Текст книги "Белая леди"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Я навещал старых друзей, ездил туда и сюда. В те города, где раньше бывал, работая в цирке.

– Что вы слышали?

– Те вещи, которые, как мне казалось, должна была знать Уилла.

– Какие именно?

– Если я вам расскажу, мистер Блум, вы оставите меня в покое? Мы сможем закончить этот идиотский…

– О чем вы слышали, мистер Торренс?

– Я слышал…

– Да?

– Ну, я слышал… Я слышал… понимаете… что была маленькая девочка…

– Какого черта, в чем дело?

– Понимаете, была маленькая девочка... Тот, кто занимается маленькой девочкой… Другими словами… Малышка Уилла Уинки занималась кокаином!

Когда Блум работал в окружной полиции Нассау, кокаин часто называли «Белая Леди» или «Та Самая Белая Леди». Наверно, он так назывался потому, что его предпочитали употреблять изнеженные белые. Этот наркотик был довольно дорогим, и черные им не интересовались. Они использовали «Лошадь», хотя сейчас героин никто не называет «Лошадью». Теперь его зовут «Скэд», «Смэк» или просто «Г».

Блум решил, что все это довольно забавно: феминистки так сильно боролись, чтобы их стали называть «женщины» вместо «леди», и в то же время кокаин превратился из «Белой Леди» в «Белую девочку» или просто в «Девочку». Все это оказалось довольно печальным! «Чем ярче синий цвет, тем лучше девочка» – это выражение прекрасно известно полицейским и ворам. И оно относилось не к цвету глаз или одежды леди, а к химической пробе на чистоту кокаина.

Вы делали эту пробу, если были наркоманом или продавцом наркотиков. В этом случае вы капали кобальт тиосианат на подозрительный белый порошок, и если он становился синим, это был настоящий кокаин. Чем меньше в нем было примесей, тем синей был результат реакции. Чем синее, тем лучше девочка!

Блуму стало безумно интересно, когда Торренс стал ему рассказывать о том, что он слышал об Уилле до ее смерти. Эти слухи распространились во всех городах, и последним был Раттерфорд… Ему рассказали об этом вполне солидные люди. Они уважали самого Торренса, ну и, конечно, Уиллу. Никто не желал ей зла, и никто не хотел, чтобы у нее были неприятности с полицией. Блум никак не мог понять, почему Питеру было все это небезразлично. Эта женщина изменила ему, более того, у нее был ребенок от другого мужчины. Но Торренс считал своим долгом сообщить Уилле, что все их старые знакомые считают, что она стала величайшей торговкой наркотой.

– Значит, вы отправились к ней, чтобы рассказать об этих слухах?

– Да.

– Но вы не помните, когда это было?

– Это было примерно…

– Когда?

– В тот день, когда я уехал из Раттерфорда.

– И когда же это было?

– Десятого.

– Теперь вы все вспомнили, не так ли?

– Да, это было десятого числа. Я ее навестил утром, а потом уехал из города.

– Как она вас приняла после стольких лет?..

– Конечно, она была поражена…

– Это уж точно. Сколько времени прошло со дня вашей последней встречи?

– Восемнадцать лет. Но она вела себя со мной вполне прилично. Наверное, она понимала, что я оказываю ей услугу.

– Тем, что пересказали слухи?

– Да, те, что говорили о ней люди.

– Она признала, что это правда?

– Она заявила, что это – ложь! Но тем не менее была рада, что я ей все рассказал. Она добавила, что теперь понимает, что у нее есть враги.

– Она так сказала, да? Что у нее там были враги?

– Между вами не было ссоры или неприятных объяснений?

– Нет, нет. С чего бы это?

– Ну, по поводу ее и Берни Хэйла?

– Все это случилось много лет назад.

– А у вас была связь с этой… Маккалоу?

– К тому времени Уилла и Эгги были хорошими друзьями.

– И как все закончилось? Ну, ваш разговор?

– Она сказала, что постарается выяснить источник слухов…

– Кстати, вы поверили, что все эти слухи – ложь?

– Нет.

– Вы уверены, что она торговала наркотиками?

– Да.

– Вы сказали ей об этом?

– Нет. Мы мило распрощались, и я сказал, что, может, когда-нибудь ее еще навещу.

– Вы так и сделали? Вы видели ее еще раз?

– Как я мог это сделать? Я в тот же день покинул город, а она покончила с собой на следующее утро.

