Текст книги "Зелёный ужас."

Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Зелёный ужас.

1

– Я не знаю, существует ли закон, запрещающий то, что я намерен сделать, но, если такой закон существует, ты должен помочь мне обойти его. Ты – адвокат. И ты знаешь, как это сделать. Джим, ты мой лучший друг, и ты это сделаешь для меня.

Умирающий взглянул в глаза наклонившегося над ним друга и прочел в них согласие.

Трудно было представить себе более противоположное сочетание, чем эти два человека. Рядом с умирающим сидел стройный холеный человек. Джон Миллинборн был широкоплеч, мускулист, высокого роста и даже сейчас, на смертном одре, весь его облик свидетельствовал о неимоверной силе. Голос его был груб, а руки велики и подвижны – все выдавало в нем человека, проведшего жизнь на вольном воздухе. В противоположность ему Джим Китсон был человеком духовного труда и коротал свои годы в окружении тяжелых томов законов и пыльных папок и документов.

И всё же искренняя и глубокая дружба связывала этих двух людей, совершенно различных по образу жизни, – миллионера‑судопромышленника и преуспевающего адвоката.

«Смерть похищала сильного и оставляла жизнь слабому», – так думал Джим Китсон, глядя на умирающего.

– Я сделаю всё возможное, Джон. Ты возлагаешь на девушку тяжелую ответственность. Полтора миллиона фунтов…

Умирающий кивнул.

– Но я освобождаю себя от еще большей ответственности, Джим. Мой отец завещал мне и моей сестре Грэс сто тысяч фунтов в равных долях. Свою долю я превратил с годами в миллион фунтов. Моя сестра была богатой, но своенравной девушкой, и это в конце концов разбило её сердце. Самые скверные мужчины гонялись за ней, потому что знали, что у нее есть деньги, и она всё же ухитрилась выбрать самого худшего из них.

Он замолчал и тяжело перевел дыхание.

– Она вышла замуж за прелестного негодяя, который разорил её. Он растранжирил её состояние до последнего пенса и бросил её со множеством долгов и месячным младенцем. Бедная Грэс умерла, а он женился вторично. Я пытался взять ребенка к себе, но он предпочел держать его у себя в качестве заложника. Когда ребенку исполнилось два года, я совершенно потерял его из вида. Месяц назад я узнал, по какой причине. Отец был международным преступником, и его разыскивала полиция. В Париже его удалось арестовать и посадить в тюрьму. Тогда лишь выяснилось его подлинное имя – женился он, как оказалось, под подложным. Выйдя из тюрьмы, он зажил под своим настоящим именем и, разумеется, изменил и имя ребенка.

Адвокат кивнул;

– Ты хочешь, чтобы я…

– Оформи завещание и попытайся разыскать Оливу Предо. Тебе известно её подлинное имя и местонахождение. Ты убедишься в том, что никто не знает, кто она. её отец исчез, когда ей исполнилось шесть лет, по‑видимому, умер. её воспитала мачеха, не сообщив ей ничего о существующих родственниках. Затем умерла и она. И с пятнадцати лет девушка трудится, зарабатывая себе на хлеб насущный.

– И мне не следует официально её разыскивать?

– Нет. По крайней мере, до того как она выйдет замуж. Не теряй её из вида, Джим, чего бы это ни стоило. Но и не старайся влиять на нее – разве что, если на её пути повстречается аферист…

Голос его, во время рассказа обретший прежнюю силу, неожиданно ослаб, и голова опустилась на подушки.

Китсон поднялся и прошел к двери. В соседней комнате его ждал человек с небольшой клинообразной бородкой. Он сидел на подоконнике и смотрел в окно. Услышав шаги адвоката, он привстал.

– Что‑нибудь не в порядке? – спросил он.

– Мне кажется, что он потерял сознание. Не пройдете ли вы к нему, доктор?

Молодой человек бесшумно прошел в соседнюю комнату и осмотрел больного, затем он достал шприц, ампулу и сделал укол. Несколько секунд он внимательно разглядывал не пришедшего в сознание больного, а потом он вернулся к Джиму Китсону.

– Итак?

Врач покачал головой.

– Трудно сказать что‑либо определенное, – спокойно ответил он. – У него есть домашний врач?

