Текст книги "Феникс и ковер"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава IV
ДВА БАЗАРА

Мамочка – это самая настоящая дорогуша. Она самая красивая и самая любимая. Она такая ужасно заботливая, когда вам случится заболеть. Она всегда добрая. И почти всегда справедливая. То есть, она бывает справедливой, когда понимает вас, а это, к сожалению, бывает не всегда. Люди вообще не всегда понимают друг друга. Да и что там говорить, мамы – это вам не ангелы, хотя, следует признать, что они стоят всего ближе к ним. Вот и наши маленькие приятели прекрасно понимали, что их мама всегда поступает им во благо (жаль только, что у нее не всегда хватало ума распознать, в чем это самое благо заключается в тот или иной момент). А потому все четверо, и более всего Антея, ощущали ужасную неловкость оттого, что им приходилось скрывать от мамы великую тайну волшебного ковра и Феникса. В конце концов Антея, которая имела обыкновение ощущать неловкость в гораздо большей степени, чем все остальные, решила сказать маме правду, независимо от того, поверит она в нее или нет.

– По крайней мере, это будет честный поступок, – сказала она Фениксу. – А если она мне не поверит, то тут уж я не виновата. Так ведь?

– Именно так, – ответила золотая птица. – А уж она точно не поверит, так что можешь не волноваться.

Для своего честного поступка Антея выбрала время выполнения домашних заданий (которыми в этот день оказались алгебра, латынь, немецкий, английский и евклидова геометрия) и попросила у мамы позволения заняться ими в кабинете, мотивируя свою просьбу тем, что «только там ей по-настоящему думается». Про себя же она добавила: «Господи, ведь это же не настоящая причина! Надеюсь, что из меня не получится обманщица».

Мама сказала: «Конечно, дорогая», и Антея немедленно погрузилась в море «иксов», «игреков» и «зетов». Мама же уселась за бюро из красного дерева и принялась писать письма.

– Дорогая мамочка! – позвала Антея.

– Что, утеночек? – сказала мама.

– Я насчет кухарки, – сказала Антея. – Дело в том, что я знаю, где она.

– Неужели, дорогая? – удивилась мама. – Но, впрочем, я все равно не возьму ее назад после того, что она вытворила.

– Она не виновата! – сказала Антея. – Хочешь, я расскажу тебе, как все было на самом деле?

Мама отложила ручку в сторону, и ее лицо приняло обреченное выражение. Вы, наверное, знаете, что когда вас слушают с обреченным выражением на лице, у вас тут же пропадает всякое желание что-либо кому-либо рассказывать.

– Дело было так, – поспешно начала Антея. – Ты помнишь то яйцо, что мы нашли в ковре? Так вот, мы засунули его в камин, и оттуда вылупился Феникс, и сказал, что ковер не обыкновенный, а волшебный, и что…

– Здорово придумано, дорогая, – сказала мама, беря ручку со стола, – но теперь, пожалуйста, оставь меня в покос. Мне нужно написать целую кипу писем. Завтра утром мы с Ягненком отправляемся в Борнмут, а тут еще этот базар!..

Антея неохотно вернулась к своим игрекам, а мама усердно заскрипела пером по бумаге.

– Но, мамочка! – сказала Антея, улучив момент, когда мама отложила перо и принялась заклеивать конверт. – Ковер и вправду может перенести нас куда угодно, и…

– Хорошо бы, он перенес вас в такое место, где водятся всякие восточные безделушки для нашего базара, – вставила мама. – Я пообещала, что принесу несколько штук, да, боюсь, у меня совсем не осталось времени сходить в «Либертиз».

– Конечно, перенесет, если попросить, – сказала Антея. – Но, мама!..

– Ну что еще, дорогая? – на этот раз с явным нетерпением спросила мама, успевшая уже снова взять в руки перо.

– Ковер перенес нас в такое чудесное место, где ни у кого не бывает коклюшного кашля, и с тех пор Ягненок ни разу не кокаш-лянул, так ведь? А кухарку мы взяли с собой, потому что она надоела всем, кроме дикарей, которые сделали ее своей королевой. Они при няли ее чепец за корону, и…

– Моя милая дорогуша! – прервала ее мама. – Ты знаешь, как я люблю слушать твои выдумки, но, видишь ли, как раз сейчас я ужасно занята.

