Текст книги "Поединок. Выпуск 10"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Виктор Пронин,Алексей Новиков-Прибой,Анатолий Степанов,Николай Черкашин,Борис Можаев,Сергей Диковский,Юрий Авдеенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

26

После полумрака красного уголка, единственное окно которого выходило на север, день показался ослепительно ярким. Лада вынула из сумки темные противосолнечные очки, протерла их платком и, когда села в машину, надела. Крюков покосился, но не сказал ни слова.

Рядом с конторой на разные голоса визжала пилорама, пахло свежими досками и опилками. У обочины напротив шофер в резиновых сапогах поднимал домкратом правый борт самосвала. Тут же на мокрой дороге лежало запасное колесо. Впереди виднелись горы, цветом похожие на море. Они были зеленые и синие, погруженные в легкое марево, как в воду. Марево пульсировало, словно дышало. Спокойно, будто во сне.

К сожалению, настроение у Лады Ивановой не соответствовало чистоте и величию погоды. В душе копошилось предчувствие ненастья, а к сердцу подкрадывалось ощущение непоправимых ошибок, сделанных где-то и когда-то. Но именно где и когда были сделаны эти ошибки, для нее оставалось неясным. И факт этот, реально существующий, обескураживал ее.

Не имея возможности опираться на опыт, которого у нее просто-напросто не было, Лада между тем интуитивно чувствовала, что она почти добралась до сути. Что суть эта не за семью замками и печатями, а здесь, рядом. Нужно только протянуть руку, схватить ее и зажать в кулак. Но как это сделать, как это осуществить, Лада не знала.

С того самого утра, когда позвонил прокурор Потапов и сказал, что на нее обрушивается еще одно дело, Лада оказалась воплощением старательности и собранности, отдавая себя работе всю без остатка. Однако старательность и собранность, видимо, важное, но не единственно главное в работе следователя. Она понимала, ей мучительно не хватает смекалки, способности анализировать факты и на этой основе делать выводы. Она старается охватить все. Это, конечно, правильно. Но выбрать из всего главное – для нее задача из задач.

…Объезжая лужи, переваливаясь с ухаба на ухаб, машина, наконец, выбралась на шоссе. Впереди над морем нависали большие тучи. Шоссе тянулось сухое, матовое.

– В Ахмедову Щель? – спросил Крюков.

– Да, – ответила Лада.

Они проехали минут пятнадцать. И впереди слева на склоне горы уже показались белые домики Ахмедовой Щели, разбросанные в зеленых садах, когда навстречу выкатил голубой «Запорожец». Он шел по центру шоссе, словно нанизанный на белую осевую линию. Скорость была где-то под девяносто километров.

Крюков ловко ушел вправо. «Запорожец» тоже вильнул вправо. Проскочил в опасной близости от бордюра. Вновь вернулся на осевую линию. И покатил дальше, виляя то вправо, то влево.

– За рулем пьяный, – сказал Крюков, останавливая машину. – Надо догнать.

– Высадите меня, – попросила Лада. – Здесь недалеко, я пройду пешком.

– Мне подъехать за вами к инспектору Жбания?

– Да. Я буду ждать вас у него.

Лада вышла из машины. Воздух был свежий, пахнущий мокрыми горными склонами. Дышалось легко.

Крюков пропустил самосвал. Затем быстро развернулся. Лада махнула ему рукой. Крикнула:

– Будьте осторожны!

Он услышал ее слова. Улыбнулся бесхитростно, по-детски. Кивнул. Она тоже улыбнулась ему. Какое-то время смотрела вслед удаляющейся машине. Потом повернулась и пошла к Ахмедовой Щели.

Шоссе пересекало Ахмедову Щель, разделяя на две неравные части: большую, уползающую в горы домами, садами, сараями, и меньшую, растянувшуюся вдоль дороги зданиями магазина, комбината бытового обслуживания, ресторана-столовой. Тут же располагалась и автостанция – низкий дом из стекла и бетона, широкая заасфальтированная площадка перед ним.

