Текст книги "Безумная парочка"
Автор книги: Джойс Элберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)
15
Харри уставился на нее, потом на две маленькие зеленые контактные линзы, лежавшие на прикроватной тумбочке, куда их положила Шоффе – нет, Алексис, – пока он снимал с неё туфли. Его мозг работал так же отчаянно, как и сердце. Сейчас на ней были только черные чулки, прикрепленные к узкому черному поясу. Когда Харри наконец обрел дар речи, его голос напоминал скорее лягушачий, нежели человеческий.
– Я не верю. Это невозможно. Однако это правда. Ты на самом деле Алексис. Такое не происходит в жизни. И все же это случилось. Алексис. Шоффе. Я не знаю, как тебя называть.
У него пропала эрекция.
– Алексис. – Внезапно она показалась ему очень усталой, словно этот маскарад стал для неё непосильной нагрузкой. – Алексис. Пожалуйста, Харри Алексис.
В последующие недели, месяцы, годы он будет вспоминать их несвязную беседу, словесный калейдоскоп признаний, жестокие обвинения, поток нежности. Кто знал, с чего начать, и как это сделать? Годы разлуки были долгими, болезненными, безмолвными. Затянувшееся мучительное молчание завершилось отчаянной попыткой примирения.
Алексис казалась совершенно спокойной. Ему же казалось, будто он тонет.
– Черт возьми, что ты делаешь в Париже?
– Я же сказала тебе, что живу здесь. Уже пять лет.
– Почему в Париже?
– Это показалось мне естественным выбором после швейцарской строгости и дисциплины.
– Значит, все это время ты находилась в Европе.
– Да. А где, по-твоему, я должна была жить?
– Не знаю. Как я мог это узнать? Ты ни разу не написала мне. – Он ощущал себя глупцом, ребенком. – Ни одного письма за четырнадцать лет.
– Пожалуйста, Харри, не усугубляй мое чувство вины. Я хотела написать тебе, ты должен мне поверить, но я не могла заставить себя.
– Почему?
Она печально покачала головой.
– Потому что это не имело смысла. Для нас обоих. Я знала, что нам обоим будет только хуже, поэтому решила забыть тебя.
– И?
– Отчасти мне это удалось. Я продолжала жить. Так обычно поступают люди. Продолжают жить. Ты продолжал жить.
– И ты действительно забыла меня?
– Нет. А ты?
– Нет.
Они посмотрели друг на друга, потом на их отражения в зеркальном потолке.
– Ты изменилась, – сказал Харри. – То есть осталась прежней, однако разница все же есть. Я не имею в виду рыжие волосы и контактные линзы. Должно быть, на тебя повлияла та школа. Люди, с которыми ты встречалась. Европа. Языки. Ты стала такой светской, искушенной. Рядом с тобой я кажусь себе мужланом.
– Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя так, – сказала она с опозданием в четырнадцать лет. – К тому же это неправда.
– Это правда, и ты это знаешь. Я остался парнем из маленького американского городка. Ты – человек мира.
– Вовсе нет, – жалобно произнесла она. – Я тоже выросла в Пилгрим-Лейке. Думаешь, легко избавиться от корней?
– Похоже, тебе это удалось.
Он интуитивно нанес удар в её самое уязвимое место: Алексис казалась себе обманщицей, надевшей чужую маску.
– Ты заставляешь меня чувствовать себя фальшивкой.
– Au contraire, моя дорогая. Ты держишься очень естественно. Поздравляю тебя. Ты провела даже меня, твоего брата.
– Ты жесток, Харри.
Он действительно был жестоким, эгоистичным. Она права. Что он знал о тех кошмарах, которые она пережила после их расставания? Мог ли заглянуть в её сердце? Это беспокоило его сильнее всего. Она удрала от него, устремилась вперед, выжила, добилась благополучия. И все же он видел за безупречным фасадом её страдания.
– У тебя роман с Николсоном?
– О, Господи. – Она явно растерялась. – Как ты это узнал? Кто тебе сказал?
