Текст книги "Белая леди"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Я нашла все это интересным, – рассказывала теперь Джинни.

Порядок клевания, объяснял Руди, поглаживая ее по коленке, был цирковым методом разделения на категории работников низшего класса: расклейщиков афиш, зазывал, разносчиков конфет. Иерархия это другое дело…

– И, между прочим, – сказал он со своим гортанным тевтонским акцентом, – члена иерархии никогда не называют рабочим.

Объясняя это, Руди запустил руку Джинни под юбку и погладил ее штанишки.

– Я все еще находила это интересным, – Джинни, словно монахиня, потупила глаза.

Главным в рассуждениях Руди было то, что никто из низших классов не смеет сомневаться в действиях кого-либо из иерархии. Никогда, никогда никакая деревенщина-рабочий не оспорит слов или поступков дрессировщика животных, потому что они – вершина в цирковой иерархии. Они даже выше наездников – что было неправдой – или воздушных гимнастов, и тут Руди начал сам хихикать над своей невольной игрой слов, одновременно играя эластичной резинкой трусиков Джинни.

– Тебе следовало бы знать все это, прежде чем делать такие глупости, – выговаривал он, целуя ее во все места.

Странное дело, но она с большим эффектом использовала позже его «аргументы иерархии», когда сменила канатоходца Евгения Звонкова на дрессировщика больших кошек Дейва Шида.

– Думаю, что к тому времени я уже надоела Руди. Иначе он не позволил бы появиться Евгению. Мужчинам всегда надоедают женщины. Даже красивые женщины, – добавила она скромно и скрестила свои длинные загорелые ноги. – Я применила ту же угрозу «Львы сожрут тебя!», когда Уилла начала приставать ко мне, и я выиграла. Хотите чего-нибудь выпить?

– Спасибо, нет.

– А который час, между прочим?

– Почти полдень.

– Хотите, я распоряжусь, чтобы Реджи подала нам что-нибудь на ленч?

– Я не хотел бы беспокоить вас…

– Никаких хлопот, – сказала она, гибко поднялась с оттоманки и вышла в фойе. Стоя на кухне, она позвала: Реджи!

– Да, мэм?

– Можешь выйти на минуту?

– Да, мэм.

Горничная, которая открыла Уоррену дверь, теперь выскочила в фойе и встала там, сделав неуклюжий реверанс, в ожидании распоряжений. Уоррен размышлял, что ощущает Эндрю Вард, имея в доме черную служанку.

– Помнишь ту дыню, которую я принесла домой вчера? – спросила Джинни.

– Да, мэм.

– Ты можешь разрезать ее пополам и подать вместе с хорошим смешанным салатом? Сначала дыня, потом салат. И с приправой, которую моя сестра прислала на Рождество. Это будет неплохо, мистер Чемберс?

– Это будет превосходно, благодарю вас.

– И выпить чего-нибудь?

– Можно чаю со льдом?

– Два чая со льдом, Реджи.

– Да, мэм. Вы хотите, чтобы я подала все это в столовую или на террасу?

– Я думаю, на воздухе, на террасе.

– Да, мэм.

– Скажи нам, когда все будет готово.

– Да, мэм, – девушка удалилась.

На какое-то мгновение воцарилась тишина.

– Эндрю полагает, что я должна нанимать деревенщину, – сказала Джинни и пожала плечами.

Уоррен ничего не ответил.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросила она.

– Я не могу позволить себе держать служанку.

– А если бы вы могли?

– Полагаю, что черная служанка беспокоила бы меня. Из-за стереотипа.

– А я отбросила прочь все стереотипы, когда мне было семнадцать.

– Не каждый может.

– Тогда к черту каждого! Так на чем мы остановились?

– Вы рассказывали мне, как напугали Уиллу…

– Да, это верно! – Джинни разразилась хохотом. – Они думали, что если ты спишь с парнем, который командует львами, то он пошлет одного нанести вам визит однажды ночью. Я думаю, что и сама была немного напугана, когда представила это. Дейв был прямо-таки бешеным мужчиной. Некоторые дрессировщики зверей думают, что они несокрушимы. Они сближаются с животными, словно у них отношения с ними лучше, чем с человеческими существами. Дейв проделывал такой трюк – клал голову в пасть льва, пугая меня до полусмерти. Его это совсем не тревожило. Он похлопывал львицу по подбородку, ее звали Сэнди, она разевала свою пасть, он засовывал туда свою голову и через несколько минут, ухмыляясь, вынимал оттуда. И не обращал никакого внимания на ее дыхание. Да, они и дышали одновременно! – сказала Джинни и снова стала смеяться.

