Текст книги "Безумная парочка"
Автор книги: Джойс Элберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
Это непременно произойдет, если он не сумеет оправдать свое гомосексуальное поведение и доказать Алексис, что мотивы его действий были чисто корыстными. Что он осуществлял план, способный не только обелить его, но и сделать героем в её глазах. Тогда Харри может говорить ей что угодно, и это не будет иметь значения. Но что это за план? Он должен быть чертовски хорошим. Оригинальным. Блестящим.
– Том, в чем дело? – спросила Алексис. – У тебя такое странное лицо.
– Я думаю.
– О чем?
– О нас с тобой.
– Расскажи.
Он не мог. Куда бы ни сворачивали его мысли, все дороги вели к Харри. Том помнил обрывок их беседы, состоявшейся накануне приезда Алексис. Харри вкрадчиво произнес:
"Мы неплохо проводим время вдвоем, верно?"
Это время было ужасным, понял сейчас Том. Во всяком случае, с его точки зрения. Но, очевидно, Харри так не считал, он хотел продолжать их отношения. Он сам сказал это. Однако признался, что не хочет бросать Алексис. Он словно ощущал себя связанным с нею старой клятвой о том, что они станут летними людьми. Старой детской мечтой. Иначе почему бы Харри утверждал, что Алексис по-прежнему любит его, что он имеет преимущество во времени перед Томом в отношении её чувств?
Почти сорок три года, торжествующе сказал тогда Харри.
Том растерянно покачал головой.
Харри хотел иметь преимущество перед Томом в отношении Алексис. И одновременно преимущество перед Алексис в отношении Тома! Черт возьми, чего он добивается? Это казалось абсурдом. Чем-то нелепым. Тому пришла в голову ужасная мысль.
Харри хотел их обоих.
– Что случилось? – спросила Алексис. – Ты побелел.
– Мне страшно.
Но паника быстро прошла, он почувствовал, что кровь возвращается к его лицу, услышал биение сердца, ощутил искривившую губы улыбку.
– Почему? – спросила Алексис.
Том хотел ответить, но мысли крутились в его голове так быстро, что он не мог говорить связно. Он попытался сначала навести в них порядок. Он скажет Алексис о деньгах, деньгах Харри, и о том, как позволил Харри использовать его физически, потому что разработал план (да, это то, что требуется!). Для осуществления этого плана они оба должны некоторое время потакать причудливым сексуальным желаниям Харри. Потом – Том мысленно усмехнулся – потом никакого Харри не будет.
– Я боюсь, что нам, возможно, придется позволить Харри добиться
Не успев объяснить, что он имеет в виду, Том услышал, как в дверь тихо постучали. Дверь открылась, и в комнату вошел сам Харри. Когда он увидел интимную сценку, его лицо медленно расплылось в улыбке.
– Добиться? – Харри потер покрасневшие глаза. – Пока что я добился только того, что проснулся с жесточайшим похмельем. Если это можно назвать достижением. О чем вы говорите?
– Ни о чем, – сердито ответил Том.
Он был возмущен бесцеремонностью Харри. Подслушать их беседу, а потом ввалиться без приглашения! Каков наглец! Том почувствовал, что дрожит от ярости.
– Знаешь, – обратился Харри к Алексис, – с косой ты очень похожа на индеанку. Muy india, muy bonita.[65]65
Прекрасная индеанка (исп.).
[Закрыть] Я уже сто лет не видел, чтобы ты заплетала так волосы. Тебе это очень идет.
Вместо того, чтобы выразить недовольство вторжением брата и прогнать его отсюда, она сказала:
– Мне сегодня приснились мы оба. Мы снова стали детьми и катались на коньках по замерзшему озеру. Помнишь, какими холодными были зимы?
Харри сел на край кровати со стороны Алексис, совершенно не замечая Тома.
– Конечно, помню. Мы обмораживали носы. Да, то были дни невинности.
Тому показалось, что он просто не существует. Они не замечали его. Они ушли в свой собственный мир кровного родства, где нет места посторонним. Брат и сестра, друзья детства, любовники в зрелости, убийцы.
Том хотел убить Харри.
