Текст книги "Не надо преувеличивать!"

Автор книги: Е. Мороган

Соавторы: Дж. Саломие
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– В 4,30, женой покойного, у входа в огород. В восемь мы прибыли туда.

– Чего искала женщина в такой час в огороде?

– Ребенок товарища капитана обычно дает побудку в 4–4,30. И успокаивается только выпив порцию молока. Хозяйка, принеся ему молоко, пошла в огород собрать помидоры…

– Приблизительный час смерти?

– Около двенадцати. Смерть наступила в результате перелома черепа, причиненного специальным предметом: металлическим или деревянным прутом. Или – врач судебной экспертизы не исключает и такой возможности – от сильного удара, нанесенного ребром ладони… Немного фантастично, не правда ли? Вот и я говорю. Если бы это случилось не в Ваме, еще туда-сюда… Подробности найдете в отчете врача.

– Разве погибший спал в огороде? Из рассказа Олимпии вытекает, что Петреску, уйдя с пирушки, направился к дому.

– Похоже, что он собирался лечь там. Он даже приказал жене, чтобы она приготовила постель… Его жена заявила, что Петреску спал в доме лишь в дождливые ночи.

– Интересно, что же заставило его изменить своей привычке?

– Не знаю… это действительно странно… Ведь в предыдущую ночь он спал в доме… Словно боялся чего-то, хотя ничто в его поведении не выдавало этого. Дидина Петреску заявила, что заснула и она не знает, когда муж вышел. Единственный человек, который видел, как он выходил из дома, – Милика Цинтой.

– Олимпия об этом не говорит. Может быть, это произошло в то время, когда она была занята ребенком… Кстати, рассказ Олимпии совпадает с показаниями остальных?

– Совпадает, и добавляет множество подробностей. Остальные лица не сумели вспомнить почти ничего из событий вчерашнего вечера.

– В котором часу окончилась пирушка?

– В час ночи.

– Видел ли кто-нибудь, чтобы Дидина покидала дом – в тот короткий промежуток времени, что прошел между ее уходом и окончанием пира?

– Нет.

– Есть ли какие-нибудь следы на месте, где был найден труп?

– Ничего определенного… Земля там глинистая. Ясно, что убитого протащили почти два метра. Заметнее вырисовываются следы домашних тапочек его жены.

– Что за человек был Петреску?

– Константин Петреску приехал в Ваму семь лет назад, после того, как вышел из заключения. Работал сначала чабаном в кооперативном хозяйстве, в соседнем селе. Вскоре женился на местной, Дидине Тимофте. За несколько лет они создали прекрасное хозяйство. Долгое время его держали под наблюдением – проверяли, с кем он связан, не расходует ли крупные суммы денег. И пришли к заключению, что он или страшно осторожничает – вещь маловероятная, если учесть его темперамент, – или в самом деле не имел никакого отношения к краже денег, происшедшей двадцать лет тому назад.

– А прекрасное хозяйство, созданное за несколько лет?

– Его жена получила наследство. К тому же, это она содержит весь дом, он и то, что ему удается урвать, тут же пропивает. Несчастье в том, что он слишком пристрастился к бутылке. Его жена раза три заявляла о том, что он угрожал убить ее. Он был человек мрачный, по пьяной лавочке быстро впадал в гнев. Месяца два назад, в пивной, бросился на одного человека с ножом. Оба, и он и Порфир Розоров, были оштрафованы, каждый на две тысячи лей. С Петреску это случается второй раз за последние два года. Первый – тоже за скандал и драку в общественном месте.

– У тех типов, с которыми он дрался, есть алиби?

– Розоров работает на стройке возле Меджидии и не был дома уже три недели, а второй, Исмаил Ремзи, за границей.

– Петреску был убит во время вечеринки. Мог ли кто-либо войти в это время во двор?

– Трудно сказать. Через главные ворота – ни в коем случае; сзади, перепрыгнув через забор – да… хотя и здесь есть одна деталь: овчарка Петреску, если бы вошел кто-нибудь чужой, непременно зарычала бы на него.

– Значит, похоже, что круг сужается, включая лишь лиц, бывших в тот час во дворе.