Уоррен подумал, что она восхитительна; он догадался, что она хотела, чтобы он нашел ее восхитительной. И желанной. Он уже начал ощущать ее такой. Двадцать два года, подумал он. Неожиданно ему захотелось выпить кофе с Тутс где-нибудь на Виспер Ки.

– …Как и почему Уилла начала интересоваться, черт побери, моими делами? Маленькая Благочестивая Мисс-Два-Вершка, знали бы вы ее в то время, – сказала она и покачала головой, словно погружаясь в память.

– А какой она была?

– В действительности она была невероятной. Я говорю это без всякого сарказма. Она была настоящей занозой в заднице, поймите меня правильно, но она была великолепной, талантливой и, кроме того, сексуальной. Да, сексуальной. Этакие манеры девочки с телом женщины. Она была взрослая женщина, понимаете, с женскими грудями, ногами и бедрами. Просто так случилось, что она была крохотной, только и всего. Но она была совершенной миниатюрой с потрясающими формами, мужчины с ума сходили по ней. Это вызывало у них желание увезти ее в пустыню на своих верблюдах, если вы понимаете, что я хочу сказать. Я думаю, что она любила их подразнить. Я хочу сказать… я думаю, она знала, что мужчины хотели бы спустить с нее белые хлопковые штанишки и испробовать ее золотистые прелести… она была блондинкой, вы понимаете, рыжеватой блондинкой. И она использовала преимущество такого контраста девочки-женщины. Заводила их, а затем опускала вниз. Вам известна шутка Джуди Гарлэнд?[3]3
  Знаменитая американская киноактриса. Прославилась еще совсем юной исполнением главной роли в названном ниже фильме.


[Закрыть]

– Нет, – ответил Уоррен.

– Ну, когда они снимались в фильме «Волшебник страны Оз», один из Обжор склонился над ней и сказал: «Джуди, с каким удовольствием я бы съел сейчас твою „киску“…» А она ему ответила: «Если бы ты сделал это, а я бы почувствовала это…»

Уоррен бесстрастно смотрел на нее.

– Может быть, вам следовало быть карликом, – Джинни пожала плечами. – Это как шутка барабанщика.

– Это какая? – удивился Уоррен.

– Ну, маленький шестилетний мальчик стучал в кухне по кастрюлям и сковородкам, а тут приходит пятилетняя девочка и говорит: «Что ты делаешь?» Мальчик отвечает: «Шшш-шш… я играю на барабанах, я барабанщик». Маленькая девочка закричала: «Барабанщик?» – и, схватив его за руку, потащила в спальню. Там она задрала свою юбочку и сказала: «Поцелуй меня сюда…» А мальчик сказал: «О, я не настоящий барабанщик».

– Угу, – пробормотал Уоррен.

– Как я сказала, вам следовало бы быть барабанщиком. Но, как бы то ни было, Уилла пришла повидать меня. Было забавно, если вы вдумаетесь. В то время как она сама совершала свои сексуальные танцы девочки-женщины прямо посреди дороги? В тридцать пять лет показывала половину своего зада под крохотной юбочкой! Я знала, что она повсюду рассказывала обо мне всякие грязные вещи, но как у нее хватило духу заявиться ко мне? Бросить мне вызов в лицо таким образом?

– Когда это было?

– Где-то в августе: сезон уже завершался. Я забыла, в каком городе мы тогда выступали. Было чертовски жарко, это я помню. Я сидела в трейлере Дейва, кроме нижнего белья на мне ничего не было…

Августовская жара в ту ночь в Алабаме…

Теперь она вспомнила, что это было где-то в Алабаме… стояла удушающая жара. Снаружи насекомые жужжали, роясь над консервными банками на краю стоянки. Они устроились на возвышенности, граничащей с болотом. Восхитительное место!

В трейлере имелся кондиционер и туалет, что избавляло их от необходимости делить общий сортир с рабочими, которые оставляли его вонючим и грязным. Дейв Шид сидел за обеденным столиком и читал «Пентхауз», нацепив свои маленькие очки; вернее, перелистывал его, разглядывая «раздетые» фотографии. На нем были только шорты. Его тело было покрыто шрамами от множества схваток с большими кошками, которых он дрессировал, но она находила это символами его мужского начала и мужества.

