Текст книги "Феникс и ковер"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Никто особо не пострадал, ибо лежавший внизу ковер затормозил падение. На этот раз усилия мальчиков увенчались успехом – они почувствовали, как каменная крышка люка шевелится под напором их могучих плеч. На – конец она подалась, и сверху на головы детей обрушилась волна серой пыли.

– А теперь, – закричал Роберт, забывая о своей головной боли, – навалимся все вместе! Раз, два, три!

Дверца потихоньку пошла вверх, поскрипы вая заржавелыми петлями. Над головами у детей начал вырисовываться правильный овал ослепительно яркого солнечного света. И вдруг дверца совершенно свободно откинулась назад и замерла в стоячем положении, по всей видимости наткнувшись на какую-то невидимую снизу опору. Один за другим дети быстро выбрались наружу. Они очутились в маленьком домике с мощенным булыжником полом. Там было настолько тесно, что, дождавшись, когда из зияющих недр подземелья вынырнул Феникс, они тут же захлопнули каменную дверцу, бесследно, как и подобает настоящему потайному люку, скрывшему под собой всякое напоминание о тоннеле.

Пожалуй, если я попытаюсь описать вам, насколько грязны и чумазы были наши искатели приключений, вы мне просто не поверите.

К счастью, единственными, кто мог их видеть в тот момент, были они сами. Крохотный домик в котором они вылупились из подземной норы, оказался деревенской часовенкой, притулившейся на краю дороги, что вилась по желтым осенним полям в направлении заграничной башни. Повсюду простирались сады и пашни, но первые были пусты и неухожены, а вторые – изрыты глубокими коричневыми морщинами. Немного поодаль виднелось несколько маленьких хижин, окруженных рощицами фруктовых деревьев. Часовня же представляла собой нечто вроде навеса без передней стены – как сказал Феникс, это было место, где утомленный прохожий мог остановиться на привал и поразмыслить о спасении своей души. На внутренней стене можно было разглядеть фигурку святого, которая некогда сияла на солнце всеми цветами радуги, а ныне, изрядно настрадавшись от времени и непогоды, потемнела, облупилась и сильно напоминала привидение. Имевшаяся под ней надпись гласила: "St. Jean de Luz. Prenz pour nous (Святой Жан де Люс, молись о нас! – фр. )". Это было довольно печальное место, очень пустынное и заброшенное, но Антея подумала, что, как бы там ни было, одинокому страннику наверняка было бы приятно оказать ся здесь, вдали от суеты и треволнении внеш него мира, и провести несколько спокойных минут в раздумьях о спасении своей души Мысль о святом Жане де Люсе, который в свое время, без сомнения, был очень добр и милосерден, снова заставила Антею изо всех сил возжелать добрых и милосердных дел.

– Ты не знаешь, – обратилась она к Фениксу, – что это за доброе и милосердное дело, из-за которого ковер перенес нас сюда?

– Насколько я понимаю, – сказал Сирил, – нам следует найти владельца спрятанного сокровища и расказать ему о нем.

– И что же, взять и отдать ему все до последнего? – изумилась Джейн.

– Конечно – Но вот только кто же этот самый владелец?

– На вашем месте я бы зашел в первый попавшийся дом и выяснил, кто является владельцем заброшенного замка, – посоветовала золотая птица.

Эта идея всем пришлась по душе.

Очистившись, насколько это было возможно, от пыли и грязи, они зашагали по дороге. Вскоре им повстречался крошечный родничок, пробивавшийся из склона холма и стекавший в грубо отесанную каменную выемку, окруженную до такой степени пыльными зарослями л.истобикэ, что их с большим трудом можно было назвать зелеными. Здесь дети начисто отмыли себе лица и ладони, вытерев их носовыми платками, которые, как всегда в таких случаях, показались им чересчур маленькими. Что же до Роберта с Сирилом, то их платки едва было не вернули их в прежнее допомы-вочное состояние. Однако, несмотря на эти маленькие казусы, вся компания стала выглядеть гораздо чище, чем до того.

