Текст книги "Не надо преувеличивать!"

Автор книги: Е. Мороган

Соавторы: Дж. Саломие
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Двор утопал в тумане. В одном из окон дома горел огонек, с трудом пробивающийся сквозь вязкую тьму. Собачий вой, перемежающийся злобным рычанием, прерывал время от времени мрачное молчание ночи. Большие ватные волны тумана медленно передвигались, время от времени в их черные прорехи можно было разглядеть ограду.

Калитка ударилась о стену так, словно ее выпустила чья-то рука… приглушенный шум шагов пропал вдалеке. Словно привлеченный светом фонаря на шоссе, белесый пар закружился в молочно-белом хороводе. Проволочная ограда птичьего двора заколебалась под ударами крыльев. Тонкое шипение гусей разбудило всех птиц, потом беспокойство постепенно улеглось. Туман редел, обнаруживая неверные очертания двора. Посередине, казалось, двигалось темное пятно. Ужасный вой собаки раздавался со все более короткими перерывами. Сгусток двинулся, и в ночном тумане вырисовался мужской силуэт. Огромной тенью он вдруг метнулся к двери кухни. Казалось, он внимательно изучает ее. Потом на какое-то время замер, погрузившись в тьму, слушая или глядя в неизвестном направлении. Когда он задвигался снова, послышалось короткое металлическое звяканье. Тень быстро, как бы взвихривая вокруг себя редкий туман, метнулась к веранде. И опять замерла, прижалась к стене, привлеченная освещенным окном. Пронзительный крик разорвал тишину. Силуэт неподвижно стоял перед окном. Волоча, за собой тяжелую цепь, собака с лаем ворвалась во двор и кинулась к неизвестному. В несколько шагов тот домчался до забора и растаял в бездне.

– Что такое? Что случилось?

– Я слышал крик!

– И мы, но откуда?

– Где-то близко.

Перепуганные, не опомнившиеся от сна люди бессмысленно метались по веранде. Мона таращила из-под ночного чепчика испуганные глаза: «кто, где, что случилось?»

– Что случилось? Кто кричал?

Открыв дверь своей комнаты, в столбе света появилась Дана. На ней была мужская рубашка. Девушку била крупная дрожь.

– Что ты, Дана, успокойся, так нельзя… ведь ничего не случилось. Успокойся! – Влад уговаривал ее, придерживая за плечи.

Мирча слепо тыкался о стол и стулья своей комнаты, то и дело повторяя:

– Кого убили? Кого? Отвечайте! Почему вы не говорите?

– Да замолчите вы и выходите, наконец!

– Дана, что случилось?

Пытаясь удержать нервную дрожь, Дана ответила прерывающимся голосом:

– В окно… прилепилось к стеклу… отвратительное лицо… это было ужасно!

– Включите свет, где здесь, черт возьми, рубильник?

Волна неонового света заставила всех заморгать и недоуменно взглянуть друг на друга.

– … мужское лицо… синяя маска…

– Тебе показалось, девочка!

– Кто это занимается такими глупыми шутками? – вмешался Димок.

– Это не шутки, товарищи. И ей не показалось. Это криминальные намерения! Милика тоже видела… она все не могла заснуть и вдруг говорит мне: «Знаешь, папочка, кто-то ходит по двору». А я, как полагается мужчине, успокаиваю ее: «Наверное, это Дидина вернулась».

– Господа, – послышался суровый голос Алека. – Нужно соблюдать спокойствие. Ведь мы мужчины! Если даже там кто-то и был, это не значит, что…

– Аби, что происходит, почему вы не спите в такой час? – Олимпия появилась на веранде, недоуменно жмурясь. Несколько бигуди, казалось, застряли в рыжих кудряшках с Прошлой зимы.

– Ничего, Олимпия. – Аби попытался подтолкнуть ее назад, в комнату.

– Но почему вы встали?

– Вы ничего не слышали?

– Ничего! Филипп спит…

Она смотрела на них в недоумении.

– Глубокий же у вас сон! А на нас нападают убийцы! – сурово выговорила ей Милика, сердясь на всех на свете.

Супруги Цинтой суетились больше всех. Остальные смотрели на них молча, в недоумении. Джелу тоже появился на пороге комнаты, внимательно изучая группу, собравшуюся вокруг Даны, и слушая короткое изложение событий, которое АБВ делал для Олимпии.

