Текст книги "Испытание Ричарда Феверела"

Автор книги: Джордж Мередит

Сунув ей в руку горсть золотых монет, Ричард отправился обедать со своими дядьями, проголодавшийся и счастливый.

По дороге в гостиницу друзья решили, что могут довериться миссис Берри и рассказать ей (несколько приукрасив) весь ход событий, не называя только имен, дабы испросить совета у этой славной женщины и заручиться ее помощью и в то же время не опасаться, что она их выдаст. Люси они условились назвать Летицией, младшей и самой красивой сестрой Риптона. Бессердечный юноша выбрал это имя как жестокую насмешку над ее давнею слабостью.

– Летиция! – повторил задумчиво Ричард. – Мне нравится это имя. То и другое начинаются с «Л». В самой этой букве есть какая-то нежность, какая-то женственность.

Более земной Риптон заметил, что буквы эти напоминают обозначение фунтов на бумажных деньгах[90]90
  Рукописное начертание первой буквы имени Люси (L) схоже с символом, которым обозначается сокращенно английская денежная единица фунт стерлингов.


[Закрыть]. Воображение Ричарда уводило его в райские кущи.

– Люси Феверел – так звучит лучше! Не понимаю, куда делся Ралф. Хотелось бы помочь ему. Он влюблен в мою кузину Клару. Пока он не женится, он ничего не свершит. Все мужчины такие. Я собираюсь много всего сделать, когда все это произойдет. Прежде всего мы поедем путешествовать. Мне хочется посмотреть Альпы. Невозможно узнать, что такое мир, пока не увидишь Альпы. Какой это будет для нее радостью! Мне кажется, я уже представляю себе, как она глядит на горы.

 
Как к небу тянетесь вы, синие глаза,
К родной стихии, не томясь, не ноя,
Давно уже отгоревав земное,
Но вот одна души твоей слеза
Повисла в высоте,
Зовя в пределы те,
Ведя к Вратам Небес, где все иное.
И ангелы потом глядят оттуда
На синих глаз твоих земное чудо.
 

Прекрасно! Эти строки. Рип, написаны человеком, который когда-то был другом моего отца. Мне хочется разыскать его и помирить их. Впрочем, тебе дела нет до стихов. Ты в них все равно ничего не смыслишь, Рип!

– Звучит очень красиво, – промолвил Риптон и из скромности замолчал.

– Альпы! Италия! Рим! А потом я поеду на Восток, – продолжал герой. – Она готова ехать со мной куда угодно. Милая, самоотверженная девушка! Подумать только, сверкающий всеми цветами радуги великолепный Восток! Мне видится пустыня. Мне видится, что я вождь одного из арабских племен, и, одетые во все белое, мы скачем на конях лунною ночью вызволить мое сокровище из плена! И мы наставляем копья, и разгоняем врагов, и я добираюсь до палатки, где она съежилась в углу, и сажаю ее к себе в седло, и мчусь с нею прочь оттуда!.. Подумай, какая это увлекательная жизнь, Рип!

Риптон тщетно пытался разделить с ним все эти воображаемые радости.

– А потом мы вернемся домой, и я буду жить такою жизнью, как Остин, а она будет мне помогать. Прежде всего надо творить добро, Рип! А потом служить отчизне душой и сердцем. Слова эти я слышал от одного мудрого человека. Я убежден, что чего-то сумею добиться.

Будущее в глазах Ричарда было попеременно то залито солнцем, то вновь затянуто тучами. Жизнь то смыкалась вокруг него узким кольцом, то границы ее вдруг ширились и словно взлетали, открывая взгляду необозримые пространства.

Еще час тому назад он смотреть не мог на еду. Теперь он с аппетитом ужинал и принимал живое участие в похвалах, которые Алджернон расточал в адрес мисс Летиции Томсон.

Меж тем Красавица все еще спала, и сон ее охраняла добровольно несшая эту службу пожилая женщина, симпатии которой были явно на стороне героя. Наконец Люси пробудилась от грез, казавшихся ей явью, к действительности, которая походила на сон.

– Маргерит! – вскричала она, просыпаясь и призывая какую-то свою подругу, и услыхала в ответ:

– Меня зовут Бесси Берри, а не Маргерит! Потом с трогательной растерянностью Люси стала спрашивать, где она и где Маргерит, ее милая подруга.