Стук в дверь был почти заглушен непрестанным жужжанием насекомых снаружи, слышимым даже при гуле включенного кондиционера. Дейв оторвался от журнала и попросил посмотреть, кто там.

Джинни подошла к двери и открыла ее. Сетка защищала ее от вторжения насекомых, роящихся вокруг маленькой наружной лампочки. В ее свете стояла Дева-Карлица, одетая в шорты и лифчик.

– Ничего, если я войду? – спросила она и открыла сетчатую дверь, не дожидаясь приглашения. Она вошла и направилась прямо к столу, за которым сидел Дейв. Он быстро захлопнул журнал, словно неожиданно оказался лицом к лицу с женой проповедника.

– Дейв, – сказала она, – почему бы тебе не сходить в столовую и не выпить пива с ребятами?

– Чего ради? – удивился Дейв. – Мне хорошо там, где я сейчас нахожусь.

– Мне бы хотелось поговорить с Джинни, – настаивала Уилла, – как женщина с женщиной.

Дженни бросила на Дейва взгляд, который означал: «Не смей уходить», но он или не заметил его, или проигнорировал. Он подошел к двери, скользнул в пару сандалий и оставил трейлер.

– Что ты от меня хочешь? – спросила Джинни.

Уилла сказала, что она понимает – здесь не спектакль в воскресной школе, где нетерпеливые девочки показывают фокусы, а продавцы билетов недодают сдачи посетителям. Но кое-что в сексуальной жизни Дженни привлекло ее внимание, и она хотела бы сейчас обсудить это, если Дженни не возражает. В действительности Джинни возражала! Ее раздражало, что эта Маленькая Мисс-Присс сует свой нос в ее сексуальную жизнь, что это, черт побери, вовсе не ее дело. Но Уилла сказала Джинни, что это ее дело, потому что это отражается на ней и на ее номере.

– Так о чем она говорила? – не вытерпел Уоррен.

– Ну… – протянула Джинни.

– Да?

– Там была маленькая девочка…

– Что вы имеете в виду?

– В ее номере. Вообще-то их было две.

– Угу…

– Две чудненькие маленькие девочки. Одиннадцатилетние.

– Угу?

– Маленькие девочки, вы понимаете, что я имею в виду? Ни грудок, ни бедер, ни оформленных ног, как у Уиллы. Это были просто маленькие, не достигшие половой зрелости дети. Уилла была женщиной. А это были маленькие девочки.

– Угу.

– Обе были выше Уиллы.

– Угу.

– Эти две тощие, голенастые, плоскогрудые одиннадцатилетние девочки, одетые в детские юбочки и блузки, идентичные с ее… нет, не совсем. Они носили черные юбки и белые блузки, а она была одета в белую юбку и черную блузку. Для контраста. Они были обуты в тапочки, а она была на высоких каблуках, – но даже так она все еще была ниже, чем они. Вы представляете это?

– Я начинаю представлять.

– Эти девочки заставляли Уиллу выглядеть даже меньше, чем она была на самом деле! И вот эта крохотная, малюсенькая тридцатипятилетняя женщина, которую вы можете засунуть в кармашек вашего жилета, эта крохотная сексуальная штучка, от которой у вас начинает вставать в штанах, которая короче, чем эти две одиннадцатилетние девочки, танцующие и поющие от всего сердца…

– Но… что из этого?

– Ну…

– Да?

– У Уиллы хватило духу сказать мне… Как это выразить поделикатнее?

Уоррен ждал. Очевидно, она серьезно пыталась придумать фразу, которая не оскорбила бы его, так сказать, девственных ушей.

– Она обвинила меня в том, что я делаю с Мэгги…

– Мэгги?

– Одна из этих маленьких девочек… У них обеих были черные волосы, я говорила об этом? Для контраста. Как юбки и блузки.

– Хм…

– Она обвинила меня в том, что я делаю с Мэгги… ну то, что Обжора хотел сделать с Джуди Гарлэнд.

– Понимаю.

– То, что маленькая девочка просила барабанщика сделать ей.

– Понимаю.

– Нервы… – вздохнула Дженни.

– И вы… хм… вы делали это? – спросил он. – Делали эти вещи, которые… хм… она сказала, что вы делаете?

– Это не ваше дело.

– Конечно нет, извините меня. Я не должен был…

– И это было не ее дело. Даже если я это делала.

