Текст книги "Дитя дьявола"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Джоржет Хейер
Дитя дьявола

Джоржет Хейер

Коренная англичанка Джоржет Хейер родилась в Уимблдоне 16 августа 1902 г. Окончила Вестминстерский колледж в Лондоне. В 1925 г. вышла замуж за Джорджа Ружье, вместе с которым в конце 20-х годов прожила несколько лет в Танганьике, а потом в Югославии. С 1942 года жила в Лондоне. Умерла 5 июля 1974 года. Всего из-под пера писательницы вышли 56 романов, один из которых, «Превращение Филипа Джеттана», опубликован под псевдонимом Стелла Мартин. Все эти романа делятся на 2 категории: детективы и романы, написанные в жанре исторического романтизма. Серийные персонажи детективных произведений (всего их 12) суперинтендант Скотленд-Ярда Ханнасайд и инспектор Хемингуэй. В любовных романах серийные персонажи отсутствуют. В этих произведениях изумительно воспроизведена противоречивая и несколько озорная эпоха Британского Регентства (начало 19 века). Сюжет этих романов зачастую предсказуем, однако большинство поклонников блистательного таланта писательницы это ничуть не отпугивает: их привлекает искрометный юмор, лихо закрученные интриги, поразительная до гротеска тупость, наивность, доверчивость или, наоборот, изобретательность персонажей. Действие, как правило, разворачивается неторопливо, писательница словно сама упивается своими образами, не желая с ними расставаться. Интерес представляет необычайно остроумная речь, «приколы», розыгрыши, шуточки и прибауточки.

Книги Хейер призваны не просвещать, а развлекать читателя, создавать хорошее настроение. И в этом писательница, безусловно, преуспела.

Тщательное исследование ее творчества проделала известная мастерица любовно-готического романа, Джейн Эйкен Ходж, опубликовавшая в 1984 г. книгу «Внутренний мир Джоржет Хейер».

Глава I

По ночным лондонским улицам мчалась карета. Грохот колес гулким эхом отдавался от булыжной мостовой, заставляя вздрагивать добропорядочных горожан. Одинокий пассажир не обращал на шум ни малейшего внимания. Он сидел, вольготно вытянув ноги и погрузив руки в просторные карманы накидки. Время от времени неверное мерцание фонаря или факела на мгновение освещало кабину экипажа, отражаясь в алмазной галстучной булавке и огромных пряжках на башмаках пассажира. Лицо щеголя скрывала надвинутая на глаза шляпа.

Карета неслась быстро, даже слишком быстро для узеньких лондонских улочек. Вскоре она миновала городские ворота и свернула на Хаунслоу-Хит. Теперь дорогу освещало лишь лунное сияние, столь тусклое, что грум, сидевший рядом с кучером, храня завидную невозмутимость, встрепенулся и выпалил:

– Господи! Ты так нас угробишь, приятель!

Вместо ответа кучер пожал плечами и ухмыльнулся. Карета подпрыгнула на очередном ухабе, и грум в сердцах завопил, перекрывая ветер и грохот колес:

– Да ты спятил! За нами что, дьявол гонится? А этот… истукан почему молчит? Или он пьян?

Выразительный кивок не оставлял никаких сомнений, о ком идет речь.

– Послужишь с недельку, тогда узнаешь, что такое быстрая езда, – хрипло рассмеялся кучер. – Видишь ли, приятель, если милорд Видал куда-то едет, то лишь со скоростью молнии.

– Да наш милорд попросту пьян! Надрался – и на боковую.

– На боковую? Только не он! – И кучер снова рассмеялся.

Однако человек в карете, казалось, и в самом деле спал. Его ладное тело покачивалось в унисон толчкам кареты, и даже самые отчаянные кульбиты колымаги не производили никакого впечатления на любителя бешеной езды. Он не вынул рук из карманов даже тогда, когда раздался выстрел и экипаж резко остановился. Пассажир сладко зевнул и, откинувшись на подушки, обернулся назад.

Снаружи поднялась страшная суматоха, послышался чей-то грубый голос. Кучер почем зря клял грума за медлительность, а тот лихорадочно щелкал затвором тяжелого мушкета. Насмерть перепуганные лошади вторили им отчаянным ржанием.

На подножку кареты вскочил человек и просунул в окно огромный пистолет. Следом появилась лохматая башка, и грубый голос весело произнес:

– Руки вверх, приятель!

