Текст книги "Толкователь болезней"

Автор книги: Джумпа Лахири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Сначала макушка, вот так, – наставляла я, крутя над верхушкой тыквы указательным пальцем.

Мистер Бирсада сделал надрез и повел нож по кругу. Описав полный круг, он взялся за хвостик стебля и потянул вверх получившуюся шляпку; она снялась без усилий, и мистер Бирсада наклонился над тыквой, чтобы рассмотреть мякоть и вдохнуть ее запах. Мама вручила ему длинную металлическую ложку, и он стал вынимать сердцевину, пока не извлек все волокна и семена. Тем временем отец отделил семена от мякоти и положил их сушиться на противень, чтобы позже их пожарить. Я нарисовала на бороздчатой поверхности два треугольника, призванных изображать глаза, и мистер Бирсада добросовестно вырезал их, потом полумесяцы, означающие брови, и еще один треугольник, символизирующий нос. Оставалось сделать рот, но рисунок зубов представлял сложность. Я замешкалась.

– Улыбка или оскал? – заколебалась я.

– Как хочешь, – ответил мистер Бирсада.

Я выбрала компромисс: нарисовала неопределенную гримасу, не выражающую ни свирепости, ни добродушия. Мистер Бирсада начал вырезать столь уверенно, словно всю жизнь только и мастачил светильники Джека. Он уже почти закончил, когда начался выпуск новостей. Репортер упомянул Дакку, и мы все обернулись к телевизору: представитель индийского правительства сообщил, что, несмотря на помощь других стран в приеме беженцев, Индии придется объявить войну Пакистану. Передавая эти сведения, репортер обливался потом. Одет он был так, словно сам вот-вот ввяжется в битву, и, выкрикивая новости в камеру, защищал опаленное лицо. Нож выпал из руки мистера Бирсады и разрезал тыкву до самого низа.

– Простите ради бога! – Он прижал руку к щеке, словно его кто-то ударил. – Я… как жаль. Я куплю другую. Мы попробуем еще раз.

– Не страшно, не страшно, – успокоил его отец. Он взял у мистера Бирсады нож и обрезал корку вокруг случайного разреза, придав ему плавную форму и полностью избавившись от нарисованных мной зубов. Получилась непропорционально большая прореха размером с лимон, так что лицо нашего Джека приобрело выражение благодушного изумления и брови уже не хмурились, а удивленно застыли над бессмысленными геометрическими глазами.

На Хеллоуин я нарядилась ведьмой. Дора, с которой мы вместе собирали угощение, тоже. Мы надели черные плащи, сшитые из крашеных наволочек, и конические шляпы с широкими картонными полями. Старыми тенями для век, взятыми у Дориной мамы, мы размалевали лица в зеленый цвет, а для сластей моя мама отдала нам два рогожных мешка из-под риса басмати. В тот год наши родители решили, что мы уже достаточно взрослые, чтобы обходить район самостоятельно. Предполагалось, что мы пройдем от моего жилища до Дориного, оттуда я позвоню сообщить, что добралась благополучно, после чего Дорина мама отвезет меня домой. Отец снабдил нас ручными фонариками и попросил сверить мои часы с его собственными. Вернуться надо было не позже девяти вечера.

Мистер Бирсада протянул мне коробку мятных конфет в шоколаде.

– Сюда, – сказала я ему, открывая мешок. – Дай конфету, не то сживу со свету!

– Полагаю, сегодня ты не очень нуждаешься в моих гостинцах, – проговорил он, опуская подарок в мешок. Он осмотрел мое зеленое лицо и чудную шляпу с тесемками, завязанными под подбородком; осторожно приподнял край плаща, под которым были надеты джемпер и флисовая куртка на молнии. – Ты не замерзнешь?

Я помотала головой, отчего шляпа съехала набок.

Мистер Бирсада поправил ее.

– Лучше не крути головой.