– Но вы же этого не делали.

– Кто сказал, что я этого не делала?

– Я думал…

– Я сказала, что это не ваше дело.

– Полагаю, что не мое.

– Не ваше. И не ее тоже. Я спросила ее, почему она уверена, что я нуждаюсь в совете такой козявки, как она? Возможно, она употребляет этих сладеньких маленьких девочек сама? Мэгги и Конни, так их звали. Я сказала, если она не уберется из трейлера в эту самую минуту, я позову Дейва, и он засунет ее голову в пасть к тиграм и прикажет им откусить ее. Я сказала, что она может быть владелицей половины «Стедман энд Роджер», но без Дейва и его кошек этого проклятого цирка не будет вообще! Я думаю, это дошло до нее.

– Как я понимаю, она покинула трейлер.

– Она покинула трейлер. И никогда больше не беспокоила меня.

– Понимаю. И в ноябре…

– В октябре. Ближе к концу…

– Вы оставили цирк.

– Оставила цирк.

– И никогда больше не видели Уиллу Торренс?

– Никогда.

– Вам известно, что предположительно она покончила жизнь самоубийством?

– Конечно, я говорила вам. Каждый год они звонят мне…

– Я имею в виду то время. Вы слышали об этом, когда это произошло?

– Они тогда звонили мне.

– Да, а почему?

– Они звонили каждому, кто знал ее.

– Кто звонил вам?

– Из газет. Журналов. Люди с телевидения.

– А полиция Миссури?

– Нет, полиция не звонила.

– Сэм Маккалоу удивлялся, почему…

– Кто? – спросила Джинни, округлив глаза.

– Вы знали его?

– Я знала его. Он имел привычку дразнить кошек Дейва. Если бы хоть одна из них добралась до него… кошки никогда не забывают, вы знаете.

– Медведи тоже.

– Медведи хуже всех, – согласилась Джинни.

– Он удивлялся, почему она была так возбуждена.

– Возбуждена?

– Уилла, – пояснил он, глядя в ее глаза.

Когда он был копом, его научили смотреть в глаза. Наблюдай за ними, когда допрашиваешь кого-нибудь, наблюдай за ними, когда кто-нибудь держит револьвер. Глаза все выдают. Он должен был научить Мэттью смотреть в глаза. Он продолжал вглядываться в глаза Джинни. Она перевела их в сторону террасы. Черная девушка, Реджи, открывала дверь.

– Извините, мэм, – сказала она.

– Да, Реджи?

– Ленч готов, мэм.

– Спасибо. – Джинни встала с оттоманки. – Пройдемся? – И она направилась к террасе.

Когда они приступили к еде, он спросил:

– Это было из-за того, что вы делали?

– Из-за чего – того?

– Уилла так вышла из себя из-за… ну, того, как вы себя вели…

– А как, по словам Сэма, я себя вела?

– Ну, по его словам, вы были… Да вы и сами это говорили.

– Что я говорила?

– Что вы были… неразборчивы в связях.

– Сэм любил воровать мои штанишки с веревки для сушки белья, – сказала Джинни, – вы об этом знаете? И бросал их в клетку с большими кошками. – Она улыбнулась, а потом добавила: – Доводил их до неистовства.

– Чем вы объясняете это?

– Запахом, я полагаю.

– Я имею в виду, что выводило из себя Уиллу в вашем поведении?

– Не имею представления. Я уже говорила вам…

– Да?

– Когда я в последний раз видела ее, мне еще не было и восемнадцати. На прощание все поцеловали меня. Кроме нее.

Тутс и Уоррен ехали на Север по федеральной дороге номер сорок один, высматривая тайский ресторанчик, который только недавно открылся. Было уже почти шесть часов, и Уоррен был зверски голоден.

– Я думаю, она говорила правду, – сказал он, – по сути дела.

– Когда-то я знала девушку, которая любила повторять: «Я буду абсолютно честной с тобой», и каждый раз, когда она говорила что-нибудь, это было ложью.

– Я думаю. Джинни была…

– Ого! Когда это она успела стать Джинни? Последний раз, когда я слышала о ней, она была миссис Вард.

– Во время ланча она просила меня называть ее Джинни.

– Это было тогда, когда она рассказывала, как дурно она обращалась с парой одиннадцатилетних девочек?

– Веришь или нет, Тутс…

– «Веришь или нет». Когда кто-нибудь так говорит, значит, он собирается соврать.