– Я об этом не знаю. Он ненавидит врачей и никогда не болел. Я вообще удивлен, как он допустил к себе вас.

Доктор Гардинг улыбнулся.

– Он не мог помешать этому. Он захворал в поезде. Случайно я оказался в том же вагоне. Он попросил меня доставить его сюда, и я остался при нем. Странно, – добавил он, – что такой состоятельный человек, как мистер Миллинборн, путешествует без слуги и живет в этом неприглядном и простом домике.

Несмотря на томившие его заботы, Джим Китсон улыбнулся.

– Он ненавидит роскошь. Я полагаю, что он никогда в жизни не потратил за год больше, чем тысячу фунтов. Считаете ли вы возможным оставить его в одиночестве?

Врач пожал плечами.

– Увы, я ничего не могу сделать для него. Он запретил мне обращаться к специалисту, и я вынужден признать, что он прав. Бесполезно пытаться что‑либо сделать. Но если угодно…

И он снова направился к больному. Адвокат последовал за ним. Казалось, что Джон Миллинборн спит беспокойным сном. Врач вторично осмотрел его.

– По‑видимому, пережитое им волнение оказалось для него роковым. Я полагаю, что он успел составить свое завещание.

– Да, – коротко ответил Китсон.

– Я предположил это, когда вы позвали в комнату садовника и кухарку, чтобы подписать завещание. – Доктор Гардинг, постучал кончиками ногтей по зубам, это была одна из свидетельствовавших о его нервности привычек. – Если бы под рукой у меня было немного стрихнина, – неожиданно сказал он. – Обычно он имеется у меня на всякий случаи.

– Может, послать за ним прислугу или мне сходить за ним? – предложил Китсон. – Нельзя ли раздобыть его в селе?

– Я бы не хотел, чтобы вы уходили, – ответил Гардинг. – Я послал автомобиль за кое‑какими медикаментами в Эстбурн. До села не близко, и я сомневаюсь, согласится ли аптекарь отпустить такое лекарство простому слуге. Надо вам сказать, – улыбнулся он, – что я как врач в этой местности неизвестен.

– Ну что ж, я охотно схожу в аптеку – прогулка пойдет мне только на пользу, – решительно заявил адвокат. – Если есть еще возможность продлить жизнь моего друга, то…

Врач выписал рецепт, отдал его своему собеседнику и снова рассыпался перед ним в извинениях.

Гилл Лодж – дача Джона Миллинборна – стояла на холме. Путь в селение был длинен и утомителен, село было отдалено от дачи миллионера на целую милю. На половине пути раскинулась рощица, в которой когда‑то был фазаний питомник Джона Миллинборна.

Когда Китсон шел через рощу, неожиданно в стороне от дороги он услышал шорох. Казалось, что кто‑то притаился в зарослях. Шорох был слишком силен для того, чтобы предположить, что он вызван вспугнутым зайцем или птицей. Китсон вгляделся в заросли – он был несколько близорук и не сумел установить, чем вызван шорох. Вдруг…

– Здесь, по‑видимому, запрещен проход, – раздался хриплый голос, и на дорогу вышел мужчина.

Незнакомец попытался проговорить это весело и приветливо, как бы желая сгладить впечатление, которое должна была произвести его внешность.

Ему можно было дать и пятьдесят, и шестьдесят лет. Костюм его, несомненно сшитый хорошим портным, был изодран и испачкан, сорочка неописуемо грязна, но это не мешало незнакомцу носить крахмальный воротник. Галстук был засален, но в нем красовалась камея.

Китсон обратил внимание на его лицо. В этих лишенных блеска глазах, смотревших из‑под тяжелых черных бровей, таилось что‑то злое. Толстые мясистые губы пытались улыбнуться. Адвокат невольно отпрянул. назад, чтобы избежать столкновения с незнакомцем.

– По‑видимому, мне запрещено здесь ходить! Великое небо! Мне запрещено – очень странно! – он хрипло расхохотался и изверг ноток ругательств. Такого сквернословия адвокат не слышал за всю свою жизнь.

– Прошу извинить меня, – неожиданно проговорил незнакомец и замолчал так же неожиданно, как и заговорил.