– Поверь, что у тебя теперь есть друг, который любит тебя еще больше! – прошептала миссис Берри.

– Ах да! – вздохнула Люси и снова откинулась на подушку, сама не своя от непривычности своего нового положения.

Миссис Берри пригладила ей оборки на ночной рубашке и спокойно поправила постель. Ее назвали по имени.

– Да, милая? – откликнулась хозяйка дома.

– Он здесь?

– Он ушел, родная моя.

– Ушел?.. Куда же? – Девушка в тревоге приподнялась на постели.

– Ушел и вернется, милая! Ох уж этот мне юноша! – нараспев проговорила миссис Берри. – Ни крошки-то он не съел, ни капельки не выпил!

– Ну что же вы, миссис Берри! Как это вы не сумели его уговорить? – И Люси принялась оплакивать умирающего от голода героя, в то время как тот уплетал за обе щеки обед.

Миссис Берри заметила, что уговорить поесть того, кто убежден, что избранница его сердца при смерти, – задача совершенно невыполнимая даже для самой умной из женщин; услыхав эту неопровержимую истину, Люси призадумалась, широко раскрытыми глазами глядела она на зажженную перед нею свечу. Вынув из-под одеяла руку, она схватила руку миссис Берри и поцеловала ее. Доброй женщине никакого другого признания было не нужно, она наклонила свою широкую грудь над подушкой и попросила небеса благословить их обоих!.. После этого юная невеста забеспокоилась, дивясь тому, как это миссис Берри обо всем догадалась.

– Ничего удивительного, – сказала миссис Берри, – любовь твоя видна и в глазах, и во всем, что ты делаешь.

Слова эти еще больше удивили Люси. Ей казалось, что она была настолько осторожна, что никак не могла выдать своей тайны. В каждой из них проснулась женщина, они поняли друг друга как-то без слов, весело и просто. После этого миссис Берри попыталась выведать некоторые подробности этого прекрасного брачного союза; однако уста невесты оказались запертыми на замок. Единственное, что она сказала, – это то, что ее любимый по рождению выше, чем она.

– А ты католичка, дорогая?

– Да, миссис Берри!

– А он протестант?

– Да, миссис Берри!

– Боже ты мой!.. А впрочем, что же тут плохого? – воскликнула она, видя, что девочка-невеста снова загрустила. – В какой вере ты рождена, в той и жить будешь! Только придется подумать, как с детьми быть. Девочки пусть молятся с тобой, мальчики – с ним. Бог-то ведь у нас один, голубка ты моя! Не надо так краснеть, хоть ты от этого и хорошеешь. Эх, увидал бы тебя сейчас мой молодой господин!

– Миссис Берри, прошу вас! – взмолилась Люси.

– Так ведь он и увидит, дорогая!

– Миссис Берри, прошу вас, не надо!

– Ну вот, ты даже и думать об этом не хочешь! Конечно, лучше бы по правилам, чтобы отец и мать были и все бумаги в порядке и подружки невесты, и завтрак! Только любовь есть любовь и без всего этого все равно будет любовью.

Она снова и снова старалась все глубже нырнуть в сердце девушки, но хоть она каждый раз находила там жемчужины – все не те, какие она искала. Из всего, что созрело на древе любви, ей удалось понять только одно: Люси дала своему возлюбленному обет никому не рассказывать, как это чувство родилось и выросло в них; этому обету она оставалась верна, как бы ей ни хотелось излить свою душу этой милой почтенной матери-исповеднице.

Сдержанность девушки побудила миссис Берри после разговора о возлагаемых на брак надеждах весенних перейти к соображениям осенним, которые она и принялась излагать, заявив прежде всего, что брак – это лотерея.

