Текст книги "Четвертый с Фринагара. Ад во мне. Дело вкуса. Пропавший Ромни. Охота за сокровищем."

Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес

Соавторы: Ричард Скотт Пратер,Дороти Сейерс,Эллери Куин,Джо Алекс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Эдгар Уоллес
ПРОПАВШИЙ РОМНИ

Старший инспектор Скотленд-Ярда Питер Доуз был еще сравнительно молод, если учесть занимаемый им высокий пост. Управление, им возглавляемое, гордилось тем, что однажды напав на след, он всегда доводил дело до конца, хотя сам Доуз очень мало говорил о своих успехах.

Чисто выбритый, с седыми висками, моложавый старший инспектор относился философски к преступлениям и преступникам. Его не пугали первые, а вторые не вызывали у него злобы.

Если Доуза что-нибудь по-настоящему увлекало, то это преступления, заключавшие в себе загадку. Все выходящее за рамки ординарного, все необычное привлекало его, и больше всего он сожалел о том, что ему не довелось хоть раз провести расследование многочисленных таинственных преступлений, совершенных Джейн по прозвищу Четыре квадрата, которыми занималась столичная полиция.

Питер Доуз получил возможность обнаружить Джейн и заняться вплотную преступлениями этой девушки после дела лорда Клейторпа. Он понимал, что чрезвычайно важно не поддаваться ничьему влиянию, избегать предубеждения и не обращать внимания на многочисленные, часто противоречивые «улики», которые стремились обсудить с ним все, кто имел отношение к расследованию ограблений, совершенных Джейн-Четыре квадрата.

После расследования таинственного дела лорда Клейторпа Питер доложил комиссару Скотленд-Ярда:

– Насколько я понимаю, эта женщина начала свои грабежи примерно год назад. Она всегда грабила не рядовых обывателей, которые обычно страдают от подобных преступлений, а людей с большими деньгами в банках, причем, как показывают мои расследования, с деньгами, полученными путем манипуляций сомнительных коммерческих компаний.

– Что она делает с деньгами? – спросил комиссар с любопытством.

– В этом-то и странность всего этого дела, ответил Доуз. – Я почти уверен, что она отдает большие суммы благотворительным учреждениям. Вот, например, после ограбления Левинстайна большие ясли в лондонском Ист-Энде получили от неизвестного дарителя четыре тысячи фунтов стерлингов. Одновременно еще четыре тысячи фунтов поступили на счет больницы в Уэст-Энде. После ограбления Талбота три тысячи фунтов, почти вся украденная сумма, были переданы неизвестным лицом одному из родильных домов Уэст-Энда. Мне кажется, мы обнаружим, что эта женщина чем-то связана с больницами и за ее преступлениями стоит какая-то донкихотская идея помощи бедным за счет чересчур богатых.

– Весьма оригинально, – сухо сказал начальник, – по, к сожалению, ее замечательные намерения нас не интересуют. Для нас она – обыкновенная воровка.

– Она – больше, чем просто воровка, – спокойно ответил Питер. – Джейн – самый хитроумный преступник из всех, с кем мне довелось встречаться с тех пор, как я работаю в Скотленд-Ярде. В этом случае речь идет о том, чего мы опасаемся и с чем все же надеемся столкнуться – о преступнике с серым веществом в голове.

– Видел кто-нибудь эту женщину? – спросил Комиссар.

– И да, и нет, – ответил Питер. – Звучит непонятно, но значит только, что те, кто ее видел, потом не могли ее опознать. Левинстайн видел ее, Клейторп тоже видел ее, но она носила вуаль и ее невозможно было узнать. Моя проблема сейчас выяснить, где она намерена нанести следующий удар. Даже если она грабит только чересчур богатых, у нее выбор из сорока тысяч богачей. Естественно, что охранять их всех невозможно. Но тем не менее… – Доуз заколебался.

– Так что же?

