Текст книги "Смерть служанки"

Автор книги: Джудит Кук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Эпилог

– Мертвый? – взревел Саймон. – Ты говоришь, что он умер? Как это он мог умереть?

Джон Брейдедж пожал плечами.

– Так мне сказал ключник в тюрьме. Он сказал, что ночью у Дауна начались страшные желудочные боли и к утру он умер. А ведь завтра он должен был явиться в суд.

Уже наступил июль, но погода все еще оставляла желать лучшего, хотя и выдавались солнечные дни вроде сегодняшнего. Саймон уже сделал все необходимые записи и возился в огороде с лекарственными растениями. От его деревенского детства, от сына сельского наемного рабочего в нем осталась любовь к растениям и уходу за ними. Это занятие успокаивало и утешало его. Здесь также требовались знания не только сельскохозяйственные. Многие лекарственные растения следовало сажать при определенной фазе луны или при определенном положении планет – от этого зависела их эффективность. Воздух наполнял аромат трав.

Его положение все еще оставалось неопределенным. Доктор Филд уехал, пообещав ему сделать все возможное, чтобы вынудить Королевский колледж врачей вернуть ему его лицензию, и он свое слово сдержал – не только написал им, но, вернувшись в Лондон, лично посетил президента. Они явно не спешили с решением, и тем временем Саймон осторожно навещал своих старых пациентов в Сити и Блэкфрайерз, пока, к счастью, без неприятностей.

Задача Филда облегчилась тем, что, как и ожидал Саймон, сэр Уолфорд, пролежав неделю без сознания, умер от апоплексического удара. Похороны были спешными, что не прошло незамеченным. Об Оливии Такетт ничего не было слышно, так что, вероятно, Даун передумал и не стал втягивать ее в это дело, а если что и говорил, ему не поверили. Пусть сэр Уолфорд мертв, а Такетты устранились, но коллегам сэра Уолфорда в Сити был вовсе не нужен открытый скандал. Даун оказался удобным козлом отпущения, и Саймон не сомневался, что все делалось для того, чтобы ситуация не изменилась.

Но теперь, если сведения Джона Брейдеджа достоверны, суда не будет и Даун, в конечном итоге, надул виселицу. Саймон вернулся в дом и смыл землю с рук. Итак, теперь никто ничего не узнает и сэр Томас Монктон может не беспокоиться о своем приговоре. Саймон взял пиджак и шляпу.

– Я вернусь до полудня, – сказал он Анне. – Пойду к дому сэра Уолфорда, а потом в «Ньюгейт».

Саймон зашагал через шумный Бэнксайд к Лондонскому мосту. Пока он мучился над загадкой смерти Элайзы, вокруг шла обычная жизнь. Вся история казалась теперь нереальной, напоминала театральную постановку. Мысль о театре заставила его взглянуть на здание театра, над которым развевался флаг, возвещавший, что сегодня будет представление.

Переходя через мост, он вспомнил Оливию и ее слова, произнесенные у двери в спальню отца. Просто слова, или она действительно что-то еще затеяла? Он вспомнил вечер в «Трех голубях» и что бы могло произойти, если бы его не опоили. Конечно, не изнасилование, он был совершенно уверен, что ее действительно влекло к нему, даже если она и собиралась использовать это в своих целях. Он не сомневался, ночь с Оливией была бы незабываемой. Однако теперь его мысли были заняты другой дамой, потому что за последнее время он дважды видел очаровательную Авизу Аллен, когда она шла в контору к своему дяде, и во второй раз она очень мило покраснела и сообщила, что собирается зайти к нему по поводу своего здоровья. Он ждал ее визита с нетерпением.

Несмотря на то что со дня смерти сэра Уолфорда прошло всего несколько недель, дом уже выглядел заброшенным. Привратника не было видно, а когда Саймон позвонил, появилась Ханна. Он спросил, может ли он поговорить с Оливией.

Ханна сообщила, что леди Такетт уехала, но она спросит леди Барнес, не примет ли она мистера Формана.

– Бедняжка, ее так расстроили все эти события, – вздохнула она, – хотя она не отличалась бодростью и в лучшие времена.

Она провела его в дом и попросила подождать в холле, пока она узнает у госпожи, сможет ли та принять посетителя. Она вернулась через несколько минут и провела Саймона в маленькую гостиную. Леди Барнес, тусклая копия своего портрета, лежала на небольшом диване. Колени были прикрыты пледом. Она жестом предложила ему сесть.

– Надеюсь, вы будете кратки, доктор Форман, вы видите, что я слаба и плохо себя чувствую.