Возле лестницы стояли корзины с карамелью, и мистер Бирсада поставил свои ботинки не на обычное место, а в шкаф. Я ждала, пока он снимет пальто, чтобы повесить его на крючок, но Дора позвала меня из ванной и попросила помочь ей нарисовать родинку на подбородке. Наконец мы были готовы, мама сфотографировала нас на фоне камина, и я открыла входную дверь. Мистер Бирсада и отец не проходили в гостиную, а медлили в прихожей. На улице уже стемнело, пахло прелой листвой, а наш Джек впечатляюще мерцал у дверей на фоне кустарника. Издалека раздавались звуки ребяческой беготни, вопили мальчишки, без карнавального облачения, но в резиновых масках, шуршали затейливыми костюмами детишки помладше, самых маленьких родители носили от дома к дому на руках.

– Только не заходите к незнакомцам, – предупредил отец.

Мистер Бирсада нахмурил брови:

– А что, это опасно?

– Нет-нет, – поспешила заверить его мама. – Все ребята выйдут собирать угощение. Это традиция.

– Может, я пойду вместе с ними? – предложил мистер Бирсада. Он стоял в прихожей без обуви, как всегда широко расставив носки ног, и вдруг показался маленьким и усталым, с незнакомым мне ранее испугом в глазах. И несмотря на уличную прохладу, я вспотела.

– Не беспокойтесь, мистер Бирсада, – убеждала его мама. – Девочкам ничто не угрожает.

– А вдруг пойдет дождь? Или они заблудятся?

– Не волнуйтесь, – проговорила я. Впервые я сказала эти слова мистеру Бирсаде, два простых слова, которыми так долго пыталась, но не могла его утешить и которые произносила только в своих молитвах. И мне стало стыдно, что я изрекла их теперь, когда речь шла о моем благополучии.

Он коснулся коротким пухлым пальцем моей щеки, потом прижал его к кисти другой руки, оставив на коже слабое зеленое пятно.

– Если леди так угодно… – Он сделал легкий поклон.

Мы ступили на крыльцо, спотыкаясь в своих черных остроносых туфлях из уцененки, и когда вышли на улицу и обернулись помахать родителям, приземистый мистер Бирсада стоял в дверном проеме между отцом и матерью и махал в ответ.

– Зачем тот дядя хотел пойти с нами? – поинтересовалась Дора.

– Он потерял дочерей. – Я тут же пожалела о своих словах. Мне казалось, что теперь это случится на самом деле – девочки бесследно исчезнут, и мистер Бирсада никогда больше их не увидит.

– Их похитили? – продолжала спрашивать Дора. – Когда они гуляли в парке?

– Я не то хотела сказать. Я имела в виду, потерял из виду, то есть давно не видел. Они живут в другой стране, и он скучает по ним, вот и все.

Мы шли от дома к дому, входили во дворы и звонили в двери. Некоторые жители для создания зловещей атмосферы выключали в доме свет или вывешивали в окнах резиновых летучих мышей. У Макинтайров перед дверью стоял гроб, из которого молча встал мистер Макинтайр с напудренным мелом лицом и опустил в наши мешки по горсти ирисок. Несколько человек сказали мне, что впервые видят индийскую ведьму. Другие исполняли обряд, не говоря ни слова. Освещая себе путь двумя параллельными лучами фонариков, мы видели разбитые яйца на дороге, машины, измазанные кремом для бритья, развешанные на ветвях гирлянды туалетной бумаги. Когда мы добрались до дома Доры, руки ломило от разбухших мешков, натертые ноги ныли. Дорина мама наклеила на волдыри пластыри и угостила нас теплым сидром и карамельным попкорном. Она напомнила мне позвонить родителям, и, разговаривая по телефону, я слышала, что на заднем плане работает телевизор. В голосе моей мамы не ощущалось особого облегчения от моего звонка. Положив трубку, я прислушалась. В доме подруги телевизор был выключен. Ее отец лежал на диване и читал журнал, рядом на столике стоял бокал с вином, а из стереомагнитофона звучал саксофон.