– Нет, не только. Можно исключить отдыхающих, потому что пес наверняка набросился бы на них. Но не забудьте, что многие местные жители здесь – свои люди. Если свести все к «гостям», преступление покажется слишком странным. Девять из одиннадцати приехали в этом году в Ваму впервые. Они и не слыхали о существовании Петреску.

– Какая-нибудь ссора, вражда с кем-нибудь из деревни?

– С теми двумя, о которых я вам говорил. Вообще он не слишком пользовался симпатией односельчан – об этом говорят и показания начальника поста, но и крупных ссор обычно не заводил.

– Не сделала ли его жена какого-нибудь намека, который мог бы нам помочь?

– Нет, ничего… По ее словам, у него не было ни врагов, ни друзей. Свою злость он вымещал только на ней, а так больше болтал. Разве когда был пьян – тогда на него нападало желание поскандалить.

– У сотрудников показания взяли?

– Я как раз собирался ехать труда, когда мне сообщили, что вы прибываете.

– Вам удалось узнать, чем занимался Петреску в последние три дня – с тех пор как вернулся домой? Выражусь яснее: как я понял, товарищ полковник Алдя объяснил вам, какова будет наша роль в ведении следствия и что именно интересует нас в этой истории. Так вот, мне кажется очень важным то, как Петреску провел эти три дня, по выходе из больницы. Что-нибудь в его поведении казалось странным, выходило за обычные рамки?

– И да и нет… В вечер его возвращения все прошло обычно: детский шум на лужайке, потом ночью избиение жены. На следующий день он должен был пойти в колхоз, но что-то заставило его переменить свое решение в последний момент. Он послонялся по дому, потом все утро крутился возле пляжа. После обеда исчез, и никто не смог узнать, где он был и в котором часу вернулся. На следующий день утром все же пошел на работу. Ушел в шесть утра, а вернулся поздно вечером, пьяный, но в прекрасном настроении. Пил он в пивной: заведующий сообщил мне, что он поставил по стаканчику всем присутствующим. Скрипачу он пообещал двести лей, и тот весь вечер играл для него: «Не тужите, что стареньки: Были б «Дачия» да деньги». И кричал во все горло: «увидят они, кто такой Петреску! Все лопнут от зависти, когда я явлюсь на красной «Дачии». И бабу молодую возьму. Будет жить, как принцесса». На третий день – такое же восторженное настроение, так что его жена, привыкшая в последнее время к одним скандалам и дракам, по ее словам, даже испугалась, не спятил ли он.

– Итак, подводим итоги: поведение Петреску за последние три дня – в общем нормальное. Подозрительные детали: primo[18]18
  Primo – во-первых (лат.).


[Закрыть] – тот факт, что, он, прямо или намеками, утверждал, что располагал значительной суммой денег.

– Я не согласен, – заметил Шербан. – Хвастовство было его второй натурой.

– Ладно… secundo[19]19
  Secundo – во-вторых (лат.).


[Закрыть] – то, что в последние ночи он спал в доме… Еще?

– Ничего, – с сожалением заявил Шербан.

– Нельзя сказать, что положение блестящее. А вы как смотрите на всю эту историю?

– Кто его знает, трудно сказать… Жену можно исключить из числа подозреваемых… Может, это кто-нибудь из деревни, может, он был замешан в нечистом деле – контрабанда, хранение валюты – и поэтому ликвидирован… или может, все же, кто-то из отдыхающих, хотя я не вижу побудительной причины…

– Значит, вы не думаете, что между этим преступлением и тем, что случилось двенадцать лет тому назад, существует какая-нибудь связь?

– Честно говоря, нет. Хотя полностью эту возможность исключить нельзя. Я уже сказал вам, что после строгой слежки пришел к выводу, что Петреску играл во время нападения в Вылсане пассивную роль. И даже был в каком-то смысле козлом отпущения. Остается вариант с «неизвестным налетчиком» – его появление в Ваме и встреча с Петреску… настоящий детектив!

– Алиби жителей двора?

– Жена Петреску, по ее словам, спала, остальные были на пирушке. Каждый из них исчезал на какое-то время – кто в доме, кто во дворе. Никто не помнит точно, что он делал между 23,30 и 24,30. Впрочем, все их показания у вас в папке… Как будем действовать дальше?

