Текст книги "Толкователь болезней"

Автор книги: Джумпа Лахири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Но в следующее воскресенье шел снегопад, и Дев не мог объяснить жене свое отсутствие пробежкой вдоль реки Чарльз. Еще через неделю снег стаял, но Миранда договорилась с Лакшми пойти в кино, а когда сообщила об этом Деву по телефону, он не попросил ее отменить встречу. На третье воскресенье она поднялась рано и отправилась на прогулку. Утро стояло холодное, но солнечное, и Миранда дошла до авеню Содружества мимо ресторанов, где Дев целовал ее, а потом до самого Центра христианской науки. Маппариум был закрыт, но девушка купила поблизости кофе, села на скамью возле церкви и стала смотреть на огромные колонны и массивный купол здания и на чистое голубое небо, раскинувшееся над городом.

У МИССИС СЕН

Элиот ходил к миссис Сен около месяца, с сентября, когда начался учебный год. В прошлом году за ним присматривала студентка из университета по имени Эбби – стройная веснушчатая девушка, которая читала книги без иллюстраций на обложках и отказывалась готовить Элиоту мясную пищу. До нее – пожилая женщина, миссис Линден: она встречала его дома после школы, а затем попивала кофе из термоса и разгадывала кроссворды, в то время как Элиот играл сам по себе. Эбби получила диплом и продолжила образование в другом вузе, а миссис Линден уволили, когда мама Элиота выяснила, что в термосе было больше виски, чем кофе. О миссис Сен они узнали из объявления у входа в супермаркет, написанного аккуратным почерком шариковой ручкой: «Жена университетского преподавателя, доброжелательная и ответственная. Присмотрю за вашим ребенком у себя дома». По телефону мама Элиота сказала миссис Сен, что предыдущие няни сами приходили к ним.

– Элиоту одиннадцать лет. Он может разогреть обед и найти себе занятие. Я просто хочу, чтобы рядом на всякий случай находился взрослый.

Но миссис Сен не умела водить машину.

– Как видите, мой дом чист и безопасен для детей, – сказала миссис Сен при первой встрече.

Это была университетская квартира, расположенная на окраине кампуса. Пол в подъезде устилала невзрачная бежевая плитка, почтовые ящики маркировались малярной лентой или белыми наклейками. В самой квартире на плюшевом ковре грушевого цвета протянулись оставленные пылесосом пересекающиеся дорожки. Разношерстные лоскуты других ковров лежали у дивана и перед стульями, как дверные половики, ожидающие, когда чьи-то ноги ступят на них. Два торшера с абажурами в форме барабанов, стоящие по сторонам от дивана, все еще были завернуты в фабричную полиэтиленовую упаковку. Телевизор и телефон покрывали желтые тканые салфетки с волнистыми краями. На подносе располагались высокий серый чайник и кружки, лежало сдобное печенье.

Мистер Сен, низенький коренастый человек с немного выпученными глазами и в очках в черной прямоугольной оправе, тоже присутствовал при встрече. Он с некоторым усилием скрестил ноги и держал кружку обеими руками очень близко ко рту, даже когда не пил. И миссис Сен, и ее супруг ходили по дому босиком; на этажерке у входной двери Элиот заметил несколько пар шлепанцев.

– Мистер Сен преподает в университете математику, – сообщила миссис Сен, представляя мужа официально, как будто они были едва знакомы.

Ей было около тридцати. Между передними зубами имелась небольшая щель, на подбородке давние щербинки, но глаза, подведенные длинными жирными стрелками, были красивы, как и густые брови вразлет. Она носила переливающееся белое сари с узором из оранжевых «огурцов», больше подходящее для вечернего выхода в свет, чем для тихого августовского дня, когда за окном моросит мелкий дождик. На губах миссис Сен сверкал небрежно нанесенный коралловый блеск.