Когда мы с Дорой разобрали, пересчитали, перепробовали и поделили нашу добычу и обе остались довольны, ее мама отвезла меня домой. Я поблагодарила ее, и она подождала, пока я добегу до крыльца. В ярком свете фар я увидела, что наша тыква разбита вдребезги и куски толстой корки разбросаны по траве. У меня защипало в глазах, горло перехватила боль, словно в него набились крошечные острые камешки, которые хрустели под моими гудящими ногами. Я открыла дверь, ожидая, что все трое стоят в прихожей и встречают меня, сокрушаясь о расколотой тыкве, но никого не было. Мистер Бирсада, отец и мама сидели бок о бок на диване в гостиной. Телевизор был выключен, мистер Бирсада уронил голову на руки.

В тот вечер они услышали, что между Индией и Пакистаном все явственнее назревает война. Много дней подряд дикторы повторяли это сообщение. Войска с обеих сторон стянулись к границам, а Дакка настаивала на независимости и на меньшее не соглашалась. Военные действия должны были разразиться на земле Восточного Пакистана. Соединенные Штаты встали на сторону Западного Пакистана, Советский Союз – на сторону Индии и будущего Бангладеш. Официально войну объявили 4 декабря, и через двенадцать дней пакистанская армия, ослабленная боями и отрезанная от источника снабжения, который находился в пяти тысячах километров, капитулировала в Дакке. Обо всем этом я узнала лишь позже, ибо подобные сведения можно получить в любой исторической книге о Бангладеш, в любой библиотеке. Но тогда происходящее оставалось по большей части глухой тайной, лишь смутно проясняемой обрывочными известиями. Помню только, что в эти двенадцать дней войны отец больше не приглашал меня смотреть вместе с ними новости, что мистер Бирсада перестал приносить мне конфеты, а мама отказывалась готовить на ужин что-нибудь, кроме вареных яиц с рисом. Помню также, как помогала маме стелить на диване постель для мистера Бирсады, который ночевал у нас, и пронзительные голоса посреди ночи, когда родители звонили родственникам в Калькутту узнать подробности. Но больше всего мне запомнилось, что все трое в то время казались монолитом – ели как один человек, двигались как один, единодушно молчали, единодушно боялись.

В январе мистер Бирсада улетел в Дакку, чтобы выяснить, что осталось от его трехэтажного дома. В последние недели того года мы мало его видели; он поспешно заканчивал рукопись, а мы на Рождество ездили в Филадельфию к друзьям моих родителей. Я не помню первого визита мистера Бирсады, не помню и последнего. Однажды днем, когда я была в школе, отец отвез его в аэропорт.

Долгое время мы не получали от него вестей. Вечера наша семья проводила как обычно – мы ужинали перед телевизором. Только мистера Бирсады не было с нами и не лежали на столике его часы. В новостях сообщали, что Дакка под руководством вновь созданного парламентского правительства постепенно оправляется от потрясений. Новый президент, Муджибур Рахман, недавно освобожденный из тюрьмы, просил другие страны предоставить строительные материалы, чтобы возвести заново более миллиона домов, разрушенных во время войны. Бесчисленное множество беженцев вернулись из Индии, и, как нам стало известно, на родине их встретили безработица и угроза голода. Изредка я рассматривала карту, висевшую над столом у отца, и представляла, как мистер Бирсада, страшно потея в своем костюме, разыскивает семью на маленьком желтом клочке земли. Карта к тому времени, конечно, уже устарела.

Наконец через несколько месяцев мы получили от него открытку в честь мусульманского Нового года, а также короткое письмо. Он писал, что воссоединился с женой и детьми. Все были живы-здоровы. От жутких событий прошлого года они спасались в горах на плато Шиллонг в поместье бабушки и дедушки его жены. Семь дочерей подросли, но во всем остальном не изменились, и он по-прежнему не может уложить в голове их имена по порядку. В конце мистер Бирсада благодарил нас за гостеприимство и добавлял, что хотя теперь он понимает значение слова «спасибо», оно все же не может выразить в полной мере его признательности.