– Сделайте же что-нибудь, ведь вы мужчины! – снова взорвалась Милика. – Мой муж, если бы был помоложе…

– Надо найти его, – предложил АБВ.

– Ищи иголку в сене… Не шутите, господа! Тот, кто здесь был, уже давно испарился. Нет никакой опасности. Собака сорвалась с цепи, дверь на запоре, – сказал Димок, демонстративно нажимая на ручку. Но…

С приглушенным скрипом дверь широко распахнулась. На веранду ворвалось ледяное дыхание ветра. Димок замер, вытаращив глаза. Удивление, казалось, парализовало всех присутствующих. Никто не смел пошевельнуться.

– А если он внутри? В доме? – шепнул хриплый голос.

– Где, мадам Милика? Ведь мы все здесь, – ответил Димок своим обычным тоном.

– А ну, Алек, войди в комнату, – вмешалась Мона, пытаясь взять себя в руки.

Дана снова заплакала. Влад без конца повторял: «ничего нет, тебе показалось… вот увидишь, ведь я с тобой…»

– Аби, сделай же что-нибудь! – голос Олимпии слегка дрожал.

– Прежде всего нужно спасать женщин и детей! – Джелу попытался подавить нараставшую панику шуткой. Однако безуспешно.

– Неужели вы не понимаете, товарищи? Ведь его видели, столько людей! Дверь не заперта, опасность налицо… а вы шутите! – взорвался Цинтой.

Из всех собравшихся только он и Милика выглядели прилично: они легли не раздевшись.

– Пошли, господин Димок, посмотрим, что там такое.

Тонкие пряди тумана еще блуждали по двору.

– Возьмите карманный фонарик!

Димок вышел с огромным карманным фонарем в сопровождении Джелу.

– Аби, ты останься здесь, прошу тебя!

– Не уходите все, пожалуйста!

Ночная тьма, пронизанная лучами фонаря, не прояснила дела.

– Может, это был какой-нибудь крестьянин…

– Они не бродят так поздно, – объяснил Димок. – Больше всего меня смущает дверь. Зачем он ее открыл? Не понимаю…

– Вы уверены в том, что заперли ее вчера вечером?

– Абсолютно уверен.

Стало слышно, как Замбо волочит где-то во тьме свою цепь.

– Его здесь нет, это ясно – произнес Джелу. – Собака бы почуяла… Странная ситуация!

Они обогнули дом и направлялись к выходу, когда Димок схватил его за рукав и коротко тряхнул.

– Погоди! – процедил он сквозь зубы, указывая рукой в направлении к колодцу.

По аллее, которую освещал параллельными полосами свет с веранды, двигалась, в белесом тумане, едва различимая тень. Казалось, она медленно приближается. Оба застыли на месте.

– Не шевелитесь, – сказал Джелу. – Посмотрим, что он будет делать.

Уверенными равномерными шагами тень направлялась прямо к ним.

– Это господин Барбу, – в недоумении воскликнул Димок.

Но его удивление длилось лишь одно мгновенье.

– Что это вы, господин Барбу, где шляетесь?

Они нагнали его почти у веранды. Барбу взглянул на них слегка удивленно и пробормотал своим обычным тоном, без всякого волнения:

– Там же, где и вы. Только я соблюдаю правила игры.

– А какие это правила, Барбу?

– Законы цивилизации, уважаемые господа. Идти на знак, как водится у англичан, а не где придется, – пробормотал он, усмехаясь.

– Не видели ли вы кого-нибудь во дворе? Не заметили ничего странного?

– Нет, господин Ионеску. Но в чем дело?

– Когда вы вышли из дому? – продолжал Джелу.

– Примерно с полчаса тому назад. Я еще немного прошелся… Однако это настоящий допрос… надеюсь, дружеский! Что-нибудь случилось?

– Барышня Дана увидела, как кто-то заглядывает к ней в окно, страшно испугалась, закричала, разбудила всех в доме…

– Ей, наверное, показалось. Этот туман рождает призраки…

– Вы думаете?