Казалось, пассажир даже не пошевелился. В следующее мгновение раздался пистолетный выстрел, и темноту разорвала огненная вспышка. Лохматая голова исчезла, послышался звук падающего тела, топот копыт, испуганный крик и запоздалый треск мушкета.

Пассажир извлек из кармана правую руку. В ней еще дымился изящный, отделанный серебром, пистолет. Стрелок небрежно бросил оружие на сиденье и невозмутимо загасил тлеющую ткань.

Дверь кареты распахнулась, и внутрь снова кто-то заглянул, на сей раз кучер. Фонарь осветил лицо развалившегося на сиденье человека. Его смуглое и красивое лицо оказалось на удивление молодым, но его природная живость была надежно упрятана под маской смертельной скуки.

– Итак? – холодно произнес пассажир.

– Разбойники, милорд. Новенький еще не привык к подобным происшествиям и замешкался с выстрелом. Их было трое. Они удрали, точнее, двое из них.

– И что же? – скучающе повторил невозмутимый господин.

Кучер испуганно таращился.

– А третьего вы убили, милорд.

– Разумеется, – безразлично откликнулся милорд. – Однако, я полагаю, ты открыл дверь не для того, чтобы сообщить мне о такой безделице.

– Милорд… нам бы надо… может… мозги этого парня размазаны по всей дороге, милорд. Не оставим же мы его на булыжниках с дырой в голове…

– Дружище, ты предлагаешь мне явиться на званый вечер к леди Монтегю с трупом разбойника под мышкой?

– Нет, милорд, – растерялся кучер. – Тогда… тогда прикажете ехать дальше?

– Разумеется. – Джентльмен пожал плечами, словно удивляясь непонятливости слуги.

– Хорошо, милорд. – С этими словами кучер захлопнул дверцу.

Грум по-прежнему восседал на козлах, все еще сжимая в руках мушкет. Он не отрываясь смотрел на бездыханное тело, распростертое на дороге. Когда возница вновь взобрался на козлы и взял в руки поводья, грум очнулся и прошептал:

– Боже всемогущий, а с ним-то нам что делать?

– Ему уже ничто не поможет, – мрачно прогудел кучер.

– Да у покойника снесено полчерепа! – грум содрогнулся.

Экипаж медленно тронулся с места.

– Попридержи язык, а? Парень мертв, и покончим с этим.

Грум облизнул пересохшие губы.

– А его светлость знает?

– Конечно. Наш господин всегда бьет без промаха.

Грум судорожно вздохнул, явно не одобряя легкомысленного отношения своих спутников к смерти.

– Сколько нашему милорду лет? – неожиданно вырвалось у него.

– Без малого двадцать четыре.

– Двадцать четыре! И он, не моргнув глазом, стреляет в человека и оставляет труп несчастного валяться на дороге! Матерь Божья!

Грум до конца поездки погрузился в угрюмое молчание. В чувство беднягу привел лишь сильный тычок под ребра, отпущенный добрейшим кучером. Очнувшись, грум спрыгнул с козел и распахнул дверцу кареты. Милорд лениво выбрался наружу, и грум украдкой взглянул на своего господина, ожидая увидеть хотя бы тень волнения. Но красивое лицо милорда было бесстрастно. Его светлость неторопливо взошел на каменное крыльцо особняка и прошествовал в ярко освещенный вестибюль.

– О Боже! – только и произнес потрясенный грум.

Как только его светлость переступил порог дома, к нему тут же подскочили два лакея, освободив гостя от непосильной ноши: плаща и шляпы.

В вестибюле находился еще один джентльмен. Он как раз собирался подняться по широкой лестнице. Наружность этого господина была весьма заметной, если не сказать живописной. Брови дугой отлично оттеняли блуждающий взгляд. Одет он был по французской моде: короткий камзол с немыслимо вычурными пуговицами, обтягивающие полосатые панталоны с легкомысленными бантиками под коленями и элегантнейшая жилетка, едва доходившая франту до пояса. Кружева, щедро нашитые на рубашку джентльмена, тугими парусами выдавались вперед. Вместо галстука глаз радовал шелковый пестрый платок. Голову джентльмена венчал невероятно высокий парик, обильно усыпанный голубой пудрой. В руке этот образец парижской моды держал длинную трость с пушистой кисточкой вместо набалдашника.

