Текст книги "Погребенные тайны (в сокращении)"

Автор книги: Джозеф Файндер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Джозеф Файндер
Погребенные тайны
(в сокращении)

Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями.

Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми – случайность.

1

Если вот это и есть тюрьма, подумала Алекса Маркус, я бы тут жить осталась. Насовсем.

Они с Тейлор Армстронг, лучшей подругой, стояли в очереди в самый крутой бар в Бостоне. Бар назывался «Кутузка» и находился в роскошном отеле, который был когда-то тюрьмой. На окнах так и оставили решетки, а центральную ротонду окружали подвесные мостки – полный эффект тюремного холла.

– Обожаю «смоки айс», – сказала Тейлор, разглядывая Алексин макияж. – Вот видишь? На тебе потрясающе смотрится!

– Целый час на него убила, – сказала Алекса. Накладные ресницы, черная подводка, угольные тени – ей определенно казалось, что в таком виде она похожа на избитую сутенером уличную проститутку.

– Мне полминуты хватает, – заявила Тейлор. – А погляди-ка на себя: шикарная красотка, а так была провинциалочка, ни то ни се.

– Ну, я-то уж точно никакая не провинциалочка, – возразила Алекса. – Мой отец живет в Манчестере. – Она чуть не сказала: «Я живу в Манчестере», но огромный дом, где она выросла, уже перестал быть ей домом – после того, как отец женился на этой охотнице за денежными мешками, Белинде. Она уже почти четыре года там не жила – с тех пор, как уехала в Эксетер.

– Ну да, – сказала Тейлор. Алекса почувствовала, каким тоном это сказано. Сама Тейлор выросла в таунхаусе на Бикон-Хилл (ее отец был сенатором) и считала себя городской, а следовательно, более продвинутой и знающей жизнь, чем другие.

– О господи, – пробормотала Алекса, когда очередь приблизилась к дверям, у которых стоял вышибала.

– Да расслабься ты, Люсия, – ответила Тейлор.

– Люсия?.. – начала было Алекса и тут же вспомнила: это имя стоит на ее фальшивых водительских правах. То есть вообще-то права были настоящие, просто не ее – ей ведь всего семнадцать, Тейлор только что исполнилось восемнадцать, а спиртное пить разрешается только с двадцати одного. Вот Тейлор и купила для Алексы права у девушки постарше.

– Главное, смотри вышибале прямо в глаза и держись уверенно, – посоветовала Тейлор.

Она оказалась права. Вышибала даже не спросил у них документы. Они вошли в вестибюль отеля, и Алекса двинулась вслед за Тейлор к старомодному лифту. Тейлор вошла. Алекса неуверенно потопталась рядом, проскользнула следом, содрогнулась – боже, как она ненавидела лифты! – и, когда раздвижные двери уже начали закрываться с металлическим лязгом, выпалила:

– Я пешком пойду.

Они встретились на четвертом этаже и успели занять два больших удобных стула. Официантка в топике с бретелькой вокруг шеи приняла у них заказ: две порции водки с содовой.

Вокруг, как по подиуму, прохаживались фотомодели в черных кожаных шортах и жилетках. Какой-то студентик из технологического попытался к ним клеиться, но Тейлор его отшила:

– Да, я тебе обязательно позвоню – когда мне понадобится консультация по каким-нибудь там дифференциальным исчислениям.

Алекса почувствовала, как Тейлор ее разглядывает.

– Эй, детка, что с тобой такое? Как мы вошли, ты какая-то вся подавленная.

– Да ничего. – Алекса покачала головой. – Просто отец стал какой-то странный.

– Так это же не новость.

– Да, но он вдруг совсем параноиком каким-то стал. Камер везде понаставил, по всему дому.

– Ну, он же как-никак самый богатый человек в Бостоне. Или один из самых.

– Знаю, но это не обычное его занудство, понимаешь? Он как будто боится чего-то.