– Мне немного помогает тщательное изучение ее методов, – ответил Доуз. – Я старался представить себе, кто может быть ее следующей жертвой. Это должен быть кто-то очень богатый, причем выставляющий свое богатство напоказ, и я остановился на четырех предполагаемых жертвах. Это Грегори Смит, Карл Свайс, мистер Томас Скотт и Джон Трессер. Я склонен думать, что она собирается ограбить Трессера. Трессер составил большое состояние не самыми честными путями и не устает похваляться своим богатством. Это он купил особняк герцога Хаслмирского и его собрание картин, вы наверно помните, что об этом писали в газетах.

Комиссар кивнул.

– В коллекции есть замечательная картина Ромни, верно?

– Да, именно эта картина, – ответил Доуз. – Трессер, конечно, не может отличить картину от газовой плиты. Он знает, что картина Ромни – замечательное произведение, но только потому, что ему об этом сказали. Кроме того, именно Трессер заявил газетчикам, чтО он думает относительно благотворительности. Он им сказал, что ни разу не дал даже пенни общественным учреждениям и ни разу не истратил и цента, который не принес бы ему другого цента прибыли. Такие заявления должны вызвать реакцию у Джейн. Кроме того, художественные достоинства картины Ромни и ее цепа широко разрекламированы. Ну что ж, я считаю, что соблазн почти непреодолим.

Встретиться с мистером Трессером оказалось очень трудно. Его многочисленные интересы в лондонском Сити поглощали все его время от завтрака до позднего вечера. Когда Питер наконец застиг мультимиллионера в частном обеденном зале отеля «Ритц-Карлтон», он увидел тучного рыжего, чисто выбритого мужчину с длинным лицом и холодными голубыми глазами.

Визитная карточка Питера Доуза совершила чудо и обеспечила ему свидание с Трессером.

– Садитесь, садитесь, – торопливо проговорил миллионер. – Что случилось?

Питер объяснил, зачем пришел, и собеседник выслушал сказанное с интересом, словно деловое предложение.

– Я все знаю насчет этой Джейн, – бодро заявил Трессер. – Но у меня она ничего не возьмет, можете мне поверить. Что до Рамни, – так вы произносите его фамилию? – что до этой картины, можете не беспокоиться.

– Но, насколько я понимаю, вы разрешаете публике осматривать вашу коллекцию?

– Это верно, – согласился Трессер, – по каждый, кто приходит посмотреть картины, должен записать свою фамилию в книге посетителей. Кроме того, выставка охраняется.

– Где находится картина Ромни по ночам? Остается на стене? – спросил Питер.

– Что вы думаете, я дурак? – рассмеялся Трессер. – Нет, ее уносят в кладовую с бронированной дверью; у герцога была устроена замечательная кладовая и, чтобы открыть ее, надо порядком потрудиться.

Питер Доуз не разделял веры своего собеседника во всемогущество болтов и засовов. Он знал, что Джейн-Четыре квадрата не только мастер своего дела, но и хороший стратег. Конечно, ее, может быть, не интересуют картины, и в любом случае картину трудно вынести, если она не украдена ночью, что сделать вряд ли возможно.

Питер пошел в Хаслмир Хауз, находившийся неподалеку от Беркли-сквер. Это было громоздкое, неопределенной архитектуры, здание с пристройками и длинной, современного вида картинной галереей. Войдя в вестибюль, Доуз расписался в книге посетителей, показал свое удостоверение человеку, не оставлявшему сомнения в том, что он детектив, и вошел в длинную галерею. Там висела картина Ромни, прекрасный образец искусства художника.

Питер оказался единственным посетителем и сумел обратить свое внимание не только на картину – он бегло осмотрел помещение на случай возможных инцидентов. Оно было длинным и узким. В нем имелась единственная дверь – та, через которую он вошел, а окна в обоих концах были не только забраны решетками, но на каждом еще была установлена густая проволочная сетка. Таким образом, ни войти ни выйти через окна было невозможно. Они тоже были длинными и узкими в соответствии с формой зала, и на них не было занавесей, за которыми можно было бы спрятаться. Для того, чтобы днем не проникал солнечный свет, использовались простые, закатывавшиеся рулоном вверх шторы.