Как только его светлость переступил порог, щеголеватый джентльмен резво обернулся и, узнав гостя, поспешил ему навстречу.

– Ах, а я-то надеялся, что буду последним, – пожаловался он. Джентльмен вскинул изящнейший монокль и уставился на дыру в плаще его светлости. – Дорогой мой Видал! – ужаснулся франт. – Друг мой! Что стряслось с вашим плащом?

Один из лакеев перекинул пострадавший предмет гардероба его светлости через руку и замер в почтительном поклоне. Милорд небрежно встряхнул дрезденские кружева.

– А что с моим плащом, Чарльз? – с безразличным видом спросил он.

Мистер Чарльз Фокс пригляделся к плащу и вздрогнул.

– Здесь огромная дыра, Видал! – пролепетал он, опасливо приблизился к застывшему лакею и мизинцем поддел полу. – И запах пороха! – мистер Фокс томно вздохнул. – Вы в кого-то стреляли?!

Его светлость прислонился к мраморной колонне и извлек из кармана камзола табакерку.

– Всего лишь в болвана-разбойника, – скучающим тоном ответил милорд.

На какой-то миг мистер Фокс забыл о своих жеманных манерах.

– Вы убили его, Доминик?

– Разумеется.

Мистер Фокс радостно ухмыльнулся.

– А что вы сделали с телом, дорогой друг?

– С телом? – раздраженно переспросил его светлость. – Ровным счетом ничего. А что я должен был с ним сделать?

Мистер Фокс потер подбородок.

– Черт меня побери, если я знаю, – растерянно промолвил он после долгого раздумья. – Но нельзя же оставлять труп на дороге, Доминик. На обратном пути гости могут наткнуться на него. Дамам это зрелище вряд ли понравится.

Его светлость уже было поднес к своей классически совершенной ноздре понюшку табаку, но после замечания мистера Фокса рука маркиза повисла в воздухе…

– Я об этом не подумал, – признался он. Глаза милорда весело блеснули. Он повернулся к лакею, который все никак не мог расстаться с ролью изваяния. – Эй, любезный, на дороге валяется труп. Мистер Фокс желает, чтобы его убрали. Будь добр, позаботься об этом.

На лице лакея не дрогнул ни один мускул, но в глубине души он был потрясен.

– Слушаюсь, милорд, – сказал он. – А как ваша светлость желает с ним поступить?

– Понятия не имею, – последовал равнодушный ответ. – Чарльз, как вы желаете с ним поступить?

– О Господи, а что можно сделать с трупом, валяющимся посреди Хаунслоу-Хит? – озадаченно переспросил мистер Фокс. – Насколько я понимаю, его следует передать на попечение констебля…

– Ты слышал? – строго заметил его светлость. – Труп нужно отправить в город.

– На Боу-стрит[1]1
  Улица, на которой находилось управление полиции (здесь и далее прим. перев.).


[Закрыть], – уточнил мистер Фокс.

– На Боу-стрит, с наилучшими пожеланиями от мистера Фокса.

– Нет, дьявол его побери, эта честь принадлежит вам, Доминик. С наилучшими пожеланиями от маркиза Видала.

Лакей судорожно проглотил подкативший к горлу комок и с видимым усилием произнес:

– Будет исполнено, сэр.

Мистер Фокс растерянно взглянул на маркиза.

– Я не вижу, что здесь еще можно сделать, Доминик.

– По-моему, мы и так посвятили слишком много времени останкам какого-то проходимца, – ответил маркиз, снова погружаясь в пучину скуки. – Я не намерен более забивать себе голову подобными пустяками.

– В таком случае мы можем подняться наверх, – жизнерадостно объявил мистер Фокс.

– Как вам будет угодно, мой дорогой Чарльз. – И его светлость неторопливо двинулся вверх.

Мистер Фокс последовал за маркизом, предусмотрительно достав из кармана миниатюрный складной веер. Он бережно раскрыл его и показал своему другу.

– Верни Мартен, – благоговейно промолвил он.

Его светлость небрежно взглянул на сокровище.

– Милая вещица, – обронил он. – Полагаю, это шассеро.

– Совершенно верно, – сказал мистер Фокс, медленно помахивая драгоценным шассеро. – Слоновая кость, сюжет из жизни Телемаха.