– Пожила бы ты с папашей-сенатором.

– Не возражаете? – Мужской голос.

Алекса подняла глаза на стоявшего рядом парня. У него были темные волосы, карие глаза, однодневная щетина, и он был настоящий красавчик.

Алекса заулыбалась, покраснела и оглянулась на Тейлор.

– Мы знакомы? – спросила Тейлор.

– Пока нет, – ответил парень с ослепительной улыбкой. Лет под тридцать ему, может, чуть за тридцать? Акцент, пожалуй, испанский.

– Тут только два стула, – сказала Тейлор.

Парень что-то сказал паре за соседним столиком и придвинул свободный стул. Протянул руку Тейлор, затем Алексе.

– Я Лоренцо, – сказал он.

В туалете тут было мыло «Молтон Браун» и настоящие полотенца. Алекса заново нанесла блеск для губ, пока Тейлор подправляла макияж.

– Он на тебя запал, – сказала Тейлор.

– Ты о чем это?

– А то ты не знаешь.

– Сколько ему лет, как ты думаешь?

– Не знаю, лет тридцать? Не упусти. Круто же.

Пока они проталкивались кое-как опять к своим местам, Алекса даже думала – а может, Лоренцо там уже и нет.

Но он сидел на прежнем месте и потягивал водку. Алекса протянула руку, чтобы взять свой бокал – пертини, по рекомендации Лоренцо, – и удивилась, увидев, что там осталась только половина. Ничего себе, подумала она, вот это я набралась.

– Извините меня, ребята, – сказала Тейлор, – но мне пора.

– Тейлор! – воскликнула Алекса.

– Зачем? – сказал Лоренцо. – Побудь еще, пожалуйста.

– Не могу, – ответила Тейлор. – Меня отец ждет.

Бросив заговорщический взгляд на Алексу, она махнула рукой на прощание и скрылась в толпе.

Лоренцо пересел на ее место, рядом с Алексой.

– Расскажи мне о себе, Люсия. Как это я тебя до сих пор здесь не встречал?

Она не сразу вспомнила, кто такая Люсия.

Вот теперь она точно пьяна. Ей казалось, что она парит в облаках, и она улыбалась, как идиотка, пока Лоренцо ей что-то говорил. Комната плыла вокруг. Во рту пересохло. Она потянулась за бокалом пеллегрино и опрокинула его.

– Пожалуй, мне пора домой.

– Я тебя подвезу, – сказал Лоренцо.

Он бросил на столик пачку двадцаток, встал. Она попыталась тоже встать, но колени были словно на шарнирах, и шарниры не работали. Лоренцо взял ее за руку, другой рукой обнял за талию и приподнял.

– У меня машина…

– Тебе нельзя за руль, – сказал он. – Я тебя отвезу домой. А машину завтра заберешь. Идем, Люсия. – Он повел ее сквозь толпу. На них глазели, лампы сливались в радужные сверкающие полосы, словно она смотрела на небо из-под воды.

Потом она почувствовала на лице приятную ночную прохладу. Звуки машин, гудки – все смешалось.

Она лежала на заднем сиденье какого-то незнакомого автомобиля, прижимаясь щекой к холодной, жесткой коже. В машине пахло застарелым табачным дымом и пивом. «Порше» наверняка, но старый, и в салоне грязно. Не так она представляла себе машину Лоренцо.

«Ты дорогу знаешь? – хотела она спросить, но вместо слов вышло какое-то невнятное бормотание. – Откуда же он знает, куда ехать?» – подумалось ей.

Через несколько минут она услышала, как открылась и захлопнулась дверца. Мотор умолк. Она открыла глаза и увидела, что вокруг темно. Фонарей нет. Машин не слышно. Одурманенный мозг смутно ощутил какую-то слабую, отдаленную тревогу. «Где мы?»

Дверца открылась, загорелся свет, в котором показалось лицо мужчины. Бритая голова, пронзительные голубые глаза, угловатая челюсть, небрит.

