Текст книги "Круг замкнулся"

Автор книги: Джонатан Коу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

14

В жаркий понедельник, 22 мая 2000 года, интерес к церковной архитектуре мог бы соблазнить досужего путника, как и многих других ранее, завернуть в маленькую деревушку Литтл-Роллрайт, что в Костволде. До церкви XV века она (пусть этим путником будет «она») добралась бы по извилистой проселочной дороге с Певзнером[14]14
  Певзнер Николаус (1902–1983) – британский искусствовед, автор путеводителя по архитектурным достопримечательностям Британии.


[Закрыть] в руке и в предвкушении пиршества для глаз: стрельчатые навершия, мощные контрфорсы, узкие высокие арки, зубцы вдоль карнизов. Подходя к церкви, она заметила бы, что на скамье у южной стены, откуда открывался вид на золотистую деревеньку, сидит мужчина лет тридцати с небольшим с женщиной лет двадцати с небольшим и что они беседуют сосредоточенно, но отрывисто, негромкими приглушенными голосами. Допустим, что ее интерес к церковной архитектуре оказался более чем заурядным; допустим, она насмотреться не могла на ниши, четырехлистники и пологи с готическим орнаментом, – и поэтому провела в церкви около часа с записной книжкой и альбомом для зарисовок наперевес, а когда вышла, жмурясь, на полуденное солнце, еще пуще разъярившееся, она увидела бы, что мужчина и женщина по-прежнему сидят на скамье и, как прежде, погружены в беседу. Разве что они слегка отодвинулись друг от друга и кажутся куда более разгоряченными и куда более печальными, чем час назад. Но они по-прежнему тут. И, удаляясь к церковным воротам, она, возможно, обернулась на них в последний раз и увидела, что мужчина подался вперед, схватившись за голову и бормоча какие-то отчаянные слова, но в тот знойный день не было ветерка, который донес бы эти слова до ее мигом навострившихся ушей. И она так ничего и не узнала о драме, разыгравшейся в церковном дворе, не узнала, что, когда она закрывала за собой ворота со скрипом и щелчком, Пол Тракаллей говорил Мальвине:

– Что же мы делаем? Неужто такое возможно?

* * *

Пол представления не имел, чего ждать от этого свидания. Он понимал лишь одно: его неодолимо тянет встретиться с Мальвиной. Они не виделись почти три недели, с вечера накануне его путешествия в Скаген. Пока он был в отъезде – в то утро, когда на пляже в Гренене он объяснялся с Рольфом, – история о нем и Мальвине появилась в дневниковой колонке одной из крупных газет. Историю предусмотрительно изложили в аккуратных выражениях, дабы избежать исков о клевете, но смысл был ясен любому, кто ее прочтет, и, к несчастью, среди читателей оказалась Сьюзан.

Выгнать она его не выгнала, хотя и грозила этой карой, когда узнала, что Мальвина провела ночь в их доме без ведома хозяйки. Однако Пол был вынужден дать обещание, что больше не будет встречаться с Мальвиной, а кроме того, сей же час уволит ее из медийных консультантов и прекратит выплачивать ей зарплату. 8 мая он написал ей по электронной почте:

Совсем расстаться немыслимо. Это просто исключено, на мой взгляд.

Но тебе пока лучше затаиться. И наверное, недели две мы не будем видеться.

Мальвина ответила:

Прятаться мне не очень нравится. Хотя ты по-своему прав. Но меня пугает мысль, что все, что есть между нами, вдруг раскиснет, как переспелая груша, и чувства, в которых мы с таким трудом признались друг другу, будут задушены в колыбели внешними обстоятельствами, этой кошмарной позиционной войной со всем остальным миром…