В тот вечер, чтобы отметить добрую весть, мама приготовила особенно вкусный ужин, мы собрались за журнальным столиком, торжественно подняли наши стаканы с водой, однако настроение у меня было не праздничное. Мистера Бирсаду я не видела уже много месяцев, но только тогда почувствовала его отсутствие. Только тогда я узнала, что значит скучать по человеку, находящемуся на другом краю земли, так же как он долгими месяцами тосковал по жене и дочерям. Причин возвращаться к нам у него не было, и родители совершенно справедливо предсказывали, что больше мы его никогда не увидим. С января каждый вечер перед сном я ела во имя благополучия семьи мистера Бирсады одну конфету из тех, что сохранила с Хеллоуина. В тот вечер необходимость в этом отпала, и я наконец выбросила мешок со сладостями.

ТОЛКОВАТЕЛЬ БОЛЕЗНЕЙ

У чайной палатки мистер и миссис Дас повздорили, кому вести Тину в туалет. Наконец мистер Дас напомнил жене, что накануне купал дочь, и миссис Дас уступила. В зеркало заднего вида господин Капаси наблюдал, как миссис Дас лениво выплывает из его громоздкого белого «амбассадора», вытягивая с заднего сиденья бритые, почти полностью голые ноги. По дороге к туалету она не держала девочку за руку.

Семейство направлялось на экскурсию к храму Солнца в Конараке. Стоял сухой и ясный субботний день, дующий с океана бриз умерял июльскую жару – погода весьма благоприятствовала осмотру достопримечательностей. Столь скорая остановка в пути не входила в планы господина Капаси, но, как только он забрал семью около отеля «Песчаная вилла», девочка начала хныкать. Увидев мистера и миссис Дас, стоявших с детьми под навесом у входа в гостиницу, господин Капаси сразу подметил, что они очень молоды – вероятно, им не было и тридцати лет. Кроме Тины, с ними путешествовали два сына, Ронни и Бобби, видимо погодки, со сверкающими на солнце серебряными скобками на зубах. Все они походили на индийцев, но одеты были по-европейски, дети в опрятных ярких костюмчиках и кепках с прозрачными козырьками. Господин Капаси привык к иностранным туристам – поскольку он говорил по-английски, ему постоянно поручали работать с ними. Вчера он возил пару пожилых шотландцев, с лицами в старческих пятнах и пушистыми белыми волосами, тонкими и такими редкими, что сквозь них просвечивала бронзовая от загара кожа. В сравнении с ними загорелые молодые лица мистера и миссис Дас поражали еще больше. Представляясь, господин Капаси приветственно сложил ладони, но мистер Дас стиснул ему руку так сильно, что пожатие отозвалось даже в локте, а миссис Дас скривила губы в дежурной улыбке, не проявив к гиду никакого интереса.

Пока они ждали у чайной палатки, Ронни, вероятно старший из мальчиков, вдруг выкарабкался с заднего сиденья машины, завидев привязанную к столбику козу.

– Только не трогай ее, – предупредил мистер Дас. Он оторвал взгляд от явно изданного за границей путеводителя в мягкой обложке с названием желтыми буквами «ИНДИЯ». Его голос, нерешительный и немного визгливый, звучал так, словно принадлежал еще не вступившему в пору зрелости юнцу.

– Я хочу дать козе жвачку, – ответил мальчик, ринувшись к животному.

Мистер Дас вышел из машины и размял ноги, сделав быстрое приседание. Этот чисто выбритый мужчина выглядел как увеличенная копия Ронни. На нем были шорты, кроссовки, футболка и темно-синий козырек. Во всем его облике обращал на себя внимание лишь висевший на шее современный фотоаппарат с огромным телеобъективом и множеством кнопок и значков. Недовольный тем, что Ронни бросился к козе, мистер Дас хмурился, но даже не подумал остановить сына.

– Бобби, проследи, чтобы твой брат не выкинул какую-нибудь глупость.

– Не хочу, – откликнулся Бобби и не двинулся с места. Он сидел на переднем сиденье рядом с господином Капаси и разглядывал рисунок божества с головой слона, наклеенный на бардачок.

– Не беспокойтесь, – сказал господин Капаси. – Козы здесь ручные.

