Текст книги "Белая леди"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Первым требованием к так называемым «девушкам хора» было наличие фигуры, которая хорошо бы гляделась в обтягивающем трико. От «девушки со слоном» требовалось дополнительное качество – мужество. Это может показаться простой задачей – улыбаясь сидеть между ушей слона, одетой почти в ничего, и красиво помахивать рукой публике. Но когда вы усвоите тот неоспоримый факт, что самец-слон, весящий от четырех до пяти тонн, может мгновенно растоптать вас, не моргнув и глазом, тогда, возможно, станет понятно, почему такая пичужка может дважды призадуматься, прежде чем вскарабкается на его спину. Вот почему всегда было желательно, чтобы «девушки со слоном» выглядели такими нежными, а Джинни Лоусон не нуждалась в помощи салона красоты.

Если Стедман вспомнил правильно, в День Выбора Джинни выбрала не одного, а двух молодых ребят. В то время в цирке «Стедман энд Роджер» работали два крепких черных парня, и Джинни начала свою бурную карьеру с ними, буквально затащив их на себя, сначала по одному в разное время, а затем в тандеме. Когда Руди Кронер сам заявил на нее претензию, она буквально вышвырнула их из своего трейлера. Так что вовсе не за ничто он обещал семнадцатилетней девчонке, выкинутой из школы, что «с практикой он может сделать из нее хорошую девушку со слоном».

Они практиковались весь апрель, май и июнь на арене и вне ее. Но к пятнадцатому июля, когда стало очень жарко и душно, Джинни надоело то, что, в сущности, было замужним существованием с мужчиной много старше себя, и она взялась сначала за Евгения Звонкова – дядю Бориса, который сейчас вместе со своей женой Риммой ведет фамильный аттракцион Звонковых, а затем за постоянного тренера больших кошек Дейва Шида, Короля всех зверей. Это просто чудо, что Руди не вышвырнул молодую Джинни пинком под ее хорошенькую маленькую задницу, но сезон шел успешно, и было бы трудно найти ей замену к концу лета. Кроме того, она иногда навещала его, когда была в настроении.

На цирковом языке Джинни была известна как «специалистка». Это не означало, что она хорошо управлялась со слонами, хотя это и соответствовало действительности. Это означало лишь, что ее привлекали большие органы, покрупнее, чем тот, которым могли бы похвастаться некоторые музыканты из оркестра Ринглинга, включая самого Эндрю Варда. Это и влекло к ней сердца всех мужчин; ее запах просачивался в их ноздри так же уверенно, как возбуждающая субстанция, вырабатываемая железами самок-слонов, когда те пылают вожделением. Джинни Лоусон, казалось, постоянно пылала вожделением. Возможно, это подвигло Уиллу Торренс увести ее в сторону для сердечного разговора матери с дочкой, но из этого ничего не вышло.

В недвусмысленных выражениях она сказала, что не нуждается в советах кого-то, кто едва достигает ей до колен, и она предложила Уилле оставить ее в покое, если та не хочет, чтобы одна из больших кошек Дэви не проглотила ее в один темный и штормовой вечер. Уилла могла быть совладелицей цирка, но она не могла позволить себе уволить самую большую звезду цирка, с которым спала Дженни, и его главный аттракцион. Она отступила. Так, во всяком случае, говорила.

Джинни оставалась в цирке до тех пор, пока он в октябре не вернулся в Калузу. И тут она распрощалась со всеми своими партнерами по постели, включая, по слухам, и некоторых молодых девушек, и улыбаясь, ушла с закатом солнца. Стедман больше никогда ее не видел.

– Я пришел к выводу, – говорил он Мэттью, – что она вернулась к городскому образу жизни, хотя, должен сказать вам, испробовав вкус глины, не всегда легко вернуться к цивилизованной жизни. А теперь вы скажите мне…

– Да. Она замужем за человеком по имени Эндрю Вард, который…

– Я не знаю этого имени.

– Это тот черный мужчина, о котором вы упомянули.

– М-да, вы знаете, что говорят по такому поводу?

– Нет. А что говорят?