С тех пор Пол проявлял повышенную бдительность, мягко говоря. Он запретил Мальвине писать ему по электронной почте, посылать эсэмэски и приходить к нему. Он не задумывался, чем она заполняет дни, проведенные без него, – работой над курсовой или мечтами о том, что они когда-нибудь соединятся, – это была не его проблема. Пол с головой ушел в парламентские заботы, добровольно взвалив на себя столько проектов и общественных обязанностей, что отношения с министром (месяцами пребывавшие на грани разрыва) вдруг сделались чуть ли не сердечными. Он стал чаще сидеть дома, играя с Антонией, пока не обнаружил, что десять минут общения с ребенком – это предел, за которым он начинает дохнуть со скуки. Впервые за многие годы он по собственной инициативе позвонил брату, когда узнал от Сьюзан, что Бенжамен в последнее время странно себя ведет: не ходит в церковь и, по слухам, почем зря ругается с Эмили. (Впрочем, Полу не удалось вытянуть из брата подробности, а беспокойство о благополучии Бенжамена не простиралось столь далеко, чтобы лично его навестить.) Вдобавок Пол написал несколько газетных статей о лонгбриджском кризисе: как успешно этот кризис был преодолен и сколь искусно способствовали счастливой развязке действия правительства. Он даже напросился приехать на завод с целью сняться вместе с торжествующими директорами «Феникса», но в итоге его ждала встреча лишь с представителем пиар-отдела, и на изображение этой парочки не польстилось ни одно агентство печати.

Но в круговороте бурной деятельности Пол желал лишь одного – увидеться с Мальвиной.

Наконец наступил момент, который он счел безопасным для встречи. В Лондоне видеться с Мальвиной он не хотел, твердо веря, что пресса следует за ним по пятам. Но он собрался в свой избирательный округ и предложил Мальвине встретиться на полпути, в Моретон-ин-Марш, куда она доберется на поезде с Паддингтонского вокзала. Они проведут вместе несколько часов, пообедают в пабе, прогуляются по сельской местности. Все будет тихо, пристойно, и к тому же им обоим крайне необходима смена обстановки. Прогноз погоды был благоприятным, и Пол принялся с нетерпением ждать выходных.

Идею встретить ее на станции он отверг – слишком много людей вокруг, – поэтому он ждал ее в машине, припаркованной у гостиницы «Белый олень». На четверть часа позже, чем он предполагал, Мальвина постучала в окошко у водительского сиденья и, когда он опустил стекло, наклонилась, чтобы поцеловать Пола. Пахло от нее просто чудесно. Почему он все время забывал спросить, какими духами она пользуется? Если бы знал, купил бы себе флакончик, положил в тумбочку у кровати и нюхал, когда захочет. У него возникло такое ощущение, будто он попал к ней в плен, запутался в ее волосах, и вот уже ее руки обнимают его шею. Губы Пола потянулись к ее губам, но в последний момент вмешалось чувство неловкости, осознание неопределенности их отношений – кто они: друзья? коллеги? любовники? – и губы свернули к щеке. Огорчаться, однако, никто не стал. Оба рассмеялись, а Мальвина, крепко обняв Пола, сказала:

– Привет. Я скучала по тебе. – После чего забралась в машину.

За обедом они болтали о всяких пустяках. Округа славилась пабами, расхваленными путеводителями за богатое сочное меню и старосветский шарм, но Пол отказался обедать в раскрученных заведениях: в это время года такие пабы битком набиты туристами, и его могут узнать. Пришлось осесть в уродливом кафе на объездной дороге, покрытом снаружи штукатуркой с каменной крошкой, где кормили точно как в 1970-е. Сражаясь с гамбургером, Мальвина взахлеб, по-девичьи болтала, явно избегая, как и Пол, затрагивать тему их совместного будущего, если, конечно, у них таковое имелось. Она рассказывала о курсовой, о надвигающемся сроке, когда ее нужно сдавать, и преподавателе, который однажды на консультации сделал робкую, но целенаправленную попытку познакомиться с Мальвиной поближе.

– Бедняжка, – отозвался Пол. – Только этого тебе и не хватало: старого похотливого придурка, пускающего слюни.

– Вообще-то он моложе тебя, – возразила Мальвина. – И почти такой же красавчик. – Глаза ее смеялись; она наслаждалась ощущением близости, дававшей ей право дразнить Пола.