Глава 6. Но она была очень плохой…

В семь часов утра в пятницу, первого апреля, уборщица обходила комнаты в «Шелби Армс» и обратила внимание, что дверь номера тридцать семь была приоткрыта. Она постучала в дверь, открыла ее и заглянула внутрь. Мужчина в белом нижнем белье лежал вниз лицом на постели. Его затылок и шея были в крови. Уборщица вышла из номера, оставив дверь открытой, спустилась вниз и сказала ночному дежурному, что в комнате тридцать семь лежит мертвый мужчина.

Потом она отправилась пить кофе.

Блум и так знал, кто лежит мертвый в тридцать седьмом номере; но дежурный сообщил, что мертвый мужчина в белом нижнем белье был мистером Питером Торренсом. Он также сказал Блуму, что мистер Питер Торренс въехал в гостиницу двадцатого числа. Значит, это было две недели назад. Он отметил, что мистер Торренс был единственным белым в этой дыре.

Комната была, как ни странно, довольно большой, с двойной кроватью у стены. Труп измазал кровью прикроватный столик. У окна стояло кресло, у другой стены находился небольшой комод и торшер. Стены были окрашены в ядовито-зеленый цвет. Местами краска отслаивалась кусками, а с потолка падала побелка. Но из окон простирался милый вид на садик. Внизу приехавшие лаборанты беседовали с только что прибывшим медэкспертом. Никому не хотелось подниматься наверх, где их ждал труп. В утреннем воздухе четко разносились их голоса.

Ночной дежурный сказал, что ему необходимо спуститься вниз, чтобы передать смену. Блум сказал, что он вполне может побыть здесь один.

На полу у кровати, рядом с безжизненной рукой Торренса, Блум нашел револьвер «Айвер Джонсон» двадцать второго калибра. Может быть, из этого оружия стреляли в Мэттью? Он не стал его трогать. Потом он взглянул на труп, кивнул и подошел к шкафу.

Бежевый спортивный пиджак и светло-коричневые свободные брюки-слаксы висели рядышком в шкафу. На полу стояла пара коричневых башмаков рядом с закрытой черной матерчатой сумкой. Блум поднял ее, поставил на кровать и сел рядом на пол.

На бирке был написан адрес Торренса – Атланта, Джорджия, Литтлджон Вей 2314. Телефон не был указан. Наверно, в сумке не было ничего интересного. Блум открыл ее.

Там был авиабилет до Атланты, копия завещания Уиллы Торренс и маленькая черная записная книжка.

В сумке также лежала коробка с пулями для револьвера двадцать второго калибра.

Она посадила измученную Джоанну на такси после восьми вечера, заплатив водителю и попросив отвезти девочку в квартиру матери. Сейчас Патриция сидела у постели Мэттью, держала его за руку и разговаривала с ним, так, как это делала до нее его дочь, рассказывая ему другую историю; но все равно она пыталась с ним общаться.

Она рассказывала ему историю их любви.

Она вспоминала о том, как им жилось.

– Мэттью, тебе обязательно нужно прийти в себя, – говорила она.

Она уже рассказала ему о том, как они встретились в первый раз, когда во время дождя она врезалась в его машину, а сейчас Патриция рассказывала об их следующем происшествии. На сей раз столкнулись человеческие личности, а не автомобили.

– Ты помнишь тот день в зале для тренировок? – спросила она его. – Мы не знали, что каждый из нас бежит по беговой дорожке, и бам-м-м, мы врезались друг в друга, руки-ноги у нас перепутались, и мы упали на пол… Наверно, в тот момент я в тебя влюбилась. Нет, пожалуй, я влюбилась, когда увидела тебя в самый первый раз. Видимо, дело все в том, что каждый раз, когда я тебя видела, я влюблялась в тебя по-новой. Каждый раз, когда я видела твое лицо: во время аварии, в спортивном зале, и когда ты отказался со мной позавтракать…

…Ты меня просто облил холодным душем. Я не могла этому поверить, и решила, что ты идешь на свидание с другой. Наверное, с этой вьетнамочкой, работавшей переводчиком. Я жутко разозлилась и ревновала тебя. Даже не знаю, почему, – я же тебя тогда почти не знала. А ты помнишь, как я с тобой кокетничала, когда мы встретились на слушании дела Бартона. Ты решил, что я пытаюсь предложить тебе сделку? Мы оба пили Мартини. За справедливость! Тяжелый был денек!