Господину Капаси было сорок шесть лет. Редеющие волосы совершено поседели, но смуглое гладкое лицо и лоб без морщин, который он в свободные минуты увлажнял бальзамом с маслом лотоса, давали представление о том, как он выглядел в молодые годы. Он был в серых брюках и серой рубашке из тонкого, но прочного синтетического материала, зауженной на талии, с короткими рукавами и большим остроконечным воротником. Своему портному он всегда заказывал именно такие рубашки и неизменно надевал их во время работы с туристами, предполагавшей долгие часы за рулем, – они не мялись. Через ветровое стекло господин Капаси видел, как Ронни обошел козу со всех сторон, быстро дотронулся до ее бока и сиганул назад к машине.

– Вас увезли из Индии ребенком? – поинтересовался господин Капаси, когда мистер Дас снова уселся в машину.

– Мы с Миной оба родились в Америке, – произнес тот с внезапно появившейся уверенностью в голосе. – И выросли там же. Наши родители вышли на пенсию и вернулись сюда. Мы навещаем их раз в пару лет. – Он повернулся и проследил взглядом, как дочь бежит к машине; широкие пурпурные банты ее платья подпрыгивали на узких темных плечиках. К груди она прижимала куклу с желтыми волосами, которые выглядели так, словно их в порядке наказания подрезали тупыми ножницами. – Вот Тина у нас впервые в Индии. Правда, Тина?

– Я сходила в туалет, – объявила девочка.

– А где Мина? – спросил мистер Дас.

Господину Капаси показалось странным, что мистер Дас обращается к дочери, называя жену по имени. Тина указала на чайную палатку, где миссис Дас покупала что-то у обнаженного по пояс мужчины. Когда она отошла от прилавка и направилась к машине, господин Капаси услышал, как другой продавец, тоже с голым торсом, пропел ей вслед строку из популярной любовной песни на хинди, но женщина, видимо, не понимала слов, поскольку не выразила ни досады, ни смущения и вообще никак не отозвалась на заигрывание.

Господин Капаси наблюдал за ней. Клетчатая красно-белая юбка выше колена, легкие туфли на квадратном деревянном каблуке, облегающая футболка, напоминающая мужскую майку. На груди красовалась аппликация из ситца в виде клубники. Невысокая женщина, немного раздавшаяся в талии, с маленькими, похожими на лапки руками; перламутрово-розовый лак на ногтях сочетается с цветом губной помады. Волосы, чуть длиннее, чем у мужа, расчесаны на косой пробор. Крупные темно-коричневые солнечные очки с розоватым отливом, непомерно большая соломенная сумка в форме чаши, из которой выглядывает бутылка воды. Она шла медленно и несла в кульке из газеты воздушный рис с арахисом и перцем чили. Господин Капаси повернулся к мистеру Дасу.

– А где вы живете в Америке?

– В Нью-Брансуике, штат Нью-Джерси.

– Недалеко от Нью-Йорка?

– Верно. Я преподаю в средней школе.

– Какой предмет?

– Естествознание. Каждый год я вожу учеников в Музей естественной истории в Нью-Йорке. В каком-то смысле мы с вами коллеги. Давно вы работаете гидом, господин Капаси?

– Пять лет.

Миссис Дас подошла к машине.

– Долго ехать? – осведомилась она, захлопывая дверцу.

– Примерно два с половиной часа, – ответил господин Капаси.

Миссис Дас нетерпеливо вздохнула, словно путешествовала всю жизнь без остановки. Она обмахивалась сложенным журналом о кино на английском языке.

– Я думал, храм Солнца в тридцати километрах к северу от Пури, – сказал мистер Дас, постукивая по путеводителю.

– Дорога в Конарак неважная. На самом деле получается восемьдесят пять километров, – объяснил господин Капаси.

Мистер Дас кивнул и поправил ремешок фотоаппарата, который начал натирать шею.

Прежде чем завести мотор, господин Капаси проверил, хорошо ли закрыты задние дверцы. Как только машина тронулась, девочка начала баловаться с замком, с усилием щелкая им туда-сюда, но миссис Дас и не подумала сделать замечание. Она ссутулилась на заднем сиденье, никому не предлагая воздушный рис. Ронни и Тина сидели по обе стороны от матери, надувая пузырями ярко-зеленую жвачку.