– И когда вытаскиваешь билет, – продолжала миссис Берри, – ты еще не знаешь, выигрышный он или пустышка. Видит бог, иные все еще думают, что как только он достается им – это уже выигрыш, а на деле он приносит им горе. Что до меня, то я вытянула пустышку, дорогая моя! Пустышкой этой был мой Берри. Это были черные дни! Вот уж нечего сказать – идол достался. Не смейся! А уж как я его холила, души в нем не чаяла, милая ты моя! – Миссис Берри всплеснула руками. – Трех месяцев не прошло, как мы поженились, – как он меня поколотил. Поколотить законную супругу! Ох, – вздохнула она, в то время как Люси глядела на нее широко раскрытыми глазами. – Это я еще могла бы перенести. Как тебя ни бьют, сердце свое знает. – Тут несчастная страдалица приложила руку к груди. – Я все одно его любила, потому как характер у меня мягкий. Высоченный, как и положено гренадерам, и усищи какие отрастил, когда в отставку вышел! Я телохранителем его своим звала, будто я королева! Ластилась к нему, дуреха такая, как и все бабы… По чести тебе говорю, душенька ты моя, нет на свете существа тщеславнее, чем мужчина! Я-то уж знаю. Только не заслужила я такого обращения… Я ведь искусная повариха. Никак уж я этого не заслужила. – Миссис Берри хлопнула себя по колену и перешла к самому главному. – Белье ему чинила. Присматривала за его «нарядами» – так он платье свое называл, негодник этакий! Служанкой ему была, милая моя! И вот девять месяцев прошло с того дня, как он поклялся любить меня и нежить – девять месяцев по календарю, – и вот он был таков, с другой удрал! Плоть от плоти его![91]91
  Цитата из Библии: «И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа» (Бытие, гл. 2, ст. 23).


[Закрыть] Как же! – вскричала миссис Берри, с увлечением перебирая все свои обиды. – Обручальное кольцо мое видишь? Ничего себе память! На что оно мне? Раз десять на дню меня так и подмывает его с пальца сорвать. Знак, что ли, какой? Шутовство, да и только. И вот носишь его, а сама в обиде: то ли вдова, то ли нет, и названия-то такого ни в одном словаре не найдешь. Я ведь уж искала, милая моя, и что же… – она развела руками. – У Джонсона[92]92
  Джонсон Сэмюел (1709–1784) – английский писатель, критик и лексикограф, чей толковый словарь английского языка (1755) многие десятилетия считался нормативным. Замечание Адриена иронично, ориентированный на «книжный» язык, словарь не включал, естественно, грубоватое, просторечное существительное «spiflication» (от глагола to spiflicate – поколотить, измордовать), вошедшее, кстати, в употребление много позже того времени, когда Джонсон издал свой труд.


[Закрыть], и то для такой, как я, слова подходящего нет.

Стоило миссис Берри упомянуть об этой непоправимой беде, как голос ее дрогнул, и она зарыдала. Люси принялась говорить всякие ласковые слова, чтобы утешить несчастную, для которой не нашлось места у Джонсона. Однако осенние горести мало что значат для тех, у кого на душе апрель. Наша юная невеста, разумеется, пожалела свою хозяйку, однако, выслушав печальную историю о том, как низко поступил с нею мужчина, она в душе была счастлива, ибо рядом с ним ее герой выглядел еще доблестнее и просветленней. Но вслед за этим взлетом безграничного счастья она поддалась страху, одному из бесчисленных, как глаза Аргуса, страхов.

– О, миссис Берри! Я же еще так молода! Подумайте… подумайте… мне же еще только семнадцать!

Миссис Берри тотчас же вытерла слезы и просияла.

– Молодая! Глупости! Не такая уж это беда. Я тут одну ирландку знаю, так она вышла замуж в четырнадцать лет. А дочь тоже четырнадцати лет свадьбу справила. В тридцать ирландка эта уже бабушкой была! Когда какой-нибудь чудак начинал обхаживать ее, она спрашивала, какие чепчики носят бабушки. То-то все кавалеры выпучивали глаза! Господи боже! Бабушка эта отлично могла выйти замуж, да еще и не раз. Понимаешь, тут уж не ее вина была, а дочери.

– Она была на три года меня моложе, – Люси погрузилась в раздумье.

– Она вышла замуж за человека ниже ее по званию, милая. Убежала с сыном управляющего имением ее отца. «Ах, Берри! – говорила она, – не будь я такой дурой, я могла бы стать не бабкой, а миледи!» Отец так ее и не простил, все свои поместья невесть кому отказал.

– А что, муж всегда ее любил? – поинтересовалась Люси.