– Вы будете продолжать следствие. Товарищ капитан Верня и я – мы будем действовать сами по себе. Впрочем, «действовать» – это сказано слишком сильно. Мы поселимся в доме Петреску и посмотрим, что произойдет.

– А не покажется странным то, что товарищ капитан Верня – хотя он и муж мадам – приезжает именно теперь, да сверх того еще с приятелем-сослуживцем?

– Молодой человек, не женитесь на талантливой женщине! Моя жена, по специальности художник-график, решила, что будет приличнее, если меня будут всюду считать инженером… Впрочем, – продолжал АБВ в порыве откровенности, – она отчасти права: я чиню иногда дома выключатели.

Старший лейтенант Шербан хранил удивленное молчание. Наконец, вероятно сообразив, что старший по чину, даже если он из Бухареста и у него жена-художница, все равно остается старшим, он примиренно произнес:

– Разумеется. Ведь вы лучше знаете, что вам делать. Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Да, я как раз хотел вас попросить… Мне срочно нужны подробные досье на всех живущих во дворе Петреску.

– Досье Олимпии поднимать не обязательно: она уже однажды написала такую автобиографию… когда мы поженились! Что у нас еще, Джелу?

– Необходимо бросить взгляд на отчеты ребят и на показания врача судебной экспертизы.

– Вот ты и бросай! – решил АБВ. – Скажите, – повернулся он к молодому старшему лейтенанту, – не найдется ли у вас свинцовых грузил?

– Грузил?!

– Да, для удочки. Придется мне половить ставриду, не то умру со скуки.

Несомненно, старшего лейтенанта Шербана ждет в нашей суровой специальности прекрасная карьера. Не выразив никакого удивления при странном пожелании начальника из Бухареста, который приехал сюда распутывать сложное дело, а интересовался почему-то рыбной ловлей, он вежливо предложил АБВ следовать за ним.

Оставшись один, я начал листать отчет врача судебной экспертизы. Все оказалось очень запутанным и сложным. Причина смерти – прямой перелом «меридианного» типа, так как кости разломились вдоль линий, исходивших, как лучи, из точки приложения силы. Удар был довольно сильным, так что появились вторичные переломы, «приведшие к сокращению продольного диаметра и увеличению поперечного…» Погруженный в изучение последствий «бокового удара в височной области», который, помимо того что убил Петреску, «привел к разрушению самой височной кости», я не заметил, как они оба вернулись: АБВ, сияющий, лейтенант Шербан – непроницаемо спокойный.

– Нашел что-нибудь интересное? – спросил меня АБВ. – Я взял штук двадцать грузил. На всякий случай.

– Медицинские штучки. Все точно и умно – только ни звука о предмете, причинившем смерть Петреску. Одни, «если» и «возможно».

– М-да… Ну, тебе здесь еще что-нибудь нужно? Если нет, поехали. С богом! – как говорят атеисты.

Старший лейтенант Шербан прореагировал на это точно так, как я ожидал: сначала его глаза выразили что-то вроде иронической усмешки по адресу духовных запросов АБВ, но в конце концов лицо осветила полувосхищенная, полусмиренная улыбка, смысл которой ясен для всех служащих: «начальник сказал – значит, так оно и есть!»

Мы расстались сердечно, пообещав, что будем держать друг друга в курсе дела, ни на минуту не ослабляя контакт.

После раблезианского обеда, состоявшего из трех маленьких колбасок – «мититей» – и пончика, я воспользовался своим скромным трофеем – выигранной на пари бутылкой пива, опустошив ее с большим удовольствием и к вящему негодованию АБВ – счастливца, выигравшего место водителя машины, затем удобно уселся в его «Дачию» и, тоном вежливого клиента, чьи солидные чаевые по завершении поездки не вызывают никакого сомнения, обратился к шоферу:

– В Ваму, парень! Да не слишком спеши, – может, подберем какую-нибудь попутчицу, чтобы у меня была приятная компания.

ГЛАВА V
«В которой кончается первый день путешествия и начинается первый вечер приключений; и их последствия»

АБВ, подобно коню, почуявшему приближение родного стойла, гнал, как одержимый. По пути мы обсудили наши будущие роли: он прозаический инженер, покорный муж и нянька при ребенке, я – тоже инженер, но романтического склада, со склонностью к искусству – чуткий и галантный с женским полом, сдержанно-вежливый – с мужским.

