Текст книги "Не надо преувеличивать!"

Автор книги: Е. Мороган

Соавторы: Дж. Саломие
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Джелу дважды постучал в дверь к супругам Верня, произнес пароль: «Это я» – и вошел.

– Что будем делать? – шепотом спросил его АБВ.

– Я еду в Констанцу, доложу Джиби. Не спускай с них глаз!

– Нет, это невозможно! Опять начинаешь! Что я вам – Аргус Четвертого отделения милиции?

– Лучше Аргус, чем Циклоп! Олимпия, ты поедешь со мной – скажем, что отправляемся в Мангалию, за покупками.

– Джелу, родненький, ведь ты говорил, что едешь в Констанцу, и потом, мне ничуть не хочется заниматься покупками, мне надо писать.

– О господи, за что ты наказал меня, познакомив с ней? Почему из двух миллионов жителей Бухареста именно она должна была оказаться моей соседкой?.. Олимпия, дорогая, чудесная, замечательная! Вбей ты наконец себе в голову, что мы едем в Мангалию, за покупками! Иди и спроси всех, не нужно ли кому чего.

– Иду, Джелу, родненький, иду. Но не раздражайся так, как бы тебе кровь в голову не ударила!

– Нет, АБВ, ты – настоящий мученик! Иногда я испытываю к тебе искреннее сочувствие.

– Ладно, ладно, зато у меня бывают минуты настоящего счастья. Разве ты можешь это понять?.. Но дело не в этом. Убеди Джиби переменить метод. Пусть он позволит мне работать по-своему…

– Ребята! – победоносно заявила, входя в комнату, Олимпия. – Вот список: пять пачек сливочного масла, три бутылки подсолнечного, восемь…

– Пошли!

Первые километры они проехали в молчании. Странный пейзаж, похожий на лунный, поглощая солнечный свет, отражал его потом в кремовых, бежевых и коричневых бликах.

– Надо бы мне приехать сюда пописать маслом. Но что это с тобой, чего ты надулся?

– Я думаю!

– Да? Странно!.. О чем?

– О преступлениях!

– О, если бы ты захотел… Хочешь, я расскажу тебе, как все было?

– Нет, помолчи и дай мне подумать.

– Ух ты… неблагодарный! Ведь если бы не я, два года тому назад вы ни за что на свете не поймали бы этого Бырсана… не было бы ни рукопожатий, ни поздравлений!

Испытывая явное отвращение к неблагодарности Джелу, Олимпия закурила, подчеркнуто повернулась к нему спиной и начала с интересом рассматривать бесконечный высокий забор. Через несколько километров, проявляя великодушие или наскучив созерцанием забора, который никак не кончался, она решилась его простить.

– Джелу, миленький! Давай остановимся в Нептуне! – пролепетала она нежнейшим, сладчайшим – прямо медовым голосом.

– Нет.

– Прошу тебя, очень прошу!.. Всего четверть часа! Мона сказала, что здесь продают французские духи.

– Нет.

– Джелу, как ты думаешь, что скажут люди, когда узнают, что вместо того, чтобы заниматься покупками, мы побывали в милиции, в Констанце?

– Хорошо. Но только четверть часа!

– Ты – прелесть! Я всегда говорю Аби, что ты – самый симпатичный и деликатный из наших друзей.

Шум, суета, усталый маленький поезд со смешным названием «титикар», задыхающийся на коротких перегонах, запах горелых колбасок и бифштексов, ящики пива, пенящегося под жгучим солнцем, рожки из вафель, в которых мороженое пастельных тонов превращается в липкую жижу, лотки с ручными изделиями – настоящий кич! – и люди, сумасшедшая толпа людей…

– Погляди-ка, кто здесь… Прекрасная блондинка!

– Которая из них? – спросил Джелу, чей взгляд приковала живописная группа белокурых красавиц – верх красоты в вагнеровском стиле: высокие, стройные, спортивного вида…

– Не там! Вон та, что идет, словно на роликах. А ноги растут от самой шеи.

– Ого! Откуда ты ее знаешь? Кто это такая?

– Это… Михаэла Ионеску! Не помнишь?

– Откуда мне, черт возьми, помнить?