– Как бы то ни было, у меня нет такой слабости, – сказал он, улыбаясь. – Хотя это значительно упростило бы дело, не так ли?.. А что это за иллюминация? – бросил он через плечо, толкая входную дверь.

– Так сильно напугались?

Их разговор был выслушан с напряженным вниманием. Двусмысленность, которую внес в него Барбу, заставил всех похолодеть от ужаса, и ледяное молчание было красноречивее любого ответа.

– Спокойной ночи! – пожелал им Барбу с порога своей комнаты. – Вы – как персонажи из горьковского «На дне»!

Обессилевшие от пережитого, все один за другим потянулись в свои комнаты. Джелу надел пуловер и вернулся на спокойную теперь веранду… Кто бы это мог быть? Имеет ли он какое-нибудь отношение к тем двумя смертям? Ну и путаница… никакой логики!.. Он вышел во двор. Замбо гремел цепью возле кухни, повизгивая от голода. Огни в окнах, один за другим, гасли, двор погружался в темноту. Брошенный окурок описал полукруг и как эфемерный светлячок, замер на сырой граве. Джелу запер дверь, погасил свет и вернулся в комнату. Ее хозяин уже храпел… Он потянулся так, что хрустнули, кости… спать ему оставалось всего несколько часов.

ГЛАВА VIII
«В которой один «инженер» решает, что неплохо бы совершить поездку; что он и делает»

Олимпия проснулась необычайно для нее рано. Бурная ночь и – разумеется, профессиональное – любопытство слишком ее взволновали. Поэтому она уловила момент, в который Филипп, аппетитно по-кошачьи потянувшись, как раз собирался возвестить миру, что он голоден, и быстро дала ему молочка. Мальчик, довольный, уснул, набив животик. АБВ даже не открыл глаз. Он спокойно спал с улыбкой, похожей на улыбку сына. – Интересно, не меня ли он видит во сне? – подумала Олимпия и, растроганная, запечатлела на его щеке нежный поцелуй. АБВ что-то пробормотал и натянул на голову одеяло. Олимпия наощупь оделась и в потемках вышла во двор.

Погода стояла превосходная. Холод и дождь сгинули, словно их никогда и не было. От согретой солнцем земли поднимались струйки пара. Как полотно импрессиониста, – подумала Олимпия, пересекая двор. В кухне ее встретило сонное жужжание разбуженных мух. Она наскоро сварила себе кофе и с чашкой в руках вышла во двор. Подошел, волоча за собой цепь, Замбо и взглянул на нее умоляющими глазами. Бедная собака, – думала она, роясь в шкафу Дидины. Среди трупов мух и сомнительной чистоты тарелок она отыскала кусок мамалыги, который Замбо принялся уплетать, признательно виляя хвостом.

– Ты, пугало несчастное! – пригрозила она ему, размышляя о том, не имел ли драматический эпизод, разыгравшийся прошлой ночью, одного единственного актера – Замбо. Нет, Дана ведь говорила, что она видела мужчину… Все это превосходило самые безумные надежды писателя – тем более начинающего… Эх, Замбо, если бы ты мог написать мемуары, вот бы вышел детектив!.. Погруженная в свои мысли, она попивала кофе, поглядывая на неподвижное сияющее море. Вдруг Замбо вскочил и лая кинулся к воротам. «Пауза кончилась, мотор для следующей сцены», – подумала Олимпия, подходя к воротам.

– Кого вы ищете? – вежливо поинтересовалась она.

– Милиция! – ответили ей.

Их было двое: молодой человек в сером костюме, тот самый офицер – как его звали? – который брал у них показания после смерти Петреску; и второй, в запыленной форме и покрытых густой, еще сырой грязью сапогах, судя по всему, местный. У обоих были усталые лица и красные от бессонницы глаза.

– Входите, – пригласила Олимпия, несколько удивив их своей широкой улыбкой. – Чай, кофе, что можно вам предложить?

– Благодарим, – ответил ей тот, что был в штатском. Кажется, его звали Шербаном… – Кофе, если не трудно. И, будьте любезны, разбудите всех, нам нужно с ними поговорить.

– Разумеется, разумеется, – ответила она на бегу.