– Но ведь это правда! – в отчаянии сказала Антея.

– А вот этого не следует говорить, дорогая! – мягко осадила ее мама.

И Антея поняла, что продолжать в таком же духе бессмысленно.

– Ты надолго уезжаешь? – спросила она.

– Не знаю, – ответила мама. – У меня что-то разыгрался насморк, и папа хочет, чтобы я как следует подлечилась. Да и Ягненок еще не совсем выздоровел.

– Да ведь он с прошлой субботы ни разу не кашлянул! – перебила ее Антея.

– Твои бы слова да Богу в уши! – вздохнула мама. – Так или иначе, папа уезжает по делам в Шотландию, и вы остаетесь одни. Надеюсь, хоть на этот раз будете хорошо себя вести.

– Конечно, будем! – незамедлительно выпалила Антея. – А когда состоится базар?

– В субботу в школе, – сказала мама. – А теперь, будь умницой, не приставай больше ко мне! У меня уже голова пошла кругом. Ну вот, я забыла как пишется «коклюш»!

На следующее утро мама с Ягненком уехали, а чуть погодя уехал и папа, и дети остались наедине с кухаркой, которая с виду так сильно напоминала испуганного кролика, что у них просто рука не поднималась подстроить ей какую-нибудь пакость и напугать ее еще больше.

Феникс решил устроить себе маленький отпуск. Он сказал, что сильно переволновался за последнее время и нуждается в недельном отдыхе, во время которого его ни под каким видом нельзя беспокоить. Затем он исчез, и его уже никто не мог найти.

А потому, когда в среду у детей выдался свободный день и они решили оправиться куда-нибудь на ковре, им пришлось обойтись без Феникса. Вечерние полеты исключались ввиду опрометчивого обещания не выходить из дому после шести часов вечера, сделанного маме в трогательные минуты прощания. Правда, в субботу им было разрешено нарушить его и отправиться на базар – но только после того, как каждый до блеска отмоется, наденет свой лучший костюм и основательно почистит ногти заостренными концами деревянных спичек, которые, в отличие от кровопускательных ножниц, не имеют обыкновения залезать под ногти до самого локтя.

– Надо бы повидать Ягненка, – сказала Джейн.

Однако остальные тут жо высказали вполне справделивое убеждение в том, что если они ни с того ни с сего появятся в Борнмуте, то с мамой наверняка сделается нервное расстройство, а то и, не дай Бог, какой-нибудь припадок. После этого они уселись на ковер и принялись ломать себе голову до тех пор. пока она у них и впрямь не сломалась.

– Послушайте! – сказал Сирил. – Я кажется, придумал. Уважаемый ковер, перенеси нас, пожалуйста, туда, где мы сможем увидеть маму с Ягненком, но никто не сможет увидеть нас.

– Кроме Ягненка! – успела добавить Джейн. В следующее мгновение дети изо всех сил старались побороть дурноту, вызванную ощущением падения вверх тормашками. Они сидели на ковре, разложенном поверх другого ковра – ковра из коричневых сосновых иголок. Над головами у них высились кроны собственно сосен, а рядом с ними весело проистекал зажатый меж двумя высокими берегами ручей. Немного поодаль, на том же сосновоигольчатом ковре, сидела и, сняв шляпу, нежилась в лучах не по-ноябрьски яркого солнца мама. И еще там был Ягненок – блеющий от счастья и совсем не собирающийся кашлять Ягненок.

– Ковер обманул нас, – мрачно произнес Роберт. – Мама увидит нас, как только повернет голову.

Но верный ковер не подвел детей и на этот раз.

Не успел Роберт закончить своего мрачного пророчества, как мама повернула голову, посмотрела на них в упор и ничего не увидела!

– Мы стали невидимками! – прошептал Сирил. – Вот это приключеньице!