– Ведь я вам писала… Странно, Тити назвал ее «товарищ Адина»… И чуть не избил… Посмотри, как на нее глядят мужчины. Ох, какие же вы похотливые! Ни один не думает о красоте души… Остановись! Встретимся в кафе «Дечебал».

Джелу замешался в поток людей, не спеша движущийся по тротуару. Пока его мысли, неизвестно почему, вращались вокруг Ива Монтана, глаза следили за фигурой блондинки, указанной Олимпией. Остановившись у лотка с книгами, она внимательно перелистывала роман, на обложке которого Джелу различил лишь: «Дюма… Монсоро». Он попросил популяризаторскую брошюру «Что такое вулканы и как они действуют» и начал основательно ее просматривать, полный решимости быстро и глубоко постичь одну из загадок природы… «Если бы она была тонкой штучкой, увидев у меня в руках эту брошюрку, она сразу бы поняла намек» – думал он, в то время как его глаза все чаще соскальзывали с увлекательных картинок, представляющих формы вулканов Гваделупы, на иного рода формы… Внезапно – вероятно, отказавшись на данный день от культурной программы – романтическое существо, сердце которого так горячо откликалось несколько минут тому назад на безнадежную любовь Бюсси и Дианы Монсоро, положило книгу и исчезло. Джелу, разозлившись, тоже отказался от вулканов и от их тайн… Где, черт возьми, это кафе «Дечебал»? Надо же! Не бар, не ресторан, а кафе! Одно слово – Олимпия!.. «Михаэла Ионеску… Петреску… товарищ Адина»! Наконец, он увидел ее снова: она отошла не больше чем на пятьдесят метров. Ускорив шаг, он, в соответствии с лучшими традициями своей профессии, начал незаметное преследование, облегченное давкой и тем, что прекрасная блондинка, вероятно, и не подозревала, что за ней следит профессионал. Они вошли, она – непринужденно, он – как сиу, принюхивающийся к следам белого человека, в холл отеля «Клэбучет». Блондинка взяла свой ключ – комната 217, отметил Джелу, – направилась к лифту и исчезла. Джелу подошел к бюро обслуживания и несколько раз кашлянул, чтобы обратить на себя внимание.

– Господин… – молодой дежурный поднял на него невинные глаза…

– Я хотел бы поинтересоваться… – он поколебался, не зная, следует ли показать удостоверение или просто протянуть десятилевую бумажку… Барышня… – решился он, незаметно подталкивая к нему десятку, – барышня из 217. Как ее зовут?

– Извините, но мы такой информации не даем… Вы нас обижаете, – добавил молодой человек, с отвращением отталкивая бумажку.

Наверное, мало, подумал Джелу, с явным сожалением вытаскивая еще три смятых пятилеевых и добавляя их к первой.

– Адина Чаушу, незамужняя, 31 год. Улица Восстания 17, Бухарест, VII район, почтовый индекс не известен. Приехала четыре дня тому назад. Одна. Вы восьмой человек, который о ней спрашивает. Обычно не появляется в мужском обществе. Единственный, имеющий успех, – это австриец Ганс Зиллер. Бежево-золотистый Мерседес, денег куры не клюют, старый клиент, живет через дорогу, в отеле «Дойна». Что-нибудь еще?

– Благодарю, – поспешно ответил Джелу, задыхаясь под потоком информации.

– Наш клиент – наш хозяин! – заключил молодой человек, пряча бумажки в карман, причем его взгляд выразил всю пылкость его поколения…

Олимпия быстро обежала магазины и, страшно разочарованная отсутствием чего-нибудь исключительного, направилась к месту встречи. Почти пустая терраса открывала прекрасный вид на озеро, видневшееся в конце зеленого газона, по которому были искусно разбросаны деревья и кусты. Элегантное здание отеля «Миорица» с балконами, кокетливо украшенными вывешенными для просушки халатами и купальниками, замыкало газон с этой стороны. Она заказала апельсиновый сок с большим количеством льда и начала изящно потягивать его… «Как в Мариенбаде!» (она там не бывала, но ведь главное – иметь воображение!)… Вдруг ее взгляд упал на главную аллею… Супруги Цинтой шли по ней, бросая вокруг осторожные взгляды… Словно сдерживая спешку, они оглянулись еще раз и исчезли в двери стоявшего напротив отеля.

– Странно… – с затуманенным взглядом пробормотала Олимпия.