– Ну, как сказать, на свой лад любил, моя милая, – ответила миссис Берри, снова садясь на своего конька – выказывая житейскую мудрость по части брачных дел. – Не мог он без нее обойтись. Ежели и бросал ее, то потом все начиналось сначала. Такая она умница была и так о нем пеклась. Стряпуха! Да такой на кухне у старшего советника и то не найдешь! А ведь она была из благородной семьи! Это только значит, что каждая женщина обязана уметь хорошо приготовить обед. Поговорка у нее была: «Когда в гостиной огонь тухнет, подкинь угля на кухне!» – умные это слова, помнить их надо. Так уж устроены мужчины! Что толку в сердце, коли ты не сумела желудок им ублажить.

Заметив, что заболталась, миссис Берри неожиданно добавила:

– Ничего ты в этом еще не разумеешь, милая моя. Помни только, что я тебе сейчас сказала, заруби это себе на носу: у поцелуев век короткий, у пирогов – долгий!

Разразившись этим афоризмом, достойным того, чтобы занять место в «Котомке пилигрима», она прервала свои излияния и отправилась готовить горячее питье для своей милой больной. Люси уже чувствовала себя совсем хорошо; ей хотелось, чтобы ей поскорее позволили встать с постели и она успела одеться к тому времени, когда в дверь постучат. Миссис Берри же, любовно о ней заботясь, решительным образом велела ей лежать и успокоиться, покорившись тому, что за ней ухаживают как за больной. Миссис Берри, которой надо было поговорить с героем, отлично понимала, что эти десять минут он согласится ей уделить только в том случае, если в это время нельзя будет пробраться к невесте.

Ей казалось, что такого рода стратегия должна обеспечить успех дела. И действительно, в тот же вечер она узнала из уст самого героя, что мистер Ричардс, строгих правил законник и вместе с тем отец нашего героя, противится его браку с любимой девушкой по той причине, что хочет женить его на другой – на своей подопечной, и к тому же наследнице огромного состояния, а также и потому, что его возлюбленная, Летиция, – католичка. Летиция же – единственная дочь храброго морского офицера, которого уже нет на свете, и судьбой ее распоряжается дядя, который груб и прочит эту красавицу в жены своему увальню-сыну. Миссис Берри доверчиво выслушала эту волнующую историю, и смысл сказанного ею в ответ сводился к тому, что коль скоро старики так жестоки к своим детям, у тех есть право позволить себе безрассудство. После того как был соблюден весь ритуал клятв, которыми она заверила, что сохранит все в тайне, миссис Берри была причислена к сообщникам героя, которых теперь насчитывалось уже трое, и приступила к исполнению своих обязанностей со всей присущей женщине энергией, а ведь всем известно, что лучшие заговорщики – это женщины. Чин лейтенанта, который был приписан Риптону, оказался всего-навсего синекурой. Он никогда не был женат; он ничего не знал о разрешениях, требуемых, чтобы вступить в брак[93]93
  Для венчания без предварительного оглашения в церкви прихода, где жил один из вступающих в брак, требовалась лицензия, которую выдавала Коллегия юристов гражданского права в Лондоне.


[Закрыть], кроме того, что их надо получить и что это дело нетрудное; ему и в голову не могло прийти, что необходимо за много дней вперед предупредить священника того прихода, к которому относится один из вступающих в брак. Что же ему делать? Все мысли его сводились к тому, что надо купить кольцо, и всякий раз, когда обсуждение предстоящего важного события становилось особенно оживленным, он многозначительно кивал головой и говорил:

– Главное, миссис Берри, не позабыть бы про кольцо!

И только мягкий характер новоявленной соучастницы их заговора уберег ее от того, чтобы крикнуть в ответ: «Да провалитесь вы с вашим кольцом!» Миссис Берри на своем веку помогла справить десятка полтора свадеб и по оглашению, и по специальному разрешению, и она не могла не сердиться на то, что ей все уши прожужжали напоминанием о столь само собою разумеющейся принадлежности всякого бракосочетания. Лучшей помощницы в этом деле и более осведомленной обо всем, чем она, найти было невозможно; все трое это признавали. Герой выполнял все ее предписания как автомат; лейтенант Томсон с великой радостью согласился на роль мальчика на побегушках.

– Я все это делаю в надежде, что вы будете счастливее, чем была я, – сказала благочестивая и доброжелательная Берри. – Говорят, что браки заключаются на небесах; ежели это действительно так, то, право же, там очень мало думают о нас, о тех, кто внизу.

В ответ на рассказ героя о жестоких родителях она поведала ему свою горестную историю.

