Текст книги "Копье Теней"
Автор книги: Джош Рейнольдс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
– Скачи быстрее, Ахазиан Кел. Ради нас обоих.
Волькер шагал сквозь слои соленого тумана, пропитавшего Жилы, держа руку на рукояти пистолета за поясом; винтовка висела у него за плечом. Туман прокрадывался сюда с моря каждый вечер, обвивая теснящиеся шаткие здания, заползая во все углы и щели.
Дома, выстроившиеся вдоль мощеных улиц, делались тем хуже, чем дальше уходил он от центра города. Да и сложно назвать домами эти тесные деревянные клетки, громоздящиеся друг на друга. В узких скрюченных проулках колыхались тени, тусклые газовые фонари безуспешно пытались потеснить туман. В выбоинах скользких от грязи, жира и копоти улиц поблескивали лужи с застоявшейся водой. Отбросы скапливались по краям сточных канав – где сидели нищие, валялись пьянчуги, да и мало ли кто еще…
Волькер шел по переулку, когда рядом кто-то сдержанно кашлянул. Заметив уголком глаза блеск стали, стрелок остановился. Он решил, что за ним следили уже довольно давно. Что ж, неудивительно. Хорошее оружие в доках ценилось высоко. В Жилах никто не мог чувствовать себя в безопасности – «крышники» и уличные грабители безнаказанно обрабатывали своих жертв. Волькер скинул с плеча винтовку, примостил ее на сгибе локтя, палец привычно нашел курок.
– Трижды подумайте, друзья, – сказал он. – Сколько вы готовы заплатить, чтобы получить то, что есть у меня?
Шли секунды. Волькер прикидывал, не сделать ли предупредительный выстрел, но отказался от этой идеи. Пуля еще может понадобиться. Он хотел заговорить снова, но тут услышал шелест удаляющихся шагов. Грабители решили поискать другую, не столь хорошо вооруженную жертву. Вздохнув, он закинул винтовку за плечо и двинулся дальше.
Кроме всепроникающей вони, спутанные улицы наполняли звуки и краски, приглушенные пластами соленого тумана. Хотя скавены и скреблись у ворот, жизнь продолжалась. Такова людская природа, и город, выросший из грязи, жадно поглощал все крохи существования с любой, даже самой острой приправой.
На этих улицах потомки бедных рыбаков, сделавших Берег Бивней своим домом, соседствовали с отставными стражниками вольной гильдии и враждебными дуардинами. Большинство населения города жило и работало в Жилах, хотели они этого или нет.
На каждом углу и перекрестке стояли лотки, с которых купцы – даже из далекого Виндикарума – торговали своими товарами. Метеоры и их крупицы с готовностью меняли хозяев: монеты из метеоритного Железа считались едва ли не самой распространенной валютой. Имелись и другие, более диковинные, но законные платежные средства: ртутные слитки, грубо отштампованные монеты из ур-золота, радужные чешуйки только что вылупившихся дракончиков. Но превыше всего ценились мерцали хрустальные склянки с туманными секретами и вещим шепотом, собранными у осколка Копья Малла, высящегося в заливе. Некоторые припасали их, чтобы продать позже, другие потребляли сами, пытаясь истолковать.
Волькер задержался, наблюдая, как смуглый человек в лазурной мантии вытащил пробку и вдохнул содержимое такого пузырька. Цветной пар просочился в его легкие, и мужчина, закашлявшись, согнулся пополам. Выпрямился он с искаженным ужасом лицом, закричал, пошатнулся, стиснул руками голову. Его товарищи бросились на помощь, а мужчина, рыдая, тяжело осел на дорогу. Не каждый секрет стоило узнавать. Волькер поспешно зашагал дальше.
Послание Грунгни пульсировало в голове барабанным боем. Потрясение почти выветрилось, сменившись грызущей тревогой. Не каждый день встречаешься с богом. Особенно не своим.
Светильник у чьих-то входных дверей затрещал, и стрелок насторожился. Звук слишком напоминал смех. Над головой каркнул ворон. Волькер посмотрел наверх, но птицы не увидел. Только сейчас он понял, что свернул в тупик, – и остановился. Фонари тут едва брезжили. Но впереди они почему-то ослепительно сияли, словно нарочно освещая путь.