– Я не собираюсь говорить какую-либо ложь.

– Тогда почему ты сказал: «веришь или нет»?

– Потому что я знал, что ты не поверила бы мне, когда я говорил о том, как изменилась вся эта история.

– Я не пойму, черт побери, о чем ты говоришь?

– Об этих одиннадцатилетних.

– О ее чудесном, нежном романе?

– Да что такое с тобой, Тутс?

– Ничего. Я просто слушаю твой отчет о приятном ленче с совратительницей малолетних…

– Господи, я пытаюсь объяснить тебе…

– …которая не сказала нам ничего, черт побери, чего бы мы уже не знали об Уилле Торренс…

– Что ж, это верно.

– …но которая так очаровала тебя, что у тебя вскружилась голова…

– Что ж, она действительно очаровательна…

– …в то время как Мэттью лежит в больнице в коме! Вчера ты напился…

– Я не был пьян, Тутс!

– Нет?

– Нет!

– А что ты пил за ленчем сегодня?

– Чай со льдом.

– Сомневаюсь.

– Послушай, Тутс, я неисправившийся…

– Кто? Ты неисправившийся алкаш? И я знаю, когда кто-то нетрезв, черт побери! А ты не был трезв вчера!

– Нет? Тогда, как ты думаешь, почему я отправился на встречу с этой женщиной?

– Ага! Теперь она уже «эта женщина»!

– Черт побери, как же мне называть ее?

– Прекрасно, прекрасно, пусть будет «эта женщина». Это прекрасно!

– Я поехал туда потому, что Маккалоу…

– …потому что Маккалоу удивлялся…

– Да, его удивило, почему Уилла так бесилась из-за…

– Да. Хороший повод, чтобы поехать. Давай бросим это, хорошо? Она сказала тебе правду, всю правду…

– Я пытаюсь втолковать тебе, что нет! У меня создалось впечатление, что она солгала мне об этих детях в номере Уиллы. Думаю, что они повздорили не из-за этого.

– Тогда из-за чего они повздорили?

– Я не знаю.

– Иными словами, твой визит оказался пустой тратой времени. Мы все еще ничего не знаем об этом проклятом деле. Что Блум должен был сообщить?

– О чем?

– Ты звонил Блуму?

– Нет. Разве я собирался звонить ему?

– Ты помнишь нашу встречу со Стедманом вчера днем?

– Конечно, помню.

– После того, как ты и Маккалоу прикончили целую бутылку виски?

– Я выпил только две рюмки.

– Ты помнишь, что Стедман говорил нам?

– Да.

– Но ты не позвонил Блуму.

– Нет.

– Ты сказал, что собираешься позвонить ему, как только придешь домой.

– Ладно, я не позвонил ему.

– А я думала, ты не был пьян.

– Черт побери, Тутс! Я выпил две паршивые…

– Ты помнишь, что Стедман говорил нам?

– Нет.

– О трейлере Уиллы.

– Уиллы?..

– За две ночи до ее смерти…

Уоррен взглянул через правое плечо, затем повернул машину к обочине. Выключил зажигание. Повернулся к ней.

– Расскажи мне.

Полицейским офицером, с которым Блум говорил в Раттерфорде, Миссури, в семь часов вечера в ту среду, был тот лейтенант, который вел так называемое «дело о ночной краже в цирке», когда «Стедман энд Роджер» давал представления в этом городе три года назад. Это был не тот же человек, который вел так называемое «дело о самоубийстве в цирке». Его расследовал капитан Леопольд Шульц. Лейтенант Хейнце прямо сказал Блуму, что в департаменте полиции Раттерфорда никто не верил, что эти два происшествия как-то связаны между собой. Их расследовали отдельно, и по каждому было заведено свое дело.

– Вы обнаружили какой-то след по делу о ночном ограблении? – спросил Хейнце.

– Нет, – ответил Блум, – но мы тут работаем по делу о покушении и просматриваем прошлое некоторых людей, оказавшихся в орбите жертвы.

– Какого рода покушение?

Блум рассказал ему.

– И кража в цирке была в его орбите?

– Нет, просто мы пытаемся найти, кого мог знать тот, в кого стреляли?

– Да? – удивился Хейнце.

– Да. Он случайно не звонил вам?

– Повторите еще раз, как его имя?

– Хоуп. Мэттью Хоуп.

– Нет, не звонил. Я должен предупредить вас… по этому лабиринту бродить придется долго.