И все же, подумал Элиот, не она, а его мать, в бежевых шортах с отворотами и баретках на веревочной подошве, выглядела нелепо. Стриженые волосы такого же цвета, как и шорты, казались слишком жидкими и ломкими, а гладкие колени и бедра смотрелись не к месту в комнате, где все предметы были тщательно укрыты. Миссис Сен несколько раз протягивала гостье тарелку с печеньем, но мать отказывалась от угощения и задавала бесконечные вопросы, а ответы записывала в узкий блокнот. Будут ли в квартире другие дети? Есть ли у миссис Сен опыт общения с детьми? Давно ли она живет в этой стране? Больше всего мать обеспокоило, что миссис Сен не умеет водить машину. Мама Элиота работала в восьмидесяти километрах к северу от дома, а отец, по последним сведениям, жил в трех тысячах километров к западу.

– Вообще-то, я учу ее, – вмешался в разговор мистер Сен, ставя кружку на журнальный столик. Это было первое, что он сказал с момента их прихода. – По моим подсчетам, миссис Сен должна получить водительские права к декабрю.

– Вот как? – Мама Элиота записала это в блокнот.

– Да, я учусь, – подтвердила миссис Сен. – Но дело продвигается медленно. Понимаете, дома у нас есть водитель.

– Вы имеете в виду личный шофер?

Миссис Сен вопросительно взглянула на мужа; тот кивнул.

Мама Элиота тоже кивнула и окинула взглядом комнату.

– Это… в Индии?

– Да. – От упоминания родной страны миссис Сен, казалось, преобразилась. Она пригладила край сари, охватывающий грудь по диагонали, и оглядела комнату, словно замечала в абажурах, в чайнике, в разводах на ковре что-то такое, чего не видели остальные. – Все там.

Элиот не возражал против того, чтобы после школы ходить к миссис Сен. К сентябрю в крошечном домике на берегу, где они с матерью жили круглый год, было уже холодно, и им приходилось таскать из комнаты в комнату обогреватель и утеплять окна с помощью полиэтиленовой пленки и фена. Играть на пустынном пляже одному было уныло; после Дня труда^[7] из соседей осталась только молодая бездетная пара, а собирать сломанные ракушки или распутывать водоросли, разбросанные по песку, как полоски изумрудной лазаньи, мальчику уже прискучило. У миссис же Сен было тепло, иногда даже слишком; радиаторы безостановочно шипели, как скороварка. Элиот первым делом научился снимать на пороге кроссовки и ставить их на этажерку в один ряд с разноцветными шлепанцами миссис Сен с тонкой, как картон, подошвой и кожаным кольцом для большого пальца.

Особенно ему нравилось, как миссис Сен рубит овощи, разложенные на постеленных на полу в гостиной газетах. Вместо ножа она использовала причудливый тесак, изогнутый, как нос корабля викингов, отправившихся сражаться в далекие моря. С одной стороны лезвие крепилось на петлях к узкой деревянной рукоятке. Сталь, скорее черная, чем серебряная, местами тронутая темными пятнами, имела месяцеобразную зазубренную выемку, как объясняла миссис Сен, для натирания продуктов. Каждый день хозяйка дома открывала нож и закрепляла лезвие под углом к рукоятке. Повернув к себе острый край и не прикасаясь к нему, она зажимала между ладонями и разрубала о лезвие овощи: цветную и белокочанную капусту, мускатную тыкву. Рассекала пополам, потом на четвертинки, и из-под ножа быстро выходили отдельные соцветия, кубики, ломтики и соломка. Картошку она чистила за несколько секунд. Иногда миссис Сен сидела по-турецки, иногда раскидывала ноги, а вокруг нее громоздился строй дуршлагов и мелких мисок с водой, в которые она опускала нарезанные ингредиенты.

Работая, она одним глазом поглядывала в телевизор, другим наблюдала за Элиотом, но, казалось, никогда не опускала взгляд на нож. Однако не разрешала Элиоту ходить вокруг, когда рубила овощи.

– Посиди, пожалуйста. Я закончу через две минуты, – говорила миссис Сен, указывая на диван, всегда накрытый черно-зеленым покрывалом с узором в виде слонов, несущих на спинах паланкины.

Ежедневная процедура занимала около часа. Чтобы Элиот не скучал, она давала ему журналы с комиксами, печенье, намазанное арахисовым маслом, иногда замороженный фруктовый сок или морковные палочки, изваянные ее ножом. Если бы могла, она бы огородила поле своей деятельности веревкой. Однако как-то раз миссис Сен нарушила свое правило: ей понадобилось что-то с кухни, и, не желая вставать посреди обступавшего ее немыслимого хаоса, она попросила помощи Элиота.