Вознося к небесам горячую молитву о том, чтобы Олимпия не выдала нас в первые же минуты, мы остановились в белесом облаке пыли перед двором супругов Петреску.

Но где же пресловутое очарование, которым нам прожужжала уши Олимпия? Крошечная деревенька, домишки уже давно соскучились по хорошей побелке. Пыль, домашняя птица, чертополох… У ворот, в куче смешанного с пылью песка пред нами предстал – собственной персоной – мой крестник, грязный, искусанный комарами, однако пухленький и веселый. АБВ кинулся к нему, как пантера к своему детенышу, а я скромно прошел во двор. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как на меня налетела Олимпия. Поцелуи, объятия, расспросы… Подбежавший АБВ был встречен еще более горячо. Через несколько минут, когда нам удалось, наконец, перевести дух, Олимпия торжествующе заявила:

– Хорошо, что вы приехали, ребята. Хоть разберетесь…

АБВ мужественно заключил ее в мощные объятия и влепил ей в щеку звонкий поцелуй, заставивший глубоко вздохнуть нескольких дам, наблюдавших спектакль с некоторого расстояния.

– Пошли в дом, – прошипел мой друг.

В комнате Олимпии царил потрясающий кавардак: соски, блузки, ночные горшки, исписанные и чистые листы бумаги, кисти… мы с трудом пробрались через все это и, наконец, уселись.

– Дорогие мои, я так счастлива… Если бы вы знали, через что я прошла…

– Знаем, – отрезал я. – Помолчи минутку. Мы будем спрашивать, а ты отвечать одним словом: да или нет.

Олимпия открыла было рот, но тут же прихлопнула его ладонью и, вытаращив глаза, кивнула головой.

– Пункт первый: сообщила ли ты жильцам этого дома, где мы работаем?

Олимпия убедительно закачала головой: «нет!»

– Великолепно. Мы – инженеры, приехавшие в отпуск.

– Я понимаю. Вы используете технику из…

– Олимпия!

– Хорошо. Я молчу.

– Пункт второй: знаешь ли ты что-нибудь о преступлении?

– Да ведь я описала вам все, все, что случилось… Ну, что скажете? Пойдет, не правда ли?

– Что-нибудь еще, какие-нибудь дополнительные подробности?

– Никаких – несмотря на то, что у меня великолепная наблюдательность. Подумайте, как мне повезло: написать детектив «по живым следам»… А, да, я и забыла… У меня есть еще одна глава… Я отдала ее в Милицию, чтобы помочь следствию. Но я могу вам ее пересказать.

– В этом нет необходимости, мы уже прочли.

– Ну и как, понравилось? Но почему вы хотите, чтобы люди не знали, кто вы такие? Здесь замешан шпионаж? Какая у него подоплека, у этого преступления?

– Никакой подоплеки. А ты, пожалуйста, веди себя, как послушная девочка, и не суй повсюду носик.

– Хорошо, но роман? Но вопрос о загадке?

Я поспешил на помощь своему другу:

– Ты ведь пишешь реалистический роман, не так ли?

– Не знаю, я еще не решила…

– Пока ты решишь, дай нам заняться делом, а в конце мы отдадим тебе весь материал. Клянемся!

Я посмотрел в окно. Похоже, что о нашем появлении стало известно всему дому, потому что довольно многочисленная группа отдыхающих собралась под навесом, и многие кидали в сторону дома беглые взгляды.

– Ну-ка посмотрим, Олимпия, душечка, устоит ли твой талант перед реальной действительностью?

– И твоя профессиональная проницательность, – ответила она.

– Итак, начнем с мужчин. Так как в очках только один, это, конечно, Мирча.

– Молодец, Шерлок… Дальше.

– Благородного вида господин, разглядывающий небо, – это Василиаде.

– Видишь, как потрясающе я умею выбирать характерные детали… Дальше!

– Ну, приятель, а теперь посмотри на своего соперника… Видный мужчина… Что скажешь?