«Первым попавшимся домом» суждено было стать небольшому белому коттеджу с зелеными ставнями и красной черепичной крышей. Вокруг дома был разбит маленький, но очень аккуратненький садик, а сквозь него к дому была проложена прямая, как стрела, дорожка, по обеим сторонам которой стояли огромные каменные вазы для цветов – вот только никаких цветов в это время года уже давно не было.

С одной стороны к дому примыкала широкая веранда с деревянными подпорками и ре шетчатыми панелями, плотно занавешанными ковром из виноградных лоз. Она была гораздо шире, чем наши английские веранды, и Антее вдруг подумалось о том, какое неизбывное очарование таила она в себе, когда меж изумрудных листьев винограда выглядывали налитые золотом грозди. Теперь же ее обвивали одни бурые стебли да желтые побеги с несколькими случайно застрявшими в них сморщенными листьями.

Дети подошли к парадному входу. Крыльцо венчала узкая зеленая дверь с выступавшей наружу ручкой дверного звонка. Грубая проволока напрямую связывала ручку с вопиющей ржавости колокольчиком, безвольно свисавшим из-под крыши. Сирил решительно позвонил, и не успело еще у них над головами замереть картонное звяканье, каким подозрительная конструкция возвестила о приходе гостей, как всех одновременно посетила одна и та же ужасная мысль. Сирил решился высказать ее вслух.

– Вот черт! – ругнулся он. – Мы же не знаем ни слова по-французски!

Как раз в этот момент дверь отворилась и на пороге возникла очень высокая и худая Женщина с редкими локонами, по цвету напоминавшими бледно-коричневую бумагу или дубовую стружку. Она была одета в отвратительного мышиного цвета платье и подпоясана белым шелковым фартуком. Глаза у нее были маленькие, серые и совсем-совсем некрасивые. Вдобавок, они были окружены красными ободками, какие имеют обыкновение возникать у людей, которые недавно плакали.

Она обратилась к детям на языке, который они безошибочно определили как иностранный. Ее быстрая фраза заканчивалась чем-то весьма напоминавшим вопрос. Естественно, никто даже и не попытался ответить на него.

– Что она говорит? – сказал Роберт, беспокойно заглядывая за отворот своей норфолк-ской куртки, где в данный момент гнездился Феникс. Но прежде, чем Феникс успел ответить, бледно-коричневая женщина всплеснула руками, и ее лицо осветилось самой очаровательной улыбкой, какую детям только доводилось видеть в жизни.

– Так вы... Так вы пр-р-р-р-р-рибыли из Англии! – воскликнула она. – Я люблю Англию сильно так! Mais entrez – entrez donc tous (Но заходите же – заходите все – фр. ). То есть, я имела сказать, заходите же – все-все заходите. Только не забудьте ноги о ковер вытирать.

И она указала на дверной коврик.

– Мы только хотели спросить…

– Я отвечу вам все, что вы желаете спросить, – сказала леди. – Заходите только!

Делать было нечего – дети прошли в дом, тщательно вытерев ноги о половичок и надежно запрятав свой бесценный ковер в самом дальнем углу веранды.

– Самые счастливые дни в моей жизни, – говорила леди, закрывая за ними дверь, – имели место быть в Англии. С тех пор утекло немало лет, но я английской речи не слыхала больше. О, ваши голоса чудесные отвергают в прошлое меня!

Столь сердечный прием немного ошеломил детей, и особенно мальчиков, которые, взглянув сначала на изумительной чистоты красно-белый паркет холла, а потом – на натертые до солнечного блеска доски гостиной, вдруг почувствовали, что ботинки у них на ногах стали вдвое больше и тяжелее.

В камине очень ярко, очень весело и очень микроскопично полыхал деревянный домик, аккуратно сложенный из крохотных поленцев непонятной природы. Вдоль окленных выцветшими обоями стен были развешаны портреты каких-то замшелых леди и джентльменов в овальных рамах. На каминной доске наличествовали призрачные серебряные подсвечники. Посреди комнаты стоял утонченный до степени полного исчезновения стол, окруженный такими же полупрозрачными креслами. Словом, помещение было на редкость пустоватым, но, как это часто бывает в иностранных домах, эта пустоватость воспринималась чуть ли не как предмет роскоши.