Он только сейчас осознал, как сильно хочет этого. И не только для того, чтобы безраздельно владеть Алексис, хотя этот момент был важным. Но не менее существенными были деньги, которые достанутся ему и Алексис, если Харри умрет. Он и Алексис – единственные наследники. Харри сам сказал ему это вскоре после приезда Тома в Испанию.
Приятная новость раскрылась, когда Харри отдал Тому двадцать пять тысяч фунтов, которые изначально обещал ему за помощь в липовом шантаже. Ввиду происшедшего двадцать пять тысяч казались Тому каплей в море. Особенно когда он думал о том, сколько денег досталось Харри в результате смерти Сары. Похоже, Харри недооценивает важную роль, сыгранную Томом в интриге с убийством.
– Я так не думаю, – сказал Харри.
– Ты позволишь мне указать на несколько важных моментов, которые ты упускаешь из виду?
– Пожалуйста.
– Хорошо, – сказал Том. – Если бы не я, тебе и Алексис не удалось бы совершить убийство безнаказанно. Если бы не я, полиция не арестовала бы Джинну. Если бы не я, Иэн не гнил бы сейчас в тюрьме. Если бы не я, ты не был бы сегодня чертовски богатым человеком. Я занимался любовью с Джинной и Алексис. Я обеспечил мотивы и алиби. Ты бы не смог провернуть это дело без меня. Я сыграл важную роль в его осуществлении. Что ты на это скажешь?
Харри только рассмеялся.
– Я обещал тебе двадцать пять тысяч и не прибавлю ни цента. Это мое последнее слово.
– Ты продолжаешь изумлять меня своей щедростью.
Харри к тому времени уже выпил полбутылки "перно".
– На самом деле я гораздо добрее, чем ты думаешь. Я включил тебя и Алексис в мое завещание. Пятьдесят на пятьдесят.
– Как бы не так.
– Клянусь Богом.
– Я верю насчет Алексис, – сказал Том. – Но меня?
– Не сомневайся. Тебя и мою сестру. Кому ещё я могу оставить деньги?
В конце концов Том поверил ему – не потому, что Харри был пьян. Самоуверенность Харри была так велика, что он считал себя вечным. Словно прочитав мысли Тома, Харри сказал:
– Естественно, я намерен пережить вас обоих.
Сейчас Том ломал голову над тем, знает ли Алексис о завещании брата, известно ли ей, что речь идет о миллионах фунтов (Сара оказалась богаче, чем думал Харри). Придется сказать ей все. Позже. Сейчас она и Харри отдались во власть их особой, личной ностальгии.
– Вчера я думал о Джулиане, – произнес Харри. – Она была славной старушкой, правда?
– Я помню её рассказы о том, как наш дедушка, Фрэнк, в годы сухого закона готовил джин в ванной.
– Эти истории возмущали маму.
– А что её не возмущало?
– Возможность быстро наварить баксы.
Алексис кивнула.
– Хотела бы я знать, жива ли сейчас Джулиана.
Судя по их лицам, они оба были сейчас где-то далеко. Если бы они посмотрели на Тома, то увидели бы на его лице такое же выражение.
Если Харри умрет.
Конечно, ему понадобится помощь Алексис…
53
Джинна в конце концов разыскала Джулиану Маринго.
Старуха, которой перевалило за девяносто, была ещё жива, хотя и почти ослепла. Когда Джинна нанесла ей первый визит, она находилась в сверкающем хромом и стеклом доме для престарелых вПилгрим-Лейке.
Поиски были долгими и порой заводили в тупик. К счастью, Джинна обладала отличной памятью, иначе она никогда бы не вспомнила, как называется место, где родились Алексис и Харри. Без этой информации ей было бы не за что зацепиться. Но удача оказалась на её стороне.
Сейчас девушка стояла в приемной дома престарелых. Она представилась деловитой женщине-администратору. Встреча с Джулианой была назначена на два тридцать, Джинна пришла чуть раньше.
– Вы подождете в гостиной для посетителей? – сказала дежурная. Миссис Маринго сейчас на процедурах. Вы скоро сможете её увидеть.
– Спасибо, – Джинна направилась в гостиную.