Первый раз мы были вместе в публичном месте, и нас окружали люди. Поразительно, что ты не испугался меня, хотя вполне мог бы удрать куда подальше…

Я сказала, что у меня дома есть бутылка коньяка двадцатилетней выдержки, подарок от одного из моих клиентов. У меня никогда не было повода ее открыть. Тогда ты на меня так посмотрел! Я решила, что потеряла тебя навсегда.

Я уставилась тебе в глаза, потом перевела взгляд на губы, думаю, что сейчас ты помчишься прочь от меня. Я склонилась к тебе, пытаясь загипнотизировать.

Все было потрясающим с самой первой минуты, правда, Мэттью? Нам не было нужно приспосабливаться, мы понимали друг друга с самого начала.

– Господи, мы были сумасшедшими, – сказала она и сжала руку. – Ты помнишь, как?..

– Сумасшедшие, – сказал он.

– В ту ночь ты…

Вдруг она поняла, что он что-то сказал.

Патриция быстро встала и, наклонившись, взглянула на него. Глаза у Мэттью были закрыты.

– Мэттью?

Молчание.

– Мэттью?

Все то же молчание.

– Мэттью, – продолжала она, – ты прав. Мы были сумасшедшие. Мы просто сошли с ума. Полностью. У нас поехала крыша. Мы были чокнутые, сумасшедшие, ку-ку. Скажи мне это еще раз, Мэттью. Пожалуйста, скажи мне, какие мы были чокнутые. Прошу тебя, повтори, пожалуйста!

Она продолжала смотреть ему в лицо и сжимала его руку своими. Она так хотела, чтобы он открыл глаза и пошевелил губами. Она молила, чтобы он заговорил, чтобы снова заговорил с ней.

– Пожалуйста, милый, прошу тебя, умоляю…

Но он больше ничего не сказал, а она начала сомневаться, не показалось ли ей, что он произнес это слово…

Патриция снова уселась у постели, продолжая держать его руку.

Когда Блум в девять утра вернулся в свой кабинет, у него на столе все еще лежал список звонков, которые делал Мэттью из дома.

Блум положил этот список рядом с маленькой черной записной книжкой Торренса и ежедневником Мэттью. Потом он сделал следующую таблицу:

Торренс сказал Блуму, что не навещал дочь с тех пор, как приехал в Калузу. Мария то же самое сказала Тутс. Но Торренс заявил, что не знает никого по имени Мэттью Хоуп. А Блум обратил внимание на запись в ежедневнике Торренса:

Пятница 25 марта Мэттью ХОУП, 10.00

Блум подвинул к себе телефон и быстро набрал номер Эгги Донован. После третьего звонка она сняла трубку.

– Алло?

– Миссис Донован?

– Да?

– Это детектив Блум. Простите, что я вас снова беспокою, но…

– Да, в чем дело?

– Я еще раз подумал о звонках, которые сделал вам Мэттью Хоуп в Брэдентон в прошлый четверг. Особенно…

– Мистер Блум, я вам больше ничего не могу сказать.

– Миссис Донован, в него стреляли как раз…

– Я ничего не знаю о том, кто в него стрелял.

– Вы ему не сказали ничего, что могло бы…

– Я не помню, что я ему сказала.

– Вы ему не сказали, где остановился Питер Торренс?

– Нет, – сказала она и повесила трубку.

В темноте постоянно сверкали молнии, и раскаты грома раздавались у него в голове. Он припомнил, как трещало что-то в трубке…

– Какая плохая слышимость, – сказала она.

– Я могу вам перезвонить?

– Не стоит, мистер Хоуп.

Щелчок и вспышка молнии! Этот звук громом отдавался у него в голове. Кругом стоял грохот и звучало эхо. Он снова набрал этот номер.

– Да?

– Миссис Донован…

– Послушайте, я же вам сказала…

– Эгги, не бросайте трубку. Если вы это знаете…

Еще один щелчок, на этот раз более громкий. В ярости он снова набрал ее номер.

– Если вы повесите трубку, я к вам приеду.

– Мистер Хоуп, пожалуйста.

– Где остановился Питер Торренс?

– Не знаю.

– Нет, вы знаете. Мне нужно его повидать.

– Зачем?

– Я хочу, чтобы он рассказал мне все, что знает об убийстве Уиллы Торренс.