– Если тебе не трудно, принеси мне, пожалуйста, большую пластиковую миску, которая стоит в шкафу у холодильника. В нее должен поместиться шпинат. Осторожно, ради бога, осторожно! – предостерегла она мальчика, когда тот приблизился. – Поставь ее на журнальный столик. Я дотянусь. Спасибо.

Нож она привезла из Индии, где, видимо, в каждом доме имелся по крайней мере один такой тесак.

– Когда в семье свадьба, – однажды рассказывала миссис Сен Элиоту, – или другое большое торжество, мама вечером созывала всех соседских женщин, они приносили вот такие ножи, садились в большущий круг на крыше нашего дома, чесали языками, шутили и за ночь нарезали пятьдесят килограммов овощей. – Ее профиль покровительственно парил над беспорядочным пейзажем; конфетти из кожицы огурцов и баклажанов, луковой шелухи кучками лежали вокруг нее. – В такие ночи под эту трескотню невозможно заснуть. – Она помолчала и посмотрела в окно гостиной, куда заглядывала сосна. – А теперь мистер Сен привез меня сюда, и здесь я иногда не могу спать из-за тишины.

В другие дни она тщательно счищала прыщеватый желтый жир с курицы, потом отделяла бедра от голеней. Когда кости курицы хрустели под ножом, золотые браслеты звенели, лоб розовел, и миссис Сен шумно выдыхала через нос. Как-то раз она замерла, держа курицу обеими руками, к которым пристали жир и сухожилия, и повернулась к окну.

– Элиот, если я начну кричать что есть мочи, кто-нибудь придет на помощь?

– А что случилось, миссис Сен?

– Ничего. Просто интересно.

Элиот пожал плечами.

– Может быть.

– Дома этого было бы достаточно. Телефон есть не у всех. Но стоит слегка возвысить голос или выразить скорбь или радость, и весь квартал, да не один, соберется послушать новость или помочь с хлопотами.

К тому времени Элиот уже понял: когда миссис Сен говорит «дома», она имеет в виду Индию, а не квартиру, где рубит овощи. Он подумал о собственном доме, в восьми километрах отсюда, о молодой чете, которая время от времени машет соседям, когда на закате солнца совершает пробежку вдоль берега. В День труда они устраивали вечеринку. Гости толклись на террасе, ели, пили, смех поднимался над усталыми вздохами волн. Элиота и его мать не пригласили. У матери был один из редких выходных, но они никуда не пошли. Она занималась стиркой, подсчитывала расходы, с помощью сына пылесосила салон машины. Элиот предложил поехать на автомойку в паре километров по шоссе, как они время от времени делали, – сидишь внутри, в комфорте и безопасности, а мыльная вода и валики с гигантскими полотняными лентами шлепают по ветровому стеклу, – но мама пожаловалась на усталость и окатила машину из шланга. К вечеру толпа на террасе у соседей начала танцевать, мать нашла их номер в телефонном справочнике и попросила вести себя потише.

– Вам могут позвонить, – сказал наконец Элиот миссис Сен, – но, скорее всего, сделают выговор за то, что вы шумите.

С дивана мальчик различал исходивший от няни любопытный смешанный запах нафталина и тмина и видел идеально ровный пробор на заплетенных в косу волосах, окрашенный толченой киноварью, из-за чего кожа в этом месте выглядела как будто воспаленной. Поначалу Элиот недоумевал – то ли она выбрила часть волос, то ли ее кто-то покусал. Но однажды он увидел, как миссис Сен, стоя перед зеркалом в ванной, сосредоточенно наносит головкой канцелярской кнопки дорожку алого порошка, который хранила в баночке из-под джема. Когда она рисовала точку между бровями, несколько частиц порошка упали ей на переносицу.

– Пока я замужем, я должна красить пробор каждый день, – ответила она на вопрос Элиота, зачем это нужно.

– Это как обручальное кольцо?

– Да, Элиот, именно как обручальное кольцо. Только этот символ не потеряешь во время мытья посуды.