– Не забывайте, – крикнула вдогонку дежурная, – она – старая женщина и быстро устает.
– Я не забуду.
Джинна прошла в гостиную и села. Ей казалось, что уже в течение нескольких месяцев, после жестокого и несправедливого осуждения отца, она только и делала, что старалась вспомнить все об Алексис и Харри. Она упорно копалась в своей памяти, вытаскивая оттуда крохи информации, обрывки бесед, прежде казавшихся ничего не значащими, разрозненные факты, которые могли оказаться важными.
Она просеивала поток сведений, сортировала их, оценивала и взвешивала, складывала и вычитала, почти теряя рассудок в попытках отыскать ключ к отношениям этой пары, которые казались ей чем-то большим, нежели случайным знакомством. Чем-то гораздо большим.
Пока что она не добилась успеха, но не сдалась. Ее решимость только окрепла, стала более неистовой. В один прекрасный день, обещала себе Джинна, она им покажет, где раки зимуют.
Она знала, что её отец не убивал Сару. Как и она сама. Поэтому оставались только Алексис и Харри. То, что они были убийцами, ясно, как божий день. Но до подтверждения её подозрений и пересмотра дела ещё далеко.
Джулиана станет ниточкой, пусть даже весьма тонкой. Джинна надеялась, что старая женщина приподнимет завесу тайны, окутывавшую отношения юного Харри с его подругой Алексис (урожденной Стормс). Джинна чудесным образом вспомнила девичью фамилию Алексис. Конечно, она могла спросить Иэна, но не хотела обременять его своими опасениями, волновать проводимым ею расследованием. Ему и так было не по себе.
Джинна поняла причину этого, впервые приехав в Дартмур. Снаружи тюрьма выглядела, как серый лагерь с воротами времен наполеоновских войн и маячившими в тумане мрачными корпусами. Иэн сказал, что никому ещё не удалось совершить успешный побег из этого места, во что было легко поверить. Окрестности представляли из себя одно бескрайнее черное болото, где беглец не смог бы найти временное убежище.
В Дартмуре все было серым, включая одежду заключенных. Серые штаны, серый галстук, серая куртка. Только рубашка Иэна была голубой, как его глаза. Джинна радовалась тому, что отец страдал цветовой слепотой и не мог видеть свое собственное посеревшее лицо. За несколько недель, прошедших с его ареста по обвинению в убийстве Сары Маринго, он постарел лет на десять. Однако старался казаться бодрым, оптимистичным, скрыть от Джинны свою подавленность. Однако изможденное, серое лицо Иэна выдавало его.
– Привезти тебе что-нибудь? – спросила отца Джинна перед уходом. Тебе что-то нужно?
– Да. – Он помолчал и улыбнулся. – Я бы не назвал это предметом первой необходимости, но кое-что мне бы помогло.
– Да, папа? Что это?
– Канарейка.
В первый момент ей показалось, что она ослышалась. Девушка уставилась на отца.
– Ты сказал – канарейка?
Он уже улыбался во весь рот, демонстрируя почти детский энтузиазм.
– Нам разрешено держать в камерах маленьких птиц. Конечно, при условии, что мы будем кормить их и чистить клетки.
Может быть, у него слегка помутился рассудок из-за тягот заключения?
– Понимаю, – сказала Джинна.
– Я знаю, что это звучит странно, но ты не представляешь, как одиноко здесь может быть. Особенно по ночам, когда свет выключен. Живая, дышащая канарейка… это уже общество.
Джинна поцеловала отца в щеку, сдерживая слезы.
– Я привезу тебе её через месяц. Обещаю.
– Пожалуй, я назову её Рудольфом.
– Кто такой Рудольф?
– Знакомый из Цюриха. Он много щебетал, но никогда не говорил ничего путного.
Возвращаясь на поезде в Лондон, Джинна записала в блокнот слово «канарейка», откинула голову на высокую спинку сиденья и предалась размышлениям.
Она вспомнила свою первую встречу с Сарой и Харри Маринго, происшедшую во время рождества в Сент-Морице, когда ясным, холодным днем после катания на лыжах Иэн повел её и Алексис в "Чеза Веглиа". Они заказали горячие напитки, чтобы согреться. Девушка и сейчас ощущала аромат дымящегося citron presse, видела Алексис, потягивавшую подогретый кларет, когда она, Джинна, спросила Харри, где он родился.
