Текст книги "Ледяное сердце"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

41

Имя Альварда Гордона Шулля искали по всем файлам правоохранительных органов. Никаких записей о причастности к преступлениям, но Гваделупе Сантос, домовладелице Кевина Драммонда, казалось, что она видела человека на полученном в управлении автомобильного транспорта фото, которое предъявила ей Петра.

– Ммм… возможно.

– Возможно – что, мадам?

– Однажды я видела, как Юрий разговаривал на улице с парнем. Это мог быть он.

– В каком месте на улице, миссис Сантос?

– Неподалеку отсюда, кажется, на Мелроуз. Это в паре кварталов вон в том направлении. – Она указала на восток. – Помнится, Юрий пошел за покупками или за чем-то еще.

Рассказывая об этом нам с Майло, Петра качала головой. Ну надо же, ей и в голову не приходило упомянуть об этом.

– Мадам, у него была сумка, когда он пошел за покупками? Сантос задумалась.

– Давно это было… не помню.

– Но вы считаете, что он встретился именно с этим человеком?

– Не уверена… как я сказала, это было давно.

– Как давно?

– По-моему… несколько месяцев назад. Я запомнила это только потому, что никогда не видела, чтобы Юрий с кем-то разговаривал. Но не похоже, что они околачивались там без дела.

– Что же они делали?

– Просто разговаривали. Так, словно тот парень спрашивал у Юрия дорогу куда-то или что-то вроде этого.

– Мужчина ушел пешком?

– Ммм… думаю, да. Но не ручаюсь. Честное слово, я не помню подробностей. Все это лишь предположения. А кто он такой?

– Возможно, никто. Спасибо, мадам.

Сантос закрыла дверь – судя по всему, обеспокоенная.

Шулль жил в доме на Аспен-уэй на Голливудских холмах, и Шталь остался в этом квартале на всю ночь для наружного наблюдения, но так ничего и не увидел.

– На каком расстоянии находится Аспен от указателя «Голливуд»? – спросил я Майло.

– Прямо у подножия холма и чуть восточнее. Неподалеку от дома Кевина.

Майло заехал ко мне вскоре после совещания, долго разговаривал по телефону, потом мы уселись за кухонный стол, чтобы кое-что обсудить.

– Поблизости от студии, где записывалась Чайна, – заметил я, – или от «Змеючника». Можно было бы сказать, что Шулль предпочитает удобный район Голливуда, но у нас три убийства в Вест-Сайде, не говоря о Бостоне. Этого парня трудно припереть к стенке.

– Как тебе представляется связь между Шуллем и Кевином? Тандем учитель – ученик, превратившийся в порочную связь?

– Это одна из возможностей. После моего посещения Шулль мог занервничать и посоветовал Кевину затаиться. Кто-то из них или оба подобрали Эрну и избавились от нее, потом Шулль отвез Кевина в аэропорт, оставил там его машину и вернулся домой на такси.

– Я прикажу своим детективам проверить таксомоторные парки. – Майло позвонил еще куда-то, отдал распоряжение. – А еще какая возможность?

– Терри Драммонд права, и ее сын невиновен.

– Если Кевин действительно невиновен, то, вероятно, мертв. Если он и дал деру, то сомневаюсь, что в Бостон. Шуллю хватило бы ума не допустить этого.

Я понимал ход мыслей Майло: сколько еще городов? Сколько еще трупов?

Запищал мобильник. Звонили из офиса коронера. Пока Майло говорил, я сходил в свой кабинет и прокрутил имя А. Гордона Шулля по механизмам общего поиска. Обращение к персональному сайту Шулля вывело меня на неактивное извещение. Тридцать один дополнительный ответ, две трети из них в перезаписи. Двенадцать из двадцати оригинальных представляли собой упоминание имени Шулля в публикациях колледжа «Чартер» и были связаны с проведением симпозиумов факультета коммуникаций и его собственными публикациями.

«Роль художника в современном обществе».

«Пропагандистская журналистика – приемлемый инструмент перемен или бесполезная уловка?»

«Рок-н-ролл, прибежище разврата, и сексуальность как метафора для современного искусства».

«Лингвистика как судьба. Почему Ноам Чомски мог бы стать Богом?»

Одно название вызвало у меня учащенное сердцебиение.

«"Ледяное сердце": предельный фатализм художественного творчества».