– Смотрите! – воскликнул Бобби, когда машина начала набирать скорость. Он указывал пальцем на высокие деревья, окаймляющие дорогу. – Смотрите!

– Обезьяны! – заверещал Ронни. – Ух ты!

Покрытые серебристой шерстью животные с блестящими черными мордами, сросшимися бровями и причудливыми, похожими на гребни хохолками на головах группами сидели на ветках. Длинные серые хвосты свешивались среди листвы, как веревки. Некоторые обезьяны почесывались черными безволосыми руками или качали ногами, уставившись на проезжающий автомобиль.

– Мы зовем их хануманы, – сказал господин Капаси. – Их здесь много.

В этот миг одна обезьяна выскочила на середину дороги, и гиду пришлось резко затормозить. Другая прыгнула на капот и тут же соскочила. Господин Капаси дал резкий гудок. Дети пришли в восторг, издавая изумленное «у-у-у» и закрывая лица руками.

– Раньше они видели обезьян только в зоопарке, – объяснил мистер Дас.

Он попросил господина Капаси остановиться, чтобы сделать фотографию.

Пока мистер Дас настраивал объектив, миссис Дас достала из соломенной сумки бутылочку бесцветного лака и стала намазывать его на ноготь указательного пальца.

Девочка протянула руку:

– И мне! Мамочка, и мне!

– Отстань, – проговорила миссис Дас, дуя на ноготь и слегка отворачиваясь от дочери. – Ты мне все размажешь.

Тина принялась расстегивать и застегивать на кукле передник.

– Готово, – сообщил мистер Дас, надевая на объектив крышку.

Машина понеслась по бугристой пыльной дороге, отчего пассажиры то и дело подскакивали на сиденьях, но миссис Дас продолжала красить ногти. Чтобы автомобиль не трясло на кочках, господин Капаси сбавил скорость. Когда он протянул руку к рычагу коробки передач, мальчик на переднем сиденье отодвинул свои голые коленки, чтобы они не мешали водителю. Господин Капаси заметил, что кожа у этого ребенка светлее, чем у брата с сестрой.

– Папа, а почему в машине руль с другой стороны? – поинтересовался мальчик.

– Здесь все так ездят, дурень! – отозвался Ронни.

– Не называй брата дурнем, – сказал мистер Дас. Он повернулся к господину Капаси. – В Америке ведь… Их это сбивает с толку.

– О да, я знаю, что у вас руль слева, – ответил господин Капаси. Они приближались к подъему на дороге, и водитель снова повысил скорость, как можно осторожнее переключив передачу. – Видел в «Далласе».

– Что такое «даллас»? – спросила Тина, стуча теперь уже раздетой куклой по сиденью господина Капаси.

– Это название сериала, – объяснил мистер Дас.

Такое впечатление, что они не родители, а старшие брат и сестра, думал господин Капаси, когда проезжали мимо ряда финиковых пальм. Как будто им оставили детей всего на пару часов; трудно представить, что эти двое изо дня в день отвечают за чью-то жизнь. Мистер Дас постукивал по крышке объектива и по обложке путеводителя и изредка проводил ногтем большого пальца по обрезу брошюры, издавая скрипучий звук. Миссис Дас продолжала заниматься маникюром. Очки она не снимала. Время от времени Тина снова просила покрасить ей ногти, и в конце концов мать мазнула лаком по ногтю девочки, после чего убрала бутылочку в соломенную сумку.

– А что, разве кондиционера в машине нет? – спросила она, дуя на свежий лак. Ручка стеклоподъемника со стороны Тины была сломана, и окно не опускалось.

– Хватит жаловаться, – сказал мистер Дас. – Не так уж и жарко.

– Говорила тебе: возьми машину с кондиционером, – продолжала миссис Дас. – Неужели нельзя было доплатить несколько поганых рупий, Радж? Пожалел лишние пятьдесят центов?

Такой выговор господин Капаси слышал в американских телепрограммах, но в «Далласе» говорили иначе.

– Господин Капаси, а вам не надоедает каждый день показывать туристам одни и те же места? – полюбопытствовал мистер Дас, полностью опуская стекло со своей стороны. – Ой, можете остановить? Хочу заснять вон того парня.