Поравнявшись с автостанцией, Лада увидела возле окошка Гольцева. Вернее, вначале она увидела блеснувший золотом бумажник в его руках, а потом сообразила, что это Гольцев. Даже с расстояния в десять метров было ясно, что это точно такой бумажник, какой она видела в гараже Сорокалета. Из Египта Сорокалет привез три бумажника. Один оставил себе, второй подарил Ашотяну, третий Гольцеву.

Расплатившись, Гольцев спрятал бумажник в карман черной кожаной куртки, поднял пузатый коричневый портфель, стоявший у его ног, повернулся к дороге. Лада кивнула ему. Подошла и сказала:

– На ловца и зверь бежит.

Гольцев, скорее всего, не уловил юмора в ее словах. Потому что смотрел удивленно, широко открыв глаза.

– Мне нужно с вами поговорить, Леонид Маркович.

– Пожалуйста, пожалуйста, – торопливо ответил Гольцев.

Лада обвела взглядом автобусную остановку, на которой толпилось больше десятка людей, подыскивая место, чтобы они могли уединиться. Гольцев уловил ее взгляд. Спросил:

– Вы одна?

– Временно.

– Тогда пройдемте ко мне в дом. Это близко.

– А вы не опоздаете на автобус?

– Ничего страшного. Они ходят каждые двадцать минут.

Они перешли через шоссе на другую сторону Ахмедовой Щели. И пошли по узкому, искрошенному тротуару, прижимавшемуся к заборам, над которыми свешивались мелкие, размером в полтинник, дикие розы темно-красного и белого цвета.

– Вот в город собрался, – пояснил Гольцев. – Белье выбивать. В прачечной стирают машинами. И белье просто горит, как подметки на асфальте. А рабочие ко мне с претензиями: почему белье с дырками, почему белье рваное?

– Хлопотная эта должность – комендант общежития?

– Не говорите. Все бы ничего, если бы не пили. А то с получки, с аванса. Бывает, что раньше двух часов ночи и домой выбраться не могу. Пока не угомонятся…

– Выселять таких надо.

– А кто в совхозе работать будет? – Гольцев открыл калитку, пропустил во двор Ладу. Потом поднялся на крыльцо, достал из-под тростникового половика ключ. Открыл дверь. – Проходите.

Комната, в которую они вошли, оказалась небольшой и несветлой, потому что прямо перед окнами росла большая старая шелковица, и крона ее бросала густую тень.

В центре комнаты стоял круглый стол, в простенке между окнами холодильник, рядом с дверью во вторую комнату на тонких черных ножках возвышался телевизор. Диван был накрыт клетчатым желто-голубым покрывалом.

– Леонид Маркович, меня интересует шофер леспромхоза Друзенко. У хозяина дома, где Друзенко квартирует, пропала машина. Старый, казалось бы, никому не нужный «Москвич». И вот мы…

Лада не смогла продолжить фразу. На клетчатом покрывале лежал бумажник из кожи с тисненым золотым сфинксом. Бумажник не мог принадлежать Сорокалету, потому что бумажник Сорокалета Лада держала в руках и видела, какой он потертый, старый. И даже рваный. Наверняка он по-прежнему находился в гараже. Второй лежал в кармане куртки Гольцева. Значит, бумажник, лежащий на диване, мог принадлежать только сапожнику Ашотяну.

– Я мало знаю Друзенко, – сказал Гольцев, перехватив ее взгляд. – Он приезжал сюда, предлагал доски соседям. Мне тоже нужны доски. Может, об этом не следует говорить следователю прокуратуры. Но дом требует ремонта.

Лада видела, как застекленели глаза Гольцева, как он поднимает руку, но не могла шевельнуться, не могла одолеть оцепенения. Потом Гольцев взмахнул рукой. И желто-голубой диван прыгнул Ладе навстречу…

27

Преследуя синий «Запорожец», Крюков связался по рации с ближайшим постом ГАИ, но уже через три километра настиг «Запорожца» и заставил его остановиться. Два правых колеса оказались на посыпанной мелким гравием обочине, машину несколько занесло влево. К счастью, «Запорожец» не перевернулся, остался стоять под углом к дороге. Шофер в машине прилег на руль, обняв руками его, как подушку.