Ни краткого содержания, ни справки. Шулль представил эту работу в кафе, расположенном в районе Венис, на вечеринке, посвященной памяти Эзры Паунда.

Я проверил места других его презентаций. Все они были неформальными встречами в кафе или подобных заведениях. Ничего не значащая информация в виде резюме. Не поэтому ли доктор Мартин неодобрительно относилась к своему коллеге по кафедре? А может, это выходило за какие-то пределы?

Вспомнилась непринужденность, с какой Шулль общался со студенткой возле двери своего кабинета. Клевый проф? Слишком дружелюбно настроенный хлыщ? Наука, как и политика, открывает перед аморальной личностью множество возможностей.

Кафе в Венисе. Что значит концепция комфортного района в Лос-Анджелесе? Здесь, если у вас есть машина, вы властелин своей судьбы.

Потом я задумался еще об одном…

Вернулся Майло.

– Раны на теле Мехрабиана аналогичны тем, что были обнаружены на теле Беби-Боя. Удавка тоже была крученой. И представь себе – на этот раз наш плохой мальчик оставил вещественное доказательство: пару коротких волос с лица – рыжих с сединой. У Мехрабиана тоже борода, но длинная и черная. Убийца получил по морде. В буквальном смысле.

– Шулль щеголяет пятидневной щетиной. Рыжей с проседью. Послушай, Шерлок, по оценке коронера, волоскам пять-шесть дней.

– И что теперь? – спросил я. – Ты допрашиваешь его и, получив ордер, выдергиваешь волосы из его бороды?

– Мы пока далеки от этого.

– Несмотря на улики?

– Я позвонил в кабинет помощника окружного прокурора. Они считают, что улик недостаточно.

– Меняет ли дело то, что Шулль богат? Майло улыбнулся.

Помощник прокурора вздрогнет, узнав об этом.

– Вот это могло бы содействовать нам. – Я указал на упоминание о «Ледяном сердце» на моем экране.

– Ух ты! – воскликнул Майло.

– Ну теперь-то Шулля можно привлечь?

– Скорее всего нет. Литературное произведение как вероятный мотив не годится.

– А что насчет вот этого? На той же неделе, когда убили Анжелику Бернет, в Бостоне состоялось шесть конференций. Ты говорил, что одна из них отчасти была посвящена средствам массовой информации. Похоже, это могло бы заинтересовать Шулля.

Майло вынул блокнот и стал листать странички.

– «СМИ и государственная политика. Гарвард».

– Кто ее проводил?

– Это все, что у меня есть, – ответил он.

– Уточнить?

– Да. Используй свою степень доктора философии для доброго дела. Пожалуйста.

Майло ушел, пообещав вернуться через час. Мне понадобилось примерно столько же времени. В конце концов я получил список участников конференции по вопросам СМИ. Конфиденциальность и все прочее замедлили процесс, но один из моих однокашников преподавал в Гарварде, и я позвонил ему. Возобновил наши отношения, бессовестно присовокупил к моим ученым степеням имена знаменитых людей, наговорил с три короба о якобы планируемом симпозиуме на тему «СМИ и насилие». Соврал, будто список мне нужен для того, «чтобы сделать мишенью критики соответствующих людей».

Конечной целью этой лжи был один из сопредседателей симпозиума, велеречивый профессор журналистики Вашингтонского университета Лайонел Саут.

– Это была моя работа. Гарвард разрешал нам пользоваться услугами «Школы К.» (Школа Кеннеди), и нам приходилось вставлять в списки сопредседателей имена преподавателей их факультета. Но реально вели симпозиум мы с Верой Мансуко. Она из «Кларка». Ты говоришь, ваш симпозиум состоится в медицинской школе? Что это, психиатрический уклон?

– Эклектика, – ответил я. – А пока я разрешаю конфликтную ситуацию с подачей заявок от медицинской школы, факультета психиатрии и юридической школы.

Ложь порой льется так легко. В свободное время я задумывался над причиной подобной легкости.

– Насилие, пропагандируемое средствами массовой информации, – сказал Саут. – Хорошее финансирование?

– Неплохое.

– Еще пара случаев со стрельбой на школьном дворе, и вы получите официальный статус. – Мой коллега рассмеялся. – И все же как насчет твоего списка?

– Я пошлю его тебе сейчас же по электронной почте. Держи нас в курсе, пожалуйста. А если вам нужен сопредседатель…

Я нашел то, что искал, на третьей странице списка, где-то в середине.