Потом они двинули на восток, по шоссе, ведущему в Бэнбери, но стоило Полу заметить стрелку, обозначающую начало туристского маршрута, как он резко свернул на придорожную автостоянку.

– Где мы? – спросила Мальвина. – Что-то знакомое.

Пол понятия не имел, куда они заехали. На огороженной стоянке скучали два-три автомобиля, калитка в задней части ограды открывалась в густую лесозащитную полосу, за которой пряталась какая-то достопримечательность. Мальвина подошла к калитке и прочла объявление, приглашавшее взглянуть на знаменитые Роллрайтские камни, – предположительно, древнее захоронение, которому местные легенды приписывали колдовские свойства.

– По-моему, я здесь раньше бывала, – сказала Мальвина. – Нет, точно бывала. Может, пойдем посмотрим?

Пол не горел желанием идти туда, где толчется по меньшей мере два десятка людей, фотографируя щербатые, изъеденные лишайником, бесформенные валуны.

– Прости, – ответил он, – это слишком рискованно. Давай отправимся куда-нибудь в другое место.

– Ну пожалуйста! Глянем одним глазком.

– Мы оставим машину здесь. И вернемся позже, когда толпа схлынет.

С шоссе они свернули на тропу, отлого спускавшуюся под гору, и вскоре им предстала деревня Литтл-Роллрайт, укромно гнездившаяся меж склонов холмистого пастбища. Осанистая церковная башня залихватски сверкала на полуденном солнце. Вокруг царили тишина и мертвый покой. Ни дорожного шума, ни туристов. Мир принадлежал только Полу и Мальвине.

У входа в церковь стояла скамья лицом к деревеньке. Побродив под церковными сводами без особой пользы (разве что остыв после пешей прогулки) и осмотрев надгробия – почти все старые, со стершимися надписями, – они уселись на скамье, готовясь к разговору, который долее некуда было откладывать.

– Похоже, – произнесла Мальвина, которая заранее знала: начинать этот разговор придется ей, – в последнее время между нами кое-что изменилось. Расклад изменился. Когда мы только познакомились, у меня было впечатление – конечно, я могу ошибаться, – что тебе хотелось всего-навсего переспать со мной. И это давало мне чувство превосходства; думаю, эта власть над тобой мне нравилась, она меня забавляла. Но потом все стало иначе… когда же это случилось?.. да, в марте. В тот день или, точнее, в тот вечер, когда я осталась у тебя ночевать. Помнится… прежде чем улечься спать, после ужина я просто сидела рядом с тобой на диване, перед камином. Мы не смели дотронуться друг до друга, и, как ни странно, мне казалось, что от этого мы только становимся еще ближе… Во всяком случае, именно тогда я поняла, куда нас занесло – на край пропасти. И попали мы туда, сами не зная как. А потом… За то, что случилось потом, нам, очевидно, надо благодарить Дуга. Он рассказал тебе о моих переживаниях. И ты пришел ко мне вечером накануне отъезда в Данию. И… честно говоря, я была удивлена. Даже потрясена. Ты тогда позволил себе раскрыться. И наговорил такого.

– Все, что я говорил, правда, – перебил Пол. – Чистая правда.

– Знаю, – ответила Мальвина. – Я ни на секунду в этом не усомнилась. И все же я не собираюсь ловить тебя на слове. – Она взглянула на него: – Ты ведь это понимаешь?

Пол промолчал. Свет резал ему глаза, и он чувствовал, что рубашка липнет к потному телу. К концу дня он обгорит, если не поостережется. Как он объяснит Сьюзан, откуда у него взялись солнечные ожоги?

– Дня два я была на седьмом небе, – продолжала Мальвина. – Пока та заметочка в газете не спустила меня на землю. И теперь все это уже не кажется таким распрекрасным. Последние дни были просто ужасны. Моя жизнь начала разваливаться, и я ничего с этим не могу поделать. Чувствую себя абсолютно беспомощной. С тобой такое бывало? Вряд ли.

Пол накрыл ладонью ее руку и постарался успокоить Мальвину:

– Верно, нам сейчас трудно. Но это скоро закончится…

– То есть? – вдруг рассердилась Мальвина. – Откуда ты знаешь? Почему закончится?