В двадцать минут седьмого приходила мама Элиота, и к этому времени миссис Сен полностью избавлялась от всех свидетельств резки овощей. Нож был отчищен, вымыт, высушен, сложен и спрятан в шкаф, для чего хозяйке приходилось встать на стремянку. Элиот помогал сворачивать газеты с очистками и семенами. Кухонный стол уставляли переполненные миски и дуршлаги, приправы были отмерены, соусы смешаны, и, наконец, на фиолетово-голубом огне горелок томились разнообразные похлебки. Праздников миссис Сен не отмечала, гости к ней не ходили, и все это готовилось каждый день на двоих – для нее и мистера Сена, как легко можно было догадаться по накрытому квадратному пластиковому столу в углу гостиной: две тарелки, два стакана, но без салфеток и столовых приборов.

Втискивая свернутые газеты в помойное ведро, Элиот чувствовал, что они с миссис Сен нарушают какое-то неписаное правило, – возможно, из-за спешки, с которой она все заканчивала, посыпая блюда солью и сахаром, промывая чечевицу, протирая всевозможные поверхности, поочередно закрывая со щелчком дверцы шкафа. Он струхнул, когда вдруг заметил, как мать – в тонких чулках и в рабочем костюме с высокими плечами – стреляет глазами по углам квартиры миссис Сен. Мама предпочитала дожидаться у двери, пока Элиот надевает кроссовки и собирает свои вещи, но хозяйка дома не позволяла ей этого. Каждый вечер она настаивала, чтобы мама присела на диван, и предлагала ей угощение: стакан ярко-розового йогурта с розовым сиропом, фруктовую смесь с изюмом и сухарями, миску манной халвы.

– Ой, ну что вы, миссис Сен! Я недавно обедала. Вам не стоит так беспокоиться.

– Никакого беспокойства. Просто мне нравится Элиот. Хочу сделать вам приятное.

Мать пробовала кулинарные изыски миссис Сен с поднятыми вверх глазами, пытаясь определить свои впечатления. Колени она держала плотно сжатыми, высокие каблуки туфель, которые она никогда не снимала, впивались в ковер цвета груши.

– Очень вкусно, – заключала мать, почти сразу же отставляя тарелку.

Элиот знал, что ей не нравилось; однажды она сама призналась ему в этом. А еще он знал, что на работе она не обедала, потому что по приезде домой первым делом наливала себе бокал вина, набрасывалась на бутерброды с сыром и съедала их в огромном количестве, так что когда привозили пиццу, которую они обычно заказывали на ужин, была уже сыта. Пока сын ел, она сидела за столом, цедила вино и спрашивала, как прошел его день, но в конце концов выходила на террасу покурить, оставляя Элиота убирать со стола.

Каждый день миссис Сен стояла в сосновой рощице у большой дороги, где водитель школьного автобуса высаживал Элиота и еще двух-трех учеников, живших неподалеку. Мальчик догадывался, что миссис Сен всегда приезжала заранее, словно ей не терпелось повстречаться с человеком, которого она давно не видела. Ветер трепал волосы у нее на висках, пробор краснел свежим слоем киновари. Она носила темно-синие солнечные очки, крупноватые для ее лица. Сари, каждый день разной расцветки, развевалось из-под подола клетчатого пальто, что она надевала в любую погоду. Желуди и гусеницы испещряли асфальтовую дорогу, огибавшую жилой комплекс из дюжины совершенно одинаковых каменных домов, окруженных засыпанным декоративной щепкой пространством. Отходя от автобусной остановки, миссис Сен доставала из кармана пакет для сэндвичей и предлагала Элиоту очищенные дольки апельсина или подсоленный арахис, уже лущенный.

Они шли прямо к машине, и двадцать минут миссис Сен практиковалась в вождении. В бежевом седане с виниловыми сиденьями имелся АМ-приемник с хромированными кнопками, а на полке позади заднего сиденья лежали упаковка салфеток «Клинекс» и скребок для льда. Миссис Сен объясняла Элиоту, что не считает возможным оставлять его в квартире одного, но мальчик знал, что она боится водить и хочет, чтобы он сидел рядом с ней. Няню пугал скрежет стартера, и стоило ей нажать ногой в шлепанце на газ и повернуть ключ зажигания, как она закрывала руками уши.