Шулль, А. Гордон, проф. комм., колледж «Чартер».

Несколько преувеличивает свои достоинства. Шулль был всего-навсего лектором.

Подходит.

Вернулся Майло, и я поделился с ним найденным.

– О да! Прекрасная работа… Шулль выступал с докладом?

– Нет. Он только присутствовал. Или подал заявку на участие.

– Весело провел время?

– Особого труда это не составило. Стоило лишь зарегистрироваться, и уже никто не проверял, присутствовал ли он на заседаниях. У Шулля было свободное расписание.

– Большую часть времени он посвятил балету.

– Вполне возможно, что именно балетом Шулль и увлекался. Он вырос в культурной среде, все в таком духе.

– Ледяное сердце… сукин сын. – Майло просмотрел свои записи, нашел список бостонских гостиниц и взялся за телефон. Через сорок минут он уже имел подтверждение. В ту неделю, когда была убита Анжелика Бернет, Шулль останавливался в отеле «Ритц-Карлтон». Это поблизости от балетного общества, – пояснил Майло. – Он подбирает ее в Бостоне, везет в Кембридж, убивает и избавляется от тела. Поскольку это далеко от его гостиницы и неподалеку от места, где проводится симпозиум… Шулль прикончил девушку и вернулся на очередную дерьмовую лекцию. – Майло пришел в ярость.

– Пора получать ордер, – сказал я. Он негромко выругался.

– Я подобрал наиболее сговорчивую судью. Она сочувствует нам, но требует, чтобы мы предъявили вещественные доказательства.

– Что-то вроде волосков, обнаруженных в бороде Мехрабиана, – подсказал я. – Но как доказать, что это волосы Шулля, пока у тебя нет оснований потребовать у профессора образец его волос?

– Да здравствует Джозеф Хеллерnote 12Note12
  Хеллер, Джозеф – американский писатель. Одно из его известнейших произведений – роман «Уловка-22» о разрушении нравственности военно-бюрократической машиной.


[Закрыть]! – воскликнул Майло. – По крайней мере у нас есть цель. Петра возвращается на круги своя, вооруженная фотографией Шулля. Я переговорил со Смоллом и Шлесингером насчет волосков. Они поблагодарили и просили держать их в курсе. По-моему, они с удовольствием отфутболили бы дело Мехрабиана нам. А еще я чувствую, куда это в конце концов заведет нас. – Он посмотрел на мой компьютер.

– Что еще интересного в киберпространстве?

– У Шулля был сайт, но его больше нет.

– Заметает следы?

– Или какие-то проблемы технического свойства. Человек, так зацикленный на собственном «я», должен быть в сети. Хотелось бы знать, чем он занимался в последнее время. Доктор Мартин могла бы посодействовать нам в этом.

– Думаешь, она пойдет на сотрудничество?

– Как я сказал на нашей встрече, мне кажется, она недолюбливает своего подчиненного Шулля. Так что все возможно.

– Давай попытаемся, только не в колледже, а у нее дома, – предложил Майло.

– Почему?

– Поставим Мартин вне комфортной для нее рабочей обстановки.

Кабинет Элизабет-Гала Мартин был полон старинных вещей, дома же она предпочитала модерн.

Ее дом располагался в хорошей части Пасадены. Ландшафтная архитектура, плоская, выдержанная в японском стиле, с отлично размещенной подсветкой. На широкой, безукоризненно подстриженной лужайке стоял гонг, похожий на статую. На подъездной дорожке двойной ширины стояли два автомобиля: серебристый «БМВ» последней модели с кузовом типа седан и такого же цвета двухдверный «мерседес» более раннего выпуска. Каждая травинка – на своем месте. Казалось, все здесь регулярно пылесосили.

Полмили от дома Эверетта Киппера, но сейчас мы полагали, что это не имеет никакого отношения к делу. Майло постучал в парадную дверь в восемь вечера.

Мартин сама вышла открывать в длинном восточном халате зеленого шелка, украшенном вышивкой в виде золотых драконов. На ногах у нее были золотистые сандалии. Педикюр – розовый. Волосы, покрашенные хной, похоже, только что причесаны. В ушах – крупные шестигранные серьги. Позади Мартин виднелся широкий белый холл с застланным травертином полом.

Ее удивленный взгляд сменился строгим и внимательным.