К столу было придвинуто столь ненадежного вида кресло, что даже его высокая спинка не внушала уверенности в безопасности установленного на нем табурета, на котором, в свою очередь, был кое-как пристроен вызывающе иностранного вида младенец. Так вот, на этом младенце был черный бархатный кам-зольчик и плоеный кружевной воротничок – из тех, что Роберт не решился бы одеть под страхом немедленной и жестокой смерти. Хотя, с другой стороны, Роберт этому мальчишке, наверное, в отцы годился.

– Ох, ну и красотища! – воскликнули дети в один голос.

К сожалению, я вынуждена заметить, что они имели в виду вовсе не французского младенца с его короткими бархатными штанишками и идентичного вида волосами. Они имели в виду маленькую, скорее даже малюсенькую, рождественскую елочку – это ярко-зеленое чудо стояло в ярко-красном цветочном горшке и было сплошь увешано ярко-разноцветными игрушками, по большей части вырезанными из фольги и папиросной бумаги. Имелись на ней и свечки, больше похожие на спички, но они еще не горели.

– О, да! Правда, она жантильная? Чудесная, то есть? – сказала леди. – А теперь садитесь, и мы ее воспалим.

Дети уселись рядком у стены, ерзая в неудобных креслицах, а хозяйка взяла длинный и тонкий вощеный фитиль, запалила его от камина, задернула шторы на окнах и принялась одну за другой зажигать рождественские свечи. Когда вспыхнула последняя свеча, маленький французский мальчик внезапно закричал: "Bravo, ma tante! Oh, que c’est genteel! (Браво, тетя! О, как красиво! – фр. )", и английские дети, уловив общий смысл фразы, бурно поддержали его старым добрым «Ура!».

А затем, после непродолжительной возни за отворотом Робертового «Норфолка», в комнате появился блистательный Феникс. Он расправил свои золотые крылья, перемахнул на верхушку рождественской елки и гордо уселся там.

– Аи! Ловите его же! – закричала хозяйка. – Он обожжет себя – ваш жантильный паппа-гайчик!

– Не обожжет, – сказал Роберт. – Уверяю вас. Маленький французский мальчик радостно захлопал в свои чистенькие и аккуратненькие ладошки, но добрая леди так беспокоилась за Феникса, что тот в конце концов перепорхнул с елки на стол и принялся важно расхаживать по его полированной ореховой столешнице.

– Он, конечно, говорит? – спросила хозяйка.

– Parfaitement, madame! (Конечно, мадам! – фр. ) – отвечал ей Феникс на изысканном французском.

– О, мой миленький паппагайчик! – сказала добрая леди. – А что еще говорить может он?

На этот раз Феникс обратился к ней на совершенном английском языке. Вот что он сказал:

– Почему вы так печальны накануне светлого Рождества?

Дети уставились на него со смешанным чувством ужаса и удивления, ибо даже Джейн, будучи самой младшей и несмышленой из них, твердо усвоила то правило, что ни в коем случае нельзя спрашивать у незнакомых людей, зачем и отчего они недавно плакали. Естественно, это правило сработало и на этот раз – добрая леди немедленно разразилась целым потоком слез. Еще она назвала Феникса «бессердечной птицем» и никак не могла найти свой платок, так что Антее пришлось предложить ей свой, а ведь он, как вы помните, был не совсем пригоден для этой цели по причине недавнего омовения. Антея об этом тоже прекрасно помнила, а потому обняла хозяйку и принялась утешать ее, как могла. Это и впрчмъ помогло больше, чем платок, и вскоре добрая леди прекратила плакать, нашла свой собственный носовой платок, и, осушив им свои слезы, назвала Антею «милой ангелом».

– Мне ужасно жаль, что мы пришли в такой неподходящий момент, – сказала Антея. – На самом деле, нам только хотелось узнать, кому принадлежит замок на холме.

