Текст книги "Круг замкнулся"

Автор книги: Джонатан Коу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

3

В кои-то веки роли переменились: теперь не Бенжамен, но Дуг нуждался в утешении. Он приехал в Бирмингем навестить мать, и в четверг вечером друзья отправились в центр города, где им приглянулся японский ресторан в «Бриндли-плейс». Взгромоздившись на хромированные табуреты, они пили охлажденное Gewurtztraminer[25]25
  Известная марка белого сухого вина, производимого преимущественно во Франции.


[Закрыть] из тонких рифленых бокалов, а Бенжамен как завороженный смотрел на конвейерную ленту, на которой медленно кружились блюда с едой.

– Представляешь, какой была бы жизнь в 1970-х, если бы тогда были вот такие места? – сказал он, сбрызгивая соевым соусом королевскую креветку. – Я бы, наверное, в конце концов женился на Дженнифер Хокинс. Неудивительно, что она меня бросила. Помню, я пригласил ее на свидание и повел к ларьку с жареной картошкой, а потом мы весь вечер сидели на одиннадцатой платформе на станции «Нью-стрит». Я просто не мог придумать, куда бы еще ее сводить. Да и некуда было.

– Насколько я помню, – возразил Дуг, – она тебя не бросала. Это ты бросил ее. Чтобы остаться с Сисили. А ты вдруг вздумал переписать историю. И зачем, спрашивается? – Заметив, что Бенжамен колеблется, глядя на тарелку с «магуро маки»,[26]26
  Суши с тунцом.


[Закрыть] он добавил: – Между прочим, сегодня я плачу… если тебе это интересно.

– О, спасибо. – Слегка устыдившись, Бенжамен тем не менее взял тарелку с конвейера, дополнив ею уже собранную коллекцию деликатесов. – Я верну тебе долг со временем.

– Не торопись.

Бенжамен упорно пытался подцепить рисовый ролл палочками. Ролл соскальзывал, падал на тарелку, грозя развалиться на мелкие кусочки. Голод взял верх, и Бенжамен пустил в ход пальцы.

– Так что произошло у тебя с Клэр? – спросил он с набитым ртом.

– Да, Клэр… – Дуг наклонился к Бенжамену. Табуреты чуть ли не впритык стояли вокруг большого стола в центре зала, и посетители отлично слышали, о чем говорят их соседи. Вероятно, этот ресторан был не самым лучшим местом для доверительной беседы. – Не то чтобы мы разругались, но… Вчера вечером она сказала такое, от чего у меня случился шок. А еще сильнее меня задело то, чего она не сказала.

Бенжамен внимательно следил глазами за блюдом с «тори намбацуки»:[27]27
  Жареные куриные крылышки с уксусом и молодым луком.


[Закрыть] как бы оно не опустело на долгом пути к его табурету.

– Продолжай, – обронил он.

– В общем, началась эта история пару лет назад. Однажды мама приехала ко мне на выходные и мы пошли в «Старбакс» – странный выбор, не спорю, – сидели, болтали о том о сем. И речь зашла о твоем брате.

Бенжамен, разделывавшийся с куриным крылышком, удивленно замычал.

– Он тогда встречался с Мальвиной, и я подумывал, а не написать ли об этом.

Мычание стало более экспрессивными и оборвалось, когда Бенжамен, прожевав кусок, произнес:

– Ты ведь не сделал бы этого, правда?

– Скорее всего, нет. – Не желая развивать эту тему (теперь, когда Мальвина, исчезнув, более не фигурировала в их жизни, говорить о ней не имело смысла), Дуг поспешил вернуться к главному: – Мама отсоветовала. Она сказала, что никто не идеален и что о человеке нельзя судить по обстоятельствам его личной жизни.

Бенжамен кивнул – к нему приближались овощные клецки.

– А потом заявила – как бы в подтверждение своих слов, – что отец изменял ей.

– Господи. – Подцепив несколько клецок, Бенжамен опять потянулся к соусу. – И ты никогда ничего не подозревал?

– Ничегошеньки.

– Она сказала тебе… с кем?

– Не-а. Но у меня создалось впечатление, что это был не единичный случай. Об именах я не расспрашивал. Мне и в голову не приходило, что это мог быть кто-нибудь из знакомых. А вчера из разговора с Клэр кое-что прояснилось.