– Можно сказать, что ты сама. Я был днем в его кабинете, когда ты позвонила
– В кабинете Иэна?
– Да, по делу. Естественно, я слышал лишь то, что говорил он, но этого было достаточно. Он называл тебя Шоффе, и когда мы встретились в кафе… согласись, это довольно редкое имя. Он также сказал, что ты американка.
– Это просто невероятно. – Она закрыла лицо руками. – Чистое сумасшествие.
Он понял, что она плачет, и тоже заплакал. Им снова было двенадцать и тринадцать лет, они прощались на железнодорожном вокзале, только сейчас боль была более сильной, она длилась дольше, она накапливалась много лет и наконец вырвалась наружу.
– Ты влюблен в свою жену? – спросила Алексис.
– Да. Нет. Это трудно объяснить. Это нечто другое. Не то, что у нас с тобой.
Она вытерла щеки тыльной стороной руки, совсем как маленькая девочка. Она была такой бледной.
– То, что было у нас, не может повториться с другим человеком.
– Я люблю тебя.
– До сих пор?
– Всегда.
Он принялся покрывать её лицо нежными поцелуями, и они оба задрожали. Они как бы целовали самих себя.
– Это нереально. И все же совершенно реально, – произнесла Алексис.
– Это правда. Мы снова вместе.
– Слишком поздно.
Он вздохнул.
– Знаю.
Теперь, когда он признал поражение, она посмотрела на него обвиняюще.
– Ты всегда можешь получить развод.
– Я не хочу разводиться.
Он с удивлением понял, что это правда. Как бы он ни любил Алексис, он не хотел разводиться с Сарой.
– Но ты не влюблен в свою жену.
– А ты влюблена в Николсона?
Она не ответила. В этом не было необходимости. Его ответ вполне подходил и ей. Да. Нет. Это трудно объяснить. Это нечто другое. Не то, что у нас с тобой.
– Полагаю, ты приехал сюда без Сары.
– Как странно слышать её имя из твоих уст.
– Здесь она или нет?
– Она в Калифорнии. Снимается там в фильме.
– Слава Богу. Думаю, я бы сейчас не вынесла её присутствия в Париже. – Алексис с тихим стоном упала на подушки. – Это было бы последним ударом.
– Почему бы тебе не снять все остальное и не забраться под простыню? Ты дрожишь.
– Да.
Она сняла пояс, удерживавший чулки, бросила все на пол. В спешке Алексис сделала на чулке затяжку. Ее ногти были алыми и длинными. Харри вспомнил то время, когда они были короткими и бесцветными. Его сестра выросла, ей двадцать шесть лет. Он пропустил её превращение из девочки в женщину. Он никогда не возместит себе эту потерю. Харри мысленно проклял свою мать, безжалостно отнявшую у него многое. Нет. У них обоих. Алексис тоже понесла потери. Любопытно, ощущала ли она это так же остро, как он.
Выяснить это можно было только одним способом. Занявшись с ней любовью.
Начав ласкать её, Харри решил, что делает это не для того, чтобы выяснить, насколько Алексис соскучилась по нему, а для того, чтобы узнать, насколько он сам соскучился по ней за эти годы. Кого он обманывал? Господи, самого себя! Этого запутавшегося глупца. Ну конечно. Его мотивы были не столь рассудочными, как ему хотелось думать. Он льстил себе, веря в ложь.
Он вовсе не проверял, как относится к нему Алексис.
Харри потребовались четырнадцать лет разлуки, чтобы признаться себе раз и навсегда – в том, что он готов на все ради Алексис. Он не мог сделать только одно из-за их близкого кровного родства: жениться на сестре и подарить ей детей. Но кроме брака и рождения детей он полностью находился в её распоряжении – так было с момента её рождения, происшедшего через девять месяцев после его появления на свет. (Возможно, их отец был пьяницей, но отнюдь не импотентом.)
– О, Харри.