– Ее не убили, она…

– Эгги, ее убили. Я думал, она была вашей подругой.

– Да, она была моей подругой.

– Тогда скажите мне.

– Питер не имеет к этому никакого отношения.

– Тогда ему нечего скрывать.

– Они обвинят его в этом.

– Нет, если он не делал этого.

– Он был тогда в Миссури, но его все равно обвинят.

– Что?

– Мистер Хоуп, пожалуйста, я не…

– Вы хотите сказать, что он был в Миссури во время ее?..

– Я никому не желаю неприятностей.

– Тогда скажите мне, где он остановился. Мне нужно с ним поговорить, Эгги.

– Он остановился в «Шелби Армс».

Дневной дежурный, с которым разговаривал Блум, был тем самым мужчиной с зелеными глазами и кожей цвета крепкого чая. Его звали Мухаммед Азир. Он взглянул на фото Мэттью Хоупа в газете и сказал, что никогда не видел этого человека.

– Он мог заходить сюда в прошлую пятницу утром, около десяти часов, – сказал Блум.

– Не могу припомнить.

– Он ходил к вашему жильцу, которого убили.

– Все равно ничего не знаю.

– Тогда давайте поговорим о ваших жильцах, хорошо?

– С ними у нас все в порядке, – заметил Азир.

– Ну да, только в основном у вас снимают комнаты проститутки и их сутенеры.

– Ничего об этом не знаю.

– Сколько здесь белых сутенеров?

– Белые, черные, у нас останавливаются разные люди.

– Ага, равные права для всех… А как насчет шлюх?

– Здесь, в «Шелби Армс», у нас нет шлюх.

– Но если бы сюда вошел белый мужчина, вы бы обратили на него внимание, правда? Белый мужчина в десять утра.

– Сюда ходят белые мужчины в любое время дня. Белые и черные.

– Конечно, мужчины сюда ходят самые разные. Но этот белый человек навещал единственного белого жильца в вашей дыре… Неужели вы бы это не заметили?

– Я замечаю все, что здесь происходит.

– Но вы не заметили?..

– В тот день я не дежурил, – сказал Азир.

Человек, который дежурил в дневную смену в «Шелби Армс» в пятницу, двадцать пятого марта, был тридцативосьмилетний черный мужчина по имени Абдул Шакут.

Блум нашел его в комнате, которую он снимал недалеко от гостиницы. Дом был построен для одной семьи, но его частично перестроили, чтобы пускать жильцов. В комнату Абдула был отдельный вход. Жилище это было небольшое: там стояла кровать, маленький комод, кресло и стол у окна. У стола стояли два стула, небольшая плитка, холодильник, лампы, керосиновый обогреватель, который использовался, когда ночью было холодно, и небольшой телевизор. В маленькую ванную комнату вела отдельная дверь. Когда Блум пришел к нему, на постели сидела белая девушка в комбинации и читала журнал. Он решил, что ей было лет шестнадцать. Абдул сказал, что это его жена.

– Вы дежурили в «Шелби Армс» в прошлую пятницу в десять утра? – спросил Блум.

– Да, была моя смена. Это – моя вторая работа. Я еще работаю посыльным в «Хайятте».

– Туда приходил белый мужчина и спрашивал мистера Торренса? Вы узнаете этого мужчину? – спросил Блум и показал Шакуту фото Мэттью.

– Да, я его видел.

– Когда?

– В прошлую пятницу около десяти утра.

– Он интересовался Питером Торренсом?

– Я сказал, что он находится в комнате тридцать семь.

– И что потом?

– Он поднялся наверх. Лифт, как всегда, не работал, и ему пришлось идти пешком.

– Когда он спустился вниз?

– Без четверти одиннадцать.

– Значит, он там пробыл почти час?

– Примерно минут сорок пять.

– Он что-нибудь вам сказал, когда уходил?

– Нет.

– Спасибо.

Они ненадолго ушли из больницы, чтобы перекусить. Фрэнк ел гамбургер и запивал его кокой. Патриция безразлично погружала ложку в стаканчик с йогуртом. Она рассказала ему о том, что сказал ей Мэттью. Она сообщила об этом доктору Спинальдо, и тот посчитал, что это хороший признак. Фрэнк был настроен скептически.

– Всего одно слово?

– Да, но оно прямо относилось к тому, о чем я с ним говорила.