– Я уже понял. – Бенжамен на секунду замер с клецкой, поднесенной ко рту. – Это была мать Клэр.

– Мимо.

– Но не мать же Фила?

– Нет.

Слегка побледнев, Бенжамен положил палочки на стол.

– Моя мать?

Дуг нетерпеливо замотал головой:

– Кончай. Мы тут не в угадайку играем. Можешь ты дослушать до конца? Тогда слушай: в прошлом году – сразу после того, как с мамой случился удар, – Клэр прислала мне письмо. Спрашивала, можно ли наведаться домой к моей матери и порыться в бумагах отца. Я дал добро, но бумаги были в таком беспорядке, что ей не удалось ничего найти.

– А что, собственно, она искала?

– Точно не знаю… Но думаю, это было связано с Мириам.

Бенжамен огорчился.

– Вот где таится безумие, – покачал он головой. – Конечно, потерять сестру и так и не узнать, что с ней произошло, такого и врагу не пожелаешь. Но все это случилось… когда? Более четверти века назад, верно? Клэр уже никогда не узнать правды. И ей придется с этим смириться.

– Легко сказать, – хмыкнул Дуг. – Ладно, – он глубоко вдохнул, – наверное, ты уже сообразил, что к чему, зачем Клэр понадобились те бумаги.

Но Бенжамен с недоумением смотрел на него.

– А затем, – раздельно произнес Дуг, – что это была она. Отец крутил роман с Мириам.

– Боже… – Бенжамен поставил на стол винный бокал и некоторое время ошарашенно молчал. – Когда она тебе это сказала?

– Вчера вечером. – Дуг рассеянно гонял по тарелке суши. Он почти ничего не ел. – Бумаги отца увезли. Я отдал их в университет в Варвике, и там все разложили по полочкам, как в нормальном архиве. На прошлой неделе я позвонил им узнать, можно ли на них взглянуть; они сказали «да», и я отписал Клэр, потому что обещал известить ее, когда работа с бумагами закончится. Она не ответила, тогда вчера вечером я ей позвонил. Клэр сказала, что уезжала отдыхать и только что вернулась. – Дуг вдруг повернулся лицом к Бенжамену: – Ты что-нибудь знаешь о ее новом бойфренде? Кто он такой?

– Кажется, бизнесмен. Во всяком случае, Фил так сказал. Из крутых. Упакованный под завязку.

– Думаю, так оно и есть, потому что он возил ее отдыхать не куда-нибудь, но на Кайманы. И похоже, что-то там у них не заладилось: Клэр вернулась домой раньше срока и одна. Она только успела войти в дверь, как я позвонил; моего сообщения она не читала. Я сказал, что она может ехать в Варвик, в архив, если у нее еще не пропал интерес. Очевидно, не пропал, потому что она собралась ехать туда прямо на этой неделе. – Дуг умолк, дожидаясь, пока Бенжамен наполнит его бокал. Затем выпил до дна. – Она так разволновалась, услыхав новость, и тогда я спросил: «Клэр, а в чем все-таки дело? Может, расскажешь наконец?» На другом конце провода все стихло, а потом она сказала: «А ты не догадываешься, Дуг?» И тут до меня, видимо, дошло, и я брякнул: «Мой отец, да? Он спал с твоей сестрой». И она ответила: «Молодец, догадался…»

Наступила долгая пауза, и Бенжамен вдруг заметил, как в ресторане шумно: как громко звучит музыка в глубине зала, как тяжело ухают и нервно дребезжат ударные, с каким гулом набегает волна синтезированных аккордов; а посетители веселятся вовсю, смеются, сыплют шутками – живут в настоящем, живут ради будущего; они не заперты в прошлом, как он сам и его друзья, которым стоит только освободиться от этих пут, чтобы двинуться дальше, как прошлое снова настигает их, хватая невидимыми щупальцами. И так без конца.

– Это еще не все, – глухо продолжил Дуг. – Она сказала, что решила кое-что для себя.

– Да? – очнулся Бенжамен от своих размышлений.

