Текст книги "Испытание Ричарда Феверела"

Автор книги: Джордж Мередит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

– Милый Ричард, – сказала Клара, – ты хочешь сделать меня несчастной.

– Чтобы девушку, в жилах которой течет моя кровь, подвергли такому позору! – вскричал он и принялся судорожно тереть лицо рукой. – Несчастная! Ты бы лучше прислушалась к собственным чувствам, Клара. Только, как видно, – презрительно добавил он, – девушки не знают такого стыда.

Она слегка побледнела.

– После мамы мне хотелось бы сделать что-то приятное для тебя, милый Ричард.

– А что, разве у тебя нет никаких своих желаний? – воскликнул он.

Она ласково на него посмотрела; во взгляде этом была та мягкость, которую он в ней ненавидел.

– Да, должно быть, и в самом деле у тебя нет никаких желаний! – добавил он. – Но что мне делать? Не могу же я вмешаться и расстроить эту проклятую свадьбу. Сказала бы ты только одно слово, и я бы тебя спас, но теперь руки у меня связаны. И они еще ждут, что я буду стоять рядом и видеть, как все это творится!

– Ты не придешь ко мне на свадьбу, Ричард? – спросила Клара и нежно на него посмотрела. Это был тот самый голос, который так взволновал его в день его собственной свадьбы.

– Милая моя Клара! – обратился он к ней так ласково, как никогда еще, должно быть, к ней не обращался. – Если бы только ты знала, как мне это тяжело! – Он заплакал, заплакала и она, незаметно очутившись в его объятиях.

– Милая моя Клара! – повторял он.

Она ничего не отвечала и только вся дрожала и заливалась слезами.

– И ты это сделаешь, Клара? Ты дашь принести себя в жертву? И молодость свою, и красоту?.. Клара! Не может быть, чтобы ты была так слепа. Если бы только я набрался смелости и сказал тебе все… Ну, посмотри на меня. Неужели ты все еще соглашаешься?

– Я не должна ослушаться мамы, – прошептала Клара, прильнув к его груди и не подымая на него глаз.

– Тогда поцелуй меня в последний раз, – сказал Ричард. – С этого дня я тебя больше никогда не поцелую, Клара.

Он наклонился, ища губами ее губы, а она обняла его с неистовой силой и целовала, и целовала его, и не могла оторваться от его губ, закрыв глаза, с раскрасневшимся, горевшим лицом.

А потом он ушел, так и не узнав, что означали эти ее страстные поцелуи.

Спорить с миссис Дорайей было все равно, что обстреливать каменную стену бумажными катышами. С ней-то наш герой позволил себе говорить без обиняков и куда более резко, так, как никогда бы не позволил себе говорить с Кларой. Он не мог добиться в ответ от практичного животного ничего, кроме восклицаний:

«Пф!», «Фу!» и «Что за вздор!»

– Право же, – сказала миссис Дорайя своим приятельницам, – мальчика этого воспитали так, что он теперь просто болен. Он ни на что не может посмотреть здраво. Он до конца жизни будет пребывать во власти своего необузданного воображения, и к чему все это приведет, знает один господь! Я искренно молю бога, чтобы Остину хватило сил все это выдержать.

Однако молитвы, которые превращаются в угрозы, утверждая при этом свою искренность, вряд ли особенно благотворны. Несогласие миссис Дорайи с братом перешло в самую настоящую вражду. Она, несомненно, была убеждена, что сэр Остин перенесет все выпавшие на его долю тяготы, но, однажды произнеся пророческие слова, нельзя не прельститься надеждой увидеть, что пророчество это сбылось; а она напророчила баронету немало горя.

Несчастный Джон Тодхантер, который с большей охотой женился бы на матери и который был начисто лишен ваших, читатель, идеальных представлений о том, сколь свято и необходимо для брака наличие любви, вел себя как человек, никого в жизни не обидевший и посему заслуживший право на счастье. Миссис Дорайя защитила его от нашего героя. Смотреть, как он улыбается при виде преисполненной послушания Клары и как он старается не быть принятым за ее отца, было поистине трогательно.