– Если женщина однажды постигла вкус лакрицы…

Стедман не закончил свою тираду… Он поднял брови, понимающе улыбнулся и снова попытался пыхнуть своей сигарой, но та уже погасла. Мэттью наблюдал, как он раскуривал ее. Чены опустили свои красные шелковые занавеси. Старший Чен, как приличествовало его патриархальному положению, величественно удалился с арены, в нескольких шагах позади за ним следовали две женщины. Младшие Чены стали скатывать шелк. Две девочки в колготках, трико и балетных тапочках направились к противоположной стороне арены, где в нескольких метрах над их головами свисала веревочная лестница. Одна из них высвободила канат от его крепления и начала опускать лестницу, в то время как другая, уперев руки в бока, наблюдала за ней. Девочкам было не более пятнадцати лет. Мэттью продолжал раздумывать о том единственном сезоне Джинни Лоусон в цирке.

– Вы можете увидеться с ней снова, – сказал он Стедману.

– Каким образом?

– Если Вард получит решение суда, а вы все еще будете изъявлять желание купить эту землю…

– Я все еще изъявляю, – отрезал Стедман.

– Так вот, она не только его жена, она еще и партнер его компании.

– Мир тесен, не так ли?

Сюзан собиралась позвонить дочери в этот вторник днем, в два тридцать. В это утро она покинула больницу в десять, но все остальное время ей потребовалось, чтобы собраться с духом. Сейчас она слушала гудки телефона на том конце линии. Когда она в последний раз разговаривала с Джоанной, та сказала, что в Массачусетсе идет снег.

Телефон находился в самом конце коридора, вдалеке от комнаты Джоанны. Сюзан ждала.

– Логан Холл, – запыхавшись, выпалила молодая девушка.

– Хелло, могу я поговорить с Джоанной Хоуп? – спросила Сюзан.

– А кто это?

– Ее мать.

– Секунду, я посмотрю, в комнате ли она.

Сюзан ждала. Через мгновение в трубке послышался голос другой девушки:

– Хелло! Кто-нибудь есть на линии?

– Да, я жду Джоанну Хоуп.

– Ах, извините, – пробормотала девушка, – я подумала, что кто-то забыл повесить трубку.

– Нет, нет, я жду.

– Извините, – снова сказала девушка.

Сюзан могла слышать быстрые шаги в коридоре. Она продолжала ждать.

– Хелло? – Голос Джоанны был тревожен.

– Дорогая… – начала Сюзан.

– Что случилось? В чем дело?

– Дорогая…

– О Господи, нет, – пробормотала Джоанна. – Что случилось? У него сердечный приступ или что-то другое?

Она, как всегда, удивилась силе интуиции ее дочери, когда что-то касалось Мэттью, и снова ощутила укол ревности, которую испытывала всегда, когда сознавала глубину их любви друг к другу.

– Твой отец в больнице.

– Что случилось? – спросила Джоанна тем же повелительным, нетерпеливым голосом.

– В него стреляли.

– Что?

– Кто-то стрелял в него.

– Когда? Что ты хочешь сказать? Стреляли? Как?..

– Ночью в пятницу. Он встречался с кем-то в Ньютауне…

– Ньютауне?

– И в него стреляли. Сейчас он в полукоме.

– Что это значит – полукома?

– Он ни в нормальном, ни в коматозном состоянии. Доктор сказал…

– Кто? Что за доктор?

– Спинальдо.

– Кто он?

– Врач, который оперировал его.

– Куда он ранен?

– В плечо и в грудь.

– Тогда как он может быть в коме? Я думала, что только ранения в голову…

– Он не в коме. Они могут пробудить его. Но…

– Так он в сознании?

– Нет. Но…

– Значит, он в коме.

– Нет, дорогая. Этот доктор…

– Мама, так он в коме или нет?

– Этот доктор употребил слово полукома. Это не научный термин, но он лучше описывает состояние твоего отца. Именно так сказал доктор.

– Я должна быть там, мама. Я…

– Нет, я не думаю, что это необходимо.

– Я выясню, когда вылетает следующий самолет, и прибуду с ним.

– Дорогая, пока в этом нет необходимости.

– Что ты хочешь сказать этим «пока нет»?

– Я хочу сказать… нет опасности, что твой отец…

– Что?

– Что твой отец умирает или что-нибудь еще. Доктор не…

– Я хочу быть с ним, когда он придет в себя, мама.

– Хорошо, дорогая.

– Могу я использовать «Виза-карт» для билета?

