Текст книги "Бунт на продажу. Как контркультура создает новую культуру потребления"

Автор книги: Джозеф Хиз

Соавторы: Эндрю Поттер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Эта конкуренция за туристические места – назовем ее «конкурентное вытеснение» – ведется в точности по такой же схеме, как хипповский консюмеризм. Правда, на этот раз искомой престижной собственностью является не крутизна, а экзотика. В результате события развиваются по известному шаблону. Все начинается с первых, экспериментальных, контактов между искателями экзотики и обитателями еще не цивилизованного региона. Во время этих первых посещений не только считается приемлемым, но с радостью приветствуется отсутствие современных удобств, лингвистические и культурные барьеры. Когда местные жители адаптируются к присутствию пришельцев, они создают инфраструктуру, чтобы привлекать больше туристов: турбазы, бары, кафе, линии связи и т. д. Когда в этот регион валит еще больше визитеров, он становится более «туристическим» и менее экзотическим, из-за чего рушится его ценность в глазах людей, побывавших там первыми. И они отправляются дальше в поисках неизведанных земель, оставляя местное население менее экзотичным, но более подготовленным для удовлетворения потребностей глобального рынка туризма. Благодаря своим неустанным усилиям по прочесыванию планеты в поисках еще более экзотичных мест бунтари контркультуры десятилетиями функционируют как «авангардные части» массового туризма.

* * *

Каждый хоть сколько-нибудь совестливый турист постепенно понимает, как бесстыдно он сует нос в жизнь местных жителей и эксплуатирует их, и этот опыт заставляет ставить под сомнение мотивацию для пребывания там. Я пережил такой опыт однажды летом в столице Китая Пекине, находясь в старой части города, знаменитой своими хутонгами. Хутонги – это узкие улочки, окружающие Запретный Город. Они разбегаются среди огромного количества двориков и домов, традиционно различающих размерами и формой в соответствии с социальным статусом их обитателей. После крушения феодальной системы и установления народной республики условия в хутонгах ухудшились, так как дома, предназначенные для одной семьи, стали обиталищем нескольких семей.

Можно предположить, что хутонги очень привлекательны для туристов, и в то время как в этих кварталах по-прежнему проживает почти половина жителей Пекина, многие из домов были снесены и заменены современными строениями. О модернизации жизни нижних слоев китайского общества с сожалением сообщается в большинстве путеводителей, в которых туристам советуют обязательно посмотреть хутонги, пока эта древняя форма социальной организации не исчезла навсегда. И вот мы как-то раз и отправились смотреть хутонги.

Хотя есть возможность просто бродить по этим улочкам, местные жители предпочитают, чтобы вы этого не делали. Они желают, чтобы вы наняли их в качестве рикши, и они будут возить вас по округе. Так вот, когда я и мои спутники зашагали по переулкам, чтобы посмотреть, как живут местные аборигены, к нам начал настойчиво приставать один весьма хамоватый и горластый рикша. Он преследовал нас добрые пятнадцать минут и что-то орал все это время. Он никак не хотел сдаваться, пока один из наших наконец не обернулся и не заорал на него в ответ, показав угрожающий жест пальцами. Это было явно не та встреча двух культур, которой я ожидал.

Я осознал (несколько запоздало), насколько вся ситуация была пронизана эксплуатацией. Эти кварталы были родным домом для многих людей, а мы относились к ним как к дешевому экзотическому развлечению. У рикши были все причины для злости, ибо самое меньшее, что мы могли сделать, – это позволить ему установить условия его собственной коммодификации.

И все же мне ужасно не хотелось платить за поездку на рикше. Идея о плате кому-то, чтобы он провез меня по хутонгам, поразила меня как что-то недостаточно «настоящее», не достаточно аутентичное. Как указывает Триллинг, один из принципиальных признаков аутентичности – это отсутствие коммодификации.

В тот момент, когда объекты или переживания вовлекаются в денежные отношения, они становится частью современного мира. Заплатить за поездку на рикше означало бы признать: я наблюдаю не реалии жизни в хутонгах, а шаблонную или товарную версию. А это было просто неприемлемо, ведь даже легкий намек на то, что получаемое нами есть некая форма «шаблонной аутентичности», означал бы: посещение хутонгов не имело для нас никакого смысла.