Почему этот вопрос так встревожил Алексис?
Джинна вспомнила явную растерянность мачехи и спросила себя, не было ли это связано с признанием Алексис, что она родилась в том же провинциальном городке, что и Харри – Пилгрим-Лейке. Название показалось Джинне романтичным, и она сказала об этом. Но, возможно, Алексис не находила ничего романтичного в том, что она выросла, по словам Харри, в маленьком, захолустном, ничем не примечательном городке на окраине штата Нью-Йорка.
Вряд ли ты найдешь его на карте, сказал тогда Харри.
Стыдилась ли Алексис своего скромного происхождения? – подумала Джинна, приближаясь к Лондону. Однако согласно прозвучавшим в тот день воспоминаниям Харри семья Алексис процветала и пользовалась уважением в Пилгрим-Лейке, её отец был успешным адвокатом и героем войны, а мать красивой женщиной, которая рано умерла, заранее позаботившись об отправке дочери в престижную швейцарскую школу. Черт возьми, чего тут можно стыдиться?
Сойдя с поезда на Паддингтонском вокзале и спустившись в метро, Джинна все ещё размышляла об этом. Во время пересадки на Оксфорд-секес ей пришла в голову одна мысль: что, если по какой-то причине Алексис солгала насчет своего происхождения? Но это казалось маловероятным, неправдоподобным и означало бы, что Харри тоже врет. Зачем? Что им приходится скрывать? Джинна понятия не имела об этом, но загадка интриговала её, и девушка решила отыскать ответы.
С того дня прошло пять месяцев.
Пока что все её старания разыскать родных Алексис оказывались бесплодными. В мэрии Пилгрим-Лейка отсутствовали соответствующие записи и какие-либо упоминания о Стормсах. Возможно, Алексис родилась в другом месте и переехала в Пилгрим-Лейк в раннем детстве, подумала Джинна. В таком случае она должна была оставить следы в одной из местных школ. Снова пустота. Алексис Стормс там не училась. В городских архивах Стормсы не значились.
Это обстоятельство насторожило Джинну, и она переключила свою энергию на поиски семьи Харри Маринго. Здесь ей повезло больше. Да, когда-то существовал "Универсальный магазин Маринго", сообщили девушке в коммерческой палате Пилгрим-Лейка. Но это было очень давно. Теперь на этом месте стоял большой современный супермаркет. Что касается самих Маринго, то в живых осталась только миссис Джулиана, недавно отправившаяся в дом для престарелых.
Попытки Джинны связаться с Джулианой Маринго по почте оказались безуспешными. Медики сообщили девушке, что миссис Маринго сейчас девяносто три года, она страдает артритом и старческим слабоумием, поэтому не может отвечать на письма. В состоянии ли она принимать посетителей? Да, если гость не задержится надолго и не будет чрезмерно волновать пациентку, нуждающуюся в отдыхе.
Именно тогда Джинна поняла, что ей следует сделать. Она купила билет на рейс компании «БОАС» до Нью-Йорка, собрала вещи и в отсутствие Алексис и миссис Кук выскользнула из дома. Она подумала, не оставить ли Алексис записку с указанием ложного места своего нахождения, но потом сочла это слишком милосердным. Пусть Алексис волнуется и ломает голову. Если только она способна волноваться о чем-то или ком-то, кроме своей алчной, эгоистичной, безжалостной персоны.
Джинна впервые оказалась в Америке. Она провела насыщенный уик-энд в Манхэттене, осмотрела все достопримечательности, а потом отправилась на автобусе на окраину штата. Наконец девушка попала в Пилгрим-Лейк, где находился дом для престарелых под названием "Земной рай".
Большие часы на стене показывали половину третьего – точное время свидания с Джулианой Маринго. Джинна встала и прошла по раскрашенному коридору. Ее сердце громко стучало. Глупо волноваться по поводу того, что обещало стать тягостной и, вероятно, бесполезной встречей, но Джинна ничего не могла с собой поделать. Что-то подсказывало ей, что после месяцев пустых раскопок и поисков она наконец пришла в нужное место, к нужному человеку.