– Да, хорошо. Позвони мне, когда будешь знать, каким рейсом прилетишь. Я встречу тебя в аэропорту.

– Тебе не надо этого делать. Я возьму такси.

– Я хочу.

– Мама!

– Да, дорогая.

– Мама… Насколько он плох?

– Я не знаю в действительности.

– Мама, позволь теперь мне сделать мои звонки.

– Позвони мне, когда узнаешь, каким рейсом ты вылетишь!

– Сделаю. Я надеюсь, что сумею попасть на самолет в полдень.

– Позвони мне.

– Да, мама. Позднее.

Сюзан опустила трубку на рычаг.

Она хотела бы понять, что она чувствует.

Когда Уоррен и Тутс добрались в этот вторник до цирка, им сказали, что Стедман на деловой встрече и не в состоянии переговорить с ними до четырех или пяти часов. К этому времени стрелки часов Уоррена показывали два пятьдесят семь.

– Что ты думаешь? – спросил он Тутс. – Будем ждать?

– Давай пока поищем Маккалоу, – предложила она.

– Зачем?

– Спросим его о матери Сэма.

– О ком?

– О его матери – Эгги. Той, с которой бежал Питер Торренс.

– Ладно. А зачем?

– Мне нравятся скелеты в шкафу.[1]1
  Ссылка на англ. поговорку: «В каждом доме есть свой скелет в шкафу», то есть в каждой семье есть своя тайна.


[Закрыть] А тебе?

– Не особенно.

– А я люблю их, – сказала Тутс. – Эй, ты! – крикнула она парню, бегущему со шваброй и ведром воды в руках. – Где мы можем найти Маккалоу?

– Которого? – спросил парень. – Здесь в цирке их шестеро.

– Сэма, или как там ее имя…

– Марию?

– Любого из них.

– Возможно, летают под куполом, – ответил парень и неожиданно начал хихикать.

Уоррен взглянул на него.

– А где они бывают, когда не летают? – спросил он.

– Трейлер вон там, подальше, – ответил тот. – Вы увидите: сбоку красной краской написано их имя. «Летающие Маккалоу». Так они сами себя называют.

– Спасибо, – сказал Уоррен.

– Хотя сначала вам следует взглянуть под купол, – сказал парень. – Практически они репетируют днем и ночью.

– Спасибо, – снова сказал Уоррен.

С непринужденностью человека, который бывал здесь бесчисленное число раз, он повел Тутс к входу в большой шатер и подтолкнул ее внутрь. Шатер был пуст, за исключением шести человек на канате метрах в двенадцати над землей. Они были одеты в облегающие тело розовые костюмы. Мужчина и женщина – на противоположных подмостках, еще двое мужчин – на трапециях, которые недвижно висели между подмостками. Уоррен предположил, что они и были «Летающими Маккалоу». Все шестеро. Он и Тутс сели на трибуне и стали смотреть на мужчину справа, который что-то говорил женщине рядом с ним. Тутс сразу заметила, что все Маккалоу были блондинами. Она вслух и громко стала рассуждать, крашеные ли они. Уоррен предположил, что, возможно, это часть их номера. Ему хотелось бы услышать, что они там говорят. Он любил всякого рода разговоры за сценой, всевозможные внутренние жаргоны; он даже любил блатной жаргон уголовного подполья – все это забавляло его. Сейчас он сообщил об этом Тутс. Она посмотрела на него и сказала:

– Я тоже. – Она отвернулась и взглянула туда, где мужчина на ближайших подмостках толкнул трапецию, приведя ее в движение.

Уоррен и Тутс смотрели наверх. Две так называемые ловящие трапеции делили это пространство на трети. Справа были подмостки, затем ловящая трапеция, висящая на некотором расстоянии и немного ниже, затем опять пустое пространство, и вторая ловящая трапеция, а затем подмостки слева. И все это на высоте двенадцати метров над землей. И куда бы вы ни взглянули – блондины, и все в розовых трико.

Теперь они видели четыре маятника, раскачивающихся взад и вперед, друг к другу и друг от друга в ритме, который, как знал Уоррен, был тщательно рассчитан и выверен по времени. Он полагал, что они считают про себя. Он полагал, что артисты на подмостках выжидают момент своего полета к раскачивающимся между ними трапециям. Он еще не понимал, что они собирались сделать; он бы зажмурил глаза, если бы имел об этом хотя бы смутное представление.