Саймон заверил, что он не отнимет у нее много времени, и соврал, что был очень огорчен, узнав о смерти ее мужа. Добавил, что рассчитывал поговорить с ее дочерью. Можно было не сомневаться, что леди Барнес имела весьма смутное представление о том, что здесь произошло и какую роль он сыграл в этих событиях. Ее волновал только результат: она вынуждена была покинуть деревню в Эссексе, где была вполне счастлива, и перебраться в город, и что Маркус, теперь лорд Такетт, отказывается жить с Оливией как с женой.

– Чем все это кончится, представления не имею, как и не знаю, за что Господь послал нам такие испытания, – пожаловалась она. – Что касается Оливии, то моя дочь вчера уехала в Париж. У моего мужа там был деловой партнер, вот она и поехала навестить его семью и собирается остаться там на несколько месяцев.

«До окончания суда над Фрэнсисом Дауном», – мрачно подумал Саймон. Хотя теперь ей уже вообще можно не волноваться, поскольку Даун умер. Интересно, побег во Францию она имела в виду, когда говорила, что игра еще не закончена? Спрашивать о чем-то леди Барнес не имело смысла, поэтому он откланялся и направился к «Ньюгейту».

Значит, леди Барнес одна в огромном доме. Он задумался, останется ли она там без мужа и какой-то светской жизни, которая бы несомненно была при Оливии и ее муже, если бы они воспользовались этим домом для себя и будущих детей. Но то, что было так болезненно для леди Барнес, принесло огромное удовольствие Джеймсу Филду.

Он с радостью вступал в права наследования. Саймон спросил его, останется ли он ректором в своем приходе, и он ответил, что планирует какое-то время продолжать, хотя начнет подыскивать себе подходящего помощника для повседневных дел в церкви. Он сказал, что был удивлен, когда выяснилось, что прихожане его любят.

Что касается Паргетеров, он рассказал им столько, сколько, по его разумению, им стоило знать.

«По крайней мере, – писал он, – они могут получить удовлетворение от сознания, что главный виновник предстанет перед судом, к тому же я уверил их, что их аренда и работа останутся за ними. Что касается ста гиней, то раз они не знают, откуда они взялись, я сказал им, что не вижу причины, почему бы им не оставить их себе». Он закончил письмо заверениями, что будет очень рад, если доктор Форман навестит его с семьей в любое удобное для доктора время.

Саймон уже подошел к тюрьме «Ньюгейт». Стал бы Фрэнсис Даун под угрозой виселицы рассказывать о роли Оливии в этой истории, чтобы отомстить? Что же, теперь этот вопрос был чисто риторическим. Он подошел к главному входу, посмотрел сквозь решетку и попросил ключника позвать главного тюремщика. Его просьба встретила лишь отсутствующий взгляд, пришлось сунуть дежурному монету. Тогда дверь открылась, и ключник, шаркая ногами, пошел впереди него по грязному коридору. Вонь из переполненных камер, расположенных внизу, заставила Саймона зажать нос платком.

Главного тюремщика они нашли в его комнате, где было немного чище, чем в коридоре. Он сидел за замызганным столом, разбираясь в стопке документов. Рядом стояла початая бутылка бренди. Он знал Саймона, видел его несколько раз, когда посылал за ним для осмотра больного заключенного, у которого имелись деньги, чтобы заплатить врачу. Многие доктора никогда бы не поехали в тюрьму.

Он показал на бумаги.

– Пища для Тайберна, – пошутил он. – Тут те, кого завтра будут вешать. Итак, доктор, что вы хотите?

– Дело касается одного из ваших подопечных, который явно заслуживал Тайберна. Он должен был завтра явиться в суд, но, как я слышал, он вас надул.

Главный тюремщик нахмурился.

– Это вы о ком?

– Его звали Фрэнсис Даун. Он был секретарем покойного сэра Уолфорда Барнеса, торговца тканями. Мне сказали, что он умер.

– И почему это вас интересует?

Саймон объяснил, что принимал участие в разоблачении преступника.

– К тому же его смерть была для меня неожиданностью, потому что, когда я в последний раз его видел, он был в добром здравии, если не считать царапину на голове. К тому же я не слышал, чтобы у вас в тюрьме была эпидемия лихорадки или кровавого поноса.

Тюремщик подтвердил, что ничего подобного нет, а Дауну к тому же повезло, у него нашлись деньги и он сидел в роскошных условиях, в отдельной комнате, а не в большой общей камере, так что вряд ли он мог подхватить какую-то инфекцию. Он даже арендовал себе матрас, на котором спал, покупал свечи и посылал за едой.

– Так что вы не можете сказать, что он отравился тем, что ел здесь, – закончил тюремщик.

– К нему кто-нибудь приходил?

– Почему вы спрашиваете? – Тюремщик неожиданно забеспокоился.

– Так что, приходил? – настаивал Саймон.

