Текст книги "Круг замкнулся"

Автор книги: Джонатан Коу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

НОРФОЛКСКАЯ РАПСОДИЯ № 1

Зима

10

– Называется «Норфолкская рапсодия № 1», – сообщил таксист. – Автор Ральф Воан-Уильямс. Красиво, правда? Я услышал ее по «Классике-FM», а потом пошел и купил диск. Хотите, сделаю погромче?

– Спасибо, не надо, – отказался Пол.

О музыке, доносившейся из приемника, он спросил только потому, что на прошлой неделе общался с егозливой молодой особой из «Индепендент», которая потом в своей статье о Поле написала, между прочим, следующее: «Такое впечатление, будто он живет в абсолютно непроницаемой оболочке, полностью поглощенный собой и неспособный проявить подлинный интерес к другим людям».

Но вот пожалуйста, сумел же он разговорить таксиста, и теперь, сдается, парня не заткнуть.

– Вы вообще знаете этого композитора? Очень хороший, ей-богу. Его часто пускают по «Классике-FM». У него есть такая вещь, «Жаворонок воспаряющий», – просто фантастика. Она записана на этом диске, следом за рапсодией.

Когда скрипки вступают, ты прямо видишь, как птица взлетает в небо, – нет, честно, реально видишь. Когда звучит эта музыка, я закрываю глаза – и словно я опять в Саут-Даунсе. В старом коттедже моей мамы. Я оттуда родом, понимаете, из Австралии. Ясное дело, за рулем я глаз не закрываю, это было бы стремно, да? Это я так, метафорически сказал. Но в наше время, когда ведешь машину по Лондону, нужно что-то успокоительное. Движение – просто атас. Нужно как-то расслабиться, иначе я рехнусь на фиг. Был бы я дома, замахнул бы стаканчик-другой австралийского «Шираза» или чего-нибудь еще мягкого, фруктового. Но не напиваться же за рулем, верно?

* * *

49

ПОЛ ТРАКАЛЛЕЙ, депутат парламента После повторного избрания в парламент карьера мистера Тракаллея неуклонно идет вверх. Частые выступления на радио и телевидении сделали его одним из самых узнаваемых лиц среди новых лейбористов, а его костюмы с каждым появлением на экране становятся все элегантнее. Итоги работы возглавляемой им Комиссии по бизнесу и общественным инициативам, сулящие немало интересного, пока не подведены, но эта деятельность, вероятно, укрепит его позиции лидера правого крыла партии.

На Поле Тракаллее: костюм от Килгура (минимальная цена 2300 фунтов) и белая рубашка из хлопка от Александра Маккуина (170 фунтов).

(Отрывок из журнального очерка «50 самых интересных мужчин Британии», декабрь 2002 г.)

* * *

Выбравшись из такси, Пол обнаружил, что у ресторана в два ряда выстроились фотографы, образуя нечто вроде аллеи, по которой ему и придется идти. Красная ковровая дорожка отсутствовала, но чувствовалось, что она была бы здесь весьма кстати. Когда такси отъехало, Пол поправил галстук, пригладил волосы. Затем сделал шаг вперед и вдруг застеснялся: он старался двигаться с кошачьей грацией модели на подиуме, но был почему-то уверен, что руки и ноги болтаются каждая сама по себе, самым дурацким образом пародируя его обычную походку. Пол улыбнулся налево, улыбнулся направо, не желая, чтобы про него подумали, будто он не привык к такого рода вниманию. Но зря он волновался. Никто из дюжины с лишком папарацци не потрудился направить на него камеру, а вспышки так и не рассыпались вокруг него бенгальским огнем. Когда он уже взялся за дверную ручку, к ресторану подкатил белый длинный лимузин, из которого вышла молодая пара лет двадцати с небольшим: парень в мотоциклетных очках и с модной щетиной, девушка в почти несуществующем платье, собранном из трех очень небольших муслиновых платков. Пол понятия не имел, кто они такие, но фотографы прямо-таки взбесились и, едва не сбив его с ног, бросились к лимузину, поднимая над головой камеры.