Крюков подошел к «Запорожцу», открыл левую переднюю дверь. Шофер внезапно вывалился на дорогу, ударившись головой о ноги Крюкова. Был момент, когда инспектору подумалось, что водителю плохо, что у него инфаркт или инсульт. Однако менее чем через десять секунд он услышал мощный, здоровый храп, сдобренный запахами алкоголя.

Вскоре подъехала машина с поста ГАИ. Крюков передал им невменяемого водителя. Развернулся и направился в Ахмедову Щель.

…Инспектора Жбания он застал на месте. Жбания радостно пожал ему руку. Сказал:

– Хорошо, что приехал. Есть ли какие новости о «Москвиче» Веселого?.

– Как сквозь землю провалился, – ответил Крюков, наливая воду из графина в стакан.

– Мне кажется, – решительно заявил Жбания, – его надо искать в городе. На стоянках. Во дворах. Кто обратит внимание, если во дворе пятиэтажного дома среди других машин появится старый «Москвичок»? Никто.

– Логично, – согласился Крюков.

– А здесь, в горах, его спрятать негде. Понимаешь, съездов нет. Это, может, где-нибудь в Подмосковье, дело другое. А у нас… – Жбания разочарованно махнул рукой.

– Лада к тебе приходила? – спросил Крюков.

– Нет.

– Странно. Она хотела с тобой поговорить.

– Может, вначале она заглянула в дирекцию совхоза. Я сейчас позвоню. – Он набрал номер телефона. Сказал: – Люся, привет. Следователь Иванова у вас? Что? Не приходила. Так. – Жбания положил трубку. – Ее там нет.

– Возможно, она пошла к коменданту Гольцеву.

– Гольцеву?

– Да. Она хотела поговорить с тобой о нем. И о шофере леспромхоза Друзенко.

– Так. Она что-то подозревает?

– В свое время старший брат Друзенко, как выяснилось, сводный, носил в Ростове кличку Кардинал.

– Интересно. Ну а Гольцев тут при чем?

– Ботинки с подошвой «елочка» Ашотян продал Друзенко. Этот же Друзенко несколько раз приезжал к Гольцеву. Лада хочет выяснить зачем.

– Сам знаешь, Алексей, среди шоферов, к сожалению, встречаются и такие, кто стремится подкалымить за государственный счет. Лес, он людям нужен. Доски, они гниют. Обновлять их надо.

– Я тоже так думаю. Я Ладе сказал то же самое, что ты мне, почти слово в слово.

Жбания позвонил в общежитие. Дежурный вахтер ответил, что комендант Гольцев уехал в город по делам службы.

– Слушай, – радостно сказал Жбания. – Я знаю, где Лада. Сегодня к нам в обувной магазин завезли финские сапожки…

28

Лада с трудом открыла глаза и не увидела ничего. Тьма была полной, непробиваемой, как броня. Она имела вес, давила, обволакивала. Запах сырости, и не только сырости, забивал дыхание, першило в горле. Протянув руку, Лада нащупала большой скользкий клубень. Поняла, что лежит на картошке и что этот острый, забивающий дыхание запах есть запах прелости уже подгнивших прошлогодних овощей.

Ей вдруг вспомнилось студенчество и поездка на уборку картошки: в осеннюю грязь, распутицу.

Их поселили в пионерлагере, где уже, конечно, не было пионеров, как и не было кроватей. Спали на матрацах, положив их прямо на пол. Справедливо отметить, что матрацев дали больше нормы. И девчонкам выпало по два матраца – спать было не холодно.

Запомнилось два момента, нет, пожалуй, три.