Тюремщик поскреб в паху.

– Насекомых тут тьма, – пожаловался он. – Вчера приходила женщина, – наконец признался он. – Дала мне гинею, чтобы я разрешил ей поговорить с заключенным. Я не увидел в этом ничего плохого.

– Как она выглядела?

– Честно, не могу сказать. На ней был глухой плащ с капюшоном, который закрывал лицо. Но говорит гладко. Я бы сказал, она из знати. Я решил, что она, наверное, его подружка.

– Она что-нибудь с собой приносила? – продолжал настаивать Саймон.

– Она принесла еду и выпивку в корзинке. Показала мне пирог, апельсины и две бутылки вина. Больше ничего не было, я посмотрел.

«Я должен был догадаться», – подумал Саймон. Именно так, а не иначе. Оливия сделала свой последний ход. Интересно, что произошло между ними, когда она принесла ему вкусный ужин, где она достала яд, который, наверняка, подсыпала в вино, и какой именно яд она использовала. Аконит? Слишком медленно действует. Белладонна? Не те симптомы. Наверное, какой-то минеральный яд. Теперь он этого уже никогда не узнает.

– Это все? – проворчал главный тюремщик.

Саймон сказал, что это все и он больше не будет отрывать его от важных дел. Тюремщик пожал плечами.

– Разве вы не хотите знать, кто была эта женщина? – спросил он.

Саймон изумленно взглянул на него. Наверняка у Оливии не хватило наглости назваться своим собственным именем. Тюремщик протянул руку к полке и снял с нее большую потрепанную книгу. Открыл ее и, водя по строчкам сальным пальцем, нашел нужный день. Затем повернул книгу так, чтобы Саймон мог прочесть сам.

Ясным и четким почерком было написано: «Элайза Паргетер».

Заметки автора

Настоящий доктор Саймон Форман

Практически единственные сведения, которые мы долгое время имели о нем, содержались в статье, вошедшей в «Национальный словарь биографий» и написанной сэром Сидни Ли в конце 1870-х годов. Там полно неточностей, более того, автор считал его шарлатаном и знахарем. По-видимому, к такому выводу он пришел, читая отчеты заседаний Королевского колледжа врачей за несколько лет, в которых упоминалось о столкновениях с доктором Форманом. Более поздние исследования, за которые мы должны быть благодарны, главным образом, доктору А. Л. Роузу, доказывают, что он вовсе не был шарлатаном, напротив, он мог похвастать многими свежими идеями, которыми напитался в Европе и которые далеко опережали медицинскую практику в Англии тех дней. Например, он считал, что столь популярное в те времена кровопускание панацеей не является, а только ослабляет пациента. Кроме того, то, что он занимался астрологией, составлял гороскопы и использовал эти данные при установлении диагноза, не делает его знахарем. Тогда так поступали многие медики, включая одного из первых президентов Королевского колледжа врачей.

Саймон Форман родился в Куидхэмптоне, Уилтшир, примерно в 1558 году и был младшим из пятерых детей в семье. Его отец, занимавшийся земледелием, умер, когда Саймон был совсем маленьким, оставив семью практически без средств к существованию. Окончив сельскую начальную школу, Саймон пробился в среднюю школу, где считался хорошим учеником. Его увлекали новые науки, он мечтал изучать медицину, и его учителя пророчили ему Оксфордский университет, но, что вполне естественно в таких обстоятельствах, мать не поддерживала его стремлений. Самое большее, чего ему удалось добиться, – это иногда прислуживать сыну местного пастора, который учился в Оксфорде, да посещать некоторые лекции. Но стать студентом ему не разрешили, поскольку денег у него не было, а стипендии не предложили.

Через год он вернулся в Уилтшир, чтобы найти там работу. Вскоре он умудрился разгневать местного землевладельца, в результате чего ему пришлось год просидеть в тюрьме. Некоторое время сведения о нем отсутствуют и появляются, только когда он открыл медицинскую практику в Салисбери (в этот период у него родился внебрачный ребенок), а затем перебрался в Лондон, где уже был профессиональным врачом, признанным Кембриджским университетом. Трудно точно сказать, учился он в Италии или нет (или где-то еще на континенте), но где-то он учился, и для этой книги я выбрала Италию.

Когда он впервые начал практиковать в Лондоне, его постоянно преследовал Королевский колледж врачей, который отказывался признать его врачом, даже когда его статус был подтвержден Кембриджем. Им не нравились его принципы, они считали его выскочкой и, скорее всего, именно от них и пошли сплетни о том, что он некромант и практикует черную магию.