– Значит, вы считаете, что он вас понял?

– Да, и что-то сказал мне в ответ.

– Ну да.

– Ну, когда люди отвечают на ваши слова.

– Угу.

– Так, как вы делаете это сейчас.

– Да, да. Надеюсь, что это так. Вы говорили с Блумом?

– Сегодня утром нет. Он отправился расследовать убийство Торренса.

– Вы считаете, что они связаны?

– Не знаю.

– Потому что за ним по следу шел Мэттью. Вы так думаете?

– Если судить по тому, что сказал Блум, то – да.

– Он хорошо работает.

– Да.

– И обо всем нас информирует.

– Да. Интересно, что удалось узнать Мэттью?

– Если бы мы это знали!

– Да. Я просмотрела все бумаги в его столе, проверила все папки, и вообще проверила все в кабинете, чтобы найти что-нибудь важное для нас. Мы долго работали вместе, и я знаю методы его работы. Он очень аккуратный человек. Я не знаю, известно ли вам, но он всегда все записывает по делу, которое ведет.

– А где же записи по этому делу?

– Ну, остался его ежедневный календарь…

– Да, но это не так много…

– Вы хотите сказать… что он мог что-то продиктовать?

– Ну да, или просто записать. Я не верю, чтобы ничего не осталось.

– Вы проверили у Синтии?

– Да. На прошлой неделе он забегал на несколько минут в контору. Ничего не диктовал и ничего не печатал. Ничего!

– Он, наверное, только все еще готовил и старался все сведения собрать воедино.

– Наверно, вы правы.

Фрэнк вздохнул, взял бокал с кока-колой и начал медленно покачивать его и поболтал в нем соломинкой.

– Все равно странно, что нет никаких записок.

– Да, – добавила Патриция и покачала головой.

Она набрала в ложку йогурт и стала подносить ее ко рту, но потом остановилась на полпути, широко раскрыв глаза. Фрэнк решил, что она увидела в ложке волос или жучка.

– Он сказал не «сумасшедшие», а «заметки»![4]4
  Игра слов. Nuts (англ.) – сумасшедшие, notes (англ.) – заметки. По звучанию эти слова схожи, и если их произносит человек в бреду, то спутать их очень легко.


[Закрыть]

Патриция так же хорошо знала дом на Виспер Ки, как и свой собственный. Когда они стали встречаться, Мэттью дал ей ключ от дома. Сейчас она открыла им дверь. В доме было тихо и пусто. Она дождалась Фрэнка, а потом закрыла входную дверь.

– Где мы начнем поиски? – спросил он.

– В его кабинете.

Она повела его через гостиную в заднюю часть дома, где Мэттью устроил себе кабинет.

Через открытую дверь спальни она увидела, что он не убрал постель. Это на него не похоже. Наверное, в прошлую пятницу Мэттью очень спешил. Фрэнк тоже это заметил. Он ничего не сказал, но Патриция вспомнила, что описала своего партнера как аккуратного человека. Они вошли в кабинет.

Комната была небольшой, со столом и книжными полками из тикового дерева, где стояли законы штата Флорида и книги известных криминалистов. На столе стоял телефон с автоответчиком, а на специальной подставке помещался факс. На той же подставке стояла фотография Джоанны в рамочке.

На стене висела карикатура какого-то художника из «Калуза Геральд Трибюн», которую он набросал, когда Мэттью занимался делом Мэри Бартон. Там он допрашивал свою клиентку, которая на рисунке походила на ведьму. Подпись под рисунком гласила: «Скажите нам, мисс Бартон, вы не умеете летать на метле?»

На той же стене висел в рамочке заголовок передовицы об оправдании, которого удалось добиться Мэттью в деле под названием «Дело трех слепых мышек». Это было то самое дело, которым он занимался, когда Патриция встретилась с ним впервые. Когда она увидела заголовок, то чуть не прослезилась.

Казалось, что Фрэнк не мог заставить себя коснуться чего-либо в этой комнате.

Патриция глубоко вздохнула, открыла верхний ящик стола, и они вместе начали искать.

Заметки были разрозненными и часто несвязными, написанными второпях почерком, который очень сложно разобрать, только сам Мэттью мог разобраться в этих каракулях. Но Патриция и Фрэнк все-таки нащупали ту нить, по которой двигался Мэттью…

Он старался обозначить одинаковые временные рамки.