Ее оргазм удивил его, показался неожиданным. Харри не ждал такой мощной кульминации. Алексис корчилась, ерзала, отодвигалась от него и одновременно прижималась к нему. (Или это он прижимал её к себе?) Он никогда не видел, чтобы женщину трясло так сильно, это была серия конвульсий. Он проявил уважение к её физиологии. Сейчас она не нуждалась в нем, хотя именно он вызвал такое состояние Алексис. Ее тело жило своей жизнью, оно унесло её от Харри, само генерировало волны наслаждения, и Харри мог лишь наблюдать за этим с восхищением, страхом и неприязнью.
Он хотел, чтобы она желала его, нуждалась в нем так же сильно, как он – в ней. Постоянно! Во всех отношениях! Он хотел, чтобы она зависела от него, чтобы она говорила:
«О, Харри, мне нужна твоя помощь.»
Вместо этого она произнесла:
– О, Харри…
Это означало следующее: я кончаю сама, спасибо за удовольствие, друг, надеюсь, тебе тоже было хорошо.
Его оргазм, происшедший через несколько минут, оказался слабым, неудовлетворительным. Когда он кончал с Сарой, ему казалось, что его голова улетит сейчас куда-то, но разве из-за этого он любил Сару больше, чем Алексис? Нет. Определенно, нет. Потому что обладал Сарой. Эмоционально, сексуально, как угодно. Алексис всегда ускользала от него, испытывала более интенсивные оргазмы, чем он, была более сильной личностью. Харри хотел быть сильным. Значительным. Он отчаянно хотел быть важным для единственного человека, который имел для него значение: для Алексис.
Потом они поцеловались, обнялись, как дети, сели в постели и заговорили. О прошлом. Алексис хотела узнать так много.
– Что произошло с «Универсальным магазином Маринго?»
– Помнишь Денниса?
– Нашего верного, преданного продавца?
– Точно. Так вот, теперь он владеет магазином. Я продал его Деннису примерно год тому назад, после того, как решил жениться на Саре и переехать на Западное побережье.
– Ты жалеешь?
– О магазине или женитьбе на Саре?
– О том и о другом.
– Нет. Нисколько.
Она вздрогнула, помолчала. Потом спросила:
– Джулиана ещё жива?
– Да, жива и по-прежнему убирается в домах, если в это можно поверить. Она – крепкая старушка, но сильно обижается из-за того, что ты не писала ей столько лет. Она боялась, что с тобой что-то произошло. Например, несчастный случай. Я тоже боялся. Иногда говорил себе, что ты, должно быть, умерла.
– Бог знает, что я не раз хотела покончить с собой. Это чудо, что я ещё жива. Ты действительно беспокоился обо мне, Харри?
– Часто. Очень часто.
– Если бы ты захотел меня найти, Джулиана сказала бы тебе, где я. Она знала название швейцарской школы. Ты мог заставить её поведать тебе это.
– Я пытался. Она не говорила. Вечно твердила, что такова воля нашей матери. Ты помнишь, какой упрямой могла быть Джулиана. Закончив школу, ты исчезла. Никто не знал, где ты находишься. Ты поступила жестоко, Алексис. Джулиана сходила с ума от волнения, она не могла разыскать тебя. Ты словно провалилась под землю. Почему ты так поступила?
– Я уже сказала тебе, что хотела забыть прошлое. Все очень просто. Я захотела создать для себя совершенно новую жизнь и сделала это. Стала другим человеком. Шоффе Нувилер. – Она опустилась ещё глубже в подушки. – Я вышла замуж в Швейцарии. И развелась.
Потребовались минуты, чтобы последнее признание проникло в мозг Харри. Когда это произошло, его душевная боль только усилилась. За четырнадцать лет их разлуки сестра прожила множество жизней, о которых он никогда не узнает всего, сколько бы ни расспрашивал её. Нувилер. Он не станет задавать Алексис вопросы относительно её таинственного бывшего мужа. Какую пользу это принесло бы?
– У тебя есть дети?
– Нет, – ответила она. – Я была очень осторожной. С самого начала знала, что этот брак был ошибкой. Не хочу говорить о нем.