Олимпия вежливо, но настойчиво стучала в двери. Сонные голоса, переговоры шепотом, и самые различные реакции – от молчания до: «Сейчас всего семь часов!» и «Ну и что же, что милиция?! Трудящиеся, во время отпуска, имеют право выспаться!» И все же, как в современной истории об Али-бабе, новоявленный сезам – милиция — произвел свое действие. Двор постепенно наполнился людьми, столпившимися в конце концов вокруг представителей закона.

– Как вам, вероятно, известно, некое лицо, проживавшее совместно с вами в этом дворе, обрело свою смерть в условиях, требующих специального расследования.

– Что говорит отчет врача судебной экспертизы? Чтобы нам знать, из чего исходить… – с важным видом поинтересовался Цинтой.

– Результатов еще нет. А «из чего исходить» – будем устанавливать мы, а не вы. Я попросил бы вас помочь мне выяснить, как произошла эта смерть.

Казалось, фантастические видения прошлой ночи рассеялись без остатка. Страх, пробравшийся во все души, был обезболен мягкими солнечными лучами, которые свели все к нормальным размерам. Усталые лица двух милиционеров создавали ощущение безопасности. Несомненно, смерть Габриэллы была трагическим событием, но следствие ведут опытные люди. О преступлении не может быть и речи, вероятно, это просто несчастный случай, может быть, если бы она не выпила так много в тот вечер… ну да ладно, они все выяснят, ведь в конце концов, это их обязанность! Все возбужденно заговорили, стараясь объяснить свою точку зрения, вспоминая наиболее важные подробности.

– Одну минутку… – прервал Шербан гул голосов. – Нам придется побеседовать с каждым по отдельности, взять показания…

Комната Джелу, самая вместительная, была, со всеобщего согласия, выбрана местом для беседы, на которой настаивал лейтенант Шербан.

– Прежде всего я хотел бы поговорить с товарищем Ионеску.

Джелу наскоро скорчил недоуменную и слегка испуганную мину и вошел, сопровождаемый заинтригованными взглядами.

– Преступление! – кратко сообщил ему Шербан.

– Отчет врача судебной экспертизы?

– Пожалуйста!

Джелу закурил и начал внимательно читать отчет.

«Ввиду того, что тело располагалось лицом вниз, причем голова – ниже ног, посмертные ранения, вызванные ударами о берег или о донные камни, образовались на лбу и на крыльях носа».

К чему вся эта писанина? Создали, видите ли, этакий труд по судебной медицине, – раздраженно подумал он.

Далее перечислялись последствия погружения тела в воду. На первый взгляд создавалось впечатление, будто именно они и явились причиной смерти, однако вскрытие заставляло усомниться в правильности такого вывода. Главным аргументом служил разлом «меридианного типа» в височной области. Точь-в-точь как у Петреску. Такое ранение никак нельзя было приписать случайному удару о подводный камень. Помимо этого, в пищеводе не оказалось воды. И – одно к одному – не было следов удушения: хотя легкие и оказались наполненными водой, содержание кислорода в крови соответствовало норме. Из всего этого врач заключил, что речь идет об убийстве, грубо замаскированном под несчастный случай при купании.

– Час смерти?

– Между 11,30 и 12,30, – ответил Шербан. – Я не могу понять, если уж он все равно ее убил, зачем еще рисковал, тащил ее в воду – как видно, на довольно большое расстояние, потому что тело было выброшено на берег лишь вчера под вечер?

– Я думаю, что все произошло иначе. Они оба вошли в море и, когда отплыли довольно далеко, убийца ударил ее – чтобы она потеряла сознание, но не рассчитал силу удара, и Габриэлла умерла на месте. Вероятно, он и сейчас уверен, что вскрытие подтвердит его версию.

– Два преступления в одном и том же дворе…

– И наверняка связанные между собой… Но как? Об этом я не имею ни малейшего представления. Все может исходить непосредственно из дела в Вылсане, но…

– Практически, Габриэлла Попа не могла быть замешана в это дело.

– Вы правы, но Петреску мог быть замешан. Может быть, Габриэлла знала некоторые детали, которые могли бы прояснить обстоятельства смерти Петреску.

– И не сообщила их милиции?.. Почему? Шантаж?

– Я сказал, «может быть»… Другая гипотеза: оба преступления не имеют никакого отношения к Вылсану, но между ними все же существует связь. Если это не так, единственным объяснением будет присутствие в деревне маньяка-преступника… Все нити ведут в этот двор.