– Идем со мной, пожалуйста, – сказал незнакомец.

Она очнулась на заднем сиденье большого нового внедорожника.

Перед ней был затылок водителя. Бритые черные волосы. Над воротником толстовки виднелась какая-то непонятная татуировка. Ей сразу подумалось: какие злющие глаза. Птица какая-нибудь?

– А Лоренцо где? – попыталась спросить она, но даже сама не разобрала, что у нее выговорилось.

– Ложись на сиденье и отдохни хорошенько, Алекса, – сказал мужчина. Он тоже говорил с акцентом, но более грубым, гортанным.

Предложение ей понравилось. Она уже почти задремала, и тут сердце у нее заколотилось. Он знает ее настоящее имя.

2

– Скажем так, – проговорил коротышка. – Я всегда предпочитаю знать, с кем имею дело.

Я кивнул и улыбнулся. «Вот паршивец».

Филипп Кертис, как он назвался, был чуть выше пяти футов ростом, лысый, в огромных очках в черной оправе. Часам «Патек Филипп» у него на руке было наверняка лет шестьдесят. Значит, богатый наследник, и перешли они к нему, вероятно, от отца.

– Я навел о вас справки. – У него изогнулась бровь. – Проверил на благонадежность. У вас, насколько я заметил, необычная биография. Учились в Йеле, но не окончили. И в Мак-Кинси стажировались, так?

– Молодой был. Не задумывался о будущем.

Улыбка у него была как у змеи. Но небольшой, так, змееныша. Или ящерицы какой-нибудь.

– Мне вот что странно – вы бросили Йель и ушли в армию. С чего вдруг? Люди вроде нас с вами такого обычно не делают.

– В Йеле не учатся?

Он раздраженно покачал головой.

– Знаете, я сразу подумал: Хеллер – знакомая фамилия. Ваш отец – Фрэнки Хеллер, так?

Я пожал плечами, словно хотел сказать: поймали, не отпираюсь.

– Ваш отец был настоящей легендой.

– Был и есть, – сказал я. – Отсиживает в тюрьме двадцати-с-чем-то-летний срок.

Мой отец, Фрэнки Хеллер, так называемый Черный принц Уолл-стрит, получил двадцать восемь лет за махинации с ценными бумагами.

– Я всегда был большим почитателем вашего отца. Он был настоящим первопроходцем. Но при этом наверняка некоторые потенциальные клиенты, услышав о том, что вы сын Фрэнки Хеллера, хорошенько задумаются, стоит ли прибегать к вашим услугам. Однако ко мне это не относится. Насколько я понимаю, это означает, что вы вряд ли станете придавать большое значение всяким юридическим формальностям. Понимаете, о чем я?

– Яснее ясного, – сказал я. Посмотрел в окно. Красивый вид. Хай-стрит просматривается до самого океана.

Я перебрался в Бостон из Вашингтона несколько месяцев назад, и мне посчастливилось найти офис в старом здании в деловом квартале, которое когда-то, в девятнадцатом веке, было фабрикой. Снаружи оно походило на какую-нибудь викторианскую богадельню из романов Диккенса. Но внутри все – голые кирпичные стены, открытые трубы, просторные бывшие цеха – напоминало о том, что здесь когда-то занимались настоящим делом. И мне это нравилось. Кроме меня, здесь снимали помещения консалтинговые фирмы, бухгалтерская фирма и несколько небольших агентств недвижимости. На первом этаже находился демонстрационный зал магазина восточных ковров. Мой офис раньше принадлежал какой-то амбициозной интернет-компании, которая вылетела в трубу и не смогла платить аренду, так что мне он достался недорого.

– Так вы утверждаете, что кто-то в совете директоров сливает компрометирующую информацию о вашей компании, – сказал я, медленно оборачиваясь, – и вы хотите, чтобы мы – как это вы выразились? – перекрыли кран. Другими словами – вы хотите, чтобы мы прослушали их телефоны и проверили электронную почту.