– Профессор Делавэр.

– Спасибо, что помните меня.

– Сначала вы произвели… впечатление.

Она внимательно рассматривала Майло. Я представил его.

– Полиция, – спокойно произнесла Мартин. – Что-то еще о мистере Драммонде?

– Нет, о мистере Шулле, – ответил Майло. Мартин опустила руки.

– Входите.

Дом, освещенный «под настроение», имел застекленную крышу. Из окон открывался вид на сад и длинный узкий бассейн, повторявший изгибы высокой белой стены. На стенах висели большие абстрактные картины. В бронзовых шкафах стояла современная стеклянная посуда.

Элизабет Мартин усадила нас на низкий диван, обитый черной замшей, а сама устроилась в шезлонге.

– Ну, рассказывайте, в чем дело.

– Профессор Мартин, – начал Майло, – мы расследуем деятельность Гордона Шулля, возможно, преступную. Извините, я не имею права сказать вам ничего больше.

Из столовой донеслись звуки, звяканье посуды, шум льющейся воды. На кухне кто-то был.

– Вы не можете сказать мне ничего больше того, что сказали, а я должна сообщить вам все, что вы хотите знать.

– Точно так, – улыбнулся Майло.

– Ну что ж. Это, наверное, справедливо.

Мартин положила ногу на ногу, по зеленому шелку пробежала волна. От нее пахло духами, с едва уловимой травяной ноткой. Выглядела она собранной.

– Профессор Мартин, – заговорил Майло, – это очень серьезное дело, и обещаю впоследствии информировать вас.

– О чем именно?

– Проблемы мистера Шулля.

– О, у Гордона есть проблемы?

– Вы же знаете, что есть, – заметил я. Она обратилась ко мне:

– Профессор Делавэр, посетив меня, вы сказали, что Кевин Драммонд имеет какое-то отношение к убийству. Это не повседневное явление для серьезного ученого. Вот почему вы произвели впечатление. – Мартин взглянула на Майло: – Теперь подозреваете в убийстве Гордона Шулля?

– Вы, кажется, не удивлены, – усмехнулся Майло. – Я стараюсь не удивляться. Но прежде чем мы продолжим, скажите: моей кафедре грозит что-то чрезвычайно постыдное?

– Боюсь, это так, мадам.

– Очень скверно. Убийца. – Мартин тревожно и печально улыбнулась. – Хорошо, полагаю, когда собирается слишком много мусора, самое лучшее – убрать его. Так что давайте поговорим о Гордоне. Возможно, вам удастся избавить меня от него. Убийца… признаюсь, в этом я никогда его не подозревала.

– Как вы оцениваете его, мадам?

– Считала совершенно бесполезным. Гордон постоянно прикидывается. Много слов и мало дела.

Дверь кухни открылась, и появился мужчина с большим бутербродом на блюде.

– Лиз?

Этого седого мужчину я видел на фотографиях в кабинете Мартин. На нем была белая спортивная рубашка с короткими рукавами, бежевые парусиновые брюки и легкие коричневые ботинки. Он был высок и хорошо сложен, но с уже наметившимся животом. Мужчина выглядел лет на десять старше Мартин.

– Все в порядке, милый. Это полиция.

– Полиция?

Мужчина приблизился к нам. Бутерброд был трехслойный, с зеленью и индюшатиной.

– Что-то связанное с Гордоном Шуллем, дорогой.

– Шулль что-нибудь украл? – Он встал рядом с креслом Мартин.

– Это мой муж, доктор Вернон Льюис. Вернон, это детектив…

– Стуржис, – представился Майло и обратился к Льюису: – Вы тоже профессор, сэр?

– Нет, – ответила Мартин, – Вернон – врач-ортопед.

– Судя по вашему высказыванию насчет кражи, доктор, вы тоже знакомы с Гордоном Шуллем.

– Мне известна его репутация, – ответил Вернон Льюис. – Кроме того, я встречал его на вечеринках кафедры.

– Милый, успокойся, – проговорила Элизабет Мартин. Льюис вопросительно посмотрел на нее:

– Сколько времени это займет, Лиз?

– Не много.

– О'кей, рад познакомиться с вами. Не задерживайте слишком долго мою возлюбленную. – С этими словами он вышел.

– О какой репутации упомянул доктор Льюис? – спросил Майло.