В этом ресторане, на углу Кингсвея и Олдвича, Пол бывал и раньше: он регулярно встречался здесь с журналистами, чтобы побеседовать без протокола за стейком, устричным пирогом или жареной цесаркой. Сегодня, однако, ресторан преобразился. Столики убрали, а стены завесили плакатами с логотипом журнала во весь лист и приветствиями приглашенным на вечеринку «50 самых интересных мужчин Британии». Свет приглушили до такой степени, что гостям приходилось на ощупь в сумеречной мгле находить дорогу к бару. Колонки же врубили на полную мощность, и они так фонили, что музыка могла быть любой, никто бы все равно не понял, что играют. Пол слышал лишь мерный стук ударных и заунывную скрипучую бас-гитару; звук вибрировал с такой силой, что по телу пробегала дрожь. Пол надеялся, довольно безосновательно, встретить здесь знакомых. Но, пробираясь сквозь группки орущих людей, он очень скоро сообразил, что вряд ли кто-нибудь из его неформального или политического круга общения окажется на этой вечеринке, а если бы и оказались, в толпе и темноте он не смог бы их отыскать. Не желая провести вечер в унизительной изоляции, Пол решил влиться в одну из небольших, хорошо одетых, обособленных компаний, группировавшихся вокруг него. Но как это сделать? И вообще, кто эти люди? Большинство выглядело лет на десять моложе Пола. Мужчины держались раскованнее, чем он, и обладали более яркой внешностью; у женщин – сплошь шикарных блондинок в облегающих черных платьях – был скучающий вид. Вероятно, многие из присутствовавших работали в журнале в том или ином качестве. Который из них редактор? Именно от него Пол получил письменные персональные поздравления с попаданием в список. Это был престижный глянцевый мужской журнал с обширной молодой аудиторией, и Пол хотел поблагодарить редактора за письмо, а затем, используя выражение благодарности как стартовую позицию, завязать беседу. Но он знать не знал, как этот человек выглядит.

На крайний случай у Пола был запасной вариант, к которому, он надеялся, ему не придется прибегать: всегда можно поболтать с Дугом Андертоном. Дуг тоже был в списке – и, к изрядной досаде Пола, значительно выше, чем он сам, под номером двадцать девять. Но Андертона нигде не было видно. Возможно, он пренебрег приглашением.

Пол направился в бар, где вооружился шампанским. Шампанское было бесплатным, и кому-то пришла в голову блестящая идея разливать его в высокие стаканы и пить через соломинку. В такой сервировке шампанское казалось жуткой гадостью. Выкинув соломинку, Пол принялся озираться – уже чуть ли не с отчаянием.

В конце концов он прибился к пожилому мужчине в роговых очках, с седыми волнистыми волосами, стоявшему в углу с женщиной, судя по всему, его женой. У дамы был тугой перманент, а ее костюм, похоже, вел свою родословную от «Маркса и Спенсера». Оба, и он и она, выглядели растерянными и даже испуганными окружением, в которое угодили.

Ну уж этот-то никак не может быть одним из пяти десятков самых интересных мужчин Британии, подумал Пол. Седовласый походил на деревенского почтальона, приехавшего с женой на экскурсию в столицу, но вместо того, чтобы смотреть «Кошек», они, отстав от тургруппы, по ошибке забрели на журнальную презентацию.

И все-таки Пол решил попытать счастья.

– Пол Тракаллей, – представился он. – Номер сорок девять.

– А! Очень рад познакомиться. – Седовласый обрадованно пожал Полу руку. – Профессор Джон Копланд. Эдинбургский университет. Номер семнадцатый.

Семнадцатый? Пол остолбенел.

– Как хорошо, что вы к нам подошли, – сказала жена профессора Копланда. – Мы здесь словно рыба, выброшенная на берег.

Выяснилось, что профессор Копланд – один из ведущих британских генетиков и автор нескольких научных бестселлеров. К несчастью.