– Ну-ну, – подмигнул он. – Не мне вас учить, как работать.

– Разумеется. И очевидно, вы понимаете, что предлагаете мне работу в значительной мере противозаконную.

Тут у меня зазвонил телефон – внутренняя связь, – и я снял трубку:

– Да?

– Ну, в общем, ты был прав, – произнес прокуренный голос моего эксперта по работе с данными, Дороти Дюваль. – Его зовут не Филипп Кертис.

– Разумеется, – сказал я.

– Не злорадствуй.

– И не думаю, – сказал я. – Это дело практики. Тебе пора бы уже понять, что со мной спорить не стоит.

– Ладно, ладно. Ну, в общем, я увязла. Если у тебя есть какие-то идеи, сбрось мне по имейлу, я проверю.

– Спасибо, – ответил я и повесил трубку.

У человека, которого звали не Филипп Кертис, был сильный чикагский акцент. Где бы он ни жил сейчас, родом он из Чикаго. И у него богатый отец: об этом говорили полученные по наследству часы. Я смутно припомнил: кажется, что-то такое попадалось мне на BizWire, что-то насчет проблем какого-то семейного бизнеса в Чикаго.

– Вы меня извините на минутку? – сказал я. – Горит тут кое-что. – Я набрал быстрое сообщение и отправил Дороти.

Ответ пришел меньше чем через минуту: статья из «Уолл-стрит джорнал». Я пробежал ее глазами и понял, что моя догадка была верной.

Я откинулся на спинку кресла.

– Есть проблема, – сказал я. – Меня не интересует ваше дело.

Он изумленно поглядел на меня.

– Что вы сказали?

– Если вы и правда навели справки, то должны знать, что я выполняю работу по сбору информации для клиентов. Я не частный сыщик, я не прослушиваю телефоны и не занимаюсь разводами. И я не семейный психотерапевт. У вас же явно семейная ссора, Сэм.

– Я вам сказал, что меня зовут…

– Не трудитесь зря, – устало сказал я. – Ваши семейные проблемы в общем-то ни для кого не тайна. Вы должны были получить в свое распоряжение папочкину компанию, пока до него не дошло, что вы обсуждаете с частными инвесторами, как перевести «Рихтер» в долевую собственность и распродать.

Его отец, Джейкоб Рихтер, начав когда-то с одной парковки в Чикаго, создал компанию ценой десять миллиардов долларов.

– Тогда папочка разозлился, – продолжал я, – и назначил другого генерального директора и преемника. Но так как вы в курсе всего, что касается папочкиного грязного белья, вы решили записать с помощью прослушки, как он предлагает взятки и откаты, а потом шантажировать его.

Лицо у Сэма Рихтера сделалось багровым.

– Кто вам рассказал?

– Никто. Я просто проверил вас на благонадежность. Я всегда предпочитаю знать, с кем имею дело. И очень не люблю, когда мне врут.

Рихтер вскочил.

– Ну, знаете, для человека, чей отец сидит в тюрьме за мошенничество, вы что-то уж слишком задираете нос.

– Не без этого, – согласился я. – Вы сами найдете дорогу из офиса?

У него за спиной стояла Дороти, скрестив руки на груди.

– Фрэнки Хеллер был… негодяем, каких свет не видывал! – выпалил он, брызгая слюной.

– Был и есть, – поправил я.

– Так ты, значит, не прослушиваешь телефоны, – сказала Дороти, входя в мой кабинет.

Я улыбнулся и пожал плечами.

– Вечно забываю, что ты подслушиваешь.

Это была наша стандартная практика: Дороти наблюдала за всеми переговорами с клиентами через веб-камеру, встроенную в монитор на моем столе.

– Ты поручаешь это другим.

– Вот именно.

– Так какого же черта? – резко спросила она.