Она не могла бы сказать, сколько времени так просидела, но вдруг тишину резко нарушила пулеметная стрельба. Короткие очереди полосовали застывший от жары воздух. Угроза нарастала, становилась все более явной. Женский силуэт стремительно выскользнул из двери отеля и быстро исчез за бетонным забором… за ним погнался настойчивый стук автомата. Вскоре появился мужчина – фигура как будто знакомая… Несколько минут он колебался, ища ее взглядом, затем кинулся в том же направлении. Неестественная тишина повисла в воздухе. Никакого отклика! Отель казался мертвым… Просто трусят или им угрожают оружием?

Серый «Тундербирд» выскочил на аллею, тормоза коротко скрипнули, когда он остановился перед отелем. Быстрыми, необычайно упругими шагами Милика, в сопровождении двух мужчин в темных костюмах с кейсами в руках, направлялась к машине. Шофер вытянулся, чтобы открыть дверцу… это был Цинтой! Один из мужчин остановился у крыла машины, открыл портфель и вложил туда что-то, что, конечно, было пистолетом с длинным стволом и, разумеется, беззвучным. Затем поспешно оглянулся и нырнул в машину.

«Тундербирд» взял с места под стрекот автомата, который снова начал полосовать воздух. Примерно через сто метров автомобиль замедлил ход, владелец пистолета высунулся в окно и крикнул:

– А его ты какого черта притащила?

В конце аллеи появился Джелу.

– Только все запутает… Он не сейчас должен был нас поймать!

– Это не я, он сам пришел, – искреннее разочарованная, извинялась Олимпия.

– Послушай, либо руководи делом, как следует, либо брось все к черту!.. Уж эти мне дилетанты!.. – послышался на прощание сердитый голос, и машина исчезла…

– А как все здорово получалось! – вздохнула Олимпия. – Жаль!

– Ну как, купила что-нибудь? – бросил Джелу, усаживаясь.

– Ты ничего не заметил? – вопросила она.

– Нет. А надо было что-то заметить? Мимо меня проехал «Фиат».

– Тундербирд!

– Ты учишь меня различать марки машин?! Ну и что?

– Это все, что ты увидел?

– Да, золотце мое. Что это с тобой?

– Я тебе расскажу такое… со стула свалишься! Супруги Цинтой 15 минут тому назад спустились по аллее и вошли в отель. А несколько секунд тому назад проехали мимо тебя в этой машине, Фиат – «Тундербирд», вместе с двумя типами из отеля. А ты их и не заметил!

Она оставила ему несколько секунд на размышление.

– Ты не видишь в этом ничего странного?

– Нет, пока нет. Что здесь особенного? Приехал человек на машине, забрал двух приятелей и уехал.

– Послушай, хочешь, я скажу тебе, что, по-моему, произошло? Ты поразишься.

– Ну нет, этого я не хочу, Олимпия! Поехали, у нас дел по горло, – сказал он, поднимаясь.

Снова послышалась очередь из автомата. Джелу остановился и, взяв Олимпию за плечи, слегка подтолкнул ее к двери, выходившей на террасу.

– Игральные автоматы. Не хочешь ли пострелять в цель из пулемета? Это забавно.

– Нет, с меня хватит, я уже наслушалась.

– Все ясно. Ни тебе «Кабошар», ни «Антилоп»… Мадам раздражена! Ну, тогда делать нечего. Садись в машину! Кстати, когда он хотел ее избить?

– Кто?

– Петреску.

– Кого?

– Эту блондинку!

– Нет, ты потрясающий человек! Я мучаюсь, пытаясь разрешить загадку, а он… Только и думает, что о картинках из «Плей боя».

– Так когда, Олимпия?!

– Я думаю… Да, за день до того, как его убили. Впрочем, я отнюдь не уверена, что он собирался ее избить… Странно. Сегодня, когда я ее вновь увидела и вспомнила ту сцену, мне показалось, что он кинулся, намереваясь избить ее. Она сидела под навесом и… Джелу, ведь ты прочел всю эту сцену!

– С кем она еще говорила?

– Со всеми мужчинами. На пляже все вертелись вокруг нее, даже Панделе и молчальник Барбу. Потом Мирча проводил ее до машины, и я ее больше не видела… А что?