Ричард поклялся ей, что считает отныне своим долгом разыскать ее сбежавшего мужа, заставить его раскаяться и покорно вернуться домой.

– Ну конечно же, он вернется! – сказала миссис Берри, многозначительно морща лоб. – Ему самому захочется вернуться. Где же еще он найдет такую стряпуху, как Бесси Берри! И в глубине души он ее ценит. Что и говорить, когда он вернется, я приму его с распростертыми объятиями и не стану пенять ему на его бесстыдство… Сердце-то ведь у меня доброе! И всегда было добрым в замужестве, мистер Ричард!

Подобно тому как в государствах, втайне готовящихся к войне, во всех доках и арсеналах круглые сутки кипит работа, у возглавляющих ее лиц рассчитана каждая минута и на много миль вокруг все гудит, будто мириады пчел, – так дом сей добросердечной матроны со всем, что его окружало, наполнился бряцаньем героической эпопеи, и, пожалуй, никто в нем не замечал предусмотренной мирозданием смены света и тьмы. Командовала всем миссис Берри. Это она отправила нашего героя в Коллегию адвокатов гражданского права, наставив его касательно того, как смело он должен вести себя перед лицом закона и в случае необходимости схитрить и приврать; она сказала, что закон всегда поддается смелости человека и его хитрости. И, следуя ее наставлениям, герой направил туда свои стопы и заявил о себе. И что же! Закон пустился перед ним в степеннейший и премилый медвежий пляс. Да и можно ли было думать, что закон окажется менее податливым, чем кровь и плоть? С полным доверием ему задали несколько самых обычных вопросов, сопровождая каждый его ответ кивком головы; потом с него получили причитающуюся плату, и разрешение на брак было скреплено печатью. Надо, как видно, быть закоренелым проходимцем в душе, чтобы позволить себе так дешево продавать бесповоротное, даже если сделку совершают с героем. А вот попробовали бы те же герои и героини заставить его взять обратно с такой легкостью принятое решение! Эта калитка в Коллегию адвокатов гражданского права – все равно, что игольное ушко, сквозь которое тощему кошельку легче проскочить, чем туго набитому; но стоит ему проскочить, как он превращается в того же верблюда, и даже особенно крупного. Тем, что закон может дать согласие на чудовищный брак, он только лишний раз доказывает, что у него нет совести.

– Я не встретил ни малейшего затруднения, – сказал герой, торжествуя.

– Так и следовало ожидать! – восклицает миссис Берри. – Коли намерения ваши серьезны, то это так же легко, как купить булочку с изюмом.

Равным образом посланец героя отправился испросить согласие церкви совершить необходимую церемонию в определенном месте, в определенный день и выслушать там обет вечной верности и скрепить брачный союз всеми имеющимися в ее распоряжении средствами; на что церковь, после того как закон ей уже подмигнул, подобострастно согласилась, и это обошлось еще дешевле, чем булочка с изюмом.

Меж тем, пока под руководством миссис Берри велись приготовления к приближающемуся торжеству, Рейнем и Белторп спали, – причем первый спал даже крепким сном; и один день для его обитателей ничем не отличался от всех остальных. Каждое утро отец получал от Ричарда письмо, содержавшее наблюдения над лондонской жизнью; то были замечания (по большей части цинические) о произносимых в парламенте речах и о принимаемых там актах; приводились в них и всякого рода доводы в оправдание того, что он еще не успел побывать у Грандисонов. Разумеется, письма эти были довольно однообразны и скучны. Но баронет этим не тяготился. Их холодный, исполненный чувства долга тон убеждал его, что в душе сына нет места ни смятению, ни тревоге.

– Это письмо человека с хорошим здоровьем! – сказал он леди Блендиш, глубоко убежденный в своей правоте. Он сидел и довольно улыбался, нимало не думая о том, что испытание, ждущее его сына, неотвратимо и что оно станет испытанием для него самого. Гиппиас писал брату, что племянник не исполняет своих обещаний и вообще постыднейшим образом пренебрегает им и что от этого с его собственной нервной системой дело обстоит теперь в десять раз хуже, чем было в Рейнеме. Сетования его были исполнены горечи, однако тяготы его нарушенного пищеварения особенного сочувствия не вызывали.