Харри испытал облегчение, узнав об отсутствии детей. Теперь он понял, почему не спорил с Сарой, отказывавшейся заводить детей. Единственной женщиной, с которой он хотел иметь детей, была Алексис, и об этом следовало забыть. Что-то говорило Харри о том, что они оба проживут до конца своих дней, не оставив потомства. Эта мысль была печальной, тягостной.
– Насколько серьезен твой роман с Николсоном?
– Он весьма серьезен.
– И для него тоже?
– Не злись, Харри.
– Я хочу защитить тебя. Это – обязанность брата. Не хочу видеть мою маленькую сестренку несчастной.
– Она не пострадает. Она выйдет замуж за этого человека.
– Так вот чего ты хочешь?
– Да.
Харри расстроился сильнее, чем он считал возможным.
– Понимаю.
– Ты шокирован?
– Почему я должен быть шокирован?
– Потому что я нахожусь в постели с тобой.
– Мы забрались в постель раньше, – напомнил он ей с горечью в голосе.
Она посмотрела на него из другого мира – мира медвежьих шкур, красных и золотистых деревьев, одинокого томагавка, висевшего на стене гостиной.
– Иэн получит развод, и тогда мы поженимся.
Она словно выучила эту фразу наизусть и произнесла её без уверенности и надежды, как бы для того, чтобы убедить себя в том, что это правда.
– Так говорит Иэн? – спросил Харри.
– Примерно так.
– Ты лжешь, Алексис. Ты всегда врала неубедительно. Но я познакомился с Иэном. Он не показался мне человеком, который готовится к разводу. По-моему, его вполне удовлетворяет существующая ситуация. Наличие жены и любовницы. Это – мечта любого мужчины.
– Я ненавижу его жену. Готова убить её.
Харри едва не проигнорировал последнюю фразу, сочтя её обычной болтовней разочарованной любовницы, но на лице Алексис появилась гримаса, которую он уже видел много лет тому назад, сразу после произошедшей на их глазах смерти матери. Она выражало чисто животное торжество и человеческое презрение. Он навсегда запомнил её.
– Не болтай ерунду, Алексис.
– Я говорю серьезно.
Она лукаво посмотрела на Харри.
Он попытался придать своему голосу легкомысленное звучание.
– Ты не можешь убить женщину только потому, что хочешь выйти замуж за её супруга. В такой ситуации ты стала бы подозреваемой номер один. Полиция тотчас разоблачила бы тебя.
– Другими словами, у меня есть очевидный мотив?
– Верно.
Алексис улыбнулась ему, утопая в море подушек и прикрываясь натянутой простыней до подбородка.
– Но у тебя нет никакого мотива. Правильно, Харри?
То, о чем он мечтал несколько минут тому назад, стало реальностью. Она просила его о помощи.
– Правильно, Харри? – повторила Алексис.
Она давала ему шанс стать необходимым. Преподносила ему такую возможность на серебряном блюдечке «Дома Франсуазы».
16
Как только Харри свыкся с ощущением своей нужности, значительности, важности для будущего счастья Алексис, он испытал беспокойство. И весьма сильное.
В течение одного короткого мига он попытался убедить себя в том, что ослышался, неправильно истолковал намеки Алексис. Но он знал, что это не так. Он слишком хорошо понимал, что имеет в виду Алексис, что она хотела от него. Он холодел от страха и умирал от желания ублажить её, доказать свою необходимость. Но он должен действовать осторожно.
– У меня не только нет мотива для убийства жены Николсона, – ответил он. – Я больше чем кто-либо на свете заинтересован в том, чтобы она была жива.
– Почему?
– Потому что я пытаюсь заставить Николсона финансировать мой кинопроект. Именно этим я занимался сегодня днем в его кабинете. Я пытался получить от Николсона пять миллионов.
– Это большие деньги.
– Несомненно.
– Что сказал Иэн?
– Пока ничего. Он обещал подумать и дать мне ответ на следующей неделе.
– Значит, пока вопрос о деньгах висит в воздухе?
– К сожалению, да.
Алексис уже не улыбалась, она строила планы.