Они миновали поворот. Внизу в вестибюле два лакея делились впечатлениями.

– То мертвецы, а то вдруг веера, – посетовал тот, что держал плащ его светлости. – Вот что значит благородное происхождение!

Случай на Хаунслоу-Хит к тому времени уже совершенно выветрился из головы Видала. Однако мистер Фокс решил, что это на редкость захватывающая история, и поведал ее по крайней мере трем своим приятельницам. Они же незамедлительно разнесли новость всем и каждому. Так что по прошествии недолгого времени история об убитом разбойнике достигла ушей леди Фанни Марлинг, которая прибыла на прием в сопровождении сына Джона и дочери Джулианы.

Леди Фанни несла печальное вдовье бремя так давно, что в свете даже перестали гадать, когда же она снова выйдет замуж. Несмотря на свою ветреность, леди Фанни хранила искреннюю преданность покойному мистеру Эдварду Марлингу. Целый год после его смерти она носила траур. Когда же она снова появилась в обществе, то далеко не сразу нашла в себе силы развлечься даже самым невинным флиртом. А сейчас, имея дочь на выданье, леди Фанни превратилась в истинную матрону. Одевалась она отныне только в розовые и серые тона, а изысканные высокие прически ни на минуту не позволяли забыть окружающим о ее вдовстве.

Леди Фанни беседовала со старым другом, Хью Давенантом, и вдруг уловила обрывки истории о последнем подвиге своего племянника. Она в сердцах воскликнула:

– Невыносимый мальчишка! Куда ни придешь, непременно услышишь о Видале. И никогда ничего хорошего, Хью. Никогда!

Серые глаза Хью Давенанта обежали бальную залу и задумчиво остановились на надменной фигуре маркиза. Поскольку ответа не последовало, леди Фанни снова затараторила.

– Впрочем, за убийство разбойника мальчика никак нельзя порицать; дорогой Хью, взгляните на это жуткое платье! А это что за нелепое создание? Ах, да это леди Коук! Тогда ничего удивительного. Бедняжка Мери отродясь не умела одеваться, а в последнее время и вовсе стала какой-то странной; все вокруг твердят, что она просто помешалась на всем английском[2]2
  В эпоху, о которой идет речь, господствовал континентальный, точнее, французский стиль.


[Закрыть]… Да-да, Хью, и не возражайте, мистер Уолпол уверяет, что Мери Коук определенно сошла с ума: так о чем я говорила? Ах да, о Видале. Нет ничего предосудительного в том, что мальчик убил разбойника. Но оставить мертвеца на булыжниках!.. Хотя я не сомневаюсь, что преступник обошелся бы с Видалом точно так же… но это к делу не относится. Видал не имел права оставлять труп на дороге. Теперь злые языки станут трепать его имя на всех углах: он, мол, жесток и кровожаден! Положа руку на сердце, это, к несчастью, верно. – Леди Фанни перевела дух. – А Леони! – горестно воскликнула она. – Знаете, Хью, я ужасно люблю Леони – ну так вот, милая Леони лишь рассмеется и скажет, что ее méchant Dominique[3]3
  злобный Доминик (фр.).


[Закрыть] ужасно безрассуден. Безрассуден!

Давенант улыбнулся.

– Не сомневаюсь, что так все и будет, – поддержал он. – Мне иногда кажется, что герцогиня Эйвон в глубине души так и осталась пажом Леоном.

– Хью, я вас умоляю, осторожней! Никогда не знаешь, кто тебя подслушивает. Что касается Эйвона, я и в самом деле убеждена, что его не волнует судьба Доминика.

– Ничего удивительного, – усмехнулся Хью, – Доминик выдался весь в своего отца.

Леди Фанни сердито захлопнула веер.

– Если вы собираетесь сказать что-то порочащее моего бедного брата, Хью, то предупреждаю, я вас не стану слушать. У меня нет сомнений, что со времени женитьбы на Леони герцог Эйвон – просто образец совершенства. Я знаю, порой Джастин бывает невыносимым. В свое время никто не вызывал большего раздражения в свете, чем он. Впрочем, нет, я забыла про Руперта, который, кстати, поощряет скверные наклонности Доминика. Клянусь своей безупречной репутацией, Эйвон никогда не был таким… да-да, Хью! – таким дьяволом, как Видал. Недаром мальчика прозвали «дьявольским отродьем»! И не твердите мне, будто всему виной проклятая наследственность. Я вам на это отвечу, сэр, что сегодня вы просто несносны!