Дин Мак-Каннелл в своей книге «Турист» (The Tourist) исследует различия между «фасадом» и «задворками» таких заведений, как рестораны и театры. Фасад – это место для клиентов, хозяев, обслуживающего персонала и аудитории, в то время как в тыльной части мы находим кухни, туалеты, бойлерные, комнаты для переодевания и т. д. Клиенты имеют доступ только к фасаду, в то время как исполнители и официанты имеют доступ и к фасаду, и к задворкам.

Существование «задворок» означает определенную мистификацию, наличие места, где имеются секреты, ведутся дела и производятся работы, могущие разрушить «реальность» того, что происходит в районе «фасада». И неизбежно сама возможность существования «задворок» вызывает впечатление, что «фасад» является сконструированным, искусственным, и что не где-нибудь, а в тыльной части мы можем найти настоящее или аутентичное. Ощущение такое же, как в известном эпизоде из сказки «Волшебник страны Оз», где маленький человечек, находящийся за ширмой, дергает рычаги и веревочки, манипулируя обличьем «волшебника». Это не совпадение, так как Л. Фрэнк Баум – автор «Волшебника страны Оз» – был одним из самых видных в XIX веке теоретиков визуального показа. Трактат Баума «Искусство оформления витрин галантерейных магазинов» (The Art of Decorating Dry Goods Windows) является классикой маркетинга конца XIX века, и он был написан всего за несколько месяцев до знаменитой книги для детей, изменившей его карьеру.

Жан Бодрийяр знаменит своим заявлением о том, что наша культура – по сути сплошной фасад. Нет никакого «подсобного помещения» реальности, а только множество слоев спектакля и симулякра: «Мы находимся на таком этапе, когда «потребление» заняло всю нашу жизнь, когда все наши действия связаны одним комбинаторным принципом, когда бульвары удовлетворения выкладываются заранее, час за часом, и где «среда» имеет управляемый климат, одомашнена и окультурена». Абсолютно все становится товаром, и вследствие этого ничто не является реальным.

Главная мотивация путешественника, направляющегося в неведомые земли, заключается в том, чтобы преодолеть симулякр и оказаться в реальности «задворок». Если все наше общество – сплошной «фасад», то привлекательность незападных обществ состоит в том, что они кажутся «задворками» – т. е. бесхитростными, открытыми и аутентичными, – ведь жизнь этих обществ так понятна и незамысловата.

Действительно, верно то, что во многих частях мира, особенно в якобы «экзотических» частях Азии и Африки, понятия людей о публичном и приватном сильно отличаются от наших. Многие виды деятельности, которые жители Запада стараются осуществлять «на задворках» – такие как приготовление пищи или элементы домашнего быта, часто осуществляются у всех на виду. Большая часть знакомства с достопримечательностями таких мест происходит во время нечаянных вторжений в места для трапез и другие приватные пространства – вторжений, которые в Северной Америке привели бы к вызову полиции. Конечно, это была главная причина, по которой мы решили посмотреть хутонги, и когда мы избавились от нашего преследователя, нам не пришлось разочароваться. Более десятка раз кто-то выходил из своего дома, обнаруживая нас рыщущими по его двору, и приглашал на экскурсию. Местные жители не всегда так простодушны, какими кажутся. Они знают, что большинство туристов мечтает «сойти с нахоженной тропы», повидать «настоящие» Кубу, Таиланд или Индию. И за плату они согласны обеспечить иностранцам такой опыт – провести по горным перевалам в Непале, устроить на ночлег в традиционном «длинном доме» на Борнео, показать перегонные мастерские в Шотландии. Но это лишь очередной «фасад», очередная уловка, которая скоро утратит привлекательность для «настоящего» путешественника.

В ходе постоянных контактов между туристами и местным населением экзотика, как и крутизна, являет собой постоянно удаляющуюся мишень.

Все ищут одно и то же – аутентичный опыт, который придет на смену отчужденности современной жизни. Причина, по которой некоторых людей устраивает инсценированный индейский обряд в Альберте, в то время как другие настаивают на житье в хижине на Борнео, заключается в том, что некоторые люди придерживаются гораздо более строгих критериев понимания аутентичности. Как выразился эксперт по туризму Эрик Коэн, «массовый туризм процветает не потому, что это колоссальный обман, а потому, что большинство туристов гораздо более вольно трактуют концепцию «аутентичности», чем интеллектуалы и специалисты».