– Возможно, и мы хватаемся за каждую ниточку.

– В том числе интересуетесь ночной кражей в цирке, случившейся три года назад?

– Да. Вы можете сообщить мне подробности?

– Произошло то, что кто-то вторгся в ее трейлер…

– Трейлер миссис Торренс?

– Да, в тот, в котором она жила со своей дочерью. Хотя, как мы смогли установить, дочь не проводила там слишком много времени.

– Что вы имеете в виду?

– Она сожительствовала с дрессировщиком львов, человеком по имени Дейв Шид.

– Значит, ее не было в это время в трейлере?

– Никого не было. Это произошло во время представления.

– Тогда кого-нибудь подозревали?

– Да, мы пошарили вокруг, как обычно.

– И кого же?

– Кое-кого из городских, нападавших на проезжающих. А также лиц с подмоченной репутацией в самом цирке. Таких много разъезжает вместе с цирками, вы же знаете.

– И что вы установили?

– Ничего, вот почему дело еще открыто.

– А что украли?

– Всего лишь некоторые безделушки и украшения.

– Какого рода?

– Ювелирные вещицы.

– Что еще?

– О, еще какие-то ценные бумаги. Понимаете, он прихватил с собой сейф.

– В трейлере был сейф?

– Ну, один из этих маленьких несгораемых ящичков, которые гроша ломаного не стоят. Вы же знаете такие нетяжелые штуковины, которые можно положить в карман. Этот был как раз такой.

– А где он находился? Прямо на виду?

– Нет, она держала его в холодильнике.

– В холодильнике?

– Да. Эта штуковина по всем измерениям имела пятьдесят сантиметров. Она сняла там несколько полок и сунула его в холодильник. Держала свои бриллианты в холоде.

– Там были бриллианты?

– Да. Бриллианты, рубины, изумруды; у нее была маленькая хорошая коллекция, у этой леди.

– Вы сказали – и ценные бумаги. Какие?

– Государственные облигации.

– Что-нибудь еще?

– Это все, что она назвала. Да, еще пара или две наручных часов и серебряная погремушка, которую ей подарили, когда она была ребенком, и кое-какие вещи, принадлежащие ее дочери.

– Какого рода? Эти вещи ее дочери?

– В основном такие же. Всякие пустяки.

– Дорогие?

– Некоторые – да.

– Класса бриллиантов, рубинов и изумрудов?

– Ну, там была нитка жемчуга, которая стоит несколько тысяч, и кольцо с сапфиром, подарок к шестнадцатилетию.

– В трейлере был револьвер?

– В перечне похищенных вещей револьвер не был указан, сэр.

– Я не говорю о том, что было в сейфе. Ваши люди не нашли револьвер в трейлере?

– Мы не искали револьвер.

– Но он был или нет?

– Мы не искали ничего, кроме следов преступника.

– Что-нибудь еще, кроме сейфа, пропало?

– По словам леди, нет.

– Но если эта леди владела револьвером, он должен был остаться. Она не упомянула о пропаже револьвера, верно?

– Нет, сэр, не упомянула.

– Я особенно думаю об этом…

– Я понимаю, что вы особенно думаете об этом, детектив Блум. Я знаком с делом о самоубийстве, хотя и не расследовал его лично.

– Значит, вам известно, какое оружие было применено…

– Да, сэр. «Кольт Детектив Спешл», тридцать второго калибра.

– Это оружие было найдено в трейлере во время обыска?

– Мы не делали обыск в трейлере, сэр. Эта леди заранее приготовила список пропавшего, и мы приняли это как… Да, сэр, мы искали улики: образцы волос, отпечатки обуви внутри и снаружи; но мы не искали оружия.

– Вам известно, что Уилла Торренс когда-либо владела кольтом тридцать второго калибра?

– Мне неизвестно.

– А ее дочь не упоминала, что у матери был револьвер?

– Я не задавал дочери такого вопроса.

– А какие вопросы вы ей задавали?

– Обычные. Не видела ли она кого-нибудь, шляющегося вокруг в последние дни, не приглашала ли она кого-нибудь в трейлер, кто мог бы сунуть нос в холодильник, не заставала ли она кого-нибудь, кто не имел права находиться в трейлере. Она рассказала мне, что в последнее время нечасто бывала дома, имея в виду трейлер. Она жила у этого парня со львами.

– Дейв Шид.