– Если не ошибаюсь, вы человек общества? В таком случае вам будет понятно, что творится с джентльменом, когда его постигает огорчение…

Он пошарил в жилетном кармане и, вытащив монокль в черной оправе, вставил его в глаз. В этой человеческой развалине было что-,то, вызывавшее в адвокате совершенно непроизвольное и необъяснимое отвращение.

– Проход воспрещен, милосердное небо! – в голосе его звучала злоба. – Боже! Если бы это было в моей власти, я кое‑кому перерезал бы глотку и выколол глаза раскаленной иглой… раскаленной иглой… Я бы заживо сварил их, заживо!..

Адвокат, не проронивший пока ни слова, больше не мог сдерживать себя.

– Что вам угодно? – заговорил он. – Вы находитесь в частных владениях и постарайтесь поскорее убраться отсюда.

Незнакомец удивленно посмотрел на него и расхохотался.

– Проход воспрещен, – ухмыльнулся он. – Воспрещен! Ну что ж, – ваш покорный слуга, сэр! – он сорвал со своей головы котелок, взмахнул им и снова углубился в заросли. Адвокат успел заметить, что незнакомец совершенно лыс.

Первой мыслью Китсона было последовать за незнакомцем, потому что тот пошел в противоположном от границы имения направлении. Но Китсон помнил о важности возложенного на него поручения и поспешил к аптекарю. На обратном пути он огляделся по сторонам, но незнакомца не было. Адвокат задумался над тем, кем мог бы быть этот повстречавшийся ему человек. «Какой‑нибудь опустившийся субъект, – решил он, – сохранивший воспоминание о прежней, лучшей жизни и обозленный на всех людей».

Китсон отсутствовал около часа. Когда он появился у больного, врач по‑прежнему сидел у окна.

– Как он? – спросил адвокат и передал ему лекарства.

– Все так же. У него был припадок. Вы принесли стрихнин? Вы даже не представляете, как я вам благодарен.

– Скажите откровенно, доктор, есть надежда на благоприятный исход?

Доктор Гардинг пожал плечами.

– По совести говоря, я не надеюсь, что он придет в сознание.

– Боже!

Слова врача ужаснули Китсона. В своем неведении он предполагал, что до печального конца пройдут недели, быть может, месяцы.

– Не придет в сознание? – повторил он и прошел в комнату, где умирал его друг. Врач последовал за ним.

Джон Миллинборн лежал на спине. Глаза были закрыты, лицо мертвенно бледно. Большие руки покоились на шее, рубашка разорвана на груди. Оба окна в комнате были раскрыты, и легкий ветерок колыхал занавески. Адвокат встал у изголовья, глаза его наполнились слезами, и он положил руку на пылающую голову друга.

– Джон, Джон, – прошептал он и отошел к окну. Перед ним была мирная красивая картина. Над зеленеющими полями по направлению к морю летел аэроплан. Вдали на лугу белели стада. На клумбах перед окном благоухали красные, золотистые и белые цветы.

Китсон подумал о девушке – о той, которая находилась в родстве с Миллинборном и о которой никто, кроме него, не знал. Какое применение найдет она миллионам, которые ей суждено унаследовать?

Он вспомнил о странной встрече в роще. Первым его желанием было рассказать об этом врачу, но он передумал. Он осмотрел спальню больного. Ничто не изменилось за время его отсутствия. Джон Миллинборн по‑прежнему был без сознания.

– Джим! Джим! – вдруг услышал он голос Джона Миллинборна… Китсон стремительно бросился к другу

Врач тоже бросился к умирающему.

Миллинборн приподнялся, глаза его широко раскрылись.

– Джим, он…

Его голова опустилась на грудь, и врач бережно уложил его на подушки.

– Что с тобой, Джон? Скажи, дорогой…

– Боюсь, что это конец, – сказал Гардинг, оправляя простыни.

– Он мертв? – испуганно прошептал Китсон.

– Нет, но… – и он сделал Китсону знак выйти в соседнюю комнату.

– Странно… кто бы это мог быть?

Врач указал на окно. Китсон увидел человека, быстро бежавшего по клумбам. Китсон узнал его. Это был повстречавшийся ему незнакомец. Этот неряшливо одетый человек бежал, охваченный ужасом.

– Откуда он взялся? Кто он?