– Просто интересно. Очень уж она красивая! Не говори во дворе, что видела ее в Нептуне.

– Хорошо, Джелу, лапонька, если ты думаешь, что она сделает тебя счастливым… Хотя это не твой тип, тебе нужна женщина умная, культурная… Смотри, те, в голубой машине, подают тебе знаки.

– Ох, черт побери!.. Я ведь сказал тебе, чтоб ты не болтала, когда я за рулем! Есть у тебя деньги на штраф?

– Ты шутишь! Разве это не наши люди?

ГЛАВА IX
«В которой некая дама пускается в рассуждения на свою излюбленную тему; и в которой этой даме поручается задание весьма важного и деликатного свойства»

Разумеется, я уплатил этот несчастный штраф.

– Поставь их на место! – предложила мне сначала Олимпия. – Предъяви удостоверение и скажи, что ты выполняешь сверхсрочное задание.

– Не болтай глупостей!

Увидев, что убедить меня невозможно, она тут же сочинила и рассказала автоинспекторам совершенно фантастическую историю, в которой я был то отцом, спешащим к своему только что оперированному сыну, то несчастным, который не приносит домой ни копейки, и штраф придется уплатить ей, из денег, собранных по копейке для моей престарелой матери… – так что сержант, с которым я обменялся бумагами, протянув ему сотенную бумажку и получив взамен инструкцию о нарушениях правил уличного движения, с бесконечным сочувствием в голосе прошептал:

– Нет, я, пожалуй, останусь холостяком… Держитесь!

– Не вышло, так не вышло, ничего не поделаешь, – заявила она, бодро поглядывая в зеркало заднего вида и поправляя свои кудряшки, в то время как Констанца принимала нас обычным гамом и суетой жарких летних дней.

«Троллейбус на Мамаю», как говорилось в одной весьма поэтичной песенке, а точнее – многочисленные троллейбусы и автобусы, идущие на Мамаю (положение изменилось, песня устарела лет на десять), были набиты до отказа. Большие машины с эмблемой Национального бюро туризма периодически извергали из себя плотные группы туристов, послушно устремлявшихся за своими гидами, чтобы не упустить ничего из местных чудес – дельфинарий, минареты, музеи, церкви, аквариум. По тротуарам весело слонялись братающиеся орды местных жителей и туристов, осаждая магазины, киоски с мороженым, пепси или пивом. Усердные молодые люди, посвятившие целую зиму изучению какого-либо иностранного языка, выдавали накопленные знания: «Change», «wieviel», «combien», «how much», «to night baby». To и дело завязывавшиеся поучительные беседы прерывались короткими замечаниями, обладавшими невиданной магической силой: «Полундра!» «Смывайся, мусора!» Уличная торговля шла полным ходом, причем местный колорит обеспечивали разрозненные группки смуглых торговцев, предлагавших вам жевательную резинку «чуингам», сигареты «кингсайз» по 55 лей пачка, «сельскохозяйственные конфеты» – они же жареные семечки.

– Чтобы через час была на месте! – заявил я Олимпии, ставя машину перед зданием уездного Управления милиции. Не забудь о покупках. Я оставляю тебе ключи от машины, смотри, не потеряй!

– Ох, до чего же ты противный! Ты думаешь, я умею только мечтать? Ведь если бы…

Я быстро удалился… Свежевыбритый, отдохнувший, безупречно одетый, старший лейтенант Шербан ничем не выдавал усталость бессонной ночи.

– Есть какие-нибудь новости?

– Кое-что есть. Алиби Цинтоев подтвердилось. У их хозяев проживает некая Вирджиния Аргир. В ту ночь у нее была бессонница, и она читала до самого утра. Она видела, когда вернулись Цинтои, и заявила, что после этого больше никто не покидал двор.

Чтобы Шербан не подумал, будто я непоправимо отстал от него, я, не сморгнув, ответил:

– «Четверо негритят пошли купаться в море… Один из них утоп, ему купили гроб, и вот вам результат – трое негритят». Браво, товарищ лейтенант, я вижу, мы действуем, как самое передовое предприятие: выполняя намеченный план, отметаем по одному человеку в день!

– Я читал одну книгу, так там, так же точно, детектив отметал каждый день по одному подозреваемому, пока не осталось ни одного!..