– Да, сэр. Жила в его трейлере.

– Кто-нибудь… во время этих двух расследований… спрашивал Марию Торренс, владела ли когда-нибудь ее мать кольтом тридцать второго калибра?

– Я никогда не спрашивал ее об этом, сэр. В то время револьвер не фигурировал ни в каких преступлениях. Мы расследовали кражу. У нас не было причин расспрашивать об оружии. Я не знаю, что Лео… капитан Шульц… спрашивал у дочери, или какие вопросы задавал на допросе коронер. Вам лучше переговорить с ним о расследовании, которое он проводил. Как проходил допрос, вам следует…

– Вы можете меня связать с ним?

– Я бы с удовольствием, сэр, но у него сейчас отпуск. Март – это лучшая пора в Миссури.

– А где он сейчас, вы знаете?

– Он во Флориде.

Поездка от Калузы до Брэдентона заняла у Блума менее двадцати минут. Капитан Леопольд Шульц остановился с женой в мотеле на Тамайами-Трэйл, и ему совсем не хотелось заниматься полицейскими делами во время отпуска. Он прямо сказал Блуму по телефону…

– Я и моя жена заказали ужин на восемь тридцать. Это означает, что мы должны покинуть мотель в восемь пятнадцать. Таким образом, у вас есть только полчаса, чтобы задать вопросы. Честно говоря, детектив, я не понимаю, почему вы не можете спросить обо всем этом по телефону, как это сделал тот юрист?

– Какой юрист? – встрепенулся Блум.

– Здешний юрист, он звонил мне на той неделе.

– Мэттью Хоуп?

– Он самый.

– А когда на прошлой неделе?

– Утром в среду. Должно быть, в девять часов по местному времени.

Во Флориде было десять часов, прикинул Блум. Мэттью позвонил в ту самую минуту, когда, по его расчетам, они должны были быть на месте в Миссури.

– Он, случайно, не спрашивал вас о «Кольте Детектив…

– Да, сэр.

– …Спешл» тридцать второго калибра? Что вы рассказали ему?

– То же самое, что сейчас говорю вам.

Блум разглядывал Шульца. Он не сказал ему, что хотел видеть его лицо и глаза, когда расспрашивал его о револьвере, который, возможно, был оружием убийцы. Вот почему он не задал свои вопросы по телефону. Сейчас он разглядывал лицо Шульца, сидя напротив него в комнате. Жена Шульца, вся уже расфуфыренная и готовая отправиться на ужин, смотрела телевизор. Ее тоже явно раздражало присутствие Блума. Черт с ней, подумал он, черт с ними обоими! Он продолжал наблюдать за лицом и глазами Шульца.

– Я сказал, что у меня не было сомнений, что Уилла Торренс использовала этот револьвер, чтобы выстрелить и убить себя.

– У вас возникал вопрос, кому принадлежал этот револьвер?

– Вы хорошо натаскиваете ваших людей. Он спрашивал меня о том же.

– Он не принадлежит к числу моих людей.

– У меня сложилось впечатление, что он из здешней прокуратуры штата.

– И что вы сказали ему?

– Мы считаем, что этот револьвер принадлежал миссис Торренс.

– Кто это мы?

– Я и моя команда детективов, расследовавших дело.

– Считаете, что это ее револьвер?

– Обоснованное предположение, учитывая, что револьвер находился в ее руке.

– Вы кого-нибудь спрашивали, ее ли это револьвер?

– Кажется, у ее дочери.

– И что она ответила?

– Она предположила, что это револьвер ее матери.

– На каком основании?

– Она слышала, как ее мать говорила кому-то, что хочет купить револьвер. После ограбления.

– А оно произошло двумя днями раньше?

– Верно. Вы хорошо встряли в это дело, не так ли?

– Может быть, потому, что вечером в прошлую пятницу на Мэттью Хоупа было совершено покушение, – сухо ответил Блум.

– Очень сожалею.

Миссис Шульц оторвалась от телевизора. Она, казалось, тоже была ужасно огорчена, услышав, что на Мэттью было совершено покушение – но почти тут же снова отвернулась к телевизору.

– Он, случайно, не упоминал об ограблении?

– Нет, он не упоминал. Это я напомнил ему об этом. Когда я сказал, что дочь вспомнила о желании матери купить револьвер, он очень удивился: он не мог понять, зачем. И я рассказал ему, что за два дня до того, как она убила себя, в трейлере было совершено ограбление. Он хотел знать, что было украдено, я рассказал ему все, что мог вспомнить.