* * *

Поклонники книжной серии «Автостопом по Галактике» Дугласа Адамса наверняка помнят эпизод, в котором Зафода Библброкса – двухголового хиппи, побывавшего президентом Галактики, отправляют в Тотально-Воззренческий Вихрь. Считается, что этот Вихрь – самая страшная психологическая пытка, которой может подвергнуться разумное существо. Когда вы оказываетесь в Вихре, вы моментально видите всю бесконечность творения и ваши отношения с ним. В огромности времени и пространства вы видите самые мелкие точки на самых мелких точках и стрелку с надписью «ты здесь». Вихрь должен разрушить ваше эго, уничтожить вашу душу, любой, кто попадает в Вихрь, обратно выходит воющим, лепечущим идиотом. За исключением Зафода, который выходит с самодовольной улыбкой на лице. Ведь все, что Вихрь сообщил ему, было тем, что он и так всегда знал: он – по-настоящему классный парень и самая важная персона во Вселенной.

Это – одна из самых язвительных пародий на «туристическую эстетику» контркультуры. В нескольких коротких абзацах Адамс искусно обнажает весь нарциссизм идеального аутентичного путешественника. Разумеется, у Зафода не возникло никаких проблем с Вихрем – так же, как у Аланис Морисетт с Индией; его нисколько не смущает идея о том, что вся вселенная существует лишь для утоления его духовной жажды.

Критики туризма, включая многих из тех, кто считает себя «путешественником», часто применяют сексуальные метафоры – порой зловещие, чтобы описать, что происходит. Путешествия в экзотические места часто становятся актом вуайеризма – иногда едва уловимым, но зачастую явным. Этот вуайеризм легко может стать неистовым, даже если он символичен. Как утверждает Джулия Харрисон в книге «Быть туристом: поиск смысла в развлекательной поездке» (Being a Tourist: Finding Meaning in Pleasure Travel), «скромность не относится к добродетелям энтузиастов путешествий», поскольку каждое впечатление, каждое суждение будет окрашено и оформлено в соответствии с критериями «аутентичности», которых придерживается путешественник. И, как мы видели, это не объективные критерии, а такие, которые целиком формируются индивидуальными потребностями путешественника в «поисках невинности».

Именно потому, что местное население вмешивается в процесс удовлетворения путешественником «потребности в невинности», само его существование часто воспринимается как препятствие – то, чего нужно по возможности избегать. Известно, что путешественники, особенно те, кто усердно ищет экзотики, проводят очень много времени друг с другом, не контактируя с местными жителями. Путешествия – идеальная возможность для искренних и открытых дружеских отношений с другими жителями Запада, поскольку эфемерная, временная природа этих отношений позволяет каждой стороне идеализировать другую и считать отношения свободными от власти, уз и ожиданий. В частности, молодежные турбазы – идеальные места для такого рода дружбы, и как раз благодаря отсутствию социального подавления случайный секс между туристами столь обычен.

Вышедший в 2000 году кинофильм «Пляж» – отличное исследование опыта соприкосновения с экзотикой, только при полном отсутствии местного населения. Фильм повествует о молодом путешественнике по имени Ричард (его играл Леонардо Ди Каприо), не желающим мириться с нелепым существованием в обществе мейнстрима. Он направляется в Таиланд, где его ждет разочарование, когда он видит, насколько коммерциализированным и переполненным туристами стал Бангкок. Там все в точности как дома в США! С помощью карты, оставленной в его гостинице свихнувшимся соседом, он и двое других туристов, приехавших из Франции, находят тайный остров, на котором поселились другие неприкаянные странники (т. е. хиппи), построив собственную коммуну-эдем у пляжа на лагуне, скрытой от моря кольцом гор.

«Пляж» – это полуторачасовое исследование отношения контркультуры к понятию экзотики. Кучка страдающих от отчуждения жителей Запада отправляется в Азию в поисках «реальности», но встречает лишь еще большее отчуждение при контактах с местными жителями. И тогда они находят необитаемый остров и создают матриархальную коммуну для воплощения обычных идеалов употребления наркотиков, свободной любви и относительного отсутствия правил. Они даже придумывают собственный язык, чтобы избежать недоразумений, связанных с употреблением их родных языков. Эти странники, наконец, заново находят в Азии утраченную невинность, но лишь попав в такое место, где нет ни одного азиата.