Теперь сверху не доносилось ни звука.

Только трапеции раскачивались вправо и влево от разделенных подмостков. И вдруг – они прыгнули!

Одновременный прыжок справа и слева, и каждый артист ловит летающую перекладину, когда она максимально приближается к подмосткам; а потом трапеция движется в обратном направлении, на этот раз со свисающим с нее артистом.

В какой-то миг, не продолжительнее, чем удар сердца, каждый артист внезапно отпустил летящую перекладину и перекувыркнулся…

Глаза Уоррена широко раскрылись.

Тутс схватила его за руку и больно сжала.

– Ты видишь это? – закричала Тутс и снова больно стиснула его руку…

…Каждый артист перевернулся посреди пустого пространства, и они разлетелись, вытянув руки навстречу другим, которые висели вниз головой и ждали их приближения. Они поймали друг друга и сцепили кисти в замок. Трапеции снова устремились обратно к подмосткам, а блондинки с длинными волосами подхватили их, помогли выпрямиться, и те вскинули руки в традиционном приветствии. Уоррен и Тутс разразились, сами того не ожидая, аплодисментами.

Уоррен сохранил воспоминание о том, как она стиснула его руку. Они сидели в артистической части кухни и разделяли выпивку с Сэмом и Марни Маккалоу. Тутс воздержалась, хотя она вполне могла бы выпить после того, что только что увидела под куполом. Маккалоу снова налил в пластмассовые чашечки «Джонни Уокер Блэк Лейбел». Марни вернулась к столу от морозильника в дальней стороне навеса, поставила на стол маленькое черное пластмассовое ведерко, которое только что вновь заполнила ледяными кубиками, перекинула великолепную длинную ногу через скамью и села рядом с Тутс, которая все еще восторженно переживала то, что проделывали Маккалоу под куполом.

– Насколько мне известно, мы – единственные воздушные гимнасты, которые могут проделать этот номер, – сказал Маккалоу, – это гораздо труднее, чем переброс поочередно…

– В тысячу раз, – подтвердила Марни. – Сэм, плесни мне, пожалуйста, содовой…

– …потому что у вас одновременно в движении два артиста и две ловящие трапеции…

– Кроме того, артисты в полете минуют друг друга впритык, если они не проделают это чисто, они могут сбить себя и других своих партнеров вниз, на сетку.

– Этот номер изобрел мой дядя, – сказал Маккалоу и ухмыльнулся, явно довольный, что все прошло так успешно в этот ранний репетиционный период. Он был польщен, что Тутс была столь щедра на комплименты. Уоррен заметил, что его взгляд снова обратился к ней, когда он разливал скотч.

– Почему бы вам не выпить одну, Тутс?

– Спасибо, я не пью.

– Правда?

– Правда.

– Я вас правильно назвал – Тутс?

– Это мое имя.

– Теперь вам, мистер Чемберс.

– Уоррен, – поправил его тот.

Уоррен подумал, не осудит ли его Тутс за эту небольшую выпивку, поскольку они оба находились на работе. Но, черт побери, он же не полицейский, он частный детектив. И все же он подметил какой-то крохотный холодок в ее глазах, словно она хотела сказать: «Осторожнее, Уоррен, мы здесь должны сохранить ясные головы». Но его голова была ясной; он прислушивался к каждому слову, разве не так? И он совершенно точно знал, что хотел выпытать из Маккалоу и его фигуристой жены, на которой прямо-таки лопалось ее трико. Внезапно он подумал, а как бы выглядела Тутс в таком розовом костюме или в любом другом откровенном костюме такого рода.

По сравнению с сидящей рядом блондинкой, Тутс выглядела свежей, милой и в чем-то очень хрупкой, хотя она пережила долгий период обид и унижений. Уоррен сомневался, что эта летающая Маккалоу переживала когда-нибудь такие суровые испытания. Заставить утратить свою сосредоточенность может кокаин и скотч. Он почувствовал, что алкоголь начал действовать на него, и сразу же опустил свою чашку и прислушался к тому, что говорила Тутс.

– …Все же, после они сделались близкими друзьями.

– Да, это так, – подтвердил Маккалоу.