Постучав в дверь комнаты, Джинна подумала о том, что даже не знает, кем доводилась старая женщина Харри. Джулиана могла быть дальней свояченицей Харри и почти не помнить его.
– Вы что, весь день там собираетесь стоять? – раздался на удивление громкий голос.
Джинна набрала воздуха в легкие, толкнула дверь и вошла в комнату.
54
Я едва не умерла, когда Харри невозмутимо вошел в спальню Тома и застал меня там обнаженной, растрепанной. Но мое присутствие, похоже, не смутило брата, он воспринял его как нечто должное. Казалось, он знал, что это должно было произойти, и почти радовался этому.
Почему? Потому что он напился и не смог заняться со мной любовью вчера ночью? Однако ни один мужчина не способен на такую душевную щедрость – если ему не наплевать на женщину.
Невозмутимость Харри потрясла меня.
Занервничав, я принялась судорожно рассказывать ему о катании на коньках в Пилгрим-Лейке, о Джулиане, о наших общих ностальгических воспоминаниях. В первый момент мне больше ничего не пришло в голову. Однако через несколько минут нашей беседы я разозлилась на Харри, пришла в ярость.
Почему он не ревнует? Почему не чувствует себя преданным? Неужели ему нет дела до того, что я провела ночь с его лучшим другом?
Казалось, что он, напротив, испытывает облегчение оттого, что другой мужчина ублажил меня. Возможно, переспав с Томом, я невольно освободила Харри от сексуальных обязательств передо мной, которые ему не хотелось выполнять.
Почему? Что изменилось?
В моей голове стучали непроизнесенные вопросы, сердце сжалось от страха. В конце концов эта пытка стала для меня невыносимой, и я попросила Харри дать мне один из халатов Тома, чтобы я могла выбраться из кровати, сохранив некоторое достоинство.
– Мне надо разложить вещи, – сказала я. – Увидимся позже.
Уходя из комнаты, я заметила разочарование на лице Тома и удивление на лице Харри. Я направилась по коридору в мою спальню. Где прислуга? Почему в доме так тихо? Мои ноги дрожали от усталости – ночные радения отняли у меня немало сил. Я снова вспомнила о длительном воздержании, предшествовавшем моему приезду в Испанию.
Я захлопнула дверь моей комнаты и рухнула на кровать, презирая и ненавидя себя. Какой дурой я была, блюдя себя все эти месяца для Харри! Я берегла себя для человека, который обрадовался возможности избавиться от меня. Но могла ли я знать об этом? Короткие письма, которые я получала от Харри, томясь в Лондоне, говорили о том, что он с нетерпением ждет нашей встречи. Он ничем не выдавал того, что охладел ко мне, и я не имела оснований подозревать это.
Сейчас я утешала свое уязвленное самолюбие одним важным фактом: я не могла предвидеть, что после всех этих интриг, тайных замыслов, многолетней разлуки и совершенных нами убийств Харри потеряет ко мне интерес. Теперь, когда мы наконец обладали всем, о чем всегда мечтали, Харри в этом больше не нуждался. Трудно было не заметить иронии создавшейся ситуации, и я наконец рассмеялась. Жизнь крепко подшутила надо мной.
Другим утешением служило то, что у меня по-прежнему был Том. Я думала об этом, доставая и развешивая мою одежду, убирая косметические принадлежности. Однако вопрос заключался в следующем: нужен ли он мне? Я не знала точного ответа. Это подтолкнуло меня к мысли о том, что скорее всего он мне не нужен. Том был удобной заменой, чем-то временным. Однако если Харри и в дальнейшем не проявит интереса (какие гарантии я могла иметь на сей счет?), мне, возможно, придется длительное время довольствоваться Томом. Такая перспектива мгновенно оборвала мой смех.
Я позволила себе всерьез разозлиться на Харри. Не знаю, какими словами описать чистейшую ненависть к брату, охватившую меня в это мгновение (пока я механически закрепляла юбки на вешалках). Она прокатилась по моему телу горячей волной, обожгла меня, пробудила во мне жажду мести.