– Мистер Сен говорит, что, как только я получу права, все утрясется. А ты что думаешь, Элиот? Жизнь действительно пойдет на лад?

– Вы сможете ездить в разные места, – предположил Элиот, – куда угодно.

– А смогу я поехать в Калькутту? Сколько времени это займет, Элиот? Шестнадцать тысяч километров по восемьдесят километров в час?

Мальчик не смог подсчитать в уме. Он наблюдал, как миссис Сен настраивала свое сиденье, поправляла зеркало заднего вида, поднимала очки на темя. Потом находила в приемнике станцию, передающую симфоническую музыку. («Это Битьховен?» – спросила она однажды.) Опускала окно со своей стороны и просила Элиота сделать то же самое. Наконец жала на тормозную педаль; с опаской, будто он мог укусить, бралась за рычаг переключения передач и с величайшей осторожностью выезжала задом со стоянки. Она объезжала жилой комплекс один раз, потом второй.

– Как мои успехи, Элиот? Я сдам экзамен?

Она непрерывно отвлекалась. Без предупреждения останавливала машину, чтобы послушать радио или что-то разглядеть на дороге. Проезжая мимо какого-либо человека, махала ему. Если в пяти метрах впереди видела птицу, то жала указательным пальцем на гудок и ждала, когда птаха улетит. В Индии, говорила она, водитель сидит справа, а не слева. Они медленно ползли мимо детской площадки, прачечной, темно-зеленых контейнеров для мусора, рядов припаркованных машин. Всякий раз, когда они приближались к рощице из сосен, где асфальтовая петля вливалась в оживленную дорогу, по которой неслись машины, миссис Сен наклонялась вперед, наваливаясь всем телом на тормоза. Проезжая часть была узкой, широкая желтая лента посередине разделяла полотно на две полосы движения – по одной в каждую сторону.

– Это невозможно, Элиот. Как я могу туда выехать?

– Надо подождать, пока не будет машин.

– А почему они не могут замедлить ход?

– Сейчас никого нет.

– А как же тот автомобиль справа, видишь? Смотри-ка, а за ним грузовик. В любом случае, мистер Сен не разрешает мне выезжать на большую дорогу без него.

– Вам надо повернуть и сразу прибавить скорость, – посоветовал Элиот. Его мама делала это, как будто даже не задумываясь. Когда он сидел рядом с мамой и машина плавно скользила в сумерках к дому на берегу, все казалось так просто… Тогда дорога была всего лишь дорогой, а другие машины – всего лишь частью пейзажа. Но когда он сидел рядом с миссис Сен под осенним солнцем, которое светило сквозь деревья, но не грело, он видел, как из страха перед тем же самым потоком автомобилей костяшки ее пальцев белеют, руки трясутся, а навыки английского дают сбой:

– Все эти люди – они слишком многие в этой стране.

Элиоту стало известно, что миссис Сен способны осчастливить две вещи. Первая: письмо от родных. У нее вошло в привычку после вождения проверять почту. Она открывала ящик, просила Элиота посмотреть, нет ли писем из дома, зажмуривалась и закрывала глаза руками, пока он перебирал счета и журналы, пришедшие на имя мистера Сена. Поначалу мальчик не понимал причин ее волнения. У его матери был абонентский ящик на почте в городе, и она забирала корреспонденцию так редко, что однажды им на три дня отключили за неуплату электричество. Прошло несколько недель, и Элиот обнаружил голубую аэрограмму, шершавую на ощупь, сплошь заклеенную марками с изображением лысого мужчины рядом с прялкой и усеянную почтовыми штемпелями.

– Вот это, миссис Сен?

В первый раз она бросилась обнимать мальчика, прижав его лицо к сари и обдав запахом нафталина и тмина, а потом выхватила письмо у него из рук.

Как только они вошли в дом, миссис Сен скинула шлепанцы, раскидав их в разные стороны, вытащила из волос заколку и в три приема разрезала конверт сверху и с боков. Глаза ее быстро забегали по строчкам. Закончив читать, она отбросила с телефона вышитую салфетку и набрала номер.