Он выделил год, когда Уилла Д’Мот начала работать в цирке. Год, когда она вышла замуж за Питера Торренса, год, когда родилась Мария Торренс, год, когда Питер удрал с милейшей Эгги, год, когда к цирку «Стедман энд Роджер» присоединилась Джинни Лоусон, год, когда ограбили трейлер Уиллы, и год, когда она была убита.

Его заметки велись сразу в шести направлениях, обозначая отношения между Уиллой и Берни Хэйлом, Торренсом и Эгги, Уиллой и Дейви Шидом, Уиллой и Джинни, Джинни и двумя маленькими девочками, работавшими в номере Уиллы, и, наконец, связь между дочерью Уиллы – Марией и Дейвом Шидом.

Он составил поминутный график того трагического утра три года назад.

4.30 Звонит будильник Марии.

Она просыпается и одевается.

5.00 Мария отправляется на кухню, чтобы там встретиться с

Шидом. Кухня расположена в отдельном домике.

5.05 Шид выходит из кухни.

5.10 Будильник Уиллы останавливается от выстрела.

5.15 Будильник Уиллы был заведен на это время.

Шид возвращается на кухню.

5.30 Мария идет к трейлеру.

5.35 Мария входит в трейлер и находит там мертвую мать.

В других заметках Мэттью обозначил треугольник Вард – Рафферти – Лоусон:

1. Вард знает Рафферти по школе.

2. Рафферти нанимает Джинни поработать летом. Тогда ей было шестнадцать лет. Рафферти – тридцать один год. Вард тоже работает на Рафферти, ему двадцать лет. У Джинни начинается связь с Вардом.

3. Джинни и Вард покидают город. Он едет в Южную Америку, а она начинает работать в цирке «Стедман энд Роджер».

4. Отработав один сезон, она покидает цирк и выходит замуж за Рафферти.

5. Вард возвращается в Америку богатым человеком через год. Она разводится с Рафферти и выходит замуж за Варда.

Кроме этого, Мэттью пытался понять, что же случилось с Джинни, когда она один сезон проработала в цирке «Стедман энд Роджер»:

1. Джинни начала работать в цирке, когда ей было семнадцать лет. Дочери Уиллы было столько же.

2. Джинни была неразборчива в сексуальных отношениях:

  а) связывается с двумя молодыми черными мужчинами;

  б) спит с дрессировщиком слонов;

  в) заводит роман с Шидом.

3. Уилла предупреждает Джинни, чтобы она не приставала к молоденьким девочкам, работающим в ее номере. Джинни угрожает ей. Уилла идет на попятную.

4. В конце сезона Джинни уходит из цирка.

На следующей странице Мэттью написал крупными буквами:

«ДЖИННИ ВРЕТ!»

Ни на одной странице его заметок не стояла дата, поэтому они решили, что заметки, лежавшие внизу, были самыми недавними. Там было написано и подчеркнуто: Питер Торренс.

Множество записей было сокращено: как будто он записывал только основное, стараясь ничего не упустить и не забыть. Мэттью писал:

«Торренс отправился в Миссури, чтобы повидать старых друзей из цирка. Заезжал потолковать с Уиллой. Приехал до ограбления, а уехал до убийства».

И потом:

«ТОРРЕНС ВРЕТ!»

И еще дальше:

«Просмотреть показания Марии по поводу того, что не было поездки в Калузу».

И потом еще запись:

«МАРИЯ ТОЖЕ ВРЕТ!»

Далее.

«Еще раз прослушать запись разговора с Торренсом».

– Какая запись разговора с Торренсом? – спросил Фрэнк.

Заметки кончались на этом месте.

Они тщательно обыскали стол, каждый его ящик. Но кассету не нашли. Потом они тщательно проверили каждую полку – ничего. Затем перешли в спальню и внимательно проверили ночные столики. Нашли там презервативы, аэрозоль для носа в пластиковой упаковке, пять пар запонок, четыре пары японских часов, дюжину каталогов от Крю и Лендс Энд, но никакой кассеты.

– В тот вечер, когда в него стреляли, – сказал Фрэнк, – у него был магнитофон? Ты с ним ходила ужинать…

– Да, но…

– Ты видела магнитофон?

– Нет.

– Если он записывал разговоры…

– …он был бы с ним. Да, ты прав.

– Но где? В тот вечер у него была с собой какая-нибудь сумка или папка?