Питер вышел, прошел мимо внимательно следившей за ним охраны и убедился, что, если Джейн решится совершить налет на картины мистера Трессера, ей придется использовать всю свою воровскую сноровку, чтобы этот налет удался. Он вернулся в Скотленд-Ярд, занялся делами, а потом вышел перекусить. Он вернулся в свой кабинет в три часа и уже перестал думать о Джейн и ее фокусах, когда зазвонил внутренний телефон.

– Пожалуйста, сразу же спускайтесь ко мне, Доуз, – сказал комиссар, и Доуз бегом направился по длинному коридору в бюро комиссара.

– Что же, Доуз, – приветствовал его начальник, – ждать вам пришлось недолго.

– Что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что драгоценный Ромни украден, – ответил комиссар, и Питеру оставалось только озадаченно смотреть на него.

– Когда это случилось?

– Полчаса назад. Лучше отправляйтесь на Беркли-сквер и задайте все вопросы на место.

Уже через две минуты двухместный автомобиль Питера пробирался сквозь поток других машин, и еще через десять минут инспектор был в холле большого дома и опрашивал взволнованных служителей. Факты, как он обнаружил, были весьма просты.

В четверть третьего старик в плотном пальто, до самого носа закутанный шарфом, пришел в галерею и попросил разрешения осмотреть картины. Он назвался Томасом Смитом.

Старик был специалистом по творчеству Ромни и оказался весьма словоохотливым. Он разговаривал со всеми служителями и стремился подробно рассказать о себе, о своем специальном образовании в области искусства, о своей высочайшей квалификации в качестве художественного критика. Все это означало, что он принадлежит к тому тину зануд, с которыми приходится иметь дело большинству служителей картинных галерей, и они с радостью оборвали его излияния, пропустив его в зал, где висели картины.

– Он что, находился в зале один? – спросил Питер.

– Да, сэр.

– Никто с ним не вошел?

– Нет, сэр.

Питер кивнул.

– Конечно, его занудство могло быть намеренной игрой для того, чтобы отпугнуть смотрителей, но продолжайте.

– Старик вошел в зал, и было видно, как он застыл перед картиной Ромни в немом восторге. Смотрители, видевшие его, клянутся, что в тот момент картина была в своей раме. Она висела на уровне глаз, иначе говоря, верх рамы находился примерно в семи футах от пола.

– Почти сразу же после того, как служащие заглянули в зал, старик вышел оттуда, бормоча про себя что-то насчет совершенства исполнения картины. Когда он вышел из зала и оказался во внешнем вестибюле, туда вошла девочка и тоже попросила разрешения осмотреть галерею. Она записала в книгу посетителей свое имя «Эллен Коул».

– Как она выглядела? – спросил Питер.

– Просто ребенок, – рассеянно ответил служащий. – Совсем маленькая девочка.

Очевидно, девочка вошла в салон, когда старик из него выходил. Он обернулся, посмотрел на нее, пересек вестибюль и вышел в дверь. Но, подходя к двери, он вытащил из кармана носовой платок и вместе с ним с десяток серебряных монеток, которые раскатились по мраморному полу вестибюля. Служители помогли старику собрать деньги, он поблагодарил их, по-видимому все еще думая о картине, потому что все время бормотал что-то про себя, и наконец ушел.

Не успел он уйти, как из выставочного зала вернулась девочка и спросила, какая из картин художника Ромни?

– В центре зала, – ответили ей. – Прямо напротив двери.

– Но там нет никакой картины, – сказала девочка, – только пустая рама и какая-то смешная черная наклейка с четырьмя квадратами.

Смотрители бросились в выставочный зал и обнаружили, что картина действительно исчезла. Там, где она висела или, вернее, на стене за ней виднелся знак, оставленный Джейн-четыре квадрата.

Служители, очевидно, не потеряли голову. Один из них сразу же поспешил к телефону и вызвал ближайший полицейский участок, второй – отправился на розыски старика. Но все попытки найти его оказались безрезультатными. Констебль, стоявший на посту на углу Беркли-сквер, видел, как старик сел в такси и уехал; но он не потрудился запомнить номер машины.

– А что было дальше с девочкой? – спросил Питер.