Мы с Дороти вместе работали в компании «Стоддард и партнеры» в Вашингтоне, пока я не перебрался в Бостон и не перетащил ее за собой. Все, что касается электронной информации, она знала вдоль и поперек. А главное, упрямства у нее было на десятерых. Она никогда не сдавалась. И преданности тоже на десятерых.

– Ты же слышала. Не люблю врунов.

– Привыкай. Нам работа нужна.

– Я ценю твою заботу, – сказал я, – но о финансовых делах фирмы можешь не беспокоиться. Свое жалованье ты получишь в любом случае.

Дороти была необычайно привлекательна: кофейного цвета кожа, влажные карие глаза, сияющая улыбка. Одевалась она всегда элегантно и очень коротко стриглась.

– По-моему, нам нужно планерки проводить, как в «Стоддард». Надо бы еще раз обсудить дело Гаррисона, – сказала она.

– Сначала мне нужно выпить кофе. И не те помои, что делает Джиллиан.

Джиллиан Альперин, наша секретарша и офис-менеджер, была строгой веганкой и фанатичной «зеленой». Кофе, который она заказывала, был из экологически чистых зерен, выращенных маленьким кооперативом в Чьяпас, в Мексике, и ввозимых в Штаты контрабандой. Такое и заключенный в камере смертников, пожалуй, пить бы не стал.

– Смотри, какой привередливый, – сказала Дороти.

Зазвонил телефон – приглушенный звонок внутренней связи. Послышался голос Джиллиан:

– Звонит Маршалл Маркус.

– Тот самый Маршалл Маркус? – переспросила Дороти. – Самый богатый человек в Бостоне? Только попробуй и этого отшить, я тебя ремнем выдеру.

– Скорее всего, по личному делу. – Я взял трубку. – Маршалл. Давно не виделись.

– Ник, – сказал он, – мне нужна твоя помощь. Алекса пропала.

Маршалл Маркус жил на Северном берегу, минутах в сорока езды от Бостона, в своеобразном городке, который назывался Манчестер-у-моря. Дом у него был громадный и красивый – просторная каменная резиденция со множеством пристроек стояла на мысу, возвышавшемся над рваной линией морского берега. Маркус жил здесь со своей четвертой женой, Белиндой. Его единственный ребенок, дочь Алекса, училась в закрытой школе, а скоро должна была уехать в колледж и – судя по тому, что она мне как-то говорила о своей жизни дома – после этого вряд ли часто стала бы здесь появляться.

Маршалл Маркус вырос в бедности, в Маттапане, в старинном еврейском рабочем районе. Мальчишкой он выучился играть в блэкджек, довольно рано сообразил, что заведение всегда остается в выигрыше, и начал изобретать различные системы подсчета комбинаций. Потом получил полную стипендию в Массачусетском технологическом институте, где изучал «Фортран» на огромных старых IBM-704. Тогда он и изобрел хитрый способ при помощи компьютера повысить свои шансы в карточной игре.

По слухам, так он однажды выиграл в Рино десять тысяч баксов. Открыл брокерский счет и ко дню выпуска из колледжа стал миллионером, после того как разработал какие-то сложные инвестиционные схемы. Наконец он довел свои стратегии обогащения до совершенства, открыл хеджевый фонд и стал мультимиллиардером.

Моя мать, много лет проработавшая его личной помощницей, пыталась объяснить мне суть его дел, но я так ничего и не понял. Мне достаточно было знать, что Маршалл был добр к ней в трудные времена.

Когда мой отец исчез – ему намекнули, что его собираются арестовать, и он предпочел удариться в бега, – у нас не осталось ни денег, ни дома, ничего. Нам пришлось переехать к бабушке, маминой маме, в Малден, под Бостоном. Маме отчаянно нужны были деньги, и она устроилась офис-менеджером к Маршаллу, другу отца. Она проработала у него много лет, и он с ней всегда хорошо обращался.