Лицо врача было мертвенно бледно – он был сильно напуган. Казалось, что и он подозревал в бегстве незнакомца какой‑то ужасный смысл.

Китсон вернулся в комнату умирающего и застыл на пороге. С кровати стекали капли чего‑то красного. Китсон стиснул зубы и приблизился к другу. Сделав‑волевое усилие, он сорвал с него одеяло и застыл в оцепенении: в боку Джона Миллинборна торчала рукоятка кинжала.

2

Приёмная доктора Гардинга находилась в одном из четырех помещений нижнего этажа Крооман‑хауса. Это здание, выстроенное каким‑то филантропом, предназначалось представителям свободных профессий, нуждавшимся в небольших помещениях; для них расположение этого дома имело особое значение: дом стоял недалеко от Оксфорд‑стрит. Квартирки здесь сдавались за небольшую плату. Как и большинство филантропов, владелец дома вскоре забыл о своей затее и продал творение новому хозяину.

Дом попал в руки какого‑то синдиката, а затем во владение какой‑то дамы, начавшей с того, что она выселила всех неугодных ей, обставила квартиры мебелью и сдала их платежеспособным и не внушавшим подозрения жильцам. Постепенно репутация крооманского дома, пошатнувшаяся за время пребывания его в руках синдиката, не считавшегося в погоне за доходами ни с чем, снова восстановилась.

В течение шести лет доктор Гардинг принимал больных и составил себе недурную репутацию. Он занимал самую большую квартиру дома, а одну из комнат превратил в лабораторию. Доктор Гардинг любил делать опыты. Таинственная смерть Джона Миллинборна привлекла к нему внимание и содействовала его практике. То, что в числе его пациентов оказался миллионер, еще больше увеличило внимание к нему.

Его версия о том, что миллионер был убит человеком, забравшимся к нему через окно и бежавшим тем же путем, пока мужчины беседовали в соседней комнате, была принята всеми. её подтвердили и полицейские, потому что на клумбах обнаружили следы, оставленные беглецом. Несмотря на все старания, этого неряшливо одетого незнакомца так и не удалось найти, хотя Китсон и сообщил все его приметы. Человек этот исчез так же внезапно и таинственно, как и появился.

Три месяца спустя доктор Гардинг стоял у подъезда крооманского дома и равнодушно наблюдал за проходившими мимо людьми. Было шесть часов вечера, рабочие и продавщицы спешили домой. Доктор закончил прием, запер за собой занавешенную зелёными занавесками дверь своей «лавочки» и вышел на улицу. Его глаза, казалось, бесцельно блуждали по Оксфорд‑стрит. Неожиданно он вздрогнул: молодая девушка переходила мостовую. На ней был строгий синий костюм, придававший своеобразный шик: в этом костюме трудно отличить богатую леди от скромной работницы. Маленькая шапочка не прикрывала волос, и её головка в сиянии солнечных закатных лучей блестела, как нимб на изображениях святых.

Олива Крессуелл была прекрасна. И прелесть её таилась и в молочной белизне кожи, и в стройности фигурки, и: в манере держать голову, и в лукавых огоньках, порой зажигавшихся в её глазах – в них сквозила мудрость, особая мудрость людей, которым пришлось много пережить и много перестрадать. Все это придавало ей особую прелесть и привлекало к ней сердца мужчин.

Она непринужденно подняла руку и приветливо улыбнулась доктору.

– А, мисс Крессуелл, давно я вас не видел.

– Всего два дня, – ответила она серьезно, – но я всегда предполагала, что врачи, постигшие все тайны природы, обладают каким‑то противоядием против подобных испытаний.

– Вы не должны смеяться над моей специальностью, – ответил он. – Впрочем, я и забыл спросить у вас, предоставили ли вам другую квартиру?

Она отрицательно покачала головой.

– Мисс Миллит говорит, что у нее нет для меня

другого помещения.

– Это очень досадно, – заметил он, и его облик подтверждал его слова. – Вы ей рассказали о мистере Белле?

– Да. Я сказала ей: «Мисс Миллит, знаете ли вы, что человек, который живет напротив меня, вот уже в течение двух месяцев беспробудно пьян, то есть с первого же дня его пребывания в этом доме?» – «Он вам мешает?» – спросила она. – «Пьяные всегда мешают мне», – ответила я. «Мистер Белл возвращается каждый вечер домой в состоянии, которое я могу назвать только плачевным».