– Полиция никогда не заподозрит тебя. Ты выше любых обвинений. Посмотри на себя их глазами. Ты счастлив в браке с очаровательной кинозвездой. Ты – элегантно одетый американский бизнесмен, а не какой-нибудь одурманенный наркотиками поэт-битник. А главное, ты нуждаешься в Николсоне. Его симпатии. Его уважении. И, как ты сам только что сказал, его деньгах. Зачем тебе убивать его жену?
– Совершенно ни к чему.
Алексис так увлеклась своим сценарием, что Харри мог с равным успехом обращаться к ветру.
Его охватило сильное возбуждение. Совершить преднамеренное убийство и выйти сухим из воды – это будет захватывающим приключением. Безумным, но захватывающим. И он совершит этот поступок ради Алексис, его любимой сестры – сознание этого только усиливало восторг. То, что он обдумывал хладнокровное уничтожение женщины, не сделавшей ему ничего плохого, уже казалось несущественным обстоятельством.
– Сколько ей лет? – спросил он.
– Около сорока.
Немолодая женщина. Это Харри понравилось. Он воспользуется одним из двух приемов карате в зависимости от того, что на ней будет надето. Отлично подойдет что-нибудь с отворотами – блузка, жакет, халат. В противном случае он нанесет три смертоносных удара. Оба метода гарантировали смерть, даже если бы жена банкира оказалась амазонкой.
– Она – миниатюрная женщина, – сказала Алексис. – С узкой костью. Тонкая. Типичная парижанка.
– Не слишком сильная. – Харри встал с кровати и начал расхаживать по красивой, тускло освещенной комнате. – Она станет легкой добычей, произнес он наконец.
Они продолжили разговор. Алексис явно давно вынашивала этот замысел.
Харри задумался.
– Иэн сказал, что будет отсутствовать в течение нескольких дней.
– Да. Вероятно, он вернется в Париж в четверг вечером либо в пятницу.
– Это означает, что мне надо все сделать завтра или в среду.
Алексис попыталась справиться с зевком.
– Думаю, да.
То, что она могла так невозмутимо обсуждать столь отчаянную затею, лишь подчеркивало различие между ними. Харри переполняло возбуждение, чувство страха, собственной значимости, волнения. Он хотел быть таким бесстрастным, как Алексис. С другой стороны, весь риск ляжет именно на него… Однако он решил совершить эту акцию. Он убьет жену её любовника, и она сможет выйти замуж за своего избранника! Нельзя выразить свою преданность лучшим образом, подумал Харри, изумленный, озадаченный и напуганный собственным альтруизмом. Возможно, дело было вовсе не в альтруизме, и он просто готовил почву для будущей услуги, которую ему окажет Алексис.
17
На следующий день, когда Алексис и Иэн, держась за руки, наслаждались аперитивом на втором этаже «Эскарго-Монторгель», Харри поглощал в своем «люксе» «Ланкастера» суфле из форели и беседовал по телефону с Сарой, находившейся в отеле «Беверли Хиллс» (5 часов утра по калифорнийскому времени), а Полетт Николсон ела холодное мясо и салат у себя в квартире с няней своей дочери. Трехлетняя Джинна сидела между женщинами, неохотно глотая овощной суп.
Иэн произносил следующие слова: «Шоффе, ты не представляешь, как мне не хочется покидать тебя сейчас. У тебя такой расстроенный вид. Но я вернусь через несколько дней, мы отправимся в какое-нибудь великолепное место и отпразднуем наше воссоединение.»
Алексис отвечала ему так: «Мадам убьет меня за трехчасовое опоздание, но сейчас, когда я нахожусь с тобой, эта опасность кажется мне ничтожной. Я буду ужасно скучать по тебе, дорогой.»
«Этот мерзавец должен отправиться по делам в Швейцарию, – говорил Харри, – поэтому окончательное решение вопроса откладывается. Я не рассчитывал на мгновенное чудо, но теперь мне придется пробыть в Париже дольше, чем я собирался.»