По спине Волькера пробежали мурашки: он увидел мелькнувшую на стене тень – сгорбленную, косматую, огромную. Подобные искрам глаза остановились на нем, массивная лапа поманила человека.
Земля задрожала под ногами, вторя странным раскатам. Не задумываясь, Волькер стиснул амулет – маленький молот, висящий у него на шее. Обычно он и не вспоминал о нем, но здесь и сейчас ему требовалась поддержка символа Зигмара. Рокот пошел на убыль. Сияние фонарей померкло, сменившись привычным тусклым свечением. Кажется, в пронизанной лучами дымке мелькнуло лицо – лицо Грунгни. Бог заговорил, как и на поле боя – без звука.
Волькер медленно кивнул. Когда боги зовут, у человека нет иного выбора, кроме как следовать на зов. Он продолжил путь. За его спиной фонари, мигнув, гасли. Впереди что-то мерцало, и Волькера охватила новая тревога, сильнее прежней. Проход перед ним был заткан густой паутиной. Свет играл на ней, вызывая к жизни странные цвета и узоры, зачаровывая и гипнотизируя.
Пауки-сонники. Волькер скорчился от отвращения – и принялся продираться сквозь паутину, сплетенную из неисполнившихся пророчеств, игнорируя вкрадчивые обещания и полупрозрачные образы, возникающие, когда он обрывал нити. Поддаться разноцветному соблазну сети означало пополнить череду улыбающихся, обескровленных трупов, валяющихся в темных проулках Вышнего города. Пауки размером с крыс разбегались во все стороны, их радужные тела зловеще поблескивали во мраке.
Одна из нитей паутины коснулась щеки Волькера, и перед глазами заплясали видения. Он увидел себя, падающего с огромной высоты, увидел что-то черное и кошмарное, устремившееся к нему. Сердце подпрыгнуло, вторя фантомной боли, Волькер пошатнулся. Рот словно забило пеплом. Он рванулся вперед, расчищая дорогу длинной винтовкой, и добрался наконец до конца проулка, обнаружив там дверь – дверь в совершенно несочетаемой с жалкой лачугой каменной дверной коробке.
Тяжелая рука высунулась из тьмы и схватила его.
– Хода нет, – пророкотал низкий голос. Волькер задрал голову. На него сверху вниз взирал огор. Великан в сильно помятых железных латах поверх истрепанных штанов был вдвое выше его, еще лыс – за исключением одной туго перевязанной пряди и вислых усов, обрамляющих зубастую ухмылку. На серой коже виднелись неразборчивые клейма – в основном довольно примитивные, хотя в одной из отметин Волькер узнал дуардинскую руну «кузница».
– Меня ждут, – нерешительно сказал Волькер, отведя руку от пистолета на поясе. У огора имелся молот, один взмах которого мог расплющить Волькеру башку, а значит, нужно быть очень осторожным.
Огор ничего не сказал – просто молча поднял молот и стукнул им по двери так, что та задрожала. Потом легонько коснулся своим оружием плеча Волькера.
– Посмотрим, – почти весело проговорил гигант. – Если нет, я размозжу тебе череп, да?
Волькер, с трудом сглотнув, кивнул.
– Вполне резонно.
Долго ждать не пришлось. Дверь открылась, и наружу выглянуло морщинистое бородатое лицо.
– Что? – просипел тонкий голос из куста белых волос.
– Его ждут, – рявкнул огор, ткнув пальцем в гостя.
– Его? – Лицо повернулось к Волькеру. – Тебя?
Это был дуардин. Только очень, очень старый. Старше Йорика, старше Окена. Такой старый, что все, что не было в нем абсолютно необходимо, истерлось, оставив лишь самую дуардинскую суть. Острый как топор взгляд настороженно изучал человека.
– Меня.
– Его. – Дуардин зыркнул на огора. – Почему ты остановил его?
– Я охраняю дверь, – терпеливо ответил сторож.
– Да, но его ждут.
Огор пожал плечами.
– Ну, так я постучал, да? – Ухмыльнувшись, он подтолкнул Волькера к двери, чуть не сбив его с ног. – Тебя ждут.
Волькер мотал головой, переводя взгляд с одного собеседника на другого, пытаясь уследить за разговором. Древний дуардин нетерпеливо закряхтел.
– Ты идешь или нет?