Бездумный экзотизм, показанный в фильме, приводит к некоторым чертовски забавным сценам. Рай оказывается потерянным, когда один из членов коммуны погибает от зубов акулы, пробравшейся в лагуну, и позже той же ночью все устраивают импровизированную похоронную церемонию у костра. Один молодой человек со светлыми дредами и гитарой принимается играть классическое вступление к «Песне об освобождении» Боба Марли. Снисходительность сцены, в которой белый человек с дредами поет песню об освобождении от рабства, такова, что по сравнению с ней благодарность Аланис в адрес Индии кажется по-настоящему душевной. Однако для контркультуры это в порядке вещей. Основная мысль, к которой подталкивают зрителя: дома эти люди подвергались такому же угнетению, как рабы, и жизнь в островном рае, где нет надоедливых тайцев, все время старающихся что-то им продать, – это чудо, сравнимое с давней мечтой растафариан [23]23
  Растафариане (растаманы) – негритянская субкультура, возникшая в 1930-х годах на Ямайке, в основе которой стоит религиозная доктрина негритянского превосходства. Традиционной прической растаманов являются дреды. – Прим. пер.


[Закрыть] освободиться из «Вавилона» и вернуться на свою родину в Эфиопию.

* * *

Современный путешественник оказывается, в конце концов, перед серьезной дилеммой. С одной стороны, страсть к экзотике, превращающая путешествия в позиционное благо и заставляющая серьезных путешественников постоянно стараться опережать волну массового туризма, порождается самообманом, дисбалансом власти и эксплуатацией. С другой стороны, когда волна туризма проходит по ранее нетронутому району, местная экономика полностью преображается в ожидании новых визитеров. Антиматериалистическое стремление, изначально подталкивающее людей к поискам экзотических мест, вовлекает все больше и больше регионов в глобальную экономику.

Кажется, нет никакой возможности избежать альтернатив. Массовый туризм отвратителен, нелеп и связан с эксплуатацией. Удовольствие от знакомства с якобы экзотическими местами омрачается осознанием того, что постоянные поиски аутентичной связи с миром путем бегства от современности есть не решение проблемы, а ее причина. Даже если просто оставаться дома, это становится нарушением подразумеваемой межкультурной экономической сделки. Куда же податься путешественнику с добрыми намерениями?

Одной из форм путешествий, которая редко упоминается социологами и другими исследователями туризма (или никогда не упоминается), являются деловые командировки. Однако можно говорить о таких поездках как об истинно аутентичной и неэксплуатационной форме путешествий. Для многих туристов, особенно тех, кто заинтересован (даже неосознанно) в экзотике, проблема состоит в том, что они слишком сосредоточены на социальной психологии опыта путешествия, а не на самом опыте.

То есть вместо того чтобы выбрать место назначения, основываясь на относительно объективных критериях – комфорт, красоты, достопримечательности, цены, дружелюбие местных жителей и т. д., они выбирают места назначения, основываясь на том, насколько они «аутентичны» или «экзотичны» и сколько социального капитала будет получено в постоянном поиске средств для выделения на фоне массы. Ценность места назначения зависит от того, как много «цивилизованных» уже там побывало и насколько мало подготовлены местные жители к появлению гостей. Озабоченность этим символическим аспектом туризма трансформирует потенциальные места назначения в позиционное благо.

Командировки же не сопряжены ни с одной из этих проблем. В отличие от охотника за экзотикой, старающегося тратить как можно меньше денег, чтобы не превратить в товар местные отличия, командированный приезжает в чужую страну по приглашению местных жителей. Командировка означает смещение от символического к материальному. Командированный не ищет ни духовного смысла, ни позиционных благ, даже не ищет интересных зрелищ, а целью его путешествия является торговля – торговля, которой в принципе не обязательно быть вуайеристической или связанной с эксплуатацией. Здесь может иметь место конкуренция – скажем, между иностранными фирмами, борющимися за долю на иностранном рынке. Но в отличие от скачкообразных волн туристов, порожденных теми личностями, кто путешествует ради приобретения социального капитала, это конкуренция такого рода, которая полезна местным жителям, так как они получают возможность заключить более выгодную сделку. В конце концов, возможно, единственная «аутентичная» форма путешествий – это деловая командировка. Все остальные путешественники – просто туристы.