«Будет приятно наконец-то провести тихий вечер дома. Я так устала от оперы, балета, кино, театра, светской жизни», – произнесла Полетт.
Роуз, няня-англичанка, обратилась к девочке: «А теперь, Джинна, съешь овощной суп и вытри рот.» Потом она сказала своей хозяйке: «Да, мадам, тихий вечер – это чудесно.»
Женщины, точно две заговорщицы, с радостным предвкушением улыбнулись друг другу поверх трехлетней девичьей головки.
Через несколько минут пришла экономка, чтобы убрать тарелки и поставить на стол вазу со свежими фруктами, кофе для женщин и клубничный крем для Джинны. В отличие от Роуз, экономка была приходящей. Она появлялась в квартире на авеню Фош каждое утро в семь часов, чтобы приготовить завтрак, ленч и обед для четырех членов семьи. Роуз выписали из Лондона незадолго до родов Полетт.
Иэн настоял на том, чтобы они пригласили для ребенка обученную английскую няню вопреки возражениям жены. В то время Полетт не могла понять, почему им не подходит француженка, но Иэн проявил твердость. Полетт обнаружила, что как бы он ни восхищался французским образом жизни, он мог быть на удивление упрямым в некоторых вопросах.
И на удивление бесчувственным.
Полетт вспомнила их свадьбу. Сначала они прошли через гражданскую церемонию в Париже, потом было решено устроить официальное церковное бракосочетание на юге Франции, где родители Полетт владели старым замком, расположенным в долине Дордони. Это была красивая, но невозделанная сельская местность, совершенно непохожая на роскошное средиземноморское побережье – единственную часть Франции, с которой был знаком Иэн. Он казался отсутствующим во время приготовлений к шикарной свадьбе со множеством приглашенных на уик-энд гостей.
В замке кипела бурная деятельность. Там суетились четыре подружки невесты, дяди, тети, двоюродные братья и сестры, несколько нанятых служанок и экономка. Портниха вносила последние изменения в наряды. Все пребывали в состоянии крайнего возбуждения – кроме жениха, читавшего в гостиной «Файненшл Таймс». Иэн казался воплощением английской невозмутимости. Он словно забрел в чужой дом и был вынужден задержаться там на несколько минут, пока местный механик чинит его автомобиль, сломавшийся где-то неподалеку. Он демонстрировал полную отстраненность и отсутствие интереса к происходящему. Полетт не могла забыть эту картину.
Столь же незабываемым (хотя и по совсем иным причинам) оказалось для Полетт первое впечатление от Роуз Пай. Англичанка приехала в дом Николсонов, чтобы взять на себя обязанности няни ребенка, который должен был скоро появиться на свет. Хотя Полетт могла родить в любую минуту, ей удавалось на протяжении всей беременности сохранять свой обычный роскошный имидж. Она поправилась только на пять килограммов и уделяла большое внимание своим туалетам и макияжу.
Полетт была светской тридцатисемилетней женщиной, а Роуз неискушенной двадцатитрехлетней няней. В своей круглой фетровой шляпе с поднятыми полями, простом синем платье и пальто англичанка напоминала Полетт поблекшую, бесстрастную старую деву. Однако её рекомендовали как превосходную няню. Полетт вздохнула и показала девушке её комнату, находившуюся рядом с детской, в дальнем от спальни Николсонов конце квартиры.
«Здесь очень мило, – сказала Роуз, обведя взглядом простую, безупречно чистую, спартанскую комнату с умывальником в одном углу, креслом и гардеробом в другом и только что застеленной односпальной кроватью. Дверь соединяла комнату с примитивной ванной. – Очень мило, мадам.»
«Надеюсь, вам здесь будет удобно.»
«О, несомненно.»
«Возможно, разобрав вещи, вы захотите осмотреть детскую. Может быть, предложите что-то изменить.»
«Да, конечно. Я не задержусь, мадам.»
Девушка привезла с собой только один чемодан средних размеров абсолютно новый, блестящий и вульгарный.
«Вы впервые за границей?»