Я была не из тех людей, кто легко мириться с отказом. Моей первой реакцией всегда становится желание дать сдачи, отомстить за себя, любой ценой восторжествовать над обидчиком. И я не могла понять, почему должна внезапно изменить мою природу. Да и возможно ли это?
Пусть Харри разлюбил меня (сказала я себе), но готов ли он смириться с тем, что я полюблю Тома?
Если я хоть немного знала моего брата, то это беспечное, наплевательское отношение было единственным решением проблемы, единственным способом вернуть Харри. Придумав наступательный маневр, я немного воспрянула духом и вдруг услышала резкий стук в дверь.
– Кто там?
– Большой злой волк, – сказал Харри, входя.
Я продолжала разбирать вещи.
– Что тебе нужно?
Он прислонился к косяку, держа в руке бокал с молочно-белым «перно». Сейчас на Харри были бежевые хлопчатобумажные брюки и красная майка. Ему не помешало бы побриться.
– Мне надо поговорить с тобой, – произнес он суровым тоном.
– О чем?
– О тебе. Обо мне. О нас. О Томе.
– О Томе?
– Я не хочу, чтобы ты спала с ним.
Меня изумил его диктаторский тон.
– Правда? Почему бы и нет? Не говори мне, что ты ревнуешь, Харри.
– Это кажется тебе невероятным?
– После твоего вчерашнего исчезновения – да, кажется.
– Вчера я перебрал. Ничего не мог с собой поделать. Такое, к несчастью, случается.
Я посмотрела на бокал с "перно".
– Полагаю, ты и сейчас ничего не можешь с собой поделать.
– Это совсем другое. Я просто опохмеляюсь, – он проглотил зловещий напиток. – Вчера я слишком разволновался. Я так долго ждал твоего приезда. Начал праздновать его слишком рано. Я не собирался напиваться. Это правда, Алексис.
Я подозревала, что сейчас мой брат не узнал бы правду, даже если бы она появилась перед ним и врезала ему в солнечное сплетение.
– Том говорит, что в последнее время ты злоупотребляешь спиртным.
– Том – чертов лжец. Почему ты ему веришь? Он скажет что угодно, лишь бы опорочить меня.
– Зачем ему это нужно? Я думала, что вы – лучшие друзья.
– Друзья! – Харри усмехнулся. – Я тоже так думал, но твой приезд внес ясность в ситуацию. Похоже, Том все ещё сохнет по тебе. Должно быть, ты произвела на него сильное впечатление в Лондоне. Вчера он так спешил встретить тебя в аэропорте, что выскочил из дома, не дождавшись меня.
– Том сказал нечто другое. Он сказал, что ты отсыпался после пьянки.
Харри понимающе кивнул.
– Ну конечно.
– Я видела твою комнату, – призналась я. – Судя по тому, как она выглядела, Том, похоже, прав. Как долго длится твой запой?
– Какой запой? Нет у меня никакого запоя. Том пытается настроить тебя против меня. Неужели ты это не видишь, Алексис? Этот сопляк влюблен в тебя. Он пытается очернить меня перед тобой.
Мне захотелось сказать ему, что Тому нет нужды это делать, что Харри сам отлично справился с этой задачей.
– Может быть, я тоже влюблена в него, – ответила я.
Ба-бах! Эффект от удара оказался более сильным, чем я предполагала. Харри посмотрел на меня с ненавистью.
– Ты шутишь, Алексис. Ты не можешь говорить серьезно. Не можешь после всего пережитого нами. После стольких лет ожидания. Не можешь увлечься мальчишкой вроде Тома.
– Но это правда, – не сдалась я. – Он мне дорог. Очень дорог.
– Не верю в это. Отказываюсь тебе верить. Это отвратительная ложь! Харри уже перешел на крик, он казался ошалевшим, совершенно пьяным. – Ты принадлежишь мне, Алексис! Так было всегда. Ничто не может это изменить. Ничто. И уж, конечно, не сопливый мальчишка вроде этого МакКиллапа. Ладно, я был пьян, и ты провела с ним ночь, это естественно в такой ситуации. Я прощаю тебя.