– М-да… Вам надо тщательнее подбирать книги для чтения. Переходите-ка к классикам, там не будет таких сюрпризов… Появились ли какие-нибудь новости, способные разъяснить вчерашний инцидент?

– Я поговорил с начальником местного отделения, велел провести расследование в деревне. Больше ничего нового.

– Пойду просмотрю протоколы. Есть там что-нибудь интересное?

– Почти все «широко» обсуждают посещение, имевшее место прошлой ночью. Большинство подозревают Габровяну… «Это просто недопустимо – то, что происходит в этом дворе. Вчера ночью один из живущих здесь товарищей позволил себе поступок, вызвавший всеобщее негодование».

– Это, конечно, Цинтой. А что говорит Барбу?

– Он так спокоен – что твой англичанин! «Прежде всего я хочу уточнить, что вчера ночью произошло событие, виновником которого – предположительно – являюсь я. Я вышел прогуляться. Когда я вернулся, все толпились на веранде, разбуженные истерическим припадком молодой студентки: когда она раздевалась, ей показалось, что кто-то смотрит на нее в окно. Так как я был единственным, выходившим во двор, подозрения, естественно, пали на меня. Но такие развлечения – не в моем духе!»

– Да, я тоже думаю, что это не мог быть Барбу, предположение просто бессмысленное. Но вопрос надо непременно решить. Кстати, боюсь, что мы упустили из виду одно лицо, побывавшее во дворе как раз накануне убийства Петреску. Оно прозывается Адина Чаушу и проживает в отеле «Клэбучет», в Нептуне. За ней нужно тщательно проследить, шаг за шагом, у меня есть подозрения, что она была знакома с Петреску и не хотела, чтобы об этом знали. Свяжись с Бухарестом, чтобы нам как можно скорее выслали ее личное дело.

– Будет сделано. Не упустим!

– Хорошо… теперь посмотрим, что они говорят о смерти Габриэллы… «Садистское преступление. Это проклятый двор. Кто-то хочет уничтожить всех его жителей…» Потрясающая особа, эта Милика! Видели, какую она теорию разводит?

– М-да… «Что же касается жертвы, я не была так близко знакома с Габриэллой Попа, чтобы знать ее секреты».

– А Цинтой? Что вы смеетесь?

– На конкурсе предсказателей вы были бы победителем, товарищ капитан.

«Что вам сказать? В тот вечер она выпила многовато. Может, товарищ Габриэлла была несчастлива в любви, но вместо того, чтобы открыто объясниться с молодым человеком, пустилась в пьянство. Кто его знает, как могли насмеяться над ее чувствами. Недопустимо поведение товарища инженера Джелу. Я предложил бы послать открытое письмо на предприятие, где он работает. Пусть знают, с кем имеют дело…»

– Да, я вижу, меня он выделил. А ну посмотрим, что говорят три рыцаря…

– Апокалипсиса!

– Тех было четверо. Но дело не в этом… Габровяну!

«– Что вы можете заявить нам в связи с Габриэллой Попа?

– Психически неустойчива. Наши отношения сводились к «здравствуйте – до свидания».

– Не поразило ли вас что-либо в ее поведении в последние дни?

– Нет.

– Какая-нибудь деталь, которая могла бы прояснить смерть? В конце концов, как вы считаете, является ли это самоубийством, несчастным случаем или…

– Несчастный случай исключен, она плавала блестяще. Наиболее вероятно самоубийство… или преступление, хотя я не понимаю, кому это было нужно. Или – кто его знает? – Может быть, права супруга Цинтоя, когда говорит, что какой-то преступник избрал этот двор…

– Как вы считаете, существует ли связь между этими двумя смертями?

– Я ничего не считаю, товарищ. Это ваше дело – рассчитывать и распутывать. Но одно могу сказать: если речь идет о преступлении, пора принять меры, двух смертей вполне достаточно».

– А ведь он прав… Послушаем, что говорит Димок.

«– Жаль, она была такая живая девушка! Зачем ей понадобилось купаться в море ночью, уважаемый? Не повезло! Наверное, судорога схватила или что-то ее напугало, потому что вообще-то она плавала, как бог! Джелу, инженер, не должен был позволять ей идти одной. Ведь было ясно, что она навеселе…

– Может быть, это было намеренное?..