– М-м-м… Провинциальный Дон Жуан… неинтересно! Будь я женщиной, я предпочел бы вон того, длинного, с седыми висками. Прямо герой из американского фильма… Габровяну, вероятно… Но я не вижу дяди Панделе.

– Цинтои переехали, не вынесли этой атмосферы. Вы и не представляете себе, что здесь было… Тебе повезло, Джелу, их комната свободна. А что ты скажешь о той, рыжей?

– Это, конечно, Габриэлла… М-да. Интересная линия ног…

– У нее и другие интересные данные имеются. Ты понимаешь, Джелу, родненький, о чем я думаю? А ну отгадай…

– Опять хочешь меня женить!

– Интеллигентная, жительница Бухареста, учительница музыки – будет давать тебе уроки пения, ведь ты так любишь арии из опер… Чего тебе еще?

– Не будем терять время! – недовольно вмешался АБВ. – Я пойду вытащу из машины все барахло… А ты посмотри, что можно вытащить из этих…

Наше появление было встречено всеобщим благожелательным интересом. Изящно помахав рукой, Олимпия представила нас:

– Мой муж, Александру Богдан Верня; господин Джелу Ионеску – наш друг и крестный отец Филиппа…

Я поцеловал ручки дамам и обменялся суровыми рукопожатиями с мужчинами.

– Вы нашли комнату? – вежливо поинтересовался кто-то.

– Да… кажется, отсюда кто-то уехал…

– А, конечно, дядя Панделе… Без него стало грустновато, – заметил один из мужчин.

– Какая уж тут грусть! После вчерашнего несчастья! – возразила ему рыжая, та, что, по мнению Олимпии, должна была возбудить во мне любовь с первого взгляда.

– Умер наш хозяин, Тити Петреску. Может быть, вам удастся… – вмешалась Олимпия.

– Извините нас, пожалуйста, – сказал АБВ, хватая ее за руку и таща к машине. – Нам нужно распаковать вещи.

– Хорошо, что вы приехали. Мадам Олимпия переутомилась с ребенком. Как доехали? – поинтересовалась Мона Василиаде.

– Неплохо, мадам; движение очень оживленное.

– Да, господа. Вот так же, один мой знакомый из Фокшань…

– Ты уморил меня, Мирчулика, этими провинциальными примерами, – быстро вмешался Димок. – Хоть бы один столичный привел…

– Какое я имею отношение к столице? Но вы послушайте, увидите, как интересно получилось…

– Ладно, расскажешь в другой раз. Скажите, пожалуйста, – обратился ко мне Димок, – вы играете в нарды?

– Нет, к сожалению.

– Вам не о чем сожалеть. Вот я так сожалею о том, что у меня нет партнера – с тех пор, как дядя Панделе переехал.

– Но почему они переехали? Поссорились с хозяйкой? – ввернул я наугад пару невинных вопросов.

– Мадам Милика, лучшая половина Цинтоя, устроила припадок со слезами и охами: она не выносит этой атмосферы, не может жить во дворе, в котором убили человека. Я как сейчас ее слышу: «Моему супругу необходим покой, он должен восстановить свои духовные и физические силы. Мой супруг не может здесь оставаться!»

– Она права, лучше бы мы все переехали, здесь такая атмосфера… Даже во время отступления, в военную кампанию…

– Chéri, поедем поинтересуемся завтра, может быть, найдем места в каком-нибудь отеле в Сатурне…

– Мона, ведь мы решили провести отпуск в Ваме. Я имел в виду другую хозяйку.

– Ты – и эта жалкая деревенька! – последовал кислый ответ мадам Василиаде.

Увидев, что надвигается самая пошлая семейная сцена, я попытался перевести разговор в нужное для меня русло:

– Но как умер господин Петреску?

– У-би-ли!.. Прямо не верится, честное слово, – сообщила Габриэлла.

– А преступник?.. – спросил я, надеясь, что мне удалось воспроизвести тон человека, жаждущего мрачных происшествий и сильных ощущений.

– Кто-то дал ему по голове. Утром мы проснулись, а во дворе милиция. Мальчишка, старший лейтенант, накинулся на нас так, словно это мы его прикончили. Что можно иметь против человека, которого ты увидал впервые накануне убийства? – в негодовании вопросил Димок.

