась. Она петь умеет.

Только они еще больше сердятся. Тогда я им говорю:

– Да вы послушайте. Сегодня собаку укусили, завтра – мальчика. А вы даже не знаете, как уколы делать надо. Вы бы хоть попрактиковались на собаке. Вот у меня ампула в кармане, а вот какая сложная инструкция.

Врачи задумались и говорят:

– А ведь вправду мы не умеем противозмеиной вакциной пользоваться. А ведь мы же «Скорая помощь». Ладно, давайте вашу собаку сюда, будем ее спасать. Только вы в своей одежде уходите на улицу. Когда надо будет, мы вас позовем.

Я на улицу пошел и ждал целый час. Через час мне собаку вынесли. Она была без сознания. Но врачи сказали:

– Будет жить ваша собака. Мы все правильно сделали, не упустили ее. И вам спасибо. Мы теперь умеем вакциной пользоваться.

И точно, собака Астра ожила. И много еще героических подвигов сделала. А когда я в деревню вернулся, старики у меня спросили:

– А ты гадюку убил?

– Нет, не убил.

– А зря, надо было ее лопатой ударить. Каждый человек в жизни должен змею убить.

И вовсе не каждый. И не надо никого убивать. Эта гадюка там живет, и к ней на ее территорию пришли.

Она маленькая, а собака для нее большая. Однако она на собаку смело бросилась.

Это давно было. Тогда еще не знали, что змеи полезные. И я тоже этого не знал, а ведь правильно сделал, что гадюку не убил. Сейчас ее дети по свету гуляют и свой яд людям отдают. А гадючий яд очень полезный. Он на противозмеиные сыворотки идет.

История о коршуне, крупной рыбе
и красных трусах

Я хорошо помню это время потому, что оно все было какое-то чистое, солнечное, как будто промытое.

В пионерском лагере под Москвой, на станции Усово, в тот год была на редкость недисциплинированная дисциплина. Ребятам разрешали самостоятельно купаться, ходить без вожатых в соседние деревни и даже читать во время мертвого сна.

И обходилось без происшествий.

Группа ребят, человек пять-шесть, пристрастилась бегать на Москву-реку ловить рыбу. Удочки у всех были примитивные, пионерские. Но ловилось хорошо.

Надо было войти в речку по пояс, надеть червяка или крупную муху и внимательно следить за поплавком в переливающихся беспокойных струях.

Рыба, которая ловилась, по-местному звалась «красноперка». А кто она была по учебнику, никто не знал. Все рыбины были одинаковые, одна в одну, как изготовленные по штампу на заводе. И размер у них был хороший – с очень большую ладонь.

Что нам с ними делать, мы не знали. Просто относили их в столовую, к радости местных девушек-поварих.

Ловля, и погода, да и вся пионерская атмосфера были столь хороши, что я не мог забыть о них много лет.

Когда я уже стал взрослым инженером, купил машину и даже женился, я решил снова приехать в этот лагерь. И не один, а с некоей юной очень талантливой художницей, с которой мне хотелось поделиться той атмосферой, той погодой и тем настроением.

И вот мы приехали в этот лагерь, и приехали не зря.

Была ранняя осень. Лагерь был пуст Мы прошли его насквозь беспрепятственно. Через опустевшие домики, какие-то крашеные павильоны, забытые спортплощадки, тенистые эстрадой и прочую вожато-пионерскую радость. Только ветерок шелестел. И почему-то птицы оглуши-тель-но свистели, как весной.

На берегу реки мы увидели лодочную пристань, вошли на нее и стали смотреть на воду и на пейзажи, отражающиеся в воде.

Пионерская удочка была со мной. Но ловить этих прекрасных рыб не хотелось.

Вдруг пристань заскрипела. На нее вошел сторож. Тот же самый, лагерный – Пантелеич. И даже ни капельки не старше.

Он поздоровался со мной и с моей спутницей, как будто мы с ним все эти годы не расставались

– Отдыхать приехали?

– Отдыхать.

– Вот и хорошо. А то я всю осень и зиму один живу, даже поговорить не с кем.

– А есть о чем говорить?

– Всегда найдется.

– Ну о чем, например? О политике?

– Зачем о политике? Например, о случаях.

– Расскажите о каком-нибудь случае.

– И расскажу. Как я с одним коршуном поссорился.

– С коршуном?

– Ну да, с коршуном. У нас над лесом огромный коршун летает низом. Видно, гнездо у него близко. И часто летит тяжело, потому что рыбу в когтях несет. Большую.

Он помолчал, чтобы мы представили себе картину тяжело летящего над лагерем коршуна с большой рыбой в крепких желтых лапах.

– Он летит, а я придумал: или палку какую вверх брошу, или в горн пионерский дуну! От неожиданности он рыбу и выпустит. А я и рад.

– Вы что же. Пантелеич, всегда с собой горн носили?

– И носил. Это сейчас с продуктами хорошо стало. А тогда за каждой колбасиной приходилось в Москву ездить. А тут тебе рыбина большая. И даром.

– И не жалко вам коршуна? – спросила моя спутница.

– И жалко, и не жалко его. Когда он моих кур не трогает, так вроде и жалко. А как он пару цыплят у меня унесет или курицу, так и не жалко вовсе. Так бы и убил! Только стрелять я не стану, а вот рыбу у него отниму. Но и он мне хорошо отомстил.