– Намеренное?.. A-а, самоубийство… Нет, уважаемый, Габи слишком любила жизнь. С нами со всеми кокетничала. Когда появился Джелу, включила в свой круг и его. Но это был просто курортный роман… Никто не кончает с собой из-за летнего приключения.

– Не поразило ли вас что-нибудь в ее поведении в последние дни?

– Когда началась буря, она казалась очень испуганной. Я этого не ожидал, думал, что у нее железные нервы. Наверное, чтобы набраться храбрости, начала пить… Вот и все».

– Значит, Димок настаивает на несчастном случае?

– Пырву тоже не верит в самоубийство. Кстати, он единственный вносит новый фактор: судьба!

– Интересно, послушаем!

«– Товарищ лейтенант, я ничего не знаю. Я выпил тогда довольно-таки много грогу, мне стало худо… Да что там, как говорится, пришла, беда, открывай ворота…

– Некоторые из живущих во дворе людей считают, что ее убили…

– Господи боже мой, кому же это надо, убивать красивую женщину? Она была, как цветок, кто же не любит цветы?.. Впрочем, как знать? Может, это связано с убийством Петреску. Может, бедняжка обнаружила убийцу…

– Вам известно что-нибудь определенное?

– Боже упаси! Вы сказали, что это могло быть преступление, поэтому я и подумал о Петреску. Простое предположение… А так… откуда мне знать что-нибудь определенное?

– Как вы думаете, не покончила ли она самоубийством?

– Зачем ей было кончать самоубийством? Она была молода, красива, умна… Если это не преступление, тогда непременно несчастный случай… Судьба, товарищ лейтенант, никто не может противостоять Судьбе…»

Подобно тому, как повел бы себя каждый из моих знаменитых, прославленных романами собратьев в минуты, когда ему отказывает сообразительность, когда он и представления не имеет о том, как разгадать тайну, но должен делать вид, что к этому очень близок, я молча закурил сигарету и задумался, любуясь голубоватыми кольцами дыма.

– Пришли к какому-либо выводу? – вежливо спросил меня Шербан.

– Не вполне… – откровенно ответил я. – Впрочем, если бы мы даже обнаружили убийцу… что случилось с деньгами?

– До сих пор он мог их истратить.

– По-вашему, можно истратить целые миллионы за несколько лет?

– Не знаю. Я в таком положении не был!

– Вот видите? Как говорит наш друг Пырву, у каждого своя судьба, – философски заключил я, набирая номер телефона Джиби… – Алло, товарищ полковник Банчу?

– Привет, Джелу! – весело ответил мой начальник. – Сдвинулись с мертвой точки?

– Во дворе было совершено еще одно преступление.

– Вот это называется сдвинулись! – ответил изменившийся на все 180° голос. – Докладывай!

Я подробно изложил ему события последнего вечера, сделанные мною предположения, первые выводы и дальнейшие намерения.

– Не много, – заключил он. – Я поговорю с товарищем полковником Алдя, чтобы он позволил вам действовать еще на протяжении 24 часов. Доложишь мне завтра под вечер. До свидания!

– Ясно. Будет сделано.

И я в самом дурном настроении повернулся к Шербану:

– Что там еще?

– Ничего особенного. Мнения о Габриэлле Попа расходятся – от «приятная особа»… дальше идет сравнение с греческими статуями, смысл которого я не улавливаю..

– Значит, это Василиаде.

– Вы угадали. Но его жена – настоящая змея! – называет ее нимфоманкой.

– Еще что?

– О смерти: одни говорят, что это несчастный случай, другие – самоубийство или преступление… Никто не был с ней тесно связан, никто не знал ее до приезда в Ваму, никому не известны какие-либо особые детали… Ах да! Товарищ Верня…

Господи, твоя воля! Надеюсь, это не новый сценарий?

– Она заявила, – продолжал Шербан, – что жертва намеревалась сообщить ей что-то важное на следующее утро.

– Да, это мне известно. Но что она собиралась ей сказать, остается тайной… Ты присутствовал при моем телефонном разговоре… еще 24 часа!

Шербан участливо взглянул на меня и вздохнул:

– Может, что-нибудь выплывет.

– Какое-нибудь чудо. Это единственное, что может нас спасти.

– Вама не Маглавит. Зачем нам ждать чуда, удобно сидя в кресле, выдавая гипотезы и заключения? Почему бы не изготовить чудо собственными руками?