– Ты прощаешь меня? – Я пронзительно засмеялась. – Это звучит здорово. Просто потрясающе. Ты не можешь никого прощать. Ты сам нуждаешься в прощении.
– За что? – спросил этот безумец.
Я была так близка к тому, чтобы взорваться, что сама не знаю, как мне удалось справиться с собой.
– За то, что ты не встретил меня в аэропорту. За то, что обошелся со мной, когда я приехала сюда, как со случайной знакомой. За то, что не замечал меня, когда мы гуляли вчера. За то, что напился и заснул в мою первую ночь в Испании. За то, что отдал меня Тому. Вот за что.
– Я думал, ты влюблена в него, – с ядом в голосе сказал Харри.
Я уставилась на него, заставляя себя трезво оценить происшедшую с Харри перемену. Алкоголь подействовал на его голову. Превратил из обаятельного, разумного человека в хитрого, коварного монстра, выворачивавшего мои слова к своей собственной сумасшедшей выгоде. Мне захотелось рассмеяться. Заплакать. Что стало с моим прекрасным братом, которого я всегда любила? Ради этого человека я ждала, молилась и убила? Ради этой карикатуры на мужчину? Ради этого жалкого пьяницы? Было трудно поверить, что Харри так изменился. Однако отрицать это было бы ещё трудней.
Какое-то мгновение мы просто стояли, глядя друг на друга, словно oхваченные взаимной неприязнью боксеры, которых развел в стороны добросовестный рефери. Я почти ожидала сигнала к продолжению схватки, по которому мы снова бросимся в бой, станем обмениваться словесными ударами, говорить колкости, стараться покалечить, ранить, уничтожить противника.
Но мы лишь уничтожали самих себя. Словно осознав бессмысленность нашей битвы, Харри поставил свой бокал с «перно» на бамбуковый столик возле вазы с поникшими цветами и шагнул ко мне.
– Я люблю тебя, Алексис. – Он обнял меня. – Я очень люблю тебя.
От Харри исходил запах «перно», а его тело казалось обессилевшим, чего я раньше никогда не замечала. Мышцы Харри словно превратились в желе. Это был совсем не то тело, которое я когда-то знала и хотела. Это тело принадлежало незнакомцу, казалось мне таким же чужим, как тот пьяница, которому оно принадлежало. Я не знала, что мне следует сделать или сказать. Я чувствовала, что Харри намерен позаниматься со мной любовью, но хотела этого меньше всего на свете. Даже целоваться с ним мне было противно из-за запаха перегара.
– Харри, пожалуйста, не сейчас. – Я отстранилась от него, пытаясь придумать предлог для вежливого отказа. – Я очень устала. Я хочу сначала поспать, принять ванну…
Его глаза стали жесткими.
– Чтобы смыть запах Тома МакКиллапа?
– Пожалуйста, Харри. Не надо.
– Что не надо? Упоминать домашние тайны? – Все следы нежности исчезли, Харри снова стал язвительным. – Напоминать тебе о том, с кем ты трахалась вчера ночью? В чем дело, Алексис? Ты любишь Тома. Тебе не следует стыдиться его, хоть он и годится по возрасту тебе в сыновья. Что такое сегодня маленький инцест? Это сущий пустяк после той практики, которую ты имела со мной.
Я ударила Харри, и у него потекла кровь из носа. Я посмотрела на безвольное, растерянное лицо брата и поняла, что перестала видеть в Харри мужчину вовсе не из-за его пьянства. У меня были старомодные представления относительно мужчин, сформировавшиеся, вероятно, под влиянием фильмов с Кларком Гейблом и Хэмфри Богартом, которые я смотрела тайком в детстве. Я ждала от него благородства, нежности, силы, а не мелочной и глупой мстительности. Но Харри, которого я знала, умер. Передо мной стоял отталкивающий незнакомец, желавший позаниматься любовью.
Я могла отказаться, закричать, оскорбить его, выкинуть отсюда, позвать Тома. Но я не сделала этого. Я безропотно уступила и отдала себя в распоряжение призрака. Это напоминало секс в гробу. Одно из тел было ещё теплым. Его. Мое же было холодным, как февральский лед на озере в Пилгрим-Лейке.