Несмотря на то что Маршалл был другом отца, он мне нравился. Он был общительный, ласковый, веселый человек с большим аппетитом – любил еду, вино, сигары и женщин, и все это в больших количествах.

Дом Маршалла почти не изменился с тех пор, как я видел его в последний раз: все тот же теннисный корт и бассейн олимпийского размера. Единственное, что появилось нового – будка охранника. Узкий проезд перекрывал шлагбаум. Охранник вышел из будки, спросил мое имя и даже попросил показать водительские права. Это меня удивило. Маркус, несмотря на свое огромное богатство, никогда не жил как в тюрьме. Что-то явно изменилось.

Охранник впустил меня, я остановил машину возле дома, поднялся на крыльцо и позвонил. Примерно через минуту дверь открылась, и вышел Маршалл Маркус, протягивая ко мне руки.

– Никеле! – это было привычное ласковое прозвище, которым он всегда меня называл. Он крепко стиснул меня в объятиях. Когда я видел его в последний раз, макушка у него была уже почти лысая, а оставшиеся седые волосы он отращивал почти до плеч. Теперь он красил их в каштановый цвет, а макушка каким-то волшебным образом заросла снова. Не знаю, что это было – накладка или очень удачная пересадка волос. На нем был синий халат поверх пижамы, вид усталый.

Он выпустил меня из объятий и слегка отстранился, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Погляди-ка на себя. Все хорошеешь и хорошеешь! Девчонок небось палкой гонять приходится. – Он приобнял меня за плечи своей пухлой рукой. – Спасибо, что приехал, Никеле, дружище. Спасибо.

– Как же иначе, – сказал я.

– Новая? – спросил он, кивая головой в сторону моей машины.

– Давно уже у меня.

Я приехал на «Лендровере-дефендер-110» – приземистом, как джип, и практически неубиваемом. Не очень-то комфортабельный автомобиль, и в салоне довольно шумно, когда скорость выше тридцати миль в час. Но при всем при том лучшей машины у меня еще не было.

– Замечательно. Замечательно. Я на такой ездил когда-то в Серенгети, на сафари. С Аннелизой и Алексой… – Улыбка у него тут же пропала, лицо вытянулось, словно не выдержав больше притворства. – Ооох, Ник, – прошептал он. – Я умираю от страха.

Мы сидели в большой Г-образной гостиной, совмещенной с кухней, в удобных креслах, затянутых неуместными грязно-белыми чехлами.

– Вчера вечером она поехала в Бостон.

– Когда именно? В котором часу вышла из дома?

– Вечером, довольно рано, по-моему. Я как раз ехал домой с работы. Когда приехал, она уже ушла.

– А что она делала в Бостоне?

Он длинно, тяжело вздохнул.

– Да знаешь – все по вечеринкам бегает.

– Она поехала на своей машине? Или ее кто-то из друзей подвез?

– Сама. Она любит водить.

– Она собиралась встретиться с подругами, или это было свидание?

– С подругой, наверное. Алекса не ходит на свидания. Пока что, во всяком случае.

Интересно, много ли Алекса рассказывала отцу о своей личной жизни. Вряд ли, я думаю.

– Она сказала, куда поехала?

– Просто сказала Белинде, что ей надо кое с кем встретиться. – Маркус покачал головой и прикрыл рукой глаза.

Я помолчал несколько секунд и мягко спросил:

– А где Белинда?

– Наверху, прилегла. Она просто больна из-за всего этого. Всю ночь не спала. Совершенно разбита. Она винит себя.

– За что?

– За то, что отпустила Алексу, не расспросила как следует – не знаю даже. Нелегко это, быть мачехой. Каждый раз, когда она пытается… ну, знаешь, ввести какие-то рамки, Алекса устраивает скандал. Она любит Алексу как родную. Правда. Души в ней не чает.

Я кивнул. Потом сказал:

– На мобильный вы ей, конечно, звонили.