«Да, мадам. – Роуз прошла по комнате, чтобы посмотреть в окно, на котором висели шторы. – Но, как я сообщила в письме, свободно говорю по-французски. Я долго учила его.»
Только сейчас Полетт заметила, что у девушки была легкая хромота, которую ей удавалось искусно скрывать. Полетт восхитилась её усилиями. В то же время она невольно спросила себя, является ли хромота следствием какой-то болезни вроде полиомиелита или существует от рождения. Почему-то физический недостаток Роуз уменьшил боязнь Полетт родить неполноценного ребенка. Хотя француженка не считала себя суеверной, она чувствовала, что Господь прислал в их дом хромоножку в качестве доброго предзнаменования. Он как бы заверял, что наследник Николсонов родится сильным, здоровым и физически совершенным.
Через несколько дней родилась именно такая девочка – Джинна Дженнифер Николсон.
Свободные вечера Роуз (когда она не сидела с ребенком) были редкими, но она никогда не жаловалась. Молодые кавалеры в студенческой одежде, которые заезжали за ней на мотоциклах, выглядели весьма прилично. Сама Роуз уделяла мало внимания нарядам, зато в рабочее время исполняла свои обязанности очень прилежно. Двойная жизнь няни обеспокоила бы Полетт, если бы не безупречная профессиональная подготовка девушки. Полетт пришлось согласиться с Иэном в том, что Роуз можно без колебаний доверить уход за их дочерью. Что касается ночных поездок в кафе экзистенциалистов, расплодившиеся на Левом берегу… то девушка была ещё молодой, любопытной и имела право на развлечения, убеждала себя Полетт. Несомненно, Роуз заслуживала своим упорным трудом какой-то отдых.
И все же Полетт не могла справиться с завистью, когда серьезная дневная Роуз превращалась в светящееся от радости вечернее существо. Сначала француженка думала, что завидует лишь молодости Роуз. Лишь когда Роуз прожила у них около года (и Иэн завел роман с работавшей у Терезы швейцарской манекенщицей), Полетт сумела признаться себе, что её чувства к Роуз были гораздо более сложными, чем она поначалу считала. Однако, обладая тактом и практичностью, она проявила терпение и через некоторое время выяснила, что, несмотря на обилие поклонников мужского пола, сексуальность девушки не была такой однонаправленной, как могло показаться на первый взгляд. Полетт не хотела напугать Роуз, а главное – потерять квалифицированную няню.
Полетт беспокоилась напрасно. В постели Роуз оказалась таким же сокровищем, как и за её пределами. По иронии судьбы (Полетт подумала об этом, потягивая кофе во время ленча), они стали любовниками, когда Иэн отправился по делам в Цюрих. В этот скучный швейцарский город. В этот прекрасный город. Он всегда будет занимать особое место в сердце Полетт. Она поняла, что ждет сегодняшнего любовного свидания с таким же пылом, как и два года тому назад. Нет. С большим.
Джинна перестала есть клубничный крем.
– Когда папа вернется домой?
– Папа уехал всего на несколько дней. Он будет дома к уик-энду. А теперь, пожалуйста, доешь десерт и вымой руки. Роуз принесет твое пальто.
– Мне надоело гулять в Лесу.
Женщины переглянулись. Вечерние прогулки устраивались главным образом для того, что Джинна устала и после ужина и шестичасового купания рано заснула. Этому также способствовал вечерний бокал разбавленного красного вина. Роуз сказала, что без свежего воздуха и вина исключительно живая малышка будет бодрствовать половину ночи, не давая спать остальным домочадцам. Полетт охотно согласилась. Нелегко впервые стать матерью в тридцать семь лет. Сейчас, когда Полетт стукнуло сорок, её терпение истощилось ещё сильнее.