Меж тем замужество Клары сделало свое дело. Мысли Ричарда были всецело заняты им, и это помогло ему, когда он приехал в Лондон, спокойно встретить неприятное известие, что его отец и не собирается с ним встречаться. В гостинице Адриена ждало письмо, в котором было сказано: «Задержи его до тех пор, пока не последует распоряжения с моей стороны. Покажи ему общество во всех видах».

Больше в письме ничего не говорилось. Адриену пришлось сочинить, что баронет уехал в Уэльс по какому-то срочному делу и вернется не раньше, чем через неделю. За всеми дальнейшими соображениями и советами касательно того, чем занять молодого человека в городе, он обратился к миссис Дорайе.

– Предоставь его мне, – сказала она, – я сумею управиться с ним. – И она действительно сумела.

«Может ли хоть кто-нибудь утверждать, – спрашивает «Котомка пилигрима», – что он не является игрушкой в руках женщины?»

Миссис Дорайя не хотела слушать никаких похвал по адресу Люси.

– Мне думается, – сказала она, когда Адриен, пожав плечами, стал было ей возражать, – больше того, я глубоко убеждена, что какая-нибудь простая судомойка может обвести вокруг пальца любого из вашего брата – мужчину, ей нужно на это только время и удобный случай. – Говоря о повадках женщин, она настраивала свою совесть на необходимость разлучить юную чету и держать молодоженов в отдалении друг от друга до тех пор, пока отец Ричарда не даст свое согласие на то, чтобы они снова зажили вместе, соединенные своими нечестивыми узами. Без тени раскаяния или понимания, что она делает нечто ни с чем не сообразное, она поносила своего брата и вместе с тем содействовала исполнению его воли.

Так вот миссис Дорайя распоряжалась своими марионетками, счастливыми, или печальными, или ко всему равнодушными. Явно наперекор своему твердому решению и потоку Обуревавших его чувств, Ричард оказался стоящим позади Клары в церкви, той самой, где незадолго до этого венчался сам, и услыхал отчетливо произнесенные слова:

«Я, Клара Дорайя, обручаюсь с тобою, Джон Пембертон…» Он стоял, нахмурив свои черные брови, безжалостно разглядывая плоды усилий парикмахера и портного, изрядно потрудившихся над внешностью невозмутимого жениха. Затылок и большая часть темени мистера Тодхантера облысели; затылок его блестел, как яичная скорлупа, но темя великий искусник прикрыл двумя длинными полосками волос и так ухитрился их разместить, что только самый придирчивый взгляд мог различить под ними голый череп. Единственное, на что претендовал будущий супруг, – это иметь благопристойно моложавый вид. У него была крепкая грудь, мощное телосложение и преимущественно веселое лицо. Словом, миссис Дорайе не к чему было придраться в наружности будущего зятя, да она и не придиралась. Ее великолепные волосы, широкая удовлетворенная улыбка озаряли церковные своды. Приводить в движение марионеток – это ли не удовольствие для практичного животного! Барышни Фори, которых было пять, и еще мисс Дорайя, их кузина, стояли с таким видом, с каким обычно стоят на подобных церемониях девицы на выданье – счастливые, печальные или безразличные ко всему; с улыбкой на губах и с подступающими к глазам слезами. Тут же присутствовала старая миссис Тодхантер, совсем маленькая старушка.

– Никак нельзя, чтобы мальчик мой Джон женился, а я этого не увидела, – сказала она и на протяжении всей церемонии не переставала громко расточать похвалы мужественному поведению своего Джона.

На палец Клары надели кольцо; на этой, исполненной здравого смысла, свадьбе оно никак не могло потеряться. Стоило только священнику напомнить о нем, как Джон незамедлительно вытащил его из кармана и всунул в него палец холодной, безучастной руки невесты с таким деловым видом, как будто он заранее разучил эту роль. Миссис Дорайя посмотрела на стоявшего сзади Ричарда. Ричард заметил, что Клара растопырила пальцы для того, чтобы жениху было легче проделать весь этот ритуал.