– Потому что через некоторое время пресса потеряет к нам интерес.

– Черт с ней, с прессой. А ты сам? Что ты собираешься делать? Как ты поступишь со мной? Вот в чем вопрос. А вовсе не в долбаных газетах.

Пол угрюмо молчал. Он не только не знал, что сказать, – он не знал, что и думать. Внезапно он оказался без руля и ветрил, понятия не имея, что в его положении полагается говорить и чувствовать.

– Я не могу быть твоей любовницей, – сказала Мальвина, отчаявшись дождаться ответа. – Я с этим не справлюсь. Во-первых, не хочу причинять боль Сьюзан и твоей дочери. И я не могу все время сидеть как на иголках, не зная, можно ли тебе позвонить, не зная, когда мы снова увидимся. Тебя это, похоже, не волнует. Наоборот, у тебя прямо-таки цветущий вид. Но… неужели ты хочешь всю оставшуюся жизнь встречаться со мной у деревенских церквей, оглядываясь каждые пять минут, не крадется ли сзади фотограф, и проверяя по мобильнику, не потребовался ли ты зачем-то жене. – Ее голос звенел от злости. – Ты этого хочешь?

– Нет, я же говорил тебе… писал по почте, что это лишь на время, пока все не утихнет, пока все… не уладится.

– Но само собой ничего не уладится, Пол. Ты должен это уладить. – Помолчав, Мальвина добавила совсем другим тоном, тихим и печальным: – Знаю, я требую слишком многого. Хотя, если разобраться, это не я, но ты сам требуешь от себя бог знает чего. А я могу только сказать: мы дошли до черты, когда нужно сделать выбор.

– Межу чем и чем?

– Между «дружить» и «любить не таясь». Разумеется, это он и ожидал услышать. Но бескомпромиссность фразы подкосила его.

– А, – только и сумел ответить Пол.

Но постепенно он сообразил, что выбор, в конце концов, не столь уж жесток. «Дружить», говорите? Но они уже дружат. Верно, необычайно интенсивно и пылко, но это-то и замечательно – ничего подобного Пол прежде не испытывал. Да, они не спят друг с другом, – что ж, они могут поздравить себя с завидной выдержкой. По сути, они с Мальвиной творят радикальный эксперимент: создают вслепую новую разновидность дружбы, которая (как он начал смутно прозревать) – в контексте крепкого брака и ровных отношений с женой – вполне удовлетворяет его эмоциональные нужды. И пока он не видит ни малейшей необходимости раскачивать лодку. Ему достаточно того, что есть. И очень возможно, что их дружба, эволюционируя, приобретет дополнительное сексуальное измерение, когда, спустя какое-то время, они почувствуют, что готовы к такому шагу… Все может быть. Все, что угодно, – пока они продолжают видеться и не торопят события.

– Значит, – сказал Пол, – нам придется остаться друзьями. Если ничего иного мы не можем себе позволить, что ж… да будет так.

Произнесенные вслух, эти слова прозвучали не столь торжественно, как он надеялся. И на Мальвину предполагаемого впечатления не произвели. Пол ощутил, как вокруг нее сгущается силовое поле, защитная энергетическая стена. Мальвина напряглась всем телом, и, хотя не двинулась с места, они словно физически отдалились друг от друга.

Полу показалось, что минула вечность, прежде чем Мальвина спросила осипшим голосом:

– Зачем же ты говорил все это? Вечером, перед отлетом в Скаген? Зачем?

– Я… не мог иначе, – растерялся Пол. – Я говорил о том, что чувствовал тогда. Честно. Я не мог держать это в себе.

– Понятно.