– О, мой маленький ангел, – отвечала бедная леди, прижимая платок к покрасневшему носу. – Вот уже многие сотни лет нам, нашей семье, замок принадлежал этот. Он и сейчас наш. Но завтра мне, наверное, продать придется его чужим незнакомцам, и мой маленький А нри-несмышленыш так никогда родовые земли получит не. А что делать? Его отец – а мне, стало быть, брат – мсье маркиз промотал деньги свои целиком все, и, как бы мне не хотелось сохранить в тайне это, мой папа… он тоже…

– А что бы изменилось, если бы вы вдруг нашли сокровище? Сотни сотен, тысячи тысяч золотых монет?! – взволнованно спросил Сирил.

Добрая леди печально улыбнулась.

– А! Вы, значит, слышали уже легенду эту старую? – сказала она. – Так и есть, люди говорят, что давным-давно, в древние времена один из наших предков зарыл в замке сокровище – золота количество огромное! Конечно, его хватило бы с лихвой, чтобы на жизнь всю оставшуюся обеспечить моего маленького Анри, но – увы! – это лишь всего блажь…

– Она имеет в виду благочестивые домыслы, – прошептал Феникс. – Расскажите ей о сокровище!

Роберт принялся изо всех сил расписывать их приключения в подземелье, а Антея с Джейн тем временем покрепче обняли добрую леди, опасаясь, как бы она от радости не упала в обморок, как это часто происходит со взрослыми людьми в книжках, и нужно сказать, что их забота и желание помочь были абсолютно искренними.

– Бесполезно объяснять, как мы попали туда, да и незачем, – сказал Роберт, закончив свою повесть. – Боюсь, вам трудно будет понять и гораздо труднее поверить в это. Но мы с удовольствием покажем вам, где хранится золото, и, уж конечно, поможем вытащить его оттуда.

Рассеянно освободившись от объятий девочек, добрая леди с сомнением посмотрела на Роберта.

– Он ничего не выдумывает! – заверила ее Антея. – Все, что он говорит, святая, истинная и неукоснительная правда! Мы так рады за вас.

– Вы ведь не издеваетесь над женщиной пожилой? – робко спросила она. – Вы ведь не такие? И ведь это не сон?

– Не сон и не обман, а все как есть правда, – сказал Сирил. – И я от всего сердца поздравляю вас.

Его суховато-вежливый тон возымел на добрую леди гораздо больший эффект чем молитвенные заклинания остальных.

– Ну, если это не сон и не обман, – сказала она, – то Анри немедленно к Манон отправится, а вы отправитесь со мной к мсье святому отцу. Нет, да?

Манон оказалась усохшей пожилой женщиной с повязанным вокруг головы желто-красным платком. Она взяла на руки Анри, который уже засыпал на ходу от всех пережитых в этот волшебный вечер волнений, и удалилась. А добрая леди надела облегающий черный плащ, восхитительную черную шляпку, пару деревянных башмачков поверх черных кашемировых носков, и вся компания зашагала вниз по дороге к еще одному крохотному беленькому домику, в котором проживал престарелый деревенский священник. Этот добрейшей души человек приветствовал их с такой сердечностью, что они даже и не заподозрили, насколько он был удивлен.

Тетушка маленького Анрн изложила ему все происшедшее в истинно французском стиле – то есть, безумно размахивая руками, конвульсивно передергивая плечами и, конечно, выражаясь на родном языке. Выслушав ее, снятой отец, который отчего-то не владел английским, зеркально повторил только что исполненную пантомиму и тоже наговорил много чего непонятного.

– Он полагает, – прошептал Феникс, – что жизненные невзгоды помутили ее рассудок Жаль, что никто из вас не говорит по-французски!

– Я много чего знаю по-французски! – негодующе возразил Роберт. – Да только это все, в основном, про «карандаши сына садовника» и «перочинные ножи племянницы пекаря», а они, как назло, ни о чем таком не хотят говорить.

– Если я заговорю, – прошептала золотая птица, – он подумает, что тоже свихнулся.

– Давай я скажу. Но только что?