– Вы упомянули, что лейтенант Хейнце расследовал это дело?

– Нет, он меня не спрашивал об этом.

– Только хотел узнать, что было украдено?

– Да, только это…

– Он спрашивал, нашла ли полиция револьвер в трейлере, я имею в виду после ограбления?

– Да, кажется, он спрашивал об этом.

Конечно, он должен был спрашивать об этом. Но как могло быть, что никто в департаменте полиции Раттерфорда не подумал спросить об этом? Полдюжины копов возились в трейлере, снимая отпечатки, собирая обрывки одежды и волос, выискивая хоть какие-нибудь следы; а через два дня никто не подумал спросить, имелось ли там оружие за два дня до самоубийства.

– Значит, вы решили, что после того, как трейлер был ограблен, она отправилась покупать револьвер?

– Я не единственный, кто так решил. Так решила и ее дочь.

– Ее дочь решила, что Уилла Торренс купила револьвер после…

– Примерно так…

– У меня тут человек в больнице, – раздраженно напомнил Блум, – поэтому я настоятельно хочу, чтобы вы более тщательно говорили о том, что предположила, а чего не предположила ее дочь.

Тон его голоса заставил миссис Шульц снова оторваться от телевизора. Очевидно, немногие позволяли себе так разговаривать с ее мужем.

Мужчины пристально посмотрели друг на друга.

Шульц моргнул первым.

– Она говорила, что ее мать хотела купить револьвер. Она не говорила, что ее мать действительно купила его.

– Таким образом, вы не можете утверждать, что тот револьвер, который вы нашли в руке Уиллы Торренс, в самом деле принадлежал ей.

– Мы не нашли этому никаких доказательств.

– Фактически револьвер мог принадлежать кому угодно.

– Он находился в ее руке, – твердо сказал Шульц и взглянул на свои часы.

– Вы не опоздаете на ужин, не беспокойтесь. Скажите, вам известно, что по крайней мере один врач в отделе вскрытий…

– Да, Абель Вурхис…

– Доктор Вурхис, верно, не согласился…

– Вурхис также делает аборты, – дополнил Шульц.

– Что бы там еще он ни делал, он написал отчет меньшинства по делу Торренс. По его мнению…

– Да, я знаю его мнение.

– Фактически он рекомендовал дальнейшее полицейское расследование. Было ли дальнейшее полицейское расследование, капитан Шульц?

– И Департамент полиции Раттерфорда, и отдел медицинской экспертизы Раттерфорда, и следствие коронера Раттерфорда – все пришли к заключению, что Уилла Торренс умерла от своей собственной руки. В дальнейшем расследовании необходимости не было.

– Лео, нам пора ехать, – сказала его жена, выключая телевизор. Она тут же направилась к столику, на котором лежала ее сумочка.

– Я думаю, вы должны знать, – подводил итог Шульц, – что за последние тридцать лет в Раттерфорде не было ни одного не раскрытого убийства. Мы и так достаточно натерпелись с этим проклятым самоубийством в цирке, можете вы представить, что…

– Лео! – резко прервала его жена.

– Желаю приятного аппетита! – кивнул он и вышел.

Все расстояние до Шарлотты она намеренно старалась опустошить свой разум, используя трюк, которому научила ее Сара Харрингтон, соседка по комнате. Все, что для этого требуется, – это подавить все белыми вещами, такими, как снег, платье невесты, лебеди, облака или застывший крем на торте, и картофельное пюре, борода Санта-Клауса или махровые банные полотенца, хлопок в цвету, целое бесконечное белое пространство, куда не могут проникнуть никакие дурные мысли, когда твой отец лежит в коме за тысячи километров отсюда.

Она позвонила матери за несколько секунд до того, как скатилась кубарем по лестнице к ожидающему такси, а затем зубами успела ухватить билет на рейс из Бостона «Эс-Эй-Эйр». Самолет приземлился в Шарлотте в семь пятнадцать, с опозданием на двадцать три минуты, что означало, что она должна спешить, чтобы поспеть на рейс в семь сорок пять на Калузу, хотя улыбающиеся диспетчеры полета заверили ее, что самолет будет ждать. Самолет должен прибыть в аэропорт Колбразы в девять двадцать девять в этот же вечер. Ее будет встречать мать. Теперь все, что от нее требуется, это успеть.