Исполнив все, что от него требовалось, Ричард сказал тетке:

– Ну, а теперь я пойду.

– Как, ты не останешься завтракать с нами, дитя мое? Семейство Фори…

– Я представлял здесь нашу семью и больше от меня ничего не ждите. Смаковать ваше угощение и прикидываться веселым я не стану.

– Ричард!

– Прощайте.

Цели своей она достигла, и теперь разумнее всего было ему уступить.

– Ну хорошо. Пойди поцелуй Клару и попрощайся с ней. Прошу тебя, будь учтив.

– Он уезжает, – сказала она, повернувшись к Адриену. – Ты должен ехать вместе с ним и найти какой-нибудь способ удержать его здесь, иначе он умчится к этой особе. Не будем тратить попусту слов. Поезжай!

Ричард попрощался с Кларой. Она робко потянулась к нему губами для поцелуя, но он поцеловал ее в лоб.

– Люби меня по-прежнему, – дрожащим голосом шепнула она ему на ухо.

Мистер Тодхантер весь сиял и, вытирая пот, подвергал серьезной опасности достижения парикмахера. Теперь, когда он уже бесповоротно был женат, он, вопреки всем правилам человеческой благодарности за дары богов, подумал, что это даже лучше, что женился он не на матери, а на дочери.

– Ричард, дорогой мой! – ласково сказал он. – Поздравьте меня.

– Я был бы счастлив, если бы мог это сделать, – спокойно ответил наш герой, ошеломив этими словами всех собравшихся. Кивнув на ходу девицам и поклонившись старой даме, он ушел.

Шедший за ним следом Адриен, которому было наказано смотреть, чтобы не произошло никакой неловкости, на ходу бросил Джону:

– Знаете, бедняга ведь так запутался с этой женитьбой.

– Да, да! Ну конечно же! – понимающе сказал Джон. – Жаль беднягу!

После этого все марионетки устремились к свадебному столу.

Спешивший догнать Ричарда Адриен был явно не в духе. Он досадовал на то, что ему не придется присутствовать на завтраке и там позабавиться всласть.

Он, однако, помнил, что, в сущности говоря, он философ, и вызванное всем этим крайнее раздражение выражалось лишь в том, что он был циничен более обычного, о чем бы ни зашла речь. Они шагали рядом и вместе вошли в Кенсингтон-Гарденз. Наш герой время от времени что-то бурчал себе под нос.

Неожиданно, повернувшись к Адриену и глядя ему в глаза, он вскричал:

– И я ведь мог не дать этому совершиться! Теперь я вижу! Я мог все расстроить, пойти прямо к нему и спросить его, как он смеет жениться на девушке, которая его не любит. И мне это даже в голову не пришло. Боже праведный! Вся эта мерзкая история теперь у меня на совести.

– Подумать только! – проворчал Адриен. – Пренеприятное это бремя для совести, еще бы! Я бы, кажется, что угодно взвалил себе на плечи, но уж только не женатую пару. Так ты что, собираешься пойти сейчас к нему?

– А он ведь в общем-то неплохой человек… – произнес наш герой, как бы разговаривая с самим собой.

– Ну что же, он не из Кавалеров, – сказал Адриен, – поэтому-то ты и удивляешься, что твоя тетка выбрала его, а не кого другого, не так ли? Он явным образом принадлежит к числу Круглоголовых[127]127
  В эпоху Английской буржуазной революции XVII в. «кавалерами» назывались роялисты, сражавшиеся на стороне Карла I (1600–1649); «круглоголовыми» (по коротко остриженным волосам) – сторонники революционного парламента, пуритане. Ремарка Адриена имеет в виду, что выбор, сделанный миссис Дорайей, противоречил ее политическим убеждениям: в первом издании говорилось, что она «не простила Кромвелю казни Мученика Карла».