– Вот вам бог, я точно почувствовал в тот вечер, во время пирушки, что произойдет несчастье! Что-то такое носилось в воздухе, заставляя меня нервничать. Вот так же случилось с одним…

– Вашим другом из Фокшань, – сухо закончил Габровяну.

– Нет, из Бухареста.

Возвращение Олимпии и АБВ помешало нам узнать, что случилось с другом Пырву. Далее все произошло как на быстро прокрученной ленте: короткий разговор с хозяйкой, пожилой женщиной с красными заплаканными глазами и с тяжелым, усталым взглядом, перенос багажа в оставленную прежними владельцами комнату, быстрая распаковка, переодевание – я выбрал рубашку в едва различимую клетку и брюки, на заднем кармане которых красовалась впечатляющая этикетка «Техас». Быстрый взгляд в зеркало и, довольный обаятельным обликом Джелу Ионеску, я вышел во двор.

Начинало смеркаться. Солнце, как сказала бы Олимпия, – кирпичного цвета диск, висящий над самым горизонтом, – окрашивало небо в красноватые тона. Было неправдоподобно тепло, листья шелестели, казалось, слегка недовольные капризами ветерка, который словно спрашивал себя: «Отказаться совсем или припустить посильнее?» Море было слегка взволновано; знаменитые барашки из серебристой пены беспечно бежали к берегу, разбиваясь там с мягким ропотом. Романтическая обстановка для романтической души, думал я, замечая в то же время, что Димок и Пырву мечут кости, семейство Василиаде испарилось, Габровяну не переменил положения в шезлонге, в котором мы его застали, и лишь неизменные клубы дыма из его трубки да шелест переворачиваемых страниц позволяли думать, что он не спит. Габриэлла – рыжая молодая особа, обещанная мне матримониальным агентством Олимпия энд К…, вежливо переждала, пока я осмотрелся, и решительно обратилась ко мне:

– Вы женаты?

– Нет… барышня?

– Занимались когда-нибудь йогой?

– Нет… барышня?!

Быстрота, с которой задавались вопросы, и то, как она перескакивала с одной темы на другую, заставили меня подумать о том, как много она потеряла, не выбрав для себя мою специальность.

– Не хотите ли прогуляться со мной по берегу? Я делаю это каждый вечер, что-то вроде активной медитации. Я изложу вам первые понятия о йоге.

Что можно ответить на столь решительное предложение? Надеюсь, что я не покраснел. В соответствии с лучшими традициями, в которых я был воспитан, авансы делает всегда мужчина. Несомненно, предлог для того, чтобы кого-нибудь подцепить, зависит от воображения каждого, но эта штука, с йогой, показалась мне несколько чрезмерной. Будь мужчиной, Джелу, сказал я себе. Не такая ведь она безрассудная, чтобы в первый же вечер покуситься на твою добродетель! Я взял себя в руки и твердо ответил:

– С большим удовольствием, барышня.

– Можете звать меня просто Габи. А вы – Джелу, верно? Знаете, так, в очках вы похожи на Руди Джордаш…

– Извините?!

– Как, у вас нет телевизора?

Оборот, который принимал разговор, все больше сбивал меня с толку. Если я хорошо помнил этот многосерийный фильм, сравнение было для меня комплиментом. Пора было как можно удачнее начать свою роль. Итак, Джелу-художественная-натура, Джелу-любимец-женщин посмотрел на нее глубоким взглядом и произнес очень тонко, хотя и без всякой связи с разговором:

– У вас глаза, как на картинах Ренуара. Как это я до сих пор не заметил? Богатые светлые ресницы, которые создают странное впечатление, словно бы их писали длинными мазками светло-серой, зеленой и голубой краской, на загорелом и выразительном лице, полном нежности и очарования.

Бряканье костей прервалось. Господин Габровяну забыл свою дымящуюся трубку в руке, а взгляд Габриэллы ясно показал, что за такое заявление она готова исполнить в будущем любые, даже самые фантастические мои желания. Очарование прервало несколько сдержанных аплодисментов. Димок не преминул подтвердить свое восхищение словами:

– Браво, уважаемый! Послушайте, да вы образованный человек, ей богу!