– Говорит, она понимает, что Мириам умерла. Теперь у нее нет никаких сомнений. И она больше не надеется ее найти. Она лишь хочет знать правду.

Поколебавшись, Бенжамен спросил:

– А какое отношение это имеет к бумагам твоего отца?

– Вот и я удивился. И задал ей этот вопрос.

– Что же она ответила?

– Сначала ничего. Тогда заговорил я: «Очевидно, ты не считаешь, что твоя сестра умерла естественной смертью. Ты считаешь, что ее… убили». И она ответила: «Да» – очень тихо, очень отстраненно. И мне стало интересно, а не связывает ли она эти два контекста. Ну, не связывает ли она это с моим отцом. Ведь она могла до чего угодно додуматься.

– А может, и не связывает, – пробормотал Бенжамен, пытаясь успокоить Дуга.

– Как бы то ни было… – Дуг машинально раскачивал свой бокал, в котором лениво переливалась бледная жидкость, – я не мог не спросить ее, верно? Не мог не спросить: «Клэр, ты ведь не думаешь, что это сделал мой отец? Ты не можешь так думать. Просто не можешь». -Он поставил бокал на стол и уткнул лицо в ладони. А когда опять взглянул на Бенжамена, тот увидел бесконечную усталость в глазах друга. – И знаешь, что она ответила?

Бенжамен отрицательно покачал головой, хотя уже знал ответ.

– Ничего. – Дуг усмехнулся как никогда жестко, мрачно. – Не проронила ни единого… долбаного слова.

Рядом с Дугом сидел молодой парень в деловом костюме и с ирокезом на голове, он как раз добрался до ударной фразы в анекдоте, за что и был награжден взрывом смеха. Он и два его приятеля выглядели агентами по продажам, которые, оказавшись в чужом городе, решили гульнуть на полную катушку. Бенжамен вздрогнул от резкого звука, он даже откинулся назад, будто его отбросило ударной волной.

– Черт, – сочувственно произнес Бенжамен и положил руку на плечо Дуга.

– Тогда я повесил трубку. Сказал лишь «пока-пока, Клэр» и отключился. – Он смотрел на Бенжамена, силясь улыбнуться, но улыбка получалась тоскливой. Словно он оглядывался назад, на далекие школьные годы, не оставлявшие их в покое, не желавшие отпускать их на волю. – Я всегда знал, что Клэр меня ненавидит, – подытожил Дуг. – Теперь я знаю за что.

* * *

Они решили, что лучший выход – напиться. В центр они приехали на машине Дуга, которую благополучно пристроили на круглосуточную стоянку, – домой они доберутся на такси. Дуг прикинул, что сможет запросто списать траты на представительские расходы. Друзья слезли с табуретов, беспрерывно вращавшаяся еда их более не увлекала; они уселись в углу за низким столиком на квадратных жестких подушках – колени торчали, доставая чуть ли не до ушей, – и заказали еще бутылку вина – для разгона.

Бенжамен поведал Дугу об открытии, сделанном им в Дорсете. Запись из книги отзывов он перечитывал так часто, что теперь мог рассказать ее наизусть. Дуг смеялся не переставая, но как-то не от души. Он напомнил Бенжамену о пародийных выборах, устроенных в школе, на которых Гардинг выступил в роли кандидата от «Национального фронта».

– Он всегда просто обожал измываться над этими ребятами, – сказал Дуг. – Постепенно он стал этим одержим. А сейчас, похоже, совсем рехнулся.

– Но он написал это семь лет назад, – возразил Бенжамен. – И нам по-прежнему не известно, где он теперь и чем занимается.

– Я уже сто раз говорил: лучше не доискиваться, иначе нас ждет разочарование. Но послушай, – Дуг схватил Бенжамена за плечо, язык у него начал заплетаться, – неужто ты и впрямь запал на свою племянницу? Это ведь не всерьез, правда? Мы все переживаем за тебя, кореш. С тех пор как ты расстался с Эмили, много воды утекло. Пора бы тебе найти кого-нибудь. Когонибудь твоего возраста. И желательно не кровную родственницу.