– О, она просто ушла, – ответил служитель. – Еще некоторое время побыла здесь и вышла. В книге посетителей записан ее адрес. Она не могла вынести картину, это исключается, – убежденно добавил он. – На ней была коротенькая юбка и вообще легкая летняя одежда. Ей некуда было спрятать такой большой холст.

Питер пошел осмотреть раму. Картина была вырезана вплотную к ней. Питер оглянулся вокруг и, тщательно осматривая зал, ничего не обнаружил, кроме длинной белой булавки, лежавшей на полу прямо перед картиной. Такими булавками в банке скрепляют банкноты. Никаких других улик не было.

Трессер относился к потере очень спокойно, пока газеты не опубликовали подробностей кражи. По-видимому, только тогда он осознал истинную цену картины и назначил награду тому, кто ее вернет.

Украденный Ромни стал главной темой разговоров в клубах и в светских кругах. О нем много и подробно писали газеты. Ограбление возбудило интерес самых талантливых молодых людей, запятых любительским сыском. Все специалисты-криминологи были созваны на совещание на месте преступления, и выдвинутые ими хитроумные и весьма обоснованные теории дали вдумчивому читателю интереснейший материал для выводов.

Питер Доуз, вооружившись двумя адресами из книги посетителей – адресом старика и девочки, отправился по ним в тот же день, чтобы лично вести расследование, но обнаружил только, что ученый мистер Смит и невинная крошка по этим адресам никому не известны.

Питер вернулся в Скотленд-Ярд с твердым мнением о том, как произошла кража.

– Старик приходил туда для отвода глаз, – сказал он. – Его послали, чтобы он вызвал подозрение и отвлек на себя смотрителей. Он нарочно нагнал на всех скуку своими занудными речами об искусстве, чтобы его оставили в покое. Он вошел в выставочный зал, зная, что самый его вид заставит служителей следить за ним. Потом он вышел как раз в тот момент – и это было заранее точно рассчитано, – когда вошла девочка. Это был остроумный план.

Монеты были рассыпаны, чтобы привлечь все внимание к старику, и, возможно, в этот момент картина и была вырезана из рамы и спрятана. Где ее спрятали или как девочка ее вынесла, остается тайной. Служители убеждены, что она не могла ее спрятать на себе, а я проделал несколько экспериментов с холстом такого же размера и с несомненностью убедился, что, будучи спрятана под одеждой, картина настолько выпирала бы, что ее не могли не заметить.

– А что это за девочка?

– Джейн – Четыре квадрата, – не задумываясь ответил Питер.

– Но это невозможно!

Питер улыбнулся.

– Для молодой девушки нет ничего проще, чем придать себе еще более юный вид. Короткое платье, косички вместо прически – и готово дело! Джейн – четыре квадрата более чем умна и сообразительна.

– Минутку, – сказал комиссар, – не могла ли она передать кому-нибудь картину через окно?

Питер покачал головой.

– Я подумал об этом, но окна закрыты и к тому же затянуты сеткой. Такой способ передачи просто невозможен. Нет, но каким-то образом она вынесла картину под носом у служителей, а потом вышла в вестибюль и невинно сообщила, что не могла ее найти в зале. Все, естественно, ринулись в выставочный зал. Три минуты никто не обращал на «ребенка» никакого внимания.

– Вы не думаете, что один из служителей был с ней в сговоре?

– В принципе это возможно, – ответил Доуз, – но у всех служащих очень хороший послужной список и работают они там давно. Все они женатые люди, и ни у кого из них нет замечаний по службе.

– А что она станет делать с картиной? Она ведь не может продать ее.

– Она хочет получить награду, – ответил с улыбкой Питер. – Говорю вам, шеф, эта девушка бросила мне вызов. Мне еще не удалось поймать ее с поличным, но я не теряю надежды.

– Хочет получить награду, – повторил комиссар. Она весьма существенна; конечно, вы задержите Джейн, когда она будет отдавать картину.

– Ни в коем случае, – ответил Питер, вынул из кармана телеграмму и положил ее на стол перед начальником. Она гласила:

«Картина Ромни будет возвращена при условии, что мистер Трессер переведет пять тысяч фунтов на счет детской больницы на Грейт Пэнтон-стрит. Как только он подпишет соглашение о выплате этой суммы, картина будет возвращена. Джейн».