Пол никогда о нем не слыхал и в генетике ничего не смыслил, поэтому беседа – которую они умудрились растянуть на полчаса, прилагая неимоверные трехсторонние усилия, – ограничилась общими местами. Профессорская пара с интересом выслушала мнение Пола о грядущем вторжении в Ирак; они читали его газетные статьи, но так и не поняли, к какому лагерю он принадлежит – военному или антивоенному. Полу не удалось развеять их недоумение. По правде сказать, это был первый случай, когда его преданность партийному руководству дала трещину, но он избегал говорить об этом как на публике, так и в узком кругу. С одной стороны, он чувствовал себя в неоплатном долгу перед партией, на волне успеха которой в 1997 году въехал в парламент; с другой – политический (и нравственный) инстинкт подсказывал, что иракская авантюра опрометчива и опасна, что она выходит за рамки международного права и скорее спровоцирует, чем предотвратит всплеск терроризма. Он не понимал, почему премьер-министр, суждениям которого по прочим вопросам он всем сердцем доверял, столь крепко держится за военный вариант развития событий. Пол был озадачен, и это обстоятельство смущало его больше всего. В силу своего характера он не любил гадать. Пол во всем предпочитал ясность.

– Что ж, было очень приятно с вами побеседовать, – сказала жена профессора Копланда в конце чересчур затянувшейся паузы, недвусмысленно просигнализировавшей, что все доступные темы для разговора исчерпаны. Взгляд ее мужа начинал стекленеть. – Мы, пожалуй, пойдем. Этот праздник не совсем то, к чему мы привыкли.

– Счастлив был познакомиться, – попрощался Пол, и когда они ушли, оставив его опять в одиночестве скитаться по залу, украдкой подслушивая, о чем болтает неприступная молодежь, он почувствовал себя обездоленным.

Спас его, не прошло и полминуты, нежданный возглас:

– Пол Тракаллей, если не ошибаюсь?

Пол обернулся. Человека, стоявшего перед ним, он не узнал, хотя вроде бы где-то он уже его видел. В течение рабочей недели Пол встречался с сотнями людей; наверное, и с этим пересекался ненадолго – мужчиной слегка за тридцать, с бородкой клинышком и бритой головой, призванной, вероятно, скрыть начинающееся облысение.

–. Здравствуйте, – неуверенно произнес Пол. – Простите, но я…

Мужчина представился, напомнив, что они встречались три года назад на комедийной телепередаче для эрудитов, которую он продюсировал. Пол тогда впервые появился на экране, но фурора не произвел, мягко выражаясь; как бы то ни было, с той поры оба далеко продвинулись. Бритый мужчина руководил ныне независимой постановочной компанией, на Канале-4 и на втором канале Би-би-си с успехом показывали два его ситкома, и еще полдюжины проектов находились в работе. Эти достижения позволили журналу поставить продюсера на четырнадцатую строчку в рейтинге самых интересных мужчин Британии.

– А я сорок девятый, – буркнул Пол.

Журнальная статистика уже перестала его радовать. Было бы куда приятнее пообщаться с номером пятьдесят, но Пол не помнил, кто это.

– Вы здесь один? – спросил продюсер.

– Да. Сьюзан с удовольствием бы пришла… моя жена то есть… но – дети, сами понимаете.

Продюсер кивнул. Он не понимал, детей у него не было. А кроме того, Пол солгал: он ни словом не обмолвился Сьюзан, что собирается на вечеринку. Вместо жены он позвал с собой егозу из «Индепендент», но та не ответила ни на одно из его писем.

– Гуляют вовсю, да? – сказал продюсер. – Бог знает, кто все эти люди.

– Настоящий бедлам, – согласился Пол. – Я просто валюсь с ног. Надо срочно перекусить. – Хватаясь за соломинку – поскольку мысль о том, чтобы отправиться в ресторан одному либо вернуться домой и заказать еду на вынос, представлялась невыносимой, – он с некоторой натугой спросил: – Вы не против составить мне компанию? Похоже, мы единственные одиночки на этой вечеринке. Почему бы не держаться вместе.

– Спасибо, – поблагодарил продюсер. – Но на самом деле я тут не один.

И в этот момент его спутница, вернувшаяся из туалета, встала рядом с ним.

* * *

Как ни поразительно, но Мальвина была еще стройнее, чем Пол ее помнил. И еще бледнее. Черноту волос она разбавила красными прядями, а под глазами у нее полумесяцами растеклась тушь, отчего казалось, что она страдает бессонницей. На ней было черное шифоновое платье, сквозь которое просвечивал тонкий молочно-белый силуэт. Во взгляде, который она бросила на него, в первую долю секунды Пол заметил вспышку дикой паники, но мерцание было немедленно погашено. Откашлявшись, Мальвина приняла светскую позу, прижав сумочку обеими руками к талии.