У нее была новая японская куртка цвета молодой зелени. Из этой куртки она вырвала клок, зацепившись на складе за ящик. Цена куртки была такова, что за все две недели весь их отряд не заработал денег даже на этот вырванный клок, не говоря уж о куртке в целом. Лада очень тогда жалела и себя, и куртку…

В Ладу влюбился агроном. Ну, может быть, слово «влюбился» слишком определенное и прямое. И не полностью соответствовало чувствам и устремлениям агронома, которого ни один человек никогда не видел ни трезвым, ни пьяным, а только слегка «поддатым». Во всяком случае, Лада приглянулась агроному, и каждый вечер он приносил ей полную сумку розовощеких отборных яблок из колхозного сада. Будущие юристы, естественно, понимали, что яблоки попадают к агроному не совсем законным путем. Но, как ни странно, понимание этого факта не портило студенткам аппетита и не снижало вкус яблок.

Запомнилась еще и песня, которую они пели под гитару, лежа на старых матрацах.

 
Работа есть работа.
Работа есть всегда.
Хватило б только пота
На все мои года…
 

А за стенами шепелявил дождь, булькала в лужах вода. Лежать на матрацах было хорошо, расслабившись, согревшись.

…Лада вздохнула. Оцепенение отпускало ее, как отпускает боль, вытекая по капле. Возникла потребность сдвинуться с места, подняться, ощутить силу, способность действовать, жить. Она поджала под себя ноги. И они послушались ее. Тогда она села. И никакой боли не было нигде: ни в ногах, ни в пояснице. Она подняла правую руку вверх, коснулась пальцами холодного шершавого потолка. По руке прошел озноб, она ощутила тяжесть в лопатке. Опускала руку с облегчением.

Развернувшись, Лада передвинулась на коленях примерно на метр вперед, в поисках люка подняла на этот раз левую руку и сразу же нащупала электрическую лампочку. Лампочка была плотно ввернута в патрон. И надо полагать, что где-то здесь в погребе, а может быть, там, в доме наверху находился выключатель. Скорее всего, все-таки наверху. Логика подсказывала, что удобнее включать свет, а потом уже открывать люк и спускаться в погреб.

«Значит, надо искать люк», – подумала Лада. И, забыв о тяжести в правой лопатке, подняла обе руки и стала ощупывать потолок погреба.

29

– Ты чо? Ты чо? В рыло захотел?

– Рыло? Это у тебя.

– А у тебя чо?

– У меня личность.

– Личность?

– Личность… Ты свинья. Потому у тебя нет личности, а рыло.

– Ты чо? Хошь, я из твой личности рыло сделаю?

Последовал удар. Высокий мужчина в очках, одетый в длиннополую клетчатую куртку, надломился. И, опрокинувшись на спину, сбил фанерный щит, на котором была приклеена афиша кинофильма, демонстрирующегося в местном клубе. «Вам и не снилось», – было написано на афише.

Мужчина в клетчатой куртке пытался подняться на ноги. Ударивший его мужик в засаленной солдатской шапке и грязном ватнике протягивал ему руку помощи и удивленно повторял:

– Ты чо? Ты чо?

Инспектор Жбания счел своим долгом вмешаться в инцидент.

– Граждане, в чем дело? – решительно направился он к нарушителям общественного порядка.

– Все в норме, начальник, – ответил тот, что в ушанке, помогая подняться напарнику.

– Странная у вас норма, – отметил Жбания и добавил: – Придется пройти в отделение.

– Начальник, побойся бога.

– Я не верующий.

– Это очень плохо, – сказал мужик в ушанке.

– Ему по службе не положено, – поправляя очки, пояснил вставший на ноги мужчина в длиннополой куртке.

– Я пройду к магазину, – сказал Крюков инспектору Жбания.

– Хорошо. Я скоро буду.

…Возле деревянного магазина, похожего на обыкновенный жилой дом, стояла очередь – в основном женщины. Мужчин было совсем мало. Но один из них оказался знакомым: худой, лысый, с изогнутым носом.

– Здравствуйте, товарищ Крюков, – сказал он.

И тогда инспектор вспомнил его – это же начальник отдела кадров совхоза.

– Здравствуйте, – кивнул Крюков.

– Сапожками интересуетесь? – спросил начальник отдела кадров.

– Не совсем. Ладу Борисовну ищу. Вы, случаем, ее в очереди не видели?