– И что она на это ответила?

– Она сказала, что, пока он не трогает меня, не заговаривает со мной и не пугает меня, это её не касается, – девушка беспомощно улыбнулась. – Право, эта квартирка настолько мила и так дешева, что я не могу расстаться с ней. Вы и не представляете себе, доктор, как я вам благодарна, что мне удалось получить эту квартирку.. Обычно мисс Миллит не особенно благоволит к незамужним девушкам.

И она снова улыбнулась.

– Вы смеетесь? – осведомился он.

– Я вспомнила о том, как забавно мы познакомились.

И на самом деле обстоятельства, при которых они познакомились, были своеобразны.

Она работала в одном из больших универсальных магазинов Вест‑Энда. Он купил в этом магазине какую‑то мелочь и расплатился фунтовой банкнотой, которая, как выяснилось, была поддельной. Открытие это связано было для девушки с неприятными последствиями, потому что ей пришлось возместить недостачу из своего жалованья. А потом случилось неожиданное. Доктор пришел в магазин, представился ей и попросил вернуть ему фальшивую банкноту – как оказалось, он хранил эту банкноту в качестве курьеза и расплатился ею по ошибке. Как‑то ему всучили эту банкноту, подделка была настолько удачна, что он решил её вставить в рамку. Случайно банкнота оказалась среди прочих бумажек и попала в руки кассирши.

– Мы начали знакомство с того, что вы стали моим недругом, а потом стали моим спасителем, – сказала она. – Если бы не вы, я бы никогда не узнала о том, что в этом доме сдается квартира, и почтенная мисс Миллит никогда бы не сдала мне квартиру, если бы не ваша рекомендация.

И она положила руку на его плечо – в этом жесте было столько неподдельного дружеского расположения. Она собралась уходить, но её остановило выражение досады на лице врача.

– Что случилось? Ах вот оно что! – заметила она, проследив за его взглядом. – Номер четыре. Зачем он это делает? Зачем? – нетерпеливо спросила она. – Как может человек быть таким слабым? Нет ничего, что могло бы оправдать его поведение.

Человек, привлекший их внимание, балансировал так, словно шел по стальной проволоке. Он был неряшливо одет, но в его наружности было нечто, свидетельствовавшее о том, что при иных обстоятельствах он мог бы иметь весьма респектабельный вид. Но сейчас его взлохмаченные волосы и съехавшая на затылок мятая шляпа производили неважное впечатление. Должно быть, всем другим, кроме Оливы, его попытки сохранить равновесие при помощи трости и не сойти с тротуара показались бы забавными.

Он поскользнулся, вскрикнул, снова поскользнулся и наконец ухитрился перебраться через улицу.

Подойдя к дому, он узнал врача и вежливо помахал ему шляпой.

– Чудесная погода… мой милый эс… эс… эскулап, – проговорил он.

Глаза его искрились весельем.

– Чудесная погода… Чудесная погода для…bacteria tripanasomes… вот именно, для них… и для прочих славных микробов.

Он нежно улыбнулся врачу, не обратив внимания на многозначительный взгляд, которым последний обменялся с девушкой.

– Покидаю вас, доктор, – продолжал он. – Сейчас подымусь наверх. На самый верхний этаж. Подальше от запахов науки и от смертельных проклятий красоты. Направляюсь на верхний этаж… много усилий надо, чтобы подняться к звездам… Спокойной ночи.

И он снова замахал шляпой и заковылял по лестнице. Затем до их слуха донесся звук захлопнувшейся двери.

– Ужасно, и всё же…

– И всё же? – повторил доктор.

– Я нахожу, что он забавен. У меня было сильное желание рассмеяться. Он еще так молод и, по‑видимому, получил хорошее воспитание. – Она печально покачала головой.

Попрощавшись с врачом, она направилась к себе. Три двери, были расположены на одной площадке лестницы: 4, 6 и 9.

Проходя мимо четвертого номера, она боязливо посмотрела на дверь. Но гуляки не было слышно. Она вошла в свой шестой номер и заперла дверь. её квартирка состояла из спальни, гостиной и ванной. Имелась и крохотная кухонька. Наемная плата была изумительно низка – она не составляла даже четверти её жалованья, что позволяло ей сравнительно безбедно жить.