[Закрыть], а сидящий в нем пуританин то ли выдохся, то ли сделался безобидным и ничем не выказывает себя.

– Это позорно вдвойне, – вскричал Ричард, – если человек, которого нельзя назвать плохим, мог позволить себе такое бесстыдство!

– Да, жаль, что не подвернулся мерзавец.

– Он непременно бы выслушал меня.

– Ступай-ка ты к нему сейчас, Ричард, дитя мое. Ступай к нему сейчас же. Еще не поздно. Кто знает? Если у него действительно благородная, возвышенная душа, – то, и не будучи Кавалером, он может быть им в душе – он может ради тебя и, коль скоро ты так на этом настаиваешь, воздержаться от… может быть, ценою известной потери чувства собственного достоинства, но все это не беда. И просьба твоя, конечно, совершенно особого рода или может показаться такой, но ведь ты знаешь, дорогой мой мальчик, чего только на свете не бывает. И какое это целительное утешение для человека, не такого, как все, – вспомнить об этом!

Герой наш оставался глух к словам мудрого юноши. Он смотрел на него, но, казалось, видел всего лишь пылинку на поверхности вселенной.

Было что-то обидное в том, что Ричард, больше всех подходивший для циничных забав Адриена, тем более что спровоцировал их он сам своими еретическими нелепостями, был вместе с тем и худшей мишенью по тому, как он их воспринимал, и, так же, как он ощущал физическое превосходство Ричарда, мудрому юноше помимо воли пришлось ощутить и его духовную броню.

– И день-то выдался похожий на тот! – размышлял Ричард, поднимая глаза к небу. – Должно быть, отец мой прав. Мы сами творим нашу судьбу, и природа тут ни при чем.

Адриен зевнул.

– Хотя все же деревья какие-то другие, – продолжал Ричард отрешенно.

– Верхушки у них облысели, – заметил Адриен.

– Веришь ли, моя тетка Хелин сравнила эту несчастную безвольную Клару с моей Люси, которая – она имела наглость сказать это – заманила меня и заставила на себе жениться? – громко и стремительно произнес наш герой. – Ты же знаешь, я ведь рассказывал тебе, Адриен, как мне пришлось угрожать и настаивать на своем и как она просила и умоляла меня подождать.

– Гм! – пробурчал Адриен.

– Помнишь, я ведь тебе рассказывал? – Ричарду было важно слышать, что мудрый юноша не осуждает его жену.

– Просила и умоляла, мой мальчик? Ну разумеется, и просила, и умоляла. Нет такой подружки, которая не стала бы этого делать.

– Сделай милость, не употребляй таких слов, когда ты говоришь о моей жене.

– Это общее родовое название нельзя отменить, хотя ты и женился на представительнице этой группы, дитя мое.

– Она сделала все, что только могла, для того чтобы убедить меня подождать! – с жаром воскликнул Ричард.

Адриен покачал головой; на губах у него заиграла скорбная улыбка.

– Ну полно, милый Ричи! Не все! Не все!

– А что же еще она могла сделать? – взревел Ричард.

– Могла бы, например, обрить себе голову.

Это остроумное замечание окончательно вывело его из себя. Яростно вскрикнув, Ричард кинулся вперед, Адриен – за ним, спрашивая его при этом (просто для того чтобы проверить свое предположение), не считает ли он, что Люси и в самом деле могла бы обрить себе голову, а если бы она это сделала, то, положа руку на сердце, не согласился ли бы он тогда ждать, во всяком случае до тех пор, пока голова ее не примет пристойный вид.

Еще несколько мгновений, и мудрый юноша превратился всего-навсего в муху, жужжавшую над ухом Ричарда. Трехнедельная разлука с Люси и душевная смута сменились нежностью, его потянуло к оставленному им любимому существу. Он сказал Адриену, что сегодня же к ней поедет. Тот сразу помрачнел. Он никак не мог решить, что придумать для того, чтобы помешать ему это сделать, кроме неновой уже выдумки, что отец его приезжает завтра. Он воздал должное изобретательности, какую в подобных случаях проявляют женщины. «У моей тетки, – подумал он, – наверняка нашлась бы на этот случай какая-нибудь заранее приготовленная ложь; мало того, она бы непременно позаботилась еще, чтобы эта ложь возымела должное действие».