* * *

Нигде искус экзотизма не проявляется ярче (и не приносит больше доходов), чем в бурно развивающейся индустрии «альтернативной медицины». В любом городе Северной Америки с населением более чем несколько тысяч жителей уже имеется полный комплект практикующих натуропатов, рэйки-целителей, гомеопатов, специалистов по целительству хрусталем и магнитотерапии. Подобно альтернативным видам спорта, альтернативной музыке и альтернативной культуре в целом, альтернативная медицина означает большие деньги. В 1997 году американцы потратили примерно $30 млрд на услуги по альтернативному лечению. (Для наглядности отмечу, что «социализированная» система медицины Канады в 1997 году обошлась ее правительству в $55 млрд и обеспечила базовое разностороннее медицинское обслуживание каждому гражданину страны.)

Концепция альтернативной медицины, в сущности, является побочным продуктом критики массового общества. Согласно ей, система здравоохранения является всего лишь ветвью «техноструктуры», подобно системе образования или пенитенциарной системе. Больница как институт имеет все черты массового общества. Фактически она запросто может предстать кошмаром власти технократии. Больница – это бездушный бюрократический институт, в котором пациентов буквально заносят в компьютерный банк данных при поступлении, присуждают им номер и выдают идентификационный браслет. Внутренняя структура этой организации характеризуется классовым расслоением, и каждая группа носит соответствующую униформу. Врачи (в основном мужчины) отдают распоряжения медсестрам (в основном женщинам). В целом подход к лечению способствует технологическому вмешательству и инструментальному контролю болезни. Диагноз и методы лечения почти полностью основываются на статистическом анализе, а не конкретном состоянии конкретного пациента. Если вы хотите почувствовать себя винтиком в механизме, просто отправьтесь в больницу.

Многие критики массового общества сочли институциональный стиль медицинской системы настолько зловещим, что начали подвергать сомнению реальность болезни. Подобно тем, кто подвергает сомнению реальность душевных заболеваний, многие критики начали задаваться вопросом: действительно ли пациенты настолько опасно больны и не является ли больница всего лишь частью заговора для контроля населения через «медицинизацию» отклонений от социальных норм. Во многом успех самой современной медицины поспособствовал такой критике благодаря ликвидации и излечиванию самых опасных заболеваний.

При подобном раскладе гораздо проще усомниться в серьезности этих заболеваний – ведь они больше не присутствуют в нашей повседневной жизни. Мы понятия не имеем, каково было жить в Европе, когда чума проносилась через город, уничтожая половину населения. Это прекратилось благодаря пенициллину. Мы понятия не имеем, каково было взрослеть в мире, где люди были вынуждены периодически бежать из города от эпидемий оспы.

Это прекратилось благодаря вакцинации. И мы понятия не имеем, каково это – рожать в обществе, где 10–15 % женщин умирали во время родов. Это прекратилось благодаря современной хирургии.

В данном контексте легко вообразить: в самой практике медицинских услуг есть что-то подозрительное. «Зачем нашего ребенка вакцинировать от полиомиелита? – говорят люди. – Когда вы последний раз слышали, чтобы кто-то заболел полиомиелитом? Не иначе, фармацевтические компании хотят нажиться». Или: «Зачем, чтобы родить, мне ехать в больницу? Когда вы последний раз слышали, чтобы кто-то умер во время родов?

Наверняка дело в том, что доктора-мужчины пытаются контролировать и угнетать женщин». Или: «С какой стати мне покупать пастеризованное молоко? Когда вы последний раз слышали, чтобы кто-то заболел, попив молока? Наверняка это просто пропаганда от тех же самых людей, которые дали нам сыр Velveeta и хлеб Wonder».

Рассуждения такого рода могут выглядеть даже еще более смешными, если посмотреть на них с точки зрения фрейдизма. Одержимость чистотой, дезинфекцией и уничтожением невидимых микробов легко счесть всего-навсего выражением расстройства личности «анального» характера, недоверия ко всему, что естественно, чувственно и приятно. Герберт Маркузе на полном серьезе описывал практику хирургии как «сублимированную агрессию». Другими словами, Маркузе считал, что истинное желание хирурга – убить и расчленить пациента. К сожалению, это против правил, так что хирург довольствуется более «клиническим» решением, разрезая пациентов, отчленяя отдельные части, а потом сочленяя их заново.