Однако девочкам это приключеньице вовсе не понравилось. Им было не по себе от того, что мама смотрела прямо на них и при этом хранила столь безразличное выражение лица, словно их вовсе и не было на свете.

Мне это не нравится, – сказала Джейн. – Мама раньше никогда на нас так не смотрела, * нее такой вид, как будто она нас вовсе не любит… как будто мы не ее милые детки, а чьи-то чужие… как будто ей все равно, есть мы тут или нет!

– Это просто невыносимо! – добавила Антея со слезами в голосе.

Но в этот момент их увидел Ягненок. Он вскочил на ноги и бросился к ковру, вопя что есть мочи:

– Пантерочка, милая Пантерочка! Ой, и Кошечка, и Синичка, и Бобс! Ой, ой!

Антея поймала его на руки и принялась целовать. К ней тут же присоединилась Джейн. Как девочки ни старались, они не могли удержаться от этого – слишком уж обворожительным маленьким утеночком он был! Как в старые добрые времена, его голубая треуголка съехала на одно ухо, а личико было до бровей перепачкано грязью.

– Я люблю мою Пантерочку! – лепетал он. – И тебя, и тебя, и тебя!

Это был поистине замечательный момент. Даже мальчики позволили себе покровительственно похлопать своего маленького братца по спине.

Затем Антея оглянулась на маму и замерла в ужасе. Да и было отчего – за то время, пока дети развлекались с Ягненком, мамино лицо приобрело устойчивый изумрудный оттенок, а в ее глазах появилось настолько странное выражение, что можно было подумать, что она подумала, что Ягненок сошел с ума. На самом деле, именно так она и подумала.

– Ягненочек, дорогой мой! Иди к своей маме! – закричала она и, вскочив на ноги, бросилась к ребенку.

Ее родительский порыв был настолько быстрым и неожиданным, что, не сообрази невидимые дети вовремя отскочить в сторону, она непременно налетела бы на них, а, нужно вам сказать, натыкаться на то, чего не видишь, является наихудшим опытом общения с привидениями. Так или иначе, но мама схватила Ягненка в охапку и со всей доступной ей скоростью бросилась прочь от соснового бора.

– Давайте-ка полетим домой, – сказала Джейн после минуты удрученного молчания. – Еще немного, и я подумаю, что мама и впрямь не любит нас.

Но сначала они проследили за тем, как мама встретила по дороге одну знакомую леди и, таким образом, оказалась в относительной безопасности. В самом деле, нельзя просто так бросать своих зеленолицых мам посреди соснового бора, где даже медведь не может прийти им на помошь, и отправляться домой, как будто ничего не случилось.

Так вот, когда мама очутилась в относительной безопасности, дети забрались на ковер, сказали: «Домой!» и – фьюить! – оказались в своей детской.

– Откровенно говоря, быть невидимкой не так уж и здорово, – сказал Сирил. – По край ней мере, в кругу семьи. Другое дело, если бы ты был принцем, или бандитом, или взлом щиком!

Затем все четверо с нежной грустью вспомнили дорогое зеленоватое лицо мамы.

– Лучше бы она никуда не уезжала, – вздохнула Джейн. – Без нее дом становится какой-то сам не свой.

– Я думаю, нам нужно исполнить то, чего она хотела, – вмешалась Антея. – Недавно я читала в одной книжке, что «желания ушедших от нас священны».

– Это если они ушли от нас куда-нибудь очень далеко, – возразил Сирил. – Скажем, к коралловым берегам Индии или ледяным пустыням Гренландии, но уж никак не в Борнмут. Кроме того, мы не знаем, чего мама хотела.

– А вот и неправда! – сказала Антея, с трудом подавляя желание удариться в слезы. – Она сказала: «Нужно достать индийских побрякушек для базара». Только она думала, что нам их никогда не достать, и сказала это в шутку

– Тогда давайте отправимся в Индию и наберем их там побольше! – сказал Роберт. – Вот в субботу и полетим!

Наступила суббота, и они полетели.