– Скажи так: "C’est vrai, monsieur. Venez donc voir! (Это правда, мсье. Идемте с нами! – фр. )", – ответил Феникс, и в следующее мгновение Роберт снискал себе неувядающую славу среди остальных детей, громко и отчетливо проговорив:

– Все вре, мусью. Вени тонкуя. Обрадовавшийся было святой отец сильно расстроился, когда обнаружилось, что знание Робертом французского языка ограничивается этими двумя фразами. Однако теперь у него не оставалось никаких сомнений в том, что пожилая леди была не единственной сумасшедшей в деревне, а потому, решив, что было бы крайне опасно оставлять без присмотра сразу пятерых маньяков, он нахлобучил на голову бобровую шапку, вытащил из чулана лопату и, прихватив с собой пару свечей, зашагал с остальными к часовне святого Жана де Люса.

– Я пойду первым, – сказал Роберт, когда они добрались до места, – и покажу вам, где лежит золото.

Воспользовавшись лопатой, они открыли каменный люк, и Роберт запрыгал вниз по каменной лестнице. Остальные последовали за ним и, естественно, нашли сокровище там, где оно и хранилось несколько последних веков. Нужно сказать, что в этот момент щеки детей окрасились румянцем гордости за столь удачно проделанное ими доброе дело.

А пожилая леди вкупе со священником схватили друг друга за руки и принялись плакать от радости, как это принято у французов, а потом опустились на колени и стали перебирать золото руками, без умолку лопоча нечто невразумительное. Потом добрая леди по три раза обняла каждого из детей и бессчетное количество раз назвала их «своими ангелами – хамителями», а еще потом леди со священником снова сплелись руками и принялись болтать. Они говорили так быстро, так взволнованно и так по-французски, что дети просто не знали куда деться от радости и умиления.

– А теперь нам следует уйти, – мягко прозвучал голос Феникса, прерывая этот золотой сон.

Дети потихоньку выбрались из подземелья и вышли из часовни, а вдрызг счастливые леди со священником были настолько заняты перемежающимися плачем разговорами, что и не заметили, что их «ангелов-хамителей» больше нет с ними.

Между тем, ангелы-хранители сбежали с холма, добрались до маленького домика пожилой французской леди, развернули на веранде свой верный ковер и, усевшись на него, коротко и ясно пожелали: «Домой!» Никто не видел, как они растворились в воздухе, – никто, кроме маленького Анри, который в тот момент сидел, расплющив нос об оконное стекло и созерцая проистекавшую на улице жизнь, но когда он рассказал об этом своей тетушке, она, конечно же, решила, что все это ему просто приснилось. Так что с этим было все в порядке.

– Это самое лучшее, что мы сделали в своей жизни, – сказала Антея, когда они сидели за чаем. – Отныне мы будем совершать одни только добрые дела, и ковер нам в этом поможет.

– Гм! – сказал Феникс.

– Что ты сказал? – спросила Антея.

– О нет, ничего! – поспешно ответила золотая птица. – Это я так, размышляю про себя.

Глава VII
ПЕРСИДСКИЕ КОШКИ

Если вы узнаете, что в один прекрасный день четверо детей оказались одии-одинешеньки на перроне вокзала Ватерлоо и что никто не пришел их встречать, вы, скорее всего, составите себе нелицеприятное мнение об их родителях. И будете совершенно неправы. У них были самые добрые и любящие родители в мире, и, конечно же, они самым тщательным образом позаботились о том, чтобы тетушка Эмили встретила детей на Ватерлоо, когда они будут возвращаться с рождественских каникул из Линдхерста. Было оговорено, каким поездом они приедут, и оставалось только уточнить дату. За день до отъезда наших четверых приятелей из Руфус-Стоуна мама написала тетушке Эмми письмо, в котором подробно изложила все, что касалось даты и часа прибытия, а также вагона, багажа и прочих мелочей. Письмо это она вручила Роберту и велела быстренько отнести на почту. Но надо же было так случиться, что в то утро поблизости от Руфус-Стоуна проходила выставка охотничьих собак, и по дороге на нее эти самые собаки повстречали Роберта, а Роберт повстречал их – ив результате напрочь забыл как о злосчастном письме, так и о том, что он вообще куда-то собирался ехать Он вспомнил обо всем этом, лишь когда они в пятнадца тый раз измеряли шагами длину вокзального перрона, попутно натыкаясь на пожилых джентльменов, заглядывая в лица пожилым леди и получая тычки от спешащих мимо людей вкупе со свирепыми окриками типа «Прочь, мелюзга!» от груженых чемоданами носильщиков. То есть, когда у всех четверых уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что тетушки Эмили на вокзале нет.