– Видал еще очень молод, милая моя леди Фанни, – возразил Хью, по-прежнему не сводя глаз с маркиза.

– Тем более! – решительно объявила ее светлость. – О, вот и вы, дорогая леди Доулиш. А я-то весь вечер гадаю, встречу ли вас сегодня! По-моему, мы с вами не виделись целую вечность… Отвратительная особа! Можете, дорогой Хью, говорить, что хотите, но младшая Доулиш косит! Так на чем я остановилась? Ах, да, конечно, на Видале! Маркиз молод? Ну да, Хью, по-вашему, молодость – оправдание. Сын Холландов, этот несносный Чарльз Фокс, также доставляет родителям немало беспокойства, но я никогда не слышала, чтобы он совершил что-нибудь поистине чудовищное. Ну да, время от времени Чарльз проигрывает целые состояния, что есть, то есть, но и только. Но Видал – это ведь совсем другое дело. Мальчишка возмутительно ведет себя с того самого дня, как покинул Итон, и у меня нет никаких сомнений, что в детстве он поступал точно так же. Я имею в виду не только дуэли… Хью, вы знаете, что Видала считают одним из лучших стрелков? Мой Джон утверждает, будто в клубах никому в голову не придет заключить пари, что «чертов сын» не сможет попасть в очко игральной карты со ста шагов. Однажды Видал продемонстрировал свой коронный фокус у Уайта, поднялся невероятный скандал, поскольку мальчик, разумеется, был пьян. Так что можете себе представить, Хью, в какую ярость пришли старый Куинсберри и добрейший мистер Уолпол! Ах, как жаль, что я пропустила такое захватывающее зрелище!

– А я там был и все видел, – усмехнулся Хью. – Глупая мальчишеская выходка, только и всего.

– Я бы не назвала убийство молодого Эфоллиота мальчишеской выходкой. Ну и шум тогда поднялся! Но суть не только в дуэлях. Видал играет по-крупному – впрочем, как и все мы, а он как-никак урожденный Аластер – и слишком много пьет. Насколько мне известно, Эйвона никто и никогда не видел пьяным. И более того, – Леди Фанни замолчала и устало взмахнула веером. – Всякие там танцовщицы, – мрачно довершила она свою обличительную речь.

Давенант улыбнулся.

– Что ж, милая леди Фанни, я сожалею об этом не меньше, но, полагаю, вы не станете утверждать, что никто никогда не видел Эйвона…

Но договорить ему не удалось.

– Я очень люблю Джастина, – с нетерпеливым жестом перебила его леди Фанни, – но никогда не делала вид, что во всем одобряю его поведение. И тем не менее, несмотря на свои многочисленные недостатки, мой брат всегда соблюдал bon ton[4]4
  хороший тон (фр.).


[Закрыть]. Чего нельзя сказать о Видале. Будь он моим сыном, я ни за что не позволила бы ему жить отдельно от меня… Мой дорогой Джон упорно не желает покидать отчий дом.

Хью поклонился.

– Вам повезло с сыном, Фанни.

Она вздохнула.

– Джон и в самом деле похож на своего покойного отца.

Хью ничего не ответил, лишь еще раз почтительно поклонился. Он отлично сознавал: чрезмерная уравновешенность сына вызывала у леди Фанни огромное разочарование.

– Не сомневаюсь, – воинственно заметила ее светлость, – узнай я, что мой сын устраивает всякие… оргии в компании с лондонскими распутниками, я бы сгорела со стыда.

Мистер Давенант нахмурился.

– Оргии, Фанни?

– Оргии, Хью! И не спрашивайте больше ни о чем.

Давенант знал немало историй о похождениях Видала и его приятелей. Именно потому, принимая во внимание характер похождений, был крайне удивлен, что они стали известны леди Фанни. Видя выражение оскорбленной добродетели на лице почтенной дамы, Хью сделал вывод, что ее светлость прослышала про нечто совершенно непристойное. Уж не сам ли Джон Марлинг рассказал ей об этом? Хью подумал, что, несмотря на шокирующие выходки маркиза Видала, никто не завидовал ему больше, чем его непогрешимый кузен.