Дверь качнулась, затворяясь. Волькер поспешно нырнул в проем. Ему пришлось пригнуться – дверь оказалась меньше, чем выглядела.
Внутри стрелка окатил страшный жар. Красный пляшущий свет пятнал грубо обтесанные каменные стены. Снаружи здание казалось обычной деревянной хибарой, но внутри было чем-то совершенно иным – невероятно большим, невозможно просторным. Волькер осмотрелся и увидел странные руны, высеченные на каменном дверном косяке. Те вспыхнули оранжевым светом, и он поспешно отвел глаза.
– Мировые врата? – тихо спросил он, но эхо все равно подхватило голос.
– Нет, – буркнул старый дуардин. Под толстыми мехами, окутавшими его, скрывалось щуплое, костлявое тело. Волосы старика были жутко растрепаны, борода запущена, на впалых щеках бугрились древние шрамы. – Не глупи. Мировые врата большие. Громкие. – Он повернулся и поманил Волькера. – Теперь цьщ, и следуй за мной. – И дуардин захромал прочь, Двигаясь так, словно сама ходьба причиняла ему боль.
Волькер вертел головой, пытаясь различить хоть что-то сквозь вездесущую дымовую завесу. Ему почудились гигантские столбы, выстроившиеся вдоль изогнутых стен. Высеченные по стенам руны пылали жаром, красные трещины прорезали темный каменный пол. Волькер слышал звон молота о сталь и камень – и тихое бормотание голосов где-то за колоннами. Но не видел ничего, кроме расплывчатых силуэтов и алого свечения горнов. Пот струйками сбегал по его лицу и шее. Что же это за место?
Старый дуардин вел его явно не напрямик, да и дорога оказалась неровной. Волькер не один раз споткнулся, а однажды чуть не упал, наткнувшись на кого-то сгорбленного. Он отпрянул, прося прощения у ворчащей фигуры, но старый дуардин дернул Волькера за полу кителя.
– Перестань докучать им, тупица. Разве не видишь, что они работают?
– Я ничего не вижу, – возразил Волькер.
– Умги, – насмешливо уронил дуардин.
Волькер вырвался из хватки старика.
– Я знаю, что это.
– Тогда ты не совсем невежа.
– Почему я здесь? Что это за место?
Старый дуардин, вспыхнув, ткнул толстым пальцем в грудь Волькера.
– Это место священно, умги. Место только для тех, кто ищет его. И это не ты.
Горячность ошеломила Волькера.
– Я не хотел никого обидеть, – начал он, запинаясь, на хазалиде.
– Не марай наш язык своим скверным произношением! – прорычал дуардин, капли слюны забрызгали его бороду. – Если должен говорить, пользуйся собственным языком! Ты не берешь чужие инструменты – так почему, не стесняясь, заимствуешь слова? – Он снова ткнул Волькера пальцем. – Ты, значит, вор?
Волькер затряс головой, но ответить не успел – глубокий голос сделал это за него:
– Он не вор, Вали, сын мой. Не больше вор, чем Зигмар или Шесть Кузнецов. Не больше, чем любой из искавших это место, чтобы научиться тому, чему я могу научить их.
Старый дуардин – Вали – отступил, склонив голову, но с видом весьма недовольным. Волькер медленно обернулся. Он чувствовал силу стоящего позади него существа, как чувствуют жар, рвущийся из топки. Движимый инстинктом, он опустился на одно колено и тоже склонил голову, успев лишь мельком увидеть массивную кряжистую фигуру.
– Поднимись, сын Азира, – пророкотал бог. Голос его пробирал насквозь, как дрожание бьющего по металлу молота, поднимая на ноги. Волькер чувствовал себя одновременно ошпаренным и застывшим, точно металлический брусок, сперва раскаленный в огне, а потом опущенный в воду. Податливым, но хрупким, как будто каждое слово бога ломало его – и придавало новую форму.
Здесь витали тепло – и доброта. Уважение ремесленников, мастеров своего дела. Но и затаившаяся свирепость, порождающая примитивный, первобытный страх в самых недрах души. Волькер попытался отгородиться от этого страха, сконцентрироваться на том, что видит. Он никогда еще не встречался с богом, и в паутину благоговейного трепета, граничащего с паникой, вплеталась тонкая нить любопытства.