– Здравствуй, – поздоровалась она без каких-либо эмоций в голосе и повернулась к продюсеру, наблюдавшему за ними с вялым любопытством: – Мы с Полом когда-то вместе работали. Припоминаешь?

– Ах да, – отозвался продюсер. – Конечно.

– Не принесешь шампанского? – не церемонясь, попросила своего спутника Мальвина.

Продюсер кивнул и, осведомившись у Пола, не хочет ли он тоже выпить, отправился в бар за тремя бокалами. Похоже, он привык выполнять такие приказы.

– Что ж, – сказала Мальвина, когда они остались одни посреди толпы, продолжавшей отчаянно шуметь и пьянеть. – Как ты поживал все это время?

– Хорошо, – ответил Пол. – У меня все хорошо. – А потом спросил: – Ты знала, что я сегодня буду здесь?

Мальвина махнула рукой, подразумевая «нет»:

– Ты ведь в списке? Поздравляю.

– Спасибо. Оба помолчали.

– У тебя теперь еще одна дочь, насколько мне известно.

– Да, верно. В апреле ей исполнится два года. Время несется вскачь.

– Сьюзан здесь?

– Нет. Нет. – Пол пристально смотрел на Мальвину, пытаясь прочесть хоть что-нибудь в ее глазах, но потерпел неудачу. – Я много думал о тебе.

Мальвина впервые взглянула ему прямо в лицо:

– Правда? (Пол кивнул.) Однако ни разу не позвонил, – констатировала она с равнодушным упреком.

– Ты запретила. Я делал, как ты велела. Ты сказала, – напомнил он, – что мы не сможем быть друзьями, пока не… пока все это не пройдет. (Мальвина отвернулась.) У тебя прошло?

Она покачала головой:

– Не думаю.

Пол на секунду опешил. Он ожидал услышать совсем иное, и теперь получалось, что беседу пора сворачивать: о чем тут еще можно говорить.

– Знаешь, – пробормотал он, – если честно, этот «раут» меня слегка достал. Я как раз собирался уходить.

И тут Мальвина произнесла нечто еще более неожиданное:

– Я с тобой.

Шум вокруг словно внезапно стих, и Пол с Мальвиной остались только вдвоем, в полнейшем безлюдье, в абсолютной тишине, как в тот день, когда они попрощались чуть ли не навсегда в центре древнего каменного круга в Роллрайте.

– А как же?.. – Пол глазами указал на продюсера, застрявшего в баре, где он увлеченно флиртовал с двумя девушками, то ли сотрудницами журнала, то ли гостьями.

– Переживет. – Взяв Пола за локоть, Мальвина повела его к раздевалке.

Помогая ей надеть пальто, он украдкой погладил ее бесплотные плечи, но стоило ему дотронуться до нее, как Мальвина потянулась к нему, будто подталкиваемая какой-то внешней силой. В этот момент Пол осознал, что их долгая разлука была безумием, глупой ошибкой. И теперь был твердо уверен: сегодня ночью они будут спать вместе.

* * *

Единственным, кто видел, как Пол и Мальвина уходили вдвоем с вечеринки, был Дуг Андертон. Он стоял прислонясь к стене, ни с кем не общаясь, но составляя в уме первые фразы статьи для воскресного номера газеты.