– Боже, как он вульгарен! – шепнула мне Габриэлла, опомнившись от экстаза. И продолжала немного громче, так чтобы услышали остальные:

– Следует поддерживать ясность духа. Это входит в нравственный кодекс йоги. Называется «тапас». Пошли!

Последовала длинная прогулка, на протяжении которой йога с ее восемью стадиями и тремя уровнями перемежалась с вопросами о моем социальном положении и попытками как можно четче обрисовать мою сентиментально-эротическую жизнь. Заметив сдержанность, с которой я отвечал и, очевидно, поняв, что она несколько переборщила, Габриэлла переменила тему, и так, незаметно, мы заговорили о мужчинах, живущих во дворе Петреску. По ее мнению, всех мужчин этого двора можно было свести к одному общему знаменателю: грубияны. Разумеется, с некоторыми нюансами, существенно отличающими их друг от друга: Димок – нахальный грубиян, Габровяну – задумчивый грубиян, Василиаде – тупой грубиян. Пырву некоторым образом выпадал из этого списка, он был просто-напросто скучным. А уехавший Цинтой соединял качества всех вышеназванных, да вдобавок был еще и болтлив. Что же касается женщин, то мнение о них оказалось далеко не однозначным: Мона была кислой «снобкой», студентка – рахитичным созданием, а Олимпия – очаровательной женщиной. Студент, Влад, просто нахален, хотя, воспитанный опытной женщиной, он мог бы стать интересным мужчиной. Ее воспоминания о пирушке были довольно смутными. Похоже, что она несколько злоупотребила разнообразными напитками, сопровождавшими рыбные блюда. Запомнилось, что Димок и Василиаде проявили, танцуя с ней, излишнюю предприимчивость, оказавшись, оба, где-то на грани неприличия. В чем состояло это неприличие и был ли сделан последний шаг, я не стал спрашивать, а она воздержалась от излишних подробностей. Кто был убийцей? По единодушному мнению двора – наверняка какой-нибудь односельчанин, затаивший злобу на Петреску и решивший свести с ним старые счеты. Нет, в дни, предшествовавшие убийству, Петреску не ссорился ни с кем из «гостей». Более того, вечером, во время пирушки, он даже спел им песенку, из которой она запомнила лишь: «так пьют люди-братья, с субботы по вторник». В этот вечер все много слонялись по двору… впрочем, откуда этот интерес к таким мрачным вещам у меня – человека «живого и чуткого»?

– Прислушайтесь к этому мягкому шелесту волн! Моя душа охвачена тихим покоем. Словно мы далеко, далеко от всех, затерялись в мире – только мы и стихия.

В надежде, что она забудет о живом интересе, проявленном мною к убийству и обстоятельствам, в которых оно произошло, я оглушил ее целым потоком скороспелых романтических нежностей.

– Боже мой, все мое существо так возбуждено – сообщила она мне через несколько секунд, посвященных нами сосредоточенному молчанию, которое должно было практически утвердить наше единство со стихиями природы. Но уже поздно, нужно возвращаться, – добавила она, глубоко вздохнув.

И, взявшись за руки, как влюбленные лицеисты, время от времени обмениваясь заговорщическими взглядами, мы направились к дому.

Во дворе было тихо. Из комнат, через открытые окна, доносились музыка, звяканье посуды, голоса. Под навесом сидел один господин Василиаде, тщетно пытаясь записать что-то при свете лампы. Габриэлла, послав изящный поцелуй, спорхнувший с конца ее нежного пальчика, подобно пугливой газели, скользнула к себе в комнату.

– До завтра… приятных снов… – послышался ее шепот, и она исчезла.

Я подошел к навесу и упал на скамейку. Усталость давала себя знать.

– Вернулись? – спросил, искоса взглянув на меня, Алек.

Я вспомнил о его занятиях йогой и ответил невинно:

– Да… Очаровательная женщина!

– М-да… В самом деле, красивая женщина, вечер, море… о чем еще может мечтать мужчина?.. Немного коньяку? Тут не с кем и словом перемолвиться, все попрятались по своим комнатам… Надеюсь, вы меня не бросите?

– Нет… Но я вам не помешал? Вы, кажется, работали!..