– Как вы пришли к такому выводу? – удивился Шербан.

– В тот вечер Габриэлла была слегка навеселе – ведь и в отчете врача судебной экспертизы отмечен некоторый процент спиртного в крови – и ей захотелось выкупаться в море. Она предложила мне пойти вместе с ней, но я отказался. Кто его знает, кому еще она предложила то же самое. Ведь трудно предположить, что кто-нибудь извне мог догадаться, что в конце нашей маленькой пирушки Габриэлле захочется выкупаться в море, и ждал ее на пляже. Это, несомненно, кто-то из наших. Студенты были в соседней деревне, супруги Цинтой ушли за полчаса до события – будьте добры, проверьте их алиби… Остаются мужчины.

– Что нам следует делать?

– Следить, шаг за шагом, за каждым жителем двора. Хотя у нас нет ни одного доказательства их виновности… Кстати, появилась одна новая деталь: сегодня, после полночи, кто-то вошел во двор. Его видели студенты и Милика Цинтой.

– И вы думаете, что это имеет отношение к преступлению?

– Возможно… Не знаю, что и думать. Но давайте я расскажу вам все по порядку…

В это время в возбужденных умах людей, ожидавших во дворе и удивленных тем, что Джелу проводит так много времени с работниками милиции, начали рождаться самые фантастические предположения:

– Ох, матушки, а вдруг его разоблачили? Вдруг он и есть садист?

– О, мадам Милика, как можно? Разве господин Джелу похож на садиста? Наверное, его столько допрашивают из-за их романа.

– Моральный виновник… как говорит господин Цинтой. Надеюсь, у вашего друга крепкие нервы, обратилась Мона к АБВ, – а то как бы в Ваме не повторилась история Ромео и Джульетты.

– Тут нет ничего смешного, товарищ Мона. Его поведение должно было нас насторожить. Наша литература отражает жизнь. Только, – добавил Панделе с легким сожалением, – я не думаю, что товарищ инженер Джелу, молодой человек нашего времени, покончит самоубийством… Хотя – с любовью не шутят…

– Браво, господин Цинтой! Вы перефразировали Мюссе… Нет, я не могу поверить, что господин Джелу в чем-нибудь замешан… Такой тонкий, интеллигентный молодой человек! Но не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом? О чем-нибудь хорошем, прошу вас!

– Вы правы, господин Пырву, – вмешалась Олимпия, со все возраставшим негодованием слушавшая обвинения в адрес Джелу. – Разве можно думать такое о нем, – продолжала она. – Именно о нем, который…

– Олимпия, Филипп плачет, – в последний момент спас положение АБВ, вознося хвалу небесам за то, что их сокровище всегда возвещало о себе в нужный момент.

Не догадываясь о разыгрывавшейся во дворе драме, Джелу и Шербан мирно беседовали в прохладной комнате, под кроткими взглядами висевших на стене оленей и не менее кроткого милиционера, который, сидя на кровати, в почтительном молчании слушал слова своих начальников.

– Итак? – заключил Шербан.

– Проведите следствие в деревне, может, это был какой-нибудь крестьянин, испугавшийся собаки.

– Что мы скажем отдыхающим? Преступление? Самоубийство?

– Я думаю, лучше всего, чтобы убийца поверил, будто его трюк удался. По крайней мере, таково мое мнение… Но вы отвечаете за ведение следствия и должны решать сами.

– Пожалуй, вы правы. Хотя у меня такое ощущение, что мы заключены в порочный круг. Если бы у нас была хоть какая-нибудь ниточка!

– Может быть, она появится после того, как вы соберете показания… Хотя я сомневаюсь. Наши единственные союзники – время и опыт… Следствие по делу Петреску показало что-нибудь новое?

– Ничто не ново под…

– Ладно, ладно, я знаю, что вы начитанный молодой человек. Под вечер я приеду в Констанцу, просмотрю показания. И позвоню товарищу полковнику Банчу. Что-нибудь еще?

– Опись предметов в комнате Габриэллы Попа.