Мальвина встала и медленно пересекла церковный двор. Остановилась на краю спиной к Полу, глядя на поля, что поджаривались и дымились на солнце. На ней было голубое платье без рукавов, и в который раз Пола поразила ее тонкость, удивительная невесомость костей, грозящих в любой момент надломиться. Ему вдруг захотелось по-отцовски заботиться о ней, как он заботится об Антонии. И тут же он вспомнил глупую фантазию, которой предавался в машине по дороге сюда: как он заведет Мальвину в какой-нибудь безлюдный церковный двор вроде этого и с упоением займется с ней любовью меж надгробий. Не похоже, чтобы этой фантазии суждено было стать явью. Не подойти ли к ней, размышлял Пол, обнять, сказать что-нибудь. Но она, высморкавшись, уже возвращалась обратно. Опускаясь на скамью рядом с Полом, она все еще хлюпала носом. Солнце зашло за высокий тис, и на скамью упала прохладная тень.

Наконец, собравшись с силами, Мальвина заговорила:

– Ладно. Пусть будет дружба. Но ты должен кое-что знать.

– Что?

Сглотнув, Мальвина объявила:

– Мы не можем больше встречаться.

– С чего вдруг?

– А с того, что мы не можем быть друзьями – нормальными, добрыми друзьями, – пока наши чувства не заглохнут. Пока не избавимся от всего этого.

У Пола сдавило желудок. Он почувствовал, как его охватывает паника.

– Но… Сколько времени, по-твоему, это займет?

– Откуда мне знать? – Мальвина потерла глаза, и Пол заметил, что у нее покраснели веки. – За тебя я отвечать не могу… Много времени. Чертову прорву времени. – Отвернувшись, она накручивала прядь на палец. На ярком солнце ее волосы уже не казались такими черными, скорее, почти пепельными. – А поскольку я увязла глубже (и не возражай, это правда), то мне и решать, когда мы снова встретимся. Когда я буду готова снова с тобой дружить. А пока не звони, не пиши. Я этого не вынесу.

Ошалевая от внезапности происходящего, Пол спросил:

– И все же, сколько нам понадобится… недели? месяцы?

– Понятия не имею. Я же сказала: на это уйдет много времени.

– Но… – Настал его черед вскочить со скамьи. Пол принялся расхаживать средь покосившихся могильных камней. – Но это безумие. Совсем недавно мы…

– Нет, безумие – то, как мы жили последние две недели. Вот это настоящее безумие. Согласись, Пол, я права. Ужасно, но я знаю, что права.

Пол глубоко задумался. Они еще долго говорили, сбиваясь с мысли, повторяясь; беседа петляла по бесконечному лабиринту, каждый раз возвращаясь к исходной точке – категоричному предложению Мальвины, которое даже Полу стало казаться жуткой, но бесспорной необходимостью. В итоге, словно парализованный горем, он только и мог, что сидеть, подавшись вперед и схватившись за голову, твердя одну и ту же измученную фразу:

– Что же мы делаем? Неужто такое возможно?

– Мне и самой не верится, если честно, – сказала Мальвина. – Но что есть, то есть.

– И все-таки… должен быть какой-то иной путь, какой-то иной…

– Пол, послушай. – Она глянула на него в упор. – В таких ситуациях третьего пути не бывает. Пойми ты наконец! И не пытайся убедить себя, что можно как-то вывернуться. – Она встала, глаза ее опять наполнились слезами. – Ладно, – голос у Мальвины дрожал, – идем к машине.

Молча они зашагали вверх по холму. Сперва они держались за руки. Потом Пол обнял Мальвину, и она прижалась к нему. Так они шли минут пять-десять; более тесной физической близости между ними еще не было. За сотню ярдов до стоянки Мальвина отделилась от Пола и ускорила шаг. Она первой добралась до калитки и остановилась, поджидая Пола.

– Я хочу взглянуть на камни, – сказала она. – Попрощаемся прямо сейчас?

– Нет, я пойду с тобой. – И Пол последовал за ней через калитку.

На поляне никого не было. Но и тишины, несмотря на безветрие, тоже не было: валуны находились рядом с шоссе и каждые несколько секунд мимо проносилась машина. Тем не менее стоило им ступить в каменный круг, как на обоих нахлынуло ощущение желанного покоя, порожденное, вероятно, лишь тем обстоятельством, что они оказались в очень древнем пространстве, создававшемся с некоей священной, но теперь напрочь забытой целью.