– Это как, Пантелеич?

– А так. Сейчас расскажу.

Пантелеич никуда не спешил и рассказывал медленно, с удовольствием:

– Была вот как сейчас осень. Трава стояла на берегу свежая, как весной. Вздумал я сена насушить. Принес косу и стал косить. Кошу, кошу, а жара сильнющая! Вот как сейчас. Решил искупаться.

– А не холодно? Все-таки осень?

– Да нет. Погода, я же говорю, была как сейчас, теплая. На мне были одни трусы и калоши. Решил я в трусах в воду залезть. А потом думаю: чего это я буду трусы мочить-выжимать? Народу нет, пионеров нет, и так сойдет, без трусов. И полез голышом. Только влез, смотрю – тень надо мной промелькнула. Это коршун. Спикировал он на мои трусы, схватил их коггищями – и вверх. Спасибо, думаю!

Сторож посмотрел на нас – интересно ли нам – и продолжил:

– Туг, как назло, делегация из дом-отдыха. Сели на бережку, экскурсовод им про фабрику на той стороне рассказывает. А я плещусь. Ну что твоя русалка – туда-сюда, туда-сюда.

Я спросил:

– А что это за фабрика?

Он ответил:

– Хорошая фабрика. Там из растений гербарии для школьников делают. Какие растения чего лечат. Их на картонки наклеивают. Учебные альбомы получаются.

– Очень хорошая фабрика. – согласилась худож-ни-ца.

– А я плаваю и плаваю. Ну точно морж в зоопарке, и все. Только смотрю – у меня уже хвост отваливается. Плюнул я на отдыхающих. Вырвал две плети водорослей. обмотался ими под водой для порядку и бегом выскочил. Схватил косу и как Нептун заморский к дому побежал.

– Значит, все хорошо кончилось?

– Не совсем. Бабка моя чуть не померла. В лагере она на раздаче работала. И поросенка кормила. Так вот что получилось. Сидит она на крыльце, козу доит. Коза веник березовый ест. Вдруг видит бабка – с неба что-то летит красное. Так летит, не торопясь и переваливаясь. А это мои трусы падают, их коршун выпустил. Бабка моя коршуна не видела, а трусы-то заметила. Она и затряслась.

– Почему? – удивился я.

– А ты сам подумай. Бабка моя верующая. Если трусы с неба летят, то сам-то я где? Конечно там, на небе. Значит, забрал меня Господь Бог, а белье ей, как в больнице, выдают. Она в слезы.

Мы с моей спутницей хохотали в голос. А я был очень горд Пантелеичем. Вот какие места и каких людей я имею в своем подмосковном багаже!

А Пантелеевич заканчивал:

– Туг я из леса выбегаю с косой, весь в водорослях. Бабка в панике. То ли смерть зеленая уже и за ней пришла, то ли это индеец из пионерской самодеятельности с лета в лесах запутался. В общем, полные кранты! Бабка моя в одну сторону, коза – в другую, ведро опрокинула! Обе с воплями бежать. Я кричу: «Стой! Стой! Это я!» Куда там! Никогда в жизни моя бабка так быстро не бегала. Пионеры такую скорость на стометровке не развивали. Ну. пусть бежит. Не хватало мне в моих водорослях за ней гоняться.

Я спросил:

– А что дальше было?

– Дальше не так интересно. Дальше она вернулась, и не одна, а с милиционером каким-то молодым и священником. Он в соседнем доме комнаты снимал. Подошли они так осторожно к дому, а тут я из дверей выхожу, уже в штанах и телогрейке, как полагается. И все им рассказываю – и про трусы, и про коршуна, и про отдыхающих. Они как начали хохотать.

– А что ваша жена?

– А бабка моя, дура, веник схватила и давай всех этим веником лупить. Сначала меня, потом милиционера, потом священника, а потом и козу. Всех разогнала, да так зло! Очень невежливо получилось. Я с ней потом два дня не разговаривал.

– А что коршун? – спросила моя спутница.

– А что коршун? Летает. На днях я у него курицу отбил. Здоровую, красную, рыжую. Бабка так и зовет его – «снабженец».

– Ой, покажите курицу, – попросила моя спутница.

– Нет, – отказал Пантелеевич. – Нечего показывать.

– Почему?

– Съели курицу.

– Почему съели?

– Очень просто почему, – объяснил сторож. – Не буду же объявление писать: «Нашлась курица. Потерявших прошу забрать». Или по всем деревням нашим приречным с курицей ходить и спрашивать: «Не ваша? Не ваша ли?» Верно?

Мы кивнули головой – верно.

– Держать ее тоже странно, – продолжил Пантелеич. – Придет ко мне человек и спросит: «А почему у тебя моя курица живет?» Он же ни за что не поверит, что мне его курицу коршун доставил. Да и пользы от такой курицы мало. Она с перепугу нестись полгода не будет. А то и вовсе перестанет. Корми ее даром.

Вот на этой съеденной курице мы и расстались.

Все в этой встрече было: и хорошая погода, и хороший живой человек, и смех, и грусть и теплое дыхание огромной доброй нашей земли.

Такие дни хочется положить в БАНК ВРЕМЕНИ, а потом холодной зимой взять из банка этот день и погулять по этой погоде, при этом солнце, при этих людях.

Жаль, что этого делать пока нельзя.