– Как?

– Изменив стиль. Провести допрос с пристрастием – небось, расскажут и про молочко, которое в детстве сосали.

– Если соблюдать штампы – чего вы требуете – это подразумевает целый ряд театральных эффектов: сеансы дзюдо или каратэ между преследующими и преследуемыми, несколько револьверных выстрелов (по возможности ночью, чтобы усилить таинственность), появление красивых женщин (это, впрочем, неплохо), которые шлялись бы туда-сюда непонятно для чего. Если бы нам чуть-чуть повезло, к этому могло бы добавиться ЛСД или несколько секретных документов и парочка бывших военных преступников. Преследуемые и преследователи то и дело вытаскивали бы всякие весьма современные электронные штучки, которые фотографируют, записывают, и все были бы очень довольны… К тому же, не забывайте: детективы должны быть красавцами-мужчинами, что, к сожалению, не слишком, подходит к нашему случаю… Да, да, вы правы, но, к сожалению, нам слишком поздно менять стиль.

– Тогда – как же быть? – спросил Шербан голосом ребенка, у которого отобрали только что подаренную игрушку.

– Тогда… пусть все идет по-прежнему… Еще одно предположение – еще чашечка кофе, еще одно заключение – еще рюмочка водки, выпитая вместе с подозреваемыми… В конце концов, дорогой, следствие такого рода – это свободная адаптация дедуктивного английского романа к балканским нравам… Кстати, неужели ты думаешь, что публика согласилась бы на изменение стиля, когда действие уже наполовину совершилось? Мы сбили бы ее с толку, если еще не сделали этого до сих пор!

Шербан, в начале моей речи глядевший на меня недоверчиво, потом все более и более удивленно, в конце концов понял, что я шучу, и взорвался:

– Сбили или не сбили, но если до завтрашнего вечера нам не удастся что-нибудь узнать, придется переменить метод!

– Вы правы. Но до завтра еще есть время. Для меня ясно одно: три дела – Вылсан-Петреску-Габриэлла – несомненно связаны между собой… У Василиаде есть алиби на дело в Вылсане, а у Цинтоев – на ночь, в которую была убита Габриэлла. Мы не можем исключить их окончательно, но нужно сосредоточить все усилия на трио: Габровяну-Димок-Пырву. Нужно…

– Да, да; «следить за каждым их движением»! Попытаемся. Что еще?

– Не знаю… Нам совершенно необходима какая-нибудь подробность, которая разобьет лед… может быть, информация о прекрасной блондинке, может быть…

Несколько скромных ударов в дверь прервали мое красноречие.

– Они совершенно пустые, товарищ лейтенант! – сообщил молодой сержант, бросая на нас из-под очков слегка обвиняющий взгляд.

– Кто? – удивленно спросил я.

– Кассеты, которые мы взяли у Габриэллы Попа.

– Без записей? Не может быть… Ее хобби было – записывать пение птиц. Для научной работы.

– Совершенно пустые. Без всяких записей, – еще раз подтвердил молодой человек в очках… – Может быть, записи были стерты.

– Габриэллой или убийцей? – задал Шербан волновавший меня вопрос.

– Маловероятно, что ею самой. Ведь здесь был ее труд, она потратила на него многие часы.

– Что могло быть на этих кассетах?

– У нее была привычка – гулять по вечерам, чаще всего наедине, взяв с собой кассетофон… Может быть, она что-нибудь уловила? Какой-нибудь подозрительный разговор?

– Она сообщила бы нам об этом. Или решила пойти на шантаж?

– Не знаю… Не думаю. Дайте мне копию описи предметов из ее комнаты. Увидимся завтра утром… Всего хорошего!

– Всего доброго! Желаю успеха!

… Разумеется, она потеряла ключи. Немая статуя отчаяния, она замерла возле машины, с двумя полными до отказа кошелками в руках.

– Прости меня, Джелу, миленький, пожалуйста, прости! Я и представления не имею, как это случилось!

Последовало интермеццо, завершившееся лишь благодаря Шербану, который привел нам какого-то типа – то ли служащего их заведения, то ли нарушителя, пользовавшегося их временным гостеприимством. Как бы то ни было, он оказался прекрасным специалистом, и благодаря этому мы довольно скоро покинули древние Томы.