Пола он специально не искал, хотя знал, что тот скорее всего в зале. Взгляд Дуга был прикован к действу, разворачивавшемуся в углу у выхода, где молодая пара, прибывшая вслед за Полом в длинном белом лимузине, наслаждалась вниманием стаи журналистов и фотографов. Эти молодые люди, не узнанные Полом, в прошлом году участвовали в самом популярном в Британии реалити-шоу, которое показывали в прайм-тайм. Месяцами они держали публику в напряжении, заставляя гадать, займется ли эта парочка сексом прямо перед камерами. Желтые газеты посвятили этой проблеме несметное число колонок общей длиной в сотни дюймов. Парень с девушкой не могли похвастаться ни талантом, ни смекалкой, ни образованием, даже как личности они выглядели довольно бледно. Но они были молоды, хороши собой, отлично одеты, и они снимались на телевидении – более чем достаточно, чтобы вызвать интерес у публики. Поэтому фотографы и щелкали их бесперебойно, а журналисты пытались вытянуть из них что-нибудь умное или смешное (это было нелегко, ибо остроумием парочка тоже не блистала). Тем временем Дуг заметил справа от себя профессора Джона Копланда, дожидавшегося, пока его жена выйдет из дамской комнаты, – ведущего британского генетика, автора охотно раскупаемых научно-популярных книг и потенциального лауреата Нобелевской премии.

Но никто его не фотографировал и ни о чем не спрашивал. Посторонний человек мог бы принять Копланда за таксиста, приехавшего, чтобы забрать клиента с вечеринки. Дуг наблюдал за всем этим со злорадным удовольствием: происходящее наглядно, ярко иллюстрировало его точку зрения на Британию-2002, которой он собирался поделиться с читателями, – оскорбительная невесомость культурной жизни, гротескный триумф лоска над сутью и прочее… Расхожие истины, да. Но ведь «расхожей» истину делает ее абсолютность, смекнул Дуг.

Выдающийся профессор, терпеливо дожидающийся с двумя пальто, перекинутыми через руку, и модная парочка, купающаяся в лучах сиюминутной славы, – Дуг был загипнотизирован ситуацией не меньше, хотя и несколько иначе, чем таблоидные журналисты, упорно добивавшиеся занимательной фразы от юных знаменитостей. Дуг старался запомнить каждую деталь и потому лишь краем глаза увидел Пола Тракаллея и Мальвину, покидавших ресторан почти в обнимку, в ореоле всепоглощающей близости. А ведь это, вдруг подумал Дуг, тоже по-своему занимательно.

9

Мунир был из тех людей, которые вечно о чем-то тревожатся. Список тревог, одолевавших его днем и ночью, можно было длить бесконечно: благополучие братьев и сестер; ущербность его пенсионного плана; угроза сокращений на работе; сырое пятно над окном ванной; скрип суставов, когда он поднимался с колен после молитвы; библиотечная книга, которую давно надо сдать, но которую он нигде не может найти, и, конечно, глобальное потепление. На второй неделе декабря 2002 года к этому перечню добавилось еще два пункта, окончательно лишивших Мунира покоя, – неумолимо надвигающаяся война и душевное здоровье Бенжамена.

– Эта страна сошла с ума, – как-то вечером объявил он Бенжамену посреди рекламной паузы, прервавшей новости на Ай-ти-эн. – И ты тоже, если хочешь знать. Почему ты продал все свое оборудование? Ведь оно было твоей радостью и гордостью.

– Потому что мне нужны деньги. Бенжамен отправился на кухню ставить чайник. Мунир последовал за ним.

– Но теперь ты никогда не закончишь книгу.

– Книгу я закончу! – возразил Бенжамен. – Я лишь избавляюсь от музыки. Текст получался чересчур усложненным.

– Но я думал, что в этом и состоит его оригинальность!

Бенжамен замер над чайником, позабыв его включить. Глядя прямо перед собой, он подыскивал верные слова.

– Я выбрал радикальную простоту.

Они вернулись в гостиную. Журнальный столик перед диваном был завален путеводителями по любой части земного шара – от Таиланда до Аляски. Бенжамен планировал путешествие. На свою беду, он никак не мог решить, куда ехать, – глаза разбегались.

– Пойми, – объяснял он, – на деньги, вырученные за ревербератор, я смогу прокатиться по Транссибирской магистрали. Первым классом!

– И что ты станешь делать на Транссибирской магистрали? – фыркнул Мунир.

– Смотреть в окно.

– На что?

– Ну не знаю… На Транссибирь, наверное. Или поеду на Бали. А может, в Южную Америку. На острова Зеленого Мыса. Мир что устрица – открывай и ешь.

– Ел я однажды устриц, – не сдавался Мунир, – а потом меня тошнило. Прости, Бенжамен, но ты пытаешься убежать от себя. А это не дело.