– Общая аморальность. Гордон был проблемой, моей проблемой, с самого начала.

– Аморальность включает в себя воровство?

– Если бы только это, – нахмурилась Мартин. – Только Богу известно, чего мне стоит разговаривать с вами, но правда в том, что безрассудство Гордона я ощутила сполна. У меня на кафедре всего три человека, и мне следовало бы знать, кого я принимаю на работу.

– Вас заставили принять Шулля на работу? – поинтересовался я.

– «Заставили» – слишком сильно сказано. Мне его настойчиво рекомендовали.

– Потому что его семья богата.

– О да! Все всегда упирается в деньги, не так ли? Шесть лет назад меня пригласили в колледж «Чартер», чтобы я создала первоклассную кафедру коммуникаций. Мне много обещали. Я получила несколько других предложений от более крупных учебных заведений, лучше оборудованных. Но все они находились в других городах, а я только что познакомилась с Верноном, практиковавшим именно здесь. Я предпочла романтическое меркантильному. – Мартин слегка улыбнулась. – Выбор правильный, но… Любое решение чревато определенными последствиями.

– «Чартер» не выполнил своих обещаний? – предположил я.

– Невыполнение обещаний – нечто установившееся в ученом мире. Дело в соотношении между правдой и чепухой. Не поймите меня превратно. Я отнюдь не несчастна. «Чартер» – хорошее учебное заведение. В своем роде.

– В каком роде?

– Маленькое, очень маленькое заведение. Это обеспечивает тесное взаимодействие со студентами, что меня до сих пор привлекает. Студенты. Студенты в основном приятные. После пяти лет, проведенных в Беркли, со всеми его левацкими штучками, «Чартер» располагал к себе своей старомодностью. Но порой это становится ограничивающим фактором.

– Какие обещания не были выполнены? – спросил я. – Мне обещали кафедру из пяти человек, а получила я всего троих. Мой бюджет урезали на тридцать процентов, поскольку истощились кое-какие источники финансирования. В то время в самом разгаре была рецессия. Акции доноров упали в цене, et cetera. Спланированный мною курс обучения пришлось резко сократить, поскольку сократилось число преподавателей.

– А какие обещания были выполнены?

– Я получила хорошую работу. Чувствовала себя свободно. Практика Вернона более чем надежна в смысле семейных финансов. Но я училась двадцать три года не для того, чтобы играть в гольф и заниматься маникюром. Поэтому я решила наилучшим образом отработать создавшуюся ситуацию и начала пользоваться тем, в чем мне не отказали, – широкой самостоятельностью в наборе преподавателей. Я удачно подцепила Сьюзан Санторини, потому что ей тоже хотелось остаться в южной Калифорнии. Ее супруг – представитель одной из киностудий. Потом я начала искать третьего члена нашей немногочисленной группы, но декан сообщил мне, что уже есть весьма перспективный кандидат и что мне настоятельно рекомендуют положительно решить вопрос о его зачислении в штат. Гордон Шулль – пустое место. Однако его отчим – один из самых богатых питомцев нашего колледжа. Гордон – тоже бывший питомец.

– «Пустое место» с точки зрения его научных способностей?

– Пустое место, и все тут. Когда заявление Гордона легло на мой стол, я заметила, что он выпускник «Чартера», и отыскала его личное дело.

– Что-то подозревали? Мартин улыбнулась.

– Я была весьма недовольна тем, что мне «настоятельно рекомендовали». Когда же я прочитала архивные записи, мое неудовольствие сменилось глубоким возмущением. Мало сказать, что Гордон не был выдающимся студентом. Его испытательный срок длился несколько семестров. Он получал посредственные оценки по самым легким предметам, и ему понадобилось пять лет, чтобы сдать выпускные экзамены. Тем не менее Гордону каким-то образом, все по той же причине, удалось получить степень магистра. – Мартин скривила губы. – Я получила степень доктора наук в Беркли, стажировалась после этого в Лондонском университете, а потом еще в университете штата Колумбия. Сьюзан Санторини получила докторскую степень в университете штата Колумбия, преподавала во Флоренции и Корнуоллском университете, прежде чем я заарканила ее. При современном состоянии рынка труда для ученых мы могли подобрать самых лучших докторов наук, выпускников престижных университетов. Вместо этого нам пришлось понизить наш интеллектуальный уровень и взять этого шута горохового.