В эту минуту их окликнул голос проезжавшего по Роу всадника, который оказался достопочтенным Питером Брейдером, приживальщиком лорда Маунтфокона. Он очень сердечно поздоровался с ними, и Ричард, вспомнив, как они веселились на острове, пригласил его с ними пообедать, решив отложить свой отъезд на завтра. Люси неотъемлемо принадлежала ему. Было даже нечто сладостное в том, чтобы продлить предвкушение встречи с нею.

Достопочтенный Питер был одним из тех, кто достойным образом представлял корпорацию, к которой принадлежал. Хоть он и не был такого высокого роста, как ливрейные лакеи из Уэст-Энда, он был столь же представителен, как и они; и он обладал способностью придавать голосу своему то вкрадчивость, то надменность, как того требовала его профессия. У него не было ни гроша за душой, и, однако, он ездил верхом, жил на широкую ногу, тратил деньги направо и налево. В свете говорили, что достопочтенный Питер получает жалованье от его светлости и что он не только приживальщик лорда Маунтфокона, но еще и его сводник. Все это говорили в светском обществе, однако по-прежнему встречали достопочтенного Питера улыбкой, так как человек он был обаятельный, и в дома, куда он отказывался ходить, не ходил и сам лорд Маунтфокон.

Они уютно посидели в гостинице, где Адриен заказал обед и где они заняли столик вчетвером; четвертым был Риптон Томсон. Ричард послал за ним в контору, и давние друзья встретились вновь впервые с того дня, когда главный замысел был приведен в исполнение. Старый Пес был до глубины души восхищен похвалами Красавице из уст такого аристократа, каким ему представлялся достопочтенный Питер Брейдер. В продолжение всего обеда он непрестанно на что-то намекал, что-то понемногу выспрашивал для того, чтобы поподробнее о ней разузнать; после того как было выпито бордо, он и сам произнес несколько слов и тут услыхал, как достопочтенный Питер похвалил его за хороший вкус и пожелал ему иметь такую же красивую жену. Услыхав это, Риптон покраснел и сказал, что у него на это нет никакой надежды, а достопочтенный Питер заверил его, что от замужества девушки никогда не дурнеют.

Выпив вина, господин этот вышел на балкон выкурить сигару и улучил минуту, чтобы поговорить с Адриеном с глазу на глаз.

– Ну как там наш юный друг, все у него уладилось с отцом? – как бы невзначай спросил он.

– О да! – ответил Адриен. Но его вдруг осенило, что именно Брейдер может помочь ему познакомить Ричарда с «обществом во всех видах», как то было предписано баронетом. – Дело в том, – продолжал он, – что нам еще никак не разрешают повидаться с августейшим родителем, и положение мое сейчас не из легких. Мне поручено одновременно и удерживать его здесь, и изыскать удобный случай, чтобы он мог присмотреться к тому, как живут молодые люди в столице. Иначе говоря, его отец хочет, чтобы он немного узнал жизнь, прежде чем он замкнется в домашнем уюте. Так вот, должен с гордостью признаться, что я вряд ли справлюсь с этой задачей. Полусвет, или полумрак – если он хочет, чтобы именно с ним познакомился его сын, – но ведь я-то не знаю туда дороги.

– Ха-ха! – рассмеялся Брейдер. – Опекайте его как раньше, а я берусь познакомить его с полусветом. Только надо вам сказать, и странная же фантазия взбрела в голову старику.

– Все это – продолжение его философических замыслов, – заметил Адриен.

– Чертовски философических! – воскликнул Брейдер, пристально следивший за тем, как извивается струя дыма от сигары.

– А что, лорд Маунтфокон уже уехал с острова? – спросил Адриен.