– Сделаете копию и отдадите мне в Констанце. Наверное, остальные уже уверены, что я появлюсь в наручниках – после такого длинного допроса…

Джелу чувствовал себя актером в вечер премьеры. Выйдя во двор, он почувствовал, как все взгляды приковались к нему. Утомленные пустыми разговорами и предположениями, отдыхающие прикорнули, кто где мог, с беспокойством ожидая выхода актеров к рампе. «Хлеба и зрелищ!» – подумал Джелу, когда его взгляд упал на Алека – окаменевшего на полпути между воротами и верандой с двумя большими прижатыми к груди серыми батонами – смешная карикатура на божество изобилия. От мелодрамы до комедии – всего один шаг, посмотрим, как его пройдет Шербан, ведь в конце концов звезда спектакля – именно он.

– Продолжаем. Кто хочет войти? – подал реплику Шербан, снова входя в дом.

Барбу поднялся с места и последовал за ним.

Как у дантиста! – подумал Джелу, с большим любопытством анализируя в себе ощущения человека, подозреваемого законом. В этот момент появилась Олимпия. Неся в руках огромную кофеварку и целую гору чашек, она вступила в пресловутую комнату и вскоре вышла оттуда с видом человека, приобщившегося к великой тайне.

– Все в порядке, – провозгласила она.

– Какого черта, в порядке! Ведь мы теряем пляжное время!

– Кончайте, товарищ… Здесь происходят такие вещи… а вы?!

– С моим отцом, когда он командовал Третьим полком кавалерии, случилось нечто подобное: один солдат напился в дым, вошел в Дунай, чтобы выкупаться, и умер от разрыва сердца.

– От разрыва сердца?! Но мне казалось, что сердце у нее была довольно-таки вместительное!

Реплика Моны была встречена ледяным молчанием. Но тут же, по каким-то тайным путям, все взгляды направились к Джелу:

– Ну как, товарищ, теперь ваша душа спокойна? – с большим тактом спросил Цинтой.

Однако Джелу не успел поделиться с нами своими переживаниями, потому что из комнаты вышел Барбу. Нет, это не дантист – это экзамены! – подумал Джелу, вспомнив, с каким жаром набрасывались студенты на выходящих из экзаменационного зала: «Какой попался билет? Как он спрашивает?»

– Вполне цивилизованно, – сухо ответил Барбу на бурю беспорядочных вопросов.

– Сейчас войду я, товарищи, а потом моя жена, – заявил Цинтой, еще раз обнаруживая свои прекрасные организаторские способности.

– Молодец, дядя Панделе! Как на соревнованиях по атлетизму: прыгает X, приготовиться У!

– Бросьте, господин Димок, после них идете вы, если торопитесь, – примиряюще вмешался Мирча.

– Аби, Филипп плачет…

АБВ поспешно скрылся в комнате, а остальные с неприкрытой скукой выслушали речь Олимпии об обязанностях «идеального отца». От детей снова перешли к смерти Габриэллы – тем более что Милика, только что появившаяся из комнаты, в которой происходило «дружеское собеседование», принялась припоминать события прошлой ночи:

– Не могу поверить, милочка, – обратилась она к Олимпии, – что это товарищ Барбу смотрел вчера в окно, на эту девушку. Он кажется совсем другим человеком.

– Может, Дане просто показалось.

– Нет, не показалось. Я тоже слышала во дворе какой-то шум – словно кто-то убегал.

– Может, это собака, – мягко вмешалась Олимпия.

– Я изложил товарищам суть дела. Пусть они разбираются.

– Теперь пусть идет один из вас, ребятки, а то вы как на иголках! Дядя Панделе, мне эти люди показались компетентными: вопросы задают точные, за ответами следят внимательно…

– Если они компетентные, почему не нашли убийцу Петреску? – вкрадчиво поинтересовалась Мона. – Ведь прошло уже четыре дня…

– Четыре дня – это ничто для такого следствия. Два года тому назад…

– Олимпия, – послышался умоляющий голос АБВ. – Брось ты следствие, посмотри, не сбежала ли вода в кастрюльке.

– Господи, такая девушка – умная, чувствительная, полная жизни… – начала причитать Милика.

– Как книга, которая обрывается на первой части… Входи ты, Алек.

– И скажите там что-нибудь, товарищ, ведь у вас с ней были такие близкие отношения. Неужели вам ее не жаль?