Меж тем Том Блейз так и не появился, и о нем не было никаких известий. Курившему свою трубку фермеру Блейзу вечер за вечером становилось все тревожнее. Лондон – город большой, думалось ему, и Том может в нем затеряться; парень-то он недогадливый. Если в Белторпе он был волком, то в Лондоне он скорее всего окажется овцой. Такое с деревенскими парнями нередко бывало. Но что же сталось с Люси? Мысли об этом едва не заставили фермера Блейза тут же отправиться в Лондон самому, и он бы, вероятно, так и сделал, если бы трубка на этот раз не подсказала ему правильное решение. Молодой человек один может влипнуть в какую-нибудь историю, но когда речь идет о двоих – о молодом человеке и о молодой женщине, то, разумеется, он о них что-нибудь бы да услыхал, если только они не действуют сообща. Ну, ясно, юнец Том не сплоховал, повел себя как мужчина, негодяй этакий! Он просто-напросто взял и женился на ней там, благо случай к этому представился. То была всего лишь догадка. Однако больше нельзя было ничем объяснить это его совершенно необычное молчание, и поэтому фермер остановился на мысли, что все уже свершилось. Он рассуждал так, как рассуждают люди нашего времени, которые думают, что герой, способный опрокинуть все их привычные представления, исчез. Итак, послав своему лондонскому приятелю письмо с просьбой последить за сыном, он пока что продолжал раскуривать свою трубку, и настроение его, пожалуй, даже несколько поднялось оттого, что он уже предвкушал, как потом отчитает сынка за это самовольное медовое времяпрепровождение.

В середине второй недели пребывания Ричарда в столице Том Бейквел приехал в Рейнем за Кассандрой и потихоньку передал Восемнадцатому Столетию письмо, содержавшее просьбу прислать денег, и притом немало. Восемнадцатое Столетие сдержала свое обещание, и Том получил от нее конверт с вложенным в него чеком на сумму, которой с избытком должно было хватить, чтобы колеса происходящих с героем событий пребывали в движении, пусть даже не очень быстром. Том отправился обратно, а Рейнем и Лоберн спали все так же спокойно, не ведая ни о чем. Обрученная с Временем Система спала и не подозревала о том, какой ей нанесли урон, – как расчеты ее упредили почти на два, да еще чреватых событиями, года. Ибо Время слышало, как герой дал обет перед алтарем и записало этот обет у себя в анналах. Увы! Почтенное иудейское Время не знает прощения. Половина всех охвативших мир приступов смятения и горячки происходит оттого, что оно жестоко мстит несчастным, вся вина которых только в том, что они однажды нанесли ему обиду. Его мести людям не избежать. В живых им не остаться. Породившее все шутки, оно само шутить не привыкло; и людям приходится узнавать это каждый раз на собственном опыте.

Дни катятся вперед. Ныне он их слуга. Миссис Берри сшила себе новое шелковое платье; у нее теперь есть чудесная шляпа, золотая брошь и изящные перчатки, и все это подарил ей наш герой, дабы завтра ей было в чем стоять за спиной невесты у алтаря. Магическая сила вышеперечисленных предметов такова, что от прежней растерянности миссис Берри не осталось и следа, и она чувствует себя на равной ноге с молодыми. Ей уже чудится, что отцы, узнав о решении детей, дают им свое согласие; все вокруг складывается так, как того хочет герой.

Наконец Время дарует им канун свадьбы, и они возносят ему хвалу за это великое благодеяние. Последние приготовления завершены; жених уезжает; миссис Берри ведет невесту наверх в спальню; Люси глядит на старинные часы, стоящие на площадке лестницы, ход которых в этот вечер особенно точен. Наступает трепетное ожидание у врат, за которыми все преобразится. Миссис Берри видит, как она трогает пальчиком на циферблате часов цифру «один» – еще минута, и пробьет час ночи; а потом она перебирает все цифры, одну за другой, пока наконец не доходит до двенадцати. Эти двенадцать ударов прозвучат назавтра у нее в ушах словом «жена», а сейчас она только беззвучно шевелит губами и торжественно оглядывает все кругом. Вид ее так умиляет миссис Берри, что, не догадываясь о том, что Время станет для бедной девочки врагом, она едва не роняет свечу, заключая Люси в свои объятия, и причитает:

– Да благословит тебя господь, моя дорогая! Агнец ты мой невинный! Будешь ты у меня счастлива! Будешь!

Заглянув вперед, Время хмурит свои брови.