– На Софи я не западал. Скажешь тоже. Мы подружились, вот и все. Она принимает меня таким, каков я есть. Прилагает усилия, чтобы понять, к чему я стремлюсь, и не жалеет меня, и не считает каким-то странненьким. А что я могу поделать, если самые симпатичные и интересные люди в моем окружении все моложе меня? Мне нравятся молодые – с ними легче найти общий язык.

– Ага, точно, – язвительно ухмыльнулся Дуг.

– То же самое было с Мальвиной. (При упоминании этого имени Дуг закатил глаза.) Мне плевать, что ты думаешь. С этой девушкой у меня было взаимопонимание, необычайное взаимопонимание. Мы совпали – по-настоящему, мгновенно, эмоционально совпали. Ни с кем у меня такого не было. Разве только…

– Умоляю. – Дуг поднял руку. – А нельзя ли нам провести остаток вечера спокойно, без упоминания имени на букву «С»? – Бенжамен смолк, а Дуг вдруг вспомнил, как несколько лет назад выпивал с Мальвиной в Челси; тогда он начал понимать, насколько она несчастна. И это была не сиюминутная, но въевшаяся несчастность: чтобы разобраться с такой, надо годами ходить к психотерапевту. От этой мысли он поежился. – Любопытно, что с ней стало, с Мальвиной. Куда она подевалась, когда твой брат покончил с ней.

К изумлению Дуга, Бенжамен ответил:

– Мы по-прежнему общаемся.

– Общаетесь?!

– Ну… вроде того. Я не вижусь с ней, конечно, но довольно часто посылаю ей эсэмэски.

– И что? Она отвечает?

– Иногда.

В подробности Бенжамен вдаваться не стал. По правде говоря, он понятия не имел, где Мальвина теперь живет и что делает. Знал лишь, что номер ее мобильника за прошедшие два года не изменился. Сперва он пробовал ей звонить, но обычно попадал на автоответчик. Разговаривали они лишь раза два: Мальвина высказывалась односложно и уклончиво, беседа не клеилась. С тех пор он завел привычку посылать ей эсэмэску каждые две-три недели. Он старался писать емко и шутливо, рассказывал понемногу о том, что происходит в его жизни, и непременно хотел, чтобы сообщение укладывалось ровно в 149 знаков. Это было все равно что сочинять стихотворение в чрезвычайно экономичной и ограниченной различными условиями форме. Иногда Мальвина откликалась, иногда нет. Иногда ее ответы приходили в самое неурочное время суток. Бенжамен заметил, что чаще всего она отвечает, когда он заканчивает собственное сообщение вопросом, пусть даже самым банальным и кратким: «Как ты? Что у тебя?» На это она приблизительно в половине случаев присылала ответ, составленный в общих и невнятных выражениях. Но по крайней мере, они контактировали. По крайней мере, он знал, что она жива. А его брат был и этого лишен, что казалось Бенжамену очень важным моментом. Ведь это он, Бенжамен, нашел Мальвину; она была его другом, пока Пол не украл ее. Но Пол облажался. Пол больше никогда ее не увидит. В этом особенном соревновании Бенжамен засчитал себе победу, в глазах других людей, возможно, спорную, но для Бенжамена – решающую.

– Скоро я собираюсь уехать ненадолго, – объявил он и добавил (хотя в глубине души понимал, что это чистая фантазия): – И хочу позвать ее с собой.

– Да ну? И куда ты едешь?

Бенжамен рассказал Дугу об аббатстве Св. Вандрия в Нормандии, о том, как он впервые увидел это место, путешествуя с Эмили, и как понял, стоило ему зайти в часовню и услышать монахов, поющих вечерние молитвы, что здесь его дом, что только здесь он обретет покой и блаженство.

Дуг наморщил лоб:

– Но Мальвина – женщина.

– Там есть спальные помещения для женщин, за стенами аббатства. Гостьям не дозволяется принимать пищу вместе с монахами и все прочее. Но все равно там очень красиво и уютно.

Некоторое время Дуг пялился на приятеля; его лицо то застывало в изумлении, то оживало весельем.

– Бенжамен, – произнес он наконец, – и как тебе это удается? Только я подумаю, что ты меня уже ничем не сможешь удивить, как – бац! – ты опять что-нибудь да вынешь из шляпы.

– Не понял.

– Только ты, Бенжамен, ты единственный способен пригласить девушку потрахаться в гребаный монастырь!