– А вы знали Уиллу в то время?

– Конечно, – сказал Маккалоу. – Мне было тогда всего десять или одиннадцать лет, но ее знали все. Вы же понимаете, она была звездой!

Уоррен предположил, что сейчас Маккалоу было тридцать два или тридцать три года. Он также предположил, что Марии было под тридцать, хотя она выглядела много старше его и жестче. Может быть, цирк делает людей такими?!

– Мы не были тогда знакомы, – сказала Марни. – Я присоединилась к цирку после нашей женитьбы.

– А когда это было? – спросил Уоррен.

– Семь лет назад.

– Она занимается этим только семь лет. Она дикая, – рассмеялся Маккалоу.

– О, конечно, – Марни застенчиво, почти покраснев, оттолкнула его.

На какой-то момент в ней вспыхнула девчонка, какой, должно быть, она была до того, как стала цирковой артисткой. Уоррен стал размышлять, какого сорта юной девушкой должна была быть Джинни Лоусон. Или, коли на то пошло, юная Уилла Торренс.

– Вы были достаточно взрослым, чтобы понимать, что происходит… – продолжала Тутс.

– О, конечно, – сказал Маккалоу. – В цирке возраст одиннадцать лет это взрослый возраст, уж поверьте мне. К тому же, когда твоя мать уезжает с хитрым ничтожеством…

– Это был он?

– Торренс? Конечно. Бросил ее в Сиэттле и отослал обратно на Восток, не дав ей ни цента. Я хотел убить этого сукиного сына.

– О Сэме и его сестре заботилась их тетя, – пояснила Марни. – После того, как сбежала Эгги, его мать. Понимаете? Его отец уже умер.

– Он умер, когда мне было семь лет.

– Сломал себе шею, когда неудачно упал на сетку. И Торренс обманул вдову, воспитывающую двоих детей…

– Которая в то же время продолжала выступать, не забудьте. Она должна была делать тринадцать выступлений в неделю.

– Разъезжая по всей стране. Моей матери после смерти отца пришлось туго, поверьте мне. А тут появился этот Торренс и посулил ей луну с неба. Мы с сестрой проснулись однажды утром, а вокруг не было никого, кроме нас – цыплят. Мама уехала с этим пронырой, легким на подъем.

– Но их брак был хорошим? – спросила Тутс.

– Чей? – удивился Маккалоу.

– Торренсов. Питера и Уиллы.

– М-да, вы же понимаете эти цирковые браки, – Маккалоу подмигнул своей жене.

– Я разобью тебе голову, – сказала она, улыбаясь.

– Маленькая Благочестивая Мисс-Два-Вершка. Мы понимаем, почему все привыкли так называть ее.

– Да, даже дети знали это имя. Еще мы называли ее Девой-Карлицей.

– Это плохо?

– Это хорошо… Как вы полагаете, из-за чего через несколько лет поднялась вся эта ерунда?

– Какая ерунда?

– Ну, с Джинни Лоусон. Добро против Зла, ну и все такое… Это было почти, как если бы… ладно…

– Продолжайте, – сказала Тутс.

– Как если бы… я просто рассуждаю, вы понимаете…

– Конечно. Продолжайте, пожалуйста, – сказала Тутс.

– Я хочу сказать, что она была хорошей малюсенькой девушкой, когда пришла к нам, но после того, как этот сукин сын, ее муж, сбежал с моей мамой, она стала еще хуже.

– Лучше, он имеет в виду, – поправила Марни.

– Я имею в виду, что она должна была стать крестоносцем. И вся эта ерунда с Джинни Лоусон, все то, что было спустя годы, было крестовым походом.

Глава 4. Когда от была хороша…

Рано утром в среду, двадцать третьего марта, Мэттью позвонил в резиденцию Вардов и попросил к телефону миссис Вард. Когда она взяла трубку, он представился ей и сказал, что он тот самый юрист, который днем раньше встречался с ее мужем, чтобы обсудить вопрос о земле, которую надеялся приобрести один из его клиентов.

– О какой земле идет речь? – спросила она.

– На Баррингтон и Уэлльс. Но я звоню не по этому поводу…

– А по какому поводу вы звоните? Как, вы сказали, ваше имя?