Начальник отдела кадров озадаченно и напряженно посмотрел на Крюкова, и тогда его изогнутый нос стал совсем как у хищной птицы.

– В очереди я ее не видел. Но двадцать минут назад она шла этой улицей вместе с комендантом Гольцевым.

– Однако в общежитии нам сказали, что Гольцев уехал в город.

– Совершенно верно. Некоторое время спустя. Минут через семь Гольцев проследовал на автостанцию один. Разумеется, с портфелем. Он всегда неразлучен с портфелем…

30

Это было как чудо, как подарок. Выключатель, гладкий и круглый, вмещался в ладонь, а кожа ладони ощутила кнопку, которую просто нужно нажать. И тогда вспыхнет свет, и тьмы не станет…

Лада с испугом подумала: «Вдруг лампочка давно перегорела и радость моя преждевременна». Потом зажмурилась, с отчаянной решимостью нажала кнопку. Удача! Даже с закрытыми глазами можно отличить свет от тьмы.

Открыв глаза, Лада увидела просторный погреб. Картошку, наваленную на полу. Связки чеснока и лука, висящие на стенах. В дальнем углу – три бочки с солениями.

Квадрат люка темнел рядом с выключателем. Крышка была обита снизу черным линолеумом с разводами под мрамор. Ни ручки, ни замка на крышке не было. Лада уперлась в нее руками, силясь поднять. Чем больше она напрягалась, тем яснее ей становилось, что крышка заперта сверху на замок или задвижку.

«Скорее всего на задвижку, – подумала Лада. – Едва ли хозяева станут вешать в доме замок на погреб. А там кто его знает».

От люка вниз шла лесенка в четыре ступеньки. Лада попробовала сдвинуть ее с места: вдруг какой-нибудь секрет кроется здесь. Нет. Лестница была закреплена прочно, наглухо.

Когда-то в детстве отец учил Ладу:

– Ты не суетись. Все надо делать спокойно.

– Я не могу спокойно. Я беспокойная.

– Это неверно. Каждый человек может быть спокойным. Если чувствуешь, что волнуешься, закрой глаза и посчитай до десяти.

– А потом?

– Потом принимай решение.

– Хорошо. Я всегда буду поступать так, – пообещала она, но на самом деле никогда так не поступала.

Отец уже позже несколько раз напоминал ей о том давнем разговоре, но в ответ на это повзрослевшая дочь не без высокомерия заявляла, что у каждого человека свои методы.

Потолок в погребе был низкий. Двигаться можно было лишь на корточках или, как любил говорить отец, «согнувшись в три погибели». Закрыв глаза, Лада посчитала до десяти. Потом внимательно осмотрела погреб, поворачиваясь от стены к стене.

На полке за лестницей увидела три лома: большой, средний и маленький. Взяла средний. Что было сил ударила им в край люка. Крышка не отскочила, однако несколько подалась вверх, образовав щель на стыке с потолком. Ладе удалось просунуть в щель конец лома. Она повисла на ломе, поджав колени. Что-то там вверху хрустнуло, и крышка соскочила с петель. Взяв лом в левую руку, Лада стала осторожно подниматься по лестнице…

31

Улица была узкая, без всякого покрытия, ветер гулял по тополиным макушкам, и тени на вымытых дождем камнях двигались взад-вперед, как морские волны. Белоцветный лиано-ломонос и соперничающий с ним греческий обвойник оплетали заборы, прикрытые ежевикой, взбирались на ближние ветки по стволам тополей. Длинные голуботелые стрекозы то проносились стремительно, то зависали в воздухе неподвижно, предвещая устойчивое тепло.

Крюков, меряя дорогу широкими шагами, шел быстро. Когда они решили пройти в магазин, он оставил машину возле отделения милиции. И теперь жалел об этом.

За желтым штакетником молодая женщина в голубом платке ровняла грядку, исподлобья посмотрела на Крюкова и отвела глаза. Рядом стоял мальчик лет пяти. Буденовка на его голове была великовата. В руках он держал алюминиевую миску с посадочным луком.

На штакетник слетел воробей. Повернулся в сторону Крюкова. Выжидательно наклонил голову, словно ожидал вопроса.