Несмотря на крайние обвинения такого рода в адрес медицинской системы, самой контркультуре почти нечего предложить в качестве альтернативы. (Интересно, как выглядит «индивидуалистическая» или «бунтарская» медицина?) И естественно, появилась тенденция обращаться к незападным культурам и интерпретировать их медицинские методики как антитезу всему плохому, связанному с Западом. В результате возник грандиозный интерес к китайской, индийской и другим восточным традициям.

Все они рассматривались сквозь очки контркультурной критики. В то время как западная медицина сфокусирована на болезни, восточная – холистична; в то время как западная медицина технологична, восточная – натуральна; в то время как западная медицина отделяет разум от тела, восточная излечивает человека в целом.

Результатом стало предсказуемое искажение представлений о том, какова на самом медицина в незападных странах. В каждой значительной медицинской традиции мира существовало четкое разделение между аллопатическим и гомеопатическим методом лечения.

Концепция «заболевание» принята аллопатией, объясняющей расстройства здоровья специфическими случайными факторами – такими как вирус, бактерия или опухоль.

Согласно гомеопатической традиции, здоровье считается своего рода равновесием всего организма, а болезнь – следствием нарушения равновесия. Таким образом, с точки зрения гомеопатии, концепция «заболевание» – это грубое упрощение. Не существует единственной причины, не существует «вектора заболевания», есть только более или менее сбалансированное состояние всего организма.

До научной революции гомеопатические теории преобладали в медицинском мышлении во всех культурах, включая западные. В традиционной китайской медицине бытовало понятие о типе энергии «ци»; считалось, что болезнь возникает, когда нарушается равновесие «инь» и «ян», и медицинское вмешательство было направлено на восстановление этого равновесия. Индийская аюрведическая медицина основана на архаичной идее о том, что тело состоит из пяти элементов: земли, воздуха, огня, воды и эфира (последнее считалось субстанцией, заполняющей пространство между звездами).

Когда нарушается равновесие между этими элементами, человек заболевает. Тантрическая традиция предполагает существование семи чакр, или энергетических центров, которые являются ключами к хорошему здоровью. И конечно, существует галенова традиция, предусматривающая комбинацию из четырех гуморов (соков) и постулирующая баланс этих гуморов как ключ к здоровью.

Вот основной момент: галенова традиция является оригинальной западной традицией, и она полностью доминировала в христианской и исламской цивилизации до XIX века. Кроме того, она абсолютно гомеопатична и холистична. Подобно китайским и индийским врачевателям, европейцы верили, что тело состоит из фундаментальных элементов: земли, воздуха, воды и огня.

Каждая энергетическая система организма соответствует одному из элементов (по галеновой традиции – крови, флегме, желтой желчи и черной желчи).

Баланс этих элементов определяет не только физическое, но еще и душевное и ментальное здоровье. Медицинское вмешательство предусматривает восстановление равновесия через диету, употребление лекарственных трав и иногда физическое вмешательство. (Вот почему кровопускание было так популярно в Европе до XX века – такова была предписываемая холистическая терапия для восстановления баланса гуморов. Вот почему кровопускание по-прежнему предписывается врачевателями аюрведической традиции.)

Все эти гомеопатические системы мышления объединяет явное структурное сходство. И это не случайно. Они появились задолго до того, как развилось реальное понимание человеческой анатомии (а тем более биохимии), и задолго до открытия микроскопических организмов – бактерий и вирусов. Таким образом, дебаты между западными и восточными медицинскими традициями во многом выглядят нелепо. В каждой культуре есть свои аллопатические и гомеопатические традиции. Причина того, что аллопатические методы стали на Западе доминирующими, не имеет ничего общего с культурой – западная медицина была гомеопатической на протяжении почти всей своей истории. Аллопатический подход стал доминирующим благодаря своим ошеломляющим успехам в предотвращении и лечении заболеваний.

* * *

Представьте себе магазин по продаже «холистических» средств галеновой медицины или прописывание пиявок в качестве средства против рака.