Олива зажгла газовую плиту, поставила чайник и приготовилась ужинать. Мысли её были заняты врачом, и она была рада, что у нее появился такой славный друг – рассудителен и с ним не было никаких «историй». Он никогда не пытался задержать её руку в своей, как это делали покупатели в магазине, никогда не лез целоваться, как порой позволяли себе её шефы.

Поужинав, девушка просмотрела газету. Стемнело. Она включила свет. Электрическая энергия учитывалась счетчиком‑автоматом, не лишенным странностей. Иногда одного шиллинга хватало для того, чтобы освещать квартирку в течение недели, а порой уже по прошествии двух дней свет начинал слабеть и меркнуть.

Олива вспомнила, что давно не опускала в автомат монетки, и вынула кошелек, чтобы найти шиллинг. Но шиллинга не оказалось. В кошельке были только флорины и шестипенсовики. Шиллинга не было. Впрочем, такова судьба всех, кому приходится пользоваться автоматами. Она со спокойствием фаталиста примирилась со своим открытием и стала размышлять над тем, следовало ли ей пройти до угла и разменять у папиросного киоска деньги или же подождать до завтрашнего дня.

Прежде чем она успела что‑то решить, лампочка замигала и погасла.

Девушка вышла на лестницу – на лестнице горела слабая лампочка, включенная в сеть без автомата.

Дверь номера четвертого, в котором жил пьяница, приотворена. Встречаться с ним ей совсем не хотелось. Доктор жил в девятом номере, к его двери была приколота визитная карточка:

«Вернусь в 12. Ждать».

По‑видимому, он ушел и ожидал, что к нему кто– либо придет. Таким образом, ничего не оставалось, как пойти навстречу опасности, рискуя встретить пьяного Белла. Олива быстро сбежала по лестнице и, очутившись на улице, почувствовала облегчение.

Словоохотливый торговец папиросами задержал её на несколько минут. Наконец ей удалось распрощаться с ним. Подойдя к дому, она заметила в подъезде чей‑то темный силуэт. её сердце тревожно забилось.

«Матильда, ты глупа», – сказала она себе, как и всегда в тех случаях, когда была недовольна собой и хотела себя выругать.

Девушка храбро вошла в подъезд и мельком взглянула на стоявшего в подъезде человека – он был ей незнаком. Казалось, он также не обращает на нее внимания. Мужчина был маленького роста и толст. Впрочем, она не была уверена в этом. Быстро взбежала по лестнице. Дверь номера четыре была по‑прежнему приотворена, но – что бросилось ей в глаза – приотворена была и её дверь. В этом не было никаких сомнений! Олива отчетливо помнила, что перед уходом не только заперла дверь, но и проверила, насколько тщательно это сделала. Мороз пробежал по коже, и руки задрожали. Это еще больше разозлило её.

«Если бы свет был в порядке, я бы рискнула», – подумала она. Но свет не горел, и, для того чтобы включить его, нужно пройти через две неосвещенные комнаты в ванную и там опустить в автомат монетку. А ванные комнаты наиболее подходят для убийств.

«Чепуха, Матильда, – сказала она себе неуверенно, – не будь трусихой. Ты попросту позабыла запереть дверь. И только».

Олива отворила дверь и попыталась вглядеться в

темноту.

Послышался легкий шорох. Казалось, это был шорох трущейся о стул собаки.

– Кто там? – спросила она твердым голосом.

Ответа не последовало.

– Кто там?

Девушка вошла в комнату и тут же почувствовала, как чья‑то сильная рука схватила её за рукав. Над ухом послышалось тяжелое дыхание.

Она закусила губы и попыталась удержаться от крика, а потом рванулась так стремительно, что у незнакомца остался оторванный рукав. Выбежав на лестницу, захлопнула за собой дверь и забарабанила в дверь четвертого номера.

– Пьян он или трус, но всё же мужчина, – бормотала она.

Дверь распахнулась, и на пороге показался мистер Белл.

– Что случилось?

– Человек… В моей комнате какой‑то человек… – выкрикнула она. – Человек…

Он отстранил её и направился к двери.

– Ключ, – решительно потребовал он.