– Мэттью Хоуп. Миссис Вард, я знаю, что когда-то вы были знакомы с Уиллой Торренс…

– О Господи! Разве сейчас снова то время года?

– Извините, не понял…

– Мне звонят каждый год в годовщину ее смерти. Можно подумать, что она была Мэрилин Монро или кем-то в этом роде.

– Действительно, годовщина будет только в мае.

– Ужасно! Позвольте мне перевести дух.

– Мне бы хотелось поговорить с вами о ней.

– Почему?

– Видите ли, как я уже упоминал вашему мужу… это решение оспорили в суде.

– Я не люблю вмешиваться в какие-либо проекты Эндрю. Если это вы уже обсуждали с ним, то…

– Нет, это…

– Тогда в чем дело?

– Понимаете, это завещание оспорили в суде. Я надеялся…

– Какое завещание?

– Завещание миссис Торренс.

– Откуда я могу что-либо знать о ее завещании? Мне было семнадцать лет, когда я видела ее в последний раз. Это было пять лет назад.

– Но вы хорошо знали ее тогда, не так ли?

– Нет. Она была взрослая женщина, извините за выражение, а я была подростком.

– Протест в суд подал тот, кого вы могли хорошо знать в период вашего пребывания в цирке.

– Кто это?

– Я не могу открыть это имя, миссис Вард.

– Почему?

– Не по телефону…

– Как бы то ни было, я едва знала Уиллу.

– Я только рассуждал, миссис Вард, что если бы я мог подъехать…

– Нет, я сожалею.

– Или, возможно…

– Нет.

– Я знаю, ваш муж стремится, чтобы эта сделка…

– Мой муж сейчас находится в Мексике. Вы можете поговорить с ним, когда он вернется.

– Дело в том…

– Я уже сказала вам…

– Я думаю, что компания «Лоусон-Вард»…

– Все, что я делаю для компании, это подписываю бумаги и чеки.

– Я думал иначе.

– Это неправильно. Мой муж будет дома утром в пятницу. Если хотите, можете переговорить с ним. Что же касается Уиллы…

– Миссис Вард, возможно, она была убита.

– Я не удивлена, – сказала она и повесила трубку.

Тимукуан Акрес был расположен на том месте, где когда-то находилось животноводческое ранчо, но предприимчивый и дальновидный застройщик приобрел эту землю около двадцати лет назад за всего-ничего и только три года назад превратил ее в поле для гольфа, окруженное домами в миллион долларов. Рукотворные озера и множество фонтанов прерывали монотонность зеленого ландшафта. Всю эту собственность окружала каменная стена, въездные ворота с колоннадой и пост безопасности.

Из телефонного разговора с Джинни Лоусон Вард в это утро Уоррен узнал, что Мэттью разговаривал с ней на прошлой неделе. Она добровольно выдала Уоррену эту информацию, как только он сообщил ей, что в его друга стреляли и он в критическом состоянии находится сейчас в госпитале. Теперь Уоррен знал, что она и молодая Уилла Торренс столкнулись лбами пять лет назад, и сейчас он размышлял, из-за чего же это могло произойти.

По словам Сэма Маккалоу, один-единственный сезон, который Джинни провела с цирком, был весьма бурным. С каким удовольствием он припомнил, что Дженни тогда встречалась с парой невежественных рабочих. А затем стала продвигаться все дальше и выше по цирковым рядам. В результате в труппе не осталось ни одного мужчины или мальчишки, который не переспал бы с ней. «Не исключая меня», – прошептал он на ухо Уоррену, когда Марни и Тутс отвлеклись.

Очевидно, Уилла не одобряла всей этой активности.

Ее «ханжеская позиция», как это назвал Маккалоу, могла быть результатом того, что шестнадцатью годами раньше ее муж бежал ни с кем иным, как с его собственной мамашей. Маккалоу предпочитал не рассуждать на психосексуальные темы, тем более что его мать и Уилла снова стали хорошими подругами к тому времени, когда юная Джинни Лоусон начала буйствовать с мужским населением цирка. Но тем не менее это стало причиной враждебности Уиллы.

То же самое интересовало и Уоррена.