Феникс был по-прежнему неуловим, так что они просто уселись на свой прекрасный волшебный ковер и пожелали:

– Нам нужно набрать индийских побрякушек для маминого базара. Не мог ли бы ты перенести пас в такое место, где нам их навалят целые кучи?

Безотказный ковер пару раз кувыркнул детей в воздухе и приземлился на окраине изнывающего от зноя индийского города. Дети сразу же догадались, что город был индийский – достаточно было взглянуть на странной формы купола храмов и крыши домов. Кроме того, мимо них сновали толпы самого невероятного люда, среди которого выделялись человек верхом на слоне и два английских солдата, постоянно цитировавших в своем разговоре фразы, а то и целые пассажи, из книг мистера Киплинга. Одним словом, никаких сомнений относительно места их пребывания у детей не возникло. Они свернули ковер, возложили его на мужественные плечи Роберта и смело вступили в черту города. Было очень жарко, а потому им опять пришлось поснимать свои лондонско-ноябрьские пальтишки и нести их в руках.

Улицы города оказались узкими и до нелепого извилистыми. Они были до отказа забиты людьми в нелепых одеяниях, говорящих на самом нелепом языке, который детям только доводилось слышать в своей нелепой жизни.

– Ни слова не разобрать! – сказал Сирил. – Как теперь, скажите на милость, нам просить всякие штучки для маминого базара?

– Да к тому же они все бедняки, – добавила Джейн. – Это у них на лицах написано. Нам нужно найти раджу или кого-нибудь в этом роде.

Роберт принялся было разворачивать ковер, но остальные уговорили его не тратить желание зря.

– Мы же ясно сказали ковру, что нам нужно в такое место, где нам дадут индийских побрякушек для базара, – сказала Антея. – Будьте уверены, он нас не подведет.

Ее вера была тотчас вознаграждена.

Не успели последние слова слететь с ее уст, как к детям подошел некий темно-коричневый джентльмен в тюрбане и склонился в глубоком поклоне. Затем, к немалому удивлению детей, он заговорил на весьма убедительном подобии английского языка:

– Моя милостивая рани (что, как догадались дети, означало «жена раджи») думать вы очень хороший дети. Она спрашивает вы не заблудиться? Она спрашивает вы хотеть продать ковер? Она увидеть вас из своего паланкина. Вы пойти к ней, да, нет?

Они отправились вслед за незнакомцем, который, улыбаясь во все свои пятьдесят два, а то и пятьдесят четыре зуба, провел их по лабиринту извилистых улиц к дворцу рани. Я не собираюсь описывать вам дворец рани, потому что на самом деле я его в жизни нг видала. Вот мистер Киплинг видел, так что, если хотите, описание дворца рани можете прочитать в его книжках. А я вам только расскажу о том, что там в точности произошло.

Старая рани восседала на горе подушек, а вокруг нее толпилось изрядное количество других важных леди. Все они были в таких просторных штанишках и вуалях, и все они с ног до головы были увешаны блестками, золотом и бриллиантами. А темно-коричневый джентльмен в тюрбане стоял за резной ширмой и переводил все, что бы ни сказали дети и королева. Вот, например, когда королева попросила детей продать ковер, а они дружно ответили «Нет!», он все так и перевел.

– Но почему? – спросила рани.

Джейн кратко объяснила почему, и переводчик также кратко перевел. Тогда королева заговорила вновь, и переводчик сказал:

– Моя госпожа говорит это очень волшебный история. Моя госпожа просит рассказать все подробно и не думать о времени.

Что ж, пришлось рассказать все подробно-

Пол училась очень длинная история, особенно если учесть, что ее пришлось рассказывать дважды – один раз Сирилу, а другой раз переводчику. Да и Сирил на этот раз превзошел самого себя. Кажется, воспоминания о пережитых приключениях не на шутку захватили его самого, и по мере того, как он излагал историю Феникса и ковра, коварной башни и августейшей кухарки, его речь все более напоминала язык «Тысячи и одной ночи». Всякий раз, когда джентльмен в тюрбане заканчивал переводить очередной кусок, рани и ее придворные леди принимались кататься по подушкам от хохота.