Грунгни определенно был дуардином, но дуардином размером с огора. Он напомнил Волькеру одну из огромных статуй, что стояли вдоль путей, прорубленных Обездоленными под городом. Одеждой богу служил грязный латаный-перелатаный фартук на голое тело. Толстые руки он скрестил на груди, подобной пороховой бочке. Мощный бог твердо стоял на довольно кривых ногах. Эти ноги потрясли Волькера больше, чем что-либо другое в божественной внешности, больше даже, чем борода из дыма и шевелюра из огня. Невозможно было поверить, что эти маленькие изогнутые ножки способны поддерживать столь массивное тело.
Грунгни хмыкнул:
– Их мне сломали давным-давно. – Наклонившись, он похлопал себя по бедру. – Моим собственным топором, ни больше ни меньше. За это оскорбление я пытался расплатиться целую вечность.
– Получилось? – брякнул Волькер, не успев прикусить язык.
Грунгни улыбнулся.
– Тут уж как поглядеть. Кто-то скажет, что я и сейчас расплачиваюсь. – Улыбка его расширилась, обнажив зубы, подобные раскаленным углям. – Некоторые обиды лучше хорошенько взлелеять.
Волькер содрогнулся. Улыбка бога навела его на мысль о пушечном дуле за миг до того, как оно изрыгнет огонь и дым.
– Ты вызвал меня сюда.
Это был не вопрос. Дуардины ни о чем не спрашивают своего бога. Они говорят, и боги отвечают – или не отвечают, как им, богам, угодно. Волькер не был дуардином, но это знал точно.
Вали проворчал что-то у него за спиной. Улыбка Грунгни угасла.
– Иди, Вали. Я поговорю с нашим гостем. – Старый дуардин низко поклонился и отступил, продолжая бурчать. Грунгни вздохнул. – Ты должен простить его. Вали стар. Я держу его при себе столько лет, что и не сосчитаешь. Наверное, это эгоистично с моей стороны. Но я тоже стар и сам устанавливаю правила.
Волькер промолчал. Ему казалось грубым перебивать бога, когда тот говорит. Глаза Грунгни сверкнули, он протянул руку:
– Можно? – Волькер передал богу свою винтовку. Взяв оружие, Грунгни внимательно изучил его, бормоча что-то себе под нос и оглаживая винтовку пальцами по всей длине. – Славное оружие. Старая технология – дуардинская?
Волькер кивнул.
Грунгни хмыкнул.
– Я чувствую память об отливке, еще сидящую в стволе. Хорошая работа. Ты можешь гордиться.
– Мне помогали. – Во рту Волькера пересохло.
– Всем мастерам помогают, даже самым лучшим, признают они это или нет. – Голос бога стал печален, Волькер чувствовал его грусть всем сердцем. – Когда-то и мне помогали многие, подобные мне. – Он вернул винтовку человеку, и стрелок осторожно принял ее. Дерево и металл стали теплыми, а само оружие сделалось как будто легче, словно прикосновение бога изменило его изнутри неуловимым образом. – У нас была сестра, у меня и Гримнира. Да, и не одна. И братья. Сыновья и… и жены. – Умолкнув, Грунгни покачал головой. – Наши голоса создавали царства из огня и металла, возводили основания многих других миров. Наши песни поднимали камни со дна морей, наши руки лепили горы. – Грунгни нахмурился. – А может, я плохо помню. Я же говорил, что стар и прожил много жизней. Я старше того, кто сидит на троне Азира.
Голос его стал мягче: словно потрескивал угасающий огонь.
– Иногда мне кажется, что я старше всего, что есть. Я вижу своего брата, шагающего по снежному северу с топором в руке и мостящего дорогу черепами врагов. Потом я снова вижу его, оплетенного пламенем, падающего, исчезающего в легенде. Оба – словно он и не он разом.
Волькер молчал. Слова эти предназначались не ему. Он оказался тут случайно, его присутствие не имело значения. Грунгни обращался к теням на стене кузницы, к пламени, ревущему в невидимых горнах, но не к нему. Не к человеку.
Бог тихо рассмеялся.
– А что есть человек, Овэйн Волькер, если не незакаленное железо, ожидающее огня и прикосновения молота?
Волькер напрягся. Бог прочитал его мысли или его чувства столь очевидны?