– Не от себя я пытаюсь убежать. Я бегу… вот от этого! – Он обвел рукой комнату со скудной меблировкой, дряхлыми обоями и грязным потолком. – Я бегу от Бирмингема. От скуки. От неудач. Что тут плохого? Пора уже, по-моему.

Мунир сел и включил звук у телевизора.

– Жить надо помаленьку, Бенжамен, вот что я тебе скажу. И не откусывать больше, чем сможешь проглотить.

Они прослушали специальное сообщение об иракском оружии массового поражения, а когда настал черед спортивных новостей, опять приглушили звук. Оба ни в малейшей степени не интересовались футболом.

– Ха! – возмутился Мунир. – Выходит, американцы насобирали документов на двенадцать тысяч страниц и все равно не нашли доказательств существования этого дурацкого оружия. Неужели не ясно, что это самая настоящая имперская затея? Они хотят установить свою власть на Ближнем Востоке, а оружие – лишь шулерский трюк.

Бенжамен согласился, но спросил:

– А что мы можем изменить? Если этих людей избрали, они вольны делать что хотят. У нас руки связаны.

В ответ Мунир разъярился еще сильнее:

– Я слышу это на каждом углу! Пораженчество. Апатия. Послушай меня, это неправильно. Надо сражаться, устраивать демонстрации, направлять запросы в парламент, подписывать петиции.

– А толку?

– Ну в Лонгбридже такая тактика сработала, правда? Ты ведь был на Пушечной горе в тот день? И я был. Разве это нас не вдохновило? Разве мы не изменили ход событий?

– Кто знает, заметило ли правительство ту акцию вообще, – пожал плечами Бенжамен. – Возможно, и без митинга все случилось бы так, как случилось.

Взяв в руки пульт управления, он принялся переключать каналы. Несколько минут они смотрели американский комедийный сериал. Четыре обеспеченные одинокие женщины, проживающие на Манхэттене, регулярно встречаясь за ланчем, обсуждали самые интимные подробности своей сексуальной жизни. Бенжамену сериал нравился. Он никогда не встречал таких женщин живьем и подозревал, что в большой степени они порождены фантазией сценаристов, но он мечтал о таком же образе жизни, какой вели героини фильма, и с благодарностью вуайериста заглядывал в их роскошную, привилегированную среду обитания. К тому же он находил двух исполнительниц главных ролей весьма привлекательными.

Вскоре, однако, Мунир зацокал языком, отреагировав на ругательства и беззастенчиво провокационный диалог. Потом встал и начал мерить шагами комнату, слушать дальше Мунир не мог.

– Выключи, – попросил он. – Этот фильм – стыдобище.

– Да ладно тебе, – попытался успокоить приятеля Бенжамен. – Всего лишь маленькая радость эскаписта.

– Нет, да что же это такое! – распалялся Мунир. – Женщины сидят в общественном месте и рассказывают друг другу, как они удовлетворяют орально своих любовников, с таким видом, будто обсуждают вязанье или кулинарные рецепты. Одна из них – вон та – во всеуслышание призналась, что за неделю переспала с пятью разными партнерами! Разве могут, разве могут эти женщины уважать себя, свое тело? Что происходит с обществом, если подобное выпускают на наши экраны? Ты только посмотри, Бенжамен! – Мунир вплотную подошел к телевизору и ткнул пальцем в героиню, которая наглядно демонстрировала свои умения, манипулируя горлышком винной бутылки. – Это – сегодняшняя Америка! Страна дегенератов! Недаром остальной мир исполняется к ним презрением. Какой… порядочности можно ждать от людей, позволяющих себе такое? Эта страна провозглашает одно, а делает прямо противоположное – и у всех на глазах! Она проповедует религию, нравственность, а их женщины ведут себя как шлюхи. Она заставляет другие страны разоружаться, а сама тратит все деньги на создание самого грозного арсенала ядерного и обычных вооружений, какой только есть на планете. Она плюет в лицо мусульманскому миру, топчет Ближний Восток в жажде нефти, необходимой для ее прожорливых автомобилей, а потом наивно вопрошает, достоин ли человек вроде Осамы бен Ладена жить на этой Земле и верить в то, во что он верит. И наш премьер-министр говорит, что мы должны с ними преданно сотрудничать, – с ними С нацией ковбоев и девушек по вызову! – Устав ораторствовать, Мунир рухнул на диван, рассеянно провел рукой по волосам и подвел итог: – Я не люблю ругаться, Бенжамен, ты знаешь, но эта страна изблядоваласъ. Да и весь мир, по-моему, тоже.