Я снова вспомнила себя и Харри (прежнего Харри), катающихся рука об руку по той гладкой блестящей поверхности. Я увидела длинные белые сапоги со шнурками, которые носила тогда – как Соня Хенье в её шикарных мюзиклах. Я даже подумала о Кларке Гейбле, столь галантно обходившимся со шлюхами из дансингов. Я думала о чем угодно, только не о том, что в мое тело вторгался человек, которого я не знала, который мне не нравился, казался отталкивающим.
– В чем дело? – спросил он.
Как только он остановился, я вскочила с кровати и побежала в соседнюю ванную, зажав рот рукой. Мне впервые вытошнило после секса. Правда, я впервые занималась любовью с трупом.
Остаток дня прошел в нервном напряжении. События развивались довольно интересно. Я отправилась с Харри и Томом на ленч в прибрежный ресторан.
– Что в Лондоне думают относительно твоего местонахождения? – спросил меня Том, беспокойно поглядывая по сторонам. – Что ты сказала Джинне и Иэну?
Я решила, что сейчас он не в состоянии спокойно воспринять известие об исчезновении Джинны. Это стоит обсудить с ним в другой раз, когда он будет менее заведенным.
– Я сказала, что отправляюсь в Париж.
– В Париж. – Голос Харри рассеянно оборвался, потом зазвучал снова. Забавный выбор.
– Когда-то я была там счастлива.
– Лично я никогда не любил Париж. Ужасно тоскливый город.
Том удивленно посмотрел на Харри.
– Я не знал, что ты жил в Париже.
– Ты многого обо мне не знаешь.
Я подумала об "убийстве с желтыми розами" и собралась увести беседу от опасной темы, но тут нам стали подавать еду.
Я знала, что испанцы едят наиболее основательно в середине дня, но все равно размеры каждого блюда потрясали меня. По сравнению со скромными английскими порциями они были гигантскими. С кухни доносилась громкая музыка – в Лондоне это сочли бы немыслимым нарушением спокойствия, однако здесь казалось таким же уместным, как и огромные порции.
Ресторан был заполнен наполовину. Мы были здесь единственными иностранцами, и я заметила, как испанцы откровенно смакуют пищу и вино. Я заподозрила, что они убивают и занимаются любовью столь же самозабвенно. Испанцы – чувственные люди, но в их душах больше темных тайников, чем у добродушных итальянцев, с которыми их часто несправедливо сравнивают. Доказательством этого служит насыщенная насилием и кровью история Испании. Ее прошлое.
Я думала о ритуальной игре матадора со смертью, которую мне ещё предстояло увидеть, и глубокой затаенной печали, характерной для исполнителей фламенко, которых я уже видела в Аликанте. Подсознательно мечтая о следующем убийстве, которое я совершу в этой стране ночной жизни, я поняла, что Том обращается ко мне.
– Что ты хочешь на десерт, Алексис?
– Дыню.
Мой выбор оказался удачным. Дыня была сочной и сладкой.
Мы закончили трапезу в хорошем настроении. Когда мы направились к машине, Харри казался сильно пьяным, но благодушным, его раздражительность пропала, он явно подобрел. В дополнение к утреннему «перно» и изрядному количеству вина, выпитого во время ленча, он также опрокинул на десерт три рюмки крепкого "фундадора".
Я только что начала понимать, что мой брат стал настоящим алкоголиком. В тот момент это принесло мне чувство облегчения. Когда мы доберемся домой, Харри уже превратится в инертную тушу, ему будет не до любви. Однако я беспокоилась напрасно. Харри сразу направился в свою комнату с новой бутылкой «перно». Он сказал нам, что устроит себе маленькую сиесту-фиесту.
– Наедине с моим другом, – добавил он, помахав бутылкой.
Ни я, ни Том не расстроились слишком сильно, когда он удалился – как оказалось, до следующего утра. Я потратила остаток дня на разборку оставшихся вещей, а Том читал в патио "Гералд Трибюн" и испанскую газету. В доме царил покой, но я знала, что это лишь обманчивое затишье, коварный штиль перед неминуемой бурей. Слишком много неразрешенных проблем витало вокруг нас.