– Пригласите, пожалуйста, мистера Сена. Это его жена. Дело срочное, – сказала она.

Дальше миссис Сен заговорила на своем языке, торопливо и, по впечатлению Элиота, сбивчиво. Было ясно, что она читает письмо вслух, слово за словом, при этом повысив голос и, видимо, произнося фразы с выражением. Хотя миссис Сен стояла прямо перед ним, у Элиота возникло ощущение, что она унеслась из комнаты с грушевым ковром куда-то далеко.

После этого миссис Сен неожиданно стало тесно в квартире. Они пересекли дорогу и прошли небольшое расстояние до площади перед университетом, где колокола на каменной башне отбивали каждый час. Прогулялись по студенческому клубу, взяли в столовой картошку фри в картонных лодочках и ели ее под гомон студентов, сидевших за круглыми столиками. Элиот пил газировку из бумажного стаканчика, а миссис Сен – чай, заваренный из пакетика, с сахаром и сливками. Поев, они осмотрели здание факультета искусств, разглядывая скульптуры и трафареты для шелкографии в прохладном коридоре, насыщенном запахами свежей краски и глины. Потом проследовали мимо математического факультета, где преподавал мистер Сен.

В конце прогулки они завернули в шумное, пахнущее хлоркой крыло факультета физкультуры. Через широкие окна четвертого этажа смотрели на пловцов, снующих из одного конца бассейна со сверкающей бирюзовой водой в другой. Миссис Сен достала из сумочки аэрограмму и изучила ее лицевую и обратную стороны. Потом развернула и перечитала про себя, то и дело вздыхая. Закончив чтение, понаблюдала за пловцами и затем сказала:

– Моя сестра родила девочку. А я увижу племянницу только через три года, если, конечно, мистер Сен получит бессрочный контракт!.. Она не будет знать родную тетю. Окажись мы рядом в поезде, она меня не узнает. – Миссис Сен убрала письмо и положила руку на голову Элиота. – Ты скучаешь по маме, когда проводишь день со мной?

Элиот никогда об этом не задумывался.

– Конечно скучаешь. Когда я думаю о том, что ты, одинокий мальчик, разлучен с мамой почти каждый день, я испытываю чувство вины.

– Я вижу ее по вечерам.

– В твоем возрасте я не представляла, что однажды уеду так далеко. Ты мудрее, чем я была в детстве, Элиот. Ты уже изведал превратности судьбы.

Кроме вестей от родных, осчастливить миссис Сен могла рыба с побережья. Она всегда стремилась купить целую рыбу, не моллюсков и не филе, которое мама Элиота жарила на открытом огне несколько месяцев назад, когда пригласила на ужин своего сотрудника, – тот переночевал в маминой спальне, но больше мальчик его не видел. Однажды вечером, когда за Элиотом приехала мать, миссис Сен угостила ее крокетами из тунца, объяснив, что на самом деле они должны быть из рыбы латес.

– Это так обидно, – жаловалась миссис Сен. – Живем у самого океана, а рыбы кот наплакал.

Летом, сказала она, ей нравится ходить на прибрежный рынок. И добавила, что по сравнению с Индией рыба там неважная, но, по крайней мере, свежая. Теперь, когда похолодало, суда выходят в море нерегулярно, и порой целую рыбину невозможно достать неделями.

– Сходите в супермаркет, – посоветовала мать.

Миссис Сен покачала головой.

– В супермаркете видимо-невидимо разнообразных консервов для кошек, но я ни разу не нашла там хорошей рыбы, ни разу… – Миссис Сен объяснила, что с раннего детства привыкла есть рыбу дважды в день, и добавила, что в Калькутте употребляют рыбу первым делом утром, последним делом перед сном и, если позволяют средства, в качестве закуски после школы. В пищу идет все – и хвост, и икра, даже голова. Рыбы там вдоволь на любом рынке в любое время дня, от рассвета до заката. Надо только выйти из дома и немного пройтись – и дело в шляпе.

Раз в несколько дней миссис Сен открывала «Желтые страницы», набирала номер, который предварительно отметила на полях, и осведомлялась, есть ли в продаже целиковая рыба. Если была, то просила отложить парочку.