– Что на это ответил Трессер?

– Он согласен, – ответил Питер, – и отправил соответствующее письмо секретарю директора больницы на Грейт Пэнтон-стрит Мы широко публикуем этот факт в газетах.

В три часа дня пришла еще одна телеграмма, на этот раз адресованная Питеру Доузу. Ему было неприятно, что Джейн достаточно хорошо информирована и знает, что ее делом занимается именно он.

«Я верну картину в восемь часов сегодня вечером. Приходите в галерею и, пожалуйста, примите все необходимые меры, чтобы на этот раз не упустить меня».

Телеграмма была отправлена с главного почтамта.

Питер Доуз принял все возможные меры предосторожности. На самом деле, он совершенно не надеялся, что сумеет задержать Джейн, но если она не окажется за решеткой, то по крайней мере не по его вине.

В мрачном холле дома Трессера собралась небольшая компания. Здесь находились Доуз, двое детективов, сам мистер Трессер – он посасывал толстую сигару и выглядел наименее заинтересованным из всех собравшихся, – три служителя и представитель детской больницы.

– Вы полагаете, она придет сама? – спросил Трессер. – Хотелось бы посмотреть на эту Джейн. Она, конечно, обошла меня, но я не держу на нее зла.

– Я подготовил полицейскую группу захвата, готовую явиться по моему звонку, – ответил Питер. – Кроме того, все дороги сюда под наблюдением моих детективов, по, боюсь, что не могу обещать вам ничего волнующего. Она слишком ловка для нас.

– Однако посыльный… – начал Трессер.

Питер покачал головой.

– Посыльный может быть служащим местной доставочной конторы, хотя и здесь я принял меры предосторожности все посылочные фирмы получили предупреждение немедленно ставить в известность Скотленд-Ярд, если к ним кто-нибудь обратится с поручением доставить сюда посылку.

На ближайшей церкви громко пробило восемь часов, но Джейн-Четыре квадрата не появилась. Через пять минут позвонили в дверь, и Питер ее открыл.

На пороге стоял посыльный с телеграфа.

Питер взял у него плотный темно-желтый конверт, вскрыл его, внимательно прочитал вложенное послание и рассмеялся уважительно, но безнадежно.

– Ну что ж, она выиграла, – сказал он.

– Что вы имеете в виду? – спросил Трессер.

– Идите за мной, – ответил Доуз.

Он направился в выставочный зал. Там по-прежнему висела пустая рама, а на стене виднелся полуистершийся ярлычок с четырьмя квадратами, оставленный Джейн.

Питер пошел прямо через зал к одному из окон.

– Картина здесь, – сказал он, – ее никуда отсюда не уносили. Он поднял руку, потянул за шнур, закатывавший штору, и она медленно раскрутилась.

Собравшиеся ахнули от изумления: приколотая к шторе и развернувшаяся вместе с ней, перед ними предстала картина Ромни.

– Я должен был догадаться, когда нашел булавку, – сказал Питер. – Действовать Джейн пришлось быстро, но физически было возможно осуществить то, что она задумала. Она вырезала картину, отнесла ее в конец зала, опустила штору, прикрепила верхние углы холста к шторе и вновь ее закатала. Никому не пришло в голову опустить эту треклятую штору!

Перевод с английского И. М. Кулаковской-Ершовой

Эллери Куин
ОХОТА ЗА СОКРОВИЩЕМ

– Всем спешиться! – рявкнул генерал-майор Баррет, бодро соскакивая с коня. – Ну, как вам понравилась наша маленькая разминка перед завтраком, мистер Куин?

– О, замечательно, – ответил Эллери, кое-как спускаясь на твердую землю. Большая кобыла затрясла головой с явным чувством облегчения.

– Боюсь, что мои кавалерийские мышцы слегка атрофировались, генерал. Не забудьте, что мы в седле с половины седьмого. – Он заковылял к краю скалы и прислонился своим измученным телом к низкому каменному парапету.