Он был сегодня здесь потому, что хотел знать, имело ли столкновение Уиллы с Джинни какое-то отношение к последующему через два года самоубийству или убийству. Господи, как он ненавидел все эти дешевые тайны, особенно те, решение которых было похоронено во тьме прошлого. Но если хоть что-то из всего этого поможет найти того, кто стрелял в Мэттью, он, черт возьми, хотел бы узнать все об этом. По правде говоря, он не очень интересовался тем, почему стреляли в Мэттью; он только искал того, кто сделал это.

Белый охранник был одет в мятую серую униформу, которая делала его похожим на одного из тех слонов, на спинах которых Джинни Лоусон восседала, когда была подростком. Уоррен опустил стекло, в машину ворвался порыв раскаленного воздуха.

– К миссис Вард, – сказал он.

– Кто хочет ее видеть? – спросил охранник.

– Уоррен Чемберс. – Он раскрыл свой бумажник и помахал удостоверением частного детектива.

Охранник взглянул на него, поднял трубку телефона и нажал кнопку. Уоррен отвернулся. Неподалеку двигались поливочные машины. Над изумрудно-зеленой лужайкой изгибалась небольшая радуга. Через подрагивающее марево он мог увидеть вдалеке озеро, сияющее синевой на утреннем солнце.

– Поезжайте вокруг поля, первая дорога направо и будет Палм-драйв. Адрес – двенадцать-двадцать, Палм.

– Спасибо.

Уоррен миновал полосатый шлагбаум, проехал мимо поливочных машин и озера, объехал поле и выбрался на Палм-драйв, затем въехал на длинный подъездной путь к дому. Он вышел из машины, потянулся и направился по дорожке к низкому ранчо из красного кирпича с белой черепичной крышей, нажал на кнопку звонка и стал ждать.

Он готов был снова предъявить свое удостоверение, если потребуют.

Дверь открыла девушка семнадцати или восемнадцати лет. Черная девушка, одетая в черную униформу с маленьким белым фартучком и шапочкой. Ему показалось, что он случайно попал во французскую кинокартину.

– К миссис Вард, – начал он, – у меня договоренность.

Девушка безразлично взглянула на него.

– Уоррен Чемберс, – представился он. – «Чемберс Инвестигэйшн».

– О да, сэр, проходите, она ждет вас, – сказала девушка с таким южно-негритянским акцентом, что мгновенно развеялось все очарование Парижем.

Уоррен вошел в фойе. Здесь было прохладно. Проход вел в огромную гостиную, раскрашенную в белые, синие и зеленые цвета.

– Присядьте пока, сэр, я поищу ее.

Он оглядел комнату, затем сел на большую кожаную белую софу. Через вращающиеся стеклянные двери он смотрел на бассейн и площадку для гольфа, когда вошла она.

На ней были надеты зеленые обтягивающие шорты, прилегающая темно-синяя майка с короткими рукавами. Белые сандалии на высоких каблуках(?), длинные загорелые ноги и длинные белокурые волосы. Воистину выдалась неделя блондинов. Сначала Тутс, потом Марни, а теперь и Джинни Лоусон Вард, а день еще не закончился.

– Мистер Чемберс? – спросила она.

Ее не удивило, что он был негром. Многие люди недоумевали, когда впервые встречались с ним после предварительной договоренности по телефону. Но она была замужем за черным мужчиной, и, возможно, это делало ее безразличной к цвету кожи. Она протянула руку, на ее лице появилась приветливая улыбка. Он сразу почувствовал себя как дома.

– Здравствуйте, – он пожал ей руку, – я рад, что вы смогли найти время для встречи со мной.

– Вовсе нет, – она подошла к стеганой оттоманке, стоявшей напротив софы, и присела на нее. – Когда вы сказали по телефону, что в мистера Хоупа стреляли…

– Да, я…

– Я сделаю все, чтобы помочь вам. Как я уже сказала, он звонил мне на прошлой неделе…

– Да.

– …и боюсь, что я была груба с ним.

– Ладно…

– Нет, это правда. Полагаю, вам известно, что он звонил…

– Нет, я узнал это от вас утром.

– О, тогда… Я не уверена, что понимаю. Я думала, вы расследуете это покушение на него…

– Да.

– …и разговариваете с людьми, с которыми…

– Да, но я не знал, что он звонил вам. Я хотел вас видеть, потому что…

– Так почему вы хотели видеть меня, мистер Чемберс?