Дуг так смеялся, что свалился с подушки и ударился головой о соседний столик, а Бенжамен сидел с обиженным видом, прихлебывая вино. И что уж такого смешного он сказал? Но он был рад, что сумел отвлечь друга от горьких мыслей.

2

Клэр показали ее стол, но первые несколько минут она просидела перед дюжиной папок, так и не открыв ни одной. На стол она выложила два отточенных карандаша и тетрадь в синей шелковой обложке и с плотными, грубо обрезанными листами – ту, что купила когда-то в Венеции. В тетради до сих пор была лишь одна запись: длинное письмо к Мириам, в котором Клэр описывала свое возвращение в Англию в 1999 году. Но к папкам она по-прежнему не прикасалась. Откладывала этот момент. Дело не в том, что ей не хватало решимости; Клэр выжидала, пока прояснится в голове. Читая эти материалы, она хотела быть очень собранной, чтобы не пропустить ни единой детали, но сейчас собранности как раз и не ощущала. Поездка из Малверна в Ковентри была чудовищной – час и сорок пять минут под проливным дождем. Кампус университета в Варвике оказался куда более многолюдным, чем она предполагала, и даже в огромной многоэтажной автостоянке она с трудом нашла место для парковки. В Центр современной истории она явилась на пятьдесят минут позже срока, обговоренного с библиотекарем по телефону. Никто ее не попрекнул опозданием, но Клэр разволновалась, растерялась. И теперь не чувствовала себя готовой к работе.

Наверное, стоило выпить кофе.

До Центра искусств ходу было не более минуты, но Клэр успела вымокнуть под дождем. Она попросила двойной эспрессо, а заодно горячий шоколад – главным образом для того, чтобы согреть руки о теплую кружку. Она сидела в углу, наблюдая сценки из университетской жизни. Поздним утром во вторник студентов в кафе было немного, – очевидно, сюда приходили в основном профессора и прочий персонал. В воздухе стоял густой запах сырой одежды и мокрых волос. Молодые заморенные лекторы разрывали упаковки с хлебцами и угощали аспиранток – вежливо, но с намеком на флирт. Сидевшие по одиночке женщины за пятьдесят проглядывали конспекты, пока заваривался чай, затем вынимали чайный пакетик из бумажной чашки и, раздумчиво подержав его на весу, клали на бумажную салфетку, по которой расплывалось горячее коричневое пятно.

Последние сомнения отпали: Клэр снова дома, в Англии, – где еще увидишь такое. И растерянность ее вполне объяснима: ведь еще сорок восемь часов назад она валялась на частном пляже рядом с городком Бодден, под тропическим солнцем. Также двое суток назад у нее был бойфренд (или нечто в этом роде), а сегодня утром она – одинокая женщина.

И в общем, хуже ей от этого не стало. Скорее наоборот.

* * *

Отдых начался хорошо, хотя и несколько сюрреалистично. Никогда прежде не летавшие первым классом, Клэр, Патрик и Ровена отрывались вовсю: выпили по бутылке с лишним шампанского на нос, налегли на белужью икру и итальянские трюфели, а потом почти восемь часов кряду смотрели кино на персональных видеоэкранах. В итоге к месту назначения они прибыли пьяными, обожравшимися и изнеможенными, в отличие от других, более опытных путешественников, которые, проспав почти весь полет, вышли из самолета бодрыми и свежими. В аэропорту их встретил Джордж, водитель, нанятый деловым партнером Майкла (имени партнера они так и не выяснили). Джордж отвез их на виллу под названием «Прозерпина», находившуюся в пятнадцати милях от аэропорта, на южной стороне острова.

То ли алкоголь так подействовал, а может, усталость, но когда они переступили порог виллы и дворецкий унес их чемоданы, а горничная – пальто, все трое принялись громко хохотать. Изобилие в таком масштабе выглядело комичным, и они уже не знали, как еще на это реагировать.