В этот момент к ним приблизился добродетельный мистер Джон Марлинг. Это был коренастый молодой человек приятной наружности, облаченный в опрятнейший бархатный камзол сдержанных темных тонов. Джону Марлингу шел тридцатый год, но благодаря безукоризненному поведению и уравновешенным манерам он выглядел значительно старше своих лет. Мистер Марлинг отвесил Хью Давенанту поклон и заботливо поинтересовался его здоровьем. Но леди Фанни нетерпеливо перебила сына.

– Джон, где твоя сестра? Меня тревожит, что здесь присутствует молодой Комин. Ты же не позволил ей уединиться с ним?

– Нет, – ответил мистер Марлинг. – Джулиана беседует с Видалом.

– О! – Лицо ее светлости приняло загадочное выражение. – Что ж, не сомневаюсь, они рады видеть друг друга.

– Не знаю, – честно признался мистер Марлинг. – Джулиана воскликнула: «Милый Доминик, и ты здесь?» или что-то в этом роде, а Видал буркнул: «О Господи! Неужели я попал на семейное сборище?»

– Он всегда иронизирует, – успокоила сына леди Фанни. Она повернулась к Давенанту. – Знаете, Хью, Видал ужасно любит Джулиану.

Давенант впервые слышал об этом интересном обстоятельстве, но он прекрасно понимал, к чему стремится леди Фанни. Каким бы скверным характером ни обладал маркиз Видал, на ярмарке женихов он все равно оставался самой ценной добычей. И уже многие годы ее светлость лелеяла надежды, искренне полагая, что о них никто не знает.

Джон, судя по всему, был готов оспорить утверждение родительницы.

– С моей точки зрения, Видалу глубоко наплевать на Джулиану, – сказал он. – А что касается самой Джулианы, я испытываю большие опасения, что она всерьез увлечена Фредериком Комином.

– Прекрати дразнить меня, Джон! – возмутилась ее светлость. – Ты прекрасно знаешь, что Джулиана еще ребенок. Я уверена, мысли о браке, о любви и прочих глупостях пока не посещают ее хорошенькую головку. А если даже и так, то это детское увлечение не представляет большой угрозы. Неделя в Париже – и она навсегда забудет о существовании этого жалкого сопляка.

– В Париже? – переспросил Хью. – Разве Джулиана едет в Париж?

– Конечно. Неужели вы забыли, что моя незабвенная матушка была француженкой? Нет ничего удивительного в том, чтобы послать родное дитя навестить парижских родственников. Они безумно мечтают увидеть Джулиану, поэтому на следующей неделе Джон отвезет ее во Францию. Не сомневаюсь, в Париже Джулиане понравится, и она вряд ли захочет возвращаться в Англию.

– Матушка, я не стал бы питать особых надежд, что путешествие приведет к намеченной цели, – заметил Джон.

– Не серди меня, Джон! – вспылила леди Фанни. – Слушая тебя, можно подумать, что я из тех гнусных интриганок, что охотятся за богатыми женихами.

Хью решил, что настал момент удалиться и позволить матери и сыну продолжать спор без помех.

А тем временем мисс Джулиана Марлинг, очаровательная белокурая особа, одетая во все голубое, туфли с блестками и причесанная à la Gorgonne[5]5
  на манер Горгоны (фр.).


[Закрыть], пыталась заманить своего надменного кузена в соседнюю залу.

– Вот ты-то мне и нужен! – проворковала она ласково, ухватив Видала за руку.

Маркиз с подозрением посмотрел на кузину и весьма нелюбезно изрек:

– Если тебе от меня что-то требуется, Джулиана, то предупреждаю: я никогда и никому не оказываю никаких услуг.

Мисс Марлинг широко распахнула голубые глаза.

– Даже мне, Доминик? – жалобно пролепетала она.

Его светлость уловка кузины нисколько не тронула.

– Даже тебе, – бесстрастно ответил маркиз.

Мисс Марлинг горестно вздохнула и покачала головой.

– Какой ты гадкий, Видал. А ведь уже решено, что я не выйду за тебя замуж.

– Я на это и надеялся, – прозвучал спокойный ответ.

Мисс Марлинг попыталась напустить на себя оскорбленный вид, но передумала и весело хихикнула.

– Не бойся. Я собираюсь осчастливить совсем другого человека.