Они стояли очень близко друг к другу, не разговаривая и не шевелясь.

– Я здесь бывала раньше, – прервала молчание Мальвина, отойдя от Пола на два шага. – Мама приводила меня сюда. Ума не приложу, что мы делали в этих местах. Она тогда развелась с мужем, своим первым мужем. Он был греком, никогда здесь не жил, – в общем, непонятно, как нас сюда занесло. И однако я запомнила эту поездку. Мать рыдала. Так противно театрально рыдала, тискала меня, говорила, какая она плохая, потому что портит мне жизнь. Мне тогда было… шесть, кажется, или семь? Нет, шесть лет. А на нас пялилась пожилая пара, смотрели и не понимали, что тут, черт возьми, происходит. На голове у женщины был зеленый платок. Дело было зимой. – Она обвела взглядом осыпающиеся, давно утратившие изначальную форму камни, словно только сейчас их заметила. – Странно, что я снова попала сюда.

– Мальвина, – порывисто произнес Пол, – не знаю, как у меня сложится со Сьюзан. Не знаю даже, выживет ли наш брак. Но если когда-нибудь я опять стану искать тебя…

Она улыбнулась:

– Ну конечно, кто тебе запретит. Только неизвестно, где я буду в это время.

– Ты ведь не уедешь из Лондона?

– Эмоционально, я имею в виду. Надеюсь, где-нибудь в другом месте. В новом. – И, пожалев Пола, добавила: – Послушай… тебе надо было сделать выбор, и ты его сделал. Это самое главное. Молодец. А теперь иди. Я сама доберусь до станции.

– Не говори глупостей… Это небезопасно.

– Погода чудесная. Я пройдусь пешком. Давай покончим с этим.

Он понимал, что она настроена решительно – и в этом последнем пункте тоже.

Мальвина взяла его за руки, притянула к себе.

– Ну же, – сказала она, – на прощанье поцелуй свою милую, как выразился бы Робби Бернс.

Но они опять не поцеловались, даже сейчас. Стояли обнявшись, и Пол вдыхал запах ее волос, нагревшейся кожи и духов, название которых он так и не узнал, а неземной покой внутри каменного круга напомнил ему о Скагене, о тамошней нерушимой тишине, и он догадался, что ему даровали еще одно мгновение, которое никогда не закончится, но навсегда останется с ним. Он изо всех сил цеплялся за него, стараясь утратить ощущение времени. Но Мальвина мягко отталкивала его от себя. В конце концов он отпустил ее и зашагал прочь.

На пути к калитке Пол оглянулся лишь однажды. Ему почудилось в приступе отчаяния, что, возможно, он видит ее в последний раз.

Глядя вдаль, на поля, она стояла одна-одинешенька в голубом летнем платье в центре круга; камни словно взяли ее в кольцо, подбираясь все ближе, как те демоны, от которых она всю жизнь пыталась убежать и о происхождении которых, как теперь сообразил Пол, он даже не догадывался.

Круто развернувшись, он направился к машине.

* * *

Когда Пол приехал в Кеннингтон, шок еще не прошел. Дома он допил виски – в бутылке оставалось две трети, – а потом извел подчистую весь алкоголь, какой смог найти на кухне. В десять часов он отрубился на диване, так и не раздевшись. В три утра Пол проснулся с дикой жаждой и ноющим мочевым пузырем. Голова пульсировала, как мультяшный персонаж, зажатый в мышеловке. Пол раздумывал, не сунуть ли два пальца в рот. Но тут он понял, что его разбудило, и едва не закричал от радости, – двойной сигнал на мобильнике: эсэмэска! Мальвина написала ему. Ну конечно, кто же еще! Как и он, она не способна это вынести. Они совершили ужасную ошибку и утром встретятся снова. Он открыл мобильник: провайдер сообщал, что Пол выиграл 1000 фунтов. Для того чтобы получить приз, он должен набрать специальный номер, после чего за звонки с него будут брать 50 пенсов в минуту.