– Дядя Панделе, оставьте вы, уважаемый, человека в покое, ведь так и с ума спятить недолго! Мы все виноваты, не надо было давать ей столько пить.

– Господа, – вмешался Алек, поймав на лету последнюю реплику, – мировая статистика показывает, что количество самоубийц больше среди выпивающих. «The rest is silence»[32]32
  Остальное – молчание (англ.).


[Закрыть].

– Хм… с чего это он приплел сюда Шекспира? Умирают в одном дворе два человека, а мы – про Гамлета… И как это я, человек тихий, мирный попал в такой переплет?

– Судьба, господин Мирча. «Мойра», как говорили древние. Мой отец утверждал, что рок…

– Господин Пырву, ваша очередь. Алек, из-за твоей «мойры» мы остались без еды. Съезди-ка в Дой май…

– Соотношение «судьба-индивид»… Съезжу, chérie, съезжу… Мне жаль, господа, что мы вынуждены прервать этот интересный разговор…

– У товарища Василиаде такие солидные познания во всех областях! – с уважением отметил Панделе.

– М-да… – неопределенно ответила Мона.

Солнце поднималось к зениту. Жидкий утренний туман давно рассеялся, открыв глазу зеленое, как смарагд, море.

«Оно словно из гофрированной бумаги», – подумал Джелу, пытаясь вспомнить словечко, произнесенное однажды Алеком… да, верно, «морская зыбь»… Волны разбиваются о берег глухо, с ритмичностью китайской капли… Второе преступление было совершено уже при них! Джиби хватит кондрашка, когда он об этом узнает! Два преступления в одном и том же дворе, с перерывом в четыре дня… если они не связаны между собой, это совершенно невозможное совпадение! Нет, здесь должна быть связь… Но что можно сделать? Ждать, занимать выжидательную позицию… Да еще в этом месте, в таком скучном и дорогом! – подумал он сердито… И посмотрел на Пырву, который выходил, слегка вспотев, из комнаты, в которой Шербан устроил свой генеральный штаб. Внезапно ему припомнились занятия военным делом в институте. Майор – крохотный человечек с наивной рожицей и тоненьким голоском – раздавал каждому по карте: – сплошные возвышенности и заросли. Враг всегда был «черным», наши – «красными». Однажды Кристиан – Кристиан Цою, друг Джелу, нынче – прокурор в Плоешть, интеллигентный парень с быстрым умом и острым языком – спросил майора: «А почему мы не делим их на масти? – В ответ на это майор развил целую теорию о современной войне, из которой вытекало, что мастей стало теперь только две… «Что делает враг? А ну посмотрим, какие позиции занимает враг? Как мы будем продвигаться и как он будет обороняться? Или наоборот – как он будет продвигаться и как мы будем защищаться?» Потом, на протяжении двух часов, то «мы» – если была среда, то «враг», если была пятница, барахтались среди холмов и оврагов, в зарослях пшеницы и в гуще леса, пока кто-нибудь не выходил победителем. «Что делает враг»? Враг спокойно болтает, словно и не предчувствуя, что приближается час битвы. «Каково состояние врага?» Враг считает, что наступило перемирие; слегка взволнованный вчера вечером, он значительно более спокоен нынче утром. «Намерен ли враг напасть?» В этом мы разберемся, только бы не слишком поздно. «Но кто же враг?» Вот с этого вопроса и надо было начинать, но он все откладывал его в надежде на какое-то откровение, которое, к сожалению, не приходило… Женщины? Ни Милика, ни Мона не подходили, по его мнению, к роли многократного убийцы. Мужчины? Правда, у каждого из них есть в биографии хотя бы одно «темное пятно», но… кто же из них? Прежде всего, «ударный батальон». Габровяну-Димок-Пырву… Нет, лучше сначала запасники: Василиаде и Цинтой… Алек? Слишком уж он хлипкий. Вот если бы был жив его отец, командир третьего кавалерийского… тогда еще куда ни шло. Кажется, это был единственный человек в жизни Алека, который служил ему положительным примером… Панделе? Чтобы под маской приличного человека, ходячего учебника политэкономии 50-х годов скрывался ум, способный организовать такой блестящий hold-up[33]33
  Налёт (англ.).