Представьте себе, как некто буквально старается продать людям «змеиное масло» или убеждает пациентов согласиться на трепанацию – просверливание отверстия в черепе – для избавления от головных болей. Люди моментально поймут, что их обманывают. Почему? Потому что все мы знаем, что эти средства не действуют.

Почему-то в отношении архаичных западных медицинских методов наша охранная система, реагирующая на мошенничество, срабатывает безукоризненно. Однако в том, что касается архаичных восточных методов, наши критические способности безнадежно нас подводят. Это печально. Ведь продажа средств медицины опасно больным людям на основе ложных обещаний об исцелении – это одно из самых гнусных преступных действий, которые можно вообразить. Сама возможность этого должна вызвать возмущение. Тот факт, что такие средства обычно не вредят пациентам, не имеет значения; важно другое: многие из самых уязвимых людей в нашем обществе бесстыдно эксплуатируются.

Однако нетрудно понять, как альтернативной медицине удается проскальзывать незамеченной. Если речь идет об оценке нашей собственной культуры, мы, не колеблясь, применяем собственные стандарты рациональности. Мы с легкостью распознаем лженаучные теории, когда видим их. Но когда речь заходит об иностранных культурах, мы колеблемся с применением этих же самых стандартов из страха проявить себя предубежденными, этноцентричными личностями, не уважающими чужую культуру. Пожалуй, мы знаем: не существует таких вещей, как соки-гуморы (мы смеемся даже над самой гипотезой их существования), но кто мы такие, чтобы заявлять: не существует энергии ци, протекающей через наше тело, или у нас не имеются чакры?

Как бы мы ни пытались закрыть глаза на этот факт, он по-прежнему существует: аллопатическая медицина работает. В мире альтернативной медицины успех западной медицины подобен огромному слону, стоящему посреди помещения, а все присутствующие упорно стараются его игнорировать. Даже если вы не любите докторов и больницы, остается реальная опасность, что если у вас будет гангрена и вы откажетесь от хирургии, то вы умрете. Если у вас будет предлежание плаценты во время беременности и вы откажетесь от кесарева сечения, то и вы, и ваш ребенок умрете. Большинство людей, оказавшись перед выбором между подчинением системе и смертью, предпочитает отбросить прочь свои индивидуалистические принципы.

Вышесказанное говорит не о том, что некоторые болезни не поддаются традиционным гомеопатическим средствам. Оно доказывает, что теоретические основы гомеопатической медицины дискредитированы, а аллопатическая теория заболеваний подтверждена. Важно помнить: даже очень простые аллопатические методы – такие как кипячение зараженной воды – отвергались поколениями приверженцев гомеопатии (в данном случае потому, что такая процедура основывалась на «упрощенном» тезисе, что болезнь вызывается бактериями, а не общим состоянием человека). Подобные рассуждения в наши дни настолько дискредитированы, что любого родителя, согласного с ним, так и хочется обвинить в преступной халатности.

Кроме того, как только какое-нибудь «травное» средство будет испытано и подтвердится его польза для здоровья, оно немедленно будет взято на вооружение фармацевтическими компаниями. Индустрия лекарственных препаратов вкладывает миллиарды долларов в исследования новых лекарств (и испытывает все большую нехватку фундаментальных исследований, патентуя вследствие этого вариации или метаболиты существующих средств). Зачем им было бы тратить все эти деньги, если бы они могли просто прийти в ближайшую лавку здоровой пищи, накупить тех или иных травных средств, немножко их обработать и запатентовать? Ведь многие старые лекарства представляют собой всего лишь травы, очищенные от лишних примесей.

Нам не следует упускать из виду тот факт, что действительно хорошо действующие лекарства могут приносить огромные суммы денег. Компания Pfizer выручает по $ 1 млрд в год от виагры. Если бы традиционное китайское снадобье от импотенции (смесь клея из оленьего рога, семян повилики, листьев горянки, семян порея, коры эвкоммии и корня куркулиго) действовало так же хорошо, разве не следовало бы тогда компаниям-конкурентам продавать его? Кроме того, Pfizer выручает по $3 млрд в год от продажи лекарства Zoloft. Если бы зверобой был так же эффективен при лечении депрессии, то почему никто не делает на нем деньги? Почему жадные ученые не выделяют его активные ингредиенты, чтобы запатентовать их и продавать?