Так вот, когда Роберта наконец озарило, что вчера утром он забыл сделать одну кардинально важную вещь и что последствия его забывчивости могут быть поистине фатальными, он сказал: «О, черт!» и застыл, как вкопанный, посреди перрона, чем немедленно и воспользовался здоровенный носильщик с пятью тяжеленными гладстоновскими чемоданами в каждой руке и огромным ворохом зонтов под мышкой, врезавшийся в него со всего своего молодецкого размаха. Роберт был настолько оглушен сознанием своей вины и болью в коленке, которую едва не размозжил один из «гладсто-нов», что позволил негодяю безнаказанно удалиться, даже не прокричав ему в догонку обычного «Куда лезешь?» или «Разуй глаза!»

Когда остальные узнали, в чем было дело, они немедленно высказали Роберту все, что о нем думали, и, вынуждена признать, сделали это не в самых лестных выражениях

– Нужно поехать в Кройдон и найти тетушку Эмму, – предложила Антея – Заодно и на трамвае покатаемся.

– Ну да! – урезонил ее Сирил. – Представляю, как обрадуются эти надутые Джевонсы, когда увидят нас со всем нашим барахлом.

Тетушка Эмма, нужно заметить, проживала с некой супружеской четой по имени Джевонсы, и эти самые Джевонсы были очень строгими людьми – то есть пожилыми, обожающими всякие концерты да распродажи и ни на дух не переносящими детей.

– Вот уж мама точно обрадуется, если мы вернемся к ней, – заявила Джейн.

– Она-то обрадуется, да только никогда нам этого не покажет, потому что ей нужно будет наказать нас за идиотскую выходку Роберта с письмом, – сказал Сирил. – Уж я-то понимаю в таких вещах. Да и деньжат у нас маловато. Пожалуй, если поскрести по карманам, то на «четырехколесник» наберется (Сирил имел в виду четырехколесный кэб, который, в отличие от двухколесного, никто и никогда не называет «кэбом»), но на билеты до Ныо-Фореста никак не хватит. Нам нужно просто поехать домой. Мама не будет слишком сердиться, если узнает, что мы так или иначе попали домой. К тому же, от тетушки Эммы ведь только это и требовалось.

– И все-таки нам лучше не дурить и поехать в Кройдон, – настаивала Антея.

– Да нет же! – сказал Роберт. – Готов поспорить, что тетушки Эмили нет дома. Эти Джевонсы каждый вечер таскаются по театрам, вот и она наверняка с ними увязалась. К тому же, дома нас ждет Феникс – а ковер! Я за то, чтобы взять «четырехколесник».

В результате дети кликнули «четырехколесник» (судя по тому, что пол экипажа был устлан соломой, им достался самый старомодный «четырехколесник» в городе), и Антея попросила кэбмена со всей возможной осторож ностью доставить их домой. Кэбмен выполнил приказ не только с осторожностью, но и с большим удовольствием, ибо Сирилу пришлось отдать за это золотой соверен, который папа подарил ему на Рождество. Это порядочно испортило всем настроение, но Сирил не решился спорить о плате за проезд, ибо опасался как бы кэбмен не подумал, что молодой господин не может позволить себе брать «четырехколесни-ки», когда ему вздумается. Исходя из примерно тех же соображений, он попросил кэбмена не заносить багаж в дом, а оставить на крыльце, и прежде чем позвонить, долго ждал, пока экипаж не скроется за утлом.

– Очень не хотелось бы, – объяснил он остальным, берясь за ручку звонка, – чтобы Элиза или кухарка стали при нем допрашивать нас, как последних сосунков, почему это мы приехали одни.

С этими словами он позвонил, и в тот самый момент, когда изнутри до детей донеслось звяканье колокольчика, они вдруг обрели нерушимую уверенность в том, что им очень долго придется ждать, пока им откроют. Вы, может быть, замечали, что когда дома никого нет, дверной колокольчик звучит как-то по-особенному. Почему это так, я не берусь объяснить, но это истинная правда.