– И это содействует пополнению бюджета, – предположил Майло.

– О да. Каждый год кафедра получает чек от «Трублад эндау-мент», фонда, основанного отчимом Гордона. Этого хватает на то, чтобы поддержать нашу… заинтересованность.

– Академическая удавка, – обронил Майло.

– Отлично сказано, детектив. Признаться, ваш сегодняшний визит помог мне более отчетливо увидеть то, что происходит. Если правонарушения, допущенные Гордоном, выходят за пределы моей фантазии, мне, возможно, придется принимать самые серьезные в жизни решения. Но прежде чем я продолжу свой рассказ, мне нужно следующее: вы обещаете держать меня в курсе и предоставить достаточный запас времени; я должна иметь возможность взять отпуск до того, как разразится буря. Это позволит мне избежать участия в уголовно-процессуальных делах.

– Вы увольняетесь, мадам?

– Почему бы и нет, если финансовое положение позволяет сделать это? Вернон постоянно твердит, чтобы я сократила нагрузку. Мы оба давно испытываем страстное желание путешествовать. Может быть, это рука провидения. Так что, если вы хотите больше узнать о недостатках Гордона, вам следует постоянно информировать меня.

– Справедливо, – согласился Майло. – Какие проблемы были у вас с Шуллем?

– Мелкие кражи, небрежные отчеты о расходах. Он часто пропускал занятия, несправедливо ставил оценки. Его лекции отвратительны. Низкопробные доклады о поп-культуре и идиотские списки литературы для чтения. Все сосредоточено на сиюминутном «прозрении» Гордона, а его кругозор чрезвычайно узок.

– Дилетант, – вставил я.

Шулль использовал это слово для характеристики Кевина Драммонда. – Чтобы быть дилетантом, нужно работать. Гордон олицетворяет все дурное, что сходит за ученость в современной науке. Он мнит себя высшим судией, выносящим приговор миру созидания. Считает себя художником, хотя он всего-навсего жалкий неудачник.

Майло выпрямился.

– Как это?

– Гордон возомнил себя человеком Возрождения. Он рисует ужасные картины, состоящие из клякс. Садовые пейзажи, якобы написанные в импрессионистской манере, по уровню ниже работ ученика средней школы. Вскоре после того, как Шулль появился у нас, он принес мне несколько полотен и попросил организовать ему персональную выставку за счет кафедры. – Мартин фыркнула. – Я выставил его, и он отправился к декану. Но даже связи ему не помогли.

– Человек Возрождения, – проговорил Майло. – Что еще?

– Гордон играет на гитаре и ударных инструментах, и играет отвратительно. Он часто болтал то о выступлении, то о сопровождении сольной импровизации. В прошлом году он вызвался выступить на вечеринке, которую мы с Верноном организовали для студентов-отличников. Тогда я имела глупость согласиться. – Мартин закатила глаза. – И словно всего этого самообольщения ему недостаточно, Гордон утверждает, будто пишет роман – «великий опус», который расхваливает с тех пор, как я с ним познакомилась. Ни одной страницы рукописи я не видела.

– Слов много, а дел мало, – заметил Майло.

– Типичный калифорнийский пижон, – продолжала Мартин. – Без семейных денег он прислуживал бы в ресторанах и врал о предстоящем ему важном прослушивании.

– Вы сказали, что он часто прогуливал.

– Гордон постоянно отвлекался на какие-то мероприятия, финансируемые его отчимом.

– Какие мероприятия?

– Сомнительного свойства исследовательские поездки, симпозиумы, съезды. В дополнение к прочим претензиям Гордон считает себя неустрашимым искателем приключений – он был в Азии, Европе, везде. Все это – составная часть того образа мачо, которого он из себя разыгрывает: клетчатые рубашки с галстуками, походные ботинки, борода, как у Ясира Арафата. Гордон постоянно говорит о том, что работает над каким-то научным докладом, но опять-таки никаких результатов этой работы не видно. – Мартин стукнула по столу пальцем. – В каком-то смысле миру повезло, что он ничего не доводит до конца, поскольку писатель Гордон скверный, а его письменные работы отличаются непоследовательностью, самодовольством и высокопарностью.

– Правдивый Писарь, – сказал я. Глаза Мартин расширились.