У нее неожиданно изменился тон. Или ему показалось? К тому же она только что сказала, что была груба с Мэттью. Может быть, и он близок к этому? Он не хотел портить дело, ему еще нужно слишком многое выяснить.

– Миссис Вард, множество людей убивают без всяких причин вообще. Просто они оказываются в неподходящем месте и в подходящее время.

– Вы хотите сказать, в неподходящее время, не так ли?

– Нет, именно в подходящее время. Если кто-то оказывается в неподходящем месте в неподходящее время, с ним ничего не происходит… Два отрицания…

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

– Мэттью Хоуп отправился в Ньютаун встретиться с кем-то. Это не было просто стрельбой из проезжавшей мимо машины и случайно поразившей невинную жертву. Кто-то знал, что он будет там, кто-то хотел убить его.

Джинни молчала.

– Он расспрашивал о смерти Уиллы Торренс, – сказал Уоррен.

– Да, я так и поняла. Он мне сказал по телефону, что, возможно, она была убита.

– Как вы отреагировали на это, миссис Вард?

– Я сказала, что не удивлена. И повесила трубку.

– Вы это имели в виду, когда говорили о грубости?

– Я была груба с ним и до этого.

– Почему?

– Потому что он задавал вопросы о Уилле Торренс. Нас не следует ставить рядом, мистер Чемберс. Мне не доставляет удовольствия говорить о ней. И если вы здесь, чтобы…

– Я здесь, чтобы получить любую информацию, которая может вывести меня на того, кто стрелял в моего друга.

– У меня нет такой информации.

– Откуда вы это знаете?

– Извините?..

– Иногда люди не сознают…

– Да, но я действительно не имею представления о том, кто мог стрелять в вашего друга.

– Может быть, мы по крайней мере попытаемся? Пожалуйста! – попросил он.

Сидя на оттоманке, стиснув загорелые колени и держа на них руки, она смотрела на него. Наконец она тяжело вздохнула и спросила:

– Что вы хотите знать?

Для семнадцатилетней девушки, какой была Джинни Лоусон, цирк был страной чудесной фантазии и побед. Уверенность в своей привлекательной внешности, оценка того факта, что Руди Кронер, лучший дрессировщик слонов, выбрал ее в качестве своей протеже в цирке, сделали ее мгновенной знаменитостью.

То, что вначале она выбрала пару туповатых мускулистых ребят из Миссисипи, которых Стедман спас от мытья посуды в одной из рыболовецких артелей в Калузе, было скорее проявлением своенравия, чем влечения. Эти два молодых черных парня семнадцати и девятнадцати лет, правда, были много красивее Эндрю Варда, но она не поэтому затащила их на себя и переспала с ними.

– Это было делом гордости, – пояснила она Уоррену, – вызов каждому в городе, кто говорил мне, как следует себя вести. Я намеренно подцепила этих двух черных ребят, чтобы показать им всем.

Цирк ничем не отличался от других странствующих трупп. Гастролирующий состав спектакля, ставшего хитом на Бродвее, оркестр, играющий поочередно то в одном, то в другом городах, бродящая по всей Америке балетная труппа – все они становятся маленькими мирками, пронизанными кровосмешением и ответственными только перед собой. Но Джинни понимала, что правила и обычаи, регулирующие поведение черных и белых, в цирке не отличались от тех, которые регулировали такое поведение во всех Соединенных Штатах Америки. Ровно через неделю и четыре дня она посоветовала Джордану и Нилу, так звали этих ребят, отправиться к чертям подальше, пока кто-нибудь в труппе не изувечит их. На самом деле она в такой же степени боялась и за свою собственную безопасность. Некоторые из самых несознательных в цирке уже называли ее «любовницей ниггеров» или «Девочкой-Сладкоежкой». Это Руди Кронер пришел к ней на помощь после того, как эти ребята из Миссисипи поспешно убрались обратно в Калузу.

Руди добродушно объяснил ей, что по многим причинам из нее может получиться хорошая «девушка со слоном». К некоторым из этих причин относятся ее великолепная грудь, зад и ноги. Когда она спросила, каковы многие другие, он сказал ей, что других причин нет. Кроме того, он объяснил, что в мире странствующего цирка существует иерархия и «порядок клевания».[2]2
  Очередность, с которой птицы, в зависимости от своего положения в стае, клюют корм.


[Закрыть]