Комнаты прежде всего поражали своими размерами. Прихожая была не меньше холла в крупном отеле: в ней располагались шесть диванов, два бара, бесчисленные спрятанные колонки, подключенные к баснословно дорогой стереосистеме, а застекленные двери выходили прямиком на частный пляж, протянувшийся на пятьсот ярдов. На кровати в самой маленькой спальне могли легко поместиться пятеро, и, как все прочие кровати в доме, эта стояла на возвышении под высоким дубовым потолком с резьбой, в каждой спальне разной. Телевизоры были повсюду и бары тоже повсюду (даже, как ни странно, в спортзале). Кабинет блистал письменным столом шириной с бильярдный, а напротив сверкали двадцать четыре телеэкрана, по которым можно было либо наблюдать за всем, что творится в доме, под любым мыслимым углом зрения, либо одновременно смотреть новости по спутниковым и деловым каналам. Тем, кто был не в силах одолеть двадцать ярдов до моря, услужливо предлагалось купаться в бассейнах, находившихся в доме или в саду. Да и глубокая ванна в хозяйской спальне, по сути, ничем не отличалась от рядового бассейна.

Первые два дня Клэр провела, купаясь или загорая с книжкой на террасе. Книг в доме не водилось, если не считать запертого и снабженного сигнализацией застекленного шкафчика с первыми изданиями современных классиков (Торнтон Уайлдер, Скотт Фитцджеральд, Стейнбек) и томами восемнадцатого и семнадцатого веков – все это для чтения явно не предназначалось. К счастью, книги Клэр привезла с собой. Патрика и Ровену она почти не видела, молодые люди могли плавать и нырять с аквалангом часами. Втроем они встречались только за едой, оказавшейся отягощенной заковыристым этикетом. В первый вечер ужин для них приготовил повар, живущий в доме. Гости, не привыкшие к таким порядкам, чувствовали себя неловко, а обслуга, подававшая блюда, в свою очередь, испытывала неловкость, когда гости пытались проявить дружелюбие, вовлечь в беседу и в принципе относиться к ним как к одушевленным человеческим существам. В итоге Клэр отказалась впредь подвергать себя таким мучениям. В последующие два вечера они ужинали в ресторанах Боддена. Правда, доставлял их туда Джордж, который бы просто не выпустил их одних с виллы, а потом преданный шофер терпеливо ждал в машине, когда они пожелают ехать домой. Во время совместных трапез Клэр изо всех сил старалась разговорить Ровену, но девушка отвечала холодно, односложно и чуть ли не грубо. Клэр сочла, что у Ровены с Патриком мало общего, их практически ничего не связывало, кроме очевидного физического влечения, и она дала этим отношениям сроку самое позднее до Рождества.

К концу третьего дня Майкл так и не появился, Патрику и Ровене надо было улетать домой. У обоих был свободный год между школой и университетом, и через два дня Ровена намеревалась приступить к работе в архитектурной мастерской своего дяди в Эдинбурге. Патрик галантно вызвался отвезти ее туда. Помахав на прощанье сыну и Ровене в аэропорту, куда их вихрем домчал Джордж, Клэр провела полтора еще более несуразных дня одна, но на людях – полдюжины слуг, похоже, дали подписку не разговаривать с ней, хотя неустанно следовали за ней тенью, куда бы она ни пошла, всегда готовые наполнить ее бокал или убрать тарелку, как только она заканчивала есть.

Ее охватило странное чувство, если не сказать больше. Она не могла примирить ощущение полного одиночества с тем фактом, что за ней постоянно наблюдают (либо безмолвные бдительные слуги, либо видеокамеры, которые включались автоматически, издавая щелчок или урчание, стоило ей войти в какое-нибудь помещение). Она не понимала, что она здесь делает, и чувствовала себя скорее пленницей, нежели гостьей. И уже не знала, на каком она свете: не превратилась ли она часом в персонаж Катрин Денев в голливудском римейке «Отвращения»,[28]28
  Фильм Романа Поланского, снятый в 1965 г. Фильм рассказывает о молодой женщине, которая, оставшись одна на выходные, запирается в квартире и потихоньку сходит с ума.


[Закрыть] снятом в цвете и шикарных декорациях.