Харкнесс спешился со своей чалой лошади и сказал:

– Вы ведь переживаете все свои приключения, сидя в кресле, верно, Куин? Вам, наверно, тяжеловато высунуть нос и оказаться в мире, где живут обыкновенные люди. – Он рассмеялся. Эллери смотрел на желтую копну волос Харкенесса и его бегающие глаза с необъяснимой антипатией человека, привыкшего проводить время взаперти.

Широкая грудь Харкнесса продолжала вздыматься ровно, несмотря на галоп.

– Тяжеловато для лошади, – ответил Эллери. – Прекрасный вид, генерал. Не может быть, чтобы вы наткнулись на это место случайно, у вас, несомненно, есть поэтическая жилка.

– Какая, к черту, поэтическая жилка, мистер Куин. Я – человек военный. – Старый генерал в развалку подошел к Эллери и посмотрел вниз на Гудзон, в свете утреннего солнца, точно зеркало, отражающий голубую траву. Скала отвесно спускалась к небольшой полоске берега далеко внизу, где находился сарай для лодок. Вниз можно было спуститься только по крутым ступеням, зигзагом выбитым в скале.

На краю небольшого мола сидел старик и удил рыбу. Он поднял голову, к изумлению Эллери вскочил и свободной рукой отдал честь. Затем спокойно сел на место и вернулся к своему занятию.

– Браун, – сказал генерал, и лицо его озарилось. – Мой старый пенсионер. Служил под моим началом в Мексике. Он и старина Магрудер в сторожке у входа. Видите, дисциплина – это все. Поэзия? – Он пренебрежительно фыркнул. – Это не для меня, мистер Куин. Меня это место устраивает с военной точки зрения. Господствует над рекой. Вест-пойнт в миниатюре, право слово.

Эллери обернулся и посмотрел наверх. Каменный выступ, на котором генерал построил свой дом, с трех сторон окружали совершенно неприступные отвесные скалы. Они поднимались так высоко, что их вершины скрывались в дымке. Вокруг самой дальней скалы была высечена крутая дорога. Она серпантином спускалась вниз, и Эллери все еще испытывал головокружение, вспоминая спуск по ней в автомобиле накануне вечером.

– Вы господствуете над рекой, – сухо заметил он, – а враг может разнести все здесь ко всем чертям, господствуя над верхней дорогой. Или я как тактик рассуждаю по-детски?

Старик буквально взорвался:

– Да нет же. Я могу удерживать эти ворота, закрывающие дорогу, против целой армии.

– И еще артиллерия, – как бы про себя заметил Эллери. – Ей Богу, генерал, вы действительно в боевой готовности.

Эллери с любопытством взглянул на малокалиберную блестящую пушечку рядом с ближайшим флагштоком. Ее дуло было направлено через парапет.

– Генерал готовится к революции, – посмеиваясь, сказал Харкнесс. – Мы живем в опасное время.

– Вы, спортсмены, – резко ответил генерал, – нисколько не уважаете традиции. Вы прекрасно знаете, что эта пушка – для салюта. Ведь вы не позволяете себе насмехаться над такой же пушкой в Вест-Пойнте, верно? Это единственный способ, – прокричал генерал голосом, достаточно громким для плац-парада, – которым слава наших традиций может вернуться в мои владения – под грохот пушечного салюта!

– Наверно, – с улыбкой сказал охотник на крупного зверя, – ружье, с которым я хожу на слона, не может послужить той же цели? Во время сафари я…

– Не слушайте его, мистер Куин, – раздраженно ответил генерал. – Мы терпим его здесь во время уик-эндов только потому, что он друг лейтенанта Фиска… Очень жаль, что вы прибыли вчера слишком поздно, чтобы присутствовать при церемонии. Очень волнующе! Но вы увидите все это сегодня же вечером на закате. Нужно поддерживать старые традиции. Это – часть моей жизни, мистер Куин… Наверно, я просто старый дурак…

– О нет, что вы! – поспешно прервал генерала Эллери. – Традиции – это становой хребет нации, это общеизвестно. – Харкнесс усмехнулся, а генералу эти слова явно доставили удовольствие. Эллери знал людей такого типа как генерал – отставники, слишком старые для действительной службы, испытывающие ностальгию по военной жизни. Судя по тому, что рассказывал по дороге сюда Дик Фиск, будущий зять генерала, Баррет – одержимый военный – перенес в свою штатскую жизнь все, что могло напомнить ему о старых добрых армейских временах. Даже его служащие были отставными солдатами, а в доме, изобиловавшем реликвиями трех войн, был установлен воистину армейский порядок и образ жизни.