– Для Сен, да, «С» – как «Сэм», «Н» – как «Нью-Йорк». Мистер Сен приедет за ними.

Потом она звонила мужу в университет. Через несколько минут приезжал мистер Сен, трепал Элиота по волосам, но никогда не целовал жену. Он выпивал за пластиковым столом чашку чая или кофе, читал письма и уезжал; возвращался через полчаса, передавал бумажный пакет с изображением улыбающегося омара миссис Сен и снова уезжал в университет на вечерние лекции. Однажды, вручая пакет жене, он сказал:

– Пока больше никакой рыбы. Готовь курицу, что лежит в холодильнике. У меня начинаются консультации.

В следующие несколько дней, вместо того чтобы обзванивать рыбные рынки, миссис Сен размораживала куриные ножки и разрубала их своим тесаком. Однажды она сварила рагу из зеленой фасоли и консервированных сардин. Но на следующей неделе директор рыбного рынка сам позвонил миссис Сен: сообщил о поступлении свежей рыбы и пообещал отложить товар на ее имя до закрытия. Миссис Сен была польщена.

– Какой милый человек, Элиот! Нашел мой телефон в справочнике. Сказал, там значится только одна семья по фамилии Сен. А в Калькутте знаешь сколько Сенов?

Она велела Элиоту надеть куртку и обувь и позвонила мистеру Сену в университет. Мальчик завязал шнурки и стал ждать няню возле этажерки. Она долго не выходила, и через несколько минут Элиот окликнул ее. Миссис Сен не ответила, тогда Элиот развязал шнурки и вернулся в гостиную. Она сидела на диване и плакала, уронив лицо в руки; слезы капали сквозь пальцы. Не отнимая рук от лица, она пробормотала что-то о совещании, на котором должен присутствовать мистер Сен. Потом медленно встала и накрыла телефон салфеткой. Элиот ходил за ней по пятам, в первый раз ступая в кроссовках по грушевому ковру. Миссис Сен взглянула на него. Ее нижние веки распухли и напоминали розовые полумесяцы.

– Скажи мне, Элиот, неужели я так много прошу?

Мальчик не успел ответить – няня взяла его за руку и повела в спальню, дверь которой обычно была затворена. Кроме кровати без спинки в изголовье, в комнате стояли только тумбочка с телефоном, гладильная доска и комод. Миссис Сен выдвинула ящики комода и распахнула дверцу стенного шкафа: повсюду находились сари всех мыслимых расцветок и материй, расшитые золотыми и серебряными нитями, некоторые тонкие, прозрачные, другие плотные, как портьеры, с кистями по краям. В шкафу они висели на плечиках, в ящиках были аккуратно сложены или плотно свернуты в толстые рулоны. Миссис Сен переворошила содержимое ящиков, отчего ткани стали свешиваться через край.

– Когда я носила это? Или это? Или вот это? – Она выбрасывала сари одно за другим из комода, срывала с вешалок. Одеяния неопрятным ворохом упали на кровать. Комната наполнилась резким запахом нафталина.

– Пришли фотографии, пишут родные, похвастайся своей новой жизнью. Чем я могу похвастаться? – Обессилев, миссис Сен опустилась на край кровати, где для нее практически не осталось места. – Они думают, я тут как сыр в масле катаюсь, Элиот. – Она оглядела голые стены комнаты. – Что я нажимаю на кнопку, и дом убран. Считают, я живу во дворце.

Зазвонил телефон. Миссис Сен не сразу, через несколько звонков, сняла трубку. Она только отвечала на вопросы собеседника и вытирала лицо краем одного сари. Закончив беседу, она, не складывая, запихала сари в ящики, и они с Элиотом надели обувь и пошли к машине, где стали ждать мистера Сена. Вскоре он появился.

– Почему ты сегодня не практикуешься в вождении? – спросил мистер Сен, постукивая костяшками пальцев по капоту. В присутствии Элиота супруги всегда разговаривали по-английски.

– Не могу. В другой раз.

– Как ты планируешь сдать экзамен, если не хочешь выезжать на дорогу?

– Сегодня у меня Элиот.