Бенжамен долго соображал, прежде чем ответить. На языке вертелась фраза: «Это лишь одна из точек зрения», но в конце концов он пробормотал, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Муниру:

– Нужно убраться отсюда, ты и сам видишь. И убраться поскорее.

* * *

Он решил последовать дружескому совету и совершить побег мелкими, удобоваримыми шажками. Для начала, подумал он, хорошо бы провести несколько дней в Лондоне. Однако останавливаться у Дуга и Фрэнки на сей раз не захотел. Ему требовалось отдалиться от них, отдалиться от всего, что связывало с прошлой жизнью. Ему хотелось побыть одному.

У Марка, брата Сьюзан, имелась квартира в Барбикане,[29]29
  Престижный жилой микрорайон Лондона.


[Закрыть] пустовавшая во время частых отлучек хозяина. Марк работал в агентстве «Рейтер» и, следовательно, большую часть года проводил за границей; в данный момент он торчал на Бали, докладывая в агентство о стараниях властей выследить террористов, ответственных за недавний взрыв в ночном клубе. Сьюзан с дочками, наезжая в Лондон, иногда пользовалась квартирой брата и не раз предлагала Бенжамену сделать то же самое. Бенжамен счел, что сейчас самое подходящее время поймать ее на слове. Он мог бы, к примеру, отправиться в Лондон на Рождество. Все лучше, чем праздновать один на один с родителями.

На следующий день он навестил Сьюзан, полагая, что такую просьбу удобнее изложить лично, а кроме того, ему нравилось возиться с племянницами. Антония уже пошла в школу, но Рут по-прежнему оставалась дома. Впрочем, Бенжамен приехал к вечеру, когда обе девочки собирались вместе с матерью наряжать елку в гостиной с высоким сводчатым потолком. Елка была такой тяжелой, что Сьюзан с трудом подняла ее; ствол внизу следовало подпилить, иначе он не помещался в подставку. Бенжамен, худший на свете мастеровой, надеялся, что уж с этой работой он справится. Уложив елку на пол, он принялся пилить, а обе девочки с восхищением наблюдали за ним. Бенжамена распирало от гордости.

– Я хотел… спросить… кое о чем, – обратился он к Сьюзан, с удивлением отмечая про себя, что всего через каких-то тридцать секунд он уже запыхался. – Насчет квартиры Марка… она сейчас свободна?

– По-моему, да. Хочешь там пожить?

– Кажется, мне необходим отдых, – пропыхтел Бенжамен. – И я подумал, не съездить ли в Лондон… на Рождество.

Он ощутил что-то прохладное и влажное на лбу. Это заботливая Антония сбегала на кухню и вернулась с мокрой тряпкой, которой она вытирала капли пота с его побагровевшей физиономии.

– Конечно, поезжай, – подхватила Сьюзан. Разве что никогда не знаешь, когда воротится Марк. Он говорил, что, если начнется война, его непременно пошлют в Ирак вместе с британскими войсками. Как бы то ни было, сейчас квартира стоит пустая. Вот только ключа у меня нет. Пол его забрал.

– Пол?

– Да… Марк отдал ему ключ на случай аварии, если трубу прорвет или еще что. Вряд ли Пол вообще туда наведывается. Хочешь, я ему позвоню?

– Было бы здорово… если тебе… не трудно.

– Прямо сейчас и позвоню.

Сьюзан отправилась на кухню, а Бенжамен, повозив еще немного пилой по дереву, отложил инструмент и двинул за ней. Ему требовался перерыв, хотя ствол был отпилен лишь до половины. Племянницы остались в гостиной; бережно выкладывая елочные украшения на ковер, они готовились к великому мгновению, когда наконец можно будет развешивать игрушки.

– Не отвечает. – Сьюзан со вздохом положила трубку. – И с чего я вдруг решила, что он ответит. Обычно я пробиваюсь к нему только с десятой попытки.