Долгожданный приезд Майкла внес некоторые изменения, но не столь значительные, на какие рассчитывала Клэр. Они ходили вместе на пляж, вместе плавали, ужинали на воздухе у кромки бассейна. Однажды Майкл посадил ее в катер и повез в гости к приятелю, чья яхта стояла на приколе в нескольких милях от Лонг-Коконат-Пойнта. Они занимались любовью на песке, в спальне и даже (один раз – сгоряча и с катастрофическим исходом) на гребном тренажере в спортзале. Единственное, чего они не делали, это не разговаривали. Твердое намерение Клэр донести до Майкла ее нарастающую тревогу по поводу их совместного будущего разбивалось о его вечно озабоченный вид, его величавую недоступность. Он мог быть словоохотлив, когда хотел: они, как обычно, спорили на политические темы – полусерьезно, полушутя; он обсуждал с ней текущие события, состояние экономики, надвигающуюся войну с Ираком (которую он не одобрял) и даже, случалось, более простые вещи вроде карибской кухни или образования его детей (учившихся, разумеется, в частных школах-интернатах). Но любая попытка перевести разговор на эмоциональный уровень натыкалась на пустоту.

И Клэр опять спрашивала себя, зачем она сюда приехала. В огромной прихожей Майкл нажимал на кнопку пульта управления, и перед ним вырастал широкий плазменный телеэкран, словно в каком-нибудь киношном звездолете. Клэр наблюдала, как Майкл переключается с «Блумберга» на другие деловые спутниковые каналы и обратно, и снова задавала себе вопрос: «Что я здесь делаю?»

Не то чтобы Майкл все время просиживал за работой. Какие бы проблемы ни задержали его в Лондоне, похоже, они были успешно решены. В кабинете он проводил только час или два в день. Когда ему звонили на мобильник, Майкл сперва проверял, кто звонит, и отвечал лишь на каждый четвертый звонок. А когда – изредка – Клэр интересовалась, из-за чего его побеспокоили, он даже пытался ей объяснить. Делового жаргона она толком не понимала; кроме того, у нее возникало ощущение, что Майкл делится с ней информацией весьма избирательно, но все же она чувствовала, что он действительно старается помочь ей понять, что у него на уме. Ей не чудилось, будто ее обманывают или о чем-то умалчивают. Она знала, что компания ведет переговоры о продаже лишней земли и завода: в телефонных беседах то и дело всплывало название местности в районе Солихалла, совсем рядом с Бирмингемом. Сделка близилась к финальной стадии. Все вроде бы шло по плану, что для Клэр было очень важно. Это означало, что у Майкла хорошее настроение.

Часов в десять утра выйдя из душа, она увидела, что Майкл сидит на балконе спальни, с которого открывался вид на пляж. Завтрак уже подали, и Майкл говорил по телефону, прихлебывая кофе и ковыряя вилкой в яйцах по-бенедиктински. Не переодеваясь, по-прежнему в халате, она села за стол, налила себе кофе в чашку из английского фарфора и взялась за роман, начатый накануне вечером. Майкл взглянул на нее, подавая знак, что разговор затягивается. Уже на второй фразе Клэр потеряла интерес к роману; опьяненная солнцем, она расслабленно любовалась видом – на фоне лазурного неба едва заметно покачивались пальмы под легким утренним ветерком.

– Значит, это уже наверняка? – говорил Майкл в трубку. – Цифра сто сорок шесть окончательная? – На другом конце линии прозвучал утвердительный ответ, и Майкл кивнул, явно довольный развитием событий. – Превосходно. Отлично. Мы сможем объявить об этом через пару недель, и полагаю, все пройдет достаточно гладко. Нет… разумеется, после Рождества. Сразу после.

Вскоре Майкл щелкнул крышкой мобильника, улыбнулся Клэр и, перегнувшись через стол, поцеловал ее.

– Хорошие новости? – спросила она, подливая ему кофе.

– Весьма удовлетворительные.

Она ждала продолжения, но вдаваться в детали Майкл не пожелал. Клэр это почему-то рассердило, но виду она не подала, и ее голос прозвучал вполне беззаботно, когда она спросила:

– Итак, сто сорок шесть, да? Миллионов? Он поднял голову от тарелки:

– М-м?

– Столько ты выручишь… за продажу солихаллской недвижимости?

– А… – Он рассмеялся и помотал головой: – Нет. Ничего подобного.

– Не увиливай, такой будет твоя рождественская премия, верно?