– Маунт? Правду говоря, я не знаю, где он сейчас. Должно быть, гоняется за легкой добычей. У бедного Маунта свои слабости. Это губит его, несчастного! Он так близко к сердцу принимает эту игру.

– Если верно то, что говорят, то пора бы ему уже постичь науку, – заметил Адриен.

– С женщинами он сущее дитя и всегда им останется, – сказал Брейдер. – Раз или два он собирался на ком-то из них жениться. Знаете, есть такая женщина – вы ведь, верно, слыхали о миссис Маунт[128]128
  Совпадение фамилии дамы с начальным элементом фамилии лорда Маунтфокона служит первым сигналом о сходстве их натур, которое далее оттеняется сравнениями дамы с хищной птицей.


[Закрыть]? Весь свет ее знает… Если бы только эта женщина не давала пищу для сплетен…

В эту минуту к ним подошел Ричард, и разговор их прервался. Брейдер подмигнул Адриену в знак того, что юношу следует все-таки пощадить и не заводить при нем подобных речей.

– Сами понимаете, он человек женатый, – сказал Адриен.

– Да, да! Не надо его смущать, – заметил Брейдер. Пока они говорили, он все время пристально вглядывался в молодого человека.

На следующее утро к Ричарду явилась его тетушка и немало его этим удивила. Миссис Дорайя села возле него и вот что она сказала:

– Дорогой мой племянник! Ты знаешь, что я всегда любила тебя как сына и заботилась о твоем благополучии. Боюсь, что даже еще больше. Теперь вот ты собираешься вернуться… в то самое место… не правда ли? Да. Я так и думала. А коли это так, то мне надо тебе кое-что сказать. Твое положение гораздо хуже, чем ты думаешь. Я признаю, что отец твой тебя любит. Было бы нелепостью это отрицать. Но сейчас ты уже в таком возрасте, что можешь оценить по достоинству его характер. Что бы ты ни предпринял, он всегда будет давать тебе деньги. В этом ты уверен; это ты знаешь. Отлично. Но такому, как ты, нужны не только деньги: тебе нужна его любовь. Ричард, я убеждена, что в какие бы низменные наслаждения ты ни был вовлечен, ты никогда не будешь счастлив, если отец твой тебя разлюбит. Вот что, дитя мое, ты знаешь, что ты жестоко его оскорбил. Я не хочу осуждать тебя за твое поведение. Ты вообразил, что влюблен, и совершил опрометчивый поступок. Сейчас всего этого лучше не ворошить. Но сейчас ты обязан что-то сделать, твой долг сделать все, что только в твоей власти, чтобы показать ему, что ты раскаялся. Не прерывай меня! Выслушай меня до конца. Ты должен считаться с ним. Остин не такой, как все другие люди. Он требует деликатного обращения. Ты должен – есть оно у тебя или нет – изобразить перед ним раскаяние. Совет этот послужит на благо каждому из нас. Отец твой совсем как женщина, и когда чувства его оскорблены, он хочет полного подчинения. Ты вот приехал в Лондон, а он все равно с тобою не видится; ты прекрасно знаешь, что я с ним тоже перестала общаться: мы тоже кое в чем не сошлись. Видишь, ты вот приехал в Лондон, а он по-прежнему держится в стороне. Милый мой Ричард, он испытывает тебя… Нет, он не в Рейнеме. Я не знаю, где он сейчас. Он испытывает тебя, дитя мое, и тебе надо набраться терпения. Ты должен убедить его, что ты думаешь не только о себе самом и о собственных удовольствиях. Если эта особа, – ради тебя мне хочется говорить о ней с уважением, – ну, словом, если только она вообще тебя любит, – словом, если она хоть капельку тебя любит, она присоединится ко мне и также станет уговаривать тебя остаться здесь и ждать до тех пор, пока он не согласится тебя увидеть. Говорю тебе с полной откровенностью: это твои единственный шанс добиться, чтобы он когда-нибудь ее принял. И тут, Ричард, я должна добавить еще кое-что, что тебе надо знать. Тебе надо знать, что исключительно от твоего теперешнего поведения зависит, отвернется от тебя навеки или нет отцовское сердце; знай, что, случись это, в Рейнеме образуется новая семья. Ты не понимаешь, о чем идет речь? Сейчас объясню. Очень хорошо, когда у молодого человека есть братья и сестры, но вряд ли этому молодому человеку будет приятно видеть, что на свет появляются новые, много его моложе. В действительности, они оказываются ему чужими, да иначе и быть не может. Я говорю тебе только то, что слышала от человека, который заслуживает полного доверия. Тебе это и сейчас еще непонятно? Дурачок ты этакий! Если ты не ублаготворишь его, он женится на ней. Да, я в этом уверена. Я это знаю. И к этому вынудишь его ты. Предостерегая тебя, я думаю отнюдь не о твоих интересах, а о твоих чувствах. Я склонна считать, что, если такое случится, это будет означать полный разрыв между вами. Подумай о том, какие пойдут сплетни! Но, увы, это еще наименьшее изо всех зол.