Когда история закончилась, рани заговорила, и переводчик объяснил, что она сказала буквально следующее:

– Мой милый, ты есть прирожденный сказитель сказок.

Затем рани сорвала с шеи бирюзовое ожерелье и швырнула его к ногам Сирила.

– О, Боже мой, какая красота! – в один голос воскликнули Джейн и Антея.

Сирил откланялся во все стороны, несколько раз кашлянул, а затем произнес:

– Передайте ей мое огромное спасибо, но я бы предпочел, чтобы она дала мне каких-нибудь дешевых безделушек для базара. Скажите ей, что я хочу продать их, а на вырученные деньги накупить одежды для бедняков, у которых таковой не имеется.

– Скажи ему, что я разрешаю продать мое ожерелье и на вырученные деньги одеть нагих и убогих, – сказала королева, выслушав переводчика.

Но Сирил был непоколебим.

– Нет уж, спасибо, – сказал он. – Все эти вещи должны быть проданы сегодня на английском базаре, а я боюсь, что на английском базаре никто не купит настоящее бирюзовое ожерелье. Все подумают, что оно поддельное, а если не подумают, то заставят нас объяснить, откуда мы его взяли.

Тогда королева приказала принести всяческих маленьких красивых безделушек, и вскоре слуги почти полностью завалили ими ковер.

– Мне придется дать вам слона, чтобы унести все это, – сказала, смеясь, королева.

– Если королева будет так любезна выдать нам по расческе и к тому же позволит нам умыться, – возразила Антея, – мы покажем ей настоящее волшебство. Мы вместе с ковром и всеми этими замечательными медными подносами, кувшинчиками, резными шкатулочками, порошками и прочими милыми вещичками исчезнем, как дым, прямо у нее на глазах.

От такого предложения рани радостно захлопала в ладоши и тут же ссудила детям четыре сандаловых расчески, на ручках которых были выложены из слоновой кости четыре цветка лотоса. Расчесавшись, дети вымыли лицо и руки в серебряной чаше.

Затем Сирил произнес очень вежливую прощальную речь, которая немного неожиданно заканчивалась следующими словами:

– А потому я хочу, чтобы мы сейчас же оказались на базаре в нашей школе!

Что с ними, конечно же, и случилось. А королева с ее придворными дамами остались сидеть на подушках, открыв от изумления рты и тупо уставившись на узорчатый мраморный пол, где только что были ковер и дети.

– Истинно говорю вам, это было самое что ни есть волшебство! – сказала наконец королева, весьма довольная всем происшедшим. Нужно сказать, что об этом случае еще долго судачили при дворе в периоды дождей и в конце концов он попал в знаменитую книгу «Чудеса Индии», написанную одним английским этнографом.

Как уже говорилось, история Сирила заняла изрядное количество времени. То же самое можно сказать и об экзотических сладостях, которыми королева потчевала детей, пока слуги собирали по всему дворцу изящные безделушки, так что когда дети очутились в школе, там уже повсюду горел свет, а снаружи, над крышами камдентаунских домов, сгущались вечерние сумерки.

– Хорошо еще, что мы догадались умыться в Индии, – сакзал Сирил. – Мы бы наверняка опоздали, если бы сейчас потащились домой.

– Кроме того, – добавил Роберт, – в Индии умываться гораздо теплее. Пожалуй, я бы согласился там жить всегда.

Благоразумный ковер незаметно приземлил детей в темном закутке на стыке двух ярмарочных ларьков. Кругом валялись обрывки бечевки и оберточной бумаги, а вдоль стен громоздились ряды пустых ящиков и корзин.

Нужно было выбираться наружу. Дети нырнули под витрину ларька, увешанную всякого рода скатертями, ковриками и прочими салфетками, которые богатые леди, которым чаще всего бывает нечего делать, имеют обыкновение разукрашивать изысканной вышивкой, и поползли к свету. Достигнув внешнего края витрины, они слегка отогнули конец свисавшей с нее скатерти, которую чья-то прихотливая рука обметала затейливым узором из голубой герании, и принялись поочередно возникать в толпе зевак. Девочкам и Сирилу удалось выбраться более или менее незамеченными, а вот Роберт, употребивший все усилия, чтобы выбраться абсолютно незамеченным, слегка перестарался и, подобно тому, как пешеходы попадают под экипажы и омнибусы, попал под миссис Биддл, владелицу укрывшего детей ларька. Ее солидных размеров нога безжалостно опустилась на маленькую нежную ручку Роберта – и разве можно после этого винить его за то, что он совсем немножко повопил?