– Вам известно об этом? Гордон любит говорить о себе в третьем лице. Он выбирает себе гадкие псевдонимы. «Гордстер», «Неустрашимый мистер Шулль», «Правдивый Писарь». Гордон всегда был посмешищем. К сожалению, это посмешище – мой болезненный раздражитель. А теперь вы говорите, что он еще убил кого-то… а наши кабинеты разделяют несколько футов… это тревожит меня. Я в опасности?

– Я не вижу опасности, профессор, – ответил Майло.

– Кого он убил?

– Людей, причастных к искусству. Глаза Мартин вылезли из орбит.

– Что, было не одно убийство?

– Боюсь, это так, профессор.

– Мне, безусловно, следует уйти на некоторое время в отпуск.

– Что вы можете сказать нам о Кевине Драммонде? – спросил Майло.

– То, что я уже сказала профессору Делавэру, правда. Ничего конкретного об этом парне не помню. После визита я внимательнее прочла его личное дело. Средний студент, не более того.

– Вы не помните ничего о его совместных с Шуллем увеселительных прогулках в городе?

– Извините, нет. Студенты входят в кабинет Гордона и выходят из него. Студентов определенного типа Гордон привлекает. Конкретно мистера Драммонда я не припоминаю.

– Студенты какого типа находят Гордона привлекательным? – спросил Майло.

– Гордон в курсе всех современных тенденций, и это воздействует на самых впечатлительных. Уверена, больше всего ему хотелось бы стать ведущим шоу в музыкальной программе телевидения.

– Делал ли Шулль попытки вступить в интимную связь со студентками? – поинтересовался я.

– Возможно.

– Возможно? – переспросил Майло.

– Жалоб не поступало, но, если бы они были, это ничуть не удивило бы меня. Большинство из тех, кто общается с Гордоном в служебное время, – это, по-моему, студентки.

– Но жалоб на сексуальные домогательства не было?

– Нет. Интимные отношения студентов нашего учебного заведения – неотъемлемая часть нашей жизни, и жалобы крайне редки. Как правило, это происходит по взаимному согласию. Не так ли, профессор Делавэр?

Я кивнул.

– Кевин Драммонд голубой, – сообщил Майло. – Не следует ли нам поговорить об этом?

– Вы хотите спросить, не бисексуален ли Гордон? Я не интересовалась этим, но меня не удивит ничего, что бы вы о нем ни сказали. Он из тех, кого в добрые старые времена называли мерзавцами. Очень хорошее слово. Жаль, что оно вышло из употребления. Это классический тип балованного ребенка, который хвастается и делает все, что взбредет ему в голову. Вы с его матерью встречались?

– Еще нет. Мартин улыбнулась.

– Вам необходимо это сделать. Особенно вам, профессор Делавэр. Это как раз по вашей специальности.

– Источник психопатологии? – спросил Майло. Мартин бросила на него долгий изумленный взгляд.

– Этой женщине неизвестны ни учтивость, ни здравомыслие. Каждый год во время благотворительного обеда она загоняет меня в угол и напоминает о том, сколько денег пожертвовал ее муж, после чего переходит к рассказу о необычайных совершенствах своего «малыша». Гордон демонстрирует свою претенциозность вполне непосредственно. Она же говорит о себе как о светской даме, но мне удалось узнать, что ее первый муж, отец Гордона, был пьяницей. Этот несостоявшийся агент по торговле недвижимостью получил срок за мошенничество. Он и брат Гордона погибли при пожаре, когда Гордон был еще маленьким, а через несколько лет мать нашла ему нового папочку с деньгами. – Майло писал в своем блокноте. – Ну вот, я немного просветила вас. Но я устала, и если это все…

– Если у вас есть образец литературного творчества Шулля, это помогло бы нам.

– В моем кабинете. Я получила его последний годовой доклад-самовосхваление. Подобные доклады о проделанной работе и о дальнейших планах обязаны представлять все преподаватели. Для Гордона это пустая формальность, поскольку мы оба знаем, что должность обеспечена ему пожизненно.

– Возможно, нет, – заметил Майло.

– Как приятно это звучит. Завтра я приду на работу рано утром и сразу же отправлю вам этот доклад с курьером.

Мартин проводила нас до двери, где Майло поблагодарил ее.

– Я сделала это с удовольствием, – ответила она. – В самом деле… если подумать, то, что Гордон – убийца, не вызывает у меня большого удивления.

– Почему же, мадам?

– Такое неискреннее и мелкое существо способно на все.