Миссис Дорайя ставила себе целью произвести впечатление и, по возможности, избежать каких бы то ни было споров. Поэтому, как только ей показалось, что слова ее произвели на племянника то действие, которого она от них ожидала, она тут же ушла. В то время как она говорила, Ричард хранил молчание, и если не считать вырвавшихся у него одного или двух возгласов, выслушивал ее с неослабным вниманием. Он призадумался над тем, что услышал. Он любил леди Блендиш, но вместе с тем вовсе не хотел, чтобы она сделалась леди Феверел. Миссис Дорайя с горечью подчеркнула, что пойдут сплетни, и, хоть он и не придал этим ее словам большого значения, он все равно об этом подумал. Он вспомнил о своей матери. Где-то она сейчас? Однако чаще всего мысли его все же возвращали его к отцу, и в нем постепенно начинало пробуждаться нечто похожее на ревность. Он уже примирился с тем, что не увидит отца, сыновние чувства не очень-то напоминали ему последнее время о себе, однако непереносимой была для него мысль, что любовь, которая распространялась на него одного и всю жизнь делала из него кумира, теперь разделится надвое. И какая еще любовь! Любовь такого прекрасного, такого великодушного человека! Если в сердце юноши проснулась ревность, всколыхнув его любовь к отцу, то наряду с этим в нем ожило и другое чувство, более благородное и высокое. Ему припомнились далекие дни; то, как он был своенравен и какую выдержку сумел проявить отец. Он посмотрел на себя и на все свои поступки глазами этого человека. Он решил, что сделает все, что будет в его силах, чтобы только вернуть его прежнее расположение.

Вечером миссис Дорайя узнала от Адриена, что племянник ее решил остаться в городе еще на одну неделю.

– Прекрасно, – с улыбкой сказала она. – К концу недели он станет более терпеливым.

– Вот как! А разве терпение способно породить еще большее терпение? – спросил Адриен. – А я и не знал, что добродетель эта столь плодовита. Вверяю его вам. Через неделю я уже не в силах буду его сдержать. Уверяю вас, дорогая тетя, он уже…

– Благодарю. Ни в каких объяснениях я не нуждаюсь, – прервала его миссис Дорайя.

Когда Ричард увиделся с теткой снова, та сказала ему, что испытывает чувство удовлетворения, ибо получила от дочери полное восторга письмо, в котором говорится о Джоне; однако когда Ричард захотел взглянуть на это письмо и узнать, в каких словах Клара выразила свои чувства, миссис Дорайя предпочла ничего не уточнять и перешла на светскую болтовню.

– Вообще-то говоря, Клара редко приходит в восторг, – заметил Ричард.

– Нет, я имела в виду, что он восторгается ею, – поправила его тетка. – Не уподобляйся своему отцу, мой мальчик.

– Мне бы все-таки хотелось видеть это письмо, – настаивал Ричард.

Миссис Дорайя не предложила его показать.