Тут же вокруг детей собралась толпа. На благотворительных базарах редко можно услышать дикие вопли, и потому всем было крайне интересно узнать, что случилось – Прошло несколько очень долгих секунд, прежде чем детям удалось втолковать миссис Биддл, что она наступила не на выступающую паркетину школьного пола или же упавшую с витрины подушечку для булавок, а на руку живому и нестерпимо страдающему ребенку. Когда до миссис Биддл наконец дошло истинное положение вещей, она не на шутку рассердилась. Вы замечали, что когда один человек случайно причиняет боль другому, он сердится гораздо больше, чем пострадавший. Интересно, почему бы это?

– Я, конечно, очень извиняюсь, – заявила миссис Биддл тоном, в котором гнев звучал гораздо явственнее, чем сожаление, – но с какой это стати ты залез под мой ларек, как самая распоследняя уховертка?! А ну-ка, вылезай оттуда!

– Мы только хотели посмотреть на товары, что сложены там, в углу.

– Подглядывать да высматривать – это очень плохая привычка! – сказала миссис Биддл. – Вот увидите, она не доведет вас до добра. И вообще, там ничего нет, кроме пустых ящиков да пыли.

– Как же! – сказала Джейн. – Это вы так думаете!

– Ах, ты грубая маленькая девчонка!.. – воскликнула побагровевшая от гнева миссис Биддл.

– И вовсе она не грубая, а только там и взаправду есть много всяческих расчудесных вещей, – сказал Сирил. И вдруг осознал, насколько безнадежно доказывать собравшимся вокруг людям, что все эти сложенные на ковре сокровища были ничем иным, как маминым вкладом в благотворительный базар. Никто и ни за что не поверит в это, а если и поверит, то, естественно, напишет маме благодарственное письмо, и уж тогда мама подумает такое!.. Словом, один Бог знает, что она тогда подумает. Остальные дети осознали примерно то же самое.

– Я бы хотела взглянуть на эти вещицы, – сказала очень красивая леди, торговавшая за с оседним ларьком. Ее друзья обещали собрать кучу всякой всячины для базара, но самым бессовестным образом не сдержали слова. В результате ее ларек оказался самым бедным на всем базаре, и она очень надеялась, что внезапно обнаружившиеся вещи являются запоздалым взносом в ее торговлю.

Она вопросительно посмотрела на Роберта, и тот, пробормотав нечто вроде «Конечно, с большим удовольствием!», мгновенно исчез под прилавком миссис Биддл.

– Меня удивляет то, что вы поощряете этих маленьких негодяев, – сказала миссис Биддл. – Понимаете, мисс Писмарш, я всегда все говорю напрямик… Так вот, я должна сказать, что меня удивляет ваше поведение. – Затем она повернулась к собравшимся и, окинув их строгим взглядом, продолжала: – И вообще, здесь вам не цирк! Просто один очень гадкий мальчишка доозорничался и случайно поранился – да и то совсем чуть-чуть. Так что вам лучше поскорее разойтись. Если он почувствует себя центром внимания, то только еще пуще расхулиганится.

Мало-помалу толпа рассеялась. Не находившая слов от ярости Антея услыхала, как стоявший рядом с ней викарий негромко произнес «Несчастный мальчик!» – и возлюбила его отныне и навсегда.

В этот момент из-под прилавка вынырнул Роберт, нагруженный бенарской медью и инкрустированными слоновой костью сандаловыми шкатулками.

– Господи! – воскликнула мисс Писмарш. – • Значит, Чарльз все-таки не забыл!