– О, пустяки… пидаеае, как сказал один латинский поэт. Моя страсть – метеорология. Когда я был маленьким, мой отец, полковник, приучил меня наблюдать за погодой – он даже сделал мне специальный блокнот, в котором я записывал температуру, скорость ветра…

– Очень интересно. А что еще можно делать в Ваме?

– Бридж, болтовня… раньше здесь, похоже, отдыхали лишь самые избранные… А нам так не повезло! Из-за этой смерти, совершенно несвоевременной… Ну, наконец, тишина и удаленность от плебса. На курортах толпа просто невыносима!

– Да, моя приятельница Олимпия убедила меня приехать сюда. Она говорит, что здесь – как на картинах Пэтрашку…

(Надеюсь, он не задремал!? Может, он и в легком маразме, как уверяет Олимпия, но все же – засыпать посередине разговора!)

– Вам нравится живопись? – спросил он с некоторым запозданием.

– Я не знаток, но… видите ли, как инженер, я веду совершенно прозаичную жизнь. Искусство позволяет мне забыться. Кстати о морских пейзажах: я видел один в музее в Тырговиште…

Мой собеседник сильно вздрогнул:

– Вы из Тырговиште?

– Мои родители живут в Вылсане, поблизости от Тырговиште. Вы там бывали?

Он коротко взглянул на меня, потом, не ответив, встал и очень холодно заявил:

– Уже поздно. Спокойной ночи!

Вот черт! Что заставило его так странно прореагировать? Может, он имеет какое-нибудь отношение к делу в Вылсане? Чудеса… Прямо так, с первого удара… это было бы слишком красиво…

Но что поделывают мои друзья? Я осторожно постучал к ним в дверь, и Олимпия выглянула, прижав палец к губам: «Просьба соблюдать тишину».

– Вернулся? – шепнула она.

– Разве сама не видишь? Где АБВ?

– Уложит Филиппа и выйдет. Пошли во двор, чтобы не мешать.

В самом деле, через короткий промежуток времени появился АБВ, отчаянно щурясь. Мы уселись за стол и вполголоса начали обсуждать создавшееся положение.

– Ну, – спросил я, – удалось тебе что-нибудь узнать?

– Это ты должен был явиться с новостями. После такой длинной прогулки…

– Аби, не будь таким противным. Габриэлла – прелесть… только не везет ей в жизни, бедняжке!

Я был совершенно выведен из себя и, вероятно, взглянул на них с довольно-таки явным раздражением, потому что АБВ поспешил сообщить мне:

– Отношения между жителями двора кажутся вполне нормальными. Петреску, хотя и слыл пьяницей и был очень вспыльчив, не имел ни с кем особых ссор. В ночь преступления все были во дворе, ничего необычного… А у тебя?

– От Габриэллы – ничего. Но у меня был разговор с Василиаде. Казалось, он был поражен, когда я заговорил о Тырговиште.

– При чем тут Тырговиште? – вмешалась Олимпия, внимательно прислушивавшаяся к нашему разговору.

– Забыла о нашем уговоре? В конце мы расскажем тебе все. А сейчас смотри за Филиппом и не забывай, что мы – серьезные инженеры…

– Ты стал просто несносным… Но я буду щедра и поделюсь с вами своим планом. Слушайте…

Она вытащила из кармана халата сложенный вчетверо лист, разгладила его и, поднеся к свету лампы, начала читать заговорщическим шепотом:

– «Когда Дидина была девицей, она любила одного парня из своей деревни. О, первые порывы…»

– Олимпия!

– Хорошо, пропускаю. «Парень был хорош собой, но беден, и родители заставили ее выйти за Тити, сына кулака…»

Я многозначительно постучал по лбу указательным пальцем, но Олимпия, делая вид, что не замечает, продолжала:

– «Их жизнь превратилась в муку. Тити, понимая, что его не любят, начал пить, бить ее… В мозгу Дилины постепенно зародилась мысль о преступлении. Однажды ночью, когда двор был полон людей, она сказала всем, что ложится, а сама спряталась за дверью… Сжав в руке топор, она ждала наступления темноты… Пот…» – Ладно, пропускаю и это. – «Увидев, что муж направился к огороду, она увязалась за ним, как невидимая тень. Пьяный покачнулся и упал на одно колено. Она остановилась за его спиной, подняла топор…»