(Пол слышал звонок мобильника, но брать трубку не стал. По стечению обстоятельств, он как раз находился в квартире Марка: его пальцы методично расстегивали блузку на Мальвине.)

Сьюзан посмотрела на Бенжамена, и ее лицо внезапно исказилось от боли:

– Я превратилась в мать-одиночку, Бен. Когда? Почему? Не знаю.

– Ну не все так плохо, правда? Не убивайся ты так.

(Пол лег навзничь на кровать Марка, Мальвина стояла над ним на коленях. Последние пуговицы она расстегнула сама и сбросила блузку.)

– В каком-то смысле все еще хуже. Будь я на самом деле матерью-одиночкой, я бы, по крайней мере, занялась поисками другого мужчины, как это ни ужасно звучит. Но я застряла на этой ничейной земле.

– Может, тебе уйти от него, – пробормотал Бенжамен, со стыдом сознавая, что не подобает давать такие советы жене брата.

– Но я не хочу уходить. Не хочу опять пускаться в поиски. Не хочу, чтобы девочки лишились отца, когда они еще такие маленькие. В конце концов, я вышла замуж за твоего брата, потому что влюбилась в него. Бог весть, как меня угораздило. По дурости, наверное. Но если честно, я до сих пор его люблю.

Она шмыгнула носом, высморкалась и отвернулась, чтобы Бенжамен не видел слезы у нее в глазах, а за сотню миль от ее дома Пол потянулся ладонями к маленькой обнаженной груди Мальвины и ласкал ее, пока соски не затвердели.

– Он ни с кем не встречается? – спросил Бенжамен.

– Откуда мне знать? Хотя вряд ли. В последнее время он очень внимателен ко мне – по сравнению с тем, что было раньше. Я… страшно боюсь этого и в то же время думаю, уж лучше бы встречался. Тогда все бы разрешилось. Я стала бы свободной. – Сьюзан опять высморкалась. – Но не знаю, хочу ли я этой свободы. Что она мне даст?

На пороге кухни возникла Антония.

– Идемте, – позвала она. – Пора наряжать елку.

Мягкой ладошкой она взяла Бенжамена за руку и повела обратно в гостиную, а Мальвина в это время, стянув рубашку с Пола, расстегивала ремень на его брюках.

Бенжамен обнаружил, что пилить стало легче, и спустя несколько минут елку установили. Затем взялись за трудное и деликатное дело – опутывать ветки проводом с разноцветными лампочками. Рут уже нечаянно наступила на одну лампочку, раздавив ее.

Мальвина помогла Полу выбраться из брюк, отбросила их в сторону, затем алчно стянула с него трусы. Голышом, если не считать трусиков, она легла на него, крепко прижавшись и вращая бедрами, – жесткие бельевые кружева терлись о его напряженный нетерпеливый пенис.

– С чего начнем, зайка? – спросила Сьюзан старшую дочь, ероша ей волосы. – С рождественского деда?

– Нет, давай сперва повесим шары. – Взяв серебряный и золотой шары, Антония крепила их на ветке, сосредоточенно хмурясь и слегка высунув язык. А ее отец застонал от наслаждения, когда Мальвина прикоснулась губами к его пенису, а потом провела влажным языком по всей его длине.

– А ты, Рути? Что ты повесишь на елку? Рут растерялась, и Бенжамен протянул ей ангелочка с кривоватыми, усыпанными блестками крыльями. Девочка прицепила его на ветку, стараясь изо всех сил, чтобы ангел не перевернулся. Уколовшись елочной иголкой, она в страхе отпрыгнула.

– Осторожнее, детка! – сказала Сьюзан. – Не забывай, они колются.

Хмуро оглядев свой указательный палец, Рут сунула его в рот и сосала, пока не утихла боль.

С пальцем во рту она выразительно поглядывала на мать, словно упрекая ее за то, что та вовремя не предупредила дочь, насколько опасен окружающий мир. Губы Рут дрожали, она была готова расплакаться, но уняла слезы. Бенжамен взял ее на руки, прижал к себе и поцеловал в макушку, вдыхая теплый миндальный запах ее волос.