– Извините! – Миссис Биддл олицетворяла собой вежливость, замороженную в сердце айсберга. – Все эти вещи лежали за моим прилавком. Неизвестный даритель, который тайком подложил их туда, наверняка краснеет при мысли о том, что кто-то другой может заявить на них свои права. Разумеется, все это исключительно для меня.

Дети почли за лучшее покинуть место сего неравного поединка и смешаться с толпой. Они просто не находили слов от возмущения – до тех пор, пока находчивый Роберт не выразился следующим образом:

– Ах, эта расфуфыренная фурия!

– И это после всего того, что нам довелось пережить! – сказал Сирил. – У меня до сих пор в горле першит после переговоров с той индийской леди в брюках.

– Эта фурия – просто дурия! – заключила Джейн.

Торопливый шепот Антеи прервал поток замысловатых и просто откровенных ругательств:

– Согласна, она отнюдь не подарок, зато мисс Писмарш – настоящее чудо и вдобавок красавица. У кого-нибудь есть карандаш?

Ползти под тремя составленными вместе прилавками было тяжело и неловко, но Антея прекрасно справилась с этим. Отыскав среди мусора большой обрывок голубой бумаги, она сложила его пополам и, через каждое слово облизывая карандаш, чтобы было заметнее, написала: «Все эти индийские сокровища предназначены чудесной красавице мисс Писмарш». Некоторое время она раздумывала над тем, чтобы приписать для пущей ясности «И ни в коем случае не миссис Биддл», но потом решила, что это может навести на подозрения, и ограничилась лишь тем, что подписалась: «Неизвестный даритель». Затем она поползла обратно и через минуту присоединилась к остальным.

Так что когда миссис Биддл обратилась за справедливостью в устроительный комитет базара и конкурирующие ларьки были сдвинуты в сторону, чтобы два тучных священника и несколько не менее тучных леди смогли посмотреть на товар, не лазая под прилавки, обрывок голубой бумаги был благополучно обнаружен, и вся груда изящных индийских побрякушек перешла на прилавок мисс Писмарш, которая и продала их все до одной, выручив тридцать пять фунтов стерлингов.

– Что-то я никак не возьму в толк насчет этой голубой бумажки… – сказала миссис Биддл. – По мне, так это мог написать только сумасшедший. Да еще назвать ее «чудесной красавицей»! Нет, разумный человек не мог этого написать.

Антея и Джейн попросили у мисс Писмарш позволения помочь ей с распродажей, мотивируя это тем, что именно их братец Роберт обнаружил неожиданный товар. Мисс Писмарш с радостью согласилась, ибо ее до того всеми заброшенный ларек теперь был окружен плотной толпой покупателей, желающих приобрести экзотические сувениры, и ей просто была необходима помощь. Оглядываясь время от времени на миссис Биддл. дети замечали, что для ее торговли не только помощники, но и она сама была не очень-то нужна. Надеюсь, они не испытывали радости по этому поводу – знаете, вы должны прощать своих врагов, даже если те и наступают вам на руки, а потом говорят, что вы сами виноваты в этом. Однако боюсь, что они все же в недостаточной мере чувствовали свою вину.

Им пришлось изрядно повозиться, расставляя свой товар на прилавке. Но сначала они расстелили ковер, так что серебряные, медные и сандаловые штучки очень выгодно смотре лись на его темном фоне. Весь вечер вокруг их прилавка не стихала веселая суета, и в конце концов мисс Писмарш с девочками удалось продать даже некомплектный серебряный гвоздь, по непонятной причине завалявшийся среди маленьких сияющих солнц, привезенных детьми с далекого индийского базара. Покончив с этим делом, дети всей гурьбой отправились вытаскивать счастливые номера в лотерее, нашаривать в рождественской кадке специально для такого случая приготовленные подарки, веселиться над деревенскими простофилями из картонного оркестрика, наяривающими под ветхозаветный фонограф, и с замиранием сердца внимать сладкозвучному пению птиц, производимому за ширмой при помощи стеклянных трубок и стаканов с водой. Неожиданной радостью для всех четверых явилось чаепитие, устроенное добрым викарием, и, не успели они еще съесть по три пирожка каждый, как к ним присоединилась мисс Писмарш. Вечеринка удалась на славу, а викарий так просто превзошел самого себя, наперебой расточая любезности всем присут-ствовашим {"и даже мисс Писмарш", как заметила позднее Джейн).