Господин Капаси затормозил на обочине, а мистер Дас сделал фотографию босого мужчины с грязным тюрбаном на голове, сидевшего на груженной дерюжными мешками телеге, которую тащили волы. И человек, и животные выглядели истощенными. На заднем сиденье миссис Дас, выглянув в окно, смотрела на небо, где проносились друг за другом почти прозрачные облака.

– Наоборот, я с нетерпением жду каждой экскурсии, – сказал господин Капаси, когда они продолжили путь. – Храм Солнца – одно из моих любимых мест. Мне это в радость. Туристов я вожу только по пятницам и субботам. А на неделе у меня другая работа.

– Правда? Какая? – осведомился мистер Дас.

– В лечебнице.

– Вы врач?

– Нет, я работаю переводчиком у врача.

– А зачем врачу переводчик?

– У него есть пациенты, которые говорят на гуджарати. Мой отец был гуджаратцем, а многие люди здесь не знают этого языка. Врач тоже. Поэтому он попросил меня переводить жалобы больных.

– Как интересно! Никогда ничего подобного не слышал… – пробормотал мистер Дас.

Господин Капаси пожал плечами:

– Обычная работа.

– Это так романтично, – мечтательно произнесла миссис Дас, нарушая длительное молчание. Она сняла свои розовато-коричневые очки и надела их на голову, как тиару. Господин Капаси впервые встретил в зеркале заднего вида дремотный взгляд ее тусклых маленьких глаз.

Мистер Дас повернул к жене голову.

– Что же тут романтичного?

– Не знаю. Что-то в этом есть. – Она пожала плечами, на мгновение сдвинув брови. И приветливо предложила: – Хотите жвачку, господин Капаси? – Она покопалась в соломенной сумке и протянула гиду подушечку в бело-зеленой полосатой обертке. Господин Капаси положил угощение в рот и ощутил резкий сладкий вкус.

– Расскажите о вашей работе подробнее, – попросила миссис Дас.

– Что именно вас интересует, мадам?

– Не знаю… – Она снова пожала плечами, пережевывая воздушный рис и слизывая горчичное масло с уголков рта. – Например, как обычно проходит прием. – Она откинулась на сиденье, подставив голову лучам солнечного света, и закрыла глаза. – Я хочу представить, как это выглядит.

– Хорошо. На днях пришел человек с болью в горле.

– Он много курит?

– Нет. Это любопытный случай. Пациент жаловался, что ему кажется, будто в горле застряли длинные соломины. Я сказал об этом врачу, и тот прописал нужные лекарства.

– Круто.

– Да, – после некоторого колебания согласился господин Капаси.

– Так эти больные полностью зависят от вас, – проговорила миссис Дас медленно, словно размышляла вслух. – В каком-то смысле даже больше, чем от врача.

– Ну что вы! Как это возможно?

– Ну, допустим, вы можете сообщить врачу, что он чувствует в горле не соломины, а жжение. Пациент не узнает, что именно вы сказали доктору, а врач не узнает, что вы не так перевели. Это огромная ответственность.

– Да, господин Капаси, на вас лежит огромная ответственность, – подтвердил мистер Дас.

Господин Капаси никогда не думал о своей работе в такой лестной манере. Он считал это занятие неблагодарным и не находил ничего возвышенного в том, чтобы объяснять симптомы людских хворей, прилежно переводить бесконечные жалобы на распухшие конечности, спазмы и колики в животе, пятна на ладонях, меняющие цвет, форму, размер. Врач, почти вдвое моложе его, предпочитал брюки клеш и любил отпускать невеселые шутки про Партию конгресса.^[4] Вместе они работали в душном тесном помещении, где изящно пошитая одежда господина Капаси прилипала к телу от жары, несмотря на закопченный вентилятор, вращающийся над их головами.