Дрожащими пальцами потянулась она к своей сумочке.

– Сейчас…

Он на мгновение вернулся к себе и снова показался, держа в руках маленький электрический фонарик. И, к её изумлению, достал из кармана револьвер.

Ударом ноги Белл распахнул дверь и исчез во мраке её квартиры.

В ту же минуту она услышала его голос, который прозвучал решительно и грозно.

– Руки вверх!

Раздались чьи‑то взволнованные слова, и снова заговорил мистер Белл:

– Что, освещение в вашей квартире в порядке? Можете войти. Я загнал его в столовую.

Олива прошла в ванную, опустила в автомат шиллинг и включила свет.

В углу комнаты стоял болезненного вида человек с непомерно большой головой и поднятыми руками. Лицо его было мертвенно бледно, он дрожал от страха.

– Оружия нет? Отлично! Можете опустить руки. Теперь выворачивайте карманы.

Незнакомец пробормотал что‑то на непонятном девушке языке, и Белл ответил ему на том же языке. Незнакомец выложил на стол содержимое одного кармана. Девушка наблюдала за ним, широко раскрыв глаза.

– А это что такое?

Белл поднял карту, на которой была нацарапана цифра. Цифра эта могла с равным успехом сойти, и за шесть и за восемь.

– Понял, – сказал Белл. – Теперь – второй карман. Вы ведь понимаете по‑английски, мой друг?

Человек повиновался, он вынул из кармана кожаный бумажник. Снова заговорил Белл, и девушка поняла, что он говорит по‑итальянски. Ей показалось, что он сказал: «Нехорошо».

– Я сейчас спущусь со своим приятелем и сразу же вернусь, – сказал Белл.

Мужчины вышли из квартиры; человек попытался было сопротивляться, но напрасно, и их шаги затихли. Вскоре Белл вернулся к девушке, и лишь теперь Олива заметила, что тот совершенно трезв.

Его глаза были ясны, возле губ легла решительная складка, а волосы, ранее взлохмаченные, были гладко зачесаны. Он окинул её серьезным взглядом, и ей стало не по себе.

– Мисс Крессуелл, – начал он, – я вынужден просить вас о большом одолжении.

– С удовольствием, если это окажется в моих силах.

– Я не собираюсь просить вас о невозможном. Я попрошу вас лишь, чтобы вы никому ничего не рассказывали о том, что произошло здесь сейчас.

– Никому? – переспросила она изумленно. – И доктору?

– Даже ему, – ответил он. – Именно об этом я и прошу вас. Пообещайте мне это. Мгновение она колебалась, а затем сказала: – Хорошо, я обещаю вам. Я никому не расскажу об этом уродливом человеке, от которого вы спасли меня.

– Вы должны понять, мисс Крессуелл, то, что произошло. Этот уродливый человек был сильно напуган вами. Право, он не причинил бы‑вам ничего дурного. Весь вечер я ждал его, а он попал к вам.

– Вы его ждали?

Он кивнул.

– Где?

– Я ждал его в комнате доктора, – ответил он спокойно. – Надо вам сказать, что я и доктор – не на жизнь, а на смерть соперники. Мы соперничаем в области науки. Мы оба ожидали появления этого человека, и я хотел во что бы то ни стало опереди1ь доктора.

– Но… каким образом вы проникли к нему?

– У меня есть ключ, – и он протянул ей маленький ключ. – Человек, который только что покинул нас, не был уверен в том, куда ему надлежит пройти – в квартиру шесть или в квартиру доктора. Этот ключ подходит к обеим дверям.

И он легко отпер дверь.

– А вот то, что я ожидал, – и он протянул ей бумажный пакетик. – Этот пакетик я отобрал у него при обыске.

Белл осторожно вскрыл пакетик, в котором оказалось не больше чайной ложечки какого‑то порошка зелёного цвета.

– Что это? – тихо спросила Олива.

– Это, – ответил Белл и запнулся, словно подыскивая слова, – какая‑то довольно удачная подделка зелёного… как я его называю, «зелёного ужаса».

– «Зелёный ужас»? Но что это такое – «зелёный ужас»? – осведомилась она.

– Надеюсь, вам никогда не придется узнать об этом, – ответил он, и даже в его ясных глазах промелькнул страх.