– Тысячу раз.

– У вас есть основания думать, что с ней что-то случилось?

– Ну конечно же, случилось. Не могла же она вот так просто сбежать и никому не сказать!

– Маршалл, – сказал я, – понятно, что вы напуганы. Но не забывайте, за ней уже всякие выходки числятся.

– Это все в прошлом. Теперь она хорошая девочка.

– Может быть, – сказал я. – А может быть, и нет.

Несколько лет назад, когда Алекса была маленькой, ее похитили на парковке у «Чеснат-Хилл-молл», прямо на глазах у ее матери, Аннелизы, третьей жены Маркуса.

Ничего плохого ей не сделали. Повозили и через несколько часов высадили на другой парковке. Она уверяла, что никакого сексуального насилия не было. Они с ней даже не разговаривали.

Вся эта история так и осталась загадкой. Маркус был известным богачом – может быть, это была просто сорвавшаяся попытка похищения ради выкупа. Во всяком случае, таково было мое предположение. Потом мать Алексы, Аннелиза, ушла из дома, сказав, что не может больше жить с Маркусом. Может быть, это было связано с похищением дочери, с пониманием, насколько беззащитна она в браке с таким богатым человеком, как Маркус.

Кто знает, в чем была настоящая причина. Аннелиза умерла в прошлом году от рака груди, ее уже не спросишь. Но Алекса после того случая так и не пришла в себя окончательно. Она начала бунтовать – курила в школе, поздно приходила домой, всеми способами искала неприятностей на свою голову.

Однажды, через несколько месяцев после похищения, мне позвонила моя мать – я тогда работал в Вашингтоне в министерстве обороны – и попросила приехать к ней в Нью-Хэмпшир и заехать в Эксетер, поговорить с Алексой.

Разговаривать с ней было нелегко, но все-таки я был сыном Фрэнки Хеллера, и Алекса любила мою маму, и я не был ее отцом, так что в конце концов мне удалось до нее достучаться. Она все еще не могла пережить ужас после того похищения. Я сказал ей, что это совершенно нормально, что я бы, наоборот, забеспокоился, если бы она не перепугалась до смерти в тот день. Сказал – это замечательно, что она ведет себя так вызывающе. Она поглядела на меня недоверчиво, а затем подозрительно.

Я объяснил, что говорю совершенно серьезно. Вызов – это замечательно. Так мы учимся стоять за себя. Объяснил, что страх – это чрезвычайно полезная инстинктивная реакция, предупреждающий сигнал. Нужно к нему прислушиваться, использовать его. Я даже подарил ей книгу о «даре страха», хотя вряд ли она ее прочла.

У нас вошло в обычай непременно встречаться каждый раз, когда я приезжал в Бостон, если только она была дома на каникулах. И даже, хоть и не сразу, разговаривать.

Но она по-прежнему вытворяла такое, что явно грозило неприятностями: курила, пила и прочее, – и Маркусу пришлось отправить ее на год в какую-то исправительную школу. Может быть, это сказывалась травма после похищения. Может быть – реакция на побег матери. А может быть, просто-напросто переходный возраст.

– А с чего вдруг все эти предосторожности? – спросил я.

Маркус ответил не сразу:

– Времена изменились. Больше психов вокруг. И денег у меня больше.

– Вы получали какие-нибудь угрозы?

– Угрозы? Нет. Но я не буду ждать, пока до этого дойдет.

– Я просто хочу знать, не случалось ли чего-нибудь необычного, настораживающего: взлома, чего-нибудь еще, – такого, что побудило вас усилить охрану.

– Это я его заставила, – произнес женский голос.

В кухню вошла Белинда Маркус. Это была высокая стройная блондинка. Красивая. Лет, может быть, сорока. Она была вся в белом: белые брюки с разрезами внизу, белый шелковый топ с глубоким вырезом. Босиком. Ногти на ногах выкрашены в коралловый цвет.