– Он у тебя каждый день. Это же для твоего блага. Элиот, подтверди, что водить машину необходимо.

Но миссис Сен отказывалась практиковаться.

Они молча ехали по той же дороге, которой Элиот с матерью по вечерам возвращались домой. Но с заднего сиденья автомобиля мистера и миссис Сен путь казался незнакомым и занимал больше времени, чем обычно. Чайки, чьи заунывные крики будили Элиота каждое утро, камнем ныряли вниз и снова взмывали в небо, приводя мальчика в восторг. Машина проезжала мимо одного пляжа за другим, мимо запертых павильонов, где летом продают замороженный лимонад и моллюсков. Работал только один павильон – рыбный рынок.

Миссис Сен открыла дверцу и обернулась к мужу, который еще не отстегнул ремень безопасности.

– Ты идешь?

Мистер Сен вынул из бумажника несколько купюр и вручил ей.

– У меня через двадцать минут совещание, – сказал он, глядя на приборную панель. – Пожалуйста, не задерживайся.

Элиот проследовал вместе с миссис Сен в небольшой сырой магазин, стены которого украшали фестоны с изображением сетей, морских звезд и буйков. У прилавка скучилась группа туристов с фотоаппаратами на шеях; одни пробовали фаршированных моллюсков, другие рассматривали большую схему, представляющую пятьдесят видов североатлантической рыбы. Миссис Сен взяла номерок из автомата у прилавка и встала в очередь. Элиот остановился у омаров, взбиравшихся друг на друга в наполненном мутной водой аквариуме; их клешни были стянуты желтыми резинками. Мальчик понаблюдал, как подходит очередь няни и она смеется и щебечет с продавцом в черном переднике. Торговец рыбой – краснолицый человек с желтыми зубами – держал в каждой руке за хвост по макрели.

– Вы уверены, что они свежие?

– Минуту назад они сами могли бы ответить на этот вопрос.

Шкала весов дрогнула и вынесла свой вердикт.

– Очистить вам рыбу от чешуи, миссис Сен?

Она кивнула.

– Головы, пожалуйста, оставьте.

– У вас есть кошки?

– Кошек нет. Только муж.

Приехав домой, миссис Сен вытащила из кухонного шкафа нож, расстелила поверх ковра газеты и тщательно изучила доставшееся ей богатство. По очереди она вытащила рыбины из бумажной упаковки, сморщившейся и местами запятнанной кровью. Провела рукой по хвостам, проткнула животы и вытащила внутренности. Ножницами состригла плавники. Потом просунула палец под красные жабры, такие яркие, что напудренный киноварью пробор миссис Сен показался бледным. Она схватила тушку, испещренную с двух сторон полосами чернильного цвета, и сделала ножом надрезы через определенные интервалы.

– Зачем это? – поинтересовался Элиот.

– Чтобы оценить, сколько получится кусков. Если правильно разрезать, этой рыбы хватит на три раза. – Она отпилила голову и бросила ее в форму для запекания.

В октябре несколько дней миссис Сен отказывалась практиковаться в вождении машины, не доставала нож из шкафа, не расстилала газеты на полу, не звонила в рыбные магазины, не размораживала курицу. Она молча намазывала для Элиота печенье арахисовым маслом, потом садилась читать старые аэрограммы, которые хранила в коробке из-под обуви. Когда за Элиотом приезжала мать, миссис Сен собирала его вещи и не приглашала мать присесть на диван и отведать какое-нибудь кушанье. Наконец мама спросила у Элиота в машине, не заметил ли он изменений в поведении миссис Сен, и он ответил, что нет. Он не рассказывал ей, что няня мечется по квартире, уставившись на пластиковые абажуры так, словно видит их впервые. Умолчал он и о том, что она включает, но никогда не смотрит телевизор или наливает себе чай и забывает его на журнальном столике. Однажды миссис Сен поставила музыку, которую называла рага,^[8] – как будто кто-то сначала очень медленно, а потом очень быстро пощипывал струны скрипки, – и объяснила, что слушать ее надо в конце дня при заходе солнца. Музыка играла почти час, и все это время миссис Сен сидела на диване с закрытыми глазами.