[Закрыть] и ряд хладнокровных убийств? Трудно поверить… Мирча? Он умирает от страха при одной мысли об убийстве, где же ему провести ее в жизнь! Вот если бы это был его друг из Фокшань, тогда совсем другое дело; от того можно было ждать чего угодно… Нае? Этот мелкий циник и негодяй, любитель пирушек, женщин и азартных игр был вполне возможной кандидатурой. Но обычно люди такого типа, когда вступают на путь преступлений, проваливаются уже на жульничестве и мелких кражах «Rien dans le ventre»[34]34
  Взять с него нечего (фр.).


[Закрыть] – как, по словам Алека, сказал бы его отец, полковник… Барбу? О да, Барбу – это другое дело! Хладнокровие, быстрый ум, необходимая доза цинизма… хороший пловец… Но скорее всего – как всегда – самый подходящий человек не имеет к делу никакого отношения. Итак, «кто же враг?» – снова спросил себя Джелу, окидывая двор орлиным взглядом. Однако врага не так-то легко было сразить одними взглядами – или его просто не было в тот момент во дворе… во всяком случае, никто из присутствующих не выступил на шаг вперед и не заявил: «Я – черный!» Джелу вздохнул и снова предался игре в отделение возможностей от вероятностей… Ему стало жарко. Несколько мух проявили нездоровый интерес к его персоне: беспокойно покружив в воздухе и, вероятно, устав, они плавно «приземлились» на его лицо.

– Джелу! Джелу-у-у-у!

Джелу вздрогнул. Он задремал. Два прерывистых ручейка стекали с его висков, слегка огибали уши и превращались в эфемерные жемчужинки на воротничке рубашки.

– Джелу! Что ты, черт возьми, делаешь? Спишь?… Совсем раскис! Ребята уходят, – прошептал ему АБВ.

В самом деле, двое пришельцев остановились посреди двора.

– Товарищи, благодарю вас за сознательное отношение… – суровым тоном начал Шербан.

– Это наш долг – помогать товарищам из милиции, потому что…

– Ваша помощь нам понадобится и впредь, – прервал его Шербан. – Пока у нас не будет результатов вскрытия, просим вас не покидать деревню.

Вот это была эффектная реплика! Молчание, которое за ней последовало, показало, что она оказалась также и совершенно неожиданной. Внезапно, как в фильмах о солнечных итальянских городах, все заговорили одновременно, еще раз доказывая тем самым общность латинской расы.

– То есть как это, уважаемый?!..

– Мы арестованы?

– Товарищ, мне необходим отдых… Мы хотели уехать из деревни!

– Матушки, а кто же будет покупать еду?

– Не следует понимать меня ошибочно… – как солист, покрывающий хор, вмешался Шербан. – Вы можете ездить, где угодно, я лишь прошу вас не уезжать из Вамы насовсем. Речь идет об одном, максимум – двух днях. Впрочем, мы с вами еще увидимся.

Этими словами, имевшими явно пророческий смысл, Шербан закончил свою партию, и защитники закона скромно ретировались.

– «Les jeux sont faites. Rien ne vas plus»[35]35
  Ставки сделаны (франц.).


[Закрыть].

– Да, посмотрим, кто вынет черный шар.

– Какой там шар, товарищи, это недопустимо! Я пойду поговорю с начальством этих товарищей!

– Брось, Лика, парень ведь сказал, что через день все решится. Наверное, такой у них порядок.

– А я-то думал, что один из нас непременно во всем признается, – засмеялся Димок.

– Ох, я и забыла!.. Аби, родной, надо протереть суп!

Антракт. Как и положено – ведь пьеса не была бы столь приятной без небольших пауз – актеры и зрители спешат подкрепить свои силы бутербродом, протертым супом, овощами «а натюрель» или другими кулинарными редкостями. И, разумеется, напитками и сигаретами. Создается спокойная атмосфера, в которой прошедшие и будущие волнения постепенно забываются…

Пташки чирикали, мушки весело роились среди листвы, тревожимой легким дыханием ветерка, домашняя птица подбирала остатки пиршеств прошлых дней, а Замбо с достоинством клевал носом. Порывы морского ветра, несущие ароматы водорослей, вынесенных на берег бурей, завершали идиллическую картину.