– Нет. Мы ужинали в кафе. Это было после работы. Фрэнк, у него не было ни сумки, ни портфеля. Позже мы собирались пойти ко мне домой, но он сказал, что у него появились неотложные дела. И еще он сказал, что неизвестно, сколько времени у него займет эта встреча. Он постарается заехать ко мне позже.

– Пока вы были в ресторане, ему никто не звонил? Ты, по-моему, говорила мне об этом.

– Правильно.

– Значит, еще до ужина Мэттью знал, что ему придется поехать в Ньютаун.

– Да.

– Итак, если он записывал разговоры… и ему было нужно, чтобы магнитофон был неподалеку… Где он мог его держать?

– Конечно, в машине.

Никто не подумал о том, как Мэттью добирался до Ньютауна. В городе, где почти все ездят на собственных машинах и где муниципального транспорта практически не существует, все спокойно решили, что Мэттью сам вел машину, но детективы, расследовавшие покушение, не сделали ни малейшей попытки отыскать его машину.

В Ньютауне перестрелки и попытки физической расправы над людьми были обычным делом. Детективы Кепьон и Де Люка не думали, что здесь имеется какой-то заговор. Просто одному белому мужчине не повезло и в него стреляли. Им даже в голову не пришло проверить его машину, стоявшую в одном квартале от бара.

Точно так же полицейский, который выписал штраф за парковку в неположенном месте, а потом приказавший отвезти машину в «отстойник штрафников» на следующий день после стрельбы, не связал имя, упоминавшееся в газетных заголовках, с именем на правах, которые выдал ему компьютер. Блум готов был убить себя за собственную глупость! Он поехал в больницу и забрал ключи от машины из кармана пиджака, который хранился там вместе с остальными вещами Мэттью.

После этого он отправился в «отстойник» арестованных машин.

В багажнике машины Блум обнаружил кейс коричневого цвета, к его крышке был прикреплен магнитофон на батарейках. Это была «Награ», которую Уоррен Чемберс одолжил Мэттью в прошлый четверг.

Микрофон был сделан в виде части петли, соединявшей крышку кейса с его днищем, а кнопка запора кейса могла включать магнитофон на запись. Батарейки обеспечивали четыре часа непрерывной записи. Записана была лишь половина кассеты.

– Мистер Торренс?

Голос Мэттью.

– Да?

Блум узнал голос Торренса, хотя казалось, что он говорил из колодца. Блум понял, что Мэттью позвонил ему из машины, а Торренс, видимо, отвечал ему из гостиницы. Телефон в машине. Блум не учел и этого фактора. Сколько раз Мэттью звонил с этого телефона на прошлой неделе? Он снова был готов дать себе по заднице, потому что не попросил милейшую мисс Финч представить ему другие звонки Мэттью.

– Надеюсь, что смогу с вами поговорить как-нибудь на этой…

Блум остановил пленку и перемотал ее с самого начала.

– Да?

– Меня зовут Мэттью Хоуп, сэр. Я знаю, что вы сейчас требуете пересмотра дела по исключению вас из завещания вашей бывшей жены. Мне бы хотелось побеседовать с вами сегодня вечером…

– Откуда вам известно, по какой причине я нахожусь в городе?

– Сэр, я – адвокат и, может быть, смогу помочь вам в этом деле. Между прочим…

– Вы говорили с моим поверенным? Он вас просил…

– Да, я с ним говорил, но с вами сейчас я разговариваю по собственной инициативе.

– Он вам сказал, где вы меня можете найти?

– Нет.

– А кто вам это сказал?

– Женщина по имени Эгги Донован. Мистер Торренс, мне кажется, что вы получили копию завещания вашей бывшей жены из Отделения суда по наследственным делам…

– Умершей жены, а не бывшей. Завещания не скрываются, поэтому в этом нет ничего противозаконного…

– Сэр, я не заявляю, что в этом есть что-то противозаконное. Я звоню вам, потому что надеюсь, что смогу как-то ускорить решение этого дела. Если только вы действительно хотите, чтобы все было разрешено как можно скорее. Я могу заехать к вам вечером, если это заинтересует вас. Я могу приехать в «Шелби Армс», нуу-у, скажем, через полчаса…

– Вы представляете мою дочь?

– Марию? Нет, сэр.

– Но вы ее знаете?

– Да, я с ней разговаривал.

– О чем?