– Я подумала – это просто безумие, что у Маршалла никакой охраны. У человека с таким состоянием, как у Маршалла Маркуса? Настолько известного? И после того, что случилось с Алексой?

– Они тогда поехали в магазин, Белинда. Это могло случиться, будь у меня дома хоть целый батальон вооруженной охраны.

– Ты не представил меня мистеру Хеллеру, – сказала Белинда. Подошла, протянула мне руку. Ногти на руках тоже были выкрашены в коралловый. Она была красива безжизненной красотой классической охотницы за богатыми мужьями, а ее томный тягучий выговор напоминал о Джорджии.

Я встал и представился:

– Ник.

Я знал о ней только то, что слышал от матери. Белинда Джексон-Маркус была когда-то стюардессой «Дельты» и познакомилась с Маркусом в баре в Ритц-Карлтоне, в Атланте.

– Извините, забыл о манерах, – сказал Маркус. – Правда, она великолепное создание? – Широкая улыбка – еще и коронки на зубы поставил. В придачу к новым волосам. Маркус никогда не заботился чересчур о своей внешности, и я предположил, что на все эти хлопоты он пошел из беспокойства – все-таки жена настолько моложе и такая красавица. А может, это она заставила его заняться собой.

Белинда спросила:

– Что, если я принесу вам кофе?

– Отлично.

Она подплыла к длинному черному острову со столешницей из мыльного камня и включила электрический чайник.

– Вообще-то я не мастерица варить кофе, – сказала она, – но у нас есть растворимый. И неплохой, надо сказать.

– Знаете, я передумал, – сказал я. – И так слишком много кофеина с утра.

Белинда вдруг обернулась.

– Ник, вы должны ее найти.

Я заметил – у нее свежий макияж. Непохоже, чтобы всю ночь не спала. В отличие от мужа выглядела она отдохнувшей. Это я точно могу сказать: люди только что с постели так не выглядят.

– Алекса не сказала вам, с кем встречается? – спросил я.

– Я не… она мне вообще ничего не говорила.

– И когда вернется, не сказала?

– Ну, я считала, должна вернуться к полуночи, может, попозже, но знаете, она не очень-то хорошо реагирует, когда я ее спрашиваю о таких вещах.

– А в полицию вы звонили? – спросил я.

– Нет, конечно, – ответил Маркус.

– Конечно?..

Белинда сказала:

– Полиция все равно ничего не сделает. Приедут, напишут рапорт, скажут, чтобы мы подождали, пока пройдет двадцать четыре часа, а потом примут заявление и забудут.

– Ей еще нет восемнадцати, – сказал я. – Когда пропадает подросток, там к этому относятся очень серьезно. Советую позвонить им сейчас же.

– Ник, – сказал Маркус, – мне нужно, чтобы ты сам взялся ее искать.

– А в больницы какие-нибудь вы звонили?

Они тревожно переглянулись, и Белинда ответила:

– Если бы с ней что-нибудь случилось, нам бы уже сообщили, правда?

– Необязательно, – сказал я. – Давайте начнем с этого. Просто чтобы исключить такую возможность. Мне нужен номер ее сотового телефона. Может быть, мой технический консультант найдет ее по нему. И я хочу, чтобы вы позвонили в полицию. Хорошо?

Маркус пожал плечами.

– Их такие мелочи не интересуют, но если ты настаиваешь…

Ни в одну из больниц от Манчестера до Бостона не поступало никого, совпадавшего по приметам с Алексой, но это, кажется, не вызвало у Маркуса и его жены ожидаемого облегчения.

Мне казалось, что они скрывают что-то важное, что-то зловещее. Наверное, именно это шестое чувство заставило меня отнестись к просьбе Маркуса серьезно. Что-то тут было очень сильно не так. Это было дурное предчувствие, и оно становилось все сильнее и сильнее.

Можно назвать это «даром страха».