– И то и другое и ни то ни другое. – Грунгни протянул руку и положил ладонь на затылок Волькера. Тот совсем оцепенел. Сила этой руки могла раздавить его череп, как яйцо. От жара ладони Грунгни кончики волос оружейника почернели. Бог разглядывал человека глазами, подобными расплавленному золоту. Наконец он отпустил Волькера и отступил, вроде бы довольный. – Да. Окен был прав. В тебе есть сталь, сын Азира. Хорошо.
– Окен? Он здесь? Что?..
Грунгни улыбнулся.
– Всё в свое время. Но сперва – идем. Есть и другие, с которыми ты должен встретиться. Время не терпит, а нам надо многое обсудить.
Глава четвертая. ВОСЕМЬ ОРУЖИЙ
Грунгни ввел Волькера глубже в дым и жар кузни.
Вопросов бог как будто не слышал, и Волькер вскоре замолчал. Пришлось довольствоваться звуками работы, несущимися из дымных недр. В Вышнем городе имелось много подобных мест в глубинах залов Избранных.
Но это место было иным. Потаенная кузница – или?.. Да в Вышнем городе ли они вообще? Окон тут не было, и города Волькер не слышал – только стук молотом по металлу и чьи-то негромкие голоса. Он ловил обрывки разговоров в дымном воздухе, отмечая странные акценты собеседников. Низкое, грубое рычание перекликалось с мягкими напевами, и все мешалось с лязгом металла. Некоторые голоса принадлежали дуардинам, другие – людям, но все остальные было трудно опознать.
Может, это храм? Или школа? Краем глаза Волькер заметил что-то вроде часового механизма, поспешно нырнувшего во тьму, перемигиваясь драгоценными каменьями глаз. Вдоль стен сновали другие фигуры, паукообразные, поблескивающие, тихо щелкающие шестеренками. Волькер покрепче стиснул винтовку.
Не в силах больше сдерживаться, он откашлялся, прочищая горло и пытаясь привлечь внимание бога.
– Почему я здесь? Это как-то связано с моим… с Океном?
– Окен – мой слуга. Один из многих. – Грунгни взглянул на человека. – Ты это знал?
– Я… нет. Нет, он никогда не говорил.
– А почему? – Грунгни засунул большие пальцы за пояс. – Он служил мне верно и преданно много, много лет. Не так много, как некоторые, но больше, чем прочие.
– Но при чем здесь я?
Грунгни остановился сам – и остановил Волькера тяжелым взглядом.
– Окен пропал.
Бог запустил пятерню в дымную бороду, вырвал несколько завитков и протянул их Волькеру, который благоговейно следил, как дым обретает форму лица – старого, морщинистого лица. Лица Окена. Дуардин напоминал гранитную глыбу, из которой кто-то шутки ради высек голову.
– Он кое-что искал – по моему приказу. И, полагаю, нашел.
Волькер вскинул глаза – и тут же отвел их. Долго выносить взгляд Грунгни не получалось. Взгляд бога был слишком тяжел – и слишком печален. Как последние огни умирающего города или маяк, на свет которого никто уже не придет.
– И что это?
– Нечто опасное.
Волькер зажмурился.
– Он жив?
– Именно это мне хотелось бы знать. Поэтому я позвал тебя сюда – выяснить.
Стрелок нахмурился.
– Почему меня?
Грунгни пожал плечами:
– А почему не тебя? – Он повел рукой. – Я видел твое лицо в огне, парень, и слышал твое имя в его треске. Только дурак не прислушается к подобному. Тем паче бог.
Волькер покачал головой:
– Но…
– Довольно. Пора встретиться с остальными.
По знаку Грунгни в пелене возникла квадратная, чуть скошенная дверь. Явно не дуардинская – у тех стенки и углы безупречно прямы. У этой же коробка состояла из трех массивных каменных плит – верхняя балансировала на двух других. Все глыбы были разных размеров, потому коробку и перекосило. Проем прикрывала грубо вырезанная кожаная занавесь, украшенная выведенными сажей и копотью рунами.
Грунгни отодвинул занавесь и шагнул в проем. Волькер двинулся следом, но обнаружил, что ему придется пригнуться. В чем тут дело: в игре света или Грунгни просто уменьшился? Ничто здесь не было таким, каким казалось.