– Они, наверное, там переодеваются, – Робко предположила Джейн

– Не то время, чтобы переодеваться, – ответила Антея. – Шестой час уже. Скорее всего Элиза ушла на почту, а кухарка где-нибудь развлекается.

Сирил позвонил снова – На этот раз колокольчик не пожалел усилий, чтобы доказать детям, что в доме и впрямь не было ни единой человеческой души. Они позвонили в третий раз, и приникли ушами к двери. На сердце у каждого было тяжело. Да вы и сами знаете, как не сладко бывает оказаться перед закрытой дверью родного дома, да еще когда ки дворе стоят сырые январские сумерки.

– Что-то света нигде не видать, – пропищала Джейн дрожащим голоском.

– Я понял! Они, как обычно, оставили газ во всех комнатах, сквозняк задул его, и обе идиотки задохнулись насмерть в своих постелях, – радостно сказал Роберт. – Пана всегда говорил, что этим все и кончится.

– Нужно немедленно позвать полицию! – сказала Антея, похолодев изнутри.

– Ага, и нас так же немедленно арестуют за попытку кражи со взломом. Нет уж, спасибо! – сказал Сирил. – Я вчера слышал, как папа читал в газете про одного молодого человека, который забрался в дом к родной матери – и что же? Его тут же посадили как взломщика.

– Надеюсь, что газ не добрался до Феникса, – сказала Антея. – Когда мы уезжали, он сказал, что некоторое время поживет в шкафу для мочалок – ну, знаете, там, в ванной. Я помню, еще обрадовалась, что его никто ие найдет, – уж там-то слуги никогда не прибираются. Но если он зачем-нибудь оттуда вылетел, то наверняка тоже задохнулся…Ой! А ведь и мы задохнемся, как только откроем дверь! Я же говорила вам, что нужно ехать к тетушке Эмме в Кройдон. И почему только вы меня не послушали. Синичка, милый, поехали сейчас!

– Заткнись! – коротко ответствовал ей братец. – Там, внутри, кто-то дергает задвижку.

Секунду-другую все напряженно прислушивались к доносившимся изнутри звукам, а потом проворно отступили так далеко, насколько это позволяли ступеньки крыльца.

Задвижка и впрямь дергалась и очень неприятно позвякивала. Потом ей это надоело, и она утихомирилась, зато явственно приподнялся щиток, закрывавший прорезь почтового ящика. В призрачном свете уличного фонаря, исчерченном голыми ветками стоявшей у ворот липы, дети увидели, как в прорези показался, заговорщицки подмигнул и тут же снова скрылся знакомый золотой глаз. Вместо него показался не менее знакомый золотой клюв, и в тишине раздался осторожный шепот Феникса:

– Вы одни?

– Да это же Феникс! – одновременно прошептали дети с такой радостью и таким облегчением, что их шепот едва не сорвался на крик.

– Тс-с! – сказал голос из почтового ящика. – Ваши рабы отправились как следует повеселиться. Задвижка на двери слишком тугая для моего клюва. Обойдите дом сбоку – там есть незапертое окно. Не знаю, как называется эта комната, но там еще есть такая полка, где вы храните хлеб.

Понятно! – воскликнул Сирил.

– Милый Феникс, – добавила Антея, – я бы очень хотела, чтобы ты нас там встретил.

И дети принялись крадучись пробираться к окну кладовой. Окно было расположено на боковой стене здания в проходе, заблокированном большой зеленой калиткой, на которой имелась охранительная надпись «Служебный вход» и которая, сколько дети себя помнили, была всегда закрыта на замок. Однако, если встать одной ногой на ограду, отделяющую ваше крыльцо от крыльца соседей, а другой – на перекладину калитки, то не успеете вы разобраться что к чему, как уже оказываетесь по другую ое сторону. По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Сирила с Робертом – а если говорить правду, то почти то же самое испытали и Джейн с Антеей. Одним словом, не прошло и минуты, как дети оказались в узком проходе между двумя соседними домами.