К этой новости маркиз отнесся с куда большим интересом.

– Правда? А моя почтенная тетушка Фанни знает о твоих матримониальных замыслах?

– Можешь сколько угодно насмехаться, – отмахнулась мисс Марлинг, – но я все-таки тебе скажу, Доминик. Ты ведь не то что Джон, тебе не надо все растолковывать, словно малому ребенку. Мама хочет нас разлучить, а потому на следующей неделе меня отправляют в Париж.

– И кто этот счастливчик? – Маркиз зевнул.

– Не думаю, что ты с ним знаком. Он не из тех, кто якшается с твоей компанией, – сурово изрекла мисс Марлинг.

– Так значит, я прав, – парировал милорд. – Ты задумала вступить в mésalliance[6]6
  неравный брак (фр.).


[Закрыть].

Мисс Марлинг возмущенно дернула плечиком.

– Вовсе нет! Возможно, он и не имеет громкого титула. Но мужчины, которые могли бы составить блестящую партию, все как один похожи на тебя, мой дорогой кузен! Такого мужа и врагу не пожелаешь!

– Можешь сообщить мне самое худшее – его имя, – милостиво разрешил Видал. – Если ты уверена, что эта выходка рассердит тетушку Фанни, я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Джулиана сжала его руку.

– Милый, милый Доминик! Я была уверена в тебе! Это Фредерик Комин.

– И кто он такой? – полюбопытствовал маркиз.

– Фредерик из Глостершира… или из Сомерсета? Впрочем, неважно. Его отец – сэр Малкольм Комин. Милая тетя Леони сказала бы, что эта семья достойна всяческого уважения. У них есть поместье, хотя и не слишком большое. Фредерик учился в Кембридже, в Лондоне он очутился впервые. Его опекает лорд Карлайл, так что, как видишь, это совсем не mésalliance.

– Вот как? Дорогая моя Джулиана, советую тебе выбросить эту глупую идею из своей хорошенькой головки. Тебе никогда не позволят выйти за ничтожество, коим является твой драгоценный мистер Комин.

– Доминик! – зловеще прошипела мисс Марлинг.

Видал одарил кузину холодным взглядом.

– Хочу заверить тебя, что я уже все решила, – продолжала Джулиана, глядя ему прямо в глаза. – Поэтому твои паршивые советы не имеют ни малейшего смысла.

– Ну и прекрасно. – Его светлости надоело препираться с мисс Марлинг.

– И ты сделаешь все, чтобы помочь нам?

– Разумеется, дитя мое. Я скажу тетушке Фанни, что полностью одобряю этот брак века.

– Ты невыносим! – воскликнула Джулиана. – Я знаю, ты терпеть не можешь, когда от тебя требуются хоть какие-то усилия; но ведь, если я выйду замуж, моя чудная маменька отстанет от тебя раз и навсегда.

– Тетушка Фанни меня ничуть не пугает, – лениво протянул Видал.

– Посмотрим, как ты запоешь, когда я и в самом деле выйду за тебя! – пригрозила мисс Марлинг. – Нельзя быть таким жестоким. Я всего лишь хочу, чтобы ты написал письмо в Париж тетушке Элизабет!

Казалось, его светлость не слушает ее, но после этих слов он оторвался от созерцания перезрелой красавицы, которая усиленно делала вид, что не замечает его пристального взгляда, и посмотрел на Джулиану.

– Зачем? – равнодушно осведомился он.

– Мне казалось, что это ясно как день, Доминик. Тетушка Элизабет боготворит тебя и выполнит любое твое желание. А если ты обратишься к ней с просьбой помочь твоему другу попасть в свет…

– Ах вот оно что? – догадался маркиз. – Много пользы будет от моего письма, если моя уважаемая тетушка Фанни уже предупредила Элизабет об этом ничтожестве.

– Она этого не сделает, – не сдавалась мисс Марлинг. – И он не ничтожество. Мама понятия не имеет, что Фредерик собирается последовать за мной в Париж. Так ты напишешь, Доминик? Ну пожалуйста!

– Разумеется, нет, – бросил милорд. – Я ведь его в глаза не видел.

– Я так и знала, что ты придумаешь какую-нибудь мерзкую отговорку, – ничуть не смутившись, улыбнулась мисс Марлинг. – Поэтому я велела Фредерику быть наготове.