Грум увел лошадей, и наездники направились пешком по зеленым лужайкам вниз к дому. Эллери подумал, что генерал-майор Баррет купается в деньгах – он уже видел достаточно, чтобы убедиться в этом. В усадьбе были: выложенный плиткой бассейн, большой солярий, тир, оружейный зал с набором оружия, которое…

– Генерал, – окликнул взволнованный голос, и Эллери, подняв глаза, увидел лейтенанта Фиска, бегущего к ним в необычно растрепанном виде. – Могу я минуту поговорить с вами наедине, сэр?

– Конечно, Ричард. Извините меня, джентльмены.

Харкнесс и Эллери замедлили шаги. Лейтенант что-то говорил генералу, руки его дрожали. Старик побледнел. Затем, не говоря ни слова, оба бросились к дому, при этом генерал переваливался как старый гусак.

– Интересно, что так взволновало Дика, – сказал Харкнесс, идя рядом с Эллери более приличествующим джентльменам шагом.

– Лиони, – предположил Эллери. – Я знаю Фиска много лет. Эта очаровательная дочь полка – единственное потрясающее явление, с которым парень столкнулся в жизни. Надеюсь, не случилось ничего плохого.

– Жаль, если что не так. – Харкнесс пожал плечами. Уикэнд обещал быть приятным и спокойным. У меня было по горло забот и волнений во время последней экспедиции.

– Были неприятности?

– Носильщики сбежали, а наводнение на Нигере довершило дело. Потерял все, что имел. Хорошо, что удалось спастись самому… А, вот и миссис Никсон. Что-нибудь случилось с мисс Баррет?

Высокая бледная женщина с медного цвета волосами и янтарными глазами отложила журнал, который читала.

– Лиони? Я еще сегодня ее не видела. А в чем дело? – Особого интереса она, впрочем, не проявила. – О, мистер Куин! Эта ужасная игра, в которую мы играли вчера вечером, не давала мне заснуть полночи. Как вы-то можете спать с воспоминаниями обо всех этих убитых?

– Моя беда, миссис Никсон, – усмехнулся Эллери, – не в том, что я сплю слишком плохо, а, напротив, в том, что сплю слишком крепко. Я по природе соня, а воображения у меня не больше, чем у амебы. Кошмары? Наверно, у вас нечиста совесть?

– Но нужно ли было брать у нас отпечатки пальцев, мистер Куин? Ведь игра – это всего лишь игра.

Эллери усмехнулся.

– Обещаю уничтожить мое временное бюро опознания при первой же возможности. Нет, Харкнесс, благодарю, я не пью так рано с утра.

– Куин, – позвал лейтенант Фиск из двери. Его загорелое лицо приобрело землистый цвет и покрылось пятнами. Держался он необычно скованно. – Но будете ли вы любезны?

– Что случилось, лейтенант? – осведомился Харкнесс.

– Что-нибудь с Лиони? – спросила миссис Никсон.

– Случилось? Ничего не случилось. – Молодой офицер улыбнулся, взял Эллери под руку и повел его к лестнице. Тут он перестал улыбаться. – Случилась ужасная история, Куин. Мы… мы просто не знаем, что делать. К счастью, вы здесь с нами. Может быть, вы сумеете…

– Ну, ну, успокойтесь, – мягко сказал Эллери. – Что же произошло?

– Вы помните жемчужное ожерелье, которое было на Лиони вчера вечером?

– Конечно, – ответил Эллери.