Майкл опять рассмеялся – абсолютно непринужденно. В чем бы ни заключалась договоренность, достигнутая по телефону, она не вызывала у него смущения и он не испытывал необходимости таиться от Клэр.

– Вряд ли, – ответил он. – Жаль, что не сумею произвести на тебя впечатление, но боюсь, это просто сто сорок шесть, без миллионов и тысяч. Мы закрываем отдел исследований и развития. Он не окупается. Закрываем и распродаем имущество. Ну а сто сорок шесть человек попадает под сокращение.

– Ага. Ясно. И что же тогда в этих новостях хорошего?

– А то, что могло быть хуже, и я этого опасался. Если бы мы перевалили за двести, наш имидж был бы катастрофически испорчен. Но сто сорок шесть – сущая ерунда, не правда ли? Никто и внимания не обратит.

– Пожалуй, – задумчиво сказала Клэр.

После завтрака Майкл исчез в ванной, оставив Клэр размышлять над его словами. К роману она даже не притронулась. Клэр чувствовала, что ее охватывает какое-то оцепенение. Ощущение было не новым: она сообразила, что оно потихоньку крепло всю последнюю неделю. И то, что она только что услышала от Майкла, по сути, ничего не меняло: его объяснения не стали ни поворотным пунктом, ни моментом истины. Но оцепенение начало расползаться по всему телу и настолько усилилось, что она не могла больше его игнорировать. И внезапно она почувствовала себя глубоко, безысходно несчастной оттого, что сидит на залитом солнцем балконе, напротив искрящегося океана, в тысячах миль от мира, который она знает, мира, который ей понятен. Она вдруг страшно затосковала по своему маленькому домику на склоне Большого Малверна.

Спустя несколько минут Клэр вернулась в спальню, надела купальник и вышла из дома, ничего не говоря Майклу. Она отправилась на пляж.

Откровения Майкла не возмутили ее – она не была наивной и знала, чем Майкл зарабатывает на жизнь. Люди постоянно теряют работу, и это неизменно означает, что кто-то где-то сначала принял решение, приведшее к сокращению рабочих мест. Просто так случилось, что вот это конкретное решение было принято сегодня утром, на карибском острове, на балконе, за столом, где она завтракала с человеком, с которым вздумала завязать интимные отношения, а к балкону примыкала спальня, которую она с ним делила. Ну и какая разница? Никакой не должно быть. И он прав, сто сорок шесть – не такая уж большая цифра. В газетах регулярно читаешь истории о тысячах людей, разом потерявших работу.

Почему же ее подташнивает?

Может, в этом-то и дело. Пять тысяч человек нельзя вообразить. Такая цифра – пустой звук. Но «сто сорок шесть» отдавали какой-то непристойной конкретной реальностью. Бросив полотенце на обжигающий белый песок, Клэр ступила в воду и побрела туда, где шумел прибой, думая о ста сорока шести семьях, которые вскоре после Рождества получат известие об увольнении кормильца. Несомненно, Майкл поступил правильно. А заодно и позаботился о том, чтобы не испортить людям праздник. Он не был плохим, это ясно, но любить его она все же не могла. Не могла она любить человека, который принимает такие решения и находит в них удовлетворение. Наверное, кто-нибудь другой сможет. Во всяком случае, Клэр на это надеялась.

Теплая вода пенилась вокруг ее бедер, талии. Она набрала воздуха и нырнула в набегавшую волну От столкновения с волной у нее онемело лицо, зазвенело в ушах, а когда она вынырнула, солнечный свет показался нестерпимо ярким. Спасаясь от этого блеска и сияния, она прикрыла глаза и продолжила нырять, бросаясь на каждую встречную волну, и каждый раз будто получала пощечину, приводящую в чувство, от сурового, но участливого друга.

Купалась она недолго. Когда Клэр вернулась в дом, Майкла, слава богу, нигде не было видно.

Она упаковала вещи и оставила короткую записку: «Спасибо за все хорошее, но пусть их будет 147». А потом попросила безотказного Джорджа отвезти ее в аэропорт.

* * *

Клэр допила кофе, шоколад отставила в сторону и, натянув плащ на голову, побежала обратно в Центр современной истории. Впрочем, дождь уже почти перестал.