Пребывая в замешательстве, человек ступил в оказавшееся за проемом помещение. Воздух тут был совеем другим: чистым, прозрачным. И холодным. Дыхание сгущалось перед лицом в облака пара – несмотря на огонь, потрескивающий в кузнечном горне. Оранжевые отсветы плясали на стенах маленьких каменных покоев, грубовато вырубленных, но чистых, с полом, покрытым толстыми шкурами. В центре комнаты стоял круглый стол, вокруг которого застыли восемь стульев. Три из них оказались заняты.
Женщина – вот кто тут же привлек взгляд Волькера. Высокая, смуглая, с копной туго перевязанных черных кудрей, ниспадающих на плечи и спину. На женщине были потертые доспехи цвета тусклого золота поверх поношенного, хотя и добротного, платья. Руки скрывали кожаные перчатки, предплечья защищали наручи из сотен монет разнообразнейших видов и достоинств. Золотистый шлем, выкованный в форме головы грифопса, с бронзовыми перьями, обрамляющими затылок, стоял на столе перед ней.
Женщина широко ухмыльнулась, когда Грунгни подтолкнул Волькера к столу.
– Он очень забавный, – сказала она и чуть наклонилась, изучая ноги Волькера. – Хорошие сапоги, однако. Уважаю мужчин, знающих цену хорошей обуви.
– Спасибо… – пробормотал Волькер, не уверенный, что ответил уместно.
– Зана. – Женщина выпрямилась.
– Что?
– За-на, – повторила она, тщательно выговаривая слоги с едва уловимым акцентом. Хамонский диалект поднебесного языка – штука текучая: местами он грубоват, местами мягок. – Матос. Зана Матос.
Волькер моргнул.
Долгую секунду она разглядывала его, потом обратилась к Грунгни:
– Он псих?
– Я не псих.
– Хорошо, а то я уже забеспокоилась. Мы уже сыты по горло всякими спятившими типами. Правда, Рогген? – Женщина перевела взгляд на сидящего рядом с ней дородного мужчину.
Тот радушно улыбнулся.
– Тебе ли не знать, Зана. – Поднявшись, он протянул руку Волькеру. У этого выговор был грубым, будто он лишь недавно выучил небесный язык. – Я Рогген из Гирлеса.
Под доспехами Роггена бугрились мускулы, его толстые, обнаженные от плеч до локтей руки покрывали татуировки, а еще – многочисленные извилистые шрамы. Рубец, исчезающий в густой бороде, пересекал и его правый глаз. Бронзовые доспехи мужчины украшали изображения вьющихся лоз и сильванские лица, которые, казалось, изучали Волькера с холодным безразличием. Изодранный плащ, накинутый поверх брони, был цвета древесного мха; шлем в виде оленьей головы с шипастыми рогами также стоял на столе, возле шлема женщины.
Пожав протянутую руку, Волькер понял, что латные рукавицы Роггена сделаны не из железа или бронзы, а какого-то невероятно прочного волокна. Заметив его взгляд, мужчина фыркнул.
– Железное дерево, – пояснил он и постучал по нагрудной пластине. – Твердое, как металл, но живет и дышит.
– А по весне выпускает отовсюду листочки, – заметила Зана. Она откинулась на спинку стула, скрестив на столе задранные ноги. – И горит хорошо.
Рогген пожал плечами.
– Зато мне не приходится скидывать доспех, когда я падаю в воду.
– А ты часто падаешь в воду, да?
– А ты часто бросаешься в огонь? – парировал Рогген. Зана рассмеялась.
– Возможно, стоит спросить его, – она мотнула подбородком в сторону третьего стула. – Хотя с момента прибытия он только свое имя назвал.
Третий стул занимал хмурый дуардин – коренастый, мускулистый и обескураживающе неодетый. Его уступкой предрассудкам цивилизации были набедренная повязка из черной чешуйчатой кожи какой-то твари и широкий пояс из нее же, плотно стягивающий талию. Еще на нем был шлем в форме вставшего на дыбы дракона с отверстием на макушке, из которого вырывался густой гребень алых волос. Косы, на которые делилась его пышная борода, украшали золотые кольца, а железные крючья на концах угрожающе побрякивали при каждом повороте головы.