Роберт согнулся пополам, а Сирил взобрался ему на спину, подтянулся и оперся своим затянутым в бриджи коленом о бетонный подоконник. Затем он рванулся и бросился головой вперед в окно, как опытный ныряльщик бросается в воду с высокой кручи. На мгновение его ноги застыли в воздухе, как у того же ныряльщика, завязшего в иле по причине мелководья, а затем стали постепенно втягиваться внутрь. Потом в оконном проеме прощально мелькнули квадратные и весьма прилично заляпанные грязью подошвы его ботинок, и он исчез целиком.

– Подержите мне ногу, – сказал Роберт. – Я иду за ним.

– Ну уж нет, – твердо заявила Джейн. – Я не собираюсь оставаться на улице с Антеей. Да еще в такой поздний час. А ну как сейчас что-нибудь выползет из темноты и набросится на нас? Погоди, Сирил скоро откроет нам заднюю дверь.

Между тем в окне кладовой загорелся свет. Сирил потом клялся и божился, что газ зажег Феникс – – повернул краник клювом и высек искру одним взмахом крыла, – но остальные были склонны полагать, что это сделал он сам, повернув краник рукой и добыв огонь при помощи прозаических спичек, а потом под влиянием момента начисто забыл обо всем. Так или иначе, но через минуту Сирил уже открывал заднюю дверь. Когда же она снова была заперта на все замки и задвижки, дети методично обошли весь дом и запалили все газовые рожки, какие только сумели найти. Их почему – то никак не могла покинуть уверенность в том, что именно в такой вот темный и промозглый зимний вечер нужно в любой момент ожидать появления взломщика. А, как известно, ничто так не помогает перебороть страх перед взломщиками (и, кстати, перед многим другим), как яркий свет газовых рожков.

Когда же с этим приятным занятием было покончено, дети окончательно убедились в том, что Феникс не ошибался насчет Элизы с кухаркой и что в доме действительно не было никого, кроме четверых детей, Феникса, ковра и неисчислимого полчища черных тараканов, проживавших в шкафах, что стояли в детской по обеим сторонам камина. Тараканы, между прочим, сильно обрадовались тому, что дети наконец вернулись домой. Радость их неизмеримо возросла, когда Антея затопила камин, но, как обычно, на все их отчаянные попытки познакомиться дети отвечали холодным презрением. Интересно, доводилось ли вам когда-нибудь разводить огонь в камине? Я говорю не о том, чтобы зажечь спичку и поднести ее к бумаге, когда все уже приготовлено другими, – нет, случалось ли вам сложить уголь и растопку по всем правилам, а уж потом забавляться со спичками? Если не случалось, то я сейчас расскажу вам, как это делала Антея, и потом, когда вас по какой-нибудь причине заставят срочно протопить камин, вам останется только вспомнить приведенные ниже строки. Сначала она выгребла из поддувала всю золу, которая накопилась там за последнюю неде-Д1О – ленивая Элиза вечно не успевала делать этого, хотя у нее было предостаточно времени. При этом Антея сбила до крови костяшки на правой руке. Затем она любовно отобрала из кучи золы самые большие и красивые угольки и положила их на дно решетки. Затем она взяла большой кусок старой газеты (для растопки камина ни в коем случае нельзя пользоваться свежими газетами – они плохо горят, да и родители почему-то всегда протестуют против этого) и разорвала его на четыре равные части. Каждую из этих частей она скатала в неплотные шарики и положила на угольки. Затем она взяла охапку дров и содрала с одного полешка кору. В эту кору она воткнула щепочки и уложила получившегося обоюдоко-лючего ежа на бумагу, сверху накрыв дровами, так что одни концы щепочек упирались в бумагу, а другие – в поленья. При этом она слегка порезала палец и от ее инстинктивного рывка пара щепочек вылетела из камина и едва не вышибла ей оба глаза. Затем она обложила всю эту живописную конструкцию отборными кусками угля, особенно следя за тем, чтобы вместе с ними не попало ни крошки угольной пыли. Последнее ей в полной мере удалось – вся угольная пыль осела У нее на руках и лице. Затем она подожгла бумажные шарики и, дождавшись, когда из камина донесется приятное потрескивание занимавшихся поленьев, пошла умываться под кухонным краном. Замечу сразу, что умываться ей пришлось долго и тщательно