– Это мой подарок ей к нашей помолвке. Осталось мне от матери. – Лейтенант прикусил губу. – Я не очень… сами знаете, на лейтенантское жалование в армии Соединенных Штатов не купишь жемчужного ожерелья. Мне хотелось подарить Лиони что-нибудь дорогое. Глупо, наверно. И еще это мамино ожерелье было мне дорого, как память о ней, словом…

– Вы хотите сказать, – прервал его Эллери, когда они подошли к началу лестницы, – что ожерелье пропало.

– Да, черт побери.

– Сколько оно стоит?

– Двадцать пять тысяч долларов. Отец был богатым человеком… когда-то.

Эллери вздохнул. Там, высоко в космических пределах, было решено, что он должен бродить, широко раскрыв глаза, среди хромых, увечных и слепых. Он закурил и вошел вслед за лейтенантом в спальню Лиони.

От военной выправки генерал-майора Барретта не осталось и следа. Теперь это был просто тучный старик с низко опущенной головой. Лиони плакала, и Эллери как-то не к месту обратил внимание, что она утирает слезы подолом своего пеньюара. Но подбородок ее был вздернут, а в глазах светилась решимость. Она кинулась к Эллери так внезапно, что он чуть было не выставил вперед руки, чтобы удержать ее.

– Кто-то украл мое ожерелье, – с силой заговорила она. – Мистер Куин, вы должны его найти. Должны, слышите, должны.

– Лиони, дорогая, – слабым голосом проговорил генерал.

– Нет, отец. Мне безразлично, чьи чувства это заденет. Они… эти жемчуга очень много значили для Дика и для меня тоже, и я не намерена сидеть и смотреть, как какой-то вор уводит их у меня из-под носа!

– Но, дорогая, – несчастным голосом проговорил лейтенант, – ведь твои гости…

– Пропади они пропадом, мои гости и твои тоже! – крикнула девушка, вызывающе вскинув голову. – По-моему, в книге хорошего тона у мисс Пост ничего не говорится о том, что вор приобретает неприкосновенность только потому, что находится в доме по приглашению.

– Но гораздо разумнее предположить, что кто-то из слуг…

Генерал резким движением вскинул голову.

– Дорогой Ричард, – рявкнул он, – выбросьте это из головы. Среди моих слуг здесь нет ни одного, кто не прослужил бы рядом со мной по меньшей мере двадцать лет. Я готов доверить любому из них все, что имею. Сотни раз я убеждался в их честности и преданности.

– Поскольку я – один из гостей, – бодро заявил Эллери, – полагаю, что имею право высказать точку зрения. Убийство всегда выходит наружу, но делу никогда не мешало здравое размышление и расследование. Ваша невеста совершенно права, лейтенант. Когда вы обнаружили пропажу, мисс Барретт?

– Полчаса назад, когда проснулась. – Лиони указала на ночной столик рядом со своей деревянной кроватью с пологом. – Я еще и глаза не успела протереть, когда увидела, что жемчуга исчезли, потому что крышка моей шкатулки с драгоценностями была открыта.

– А когда вы ложились в постель, она была закрыта?

– Более того. Я проснулась в шесть часов утра от жажды, встала с кровати, чтобы взять стакан воды, и точно помню, что шкатулка была в это время закрыта. Потом я заснула.

Эллери подошел ближе и посмотрел на шкатулку.

– К счастью, сейчас только начало девятого, – сказал он, выпуская дым. – Значит, вы обнаружили кражу примерно без четверти восемь. Следовательно, ожерелье было украдено между шестью и семью сорока пятью. Вы ничего не слышали, мисс Барретт?

Лиони печально улыбнулась.

– Я сплю отвратительно крепко, мистер Куин. В этом ты еще убедишься, Дик. И потом я уже много лет подозреваю, что храплю, но никто никогда мне…

Лейтенант покраснел, генерал прервал ее:

– Лиони… – но не слишком убедительно, а девушка состроила гримаску и снова заплакала, на этот раз на плече у лейтенанта.

– Что же, черт побери, нам делать? – рявкнул генерал. – Мы ведь не можем, будь оно неладно, обыскивать людей. Ужасная история. Если бы ожерелье не было таким дорогим, я бы сказал: выбросим из головы эту проклятую историю, и все тут.