Она повернула голову и сделала веером магический жест волшебницы, вызывающей видения. По этому знаку от толпы гостей отделился молодой человек, все это время с беспокойством наблюдавший за пикировкой мисс Марлинг с маркизом Видалом.

Избранник Джулианы ростом был чуть ниже его светлости. Все на нем сидело безупречно: от скромного парика до черных туфель на низком каблуке. Одет он был по моде, но неброско. Галстук мистера Комина украшал черный солитер. Этот джентльмен обходился без таких обязательных дополнений к мужскому костюму, как монокль и часы в кармашке; но в руке он держал серебряную табакерку, а на пальце у него красовался перстень с камеей.

Маркиз оглядел в монокль приближающуюся фигуру.

– Боже! – сказал он. – Что с тобой такое, Джу, уж не больна ли ты?

Мисс Марлинг оставила без внимания саркастический вопрос кузена. Когда мистер Комин подошел, Джулиана порывисто вскочила и взяла его под руку.

– Фредерик, я все рассказала его светлости! – несколько театрально промолвила она. – Кстати, это мой кузен. Не сомневаюсь, что вам известно его имя. У Видала на редкость злобный нрав, больше всего на свете он обожает драться на дуэлях. Видал, а это Фредерик.

Маркиз неспешно поднялся.

– Слишком много слов, Джулиана, – протянул он. В его темных глазах затаилась угроза, но это ничуть не смутило мисс Марлинг. Видал обменялся поклоном с мистером Комином. – К вашим услугам, сэр.

Мистер Комин отчаянно покраснел и сдержанно сказал, что весьма польщен.

– Видал собирается написать о тебе моей французской тетушке, – прощебетала мисс Марлинг. – По правде говоря, тетя Элизабет единственная в нашей семье, кого Видал нисколько не шокирует. Не считая меня, конечно. – Маркиз снова воззрился на кузину. Хорошо знакомая с этим грозным взглядом, мисс Марлинг капитулировала. – Так ты напишешь, милый Доминик?

Мистер Комин откашлялся и осмелился вмешаться в беседу. Голос у него оказался удивительно звонким.

– Думаю, милорда Видала интересуют мои рекомендации. Ваша светлость, я вполне сознаю, что выгляжу обычным авантюристом, но смею вас уверить: это не так. Моя семья хорошо известна в Западной Англии, и при необходимости милорд Карлайл может поручиться за меня.

– О Господи, сэр! Я ведь не приставлен к этой особе в роли добродетельной дуэньи! – буркнул его светлость. – С подобной ерундой вам лучше обратиться к ее братцу, Джону.

Мистер Комин и мисс Марлинг обменялись грустными взглядами.

– Мистер Марлинг и леди Фанни прекрасно осведомлены обо мне и моем происхождении, но… я не льщу себя напрасной надеждой, что они благосклонно отнесутся к моей скромной особе.

– И правильно делаете, – похвалил маркиз. – Вам ничего не остается, как бежать, прихватив мою кузину.

Мистер Комин казался ошеломленным.

– Бежать, милорд! – испуганно воскликнул он.

– Либо отказаться от моей кузины. – Его светлость был категоричен.

– Милорд, – голос мистера Комина был серьезен. – Поверьте, отправляясь в Париж, я не имею намерений нарушать приличия. Мой отец всегда считал, что мне необходимо посетить Францию. Мисс Марлинг тоже едет туда, но несколько раньше.

– Да, – задумчиво пробормотала Джулиана, – но я вовсе не уверена, что нам не следует прислушаться к совету моего кузена, Фредерик. Отдаю должное, Видал, иногда твою аристократическую голову посещают на удивление умные мысли! Странно, что я сама не подумала о побеге.

В открытом взгляде мистера Комина чувствовалась непреклонность.

– Джулиана! Неужели вы и в самом деле полагаете, что я способен вас тайно похитить? Его светлость шутит.

– Вовсе маркиз и не шутит. Видал откровенно признался, как бы сам поступил на вашем месте. От честного и достойного поведения проку не будет, так что нам в конечном счете, возможно, и в самом деле придется бежать. Если только… – Она замолчала и с некоторым сомнением взглянула на его светлость. – Как ты думаешь, Доминик, нельзя ли уговорить дядю Джастина замолвить за нас словечко перед мамой?