Огнеубийца, понял Волькер. Он никогда не сталкивался с этими странными дуардинами.
– Овэйн Волькер, – просто представился он, поклонившись в знак уважения.
– Лугаш, сын никакого рунного отца, отпрыск никакого дома, – прорычал дуардин, почесывая одну из множества золотистых рун на своей коже. Из кожаных петель его пояса торчало немало коротких метательных топориков, на столе перед ним лежали подобие грубого багра и кривой топор-секач. Толстые пальцы дуардина скользили по вырезанным на рукояти топора символам, а глаза пытались просверлить в Волькере дыру. – Еще один человечек, – буркнул он наконец, осуждающе зыркнув на Грунгни.
– Угу, и что из того, племянничек? – хмыкнул Грунгни. – Внучатый племянничек, точнее. Через много, много поколений.
– Ты не бог человечков, Создатель.
– Неужто? Или я твоя собственность, дитя моего брата? – Густой голос Грунгни звучал ровно, но Волькер уловил в словах скрытое предостережение. – Чей я бог, Лугаша из…
– Молчи! – рявкнул Лугаш, вскочив на ноги. Руны на нем вспыхнули, и Волькер отпрянул от жара, излучаемого дуардином.
Грунгни нахмурился и свел руки – осторожно, почти нежно. Пылающие руны стали холодными и темными. Лугаш пошатнулся, словно внезапно лишившись всех сил.
– Кто ты такой: указывать мне, что я могу, а что нет, а? Ты – кровь моего брата, так что я вынужден проявлять терпение – и да, даже доброту. Но мое терпение на исходе. Не позволяй огню моего брата толкать тебя на опрометчивые поступки, как случилось с ним.
Лугаш тяжело опустился на свое место с кислой миной на лице. Грунгни покачал головой.
– Гримнир был таким же, – рассеянно произнес он. – Всегда искал оскорбление там, где им и не пахло. Он жаждал обиды, как пьяница жаждет эля. Оскорбление было его молоком, раздражительность – его мясом. А теперь он мертв, и его дети рассчитывают на меня. – Голос бога звучал тоскливо.
– Мертв, но не ушел, – заметил Лугаш.
– Нет. Не ушел. И смерть – не конец. – Грунгни вздохнул. – Но я привел вас сюда не для того, чтобы поговорить о моем брате, как бы это ни было увлекательно.
Повернувшись к открытому горну, Грунгни запустил руку в пламя. Ухватив пригоршню горячих углей, он высыпал их в глубокую выемку в центре стола. Загудел, поднимаясь, огонь. Волькер смотрел на него и видел в потрескивающем племени нечеткие образы.
– Сядь, сын Азира. Моя история длинна, а ты устал.
Волькер вдруг осознал, что бог прав. Он устал, устал уже давно. Возбуждение и любопытство, удерживающие его до сих пор на ногах, быстро улетучивались. Он занял пустой стул и положил на стол свою длинную винтовку. Грунгни кивнул, довольный.
– Четверо детей из четырех Владений. Достаточно для начала, полагаю. – Он обошел вокруг стола, взмахивая рукой над головой каждого из сидящих. – Хамон, Гиран, Акши, Азир. Металл, Жизнь, Огонь, Небеса. Создавал лучшее из худшего – и не ошибался.
– Звучит довольно обидно, – пробормотала Зана.
Грунгни улыбнулся.
– Никаких обид. Сама прекрасно знаешь. Как долго ты служишь мне, дочь Хамона? – Он опустил руку на спинку ее стула. Зана выпрямилась.
– Многие годы, господин мой, – ответила она без тени недавнего сарказма.
– Ты была бродяжкой, когда пришла ко мне. Изгнанницей, более ценной мертвой, чем живой. А сейчас… – Грунгни повел рукой. – Сейчас ты стала чем-то лучшим.
Бог развернулся, оставив за собой дымный след, тянущийся от бороды и волос. Дым клубился, рисуя в воздухе странные фигуры. Рука бога легла на спинку стула Роггена.
– И ты, сын Гирана. Как давно ты сражаешься под моим знаменем?
Рогген постучал костяшками пальцев по столу.
– Шесть сезонов, Творец, и успешно. Я Рыцарь Борозды и принес присягу, прежде чем взяться за меч.
Грунгни, кивнув, перевел взгляд на Лугаша.