– Она считает, что мать убил Дейви Шид.

– Какая чушь!

– В любом случае, если бы я мог заехать…

– Я сейчас занят.

– Может быть, попозже?

– Тогда я тоже буду занят.

– Завтра утром?

– В какое время?

– В девять часов?

– Слишком рано.

– Как насчет десяти утра?

– Я с вами свяжусь.

И послышался звук повешенной трубки.

Блум продолжал слушать

– Пятница, двадцать пятое марта, без пяти десять. Я подъехал к гостинице «Шелби Армс»…

Звуки шагов, какие-то шумы и неразличимые голоса.

– Пожалуйста, мистера Торренса.

– Ваше имя?

– Мэттью Хоуп. Он меня ждет.

– Секунду.

Опять послышался шум.

– Мистер Торренс. Человек по имени Хоуп внизу. Он говорит, что… Хорошо, сейчас. Вы можете подняться, комната тридцать семь, лифт не работает.

– Благодарю.

Шум громкого дыхания. Потом стало слышно, как он постучался в дверь. Неразличимый голос:

– Мэттью Хоуп?

Снова неразличимый голос и щелканье замка.

– Мистер Торренс?

– Входите.

Звук закрывающейся двери, шум запора.

– Садитесь.

– Спасибо.

– Так в чем дело?

– Мистер Торренс, я предпочитаю действовать в открытую. Мне известно, что вы желаете получить законную часть имущества вашей бывшей жены…

– Откуда вам все это известно?

– У меня есть друзья в суде.

– В суде я ни с кем не обсуждал этот вопрос.

– У меня есть друзья друзей.

– Кто-то, кто знает Д’Аллессандро?

– Какое это имеет значение? Если у меня правильная информация и если я помогу вам получить тридцать процентов от состояния Уиллы, без шума и без трудностей…

– Как вы сможете это сделать?

– Проблема состоит не в том, как я смогу это сделать. Проблема в другом: имеется ли возможность сделать это без лишнего шума?

– О чем вы говорите?

– Мистер Торренс, я говорю об убийстве Уиллы.

– Она не была убита, она покончила с собой. И в любом случае я не имел к ее смерти ни малейшего отношения.

– Ну, в Миссури, кажется, имеется кое-что…

– Меня это не волнует.

– Я хочу сказать, что другая сторона может начать тяжбу.

– Что за другая сторона?

– Конечно, ваша дочь. Я уверен, ей не захочется расставаться с тридцатью процентами наследства.

– Вы точно ее не представляете?

– Абсолютно точно.

– А кого вы представляете?

– Надеюсь, что стану представлять вас.

– Интересно, вы что, работаете в качестве «Скорой помощи»?

– Давайте скажем так: я – оптимист, желающий получить десять процентов от тридцати процентов акций на владение половиной цирка.

– Ничего себе!

– Марии досталась половина цирка «Стедман энд Роджер», не так ли?

– Вы и это знаете?

– Да, сэр, знаю.

– И вы желаете получить десять процентов того, что получу я?

– Только если я выиграю дело. Если я проиграю, вы отправитесь домой, в Атланту, не заплатив мне ни цента!

– Вы и об этом подумали? И вы все знаете?

– Что вы живете в Атланте? Да!

– Вам пришлось потрудиться.

– Ну-у-у! Так что вы скажете?

– Почему вы считаете, что Мария подаст встречный иск? Вам сказала об этом моя дочь?

– Нет, она мне этого не говорила. Между прочим, вы с ней виделись после вашего приезда сюда?

– Нет.

Он врет, подумал Блум. В его календаре было записано на прошлую среду:

СРЕДА, 23 МАРТА

МАРИЯ

13.00

– Почему вы считаете, что она станет ворошить дело о самоубийстве Уиллы?

– Потому что вы желаете оттяпать у нее часть наследства, мистер Торренс. И вы были в Миссури во время смерти Уиллы.

– Что?

– Вы, кажется, удивлены?

– Кто вам сказал об этом?

– Эгги Донован.

– Меня не было рядом в Миссури, когда…

– Пожалуйста.

– Я вам говорю…

– Вам нужна моя помощь или нет?

– Если вы будете повторять, что я был в Миссури…

– Хорошо. Если вас там не было, вам нечего бояться. И другая сторона не сможет утверждать, что вы каким-то образом связаны со смертью Уиллы.

– Но я с этим не связан.