– Джелу, миленький, все сердишься? Ведь это могло случиться с кем угодно… – перешло в наступление живое воплощение преследовавшего меня кошмара.

– Замолчи, пожалуйста! Оставь меня в покое. Возьми газету или журнал, почитай!

– У меня их нет, Джелу! Хочешь – в утешение – я расскажу тебе, что обо всем этом думаю?

– Нет!

Олимпия недовольно завозилась, потом порылась в сумке, вытащила пачку «Кента», извлекла, сигарету и протянула мне пачку:

– Хочешь?

– Нет. Я не поощряю спекуляции.

Она скроила гримаску и прикурила от автомобильной зажигалки. Потом, заложив ногу за ногу – с элегантностью, которую дозволяли создавшиеся условия, – взглянула на мой профиль, с минутку подумала и начала:

– Мона была в Мамае в тот самый день, в который, позже, умерла Габриэлла… – Она выдержала многозначительную паузу и спросила: – Это не кажется тебе странным?

Вместо ответа я резко повернул руль. С трудом восстановив потревоженную на секунду элегантную позу, Олимпия продолжала:

– Разумеется, речь идет о шпионаже… Тити и Габриэлла были двумя звеньями цепи. Резидент находился в Мамае. Не доверяя обоим, он посылает третьего шпиона – Мону – наблюдать за ними. Она обнаруживает их двойную игру, сообщает об этом боссу, и тот приказывает ликвидировать обоих. Сначала убивают Петреску, потом – после того как Мона снова устанавливает связь – иначе зачем ей было ездить в Мамаю? – решено уничтожить и Габриэллу, которая, разумеется, уловила суть игры и, боясь за свою жизнь, решается сделать мне полное признание. Следовательно…

– Да, да, очень интересный роман. Назови его «Шпионка из полуденных стран»… И ведь подумать только, какой очаровательной женщиной была ты до тех пор, пока тебе не взбрели в голову все эти глупости! Хорошо еще, что ты не стала фантазировать и в письмах, а ограничилась фотографически точным описанием. Иначе, кто его знает, что за «двор тайн» получился бы у тебя!

– Джелу, ты меня ужасаешь! – возопила она, гася сигарету о приборную доску машины… – Впрочем, чего мне ждать? – продолжала она притворно-огорченным голосом. – Что может сказать интеллект художницы какому-то милиционеру?

– То же, что может сказать интеллект милиционера какой-то художнице.

– Ты – и интеллект?! Ничего общего! Как ты можешь быть таким тупым? Ведь все же ясно, как день: у Габриэллы был коротковолновый приемник, которым она ловила приказы – разумеется, зашифрованные… Кассетофон, научная работа – все это просто смешно, ей богу! Это был сверхчувствительный аппарат, сверхчувствительный…

– Сверхаппарат, дорогая, чего там! Но ты забываешь, что сейчас он находится в руках наших ребят из Констанцы, которые считают его самым обычным кассетофоном, да еще довольно-таки плохой марки… ну, теперь ты, может быть, замолчишь? – сказал я, пользуясь тем, что она замялась и не сразу нашла контраргумент.

– Но, Джелу, разреши мне объяснить тебе…

– Олимпия, родная, о каком подарке ты мечтаешь больше всего на свете?

– О, я видела в Нептуне пару чудесных сандалий, зеленоватых, с таким острым, острым носком…

– Сколько?

– Что-то около трехсот.

На минуту я заколебался, но затем, вспомнив о том, что спокойствие мне сейчас всего дороже, решительно заявил:

– Я дарю тебе их. Но с одним условием: до Вамы – ни слова!

В полную меру оценив выгодность сделки, она ответила мне на языке боссов из американских боевиков:

– You got a deal![36]36
  Хорошая сделка! (англ.).


[Закрыть]

… «Гости» казались истомленными скукой и монотонностью одних и тех же разговоров в ожидании провизии. Как обычно, не хватало студентов, а отсутствие семейства Цинтой восполнялось оставленной ими бутылкой коньяка «Сегарча». Наше прибытие немного оживило атмосферу. Олимпия вытащила список и начала раздавать покупки, а я пошел разыскивать АБВ. Он был на кухне и очень серьезно мешал что-то в низкой кастрюльке.