– Лугаш, кровь моего брата. Наша сделка нам известна. Не так ли? И нет нужды говорить о ней.
Лугаш прикрыл глаза и что-то пробормотал. Казалось, будто он молится.
Наконец Грунгни повернулся к Волькеру.
– Присутствующие здесь служат мне – и довольно долго. Войдешь ли ты в их число?
Волькер колебался. Чего именно от него хотят? Руки сами собой снова нащупали амулет-молот. Грунгни покачал головой:
– Не бойся. Я – бог не жадный, парень. Мне нужен только твой труд, а не твоя душа. Рогген в первую очередь верен Леди Листвы. Лугаш служит памяти моего брата. А Зана… – Он остановился. – Кому ты поклоняешься, девочка?
Зана пожала плечами. Грунгни рассмеялся, сотрясая своим весельем комнату.
– Может, мне, а? Не стыдись этого. – Он снова взглянул на Волькера. – Видишь? Зигмар так и останется первым претендентом на твой дух, а мне требуется твоя твердая рука и острый глаз, оружейник. Мне – и Окену. Что скажешь?
Волькер засунул амулет под нагрудник и кивнул. Если Окен в беде, выбора нет. Старый дуардин был его другом, а Волькер никогда не отворачивался от друзей. Ни при каких обстоятельствах.
Грунгни улыбнулся.
– Хорошо.
Пошарив в кармане фартука, бог извлек ком черного железа, пронизанный красными прожилками, и Волькеру показалось, что на поверхности металла мелькнуло что-то вроде лица. Взвесив брусок на ладони, Грунгни бросил его в огонь в центре стола. Раздался треск, словно порвалась парусина, и из пламени что-то поднялось. Оно не имело формы или, скорее, обладало всеми формами сразу, не имея уверенности, но перебирая возможности. Чудовищные рты безмолвно кричали, удерживаемые в чаше цепями-угольями. Брусок извивался, будто пытаясь посмотреть во все стороны сразу.
– Ради девяти славных руд, что это такое? – прошипела Зана, чертя над сердцем знак молота. Волькер сделал то же самое, чувствуя на шее тяжесть амулета.
– Демон. – Лугаш взялся за свой топор. – Или был им.
– Это послание, – сказал Грунгни. – Или предупреждение, хотя предупреждать меня в планы отправителя не входило. Смотрите – и увидите. – Он повел рукой, и огненная сущность скорчилась, когда из полурасплавившегося металла выросли гладкие красные стеклянные грани. В стекле Волькер различил лица, движение, людей, места. Перехватив его вопросительный взгляд, Грунгни кивнул. – Демон больше, чем его форма. Это само колдовство, выкованное и сформованное разумом вызывающего. Притянутые в эти миры смертными руками, демоны перенимают кое-что у своих хозяев – их связывают узы памяти. А в этих узах – семена причин и намерений.
Он поднял широкую ладонь, и комок в чаше мучительно медленно растянулся. Волькер не слышал воплей демона, но чувствовал их – всеми зубами, всеми суставами. Сущность удлинялась, и из взбаламученного вещества появлялось все больше граней. В них теснились изображения. Сцены древнего истребления, чудовищные воины, сражающиеся между собой на разоренной, окровавленной земле.
Волькер слышал лязг оружия – оружия не обычного, нет, особого. Огромная, окованная железом булава в руках мускулистого великана обрушилась на массивные ворота из железа и кости, разбив их в щепки. Волькер инстинктивно отпрянул. Отголосок удара отозвался во всем его теле.
– Шардук, Крушитель Врат. Выкован из останков последнего великого короля-гарганта Золотых Пиков. Нн одна подъемная решетка, ни одна дверь не устоят перед ним, какими бы толстыми они ни были, какая бы магия ни защищала их.
Голос Грунгни раздавался откуда-то из-за спины.
Вторая грань. Изможденное существо, покрытое рунными клеймами и шрамами, размахивает «хлыстом» и коротким куском цепи с рукоятью. Мужчины и женщины в аметистовых доспехах падают мертвыми, шипастые звенья вырывают души из увядающей плоти.
– Чару, Бич Душ. Каждое звено этой цепи создавалось с единственной, разрушительной целью. Подцеплять душу, передавая ее силу тому, кто владеет Бичом.