Она и Иэн в течение десяти лет безуспешно пытались завести ребенка, и наконец чудо свершилось. Однако, несмотря на охватившие Иэна радость и гордость, вскоре после первого дня рождения Джинны он завел роман с манекенщицей. Полетт даже знала, как её зовут: Шоффе Нувилер. Одна из продавщиц в «Балмене» заботливо сообщила ей это. Иэн не догадывался о том, что Полетт знает все об этой связи. Будучи типичной практичной парижанкой из высшего общества, Полетт не собиралась предъявлять мужу обвинения и устраивать сцену. Большинство бизнесменов имело любовниц, и, подобно Полетт, их жены притворялись, будто не знают об этом. В конце концов, когда Иэну надоест его подружка, он вернется к жене. Так обычно поступают мужья. Единственная проблема заключалась в том, что после её собственного романа с Роуз вряд ли их секс когда-нибудь станет прежним.
Сегодня они будут заниматься любовью в той кровати, которую Полетт делила с Иэном. Однажды Джинна проснулась после кошмара и забрела в смежную комнату, где обычно спала Роуз. Не обнаружив няни, девочка заплакала и побежала к спальне матери. К счастью, любовные радения только что закончились. Роуз успела надеть свой хлопчатобумажный халат, Полетт была в одном из своих многочисленных пеньюаров ручной работы. Женщины курили сигареты и потягивали арманьяк. Полетт лежала в постели, Роуз сидела в шезлонге. Растерянная Джинна вбежала в комнату с мокрыми от слез щеками.
– J'ai eu un mauvais reve, – закричала она, – et Rose n'etait pas dans la chambre a coucher![34]34
Мне приснился страшный сон, и Роуз не оказалось в спальне (фр.).
[Закрыть]
– Роуз не могла заснуть, и она пришла сюда поговорить со мной, сказала Полетт, положив девочку под плед. – Ты хочешь поспать здесь со мной до утра?
– Да, мама. Можно?
– Конечно, дорогая. И ты больше не увидишь плохих снов, обещаю тебе.
– Роуз тоже может здесь спать?
– Наверно, Роуз захочет вернуться в свою комнату.
– Да, – сказала Роуз. – Спасибо за арманьяк, миссис Николсон, и за нашу беседу. Теперь я чувствую себя гораздо спокойнее.
– О чем вы говорили? – спросила Джинна. – Обо мне? Или о папе?
– Мы говорили о тебе, моя драгоценная, – сказала Полетт.
Джинна прижалась к матери.
– Я люблю, когда говорят обо мне. Можно я засну, держась за твое колье с рубином? Ты знаешь, как оно мне нравится.
Восемнадцатикаратный рубин, висевший на золотой цепочке с бриллиантами, был любимой игрушкой Джинны. Этот подарок Иэн преподнес своей жене в прошлом году ко дню рождения. Рубин стоил двести тысяч американских долларов, а цепочка с бриллиантами – двадцать пять тысяч. Для Джинны это была всего лишь красивая, блестящая игрушка, за которую она любила держаться.
Полетт надела леопардовую шубку, чтобы встретиться в три часа со своей косметичкой. Она надеялась, что сегодняшняя ночь будет тихой, спокойной. Если бы в тот раз Джинна ворвалась в спальню на десять минут раньше… Полетт вздрогнула, представив себе последствия, потом быстро прогнала от себя эту мысль. Не стоит печалиться в такой чудесный день, перед ещё более восхитительным вечером.
– Я смогу поесть в Лесу мороженое? – спросила Джинна няню, когда они направились к двери.
Полетт не услышала ответ Роуз. Она посмотрела в зеркало на леопардовую шубку и спросила себя, не следует ли перешить её к зиме. Но какой фасон выбрать? Тут было о чем подумать. Она решила посоветоваться со специалистами из «Ревиллона». Она мысленно посмеялась над собой, потому что обладала чувством юмора. Половина мира летит в пропасть, американцы оправляют обезьянок на Луну, беспорядки в Алжире усиливаются, королева Елизавета не разрешает своей сестре выйти замуж за человека простого происхождения.
А меня, подумала Полетт, беспокоит один вопрос – стоит ли перешивать леопардовую шубку!
Миссис Николсон щедро окропила себя духами «Жоли мадам» и решила, что, принимая во внимание все обстоятельства, она может считать себя чертовски везучей женщиной.