Эта работа символизировала его неудачи. В юности господин Капаси самозабвенно изучал иностранные языки, имел впечатляющее собрание словарей. Мечтал переводить для дипломатов и государственных деятелей, разрешать конфликты между людьми и странами, улаживать разногласия, в которых только он мог понять обе стороны. Господин Капаси был самоучкой. По вечерам выписывал в тетради этимологические цепочки слов и в какой-то период жизни не сомневался, что сможет переводить, если представится возможность, на английский, французский, русский, португальский, итальянский, не говоря уже о хинди, бенгальском, ория и гуджарати. Пока родители не устроили его брак. Теперь в памяти у него остались лишь горстка европейских фраз и отдельные слова, обозначающие различные вещи вроде блюдца или стула. Из всех неиндийских языков он говорил свободно только на английском. Господин Капаси знал, что это не редкая способность. Иногда он подозревал, что его дети благодаря телевизору знают английский лучше отца. И все же для работы гида владение языком пригодилось.

Он устроился переводчиком после того, как его семи – летний первенец заболел брюшным тифом – именно тогда он и познакомился с тем самым врачом. В то время господин Капаси преподавал английский в средней школе, и он начал работать переводчиком в медицинском кабинете, чтобы покрывать все растущие расходы на лечение. В конце концов однажды вечером мальчик умер в лихорадке на руках у матери, но потом нужно было платить за похороны, а вскоре родились еще дети, понадобился дом побольше, и хорошая школа, и репетиторы, и крепкая обувь, и телевизор, и бесчисленное количество других вещей, которыми он пытался утешить жену, чтобы та не плакала по ночам, и потому, когда врач предложил ему жалованье, вдвое превышавшее учительский заработок, он согласился. Господин Капаси знал, что жена не одобряла его новое занятие: оно напоминало ей о потерянном сыне, и она не могла смириться с тем, что, в меру своих скромных возможностей, супруг помогал спасти другие жизни. Если она и упоминала о его новой работе, то называла его медбратом, словно процесс перевода равноценен измерению температуры или выносу судна. Она никогда не расспрашивала мужа о пациентах и никогда не предполагала, что на нем лежит огромная ответственность.

Вот почему господину Капаси польстил интерес миссис Дас к его работе. В отличие от жены, она напомнила ему, что перевод требует умственных усилий. А еще миссис Дас назвала это романтичным. В ее отношении к мужу не виделось никакой романтики, а вот господин Капаси чем-то ее заинтриговал. Может быть, мистер и миссис Дас не подходили друг другу, так же как он и его жена? Может, этих людей тоже не связывало ничего, кроме троих детей и десяти лет брака? Он видел в этой чете признаки неблагополучия, характерные и для его собственной семьи, – препирательства, равнодушие, длительное молчание. Внезапный интерес американки, интерес, которого она не испытывала ни к мужу, ни к детям, кружил ему голову. А когда господин Капаси вспомнил, с каким выражением она произнесла «романтично», его и вовсе захлестнуло пьянящее чувство.

Ведя машину, он стал поглядывать на свое отражение в зеркале заднего вида, радуясь, что надел сегодня утром серый комплект, а не коричневый – коричневые брюки вытягиваются на коленях. Время от времени он посматривал в зеркало на миссис Дас. Причем не только на лицо, он также бросал взгляды на клубнику между ее грудями и золотистую ямочку у шеи. Он решил рассказать миссис Дас о других пациентах: молодой женщине, которой казалось, что на позвоночник капает дождь; мужчине, из чьей родинки стали расти волосы. Миссис Дас слушала внимательно, причесываясь небольшой пластиковой щеткой, похожей на овальное ложе с гвоздями, задавала вопросы, просила привести новые примеры. Дети притихли, высматривая на деревьях обезьян, мистер Дас погрузился в чтение путеводителя, так что господин Капаси и миссис Дас беседовали почти с глазу на глаз. Так прошло полчаса, и они остановились перекусить в придорожном ресторанчике, торгующем оладьями с начинкой и сэндвичами с омлетом. Обычно в таких поездках господин Капаси с нетерпением ждал обеденного времени, когда можно спокойно посидеть и выпить горячего чаю. На сей раз остановка на обед его не радовала. Семья Дас уселась за столик под пурпурным зонтом с белыми и оранжевыми кистями, и официант в треуголке принял у них заказ, а господин Капаси неохотно проследовал к соседнему столику.