Доктор Роуз считает, что он обосновался в Лондоне примерно в 1593–1594 годах. Есть также сведения, что однажды придворный королевы Елизаветы, сэр Фрэнсис Уолмингхэм, вступился за него перед Королевским колледжем врачей. Если это так, тогда он должен был практиковать в Лондоне уже в 1590 году, потому что достопочтенный сэр отдал богу душу весной этого года.

Нет сомнений, что в первой половине 1590-х Саймон Форман жил в приличном доме рядом с Бэнксайдом (который не входил в юрисдикцию Королевского колледжа врачей), с садом, в котором он выращивал лекарственные травы и цветы. Он принимал больных у себя и навещал их на дому, и в число его пациентов входили представители всех слоев населения – от политиков, актеров, писателей, шлюх из Бэнксайда до торговцев в Сити и даже придворных аристократов. Он очень любил театр. Он оставил нам первые заметки о шекспировских пьесах, а хозяйка дома, где жил Шекспир, была его пациенткой, также как и жена Ричарда Бёрбеджа. Он был очень падок на женщин. У него даже было тайное слово для обозначения тех дам, которые предпочитали уплатить ему натурой, а не деньгами. Он также пережил короткий, но бурный роман с Эмилией Ланье, известной как Бассано, главной претенденткой на роль шекспировской леди Макбет.

Главной любовью его жизни была тем не менее Авиза Аллен, которая вышла замуж за торговца намного старше ее. Этот торговец между делом занимался изготовлением лекарств из трав. Он пережил жену, о разводе вообще не было речи, жениться на ней Саймон не мог. Она стала его любовницей, и их отношения продолжались до самой ее смерти. Много лет спустя он женился на Джейн Бейкер, дочери кентского рыцаря. Он был экспертом по ядам и убийствам и должен был выступать свидетелем на суде над леди Говард, убившей своего мужа, сэра Томаса Овербери, но внезапно умер перед самым судом, скорее всего, от аппендицита.

Саймон Форман, как и многие врачи его времени, включая зятя Шекспира Джона Холла, тщательно записывал истории болезни своих пациентов, а также составляемые им гороскопы. Форман написал также несколько книг по медицине и астрологии. Хотя мое изображение Саймона Формана несколько опоэтизировано, совершенно очевидно, что это был полный жизни, находчивый и решительный человек с взыскательным умом.

История его слуг, Джона и Анны Брейдедж, совпадает с тем, что описано мною во второй главе, хотя в его жизни они появились несколько позже, чем в книге. Однако сэр Уолфорд Барнес, его дочь Оливия, сэр Маркус Такетт и доктор Джеймс Филд – персонажи полностью вымышленные.

Сюжет с подменой в постели

Слуги, которые меняются местами со своими господами или госпожами, впервые появились в работах римских драматургов, и этот сюжет, наряду с другими, где действовали близнецы, которых путали друг с другом, был очень популярен среди публики времен Елизаветы и Иакова.

Шекспир воспользовался обоими вариантами. Перепутанные близнецы появляются в «Комедии ошибок» и «Двенадцатой ночи». В «Укрощении строптивой» Лючентуио меняется местами со своим слугой Транио, чтобы иметь возможность ухаживать за Бианкой, сестрой Кейт.

«Подмена в постели», когда вместо одной женщины в постель с мужчиной ложится другая, свидетельствовала уже о более серьезной драме. Шекспир пользовался таким сюжетом дважды. В пьесе «Все хорошо, что хорошо кончается» неприятный тип Бертрам отказывается спать с нежеланной женой, Еленой, и говорит, что будет считать ее своей женой, только если она от него забеременеет. Чтобы осуществить невозможное, она меняется местами с Дианой, женщиной, которая влюбилась в Бертрама. В пьесе «Мера за меру» после того, как деспотичный правитель Анжело сказал героине, Изабелле, что он спасет ее брата от казни, только если она ляжет с ним в постель, Изабелла уговаривает бывшую любовницу Анжело Марианну занять ее место.

Но наиболее яркий пример, который в известной степени подтолкнул меня к написанию данной книги, – «Как обмануть старика» Томаса Мидлтона и Уильяма Роули, одна из величайших трагедий времен короля Иакова. В этой трагедии развратная Беатрис Джоанна уговаривает влюбленного в нее слугу убить своего поклонника, чтобы она могла выйти замуж за другого человека. Но в качестве платы за свои услуги он требует ее девственность. Узнав, что ее будущий муж изобретает способы, коими можно точно определить, девственница она или нет, она уговаривает свою горничную занять ее место в первую брачную ночь. Последствия оказываются весьма трагичными. В той трагедии роль горничной, хоть и важна для сюжета, но весьма незначительна. Она – просто невинная жертва. Однако события нашей книги происходят задолго до описанных в этих пьесах, так что Оливия не могла почерпнуть свою идею из них.