– Нам пора возвращаться к ларьку, – сказала Антея, когда все почувствовали, что готовы скорее умереть, чем съесть еще кусочек. (Викарий, между тем, вообще забыл о еде и вместо этого принялся нашептывать на ухо мисс Писмарш о каком-то событии, намеревающемся произойти «после Пасхи»).

– Нам незачем туда возвращаться – весело прощебетала мисс Писмарш. – Благодаря вам, мои милые, мы продали все до последнего.

Н-но – там же ковер, – сказал Сирил.

О! – лучезарно улыбнулась мисс Писмарш – – Насчет ковра не беспокойтесь. Я ухитрилась даже его продать. Миссис Биддл дала мне за него целых десять шиллингов. Она сказала, что давно хотела приобрести что-нибудь подобное для спальни прислуги.

– Как же! – сказала Джейн. – У ее при слуги ковров не бывает. Мы взяли к себе ее кухарку, так она нам много чего про эту самую миссис порассказала,

– Прошу вас, давайте оставим в покое тайны мадридского двора, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал викарий, и мисс Писмарш снова засмеялась, глядя на него так, как если бы ей в жизни не доводилось встречать более приятного и веселого человека. Но остальные четверо чуть ли не в буквальном смысле проглотили языки от ужаса. И действительно, посудите сами, что им было делать? Не могли же они сказать: «Это ведь, черт возьми, наш ковер!», ибо ковры вообще никто и никогда не приносит на благотворительные базары, и уж тем более дети.

Дети пребывали в самом настоящем отчаянии. К их чести должна сказать, что отчаяние непобудило их забыть о хороших манерах, как это иногда бывает даже со взрослыми, которым не мешает поучиться на примере наших приятелей.

Наши приятели сказали: «Благодарим за по-трясающее чаепитие», "Спасибо за то, что вы т акие потрясающие" и «Спасибо за потрясающий вечер». Последнее «спасибо» они адресовали викарию, потому что именно он устроил все эти ящики с лотереей, кадки с подарками, фонографы и птичьи хоры. И нужно сказать, ему это потрясающе удалось. На прощанье девочки обнялись с мисс Писмарш, а когда все четверо отошли в сторонку, до их слуха донеслось следующее:

– Какие славные ребята! Однако, насчет наших планов… Ты согласна, если это будет после Пасхи? Ну же, скажи, что ты согласна…

Джейн рванулась назад и, прежде чем Антея успела оттащить ее в сторону, спросила;

– А что это такое будет после Пасхи? Мисс Писмарш зарделась и от этого стала еще прекраснее. Викарий же сказал:

– Надеюсь, что после Пасхи я отправлюсь на Острова Мечты.

– Хотите, мы доставим вас туда на волшебном ковре? – спросила Джейн.

– Большое спасибо, – ответил викарий, – но я боюсь, что не смогу ждать так долго. Я хочу отправиться на Острова Мечты до того как меня сделают епископом, потому что когда меня сделают епископом, у меня уже не будет для этого времени.

– Я всегда полагала, что мне следует выйти замуж за епископа, – сказала Джейн. – У них такие красивые фартучки, да и в хозяйстве пригодятся! А вам бы не хотелось выйти замуж за епископа, мисс Писмарш?

Тут детям наконец удалось оттащить ее в сторону

На общем совете было решено, что Роберту не стоит больше иметь дело с миссис Биддл, так как именно его рука послужила причиной до садного инцидента, а, стало быть, его появление только снова рассердит ее. Антея с Джейн также не имели никаких шансов на симпатию со стороны старой леди, ибо помогали сбывать товар в конкурирующем ларьке.

В конце концов все четверо единодушно решили, что Сирил был единственным, кого старая леди могла не прибить на месте, и пока Роберт, Антея и Джейн старательно растворялись в толпе, их старший брат не без опаски приблизился к миссис Биддл и произнес: