Текст книги "Белая леди"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Я бы пришел сам, но мы тоже только что начали устраиваться. Надо очень многое сделать, чтобы завтра натянуть верх.

– Простите?

– Верх, большой тент. Я Джордж Стедман из цирка «Стедман энд Роджер», вы не слышали обо мне?

– Да, слышал.

– Поэтому я сейчас так занят! Надо все собрать перед тем, как мы отправимся на гастроли в апреле.

– Я понимаю.

– Иначе, конечно, я бы пришел сам.

– Я ценю это, мистер Стедман. Но… есть ли в этом особая срочность? Сделка по недвижимости ведь не является вопросом жизни и смерти?

– Нет, нет, нет, никакой срочности, конечно. Но я человек действия, мистер Хоуп. И когда я хочу что-то сделать, то я стараюсь сделать это сразу же, вы понимаете? Где вы были?

– Простите?

– Где вы отдыхали?

– О! В Литтл Дикс Бей.

– Не думаю, что мне известно, где это.

– На Вирджил Гордан. Британские Виргинские острова.

– А, да. Итак, что вы об этом скажете? Не могли бы вы приехать ко мне сегодня?

– Я не знаю, где вы находитесь, сэр. И, как я уже вам сказал, сегодня будет не…

– А как насчет завтра? Мы находимся всего в получасе езды от вас, – уточнил Стедман. – Тимукуан Пойнт Роад, вы знаете, это бывшее ранчо старого Джексона.

– Да?

– Именно там мы и находимся. Мы потеряли нашу аренду на землю, которую использовали уже двадцать лет, поэтому я должен временно использовать то, что есть, не так ли? Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Пожалуйста, приезжайте, мистер Хоуп. Это всего лишь в получасе езды, правда. И я вас не задержу, я обещаю. Кроме того, может быть, вы захотите посмотреть цирк?

Ни слова не говоря Стедману о том, что он ненавидит цирк, Мэттью согласился приехать к нему завтра в девять часов утра. Этот разговор занял ровно десять минут. Он записал имя Стедмана и продолжительность визита, хотя не собирался требовать платы за это время, если только Стедман не наймет его. «Синусоидный ритм», – сказал кто-то. Глория начала кричать во всю силу. «Тридцать пять на десять!» – кричал кто-то. Горилла стучала себя в грудь кулаками и прыгала по клетке, дергая за ее прутья, отскакивала назад, снова стуча себя в грудь, яростно, с вызовом рыча на Мэттью, когда он стоял на покрытой соломой земле, едва не замочив свои штанишки. «Шестьдесят на сорок, – снова раздался чей-то голос. – Зажим. Который теперь час? Пять сорок… Еще есть… Пять минут, Господи. И сорок… Осторожнее теперь. Внимательнее… Я сделал это… Осторожнее… Зажим… Спокойнее… Зашей его. Сто на…»

Дорога, ведущая на территорию, временно занимаемую цирком, была старая и грязная; прежде ею пользовались как въездом на ранчо Джексона. В то время, когда Патриция и Мэттью валялись на белом песчаном пляже на Карибских островах, в Калузе день и ночь лил дождь, и поэтому дорога была грязной и скользкой с огромными лужами и потоками воды, хотя солнце слабо светило в эту сравнительно теплую мартовскую субботу. Мэттью с трудом вел машину, «Азура Легенд», которая обычно была очень легка в управлении. Стараясь не застрять в глине и грязи, он заметил справа огромное поле, покрытое тонким слоем грязи, где в совершенно невероятном порядке стояли траки и трейлеры. В центре этого хаотичного скопления машин группа мускулистых мужчин, одетых в синие джинсы, яростно пыталась установить центральную опору огромного тента, который Стедман назвал «крышей». Мэттью не имел представления, как далеко продвинулся этот процесс. Слева маячила огромная серая фигура, и когда он повернулся, то увидел, как мимо его машины проходит слон. Он открыл окно, извинился, обращаясь не к слону, а к мужчине, который его вел, и спросил его, где он может отыскать мистера Стедмана.

– В красном вагоне, – буркнул мужчина и затем пробормотал что-то слону.

Мэттью посмотрел в ту сторону, которую неопределенно указал мужчина. Он не видел никаких вагончиков, ни красных, ни каких-либо других. Вместо этого он увидел длинный прицеп, выкрашенный в белый цвет и служивший, по-видимому, не только как средство передвижения. На кабине этого транспорта черными буквами было выведено «Стедман энд Роджер, цирк». Те же буквы, но написанные красной, желтой и черной краской, были видны и на боковой стороне прицепа, где слово «цирк» выделялось на фоне более мелких букв с именами владельцев.

В дальнем конце прицепа, как раз над дверью, была надпись «Билеты», выкрашенная в те же красные, желтые и черные цвета. Мэттью припарковал машину, вылез из нее и пошел по грязи в сторону небольшого возвышения из трех ступенек, которые вели к двери. Звонка не было. Он постучал.

– Войдите, – послышался голос изнутри.

Джордж Стедман был высокий плотный белый мужчина с широкими плечами и крупными, похожими на окорока, руками, одну из которых он протянул навстречу, выходя из-за стола. У него было широкое загорелое лицо, обрамленное густыми черными волосами. Густые черные усы и бакенбарды уже начинали седеть. Он навис над Мэттью как огромный дикий медведь, но улыбка его была дружеской, а рукопожатие на удивление спокойное.

– Входите, входите, мистер Хоуп, простите за весь этот хаос; садитесь, пожалуйста, – и он моментально предложил Мэттью покрытое полотном кресло директора. Внутри трейлер был обставлен как дорожный офис, с подходящим металлическим столом и металлическими же шкафами, все выкрашено в обычный канцелярский серый цвет, на стене висели заключенные в рамки цирковые афиши, а металлическая дверь, в данный момент открытая, могла обеспечить уединение и спокойствие.

– Кофе, – предложил Стедман. – Что-нибудь поесть? Если вы голодны, я могу послать кого-нибудь из мальчиков в столовую, она открыта. Вы успели позавтракать?

– Я уже позавтракал, спасибо.

– Тогда кофе?

– Не сейчас, спасибо.

Голос Стедмана был громкий, с хорошим резонансом, отлично подходивший к его огромным формам и шумным манерам. Сейчас он рассказывал Мэттью, как большинство владельцев цирков водружают свой самый большой тент за неделю до того, как отправляются в дорогу. Обычно это происходит первого апреля.

– На самом деле это не такой уж большой цирк, – сказал он. – У Ринглинга восемьдесят железнодорожных вагонов, а у «Стедман энд Роджер» двадцать пять траков и трейлеров, девяносто или сто человек, в зависимости от того, кто организует представление.

– На самом деле похоже, что это очень большая организация, – заметил Мэттью.

– Ну нет, не совсем так. Понимаете, когда вы занимаетесь этим годами, у вас появляется хватка. Я хочу новую площадку для своего цирка, чтобы мы могли давать представления круглый год, соорудить постоянный купол, ведь Калуза – город туристов. Люди здесь круглый год хотят развлекаться. Как много кинофильмов они могут посмотреть?

Много, подумал Мэттью, примерно тридцать новых фильмов, по последним подсчетам.

– Я подумал, – продолжал Стедман, – что если бы я смог организовать представления здесь с ноября по март, то мне не нужно было бы опасаться зимы. Кроме того, я смог бы получить налоговые льготы, если бы оставлял свой шатер на лето местным школам, где могли бы тренироваться дети, которые хотят посвятить цирку свою жизнь. Между прочим, что вы думаете об этой идее? Дадут ли налоговые льготы, если я поступлю подобным образом?

– Один из наших налоговых адвокатов обсудит это с вами, мистер Стедман. Я же здесь для того…

– Да, земельная площадка. Они обычно называются государственными площадками для зрелищ, но этот участок является частной собственностью, что хорошо для нас. Государство только сдает нам землю в аренду каждое лето, так же, как и любому другому, кто хочет ее использовать. Карнавалы, выставки лошадей, соревнования «Вирджиния Слимс» и всякое такое.

– О какой территории идет речь? – спросил Мэттью.

– Тридцать акров, очень удобно. Если я использую восемнадцать акров для парковки и остальную территорию накрою шатром, вы представляете, какой это будет цирк? Центральная площадка, боковые шоу, постоянный зверинец, карнавальные поездки верхом, трехъярусный тент, какой цирк! Очень большие планы, мистер Хоуп. Но, конечно, прежде всего мне надо выкупить землю. Собственника земли представляет компания, которая носит название «Сан энд Шор», под этим названием они работают, да?

– На самом деле вы не знаете, кому принадлежит эта земля, не так ли?

– К сожалению, нет. Я хочу, чтобы вы сами это узнали. Узнайте, кто они, скажите им, что я хочу заплатить, вернитесь ко мне с их контрпредложением. Словом, вы проведете переговоры для меня, мы получим землю.

Может быть, подумал Мэттью, а вслух он спросил:

– Кто такой Роджер?

– Макс Роджер, мой бывший партнер. Он продал принадлежавшие ему пятьдесят процентов десять лет назад. На самом деле уже давно нет «Стедман энд Роджер», остался только Стедман. Макс умер от рака вскоре после того, как продал свою долю. Именно из-за болезни он это и сделал. Он знал, что умирает. Мы сохранили имя ради воспоминаний.

– Кто это мы?

– Простите?

– Вы сказали, что мистер Роджер…

– О да, Уилла. Уилла Уинки. Но она тоже скончалась.

– Понимаю. И что случилось с ее долей в…

– Ее единственный ребенок унаследовал. Дочь. Мария Торренс.

– Унаследовала материнскую долю цирка?

– Да. Пятьдесят процентов.

– Они все еще принадлежат ей?

– Да. Но она не вмешивается в мои дела. Она предоставляет все это мне. Все сотрудники подчиняются непосредственно мне: я нанимаю всех на работу, и они отчитываются передо мной. У меня решающее слово. Мария никогда не возражает против того, как я веду дела.

– Кстати, это общее партнерство?

– Да, это так.

– Существует ли договор о партнерстве?

– Да.

– Между вами и покойным мистером Роджером?

– Да.

– А в нем определено, что произойдет, если один из партнеров захочет продать свою долю?

– Каждому принадлежит право одобрить любого возможного покупателя. Если мы не договоримся, тогда у нас есть право встретиться и обсудить это.

– Вы одобрили эту продажу миссис Уинки?

– Торренс. Миссис Торренс. Уинки – ее цирковой псевдоним.

– О, она была цирковой артисткой?

– Скорее, конферансье. Но она была талантлива, очень. Макс и я знали ее долгое время, и он решился продать свою долю ей. Мы все были большими друзьями.

– Итак, вы одобрили эту сделку?

– О да, конечно.

– Полагаю, все права, титул и доля мистера Роджера перешли ей?

– Да.

– Она стала вашим полноправным партнером, таким же, каким был мистер Роджер до нее?

– Да. Кстати, она очень способная деловая женщина.

– Мистер Стедман, можете вы мне сказать, в оригинале вашего партнерского соглашения говорилось, что случится, если один из партнеров умрет?

– Вы говорите о том, кто наследует его права?

– Да. Я предполагаю, что мисс Торренс унаследовала такие же права, титул и интересы, которые выкупила ее мать…

– Да.

– Я хочу выяснить, будет ли у мисс Торренс право принять участие в решении того, как расходовать средства партнеров?

– Ну, в оригинале моего соглашения с Максом отмечено, что если один из партнеров умрет, то второй обязан консультироваться с наследниками умершего по любым деловым вопросам. Но, как я уже говорил, Мария никогда не давала мне ни малейшего повода беспокоиться о том, как я веду дела.

– Но по вопросу вложений такого масштаба… тридцать акров избранной деловой собственности… как много вы собираетесь предложить за эту землю, мистер Стедман?

– В этом районе города земля стоит сто-двести тысяч за акр. Мы предложим очень низкую цену и сойдемся на середине. Я считаю, примерно три миллиона за тридцать акров. Никаких закладных, три миллиона на бочку.

– Об этом я и говорю. Как она прореагирует на такую огромную трату ваших средств? На ваши мечты, говоря точнее.

– Окончательное решение принимаю я, – отрезал Стедман.

– Вы только что сказали…

– Да, но Макс и я об этом тоже подумали, мистер Хоуп. Хорошие друзья заключают хорошие контракты. Мы включили особый пункт, согласно которому в случае, если стороны не могут прийти к соглашению, то оставшийся в живых партнер имеет право на решающий голос. Мы сделали это, чтобы защитить самих себя.

– Может быть, мне лучше взглянуть на оригинал соглашения?

Тент уже был установлен.

Рабочие стояли вокруг, восхищаясь своей работой, куря и спокойно разговаривая, посмеиваясь иногда, как это делают мужчины, когда они наслаждаются плодами хорошо выполненной работы. Голубой с белым брезент под полуденным солнцем шевелился от легкого ветерка, тент весь переливался и звенел от ярких раскрашенных подвесок и украшений. На центральной мачте высоко вверху развевался американский флаг. Мужчина, который час назад провел мимо машины Мэттью слона, теперь кормил животное, которое, видимо, выполнило основную часть работы, устанавливая все эти крепления.

Сквозь открытый вход Мэттью мог разглядеть клетки для зверей и настилы, которые были установлены для показа животных, трапеции и платформы, высоко поднятые для воздушных акробатов, деревянную платформу для оркестра. Это сюда, к главному входу в большой тент, приведет проход, когда вся подготовка будет закончена. Именно в таком проходе горилла забросала нечистотами сестру Мэттью много лет назад.

Пока Стедман рылся в старом сейфе в поисках древнего соглашения о партнерстве между ним и Максом Роджером, а затем между Роджером и Уиллой Торренс, и копии завещания, согласно которому права Уиллы переходили к ее дочери, он рассказал Мэттью, что его рабочие доходы составляют от восьми до девяти тысяч долларов в день. В его цирке две с половиной тысячи мест, за них он может получить двадцать пять тысяч долларов, но вход для детей бесплатный, поэтому он считает, что только половина мест продается за деньги. Получается двенадцать тысяч пятьсот в день. Из этой суммы Стедман должен отдать от десяти до сорока процентов любой городской организации, которая спонсировала выступление; поэтому он должен рассчитывать, если он организует два представления в день, то его чистый доход составит от шести до двенадцати тысяч в день только от продажи билетов.

Но Стедман объяснил, если цирку удастся найти достаточно большую территорию, чтобы водрузить огромный тент и подобающий проход между клетками, а затем открыть его за час или два до представления, то он сможет продавать катание на пони, верблюдах и слонах, которые принадлежали ему. Если продавать тысячу катаний на каждом представлении, то получится кругленькая сумма. Скажем, вы открываете свой цирк в три часа, позволяете своим зазывалам выудить у них по два доллара за вход, чтобы понаблюдать за шпагоглотателем или пожирателем огня, метателем ножей или заклинателем змей, волшебником или чревовещателем. Затем все они выходят с вытаращенными от восторга глазами и снова тратят деньги, покупая содовую за полтора доллара или хоть дог по два доллара за штуку; потом можно предложить прогулку под луной за пару баксов, сахарную вату или несколько шариков мороженого, какие-нибудь сувениры. И все это до того, как люди покупают входные билеты на само представление.

– Кто сказал, что такая деятельность умерла? – иронически спросил Стедман. – Это все живет в нашем цирке, и надеюсь, что все так и останется.

Внезапно Мэттью понял, почему этот человек хочет потратить три миллиона долларов за кусок земли, на которой он мог бы построить постоянное помещение для цирка.

– Здравствуйте!

Он повернулся к тому месту, где только что остановился трейлер. За рулем сидел мужчина. У него были светлые волосы, голубые глаза, прищуренные от солнца. Он разглядывал Мэттью.

– Вы хозяин? – спросил он.

Мэттью понял, что вопрос относится к нему, так как он был здесь единственным мужчиной в пиджаке и галстуке; одежда, которая придавала ему вид начальства.

– Нет, я не хозяин, – ответил он, – извините.

– Я просто хотел узнать, где парковать машину, – объяснил мужчина.

– Мистер Стедман в красном вагоне, – показал Мэттью.

Блондин повернулся к женщине, сидевшей рядом с ним.

– Хочешь поздороваться с Джорджем? – спросил он.

– Позже, – с раздражением ответила она. – Давай парковаться.

– Сначала я посмотрю, как вы здесь устроились. – Он открыл дверцу машины, посмотрел на жидкую грязь под ногами, нахмурился, а затем осторожно шагнул на землю.

– Сэм Маккалоу, – представился он Мэттью и протянул руку. На нем была голубая рубашка с короткими рукавами, защитного цвета брюки с кожаным ремнем и кожаные сандалии. Первое, на что обратил внимание Мэттью, было его крепкое рукопожатие. У Маккалоу были крупные руки с широкими запястьями, и он взял руку Мэттью, как будто ловил его после тройного переворота без страховочной сетки. У него были четкие выпуклые мышцы шеи, груди и плеч, которые придавали его тренированному телу ощущение силы.

– Мэттью Хоуп, – представился он. – Адвокат.

Маккалоу уклончиво кивнул и отвернулся.

– Ты хочешь есть, Марни? – крикнул он женщине, которая осталась в машине.

– Я не отказалась бы от еды, – отозвалась та.

На ее лице застыло недовольное, надутое выражение. Или они только что ссорились, или она всегда была недовольной. Она была одета во все красное: красная блузка, красные коралловые серьги, такая же губная помада. Ее длинные светлые волосы были стянуты на затылке в конский хвост, закрепленный заколкой того же цвета, что и серьги. Она смотрела прямо перед собой сквозь переднее стекло, не обращая внимания ни на Мэттью, ни на Маккалоу.

– Я посмотрю, они уже открыли столовую? – сказал Маккалоу.

– Конечно, – Мэттью вспомнил предложение Стедмана послать одного из сотрудников за едой.

– Знаете, где это?

– Извините, нет.

Во взгляде Маккалоу читалось: «Тогда что с тебя взять?» Он снова посмотрел на грязь, пытаясь определить, стоит снимать сандалии или нет, а затем отправился через поле. Блондинка повернулась и посмотрела на Мэттью, их глаза встретились. Ее голубые, его карие. Ее взгляд напоминал удар хлыста. Она сразу же отвернулась.

Мэттью отправился к своей машине, не оглядываясь больше на нее. Проехав по грязи, он покинул площадку.

Они оба внимательно слушали, как будто пытались наизусть запомнить слова доктора. На нем все еще был зеленый операционный халат, зеленая маска все еще висела у него на шее. Было уже четверть четвертого утра. Он рассказывал им, что они зашили все порванные пулей кровеносные сосуды мистера Хоупа, и его кровяное давление установилось на уровне сто десять на восемьдесят, пульс – сто. Сейчас он в реанимационной палате и скоро должен отойти от наркоза. Через несколько часов они смогут увидеть его и поговорить с ним. Операция была успешной, и они не ждут никаких послеоперационных осложнений. Однако он должен сообщить им…

Они поближе придвинулись к нему.

– …что во время операции мистер Хоуп пострадал от остановки сердца. Это значит, что на пять минут… пять минут и сорок секунд, говоря точнее, в его мозг не поступала кровь, его мозг был лишен притока крови, кровь не циркулировала во всем его теле, сердце не работало, не качало кровь, давление упало до нуля. Мы массировали его сердце и сразу же ввели адреналин. Оно снова стало биться, но, как я уже сказал, во время этих пяти с небольшим(?) минут сердце не билось и кровь не циркулировала.

– Что это значит? – спросила Патриция. – Кровь не поступала?

Она чувствовала, как в ней поднимается волнение. Ей не нравилась сама мысль о том, что мозг Мэттью был лишен притока крови. Пять минут и сорок секунд. Это звучало очень тревожно.

– Ну, – ответил доктор, – в некоторых случаях остановка тока крови может принести разного рода неприятности.

– Что вы имеете в виду? – переспросила она. – Повреждение мозга?

– Да. Иногда это длится долго.

– Что значит «долго»? Как долго это продолжалось? – Она бессознательно приняла позу, в которой обычно занималась перекрестным допросом, устремив в доктора взгляд, который выдавал ее прокурорскую роль. Сейчас она желала слышать факты и только факты.

– Любое время после пяти минут может быть названо продолжительным.

– А сердце Мэттью остановилось на пять минут и сорок секунд, разве вы не так сказали?

– Да, мозг мистера Хоупа был лишен притока крови в течение пяти минут и сорока секунд. Его сердце не билось в течение этого времени.

– Вы сказали – различные формы повреждения. Какие именно? – спросила Патриция.

– Мозг может выдержать отсутствие притока крови только очень незначительное время. Как правило, если это время превышает пять минут, то обычно он бывает поврежден. Но любое нарушение сетчатой системы будет только временным, если…

– Что это такое? Сетчатая…

– Взаимодействие невронов с корой головного мозга. Кора головного мозга управляет сознанием.

– Тогда мы разговариваем о коме, не так ли? – спросила она.

– Нет, нет. Ну, в случае, если приток крови останавливался на период между пятью и девятью минутами, без сомнения, происходит кома. Но это будет только временное явление.

– А в том случае, если это продолжается больше девяти минут? – спросил Фрэнк.

– Если кровоприток останавливается больше, чем на десять минут, то, вероятнее всего, сознание не восстанавливается.

– Он будет постоянно в коме? – спросила Патриция.

– По всей вероятности.

– Постоянно… – Патрицию охватил ужас.

– Вероятнее всего, – доктор пытался спасти положение.

– А в случае пяти минут и сорока секунд? – спросила она. – Что происходит в этом случае, доктор?

– Вы должны помнить, что он пострадал от значительной потери крови из-за многочисленных разрывов в артериях. Раны мистера Хоупа кровоточили до тех пор, пока его сердце не остановилось, а когда мы снова заставили его биться, потеря крови возобновилась. Часто такая острая потеря крови сама по себе может вызвать падение кровяного давления, достаточное для того, чтобы компенсировать приток крови. В случае с мистером Хоупом…

– Что же все-таки с пятью минутами и сорока секундами? – снова повторила Патриция.

– Это самый крайний случай…

– Чего?

– Возможности.

– Возможности чего?

– Постоянного нарушения мозга.

– Постоянная кома.

– Да.

Она поняла, что он раздражается; он только что провел четыре с половиной часа в крови, пытаясь найти и зашить порванные сосуды, он устал и был голоден, и единственное, чего бы он желал, это вымыться и позавтракать, а затем отправиться домой спать. Но здесь была эта властная блондинка, которая требовала экстренного курса грудной хирургии; ведь это ее мужчина лежал без сознания в реанимации, и она хотела знать, не превратится ли он в «проклятое растение».

– Могу только добавить, что мы ожидаем его пробуждения, как только перестанет действовать наркоз, – сказал доктор.

Тогда почему, черт возьми, ты упомянул о коме, подумала Патриция.

– Я просто подумал, что вы должны знать, что случилось во время операции, – продолжал он, как будто читая ее мысли, – чтобы не было никаких сюрпризов в случае худшего развития событий. Кстати, когда вы его увидите, не обращайте особого внимания на все, что его окружает: там будет трубка, прикрепленная к носу, которая вытягивает содержимое желудка, и другая, во рту, чтобы помочь дыханию; кроме того, у него установлен катетер. Его состояние стабильно, но ведь это очень серьезная травма. В него стреляли два раза, это не пикник. Поэтому не ждите, что он вскочит на ноги и будет танцевать по комнате, как только проснется.

– Как долго он будет находиться в реанимации?

– Я думаю, два или три часа. Он отойдет от наркоза к… который сейчас час? – Он посмотрел на часы, приподнял брови, как бы удивившись, а затем сказал: – Шесть утра? Около того? А может, чуть больше? Мы немного продержим его в реанимации после того, как он придет в себя, затем переведем его в палату интенсивной терапии. Я должен еще раз подчеркнуть, что в него стреляли дважды. Одна из пуль попала в грудь, на своем пути она повредила главную легочную артерию и множество других сосудов, расположенных рядом, поэтому рана была очень опасна. Какое-то время нам будет неизвестно, причинен ли какой-нибудь вред мозгу…

Вот снова… Травма мозга… Какая травма была нанесена его мозгу, если вообще мозг был травмирован…

– …но его состояние стабильно, и у нас есть все основания верить, что вскоре он проснется.

– А какой прогноз на будущее? – вмешался в их диалог Фрэнк.

Прямо и откровенно, стиль Нью-Йорка. Патриция хотела расцеловать его. О чем мы разговариваем, доктор? С ним все будет в порядке, не так ли?

– Как я уже сказал, на данный момент его положение стабильно. Что случится в последующие часы, последующие несколько дней…

– Что может случиться? – настаивал Фрэнк.

– Я не могу ничего добавить к тому, что уже сказал, – произнес доктор, и потом так тихо, что они почти не слышали его голоса, он прошептал, – в мужчину стреляли…

Там была непроглядная темнота, затем пронизывающий свет. Там не было настоящего, все было в прошлом. Не было прошлого, было одно настоящее. Голоса пропали. Пропали заботливые голоса, звучавшие во мгле, поглощенные прошлым и светом. Шепот, шаги, смятенное движение, как кружение моли, холод повсюду, боль в темноте, дрожь в темноте, жара и пот, когда он вышел из-за угла дома. «Я, наверное, скоро вернусь, – сказала она ему по телефону, – только обойду дом». Внезапный яркий свет солнца, черная дорожка в белом поле, темнота и свет, движение и смерть. Он умирает или уже умер? Что такое сегодня, когда было вчера? Он знал, что в воскресенье было двенадцатое марта, но это было тогда, а тогда это сейчас, поэтому воскресенье было сегодня, и он шел к солнечному свету по черной дорожке, обрамленной белым, выходил из темноты на яркий свет, проходил долиной смерти. Мэттью знал, что он умирает или умер, а может быть, он вернется…

Марии Торренс не было позади дома у бассейна, во всяком случае, он ее там не видел. Вместо нее блестящая лысая голова появилась над сверкающей поверхностью голубой воды, ее наполовину высунувшийся из воды хозяин плыл кролем в сторону дальнего конца бассейна. Мэттью вышел из-за восточного угла дома на яркий, слепящий солнечный свет.

Дом находился на Фэтбек Кей, неподалеку от того места, где жила Патриция. Он сказал ей, что зайдет после встречи с мисс Торренс в четыре часа. Дорожка к дому тянулась по лужайке и подходила к его главному входу. Позади дома открывался чудесный вид на Мексиканский залив с великолепными закатами, которые, честно говоря, случались не очень часто.

Мэттью припарковал свою машину на белой гравийной дорожке, нажал дверной звонок на входной двери, а затем обошел дом, как ему сказали. Выйдя на солнечный свет, он и увидел лысого человека, методично плывшего в сторону от него. Мэттью нашел даже что-то гипнотическое в ровных грациозных движениях этого пловца. Он увидел, как человек доплыл до дальнего конца бассейна, повернул и начал лениво плыть обратно к тому месту, где стоял Мэттью, изнемогая под жарким солнцем, одетый в официальный костюм из льняной ткани, официальную рубашку и галстук, соответствующие голубые носки и начищенные черные туфли.

– Привет, – крикнул он. – Я ищу Марию Торренс.

Человек продолжал равномерно двигаться. Его голова ритмично поворачивалась для вдоха; он плыл к краю бассейна, где было мелко. Наконец он нащупал ступеньки своими вытянутыми вперед руками и начал выбираться из воды.

Лысый человек, был одет в купальник телесного цвета, который украшал тело, роскошное по всем меркам. Глубоко вырезанный спереди, он едва удерживал обширную грудь, а высокие вырезы по бедрам подчеркивали линию великолепных бедер и длину ног. Мэттью прикинул, что женщина, в этом не было никакого сомнения, была ростом метр семьдесят – метр семьдесят пять. Она прижала ладонь правой руки к правому уху, попрыгала на правой ноге, затем проделала то же самое с левой, балансируя на плитках бассейна и стряхивая воду отовсюду, куда она могла попасть во время заплыва. Ее лысая голова блестела на солнце, в прикуренных голубых глазах отражался солнечный свет.

– Привет, я Мария Торренс, вы нашли меня, – она улыбнулась и протянула руку навстречу Мэттью, он взял ее руку.

Она была холодной.

Он понял, что не может оторвать взгляда от ее безволосой головы. Как он ни старался переключить свое внимание на ее действительно яркие голубые глаза, или превосходно очерченный нос, или припухлые губы, его взгляд постоянно возвращался к этому гладкому ровному шару. Внезапно ему в голову пришла мысль, что она проходит курс химиотерапии. Стыд и чувство вины заставило его, наконец, встретиться с ней глазами. В них все еще светилась насмешка. Ему показалось, что ей не больше девятнадцати лет. Еще девчонка. Девушка с телом женщины и лысой головой мужчины.

– Я Мэттью Хоуп, – представился он.

– Очень приятно. Могу я вам что-нибудь предложить? – спросила она. – Холодный чай? Лимонад? Что-нибудь покрепче? Который теперь час, между прочим?

– Почти четыре. Я пришел чуть раньше.

– Ну, тогда, я думаю, что слишком рано. – Мэттью подумал, что это относится к алкоголю. Но тем не менее она подошла к вращающимся стеклянным дверям позади дома, открыла одну из них и позвала: – Хэлен! Не могла бы ты принести нам холодный чай? – Громко захлопнув дверь, она пригласила: – Пожалуйста, садитесь и перестаньте волноваться по поводу моей головы, хорошо? Я выбрила ее сама.

– Почему? – поинтересовался Мэттью.

– Ради моего бизнеса.

– Какого бизнеса?

– Я торгую париками. Да, я серьезно. Я езжу по всей стране, демонстрируя их по телевидению. Это тревожит вас? – спросила она.

– Нет, нет, – ответил он.

– Да, да, – передразнила она. – Почему такая молодая и красивая женщина выбривает себе голову ради денег?

– Это так, – сказал он и пожал плечами.

Она назвала себя женщиной, отметил он. Может быть, она старше, чем он предполагал. Или, может, тинейджеры в наши дни называют себя женщинами. У него всегда были с этим сложности, политическая направленность, черт возьми.

– Ну, – продолжала она, – потому что мне нравится запах денег, мистер Хоуп, и мой бизнес приносит мне их достаточно. Вы знаете, как много людей в США страдают от ulopecia агеаta?

– Простите, я не знаю, что это такое.

– Это главная причина выпадения волос.

– Понимаю.

– Это случается и с мужчинами, и с женщинами. Обычно начинается это с одного или нескольких маленьких круглых пятнышек на голове, но может завершиться полной потерей волос. Догадайтесь, как много людей страдают от этого?

– Я не представляю.

– Около двух миллионов американцев.

– Понимаю.

– Примерно в семи с половиной миллионах американских семей по крайней мере один человек страдает от этой болезни.

Мэттью задумался, связана ли эта болезнь с обычной разновидностью плешивости. Он на самом деле заинтересовался этим. Его отец стал терять волосы после сорока лет, и Мэттью боялся, что он пойдет по его стопам. Тем более, его сороковой юбилей был не за горами. Его, однако, убедили, что это передается с материнскими генами, а дедушка Мэттью с материнской стороны умер с густой шапкой седых волос.