Подмигнув воробью, Крюков остановился. Через забор обратился к женщине:

– Извините, пожалуйста. Вы, случаем, не видели, к вашему соседу не приходила молодая женщина, блондинка в голубом плаще?

– Я за своими соседями не подсматриваю, – недружелюбно, раздраженно ответила женщина, продолжая подгребать грядку. – Меня их личная жизнь не интересует.

Крюков обиделся:

– Зря вы так. Меня тоже чужая личная жизнь не интересует… А вопрос мой к вам чисто служебный.

Услышав последнее слово, женщина зажмурилась, точно от солнца, облизала языком тонкие посиневшие губы, сказала похоже что подобревшим голосом:

– Заинтересовались, значит. Я всегда знала, рано или поздно ваша служба соседом Гольцевым заинтересуется.

– Откуда такая уверенность?

– Отсюда, – женщина приложила ладонь к груди. – Двойной он.

– Двойной?

– Да. Как чемодан с двойным дном. Когда вот так… с человеком забор в забор живешь, многое можно увидеть и услышать.

Воробей взмахнул крыльями и рванул в сторону дома, заслоненного от улицы высокой виноградной беседкой.

– Проходила с Гольцевым ваша блондинка. В плаще голубом и сумка через плечо… В дом проходила. Обратно Гольцев вышел один. Замок на дверь повесил. Я еще удивилась…

– Извините, как вас зовут?

– Галина Петровна.

– Фамилия?

– Плотникова.

– Галина Петровна, а не могли вы просмотреть, не заметить, как ушла женщина?

Плотникова с сомнением пожала плечами:

– Не должна. Я никуда не уходила. – Она вдруг сердито посмотрела на сына и закричала: – Да поставь ты миску на землю! Чего держишь ее перед собой, как нищий на кладбище?

Мальчишка испуганно поставил миску на землю, захныкал.

Крюкову стало не по себе. Словно обидели его. Обидели просто так, походя, чтобы согнать секундное раздражение.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел к дому Гольцева.

Калитка, к которой вел мостик из трех досок, перекинутых через неглубокую канаву, оказалась закрытой только на щеколду. За ней выступал угол выкрашенной в синий цвет террасы, которую огибала дорожка, выложенная битым кирпичом. Терраса глядела во двор золотистыми от солнца стеклами. Двери подпирали две широких зацементированных ступеньки. Рядом с ними слева круглилась бочка с дождевой водой, над которой свешивался оцинкованный желоб.

Белый прямоугольник двери с черным амбарным замком по центру напоминал игральную карту – пиковый туз. Кроме того, дверь была заперта на обыкновенный внутренний замок. Прорезь его темнела под дверной ручкой.

Приподнявшись на носки, Крюков заглянул через стекло на террасу, но не увидел там ничего, кроме непокрытого клеенкой облезшего стола и ящика для обуви, из которого выглядывали стоптанные тапочки.

Тогда он решил обойти вокруг дома.

Два окна, выходящие в сад на запад, оказались закрытыми изнутри ставнями. Два восточных окна были задернуты бежевыми шторами с красными петухами и половниками. Рамы были старые, когда-то белые, теперь изрядно облупившиеся. Между рамами и подоконниками тянулись щели. Рядом с окнами росли кусты красивой, как ее здесь называют, персидской сирени.

Крюков залюбовался сиренью, даже нагнул ветку и понюхал кисть. Именно в этот момент до его слуха донесся глухой стон. Крюков замер и напрягся. Стон слышался из дома… Отпустив ветвь сирени, Крюков прильнул к стеклу. Конечно, ничего из-за штор не увидел. Но зато вновь услышал стон.

Не теряя времени, Крюков вынул из кармана складной нож. Всунул его в щель под шпингалетом. Усилие. И рама распахнулась. Обхватив пальцами шершавый подоконник, Крюков подтянулся, стал на подоконник коленями. Раздвинув шторы, он увидел лежащую на полу рядом с диваном Ладу. В руке у нее лом. На диване вывернутая сумка…